Ключник 24

***
   Спешить пока было некуда. Делать – нечего. Его сегодня пока не дёргали. Никто не звонил, никуда не просил подъехать. И не требовал. Пётр решил отпустить события на волю Судьбы и Случая, и терпеливо ожидать дальнейшего развития событий. Выдержка в ожидании испытаний, и стойкость в их преодолении – чем не путь? Сидеть в добровольном заточении – не вариант. Потому он прогуливался по любимой с детства аллее, чуть прихрамывая - покалеченная позавчера нога давала о себе знать. У начала коротенькой дорожки, ведущей к центральному входу в заброшенный корпус техникума, называемого ранее в народе не иначе как «Арбузостроительный», его поджидал Эд Кубиков, найти которого все эти дни не получалось. Сам объявился. Выглядел он сегодня куда лучше, чем в прошлый раз. В чистой одежде. Но, веяло от него чем-то нездоровым. Увидев Петра, он сделал шаг навстречу.
   - Привет! Я видел, что ты сам сюда идёшь.
   - Привет, Эдик. Я хотел тебя найти, но не ожидал встретить здесь.
   - Я тут сторожем работаю.
   - Ты? Здесь?
   - А, что такого?
   - Нет, ничего… – Пётр осмотрел на обшарпанные стены за забором. Кое-где не хватало стёкол в окнах, крыша в одном месте провалилась и была заделана, кое-как и на скорую руку. Действительно – самое место для такого сторожа.
   - Пойдем… - Кубиков кивнул на облезлые двери: - У меня дело есть к тебе.
   - Какое? Иди вперёд.
   - Не бойся, Петруха. – Эдик зашагал к ступеням крыльца. - Дело важное. Нужное.
    Они вошли в фойе, Кубиков шагнул в коридор и почти сразу свернул к одной из дверей. Открыл её, приглашающе кивнул Петру, и сам же вошел первым.
   - Заходи, Петюнь…
   Пётр вошёл и обомлел: Кубиков стоял в пустом почти кабинете возле стула, к которому был привязал ребенок лет десяти-двенадцати с заклеенным ртом. Девочка. Рядом, на старом изодранном линолеуме, валялся пёстрый школьный рюкзачок. Ну, да… здесь же дети в школу путь срезают через старый садик, примыкающий к левому крылу корпуса. Попалась, бедолажка…
   - Эд… - Пётр двинулся к Кубикову.
   - Не подходи. Я помню, ты подраться не дурак.
   - Чего ты хочешь, Эд? 
   - Отдай табакерку.
   - Что? Коробочку эту? Что ты спрашивал?
   - Да.
   - У меня нет её при себе.
   - Я понимаю. Сейчас ты пойдёшь и принесешь.
   - Объясни, зачем она тебе?
   - Долго объяснять. Не поймёшь, не поверишь. Нужна она мне. Жизни мне не будет без неё.
   - Эд, ты что? Совсем с ума сошёл?
   - Кончились шутки, Петенька.
   Кубиков выволок из-за пазухи пистолет, щелкнул затвором и навёл его на девочку. «Соваж». Тот самый, второго такого тут быть просто не могло.
   - Табакерку. Отдай мне табакерку. Я её грохну.
   - Кого? Табакерку?
   - Девчонку! Бля, Петька, не тупи, мне реально деваться некуда. Принеси табакерку и разбежимся по-хорошему.
   - Табакерку… Хорошо, Эд. Принесу. Она дома, я нашёл её. – соврал Пётр. - Только развяжи девочку и сними пластырь.
   - Чтоб орать начала? Хренушки.
   - Ну, отвяжи её, руки ей развяжи хотя бы, искалечишь ведь ребёнка.
   В лице Кубикова что-то мелькнуло, не опуская пистолет он вынул другой рукой из кармана куртки нож-выкидуху. Со щелчком показалось короткое широкое лезвие. Неожиданно ловко Эдик разрезал верёвки, бросил на пол нож и точно котёнка за шкирку стащил девочку со стула. Пётр сделал было шаг вперед, к ним, но Кубиков приставил дуло пистолета к голове ребёнка.
   - Стой! Я не буду в тебя стрелять, я девчонку застрелю. Вызовешь ментов – тоже её застрелю. Мне уже на всё плевать.
   - Дурак… Витьке в спину тоже ты стрелял? - Пётр никуда не собирался уходить. На него накатило ледяное спокойствие, и пистолет его не пугал совершенно. Страшно было только за ребёнка, но он был уверен в том, что без девочки не уйдет. Не уйдет, даже если придется размотать Кубика частями по всей заброшенке. Не уйдёт и всё. Точнее – как раз, именно, что уйдет. С девочкой. Живой и невредимой. А, Кубика он сейчас размотает. Потому, что озверел уже со всей этой мутной нервотрёпки, и настало время хоть кого-то из причастных растрепать на мелкий мусор.
   - Антоха. – Кубик покрутил головой.
   - Какой Антоха? - Пётр чуть приблизился. – Потапов?!
   - Потапов. Дурень косорукий. Мы мимо проезжали, я куртку твою жёлтую в темноте увидел у мусорки, посмеялся, что это ты идешь, а он затормозил, выскочил и хлопнул в спину два раза. Пистолет заклинил. Он его тогда же в старом доме нашёл, когда коробочка эта в руки мне пришла. И убежал, чтоб не показывать никому. Валялся он у него столько лет, следить за ним даже не удосужился. И в лицо не глянул – в кого стрелять собрался.
   - А, из арбалета, стало быть, ты в меня лупил.
   - Нет. Тоже он. Боялся, что ты разберешься, что к чему. Хотелось ему от тебя избавиться, хоть я пистолет разобрал, чтоб в порядок привести, и убивать тебя запретили. Ну, хоть как-то тебя из игры вывести. А, потом с балкона Тошка насмерть брякнулся. Я его увез, только он уже готовый был. Закопали как собаку. – Эдуард непроизвольно всхлипнул. – Он уже так доширялся, что разваливался на глазах и реально идиотом стал.
   - А, ты? Не стал ещё? Эд, вы чего взбесились то? Что ты делаешь?
   - Дело делаю. Отдай табакерку. Иди и принеси.
   - Погоди. Что вы носитесь вообще вокруг этой коробки? - Пётр сделал ещё шажок вперёд. – Куб… Дело-то ни о чём. Я же сам тебя искал, чтобы всё решить, только ты ведь дома не появляешься. Отпусти ребёнка и пойдём.
   - Обмануть хочешь? Меня предупредили. Не выйдет. Иди, я буду здесь ждать.
   - Эд… брось шпалер и отпусти ребёнка.
   - Что?
   - Пистолет брось. Тебе пока кроме хулиганства и предъявить нечего, - Пётр врал уже легко и непринужденно, и сделал ещё шажок.
   - Не подходи! Не подходи, сука! – Кубиков вдруг сорвался в крик, направляя оружие уже на Петра. Пистолет прыгал в его руке, расстояние между ними сократилось до шага, и Пётр его сделал. Может, и не самый, но важный в своей жизни шаг. По кошачьи извернувшись в попытке загодя уклониться от пули, если Эдька нажмет на спуск раньше, чем Пётр в него вцепится, он схватил Кубика за руку, вывернул ему кисть с оружием стволом вверх и одновременно стукнул Эдьку головой в лицо. Выстрел ушёл куда-то в потолок и в сторону. Кожух затвора ударил Эдика по руке, он выпустил пистолет и тот упал на замусоренный пол. Девчонка, точно очнувшись, вырвалась из-под лапы Кубикова, бросилась было прочь, но упала. «Да хоть так!» - мелькнуло у Петра. Лишь бы не мешала. А, коленки заживут. Он без затей со всей дури ударил раскрывшегося Кубика под дых. Эдька согнулся, а Пётр двинул его в голову, и Кубик повалился на пол у стены, скорчившись в «удобной» позе. Удобной для того, чтобы добить его, свернув шею. И Пётр, нависнув над Кубиком уже занёс здоровую ногу, прижав бедро к груди, чтобы сломать Эдьке позвонки одним ударом… и остановился. Опустил ногу на пол и потёр руками виски. По его телу прошла крупная дрожь. Кубик не шевелился, но был жив. Побитую ногу вдруг прострелило болью, да так, что едва сам не упал.
    - Ох, и шальной ты человек, Петра Сергеевич. – раздалось за спиной. Пётр обернулся – в дверях стоял Павел, в руке его был направленный в потолок пистолет с цилиндром на стволе.
   - Типа успел?
   - Так успел-же… я тут всё время был… наготове.
  Пётр наклонился к поднявшейся на ноги девочке и увидел наполненные ужасом глаза, и до него вдруг дошло, кого именно девочка так испугалась.
   - Всё, всё, всё… хорошая моя… Не бойся, я больше не буду никого бить. - стоя на коленях, он осторожно снял ленту со рта девчонки: - Никто тебя больше не обидит. Сейчас мы уйдём отсюда. Ты нормально себя чувствуешь?
   - Пить… я пить хочу…
   - Сейчас, сейчас… - он освободил девочку от остатков пут и, поднимаясь, взял её на руки. – Паша, ты полицию вызвал?
   - Ага, сейчас прискачет кавалерия. Всё-таки «соваж».
   Пётр глянул на лежавший на полу пистолет, щёчки рукояти которого были украшены профилем головы индейца в перьях. Павел рассматривал его, тоже не спеша брать в руки. Нежелательно такое было делать – в этом мире к отпечаткам пальцев относились очень внимательно. Пётр снова повернулся к девочке, сидевшей у него на согнутой руке.
   - Ты не убил его? – спросила она, кивнув на Кубикова.
   - Нет, он сейчас очнётся, и пусть им полиция занимается.
   - Он добрый, только глупый. А, ты сильный… я испугалась, когда ты начал… я думала, ты сейчас нас обоих на куски разорвёшь… будто зверь какой… Не делай так больше, пожалуйста.
   - Ну, что ты. Не буду. Слышишь – вон уже полиция идет.
   По коридору торопливо шли люди, много людей. Девочку приняли из рук Петра и унесли на улицу. Кубикова начали приводить в чувство. Павел, пистолет которого уже исчез под курткой, подошёл к Петру:
   - Я тоже думал, что ты ему шею свернёшь. Что остановился?
   - Лишнее… а, ты, стало быть, спокойно смотрел, как мы тут танцуем?
   - Я уже аккуратно подстрелить его хотел, но ты с ним в клинч вошёл. Красиво вошёл. А дальше… Пистолет из игры вышел, можно было посмотреть тебя в деле.
   - Посмотрел? И как?
   - Внушает уважение. Ты расчётливо пошёл на пистолет и выиграл в одни ворота. Но, если бы у тебя что-то пошло бы не так, я бы вмешался.
   - А, если бы облажался? Как с той женщиной.
   - Нет… сейчас бы так не пролетели. Ситуация просчитывалась.
   - Счетоводы.
   До Петра только сейчас начало доходить, насколько рисково он сыграл. Что бы там Пашка не говорил, а глупую пулю отхватить он очень даже мог. В голове шумело и звенело. Он сел на ободранный стул, смотрел на снующих вокруг людей и скупо отвечал на вопросы. Появившийся лейтенант Казаринов в бешеном темпе написал с его слов целую страницу, Пётр подписал, мельком пробежав глазами. И вышел на улицу. В ожидании ещё одной машины Эдик Кубиков сидел на ступенях крыльца со скованными руками под присмотром двух полицейских. Рядом стоял Павел.
   - Эд… - обратился к нему Пётр. – Зачем? Зачем вы всё это наворотили?
   - Надо, Петька. Надо. Каждому своё было надо. Антоха и Дрон решили, что могут его за жопу взять, шкатулкой этой. Дурачки. Властелины Галактики. А, я уже просто хотел шкатулку ему отдать, чтоб он отстал от меня.
   - Кому?
   - Ты его знаешь. Вы с ним оказывается старые знакомые. - Эдик хрипло рассмеялся и добавил с нотками ревности. – Антон и взбеленился на тебя поэтому, решил, что ты теперь мешать будешь.
   - Не томи, Эд. – попросил его Пётр.
   - У него нет имени в нашем понимании. Это я во всём виноват. Открыл тогда шкатулку эту. Не помню уже, что я тогда сделал с ней. Но, он к нам пришел. К отцу пришёл, а не ко мне, пацану. Я уже потом понял, что не человек это. Поначалу думал, просто кореш новый отцовский, из продвинутых. Он ему всё советы давал. Шкатулка уже у тебя лежала, а он так вокруг нас и крутился. Со своими советами. Ну, у батьки масть и попёрла. Только озверел вконец. Сам человеком перестал быть. А, потом, когда отец умер прямо во дворе у тачки своей, он в меня вцепился. Это он батьку погубил. С самого начала. Тому бабло нужно было, чтоб раскрутиться. Он подсказал, где и как взять. Отец и взял. Вместе с Хмурым взял сейф с ювелиркой. Хмурый ломанул, отец незаметно вынес.
   - Хмурый?
   - Алексей Семёныч, родственник твой дальний, что тебя с картами учил обращаться. Погоняла у него была такая. – Эдик усмехнулся: - Дурак ты, Петька. Было бы у тебя желание, Семёныч бы тебя, наверное, всему научил. Ломал бы сейфы, в авторитетах ходил. Хотя, может и не успел бы научить. У них с отцом тёрки начались. Там вроде ещё кто-то в деле был. Папаня и делиться ни с кем не хотел, и в общак заносить, а Семёныч собирался всё по понятиям сделать, ну и заработал тут же нож под ребро. Полилась кровушка по руками отцовскими. Я всё это видел. Я в те дни отца отслеживал. Убить хотел – так он нас достал тогда…
   Пётр смотрел на него – показалось, что Эдик вдруг снова стал тем пацаном, с которым учились в одном классе и вместе дурили во дворе, потом, повзрослев, ходили всей компашкой по дискотекам и разборкам. Которого Пётр знал, как облупленного. Эд всё говорил и говорил, а Пётр и ребята-полицейские не решались его остановить.
   - …я ему вечером сказал, чтобы он нас в покое оставил. Навсегда. Я всё видел и пару писем по знакомым схоронил на случай, если со мной случиться что-то. Он посмеялся. Гадёнышем обозвал. И ушёл. Сволочь. Не понадобился Витькин арбалет, мне бы тогда и выкинуть его, а жалко стало. А отец ушел. Он меня и своим то не считал никогда. Мамку гонял и орал, что она шлюха. Потом деньги ей посылал, а она спилась на них. Глупо всё получилось. Криво…
   - Эд… парня с девчонкой кто порезал? И женщину избил.
   - Дрон.
   - Кто?
   - Сашка Доронин. Идиот. Это ему ключи от вашей квартиры кто-то сделал. Знакомые по зоне, видать. Сиделец херов. Последние деньги с Потапом отдали, придурки. А, на квартиру Антоха пошёл. Табакерку искать. Попросил Дрона на стреме постоять. Тот, как обычно и сделал всё через жопу. Взялся следить за тобой с утра самого. Пока ходил – план у него созрел. Порезать кого-нибудь и на тебя стрелки перевести, раз уже тебя самого убивать и калечить запретили. Ему и так всех на свете порезать хотелось, или камнями поубивать. Вот и помчался, сломя голову, и про всё забыв. Антоха из-за него погиб, не успел уйти. Психопат вонючий. Интеллигент после отсидки. Филолог бывший. Коллеге-собутыльнику голову во время пьянки проломил, не сошлись, видать, во взглядах на творчество Пастернака. Освободился. В драмтеатре подсобником каким-то работает. Устроили по старым ещё связям. Кильдеев там такой есть, долговязый дуралей. Защитник сирых и убогих. А ещё Дрон - блогер у нас. – Эдик трескуче рассмеялся. – Подписчики есть даже. Он среди них властитель дум и Директор Мира. Знали бы, с каким кретином дело имеют. С женщиной он конкретно тебя подставить хотел. У него тогда ещё и твоя пластиковая карта с автосалона была. Именная. Антон из квартиры прихватить успел. Дрон всё хотел завалить кого-нибудь и её подбросить. Да только не срасталось, и бесновался он крепко. Как-же так, он же гений блестящих импровизаций, а всё никак. С тобой в открытую бодаться у него кишка тонка, ты с ним быстро разберешься… а, потом за шкатулкой к тебе придёт… сам… он тебя настрого убивать запретил, когда ты объявился, и он тебя узнал. Ты ему нужен. Он вокруг тебя кругами ходит. Тебе теперь с ним игры играть. А, мне - одна дорога…
   Глаза Кубика вдруг превратились в льдинки, по лицу прошла судорога. А в следующее мгновение Эдька точно взорвался – не слабые на вид полицейские отлетели он него как легкие манекены, а он вскочил на ноги и рванул прочь к аллее наискось и дальше по ней.
   - Стой! Стой! – заорал один из полицейских, собирая себя в кучу и поднимаясь на ноги. Мимо Петра промчался Казаринов. Следом – Павел, которого отвлек от Кубикова телефонный звонок. А, сам Пётр – точно остолбенел. И вдруг понял – что именно сейчас произойдёт. Эдька, хоть руки его были скованны наручниками, с неожиданной прытью нёсся прямо к дороге. Перемахнул через низенький забор газона и вылетел на проезжую часть. Водитель ярко-оранжевого КАМАЗа-бочки увидел его, попробовал затормозить, но остановить многотонную машину просто не успевал. Ударом массивного бампера КАМАЗ швырнул Кубикова вперед, перед собой, а потом догнал его, превратившегося в тряпичную куклу, и протащил по асфальту заблокированным передним колесом. Вот и всё… не было больше Эдика Кубикова. Пётр прикрыл глаза. Глупо всё получилось. Криво…
   Светило солнышко, люди шли по своим делам, а перед глазами идущего домой Петра снова и снова бежал Эд Кубиков. А, потом колесо тащило его по асфальту.
   - Кузнецов!
   Голос был незнакомый. Обернувшись, Пётр увидел того самого придурка, с которым столкнулся на рынке. Он не ошибся в своих подозрениях – это и был Доронин. Тот подошел к Петру, остановившись в нескольких шагах, и замер, оглядываясь по сторонам. Точно по заказу, кроме их двоих на тротуаре никого не было. Пётр, не говоря ни слова, осторожно двинулся навстречу. Не было, о чем говорить. Можно было сразу убивать. Доронин отскочил и торопливо забормотал:
   - Не смей! Не подходи! Выслушай сначала. Уберешь меня сейчас – потом хуже будет.  Дело лучше со мной иметь. Ты не знаешь, как с ним себя вести.
   - С кем?
   - С ним. Он никакой не господин, он раб! Раб! Я поставлю его на место. Поставлю! А, ты не сможешь. Отдай. Отдай шкатулку, я щедро с тобой поделюсь…
  За спиной Доронина вдруг появились Никонов и Донцов. Одержимый филолог обернулся было к ним, но тут-же получил от Никонова удар левой в печень и скрючился пополам.
    - С-с-с-сука-а-а… - протянул Алексей.
    - Пожалеешь, ментяра. – прохрипел Доронин, принимая Никонова за служителя закона. - Погоны жрать будешь. У меня крыша, как тебе не снилось, и справка, между прочим…   
    - Я не мент, мне похер… - Алексей отвесил ему затрещину уже правой, и тот рухнул на четвереньки. Очки свалились на асфальт. Пётр ещё не понимал, что происходит, а Донцов и ещё какой-то ловкий человек уже закидывали спелёнутого дурака в багажник подлетевшей к бордюру «бэхи». Алексей зашвырнул следом подобранные очки. Хлопнула крышка, машина исчезла также, как и появилась.
   - В жопу себе справку сунь, крыса бешеная. - Никонов посмотрел им вслед - Где тут руки можно вымыть?
   Пётр полил ему на руки водой из купленной в ближайшем ларьке полторашки.
   - Выбежал-таки сам, козёл, на тебя. - Алексей достал платок, вытер руки, и выкинул платок в мусорную урну. – Похоже, что всё по ходу. Всех теперь собрали. Или – нет? Как думаешь?
   - Не всех. Есть ещё кто-то, кто крутил и вертел этими придурками. Эд Кубиков сказал, что он ко мне придет. За шкатулкой. И этот псих сейчас подтвердил, что есть ещё кто-то, для разговора с которым нужна шкатулка.
   - Спросим. Кто там есть. Да, что же за свистопляска-то такая вокруг этой безделушки? Твою-ж мать. Капитан молчит с антикваром своим, а уже хотелось бы хоть что-то знать. Охрану при тебе придется оставить.
   - Не надо.
   - Надо, Федя. Надо. Парни наши ещё присмотрят за тобой. В туалет за руку водить не будут, но будут неподалёку. Иди пока отдохни, расслабься. В лоскутья только не нарезайся, хорошо?
   - Хорошо…
   - Вот и славно. Ты куда сейчас собираешься? К родичам, или домой?
   - Домой…
   - Вот там и будь. Полежи пока, отдохни. Я к тебе загляну. А, пока мотнусь кое-куда. По делам своим скорбным…
   В голове Петра вдруг зашумело, да так, что он даже покачнулся, глядя вслед удалявшемуся Алексу. Может, всё-таки права Царица Тамара?
   Дома всё также царили тишина и покой. Пётр осмотрелся, переоделся в домашнее, примостился на диван и с четверть часа листал «Золотого телёнка», пытаясь вчитаться. Не получалось. Даже в приключения неунывающего Остапа Ибрагимовича. На душе томило и щемило. Тогда он решительно встал - в лоскутья надираться не будем, но тяпнем. Он прошёл в кладовку, не включая свет сунул руку на заветную полку. Попалась бутылка «Голд Лейбл». Хмыкнув, Пётр хотел было сунуть её обратно и взять что-то попроще, но передумал – не, ну а что? Отнес на кухню, водрузив на стол. Уже вынул было простенький стакан, но решил взять в комнате что-то более подобающее напитку. Вышел в зал и невольно вздрогнул. В отодвинутом почти на середину комнаты кресле сидел человек. Был он высок и худощав. Лет на 50-55 видом. Подтянутый. Моложавый. Хорошо одетый. С благородной сединой. Гладко выбрит. Дорогое осеннее пальто было небрежно брошено на диван. Стрелками брюк можно было резать сыр и колбасу, а в начищенные туфли – смотреться как в зеркало. Тот самый человек, встреченный Петром на лавке у рынка. Скотина, а не человек – обувь даже не снял. Но, взять и выкинуть его за дверь было затруднительно – на подлокотнике кресла лежал пистолет. Точнее – револьвер. Скорее всего – «кольт». И что-то подсказывало, что обращается с ним он куда увереннее, чем Эдька Кубиков с «соважем». Убежать самому? Что-то подсказывало, что и это - не выход.
   - Ну, что? Петенька… Что ты замер? Вискарь сюда неси. Посидим. Поговорим. Наболело у меня на вас, на всех. Ох, как наболело. Да, что ты столбом-то стоишь? Присядь вон на диван, хотя-бы. Пельмешков нет в морозилке? Жаль, люблю я их. Калганов хорошие таскал, и сам - хороший парень был. Не то, что эти три мушкетёра, три импотента косоруких. Младший Кубиков с Потаповым ни украсть, ни посторожить. А, Доронин – идиот и неврастеник. Полный идиот, всё что ни поручи – опохабит и недоделает. Повелевать он мной хотел… Кубиков-старший – просто урод. Как с вами вообще дела иметь? Сплошные недоумки, рукожопы и белки-истерички. И жадность… эта ваша безграничная жадность, стяжательство и страсть к обогащению. К кому ни подкати – одно и то же вылезает. Дай. Хочу. Мне. Моё. Что я с этого буду иметь…
   Пётр рассматривал револьвер с интересом даже большим, чем сидящего человека. Тот заметил это:
   - Твой револьвер, Петя, твой. Ты его оставил между Навью и Явью, а я подобрал. Видишь, как я о тебе забочусь. Барахлишко твоё таскаю. Не помнишь? Ну, и не надо. Я понимаю - память у вас, как у аквариумных рыбок. И срок жизни в земных воплощениях такой-же. Разумно, разумно с вами придумали, ничего не скажешь…
   - Как в вам обращаться? – Пётр прислонился к дверному косяку.
   - Моё настоящее имя ты выговорить не сможешь. Гортань не того устройства. Но, я милостив к сирым и убого сделанным. Потому величай меня хоть Абдурахман ибн Хаттаб, хоть Саид Шашлык Абу Кебаб, хоть Самогоний Перегарович Хвостов. Как веселее.
   Пётр продолжал с интересом рассматривать гостя, тот тоже в свою очередь осмотрел Петра с ног до головы.
   - Хорош, хорош… Добротная заготовка. Совсем ничего не помнишь? Жаль. А, если вот так?
   Петра окатило ледяным холодом, дыхание вдруг перехватило, показалось вдруг, что он летит в бездну, но морок отступил также внезапно, как и нахлынул. Пётр оказался в сумрачной, запущенной и ободранной комнате старого нежилого дома. Очень старого – кругом всё, такое впечатление, труха трухой. Дотрагиваться страшно. Гниль, плесень… Ещё и пожар, похоже был, или костры жгли прямо в комнате, не щадя стены и потолок. Старый, умирающий дом. В старинном кресле посередине пустой обшарпанной комнаты сидел его гость, которого точно словесно прорвало. Очевидно, накопилась у него потребность выговориться, а некому до этого было.
   - Ну? Узнаёшь? Мы с тобой примерно в таких вот апартаментах разговор вели. Я отвлекся по делу, а ты смылся, нехороший человек. Разговор наш не окончен остался. Придется, видать, заново начинать. Интересно было бы услышать, зачем ты тогда между Навью и Явью сунулся? Что ты хотел? Подельникам своим помочь? А, может, свою память освежить? Освежил? У вас же, дураков, не зря её забирают. Сны не мучают? Тоска смертная душеньку не крутит? Рука неосознанно к ножу не тянется? Тянется… ещё как тянется. Ты же почти сорвался тогда, вечером. Уже за нож взялся. Я сам тебе и помешал, спугнул. Девчонка, сучка, заорала. Надо будет позаниматься ею – не каждый нас видеть может, если мы этого не хотим. Не срослось, короче, а то бы оттянулся ты так, как межеумочному дураку Доронину не снилось. Не половина трупа была бы, а все четыре. Потом ты почти свернул шею бедолаге Кубикову-младшему. Зачем остановился? Ушёл бы человек спокойно, а теперь на нём грех самоубийства.
   - Я не сторож брату моему.
   Пётр с интересом осматривался, пытаясь понять – где они, и жив ли он ещё? Он отбрехнулся в ответ на заданный вопрос, но в груди вдруг защемило. Сильно. Эдик-Эдик, что же ты так… Самогоний Перегарович заметил и ухмыльнулся.
   - Это правильно. Не сторож. Ничего ты ему не должен. Но, всё равно щемит, да? А, чубатый друг твой… Подельник. Тоже не был ты ему сторожем, но мучился с ним, мучился. Не помнишь, нет? Да и хер с ним. Я с ним тоже успел намучиться. Не меньше твоего. Завещание нужное должным образом подправил, в карты помог деньжат выиграть, да и не только деньжат. Сброд в узде держать научил. Он у меня жил на всю катушку, деньгами сорил, баб валял без удержу, мух на стенах из пистолета стрелял от безделья. Да, только слабак он был. Отличный стрелок, фужеры с голов у мужиков и баб на спор пулей снимал, из таких-то пистолетов. А, свою башку под пулю боялся подставить, опозорился – с дуэли слился. Затем и канделябром в рыло отхватил по подозрению в шулерстве. Даже из такой гнилой диспозиции его с прибытком вывести удалось, а он впал в тоску, усовестился, головушкой поехал и утопил себя к чертям собачьим. Точно баба истеричная. Впрочем, чего-то дельного я от него и не ожидал. Пустышка. Дверь он мне открыл, как мы с ним и договорились, а потом он меня откровенно замотал своими желаниями и психозами. Ещё и проблем подкинул напоследок…
   Гость принялся делиться наболевшим, неохотно и скупо отвечая на подкидываемые Петром встречный вопросы, и до Петра начало доходить, что скорее всего он сейчас имеет дело даже не с мелким бесом, а с самым настоящим, пресловутым, так можно сказать – джинном. Воспетым в арабской мифологии духом, способным крепко испортить жизнь простому смертному. Это в сказках он добрый. Иногда. Причём, этот пёс находился на «нелегальном положении», постоянно рискуя быть обнаруженным с предполагаемыми нехорошими для него последствиями. Что уж было тому причиной - ересь, помноженная на крайнюю степень нарциссизма, уклонение от обязанностей или дезертирство с поля боя, пёс его разберет. Но, он, похоже, и высунуться в полный рост не мог. По низам шарахался пригнувшись. Короткими перебежками. С той самой поры, как неизвестный ныне Петру «чубатый друг» помог ему сюда выбраться лет 200-250 назад то ли из мира мёртвых, то ли с какого-то «Пограничья».
   Роль известной всем с детства «лампы» в данном случае играла эта самая шкатулка, вокруг которой и крутилась сейчас дьявольская свистопляска. Это был то ли дом, позволяющий «закрепится» в Яви, то ли маяк, указывающий дорогу. Возможно, ещё – ключ, открывший для него дверь в этот мир. Говорил Самогоний Перегарович много и в то же время – ни о чём. Попытки Петра получить хоть какую-то конкретику - или просто игнорировались, или ловко топились в потоке словесной мишуры. Получалось, что чубатый товарищ по взаимной договоренности, достигнутой неизвестно - когда, и в каких мирах, привел этот маяк в действие, открыв дорогу в этот мир Шашлыку Кебабовичу, который в благодарность исполнял заявленные желания. Хотя, никаких желаний никто исполнять не обязан. Это его прихоть – исполнить. И не обязательно было обладать этой проклятой табакеркой, чтобы удостоиться его внимания. Он мог осчастливить любого глянувшегося ему человека, и потом посмотреть, как человек этот враскоряку встал. Трущийся возле тебя джинн, равно, как и вызванный тобой бес – это не удача, это неудача, в смысле - несчастье.
   И, для того, чтобы исполнять разумные с виду желания (с неразумными можно и сразу послать куда подальше, задав уточняющий вопрос-другой, на которые не будет ответа) вовсе необязательно творить чудеса в принятом понимании этих «чудес». Да и, как понял Пётр с полунамёков – опасно было колдовать и чудеса творить, и для Самогония Перегаровича, и для его собратьев – могли заметить и замести в «пожизненный эцих с гвоздями», где большинство уже и пребывало. Но, колдовать не нужно. Достаточно обладать информацией о текущем раскладе событий и уметь просчитывать на несколько ходов вперёд. Этот пёс умел и инфу добывать, и наперед считать. Потому, если бы Старик с берега Синего моря попросил у него корыто для Старухи – мог ему просто подсказать, куда вынесло штормом груз корыт с разбившегося намедни корабля. Помещицей быть возжелалось? Ну, так тут как раз барин один кони двинул. Завещание сейчас поправим. В царицы? Можно и в царицы - найдутся люди, заинтересованные в такой «царице». То, что ты «никто», и звать тебя «никак» – роли зачастую не играет. Особенно в «развитых демократиях». Вон как разваливают Четвёртый Рейх и отплясывают на Капитолийском Холме хер-пойми кто, с хер-пойми откуда… банковские клерки, гинекологи, выпускники школ живущей в кредит экономики и университетов политических наук, и просто профессиональные лесбы с педерастами и трансами. А, ты говоришь – Старуха. Она хоть стирать и готовить умела. Главное – загадать и попросить правильно. И не быковать потом особо, как та Старуха, чтоб не лишили счастья раньше времени. Можно досидеть в достатке и тепле до гробовой доски. Только люди в большинстве своём просить-загадывать правильно не умеют. А, главное - игра ведется заведомо с нулевым результатом. Обнулят всё данное, если не при жизни, так по смерти. Слуги дьявола с лицензией взамен брали душу. Этот душу взять не мог, не его было дело. Не нужна ему чья-то душа была. На что она ему? Но, мог охотно помочь погубить её. Чубатый и погубил.
   Погубил, уже только связавшись с этим псом, и, возможно, добил окончательно, наложив на себя руки. Но, перед этим актом отчаяния сумел если и не отыграть всё назад, то хоть усложнить существование Саиду Кебабовичу. Передал проклятую табакерку кому-то, может и не понявшему, с чем именно имеет дело и не решившемуся уничтожить, но сумевшему вывести её из поля зрения Саида. Что уж там было сделано, разрисовано оберегами, осенено Крёстным Знамением или обложено матюгами и заклятиями – осталось для Петра неизвестным. Такими тонкостями пёс делиться не собирался. Но, тогда это сработало на какое-то время. Лет на 200. На которые незваный гость Петра потерялся в пространстве-времени, и бомжевал, гонимый ветрами, не видя куда идти, за что держаться.
   А, табакерка переходила из рук в руки в деактивированном состоянии, путешествуя из ящика в ящик, из комода в комод, из дома в дом, пока не всплыла в той старой хибаре с дурной славой, где на ней и подорвался Эдька Кубиков. Угораздило же его вытащить на Свет Божий этот кусок дерьма за несколько дней до того, как хибару сожгли до головёшек и растерли мусор в пыль гусеницами бульдозера. Кубиков-младший не годился ни в хранители, ни в объект приложения разрушительных идей Кебабовича. Детская ещё душа просила именно чудес. Колдовства. Волшебства. Душа его так и не повзрослела, потому предлагаемые уже годы спустя Ибн Хаттабом мутные схемы осуществления желаний просто вываливались из Эдькиных рук и разбивались об асфальт действительности. Зато на Кубикове-старшем мерзавец оттянулся по полной, и вот тут Пётр был с ним в общем-то солидарен: Владыка-Кубик упорно шёл к успеху сам и совершенно заслуженно достиг искомой «перемоги». Может, и раньше времени, да и хрен с ним. Земля стекловатой. Только вот доверять ему табакерку Самогоний Перегарович очевидно опасался. Хищная уж больно рыбина была. Хоть и глупая, но очень хищная. А, настрадавшемуся Шашлыку Кебабовичу нужен был хранитель надёжный и разумный, не требующий себе звёзд с неба, эполет маршала Галактики, обожествления при жизни и, главное, «чтоб служила мне рыбка золотая, и была б у меня на посылках». Да, где ж его такого найти, материальчика хорошего, для работы пригодного? Калганов – подходящий, вроде, был человечек. Не срослось. Выгорел дотла, не успев развернуться. Потапов с Дорониным кроме смеха и сожаления никаких чувств не вызывали. Табакерка к тому времени тихой сапой угодила к Петру и переехала на квартиру к родичам, что на какое-то время было вполне терпимо. Лежит она спокойно в ящике у людей, не знающих, что это такое, и лежит. А, люди знающие - начинают со своими желаниями лезть.
  Саид Кебабович в это время развлекался, помогая людям жизни под откос пускать. Сколько он успел такой работы наработать – кто ж его знает, кроме Всевышнего. Но, у Него своя бухгалтерия, с ограниченным кругом пользователей. Потом родичи Петра съехали, будущее окуталось мраком неизвестности, а «эти три нарколыги – табакерку никак не достанут, да ещё и сами что-то мутить начали». Чуть до инфаркта старика не довели. Хотя в какой-то момент ему даже интересно стало – что они ещё отчебучить смогут. И тут он встретил повзрослевшего Петра… на которого ещё до этого всего положил глаз ещё неизвестно в каких временах и пространствах. Утаил Кебабович от Петра, сколько волос он себе выдрал, осознав свою невнимательность, но расстроился, видать, сильно. Очевидно, устраивал его Петруха если не по всем параметрам, то по большинству их. Потому и метал сейчас перед ним бисер пригоршнями, ничего конкретного, впрочем, не обещая.
   Видя, что Пётр на предлагаемые плюшки не ведётся, пёс зашел с козырей – принялся давить на жажду справедливости. Может, присутствовал незримо рядом, когда Пётр с Никоновым за Справедливость зачёсывали? Может, и нет. Но, давил на слабину, стервец - ты же хочешь справедливости? Ты будешь упиваться справедливостью. Неразбавленной. Концентратом. Мы будем раздавать её мегатоннами. Налево и направо. Никто не уйдет обиженным! Ты думаешь, что это только у Него монополия на Справедливость? Они там всё равно давно уже не справляются с её раздачей. Нет… её можно творить самому в подлунном мире. Самим. Это нужная и приятная миссия.
   Какое удовольствие было видеть перекошенную рожу старшего Кубикова, когда он приехал со своего сраного Гоа и понял, что лишился всего. Он был купавшимся в роскоши властителем своих холуев, и стал кучей дерьма, куски которого все норовят брезгливо отряхнуть с подошвы.
   А, как закувыркалась вниз по жизни его любимая секретарша? Надутая самодовольством сука, к которой на кривой козе подъехать невозможно было. Скольким людям она в души насрала – не пересчитать. Как её пёрло с ощущения собственного превосходства и безнаказанности. Как она жила в кредит на всю катушку. Сейчас она работает в мерзкой купи-продай помойке, трахается с разъездным водителем, который иногда подвозит её обвисшую жопу до дома на раздолбанном «логане», жрёт «доширак», радуется подаренной шоколадке «Алёнка» и с ужасом смотрит по утрам в зеркало. К ней подкатывает ранняя старость – следствие бурной молодости. Она так останется одинокой и бездетной. Она обречена на убогое нищебродское прозябание. Приятно это видеть.
   Жестоко? Жестоко, но справедливо. Это побочный эффект, извиняйте. Хотя, кто сказал, что Справедливость ко всем приходит с манной кашей и вареньем?
    Чем больше Абдурахман Хаттаб говорил, тем сильнее его начинало заносить – дескать, я и сам хочу справедливости. Хочу отдать долги вашему роду племени. По высшей мере справедливости. Хочу видеть, как вы раком ползаете, не в силах переварить то, что для вас отвалили. Вас сюда никто не звал. Вас убого налепили из дерьма и палок, и всё что-то пытаются выковать из вас, хотя давно бы уж пора в помойку выбросить и позабыть. И, это было бы слишком малой ценой, взятой за то величие, что было ради вас, убогих, стёрто без следа. Вы пользуетесь тем, что вам не должно принадлежать. Я хочу компенсации за то, что вы мня ограбили.
   Я хочу воздать по справедливости тем, что изображают Свет и Тьму. Они тут давно уже договорняки гоняют, и Создателю глаза замыливают. Типа, все при делах, в борьбе за души людские и в подготовке к последней великой битве между Добром и Злом. При том, что никто так и не может объяснить, что есть Добро, а что – Зло. Главное - все при деле. Как ты думаешь, кто того-же Кубика-старшего кактусом добивал? Его смахнули как объедок со стола, чтоб в ногах не путался. Был человек, и не стало человека. И это не сами черти его взяли, это добрые ребята им его в руки всучили. Раньше времени. Мешал он, будучи живым, кое-кому ещё чью-то душонку спасать. Мешал ушлым ребятам. Почесали ребята головы, дали пинка его Хранителю, на душу Кубикова-старшего наплевали и машину, память о былом величии, что в этом мире его хоть как-то удерживала - грохнули, чтоб дед-Кондрат больного человека хватил, когда его «мерину» на крышу кактус в горшке прилетел. И поволокли его сам понимаешь, кто и куда, с таким-то послужным списком. А, ведь был ещё у мрази шанс раскаяться за содеянное. Был. Да времени не дали. Петенька… ты даже не догадываешься, какие вокруг ваших душ игрища идут. Хоккей с футболом отдыхают. А, меня твоя душа не интересует.
   Незваный гость всё говорил и говорил. Причём, вещи начал говорить интереснейшие, но, Пётр уже сделал для себя вывод, что заключать сделки с ним – себе дороже выйдет. Сам же наговорил с три короба – сколько при его участии народу полегло. На хрен не нужна ему никакая «справедливость». Его привлекала возможность развлекаться, сводить счеты и гадить всем, кому получится, оставаясь в чьей-то тени. Совсем, как обычному смертному человеку с паскудным характером доставляло удовольствие плюнуть в чей-то суп. Ему было интересно смотреть за теми, кого сам же затаскивал в достаток и успех, а потом вышвыривал на полосу препятствий с мешками неприятностей. Вдобавок, сея хаос он отвлекал внимание от своей персоны тех, кто должен был им заинтересоваться по долгу службы. Может, и заинтересуются. Вопрос – когда. Когда налетит из-за холмов кавалерия? Когда-нибудь и налетит. Вострубит ангел в кавалерийский рожок, налетят ребята с пламенеющими саблями. А, вот прямо сейчас терять Петру уже нечего, эта сволочь с него живого теперь всё равно не слезет. Карта так легла. Он дождался, пока в излияниях Ибн Хаттаба наступила пауза после рассказа о мудрости и его, и его собратьев, несправедливо поставленными высшей волей наравне с убогими людишками. И тоже зашёл с козырей.
   - Прошу прощения, вам одно место не порвут на британский флаг? За такие-то амбиции…
   - Не порвут. Оно у меня крепкое, вёрткое, и подштанники у меня из броневой стали. Ну, что скажешь?
   - Да ну нафиг. Опасно с вами дела иметь. И что-то не прет от вас мудростью. Больше - смахивает на злобу. И зависть. Примерно, как у вы****нутого из компании топ-менеджера к уборщице, которая осталась. Потому как без уборщицы – никак. А, топ-менеджеров – херова гора, и растрынделись они выше крыши, но пахать не хотят.
   - Хамить решил, парниша?
   - Ну, как… Я похоже, понял… Ты – просто джинн… Нет, не просто джинн, а решивший, что он выше выбора между Добром и Злом, который вам тоже дали… Способный бросить вызов если не самому Всевышнему, то всем его и слугам, и оппонентам разом. Не получится. Сил и способностей не хватит. Их заведомо меньше, чем нужно для такого. Хоть, конечно и больше, чем у нас. Кстати, всё ваше отличие от нас, вами презираемых, по большому счету лишь в том, что мы не можем безнаказанно заниматься херовалянием для себя любимых до бесконечности, а вы – теоретически могли. И кое-кто решил сделать всё по-новому, внеся необходимые корректировки… Слушай… Как насчет трех желаний? Без условий и подвохов. Даже одного достаточно – чтобы ты убрался туда, откуда пришёл.
   - Ага… лампу сначала потри… Нет? Тогда кувшин потри… Табакерку… Затылок себе потри, может мысли умные придут. Хотя, навряд ли… Не договоримся мы с тобой, я чувствую. Пойду, пожалуй, к Сандлеру. Захар Моисеевич как раз табакерку оттирает, руки золотые, ум светлый… он сговорчивее будет.
   Рука его потянулась к лежащему на подлокотнике револьверу, и Пётр понял, что время вышло. Бросок его был стремителен, удар - неотразим и могуч. Только пришелся в пустоту, точнее – прошел сквозь голову беса. Инерция и неожиданность случившегося – бросили Петра через подлокотник кресла на замусоленный коврик. Револьвер исчез, не иначе, как Самогоний первым его схватил, да ещё и саданул его рукоятью Петру по голове. Так ему показалось во всяком случае. Тут же его схватили как котёнка за загривок, и Пётр полетел уже в другую сторону. Потом взлетел под потолок и грохнулся на обугленные доски пола, проломил их и полетел в удушливую горячую темноту. Последнее, что он успел увидеть – задранные вверх остриём крючья, на которые он летит. Его разодрало болью, а, когда она отступила – Пётр обнаружил себя валяющимся снова в комнате своей квартиры на полу у дивана. Гость его так и сидел в кресле, а револьвер лежал на подлокотнике.
   - Лапу на меня задрать решил… щенок несчастный. – усмехнулся гость, вставая: - Сейчас я тебе покажу, кто - есть кто… Я тобой жопу вытру, и подыхать здесь брошу. Жене, твоей, сюрприз по возвращению будет. Коза одна вас помирить хочет, ещё тут, при жизни. Альбомчики свадебные подкидывает. У меня ваше примирение лучше получится. Но, по смерти.
  Он сделал было шаг к лежащему Петру, но получил вдруг от кого-то невидимого хлёсткий удар в лицо, от которого плюхнулся назад в кресло, и там, судя по мотнувшейся голове, получил затрещину от кого-то ещё. Из ниоткуда в комнате образовался крепкий, рослый парень в просторной армейской куртке с множеством карманов, по-видимому, и засветивший Абдурахману промеж глаз. А, кто-то, отвесивший затрещину и пока остававшийся невидимым, схватил того за шиворот и вышвырнул из кресла на пол.
   Какую-то часть развернувшегося представления Пётр очевидно пропустил, провалившись в забытье. Когда очнулся - ему показалось, что и так немаленькая комната ещё раздвинулась в длину и ширину. Стало заметно просторнее. И народу прибавилось. Ибн Саид лежал на полу, и высокая девчонка с фигурой спортсменки-пловчихи в черных джинсах и чёрной майке прижимала его голову к паркету ногой, обутой в лабутен. Вокруг стояли виденный уже парняга в куртке, ещё один молодой человек с внешностью безобидного недотёпы-студента, одетый в стиле времён НЭПа и соответствующих очёчках в тонкой оправе. И ещё одна девушка – белая блузка, черная юбка, стройненькая, но «всё при всём», как Лидия Николаевна сказала бы. Нагрянувшая банда перебрасывалась короткими фразами, смысла которых Пётр не понимал. Ещё и состояние было не ахти. Потом тот, что в куртке – поднял Кебабовича на ноги, взяв его руки в «замок» за спину, девушки отошли, а студент, аккуратно сняв и спрятав очки в карман пиджака, двинул ему под дых, потом – в ухо. И повторил. И добавил. Делал он это так здорово, что Петру прям похорошело от увиденного. В какой-то момент мордовать Абдурахмана перестали, и тот стоял, пошатываясь, и наклонившись вперёд. Тогда девчонка в джинсах зашвырнула ему за голову длинную свою ногу в лабутене, толкнулась второй и сжав шею ногами крутанулась, будто в кино каком. Ибн Хаттаб выполнил в воздухе почти полное сальто вперёд и грохнулся с размаху в угол между стеной и полом. Где и остался, невразумительно двигая конечностями, хотя простой смертный на его месте скорее всего бы умер, проломив заодно стену к соседям. Девушка в белой блузке оценила её фортель, одобрительно кивнув головой.
   - Браво… Дайте, я ему добавлю… по-нашему, по-простому… - голос у неё был тихий и спокойный, туфельки маленькие, но влупила эта лапушка с ноги в шевелящуюся кучу, чувствовалось, от всей души: – Это тебе за «козу», тварина бездушная. Любить не можем, страдать не можем… чудес – тоже творить уже не можем, потому как за шкуру свою страшно. Да?
   - Дай ему ещё разок. Чтоб проникся безысходностью… - тот, что был в просторной армейской куртке разминал кисти рук, очевидно, готовясь к своему сольному номеру. - Ну, что? «Движение неприсоединения». По что на Свет Божий вылезло? Развлечься решил?
   - Так уж прям и Божий… - усомнился студент, поправляя галстук и манжеты после мордобоя.
   - Свет – Божий. Тьма… тоже, кстати, - расхохотался милитарист, подражая Папанову и шутливо толкнул оппонента плечом: - Ничего у тебя нет! Ты голодранец! Ты вообще живёшь на свете по доверенности!
   Они затеяли незлобливую склоку, не спуская, впрочем, глаз с пленника, а девушка, так швырнувшая Кебабовича, направилась к Петру:
   - Живой? Куда он тебя шарахнул? Я посмотрю…
   - Прибери-ка лапоньки, звезда моя… - одёрнула её вторая девушка, тоже шагнув к Петру. Сказано было всё так же тихо, но в голосе зазвенели металлические нотки. – Не за тем пришли, без нас человек оклемается.
   - Ревнуешь? - хохотнула та, но от Петра отошла. Росту ей добавляли копыта-лабутены, чёрные длинные волосы были забраны в хвост, и всё это придавало ей сходство с холёной кобылой. Она отошла, а Пётр вдруг подумалось, что милочка, шугнувшая кобылу и наградившая Самогония душевным пинком, очень даже может не просто нож таскать в рукаве, а то и на бедре под юбчонкой, но и в ход его при нужде пустить. Чувствуется в ней способность к такому действию. И всё кобыльево кунг-фу накроется медным тазиком. Эффектное – совсем необязательно эффективное. Могут эти ребята и между собой на повышенных тонах сойтись. Очень даже могут.
   - Ага, прям кушать не могу. – снова спокойно ответила девушка и снова повернулась к измордованному пленнику, тряхнув красивыми волнистыми локонами: - Что ты там про старшего Кубика и «мерседес» буровил?
   - И правда, что? – поддержал её парень в куртке, снова примериваясь наконец возобновить постоянно откладываемые репрессии.
   - Не-не… стопэ, коллега по войне, - опять тормознул его живущий по доверенности: - это он правильно буровил. За вами должок, кстати. Вы это дерьмецо нахальным образом на нас перепихнули.
   - Ты сам «стопэ», коллега. – осадили его в ответ: - На этом дерьмеце новенький Хранитель своё испытание завалил, и с ним же довеском пошёл. Интеллигент херов. Вы его очень радостно к рукам прибрали.
   - Да вы оба «стопэ»! Коллеги… на девчачьи наши головы. – девушка в блузке повернулась уже к ним: - Подеритесь ещё, чтоб он тем временем сорвался от нас неизвестно куда и дальше колобродил там, до случая. Хватит галдеть. Мы зачем сюда пришли? Я хочу знать, с какой целью эта крыса лезет в наши дела, ползает по нашим следам, и всё на ус мотает.
   - Действительно, интересно… - деваха задумчиво разминала сигарету. – А, не хотел ли он нас заложить?..
   Гоп-компания перекинулась ещё несколькими репликами, и Пётр понял, что «кавалерия», таки, налетела вовремя. Может, ещё и смотрели на них, как Пашка с пистолетом наготове. И, Пётр пока интереса не вызывал, а вот незваный его гость «попал». По полной попал. Как и предположил ранее Пётр, развитая им бурная деятельность была если и не конкурентной, то, как минимум, не лицензированной для одних, и недопустимо преступной для других. Таким манером он уже «здобул» - настроил супротив себя слуг и Тьмы, и Света (отличия в ухватках и манере поведения Пётр пока не узрел). Но, именно вот у этих ребят к нему было ещё и что-то личное. Он похоже пошарил в их охотничьих угодьях, и, хоть и добавил себе статью за браконьерство, но накопал там что-то криминальное. Так, что сейчас ради него они отложили полагающуюся им непримиримую вражду, и все вместе прямо здесь охотно вытянули бы все жилы из этого Шашлыка Кебабовича, и порешили оставшееся на месте без остатка и следов, да только нужно было соблюсти некую отчетность. А, отчетность требовала озвучки всех обстоятельств и донесения всего вышестоящему руководству, которое им не хотелось впутывать в какие-то свои дела по которым «эта крыса» ползала. Дела, похоже, были мутные. Крутили их, такое впечатление – вместе. На ножах договаривались, или на словах, но, видать, и ранее были случаи, когда войну откладывали. Вот и сейчас - одно и тоже решение, похоже, пришло в головы сразу всем, но озвучить его решился тот, что в армейской куртке:
   - Куда мы можем его заныкать, чтобы самим позаниматься? Эта пакостная гнида очень много знает. А, потом в расход по-тихому…
   Сидевший у стены Абдурахман Саид откровенно приуныл и перекосился лицом, а девица-кобылица усмехнулась, прикурив от раскалившейся докрасна костяшки указательного пальца левой руки:
   - Начальство нас не слышит.
   - Это вы зря. Начальство всё слышит. – за их спинами в комнате появился джентльмен в твидовом охотничьем костюме при пяти золотых пуговицах распорядителя мероприятия на пиджаке, с нехорошей улыбкой осмотрел всю банду, обернулся и обратился к кому-то ещё: - Заигрались ребятишки наши. Не устроить ли нам маленькое такое… но, очень служебное расследование? Каждый со своими. По всему тому, что они натворили за последнее время.
   - Непременно. И со своими, и с не своими. Обязательно бахнем. И не раз. Но потом. – следом за ним из стены шагнул человек в мундире гауптмана кайзеровской армии, распахнутом совершенно неуставным образом, вследствие чего видна была ещё более неуставная майка с нарисованным во всю грудь товарищем Суховым. Он тоже глянул на присмиревшую компанию - те сдали назад, одернув верхнюю одежду, попрятав сигареты и разбившись на пары. Студент – со спортсменкой, парняга с девчонкой. Офицер присел на корточки перед совсем поникшей нежитью: - Что, козёл, допрыгался?
   - Что вылез то вообще, динозавр? – тоже нагнулся к нему джентльмен: - Жить надоело? Или, уверен, что ни у кого рука не поднимется придавить такой артефакт былых времён? Это ты зря, поднимется. У наших молодых волчат ещё как поднимется.
   - У наших – тоже. Только он не рассчитывал на такой исход, не ожидал, что так попадется. Он же сидел тихо, чудес не творил, только трахал и ни разу не тибидохал. Гадил всем потихоньку, дурачками прикрываясь. И от каждого из нас по одиночке - увернуться мог. А, тут его накрыли кодлой с двух сторон, сейчас бы ещё и прессанули совместными усилиями. Он просто не ожидал такого расклада. Молодцы падаваны-то наши… догадались. Или подсказал кто? – гауптман повернулся и посмотрел на девушку в белой блузке. А, не получив ответа, так и не вставая, вдруг отвесил сидевшему в углу звонкую оплеуху и заорал: - Кто тебя из бутылки выпустил, тварь! Отвечай! Пока тоника не долил.
   - Ненавижу… всех вас ненавижу…
   - Это хорошо. Ненависть – чувство проигравшего. - Гауптман поднялся, был он высок, широкоплеч и статен. Они с распорядителем перекинулись взглядами, и даже, как показалось Петру – едва заметными кивками, и подумалось ему, что Самогоний попал ещё хлестче и уже на новом уровне, и эти двое до своего начальства его точно не доведут, он у них погибнет при попытке к бегству.
   - Тут момент нарисовался, Николай Ванович… - не унималась девушка, обращаясь уже к гауптману, и Пётр предположил, что она со своим кавалером в армейской куртке были в подчинении именно у него. - Он за нами следил. И пытался лбами всех столкнуть. Сам додумался, или с чьей подачи?
   - Потом.
   - Почему «потом»?
   - Ты куда-то спешишь, солнышко моё? Тебе мало Вечности впереди?
   - Ну… как бы, общество желает знать…
   - Общество? Вы мне ещё профсоюз учредите… - устало отмахнулся гауптман.
   - Эти смогут. – утешил его джентльмен и посмотрел на двух отошедших в сторонку своих притихших подчиненных: - Эти – тоже. Ладно! Берите дядю и пошли.
   - Куда именно пошли? – парень в куртке ухватил пленника за руку и, не напрягаясь, потащил волоком по открывшейся в стене мощеной булыжником дороге.
   - Куда надо, туда и пошли. – его постоянный оппонент ухватился за другую руку.
   Ушедшие вперёд девушки заспорили, у всех четверых опять началась непринужденная склока, парни ухватили Самогония ещё и за ноги, и с хохотом потащили его в разные стороны, тот разразился было проклятиями, потом заорал, распорядитель рявкнул на каком-то клингонском, прекращая беспорядки, а уходивший последним гауптман взмахами руки нарисовал на стене восьмиконечный православный крест, ярко полыхнувший и бесследно исчезнувший. Всё. Цирк уехал, Пётр остался лежать на полу, примостив голову на сброшенную с дивана подушку…
   Очнулся он, когда уже рассвело. Какое-то время просто лежал, глядя в потолок и будто выдираясь из морока, в котором привиделись такие страсти. Потом осторожно поднялся и сел в кресло. Что же тут произошло-то? Хорошо, будем считать, что нажрался до чертей и по пьяни привиделось. На голове была шишка. Саднило. Хорошо, будем считать, что по пьяни грохнулся. По пьяни. Петру было не то, что плохо, а как-то… точно выздоравливающий после болезни. Он встал и прошёл на кухню. Ага, прямо по пьяни… На столе гордо возвышалась бутылка «голд лэйбл». Полная. Неоткрытая. А, рядом с ней, вместо полагающегося стакана, лежал револьвер. Кольт. «Нью полис». Смертоносный красавчик. Прямо в руки просится. Пётр оторопело бухнулся на табурет, удачно приключившийся позади и схватился за голову.
   - Твою-ж мать… - в голову точно снова стукнули. В прихожей раздался звонок. Пребывая в ошалелом состоянии, Пётр, даже не попытавшись спрятать оружие, прошлёпал в прихожую и, не глянув в глазок, открыл дверь. На площадке стояли Алексей и Павел.
   - Привет.  – Алексей шагнул в прихожую и осмотрелся: - Мы к вам профессор, и вот по какому делу... Револьвер. Где револьвер?
   Не дожидаясь ответа, он ловко выскочил из кроссовок и, бесцеремонно отодвинув Петра, прошёл на кухню. Прихватил по ходу висевшее у мойки чистое полотенце, аккуратно, точно бомбу, взял через него «кольт» и сунул его в появившийся из кармана пакет. Замотал всё полотенцем. Скользнув назад, к прихожей, передал его шагнувшему навстречу Павлу. Тот сунул сверток за пазуху и тихо, оглядываясь и прислушиваясь, вышел в подъезд. Алексей, тоже тихо, закрыл за ним дверь. Сбросил с плеч куртку и накинул её на угол приоткрытой двери шкафа, и снова прошёл на кухню. Осмотрелся, и со словами «хорошо живёшь, Петр Батькович», открыл так и стоявшую на столе бутылку золотого «Уокера». Потом вдруг схватил заварочный чайник, и убедившись, что тот пустой и чистый – перелил туда изрядную часть.
  - Грехом больше, грехом меньше. Мы тут с тобой давно сидим, если что… с ночи… и сколько-то должны были выпить.
   Очевидно, видя, что Пётр так и пребывает в недееспособности – Алексей открыл навесной шкаф и угадал: там оказались подходящие стаканы, пару из которых он и выставил на стол. Наполнил их на палец вискарем. Взял один и вдохнул аромат:
   - Хорошо день начинаем… Стакан бери. Пока не пришла собака с милицией. Откуда у тебя «кольт»?
   Пётр, плохо понимая, что вообще происходит, явь ли это, или всё ещё продолжение небытия – взял второй стакан.
   - Лёш… к тебе когда-нибудь черти приходили?
   - Нет… даже когда я по молодости пару раз нажрался до неприличного состояния.
   - А, ко мне вот приходили. И, похоже, я был вообще трезв…
   - И они подбросили тебе револьвер. Не, ну мне-то можно заливать. Посторонним людям из полиции - не советую. Твоё здоровье. Рассказывай.
  Пётр рассказал всё, что удалось запомнить, Никонов выслушал, оставаясь серьёзным.
   - Дежурному утром поступил звонок с сообщением, что в этой квартире находится оружие, с помощью которого не так давно было совершено громкое убийство. Подробностей пока не знаю.
   - Во сколько звонок был?
   - В семь утра с копейками.
   Пётр непроизвольно рассмеялся – «хоккей с футболом отдыхают». Получается, что кто-то из ребят стуканул. Светлые или Тёмные? Он так до конца и не понял – кто из них был кем. Но, кто-то из них отнес револьвер из комнаты на кухню. Потом кто-то мог и стукануть. Не обязательно тот, кто отнёс - у них между собой в данный момент, может и не тотальная война с перерывами на совместные набеги с избиением тех, кто не с ними, но имеют место непрекращающиеся тёрки с обменом любезностями. Что бы там Абдурахман Алибабаевич про них не говорил, дела у ребят идут безостановочно. Кстати, сам он в это время уже не мог звонить. Его к утру измордовали и уволокли. Или мог? Как они там со временем дружат? В общем – «кто подставил кролика Роджера». Алексей снова выслушал его, допил виски.
   - В моём лице ты попал на человека, который хоть и не сталкивался лично, но вполне верит во всю эту потустороннюю канитель. Если всё так, как ты говоришь, возможно кто-то решил включить тебя в эту игру на чьей-то стороне. Или просто разыграть, как шар на бильярде. А, может быть всё проще - здесь остается кто-то, кто отзвонился и тебя слил, после того как твой демон, не обозначился в условленное время. Даже не знаю, что хуже… Но, это всё фантазии. А если смотреть на дело реалистично и трезво (Алексей глянул на Петра сквозь дно пустого стакана), то у свояка Олега Мартынова всплывает револьвер. Олег Мартынов, крутил последнее время дела со Скворцовым, застреленным именно из револьвера. Мартынов тоже, кстати, погиб. И твой демон – никакой не демон, а простой смертный человек, но очень ловкий, и любящий подпустить чертовщинки. Если он вообще не твоя выдумка. Чтобы всех запутать.
   - Доронина поспрошай, он же его знает.
   - Доронин ещё в машине тронулся умом окончательно и бесповоротно. Погрузили злого идиота, привезли растение. Даже не растение – оно реагирует на свет и тянет воду с питательными веществами. А, это скорее выкопанный овощ… Полежит какое-то время, потом засохнет, или сгниет. Всё… это больше не свидетель.
   - Что он говорит?
   - Он вообще ничего не говорит и ни на что не реагирует. Впечатление, что скоро он перестанет дышать, и на этом будет всё. И это не симуляция. Вокруг него пляшут врачи, но, сдается мне, толку никакого не будет.
   - Хорошо. Зайдём с другой стороны. Ты подозреваешь меня в причастности к убийству Скворца?
   - Во всяком случае в том, что лично ты не убивал, я почти уверен.
   - Почему ты в этом уверен?
   - Потому, что Скворца скорее всего застрелила баба. Баба. Ты похож на бабу? Вот… Всё, что у нас осталось в сухом остатке по убийству Скворцова – последнее время рядом с ним мелькали Мартынов и какая-то женщина. Её видели со Скворцом незадолго до убийства. Вместе они были. Кто она, откуда – неизвестно. Её даже описать толком не могут. Хотя, возможно, ты её видел. В окружении Мартынова. Вспоминай. Вспомнил же ты Доронина.
   - Шерш ле фам.
   - Именно так.
   - Я не видел рядом с Олегом посторонних женщин. Всё, что он наворотил за последние годы жизни – очень запутано. Напоследок, такое впечатление – у него сорвало крышу. Может и была у него женщина. Жена его тоже что-то такое подозревала. Но, так и не выяснилось, что же всё-таки у него было, и с кем. И отчего он машину погнал по объездной в лоскутья пьяный.
   - Со Скворцовым тоже всё запутано. Официальная версия гласит, что его особняк хотели обнести, пока там никого не было, а он неожиданно и не вовремя вернулся, один. Но, мы точно знаем, что с ним была женщина. Ну, или нечто, похожее на женщину. Официозу не верится по любому. И, много кто хотел его смерти. Скворец действительно заигрался и должен был сесть, и заартачился – пригрозил, что молчать не будет. Могли за это? Могли. Но… помимо всего прочего эта скотина держала свои пухлые ладошки на финансовых потоках «Профиля». Хорошо держала, деньги куда-то делись. А, потом и его деньги тоже куда-то делись. За ним по смерти копейки остались. Где бабло? Промотать он столько не успел.
   - В саду закопал?
   - Ага. Как вариант – золотые гири отлил. А, Паниковский догадался и украл с Балагановым… - Алексей разлил вторую порцию из чайника. – Наработанный опыт подсказывает, что был кто-то, стоявший за Скворцовым. Он технично вывел наворованное и устранил Скворца, спрятав концы в воду. Возможно, руками этой самой женщины. Давай-ка повторим.
   Но, повторить они не успели – в дверь позвонили. Не иначе как ожидаемые собака с милицией. На пороге стоял внушительного вида, высокий худощавый и подтянутый человек лет сорокапяти, в сопровождении похожего на клерка дядечки и парня в рыжей кожанке, который сразу Петру не понравился. Глазки бегают, морда какая-то… крысиная, что ли. Глава делегации представился как следователь Артамонов Анатолий Борисович. Показал Петру удостоверение и, не размениваясь на мелочи, попёр бульдозером, внимательно глядя в глаза Петра:
    - К нам поступила информация, что в данном помещении находится средство совершения преступления. А, именно – пистолет… револьвер, из которого был застрелен Василий Николаевич Скворцов. Предлагаю вам…
  Договорить Артамонов не успел - на кухне захлопали в ладоши.
   - Разрешите. – Артамонов отодвинул Петра и прошел туда. – Какого чёрта! Что вы тут делаете?!
   - Виски пьем. Присоединяйтесь.
   - Никонов! Вот на этот раз я найду на вас управу. Не на весь ваш кагал, но хоть на вас да найду.
   - Святой водой окропите? Не исчезну. Будет вам, Анатолий Борисович. Сколько раз говорил, по большому счету одно дело делаем.
   - Одно дело? С вами?! Я с вами срать не сяду на одном гектаре! Где оружие?
   - Ищите и обрящете…
   Артамонов вернулся в прихожую, полыхая праведным гневом. Пётр, насмотревшийся всякого за последние дни, и особенно – часы, уже не удивлялся ни знакомству Артамонова с Никоновым, ни тому, сколь далеко это знакомство успело зайти, и к каким высоким отношениям привело. На лице Анатолия Борисовича отражалась разыгравшаяся в душе его и мозге битва между желанием перевернуть вверх дном всю квартиру с опасением опозориться ничего в итоге не найдя. Опасение взяло верх. Артамонов покивал головой, как бы говоря «ладно… ваша взяла, но проедут ещё и по моей улице инкассаторы», и удалился вместе с сопровождавшими его людьми. Пётр закрыл дверь и вернулся на кухню.
   - И чему мы так аплодировали? 
   - Это я себе аплодировал. Вот сразу подумал, что это всплыл именно револьвер, из которого грохнули Скворцова. Не знаю пока, каким боком ты тут замешан, но это именно та пушка, что так усердно и безуспешно искали. Сначала Шубенков, потом Артамонов. И, что прилетит сейчас именно Борисыч.
   Пётр открыл холодильник, достал кусок затвердевшего в камень сыра и палку сыровяленой колбасы. Не торопясь, пока Никонов рассказывал ему известные на этот день обстоятельства убийства Скворцова, порезал, разложил по тарелкам. Поставил на стол банку с орешками. Бутылку воды. Едва снова собрались было пропустить по второй – в прихожей опять зазвонил звонок.
   - Не судьба, видать… - Пётр поставил стакан и пошёл открывать. Теперь это был Шубенков. Сергей Дмитриевич, будто бывал у Кузнецовых в гостях не раз и не два, поздоровался, скинул туфли, прошёл на кухню, пожал руку Никонову, взял табурет, сел и буднично спросил Алексея:
   - Артемон сильно бесился?
   - Ну… не сказать, чтоб сильно. Скорее - расстроился. Хороший мужик…
   - Хороший…
   - Что ты терзаешься? Отдам я ему револьвер. Уже вместе с баллистической экспертизой… Дактилоскопия – вряд ли мы там что-то дельное найдём.
   - Сколько тебе нужно времени?
   - До вторника. Устроит?
   - Устроит. Я переговорю с ним. С Артамоновым был Баранцев. Ты видел его?
   - Нет. Артемон на кухню один влетел. Понятно теперь, почему так быстро слился. – Алексей посмотрел на Петра и пояснил суть интриги: - Один товарищ опасался совершить ошибку, второй – страстно её ожидал, чтоб настучать вышестоящему руководству.
   - Обычное дело, в общем-то… - пожал плечами Шубенков.
   - Грустно, девушки. – Алексей поднялся и по-хозяйски достал третий стакан. – Скажи нам, Сергей Дмитриевич, тебе с чертями доводилось дело иметь?
   - Ну, до такой степени я ещё не напивался. Предлагаете прямо сейчас их из печени вызвать?
   - Нет, просто Пётр Сергеевич поведал мне сейчас, что ночью ему нанесли визит многочисленные гости с потусторонней пропиской. Скандалили в его присутствии, выясняли отношения между собой и дружно мордовали отщепенцев. Ну, и револьвер подкинули.
   - Ага.
   - И всё же?
   - Знаете, тесть мой как-то мне историю затравил, пока в лодке на рыбалке сидели…
   - Бомби! – хором выдали Алексей с Петром…

История 3
   Историю эту рассказал тесть, работавший в новом корпусе Мехзавода. А, тестю проговорился его двоюродный брат, служивший там же в охране и попавший в караул в ту нехорошую ночь. Тонкости же произошедшего брату поведал другой охранник, Сашка Кулагин, который на своё несчастье ходил в приближенных у начальника команды и угодил в самый замес. В начале 80-х дело было. Новый корпус Мехзавода, где в лучшие времена работало на оборонку человек пятьсот, с новейшим оборудованием. Его построили на отшибе, вне основной площадки. Эдакий форт на Диком Западе. Чуть ли не в лесу. Там поначалу, по первой осени работы, через забор за грибами шастали. К зиме порядок навели. А, по весне у ВОХР появился новый начальник команды на объекте. Бывший армейский прапорщик. Храпов. Поговаривали, из рядов Советской Армии его турнули за какое-то воровство, совершенно неприличное для советского прапорщика, и даже постыдное. Свои люди пристроили его в охрану. Лет сорока, но выглядел на все пятьдесят. Сразу прилепилась к нему погоняла Козолуп, в честь легендарного атамана с огромной сноровкой и семизарядной винтовкой. И в тулупе, пусть и не енотовом, этот пёс любил щеголять даже летом, если прохладно. И отчаянно косил под хохла. Русее некуда, а усы отпустил, пузо вырастил, гэкал, шокал, разве только вышиванку на службе не носил. Вывалится это чудо на Свет Божий на своих кривых ногах – ну, Козолуп и дело конченое. Возненавидели его довольно быстро. Эта сука не воровство предотвращала, а людям жить спокойно не давала, упивалась данной ему властью, и строчила наверх рапорты о проделанной работе, росте дисциплины и неустанном повышении трудовых показателей вверенного ему коллектива. С начальством-то он со всем почтением, там бухло и ****ей в сауну регулярно возили на служебном автобусе и машине начальника корпуса, а вот работяг и инженеров просто достал. Парней своих как псов цепных надрюкал, они от него тоже не в восторге были, ушло несколько человек, а оставшиеся отрывались на тех, кто ногами через проходную шастал. То это не так, то вон то не этак. То вовремя не успел, то раньше пришёл. То пропуск подмочен, то фото лицу не соответствует, потом – лицо не соответствует фото. Сумки шмонали на входе и выходе. Что искали – не ясно, все уже ходили чистые аки дитя. Поскольку понимали, что эту кучу говна ворошить – себе дороже выйдет. Диспетчера воем выли: что-то ввезти или вывезти проблема мирового масштаба. Упаси Господь запятой не хватает или в накладной строка на строку наехала. Ни вздохнуть, ни пёрднуть. Тьма наступила.
   И в этой тьме взгляд Козолупа, установившего диктатуру на одной, отдельно взятой производственной площадке, прожектором цепляется за Веру Митрохину, молодую красивую бабу, работавшую в металлографической лаборатории. Баба, говорят, реально красивая была. И одинокая, разведёнка. Связываться с ней мужики побаивались – характер тяжелый, и ходили про неё слухи разные: то ли мать у неё ведьма, то ли бабушка. То ли сама чертовщиной балуется. Что именно от неё Козолуп хотел – осталось неизвестным. Подкатить видать решил. Нахрапом. И как-то докопался до неё лично на вертушке. Потом второй раз. Третий. А, примерно в середине декабря снова тормознул её, и объявил о необходимости досмотра. Дело по тем временам и местности неслыханное. Но, типа – есть у него подозрение, что выносит она под одеждой платиновую проволоку с термопар. Был соответствующий сигнал от людей неравнодушных. Потому, сотрудница охраны должна провести досмотр в специальном помещении. Верка смотрит на него глазами нахальными – не офигел, родной? Но, скандалить в проходной не стала, досмотр, так досмотр. Когда по коридору они уходили, Вера Митрохина ему полушутя – а, сам не хочешь посмотреть? Хочешь ведь. Хочешь. Ну, пойдем, посмотришь. Есть у меня, что показать. Ты такого не видел за всю жизнь свою никудышную. И не увидишь больше. Дверь в коридор за ними всеми закрылась, и со слов ВОХРушки, что проболталась на следующий же день подруге, зашли они в досмотровую все трое, разделась Вера донага, а Козолуп стоял, как статуя. С распахнутой пастью. И только губищщи свои пересохшие облизывал. Было там, видать, на что смотреть. Ничего они конечно-же не нашли, но Вера, уходя, остолбеневшему Храпову с улыбочкой бросила, что теперь ему самому нагишом постоять придется. Скоро уже. Но, тот, видать, настолько ошалел, что ничего в ответ не сказал, или вовсе не услышал.
   Дело к Новому Году. Не знаю, какие там тонкости были с организацией службы, или случилось что-то, но в Новогодние дни сам Козолуп вышел на сутки. Принес на ночь самогона, деликатесов кое-каких, переносной телевизор маленький на «жигулях» своих привёз, поставил, приготовил всё. День закончился. Козолуп обход выполнил и начал культурно отдыхать. Самогоночки накинул, «казбек» закурил, всё по плану. Но… чуть за полночь наметились беспорядки. Охрана сидела в караульной, в одном здании с проходной. А, в самом корпусе в праздники дежурили посменно человека по два-три из мастеров и прочих ИТР. Охранники покурить вышли, и видят, как между корпусом и забором по расчищенной вокруг здания дорожке человек побежал. Голый. Сначала обалдели, потом предположили, что это мужики, что в корпусе дежурят, в картишки рубятся, вот и проигрался кто-то на забег по морозу с голой жопой. Стоят, покуривают. Что такое… то ли второй побежал, то ли тот же на второй круг пошёл. Интересно уже всем стало. Тут ещё и Козолуп вышел, выслушал, брови нахмурил, повелел поймать и привести к нему. Вести не торопясь, длинной дорогой. И миньона своего, Сашку Кулагина, что тоже в карауле был, ответственным назначил. Разделились, взяли корпус в клещи с двух сторон, Кулагину с ещё одним парнем удача подвернула – тормознули они голыша. Действительно – в чем мать родила. Про Терминатора тогда ещё не знали, решили, что это гимнаст какой. Здоровый малый, мышцы – как на наглядном пособии. Ведёт себя смирно, не вырывается, не быкует, и… трезвый. Босиком. А, на улице градусов пятнадцать-двадцать точно есть.
   Кулагин гимнаста в кабинет заводит, Козолуп там вечером ещё стулья у стены сдвинул, развалился на них, натюрморт со стола даже убрать не подумал. Телевизор только выключил, там всё кино закончилось. А, прямо тут - началось. Гимнаст прошлепал босыми ногами прямо к столу. Налил с полстакана, опрокинул, крякнул, ломтём салями финской зажевал и на стул, у стола оставленный, сел. Ногу на ногу закинул, берёт папиросу из коробки «Казбека», разминает не торопясь, а второй рукой опять в стакан самогон льёт. Козолуп хоть со стульев и поднялся, остолбенел и дар речи потерял. Кулагин обернулся, чтобы дверь на всякий случай прикрыть поплотнее, а как прикрыл и назад повернулся – нет гимнаста. Сидит на стуле варан с человека размером, в халате полосатом. В одной лапе – стакан, в другой - папироса дымится. Тут дело, наверное, в том было, что Кулагин срочную где-то в Средней Азии проходил. Насмотрелся там пустынь со змеями-варанами, и переносить на дух не мог хоть ужа, хоть детскую песочницу. А Козолуп – вроде человека видел. Только вместо головы - кувалда. Сидит на стуле человек, внезапно - уже одетый дорого-богато, дублёнка нараспашку, шарфик пёстренький, рубашка с галстуком, на запястье «ракета» в золотом корпусе, шапку ондатровую на стол примостил, ногу на ногу в ботиночках дорогих закинул, всё честь по чести… только вместо головы – кувалда, торцом вместо лица. И торец этот «Казбек» его курит, и его самогон в себя закидывает. Такая вот картина. Своя у каждого. А, за окном – ночь. Зима. Пуржить начинает. И по углам комнаты – густые хлопья черного тумана. И чувствует Кулагин, как обволакивает его липкий страх, будто во сне. Ему бы проснуться, а не может. Даже за дверь выбежать не может. Понимает, что бежать надо, а не может. Варан ему головой с пониманием кивает:
   - Это потому, что ты в одежде. Тяжело. Ты её сними.
   Снял. Донага всё снял. Варан посмотрел, папиросой затянулся.
   - Вот. Теперь легко бежать будет. Чего стоишь? Беги!
   Кулагин и рванул в дверь, в которой едва с голым Козолупом разминулся, вперегонки с ним по коридору и на улицу, а там как раз начальство возле машины расхаживает, осматривается. Им четверть часа назад звонок был, что беспорядки в данный момент у Храпова на объекте. Настрой соответствующий у них был, но такого они не ожидали. Теперь уже им остолбенеть пора пришла. Объяснить толком никто ничего не может. Все руками машут друг на друга. Двое голожопых вообще только глаза таращат. Заходят командиры в кабинет – никого. Зато накурено, хоть топор вешай, на столе закуска и бутыль с остатками бухла, на полу – две кучи одежды.
   Самогонки Козолуп с Кулагиным перепили? «Казбек» был с дурью? Может быть, может быть. Да, только парни-то, что гимнаста видели-ловили, ничего этого не пили, и не курили. И брательник тестя тоже не злоупотреблял в ту ночь. Когда гимнаста в здание завели, брат свой «космос» покурить на улице остался. И, как дверь закрылась, слышит - сзади спрашивают: «Что, повели красавчика?» По голосу то ли девушка, то ли баба молодая. Он, не думая, в ответ - «Ага, повели». Ему тоже в ответ с хохотком таким – «Ну, всё, премию вам выпишут теперь, мешки готовьте». Он засмеялся, и тут дошло до него, что нет у них тут ни девчонок, ни баб молодых. Сегодня вообще тут женщин быть не должно. Обернулся – нет рядом никого. Поперхнулся было сигаретой, но испугаться не успел – к воротам машина подъехала. С начальством. Пока открывали, запускали, то, сё, начальство с ходу их обнюхивать принялось… тут и Храпов с Кулагиным на улицу неглиже вылетают.
   Премию выписали всем. Такую, что едва унесли. Сашу Кулагина сразу за забор выкинули. А, у Козолупа приключения продолжились. Уже без самогона с «Казбеком». Пока его административно возят мордой по столу, наган, который он сдал, стали приходовать, по номеру проверять. Та-дам! Это не тот револьвер, что ему выдан был. Это револьвер милиционера, убитого вскорости после войны. Тут уже дело принимает совсем другой оборот, с другими расценками и предполагаемыми сроками заключения. Начинают разбираться, что ещё на этом револьвере по архивам МВД висит, и где оружие, которое Козолупу выдали. Козолуп со всего этого сильно расстраивается и ловит то ли инфаркт, то ли инсульт.
   Пока он лежит под капельницами, с наганом дело благополучно прояснилось – напутали с номером. Всё там хорошо. А, вот с самим Козолупом – плохо. Вышел он из больницы несколько месяцев спустя. Уволили его по-тихому. Уехал куда-то в область. А, что уж дальше с ним было – история умалчивает…

   Они ещё по немного выпили. Ничего нового никто сказать более не мог. Шубенков попрощался с ними. Алексей плеснул ещё по чуть-чуть Петру и себе, очевидно тоже собираясь откланяться.
   - Почему ты мне помогаешь? - спросил его Пётр, взяв стакан.
   - Мне интересно происходящее вокруг тебя. Хотя, есть и вполне шкурный интерес. За Скворцовым кто-то стоял. Возможно Олег Мартынов об этом знал или ещё кто-то. Возможно… ты тоже об этом что-то знал… Даже не зная о том, что знаешь. Теперь вот ещё и револьвер всплывает именно у тебя. Может быть, ты поможешь нам размотать это дело.
   - Так ты мне веришь?
   - Как тебе сказать. Молодые годы приучили к простому правилу - не верь, не бойся, не проси. Потом пришло осознание, что верить людям всё-таки надо. Не надо потом спиной поворачиваться. А, если даешь в долг – не жди возврата. И будь готов потерять человека. Не только деньги. Деньги – зола. Вернут – сохранил веру. Человека для себя сохранил. Деньги – бонус. Твоё здоровье… Верю.