Атланта. Глава 2. 14

Осторожно прикрыв за собою дверь, Глеб переступил порог комнаты, где ему был знаком почти каждый угол.
Отправившись на пикник с подругами за город, Чехова обещала заявиться домой ближе к вечеру, поэтому воспользовавшись моментом её длительного отсутствия, Глеб решил провести «ревизию» её вещей.

Очутившись в помещении, он тут же направился к маленькому столику у изголовья её кровати, где находилась шкатулка из розового дерева, в которой она хранила письма поклонников.

Взглянув мельком на дагерротипный портрет Рудаковского, (неестественно прямого и серьёзного), который тот оставил ей на память перед отправкой на фронт, Глеб открыл шкатулку, и вынув оттуда перевязанную ленточкой пачку писем, принялся перебирать среди них те, с чьим содержимым ознакомиться в полной мере не успел.

Парня до такой степени «беспокоила» личная жизнь «сестренки», что он счел за нужное периодически рыться в её личной переписке, наплевав на чувство порядочности.

Охваченный смутным страхом быть пойманным на месте, поначалу Глеб едва решался вскрыть конверт, но потом, приобретя со временем привычку отметать от себя неприятные мысли, от которых все равно не было никакого толку, он научился погружаться в чтение с уже более спокойной душей.

Ему хотелось знать, действительно ли Рудаковский был так сильно влюблен в Чехову, как хотел доказать, или эта привязанность оставалась на уровне дружбы.

Отправившись вместе с санитарным отрядом Южно-Каролинского легиона на фронт, он частенько присылал ей письма, в которых извещал о своих планах на будущее, вскользь упоминая о маршруте продвижения войск конфедератов.

Рудаковский составлял «хронику» для подруги под пролетающими над его головой ядрами, будучи на передовых позициях с носилками с одной руке, и записной книжкой в другой. И перечитывая одну строчку за другой, Глеб до такой степени успел выучить содержание некоторых его посланий, что со временем мог бы не только процитировать их по памяти, но и «проэкзаменовать» по ним на знание матчасти саму Чехову.

Оставив дверь приоткрытой, чтобы не прозевать возвращение «сестренки», он осторожно развернул листки, останавливая взгляд на фразе с посылом следующего характера:
«Нет, Лера, я не ранен, об этом можешь не беспокоиться. Чувствую себя относительно хорошо, на ночлег жаловаться не приходиться…»

У Глеба моментально отлегло от сердца. Рудаковский не обращался к ней «любимая», и не называл Чехову «моя возлюбленная», как было принято в подобных случаях. Впрочем, ждать выдачи более проникновенных «экзерсисов» от сентиментального сумасброда, каким казался порой окружающим этот тип, не приходилось.
«... когда лагерь нашего давно спит, я ещё долго лежу без сна, задавая себе один и тот же вопрос: «Ради чего мы воюем?».

«Почерк ни капли не изменился... Такой же нечитабельный, как раньше, — горестно вздохнув, Глеб перевернул следующий лист, сплошь испещренный кляксами. — Ещё и пишет так, будто совсем не видит строк; сиди и расшифровывай, что хотел сказать этот болван!»

«… если тебе показалось, что я что-то от тебя скрываю, то лишь потому, что мне не хочется лишний раз тебя беспокоить, тем более я знаю, как тяжело тебе сейчас приходится в госпитале…»

С трудом преодолев первый абзац, и стараясь особо не вдаваться в подробности стерильно-высокопарных рассуждений бывшего однокурсника о войне, а также пропустив малоинтересные строки описания сражений, Глеб перевел дух, и собравшись с новыми силами, как ни в чем не бывало продолжил чтение.

Его интересовало одно: не писал ли Рудаковский ей «любовные» письма, наполненные страстью. Потому что читая пылкие послания, которые Чехова получала от других поклонников, он угадывал чутьем, когда в строчках сквозила подлинная страсть, но в письмах Рудаковского ничего такого не было.

«А это ещё что такое? Словарный запас иссяк, и он перешел на наскальную живопись?!» — удивился Глеб, скользнув взглядом по странным зарисовкам внизу под строчками. 

За неимением подходящих достаточного словарного запаса, чтобы описать ход сражений и передвижения войск, Рудаковский просто изображал на карте расположение лагеря конфедератов, не понимая, что подобная информация могла запросто стать находкой для чисто гипотетического шпиона.

Негодуя по поводу нечитабельности «эпистолярного» жанра однокурсника, тогда Глеб и представить себе не мог, что сочинять письма в удобной обстановке, когда тебя ничего не отвлекает, и не мешает — это одно, а проделывать все то же самое, но уже в походных условиях, где порой не всегда могли оказаться под рукой нормальные чернила, — совсем другое.


К тому же учитывая прогрессировавшую близорукость, глупо было требовать от Рудаковского придерживаться ровных линий во время написания текста. Тем не менее все эти мелочи доставляли столько неудобств во время чтения, что с трудом дочитывая до конца очередное его письмо, Глеб чувствовал себя Гераклом, совершившим последний и самый тяжелый подвиг.

Его удивляло другое: как Чехова, со своей привычкой придираться ко всему, что её не устраивало, умудрялась понимать, о чем тот вообще ей пишет?! Или расшифровывание каракулей, занимавшее почти все её свое свободное время, доставляло ей особое удовольствие?!

Одолеваемый подобными рассуждениями, он пришел к выводу, что в следующий раз им с Толиком надо будет подарить однокурснику на именины не саблю, а двойную оправу для очков. Может, хоть тогда тот научиться видеть линии и начнет расписывать фразы не по диагонали, а как все нормальные люди, — вдоль строки.

«Рудаковский пишет ей совершенно идиотские письма, — отметил он про себя, дочитав послание и сворачивая его вчетверо.— Даже любовные записки от других поклонников — и те были лучше!»

Презрительно усмехнувшись, Глеб сложив письмо обратно в конверт, после чего аккуратно перевязав пачку последний посланий ленточкой, положил их обратно в шкатулку, захлопывая крышку.

Не став здесь более задерживаться, он направился к двери. Проходя мимо зеркала, он невольно взглянул на свое отражение, машинально приглаживая челку.

Мысль о том, что он тайком рылся в переписке Чеховой, и был в курсе содержимого всех посланий её поклонников, ничуть не тревожила его совести. На душе у молодого человека было легко как никогда.

Глава 3.1

http://proza.ru/2024/06/10/679