Гл. 16 Сергуня

   Гл 16

     Сергуня

  По возвращении в Севастополь, все пошло своим чередом. Молодые перебрались  в Камыши. Привыкли. Человек ко всему привыкает.  Даже, не смотря на вторую беременность,    Москва дала силы и уверенность на завтрашний день.  На то и Столица.  Скупое на тепло  февральское солнце,  не столько грело, сколько радовало надеждой на скорую весну.       И хоть холод   еще оставался просто собачий, но день-то становился  длиннее.
  Люська из садика приезжала в Камыши к мужу   уже затемно. Выскочив из  автобуса, прятала Влада под своё пальто и в припрыжку, почти в кромешной тьме  бежала к воротам части, навстречу пронизывающему ветру, скорее за ворота, скорее в теплый барак.  Барак на какое-то время стал семьей.  Собственно   все  - и летчики и механики возвращались со службы  одновременно, большой шумной компанией, а с ними и  Юрка, и  довольно поздно.  Барак на какое-то время заполнялся суетой,  шумом и радостным визгом детей.  За тем,  всем бараком отправлялись на ужин в офицерскую  столовую, как в клуб. Мужчины обсуждали службу, полеты и  самолеты, а молодые мамки хвастались новыми успехами малышей.  После ужина, там же в столовке,   заводили патефон. Танцевали с мужьями и детьми.  Либо слушали музыку, играли в шахматы, или шашки на победителя.  Люьська  как-то  раз предложила карты, но  «дурак» в бараке не прижился.  Иногда оставались в столовке и после отбоя, но уже без музыки и почти без света, пока не наедет комендант:
  -Офицеры! Вам напомнить, что завтра подъем в 4 утра? 
    Утром коридор барака несколько минут гудел топотом тяжелых  кованных рабочих ботинок и тут же погружался обратно в утреннюю тишину.

  Яслей  в Люськином  садике пока вообще не предвиделось,   и потому   Влад   весь день  был при  ней, либо   в  старшей группе садика.  Зато  среди девчонок старшей группы выстраивалась очередь, чтоб его покормить или покачать. Владу  очень нравилось такое внимание, и даже иногда сопротивлялся уходить, пока всех его нянек  не растащат  по домам родители. Молоко у Люськи пропало еще осенью, как только забеременела вторым.  Проблему с кормлением,  однако, удалось решить  быстро  -  кормила сына  перетертым пюре  из манки с гречкой и хитрым супом -  мука, сливки, масло и сахар – научила Рита.  Это,  пожалуй,   единственный суп, который она могла  готовить сама и в совершенстве. Правда иногда, когда по каким-то причинам супа не оказывалось под рукой, -   тогда  давала сыну  жеванную докторскую  колбасу, которую он быстро  и весьма полюбил,  и даже иногда  требовал вместо супа, что  зачастую получал, как успокоительное.  Хорошо,  что докторская почти всегда была в офицерской столовке.   
   По субботам после садика Люська отправлялась к маме и вместе ждали Юрку со службы.  Екатерина  Николаевна   у получивших квартиру бывших соседей по бараку, раздобыла  широкую кровать – железную,  на пружинах. После раскладушки, молодым  она показалась царским ложем, почти как московская,  а еще   детскую деревянную кроватку с заборчиком .   Детскую кроватку в Камыши забирать не стали.  У мамы  все, хоть и с трудом. но разместилось.
  Володя,  часто ездил в     командировки на испытательный аэродром  в Гатчину,  под Ленинградом.  Юрку, как молодого  отца,  щадили и в далекие командировки пока не засылали. Рита по воскресеньям непременно  приходила в гости   и   очень любила  нянчиться с  Владом.  Если   Юрку  на воскресенье отпускали со службы,   оставляли  Влада на маму, и  втроем, с мужем и Ритой  уходили гулять по палаточному городку, а то и выбирались в город, в кино.  Вторая беременность протекала мирно и спокойно.  В общем, перезимовали. 
  Уже в начале лета, совсем перед,  тем как приближалось  время рожать – Люська сильно забеспокоилась,  и жаловалась маме:
  - Мамочка!  Не выдержу! Было ужасно больно, а эта дура, пермская  акушерка еще на меня орала. Я боюсь!
  Но тут,  на счастье, приехал Юркин отец,   в командировку, но и  уговорить Люську ехать рожать в Москву. Свекр на нее    действовал весьма благотворно и  успокаивающе. А и та его обожала, слушалась, и потому долго уговаривать ее и не пришлось – взяла декретный отпуск, и уже через неделю они  вместе отправились в Москву.  Юрка тоже хотел с ними, но его в этот раз со службы не пустили – не ему же рожать! Остался с Екатериной Николаевной караулить Влада. Собственно караулила  его Екатерина Николаевна,  для чего  опять отпросилась в отпуск.  Со скрипом, но отпустили.  Ценных работников берегли. Юрка приезжал на  воскресенье, а иногда и посреди недели переночевать и сына повидать.

   Москва Лето.
  В Москву ехали поездом, по привычке в девятом вагоне. Но в этот раз уже без Катерины.  Зато с уже знакомой Нюркой.  А та рассказала, что Катерина уволилась и сразу,  с мужем куда-то далёко укатила.  Куда – сказать не могла.
  Москва на этот раз Люську встретила  теплым солнцем и   откровенно радостной свекровью.  Расцеловались.  Татьяна Ивановна внимательно осмотрела невестку и бережно опустила свою руку  на  ее округлившийся  живот:
 - Дерется?
 - Да нет,  даже почти не шевелится, только сердце ночью чуть слышно, я уже волнуюсь. Владька с пяти месяцев дрался.
   - Наверно девочка, раз такая спокойная.
При слове «девочка», с  боку Люськиного живота живота неожиданно выскочила шишка,  и за ней  последовал удар. Люська  испуганно,   двумя руками схватила живот,  и чуть было не присела, но свёкр ее тут же подхватил и в пол голоса пробасил:
 - Девчонки так не дерутся!
Люська глубоко вздохнула,  и почти про себя пробормотала:
 - Цыганки в этом не ошибаются.
А довольная Татьяна Ивановна захлопала в ладоши: 
 - Это он с бабушкой поздоровался!
 Перрон  почти опустел,  и они  заторопились к выходу.
На привокзальной площади, напротив  центрального входа на вокзал  уже ждала знакомая черная Эмка с водителем. Это дед заранее постарался.
  Москвичи,   в этот раз  не показались такими смурными,  как зимой, но напротив – веселыми и счастливыми и даже немножко разноцветными. Странно только,  что, как и зимой  все куда-то постоянно торопятся.
  Квартира  встретила приятным крепким, застоявшимся  запахом трубочного табака  и летучим ароматом Красной Москвы. Оказалось, что  у свекрови эти духи – тоже любимые. Тесть  за Люськой  деликатно ухаживал, только что  не носил  на  руках.  Столько мужской теплоты она никак не ожидала получить от бывалого  вояки. Он собою очень быстро заполнил весь тот вакуум мужской  отцовской теплоты, которого она была совершенно лишена в Грозном, в прошлой жизни. Конечно,  Юрку она страшно любила,  он по своему был очень нежный и заботливый, но так как ухаживал свекр,  и представить себе было невозможно.  А потому  так  получилось, что она сразу и не задумываясь к нему обращалась  совсем по  родственному   - Папа.  Свекровь,  немножко ревновала, но,  по крайней мере,  в этом старалась    не показывать вида. 
  Каждый вечер   ходили  втроем гулять. По летнему теплая Москва, каждый день радовала солнцем.  Гуляли  в сторону пруда  на Самотечке  в парке ЦДКА, хотя москвичи продолжали его называть по старому  - Екатерининским. Теплый вечерний воздух сводил с ума  запахами  цветущей липы, заросшего озера и прелой земли.
   Родители уговаривали невестку  перебраться в Москву.  Сначала  в Жуковский, куда была реальная возможность перевести Юрку по службе.  Но она в Жуковский ни как не хотела – ей подавай сразу  Москву.  Успокоились на том, что хотя бы родить получается в Москве. А там – видно будет.
  Вторую беременность Люська до конца отходила легко. Ребенок вел себя совершенно спокойно и больше  почти  не дрался.  Папаня   баловал черной икоркой и бабаевским шоколадом.   Записались в роддом.   Доктор Люську   прослушал,  осмотрел,  успокоил.  Сообщил, чтоб не торопясь собирала вещички и перебиралась в стационар – рожать.
До роддома довез  отец на служебной Эмке. 
  -Если оно так и дальше все складно будет, то действительно – хоть еще двух рожай! – думала Люська.
  Однако, когда время совсем подошло –  опять,  очень забоялась. Но соседки по палате, кто уже по второму- третьему заходу  - успокаивали – второй раз легко. 
  Всё как-то так действительно  и произошло. Только испугаться и успела, как всё произошло.  Цыганка не обманула  - мальчишка! 
  Пацан оказался не такой крупный,  как Владька, может поэтому и рожать было так легко.
 Как только родился почти не кричал,  так себе,  покряхтел, будто по старчески. Люська насторожилась: 
  - А почему не кричит?   С ним всё в порядке? 
  -Не торопитесь мамаша, еще наслушаетесь!
 Малыша обработали, просушили, запеленали : 
   -Мамаша! Как только отдохнете,  сестричка вам его принесет.
  - Нет-нет-нет! Я в порядке! Дайте мне его скорее. Я без него уже не могу. Почему он молчит?
-Спокойный, вот и молчит.
С этими словами сестричка опустила малыша роженице  под мышку. Люська несколько секунд на него  смотрела, еще не веря своим глазам, и не понимая, как эта маленькая жизнь, что только что еще была внурти ее самой, теперь обладает собственным бытием. 
  Малыш., кривляясь  и тихо поскрипывая,  пытался освободиться из кокона, а Люськино сердце разрывалось от печали и радости и шептало: 
  -Сыночек мой миленький, счастье моё ненаглядное, прости свою мамочку, никогда тебя никому не отдам… 
  Буквально через минуту  малыш, будто всё услышав, уже   мирно сопел у нее прямо на груди.
  Сестра, тем временем, повязала на руку роженице  и малышу клеенчатые бирки, и взяла новорожденного малыша на руки, а тот даже и не подумал просыпаться. Люскька на нее испуганно посмотрела и чуть не плача спросила:
  -У нас правда всё в порядке?
  - В порядке мамаша, в порядке!  Давайте попробуем встать и идем в палату. Вам надо немножко отдохнуть и поспать. А как проснетесь, вернут вам ваше чадо!
  - А пока  - Спать, спать, спать! 
  Сына приносили только на кормление, так, что она его как следует не могла и разглядеть, и каждый раз боялась, что ей притащат чужого младенца,  подолгу разглядывала бирки повязанные у нее и сына на руке. Ни разу не перепутали!  В Перми  Владьку от нее почти не забирали, и он все время был с ней. Но у Москвы свои порядки.  Зато можно было звонить родителям и не надо возиться с пеленками.
  На третий день  отпустили домой.  У выхода встретили  радостные родители.   Отец  – при параде, черная форма, как и у мужа,  с золотыми нашивками и офицерский кортик на золотом ремне,   и даже в этот раз с орденскими планками.    Хотел одеть боевые  ордена и медали, но жена отговорила.  В пятидесятые годы - носить  боевые награды,   фактически,  было запрещено. Но все ветераны очень скучали по отмененным Отцом Народов парадам Победы и в   отместку,  особенно в узком кругу,  одевали кителя со всеми наградами при любом удобном случае.   Хотя партией это почему-то совсем не приветствовалось. 
  Татьяна Ивановна тоже нарядная,  в немецком,  трофейном, темно-синем платье  в белый горошек,   с белыми  рукавчиками и белым воротничком.  Платье выгодно подчеркивало ее стройную полноту и элегантность.  Она протянула руки к малышу  и умоляюще посмотрела на невестку:
   - Доча, ну ты отдохни, дай мне Сергуню полюляшкать!  Люська тут же растаяла и позволила ей взять на руки сына. Но  как бы спохватившись,  спросила:
  - А  это почему Сергуня?
  - Да потому что  Николай и Юра уже заняты.   А Серега это же Колин любимый хотьковский брат, он возле мамани  Матроны  в Жучках живет, мы к ним непременно с тобой поедем.  Свекровь умышленно не вспомнила  Влада, потому как она просила назвать его Владимиром, но Люська тогда  уперлась и настояла не Владлене.   
  -Ой,  мамочка, как вы догадались про  Серегу? Мы с Юрой как раз тоже так и думали! А еще мы с мамой в Роман газете читали стихи Сергея Есенина и в него влюбились.  Маме тоже нравится Сережа.
  -Так Юра мне и сказал, мы с ним по телефону говорили. Он очень хотел приехать, но его,  конечно,  из Севастополя не отпустили,  ни на денек.
   Люська,    благодаря заботе родителей чувствовала и близость мужа,  и всем сердцем понимала, что  бесконечно счастлива.
  Лето. Москва. Сын!  Конечно  Серега.  А все страхи позади. А еще родители подарили ей ручные часики с золотым браслетом. За внука!

  Через  месяц московской жизни -  крепко заскучала по мужу, маме,  и, теперь уже старшему сыну, а и по работе.  Запросилась в Севастополь, хотя по декрету могла еще не торопиться.
Свекровь  пыталась отговорить: 
   -Люсь!  Ну куда ты с грудничком, да в поезде. 
  - Не. По Владьке скучаю. К мужу хочу.  Море уже теплое.  Будем все ходить купаться.

  До поезда доставил папаня на уже хорошо знакомой Эмке.
Проводил до купе, нежно расцеловал и ее и внука:
  -Доча! Не думайте, давайте к нам!
 -А море?
 -Что море, у нас в Жучках и  дом и лес, и пруд с рыбой и речка. Так и не успели съездить.  А и Матрёна – прабабушка  уже вас ждет!

  В Севастополь ехала, по привычке,  в девятом вагоне. Теперь  и без Нюрки. Но чай,  тем не менее, все равно принесли.
  Доехали быстро и незаметно. Сергуня  всю дорогу спал, сосал грудь  и пачкал пеленки. Соседи попались мирные и совсем не ругались, на развешенные по всему купе стираные пеленки. Благо было жарко и они быстро сохли.
  В конце концов, поезд, пулей,  прошив все тоннели, очередной раз,  выстрелил в бескрайнее, залитое солнцем,  хоть и Черное, но голубое-голубое  ласковое   море.
Встречали  муж, мама и сын!