Допрос

ДОПРОС

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ПАЛАЧ
ЖЕРТВА
ПОДРУЧНЫЙ ПАЛАЧА


Допросная комната. Палач вытирает руки какими-то тряпками, которые, похоже, были чьей-то одеждой. Подручный суетится, убирает со стола одни бумаги и выкладывает другие.
Слышны душераздирающие крики.

ПАЛАЧ: - Это кто работает?
ПОДРУЧНЫЙ: - Ученик ваш. Второго за сегодня допрашивает.
ПАЛАЧ: - Молодец. Старается. А у меня есть ещё кто-то?
ПОДРУЧНЫЙ: - Один остался. Взят при облаве. Тихий. Вот бумаги на него.
ПАЛАЧ (берёт бумаги, просматривает): - И чего мне с ним делать? Тут же ничего конкретного. Он, может, вообще не при делах, случайно попался.
ПОДРУЧНЫЙ: - Случайно не случайно, а следователь велел с особым пристрастием.
ПАЛАЧ: - Ну, ему видней. Веди, что ли.
ПОДРУЧНЫЙ: - Не извольте гневаться, но допросная занята. Как раз ваш ученик там старается. А в его допросной очень уж напачкано. Убирают пока.
ПАЛАЧ: - Ладно. Передохну, а то что-то замотался за сегодня.
ПОДРУЧНЫЙ: - Так нового вести?
ПАЛАЧ: - Веди. Присмотрюсь, что за птица.

Подручный уходит и возвращается с Жертвой. Сажает его на стул после чего снова уходит.
У Жертвы за спиной связаны руки, сидеть ему неудобно, но вид при этом такой смиренный, словно ничего другого и быть не могло.

ЖЕРТВА (Палачу): - Здравствуйте.
ПАЛАЧ: - Интеллигент, что ли? Морока с вами одна... (обходит Жертву, осматривает) Ну?... Говорить-то будешь?
ЖЕРТВА: - О чём?
ПАЛАЧ: - О погоде, блин! О делах своих поганых, о чём же ещё?
ЖЕРТВА: - Говорить о том, чего не знаешь, довольно сложно.

Палач не сильно бьёт его, но Жертва падает со стула.

ПАЛАЧ: - А так легче не стало?
ЖЕРТВА (с трудом поднимаясь): - Аргумент, конечно, убедительный, но надо ли было именно так?
ПАЛАЧ: - Поговори  ещё! Сам знаю, как надо. С вами, умниками, по-другому нельзя. Если не бить, до утра будете одно и то же пережёвывать. Вот, перед тобой сидел тут один такой же: тихий, смирный, «ничего не знаю», «никого не видел», а как в допросную попал, оказалось и видел, и слышал, и столько всего знает, что помощник карандаш сломал пока записывал. А ты говоришь... Только так и надо!
ЖЕРТВА: - Но, если не знать, чего от тебя хотят... Вы же спросили только буду ли я говорить... Предположим, я ответил «буду», а дальше, что?! О чём говорить? Я же совершенно не представляю, почему тут оказался!
ПАЛАЧ: - Все так говорят поначалу, однако опыт показывает, что невиновных сюда е приводят. О заговоре рассказывай.
ЖЕРТВА (со вздохом): - Тогда бейте. Я даже выдумать ничего не могу. Какой заговор? Против кого?
ПАЛАЧ: - А все заговоры против правительства.
ЖЕРТВА: - Возможно. Но разве я похож на человека, способного умышлять что-то против правительства? Я даже в лицо их не знаю, правительства эти.
ПАЛАЧ: - Э, милый, так я тебе о том и толкую: вы, тихони интеллигентские, самые зловредные и есть! С виду ни на кого не похожи, а чуток копни, и такое попрёт... мама-не-горюй называется! И из тебя попрёт, можешь не волноваться.
ЖЕРТВА: - Тогда хоть расскажите, что за заговор. В смысле, военный, или сугубо политический, исподтишка, а может и вовсе из другой страны навеяло?
ПАЛАЧ: - Слышь, а ты чудной. Какая разница - военный, не военный, заговор, какой ни есть, надо искоренять на корню!
ЖЕРТВА: - Согласен. Но, если предположить, что я не при делах, будет ли толк от моего допроса?
ПАЛАЧ: - Так вот и посмотрим. Сейчас допросная освободится, и приступим.
ЖЕРТВА: - И за какое время, в среднем, вы обычно из совершенно невиновного делаете абсолютно виноватого?
ПАЛАЧ (подходит к Жертве очень близко, наклоняется к уху, говорит с интимной издёвкой): - Милый, повторяю, невиновных тут нет. Раз тебя взяли при облаве, значит уже при делах.
ЖЕРТВА: - А если я просто мимо проходил?
ПАЛАЧ: - Таких следователь сразу отпускает, уже при проверке документов. У тебя документы были?
ЖЕРТВА: - Нет.
ПАЛАЧ: - Правильно. И рожа у тебя самая, что ни на есть, заговорщическая.
ЖЕРТВА (с изумлением смотрит на Палача): - Правда?! Надо же... Вот не думал...
ПАЛАЧ: - Я тебе говорю. Я вашего брата перевидал. И следователь у нас тоже не дурак, видать сразу понял, что ты не просто прохожий, потому велел допросить с особым пристрастием. И правильно. Обычно те, кто под прохожих маскируется, оказываются самые заводилы. Так что, готовься. Думаю, через пару часов ты вообще уже ни на кого похож не будешь, зато всё расскажешь, как на духу. Может как раз в том и сознаешься, что сам весь заговор затеял.
ЖЕРТВА (задумчиво): - Два часа... А если я прямо сейчас соглашусь сказать всё, что вам надо?
ПАЛАЧ: - Да пожалуйста! Я даже писаря вызывать не буду, сам за тобой всё запишу. Диктуй.
ЖЕРТВА: - Так вы сами всё и напишите.
ПАЛАЧ: - Здрасьте! А кто мне имена назовёт? Откуда мне знать, какие там у вас люди активничали? Я ж тебя ради этого буду допрашивать!
ЖЕРТВА: - Но я-то тоже никаких имён не знаю! Я просто согласился подписать всё, что вам нужно, чтобы обошлось без этого... без пристрастия!
ПАЛАЧ: - Что, совсем никаких?
ЖЕРТВА: - Ни одного!
ПАЛАЧ: - Значит, будем работать. (Кричит в дверь): Эй, подручный, ну, что там с допросной?

Никто не отвечает. Палач высовывается за дверь, потом возвращается, говорит с сожалением:

ПАЛАЧ: - Ушёл куда-то. Но ничего, объявится. Спешить некуда.
ЖЕРТВА: - Не жаль вам тратить два часа своей жизни на моё убийство?
ПАЛАЧ: - Жаль. Мне на вас на всех времени жаль. Упираетесь, скрытничаете, на жалость давите. Иные, правда, дерзят, но не долго. Я таких раньше любил, думал — вот они, идейные, а потом оказывалось, что они либо под особым покровительством, либо просто дураки. У тебя-то покровителя нет?
ЖЕРТВА: - Нет.
ПАЛАЧ: - Но и на дурака вроде не похож.
ЖЕРТВА: - А разве я вам дерзил?
ПАЛАЧ: - Не дерзил. Но, знаешь, как-то ты себя ведёшь... Не могу слова подобрать, но как-то не так. Не привык я к такому.
ЖЕРТВА: - А к чему привыкли?
ПАЛАЧ: - Обычно боятся, хотя, на первом этапе могут и обозвать по-всякому...
ЖЕРТВА: - Сволочь ты и тварь.
ПАЛАЧ: - Что?!
ЖЕРТВА: - Хочу, чтобы хоть первый этап скорее прошёл.
ПАЛАЧ: - А вот сейчас прям, как дурак себя ведёшь. Нормально же говорили.
ЖЕРТВА: - Нет. Нет ничего нормального в нашем разговоре. Как, впрочем, и в нас.
ПАЛАЧ: - Ты полегче! В каких это «в нас»? Мы с тобой друг другу не ровня! Где ты и где я?! Я, когда с тобой закончу, пойду домой, вкусно поем и лягу в мягкую постельку, где и засну сном праведника. И выбора у меня нет, крути не крути, иначе не получится, как тут не пожалеть! Но ты... ты, счастливчик, имеешь выбор: или на нары с переломанными костями, вырванными ногтями и отбитым всем, что можно отбить, без сна и с адскими муками вместо него, или всё то же самое, только не на нары, а в землю. Без мук, конечно, но навеки. И, как тебе такое? Нравится?
ЖЕРТВА: - Второй вариант лучше. Даже лучше, чем ваш.
ПАЛАЧ (бьёт его): - Смешно тебе, да? (кричит в дверь): Эй, подручный, долго там ещё убирать будут?!
ПОДРУЧНЫЙ (просовывая голову в дверь): - Не извольте беспокоиться, я слежу и тороплю. Доложу сразу, как будет готово.
ПАЛАЧ: - А молодой закончил?
ПОДРУЧНЫЙ: - Старается. (исчезает за дверью)
ПАЛАЧ: - Чёрт! Что ж он там столько возится?
ЖЕРТВА (вытирая кровь на лице): - Молодой ещё, опыта мало... Думаю, он-то как раз и пойдёт домой в мягкую постельку, чтобы где-то к утру заснуть сном праведника. А вот ты врёшь... Ты вертишься на своей постели, как на адской сковороде, и это верный признак, что дальше будет хуже и хуже, пока, наконец, и до тебя не дойдёт, что вариант «без мук, но НАВЕКИ» самый предпочтительный.
ПАЛАЧ: - Ты что несёшь?! (хватает Жертву за шиворот, встряхивает, но не бьёт) Провидца из себя корчишь? Так я в предсказания не верю. И уловкам этим вашим тоже. Перевидал на своём веку — мало не покажется. Уж чего только ни выдумывали, лишь бы отвлечь, заинтересовать, дескать, особенные, знаем то, чего никто больше не знает, а на деле только хуже выходило. Уж лучше бы по-простому: да-да, нет-нет.
ЖЕРТВА: - В том-то и беда, что по-простому у таких, как ты, не выходит.
ПАЛАЧ: - Ишь ты! Да ты прям знаток, как я вижу.
ЖЕРТВА: - Знаток, знаток. И про то, как бывает по-простому, тоже кое-что знаю.
ПАЛАЧ: - Ну, сделай милость, поделись.
ЖЕРТВА: - По-простому так: ты спросил, я ответил. Тебе не поверилось, ты пошёл, проверил, нашел железные доказательства, что я вру, предъявил их и спросил снова, но уже с доказательствами. И, если я нормальный человек, переть против доказательств уже не стану, во всём сознаюсь и приму положенное наказание. Но и ты, если тоже нормальный, без доказательств на моей вине настаивать не будешь.
ПАЛАЧ: - Не моя работа доказательства собирать.
ЖЕРТВА: - А что твоя? Бить человека, которого привели, до тех пор пока не скажет, что кругом виноват?
ПАЛАЧ: - Третий раз говорю - невиновного сюда не приведут.
ЖЕРТВА: - Так вот он я. Никакой вины за собой не знаю, кто-то оговорил, и теперь я могу до хрипоты повторять, что ни в каком заговоре участия не принимал, но ты будешь бить и мучить до тех пор, пока не скажу, что да, заговорщик, убейте меня, наконец!
ПАЛАЧ (в дверь): - Подручный!
ПОДРУЧНЫЙ (заглядывая): - Чего изволите?
ПАЛАЧ: - Как только пыточная будет готова, ты мне туда для этого фрукта тот, особый тонкий ножичек принеси. Косточки буду выковыривать.
ПОДРУЧНЫЙ: - Обязательно. Ещё чего желаете-с?
ЖЕРТВА: - Ещё ремешок можно кожаный, и вымочить его хорошенько. Голова моё слабое место, потому как слишком много думаю. Потуже её обвяжете, и к моменту высыхания ремня я от собственных криков с ума сойду.
ПАЛАЧ (делая подручному знак, чтобы убирался): - И слава Богу! Может, хоть тогда чушь нести перестанешь!
ЖЕРТВА: - Вот только Бога не трогайте.
ПАЛАЧ: - А то что? Накажет?
ЖЕРТВА: - Даже не сомневайся. Таким, как мы, палачам, прощения нет.
ПАЛАЧ: - Да ты, похоже, с ума-то уже сошёл. Опять себя со мной равняешь?
ЖЕРТВА (бормочет, словно сам себе): - Все мы, кто не праведник и не святой, в чём-то друг другу палачи. Где-то соврали, где-то предали, смалодушничали, мимо прошли, а оно за душу цепляется, тянется следом по жизни тяжёлым шлейфом, копится, копится, идти мешает...
ПАЛАЧ: - Точно! Свихнулся.
ЖЕРТВА (не слушая): - А от наказания не уйти. За всё прилетит. Просто надо в какой-то момент это осознать, сказать самому себе, что палач, и опомниться, наконец! Может праведником и не станешь, но наказание... (зажмуривается и стонет, как от боли) Все свои пытки умножь на вечность, и то мало будет. За то, чтобы от них избавиться, всё отдашь.
ПАЛАЧ: - Проповеди начались. Про Бога вспомнил. Ну-ка гляну снова в твои бумаги... Нет, не написано тут, что ты служитель Божий. И на сумасшедшего, прости, тоже не тянешь, так что не будет тебе избавления.
ЖЕРТВА: - У Бога свои пастыри, а мы из совсем другой псарни! Потому и сказал — ЕГО не трогай! Не по чину тебе. Ты человека ведёшь к отягощению самыми страшными грехами и убеждаешь не тем словом, которое было в начале всего, а болью, мучениями всякими и через унижение! Люди слабы, и у тебя всякий, в конце концов сломается. За последние, оставшиеся ему крохи жизни, и солжёт, и оговорит, и предаст! Но вынужденный грех не так тяжек... Говорят, на палачей не обижаются. А на кого тогда? На себя за малодушие? На тех, кто делит на виновных и невиновных? Но палач есть палач. Он свой выбор сделал, сам. И неважно, по малодушию, или просто пошёл по тому пути, который ему близок, он виновен уже потому, что на нём лежит бОльшая часть тех грехов, к которым он склоняет!
ПАЛАЧ: - Ты чего добиваешься? Хочешь, чтобы я тебя убил до того, как до пыточной доберёмся.
ЖЕРТВА: - Хотелось бы, но не выйдет. То есть, убить-то ты меня убьёшь — это неизбежно, но конца всё равно не будет. И для тебя его тоже не будет, особенно, когда этого больше всего захочется.

Палач неторопливо закуривает, с интересом рассматривает Жертву.

ЖЕРТВА: - Что ты так смотришь? Не веришь, что когда-нибудь окажешься на моём месте?
ПАЛАЧ: - В жизни всякое может случиться, но пока мы каждый на своём. И я тебя рассматриваю с одной целью: пытаюсь понять, где ты более уязвим.
ЖЕРТВА: - Ну, смотри.

Некоторое время молчат. Слышен крик истязаемого.

ПАЛАЧ: - Чёрт! Молодой до сих пор не закончил!
ЖЕРТВА: - Он твой ученик?
ПАЛАЧ: - Не твоё дело.
ЖЕРТВА: - И этот грех тебе зачтётся.
ПАЛАЧ: - Слышь, ты, праведник, у меня тут каждый второй что-нибудь да проповедует и кары египетские сулит, только почему-то они сейчас, либо в камере гниют, либо на том свете  у чертей жарятся и слёзно вопрошают: где ж тот бог, который должен был им за муки райские кущи обеспечить?! Вот только, боюсь, нет его! А я -вот он! И сплю, к твоему сведению, как младенец!
ЖЕРТВА: - Нет, тут ты врёшь.
ПАЛАЧ: - Не вру!
ЖЕРТВА: - Ты про это можешь рассказывать кому угодно, но не мне. Я всю твою жизнь знаю так, будто сам её прожил.
ПАЛАЧ: - Ой ли! Ты даже имени моего не знаешь, не то что жизнь.
ЖЕРТВА: - А мне имя без надобности. Ты — Палач, я — Жертва, вот и все имена. Только для меня это имя своего рода искупление, а для тебя твоё приговор.
ПАЛАЧ: - Тебе рот заклеить, что ли?
ЖЕРТВА: - Да пожалуйста. Но этим ничего не изменить. Я сам был, как ты, поэтому знаю.
ПАЛАЧ: - Слушай, надоело уже! В каком это смысле, как я?
ЖЕРТВА: - В прямом. И допрашивал, и бил, и пытал, а теперь вот сам... жертва.
ПАЛАЧ: - Погоди, ты что в нашем ведомстве служил? А в каком подразделении?
ЖЕРТВА: - Да нет... не то... Не в этой жизни, понимаешь? Хотя, нет, не поймёшь... Не поверишь... Никто никогда не верит. А у меня этих жизней было столько, что со счёта сбился. И таких, как ты я тоже считать устал. Каждому пытаюсь втолковать, но никто не понимает, а я из-за вас живу и живу, и муки принимаю...
ПАЛАЧ: - Тебя из психушки, что ли, забрали?
ЖЕРТВА: - Ну вот, опять. Говорю же, не поймёшь. А ведь тебе это так же важно должно быть, как и мне.
ПАЛАЧ: - Слышь, ты что заболтать меня хочешь? Жизни какие-то приплёл. Думаешь, заслушаюсь, а потом, чего доброго, назад в камеру отправлю? Или, того хуже, ха-ха, совсем отпущу?
ЖЕРТВА: - Даже не мечтаю. У меня уже давно одно желание: умереть, наконец, и больше не возрождаться, потому что — уж прости, скажу как есть — видеть вас всех больше не могу. И чем дольше всё это со мной будет происходить, тем меньше вероятность, что кто-то из вас захочет, не то, чтобы поверить, но просто сесть и выслушать.
ПАЛАЧ: - А ты прикольный. Нет, серьёзно, всякое мне тут плели, но у тебя заковыристей других вышло. То есть — я правильно понял? - ты у нас бессмертный, что ли?
ЖЕРТВА: - Ну, типа того.
ПАЛАЧ: - Ого! Ну, считай повезло.
ЖЕРТВА: - Это в чём же?
ПАЛАЧ: - Послушаю твои бредни, пока время есть. Давай, начинай.

Жертва растерянно молчит.

ПАЛАЧ: - Ну! Чего притих? Вот, все вы интеллигенты такие — только попусту трезвонить горазды, а как по делу чего, так и замолчал.
ЖЕРТВА: - Нет, просто неожиданно как-то... Надо же, столько лет готовился, ждал, что кто-то, наконец, послушает... а теперь не знаю, с чего начать.
ПАЛАЧ: - С начала, с чего ж ещё. Только поторопись: придёт подручный, и всем россказням конец.
ЖЕРТВА: - Хорошо, хорошо.

Пытается, сесть поудобней, оглядывается на связанные за спиной руки.

ПАЛАЧ: - Руки не развяжу, не надейся.
ЖЕРТВА: - Я просто хотел сесть удобней.
ПАЛАЧ: - Помогать не стану.
ЖЕРТВА: - Знаю... (кое-как садится, на минуту задумывается) Ну, в общем, была у меня жизнь. Обычная, как у всех. А потом началось... Сначала в армию забрали, и там я, пока воевал, насмотрелся всякого. Всё думал, что хочу домой скорее вернуться, а получилось так, что сам попросился в то, что ты называешь «наше ведомство». У нас, правда, по-другому называлось, но сути это не меняет, занимался тем же, чем и ты. Сначала потому что врагов ненавидел и жалости к ним не имел, потом привык, стал, как твой молодой, подолгу возиться, потому что не мог понять, почему они молчат, когда так просто сказать правду, и избавить себя от мук. Презирал, злился, когда видел, что врут. А потом вдруг понял — они же, в большинстве своём, на самом деле ничего не знают, но так боятся умереть, что готовы мать родную оговорить, если мне это понадобится! И вот смотрел я на них и думал: ради каких-то жалких пары часов, ну, пусть дней, пусть даже месяцев — больше они у нас всё-равно не жили — ради этого убогого существования купленного чьей-то жизнью, они, которых, возможно, тоже кто-то предал, лгали, изворачивались, старались подсунуть вместо себя другого, и, такое создавалось впечатление, будто они решили, что чем больше этих других будет, тем лучше! Их бесценная жизнь меньшего не стоит! Но вы-то тоже неизбежно умрёте, так зачем же эдак подставляетесь?! И такое зло меня разобрало! Совсем другое зло, не прежнее! Ведь жизнь, в сущности, что? Промежуток между двумя небытиями. И, раз уж тебе довелось в этот промежуток угодить, так пройди его достойно! Не убий, не укради, конечно, правильно, но я бы во главу угла поставил: не предай самого себя! А эти постоянно предавали, и при этом, видимо понимали, что делаются сволочами, потому что тряслись, смотрели виновато, и ничего, кроме презрения, не вызывали. От этого презрения бил даже тех, кого, может, и не стоило, но руки сами поднимались!
ПАЛАЧ: - Да... это я понимаю. Это сплошь да рядом.
ЖЕРТВА: - Ну, да. Только потом всё переменилось. Те, чьи приказы мы выполняли, договорились с теми, чьих сподвижников мы пытали и отдали им нас в качестве компенсации. Такой жест доброй воли, понимаешь?
ПАЛАЧ: - Вот суки!
ЖЕРТВА: - Не поспоришь. Только когда все дела подняли, оказался я самым зверем, из-за чего казнить меня решили показательно, самой лютой казнью. И вот сижу я в камере, жду смерти, как вдруг заходит некто — печальный такой, чуть не плачет. Посмотрел на меня скорбно, бумажку какую-то развернул, зачитал приговор, а потом постскриптум...
ПАЛАЧ: - Чего?
ЖЕРТВА: - Ну, приписка такая — после всего, уже написанного.
ПАЛАЧ: - Ааа, понятно. И что ж там было?
ЖЕРТВА: - Не много. Казнят тебя, дескать, но не до смерти. В том смысле, что сразу же и  возродишься, но не чистой младенческой душой, а таким, каким умер, со всеми воспоминаниями и чувствами. И будешь ты, говорит, так возрождаться и возрождаться и всякий раз попадать в руки таких же, каким был сам, чтобы прочувствовать всё то, что другим причинял, и жизнь твоя всегда будет заканчиваться либо на дыбе, либо на плахе. Зачитал, бумажку сложил, и смотрю я, а в руках у него вроде птичка бумажная. Пустил он эту птичку по камере, она круг облетела, вспыхнула, да и сгорела вся, даже пепла не осталось. «Всё, - говорит этот некто, - закрепилось. Приговор обжалованию не подлежит». И ушёл. А потом меня казнили.
ПАЛАЧ: - И кто это был?
ЖЕРТВА: - Откуда ж мне знать. Но дальше было всё так, как он и сказал. Не успел я толком умереть на плахе, как смотрю, стою на улице в каком-то городе, а вокруг беготня, пальба — то ли революция у них, то ли война. Хотел было тоже побежать, но тут мне дорогу преградили какие-то с оружием, стали кричать, что-то спрашивать, а язык незнакомый. Я им в ответ бе-ме, дескать, не понимаю, не местный, в ваших делах не участвую, а они, как меня услышали, тут же за шиворот и в застенок.
ПАЛАЧ: - Это где ж такое было? У нас, что ли?
ЖЕРТВА: - Да нет! Говорю же тебе, наказали меня так: возрождаться только для того, чтобы в очередную пыточную попасть, и случалось это уже столько раз, что со счёта сбился. Государств, друг мой, много. То в одном, то в другом, если не война, так переворот, или, не приведи господи, демократия с её ценностями, или наоборот - диктатура. Но везде, безостановочно, пыхтит и перемалывает всё жерновами «наше ведомство».
ПАЛАЧ: - А как без него? Уж извини, без нас совсем анархия начнётся.
ЖЕРТВА: - Я-то понимаю. Но беда в том, что любое государство есть не что иное, как машина для подавления всего инакомыслия. И с какого-то определённого ракурса это правильно, но только с одного, а перейди чуть в сторону, и картина выглядит уже иначе. Диковато выглядит. С одной стороны каждый человек хочет вроде жить спокойно, а посмотришь в целом, что ни государство, то сплошная грызня за власть. Даже при самом толковом правительстве всегда находятся какие-то активные недовольные, которые рано или поздно расшатают всё, что можно и добьются того, чтобы всё стало с ног на голову и к власти пришли уже они!
ПАЛАЧ: - Так их-то мы и давим спокойствия ради!
ЖЕРТВА: - Да. Но, когда приходит ИХ время, на ту власть, которую они провозгласят, тут же поднимется встречная волна недовольства. Только гасить её будут методами более жёсткими, потому что знают уже все слабые места системы! И тебе, или другому такому, как ты, будет дано право говорить любому, даже случайно попавшему в жернова «нашего ведомства», что невиновных здесь нет. Потом сместят их, и станет ещё хуже, и людей в нашем ведомстве с обеих сторон прибавится. И будет этот водоворот крутиться и крутиться без остановки, утягивая всё человечество в полное безумие, пока кто-то не скажет: «Хватит! Возьмите себя в руки и уймитесь, наконец!» Пусть правительства договорятся между собой и с оппозицией, пусть установят общие законы, не для себя, а просто, для людей, чтобы всем жилось хорошо и спокойно, и не было больше этой формулы: «невиновных сюда не приводят»!
ПАЛАЧ: - А, ну всё! Я понял к чему ты клонишь. Только не надейся, не куплюсь. Но готов признать, заход был хороший. С этим, с бессмертием, прям заинтересовал. Ты, чем про государства рассуждать, лучше ври дальше. Вот, схватили тебя где-то, а потом что?
ЖЕРТВА (обводя головой вокруг): - Да вот такое же всё. Дознаватель, пыточная камера и приговор.
ПАЛАЧ: - Снова казнили, что ли?
ЖЕРТВА (мрачно): - Угадай.
ПАЛАЧ: - Ясно. А дальше?
ЖЕРТВА: - День сурка... или, что у вас тут? У попа была собака? Так и перемещался с одной плахи на другую пока в один далеко не прекрасный день не понял, что прервать эту бесконечность можно только если попытаться, хотя бы одного такого же, как я, наставить на путь истинный, разъяснить, что, как бы ни обольщала власть над чужими жизнями, всегда надо помнить, что есть буква закона, есть десять заповедей и общечеловеческие нормы морали, которые, как бы смешно ни звучало, одни обеспечивают ту самую тихую и спокойную жизнь, которой хочет каждый нормальный человек.
ПАЛАЧ: - Ишь ты, опять за своё. Имеешь в виду всё то же «не убий», верно?
ЖЕРТВА: - В моём случае «не лжесвидетельствуй». А тебе бы больше подошло «не сотвори себе кумира».
ПАЛАЧ: - То есть, во всём сомневайся, так что ли?
ЖЕРТВА: - Разумные сомнения никому ещё не вредили. Вот, скажи, ты какое образование получил? Высшее, или так себе? Книг много прочитал?
ПАЛАЧ: - А это тут причём?
ЖЕРТВА: - Потому что по-настоящему образованный человек всё всегда анализирует, обобщает, делает выводы и, в результате, имеет собственное, обоснованное мнение, а безграмотный дурак повторяет чужое. (Видит, что Палач вот-вот его ударит, вжимает голову в плечи): Ты только не злись, я ведь сам такой же был, мало что знал, оттого и злобствовал на всех. А потом пару раз попал в передряги не самые жесткие, подолгу в тюрьмах сидел, где читать позволяли, вот и поумнел. Думать начал и сделал единственно правильный вывод. (Робко выпрямляется)
ПАЛАЧ: - Ну, давай, выкладывай свой вывод.
ЖЕРТВА (шепотом): - Выбор! Один на всю жизнь! Или ты человек, или палач, третьего не дано! И тогда всё делается очень простым, потому что сам себе всё дальнейшее определяешь и осознанно идёшь — к спасению, к наказанию — неважно! Главное выбрать раз и навсегда, без компромиссов, чтобы не метаться и не сбивать прицел того, кто за тобой наблюдает. Ведь, если всё по-честному, по собственной природе, то и наказание во благо!
ПАЛАЧ: - Э, да ты, похоже, точно не в себе.
ЖЕРТВА: - В себе, в себе! И сейчас это докажу!

В дверь заглядывает Подручный.

ПОДРУЧНЫЙ: - Освободилась пыточная-то. Извольте пройти.
ПАЛАЧ: - Погоди... Ещё минут десять, потом придём.
ПОДРУЧНЫЙ: - Поторопиться бы, а то уж ночь на дворе, а утром новых приведут.
ПАЛАЧ: - Успеется.

Подручный исчезает.

ПАЛАЧ: - Ну. Доказывай.
ЖЕРТВА: - Для начала ответь мне, только честно, ты ведь почти не спишь по ночам, да?
ПАЛАЧ: - А ты мне кто, чтобы спрашивать о таком?
ЖЕРТВА: - Ответь!
ПАЛАЧ: - Нууу... ну, да, сплю плохо.
ЖЕРТВА: - И, когда нового приводят, сначала смотришь в его дело, чтобы понять, насколько он виновен?
ПАЛАЧ: - Бывает.
ЖЕРТВА: - А теперь главный вопрос: ты, когда людей пытаешь, испытываешь что-то вроде оргазма?
ПАЛАЧ: - Тьфу на тебя! Тьфу, тьфу! Это ж работа! Я просто стараюсь делать её хорошо!
ЖЕРТВА: Ну и всё! Вывод сделан! Ты — человек! И говорить больше не о чем!
ПАЛАЧ: - Да, человек! И тоже, как все, жить хочу хорошо и спокойно! А если я не стану делать то, что мне поручено, быстро окажусь на твоём месте.
ЖЕРТВА: - А разве ты сейчас хорошо живёшь? Ты же страдаешь.
ПАЛАЧ: - Ну, не так, чтобы очень.
ЖЕРТВА: - Только мешки под глазами чёрные и кожа вся серая, как пеплом присыпана. Когда хорошо и спокойно на душе, внешность тоже будет соответствовать. А ты мечешься. Будучи человеком вынужден быть палачом и надеешься, что как-нибудь обойдётся. Нет, не обойдётся, уж поверь мне. Пока не встанешь во весь рост и не скажешь всем: «А пошли вы!», так и будешь вертеться по ночам.
ПАЛАЧ: - Ага!  А как встану и скажу мигом заверчусь на дыбе.
ЖЕРТВА: - Ну и что? И что?! Я же говорю, любое наказание во благо, если принимаешь его не за чьи-то идейки, а за собственное, тобой одним осознанное! Если живёшь, как Человек, а не спичка в коробке, где покорно перетряхиваешься с другими пока тебя не вытащат чужие пальцы для финальной вспышки! А потом всё, никому не нужен и забыт.
ПАЛАЧ: - Но ведь вспыхнул же в итоге.
ЖЕРТВА: - В чужих руках вспышка не поступок. Чуть сильнее нажмут и сломаешься. И зачем жил - не понятно.
ПАЛАЧ: - Спички не выбирали где и кем им стать. Из коробки не больно-то выберешься.
ЖЕРТВА: - Правильно! Спички не выбирали, а человек? Ты вообще заметил, как схожи слова «выбор» и «выбираться»? Сделал выбор и выбрался, не сделал, не выбрался. Разница всего в одной отрицательной частице, но зато какая огромная! Хотя... есть ещё одно... Спичкам, в принципе, без разницы, что с ними будет, их человек сделал и судьбу их определил. А ты, друг мой, как говорится, по образу и подобию... По идее, сам себе Творец.

Оба молчат. Палач мучительно размышляет, Жертва наблюдает за ним.

ЖЕРТВА: - Боишься? Это нормально. Мало кто готов себя принять, ещё меньше тех, кто готов действовать, даже если и принял. Но только им даруется счастье навсегда от своего страха избавиться, других он так и точит всю жизнь.
ПАЛАЧ: - Помолчи.

Снова молчат.

ЖЕРТВА: - Нам в допросную пора, десять минут прошли.
ПАЛАЧ: - У тебя семья есть?
ЖЕРТВА: - Раньше была.
ПАЛАЧ: - И дети были?
ЖЕРТВА: - Не успел.
ПАЛАЧ: - Вот и я, боюсь, не успею. Жениться хотел, не вышло. Как узнают, кем работаю, бегут, боятся, будто я только о том и мечтаю, чтобы людей истязать... А мне мечталось ребёночка на руки взять. Своего. Чтобы было кому меня помнить...
ЖЕРТВА (осторожно): - Связанными руками ребёночка не возьмёшь. А ты весь повязан своей трусостью.

Внезапно Палач подходит к Жертве. Подходит стремительно, так, что кажется будто сейчас ударит. Жертва сжимается, но Палач развязывает ему руки.

ЖЕРТВА (изумлённо): - Ты это... чего?
ПАЛАЧ: - Руки тебе развязываю.
ЖЕРТВА: - И, что?
ПАЛАЧ: - Всё! Иди отсюда. Человек тебя отпускает.
ЖЕРТВА: - А ты... ты хорошо подумал?

Палач поворачивается к нему спиной, отходит к столу, швыряет в угол верёвку.

ЖЕРТВА: - Так я... пойду?

Палач не отвечает, стоит спиной. Жертва робко идёт к двери, постоянно оглядываясь.

ЖЕРТВА (уже в дверях): - Ты, главное, не бойся. Так и так умирать, суть в том, чтобы без стыда.

Выходит.
Через пару минул слышен окрик, шум, топот ног и выстрелы. В комнату вбегает Подручный.

ПОДРУЧНЫЙ: - Там этого... вашего... застрелили при побеге!
ПАЛАЧ: - Надо же, не соврал. Может теперь насовсем умер.
ПОДРУЧНЫЙ: - Как так вышло? Сбежать он не мог, и руки не связаны были... Это вы его? Вы отпустили преступника?!
ПАЛАЧ: - В деле нет никаких доказательств.
ПОДРУЧНЫЙ: - А это не вам решать! Вам велели допросить с пристрастием!
ПАЛАЧ: - Так иди и донеси.
ПОДРУЧНЫЙ: - И донесу, будьте покойны! Прямо сейчас пойду и донесу!

Распахивает дверь, хочет выбежать, но замирает и пятится.

ПОДРУЧНЫЙ (быстрой скороговоркой): - Ваша милость! Надо же... Лично изволили... Как же... мы и не ожидали...

В дверях появляется Жертва. Только теперь это словно другой человек. Он величав, наглухо застёгнут, в руках держит бумагу.

ЖЕРТВА (Подручному): - Выйди.

Подручный выбегает.

ПАЛАЧ (изумлённо): - Это ты?
ЖЕРТВА: - Нууу, как сказать? Почти.
ПАЛАЧ: - Тебя же только что убили.
ЖЕРТВА: - Это уже неважно. (Разворачивает бумагу, громко произносит): Приговор!
ПАЛАЧ: - Почему ты не умер?
ЖЕРТВА: - Выбор. Ты сделал свой, я — свой. Видишь ли, я всегда прекрасно спал и всегда знал, что невиновного ко мне не приведут. Я Палач. А на палачей не обижаются. Итак, приговор!
ПАЛАЧ: - Да пошёл ты!
ЖЕРТВА (после паузы): - Молодец, урок уяснил. А теперь, как думаешь, кому этот приговор? Мне, или тебе?
ПАЛАЧ: - Вот прочтёшь и узнаем.

Жертва усмехается, молча складывает из бумаги самолётик и пускает его по комнате.
Гаснет свет. В темноте видна вспышка от сгоревшего самолётика.


КОНЕЦ