Драсти

Казалось, ничего не предвещало.  Наша тихая,  уютная деревенская улочка...   Все было тихо, мирно, как обычно. Тетка Марфа погнала свою коровенку мимо наших ворот. Значит, уже шесть часов вечера, пастух пригнал стадо с луга, и хозяйки разбирают свою худобу, разводят по дворам. Наступает время вечерней дойки. А затем всякий желающий по предварительному договору с хозяйкой может получить заветную трехлитровую  банку парного душистого молока по копеечной цене. Ну, если сравнивать с нашими московскими ценами. Цокая копытами, волнуя до одури собак, промчалась по улице цыганская бричка. Все как всегда: коровы мычат, петухи орут, пчелки жужжат, а я качаюсь в гамаке под огромным ореховым деревом и обдумываю свою ситуацию. Если я не сдам проект в ближайшее время, мне конец. Как архитектору и как человеку. Как назло, в мозгах полный штиль. Чтобы как-то вызвать мозговой штурм, я выбралась на недельку поближе к матушке-природе, надеясь на ее помощь.   В личной жизни вообще караул. Аркадий помирился со своей бывшей и ушел к ней. Может быть, поэтому у меня и ушло вдохновение? Хотела продать свою квартиру, купить большую, денег не хватает. Наверное, в моей жизни наступила черная полоса. Ну что ж, будем переживать неприятности по мере их поступления.  Были времена и похуже.
Какое счастье приезжать иногда из зачумленной столицы в кубанскую деревню. Отдохнуть, остановиться в бесконечном беге за призрачными благами цивилизации.  Насладиться искренностью русской души. Особенно это чувствуется на многонациональной Кубани. Настоящие кубанцы – люди гостеприимные, эмоциональные, трудолюбивые.  Если ты относишься к ним с открытой душой, они относятся к тебе также. Правда, нужно быть готовым к тому, что. если ты что-то сделал неприличное или несправедливое, правила этикета здесь соблюдаться не будут.  Можно и схлопотать под горячую руку. При устранении конфликта примирение может произойти незамедлительно. Вот такой удивительный народ. Мои размышления прервал голос из-за забора: 
– Вера, ти дома? Соседка Карина подпрыгивала с той стороны, стараясь увидеть меня по другую сторону забора.
– Дома, Карина. Чего прыгаешь, проходи.
– Не, ты сама вийди на вулицу.
        Карина говорила с характерным акцентом, потому что по национальности была армянка. Таких на нашей улице было великое множество. Жили они на Кубани лет пятьдесят. За эти годы они настолько пропитались кубанским духом, что их смело можно было бы назвать армянскими казаками. Особенно под это определение подходила моя дорогая соседка Карина. Эмоциональная, громогласная, не особо подбирающая выражения, если что-то требовалось донести «тупорылому» оппоненту. Неважно, кто это был: прохожий дядька, муж или озорные внуки.
       – Карина, что случилось? Я вышла на улицу.
       – Ти вот толко посмотри на эту рэптю. Карина, как всегда одетая в парадную форму: халат с большими карманами, фартук и галоши, взяла меня за руку и отвела меня подальше от моей калитки. Остановилась напротив  соседского дома через дорогу. В нем жила подруга Карины Сона. Сона по национальности тоже армянка, была гораздо моложе Карины, имела троих детей, мужа, две коровы в хозяйстве. С Кариной они дружили много лет. Обе невысокие, полненькие и громогласные.
       – Я говору, значит, в магазине ей: Драсти! А она, выдра, жопой ко мне повернулась и как не слишит вроде! Чтоб ты, парразитка такая там вообще оглохла! Карина на последней фразе добавила  максимальную громкость.  Одной рукой она цепко держала меня за сарафан, очевидно, чтоб я ненароком не удрала с поля намечающейся битвы. Другой тыкала через дорогу в сторону соседского дома.
     – Свою тольстую жопу отъела, в магазин не вълазит, чухно замызганное. Смотрыте на нее, – Карина вперла руки в бока и добавила мощи в голосе.
     – Нужьна ты мне, как собаке блохи. Вот когда болела эта зараза, – продолжала орать Карина, – Кто, как не я ее проведывала ходила. Ее коров доила! Вот копитом Зорька меня шандарахнула! Вот смотры! Карина задрала юбку. Проезжавший мимо на велосипеде цыган чуть не свалился с велосипеда, когда престарелая армянка задрала перед ним юбку.  Лихо вильнув рулем, он объехал сие бесстыдство и с удвоенной скоростью завертел педали.  Карина опять схватила меня за сарафан.
     – Карина, – я пыталась перебить словесный артобстрел  ворот Соны. 
     – Что, в конце концов, случилось?
     На вопли Карины со двора вышел мой дед,  и муж Карины –  Вазген. Подошли к нам.
– Карина, – обратился к ней Вазген, – чего ты опять орешь?  Карина, воодушевленная притоком слушателей, начала вопить с новой силой, обращая свою речь через дорогу.
– Вчера я у этой курыцы, - Карина орала и тыкала в сторону забора Соны, – молоко брала от Зорьки. А оно было с запахом. Скажи, Вазген.  Карина шырнула локтем своего мужа под ребро.
      – Ну, я не почувствовал, – ответил Вазген, почесывая ребро.
– Чтоб тебе нюх на водку отбило, старый хрен! – взвилась Карина. Она поняла, что благодарных слушателей здесь двое: я и мой дед, повернулась к нам.
– Так вот, я просто так, без всяких-яких  сказала об этом Наське, а Наська, видать, сказала Жанке, а та уж с утра, видать донесла Сонэ. А теперь, видите ли, я ей Драсти, утра добрая тыбе, Сона,  значит жылаю,  а она мне свою жопу толстую повернула. На последнем слове Карина добавила максимальный звук и топнула галошей. Очевидно, именно галоша пробила брешь в заборе Соны. Она услышала вопли Карины, вышла на улицу. Следом за ней вышел ее муж Артур, седовласый спокойный мужичок, и направился в нашу сторону. Сона не успела отреагировать, чтоб задержать мужа, и ей пришлось в одиночку отражать нападение Карины.
– Чо орешь, грымза старая?! Заорала с ходу Сона. Молоко тебе мое вонючее? Это ты морду свою не мыла, потому и вонючее.
Артур подошел к мужичкам, поздоровался:
– Пошли, мужики, на лавку сядем. Сегодня женский день. Мужики отошли на пару метров в сторону, сели на лавку, закурили. Я подошла к ним:
– Ну чего не утихомирите? Скоро вся деревня сбежится.
– Не, это не первый и не последний раз, – сказал Артур.
– Так, что там сегодня у Соловьева новенького? А то корову гонял, пропустил передачу.
Мужики принялись обсуждать политические новости. Я совершенно растерялась, не зная, как себя вести в таких ситуациях. Сона и Карина орали на всю улицу, пытаясь перекричать друг друга, совершенно не заботясь о реакции окружающих.
– Крыса старая! – орала Сона, – никогда больше тебе молока не дам. Говна тебе на лопате, а не молока. Дежурное блудо- всегда горячее, для тебя коза драная! Драсти,  она мине… Да засунь ты свое драсти знаешь куда? Никода больше здоровкаться с тобой, ведьма, не буду.
– Да в гробу твое «Драсти»  я видела. У тибя зубов нету, кыкымора, страшная как свиной грипп! – выкинула козырь Карина.
– Вот зараза! – Сона сняла галош и запустила его через дорогу в Карину. Второй галош Соны полетел в сторону лавки, где вовсю веселились мужики, глядя на своих жен. Карина запустила в ответ свою галошу и ринулась в рукопашную. Сона кинулась навстречу, и посередине  дороги бабы сошлись  в рукопашной. Схватили друг друга за волосы. Это было уже слишком. Я бросилась разнимать пенсионный спецназ. Мужики тоже схватили своих брыкающихся жен в охапку и растянули в сторону.
– Ну-ка, бабы. Стоп.  Строго сказал Вазген.
– Размялись и хватит. А то мы вас с Артуром вмиг утихомирим. Ну-ка, обняли друг друга и помирились.
– Ны буду я мирытся с ней! – Карина вдруг громко заплакала, как ребенок и запричитала: – Я ей утречком в магазине: Драсти вам! А она ко мне жопой своей… И не надо больше мне твое «Драсти», никогда не буду здоровкаться с тобой!
– А я не слышала, – запричитала Сона. Я повернулась, гляжу, а ты пошла и не поздоровкалась. Ну и шоб  тебя блохи съели, раз ты такая коза.
– Вот и хорошо, что разобрались, – сказал Вазген.
– Ну, вечером, как обычно? – спросил  Артур.
– Ну, да. Семеныч, бери бабку свою. Вера, ты тоже приходи, – ответил Вазген.
Карина и Сона обнялись, собрали свои галоши и разошлись по домам.
– Дед, – спросила я, – а что значит: как обычно и куда это мы пойдем.
– Праздников у нас мало стало. Новые мы не отмечаем. Не понимаем мы их. Или не привыкли еще. А тут бабы сойдутся, подерутся, помирятся и вечером есть повод: заключение мирового соглашения. Это мы уже сами с мужиками придумали.
Я лежала в гамаке, слушала пение птичек и жужжание пчел и размышляла.  У одних трагедия – кто-то не поздоровался вовремя, у других тоже трагедия – предал друг, жена изменила, разорилась фирма. Причины разные, а слезы одинаковые. Любят дети своих родителей, игрушки, еще что-то. Взрослые любят друг друга, блага цивилизации. Животные тоже любят: ласку, своих детей, хозяев. Любовь разная, а чувствуют ее одинаково. Только в разном объеме. Господь Бог предоставил людям несколько бесконечных резервуаров, в которых находятся любовь, ненависть, добро, зло,  другие страсти. И черпают оттуда все страждущие. Все живущие на земле. Только размер ложек у всех разный.