Дом у кладбища

               
Произведение soft mistique и lite noir. На любителя.

                1. ЭТО КОШЕРНО

    - Это кошерно, Семён Янович, что не забываете старую, больную и, без кокетства уверяю, немощную женщину, - расточала меды перед гостем пышущая здоровьем хозяйка дома Алисия Пьеровна О, в прошлом преподаватель французского в школе, в настоящем скромный rentier1, живущая на скромные доходы от сдачи в найм обширной с удобствами пристройки к дому с отдельным входом и прочими удобствами, называя её maison de vacances2. – Это кошерно, mon ami3, что не соблазнились обманчивыми предложениями этих les gens rus;s4, этих шарлатанов без гордости за профессию, перебивающихся случайными заработками! – Алисия Пьеровна искренне негодовала. – У них одно на уме – побольше срубить argent5.
    Родные и понятные русскому слуху слова Пушкина и Достоевского ловко переплетались в быстрой беглой речи с грассирующими звуками слов Верлена и Бальзака, делая речь хозяйки живой, как весенний ручей, и подвижной, как крылья ветряка. В любимое «кошерно» Алисия Пьеровна вкладывала куда более обширное значение и глубокий широкий смысл, в отличие от сынов Сиона.
    Хозяйка и гость пили чай на просторной светлой веранде. Словоохотливая Алисия Пьеровна не давала раскрыть рта гостю, описывая по сотому разу достопримечательности города К***, вплетая в канву цветастой, полной образов и метафор речи историю создания уютного дома, в который вложили каждый от себя частичку своей души пять бывших любимых мужей, ушедших несправедливо рано на свидание с Всевышним, оставив её одну коротать земной век в окружении злобных кумушек-соседок, незаслуженно приклеивших к ней по этому печальному поводу ярлык «чёрной вдовы». «Они сделали так много, - откровенничала она, - и наша совместная жизнь была бы похожа на рай, если бы… - тут пылкий спич прерывался, голос трогательно дрожал, глаза волнующе влажнели, - … если бы бог дал нам детей». Без заламывания рук и прочих женских спецэффектов Алисия Пьеровна умолкла на неопределённое время. Молчание прерывалось следующим: «Maison sans enfants tombe!6» Следом следовало новое молчание, во время оного женщина промакивала кружевным платочком уголки глаз и тихо вздыхала. «Грех роптать на destin7, - говорила она покорно и философски заканчивала: - Чем-то она обделила, чем-то вознаградила». 

1 рантье, лицо, живущее за счет ренты(аренды); на французском. Здесь и далее перевод с французского. 
2 дом для отдыха.
3 мой друг.
4 хитрые людишки.
5 деньжат.
6 дом без детей – могила.
7 судьба.
    - Как вам чай, mon cher8 Семён Янович? – не забывала интересоваться хозяйка и подливала в чашку гостю ароматный напиток. – Je vous prie9, варенье, biscuit10, конфеты. Семён Янович, не церемоньтесь. А не хотите ли часом соблазниться чудесным tarte aux pommes11 или настойкой из красной смородины? – поинтересовалась она игриво.
    - С удовольствием соблазнюсь и тем, и другим, - сыграл глазами как заправский жиголо Семён Янович, - но при одном условии.
    Хозяйка кокетливо покрылась румянцем и двинула выщипанными аккуратно в тонкую линию бровками.
    - Каком же?
    - Если эти вкусности вы изготовили своими руками.
    Как прекрасная актриса, умело владеющая лицом и эмоциями, Алисия Пьеровна показала, будто кипит от негодования и в порыве вулканического извержения чувств протянула гостю руки с растопыренными чистыми пальцами с ухоженными ногтями.
    -  Oh mon Dieu12, Семён Янович, как можно! Как можно не доверяться умению приглашающей стороны! Вы только посмотрите на эти руки, никогда не ведавшие покоя! Вы видите! Как, ничего не видите? Посмотрите внимательно: в каждой складочке кожи остались ароматы приготовленных блюд и в каждую складку въелись рецепты! Всё на этом столе, кроме купленного в boutique13, сделано avec ces mains14!
    Ещё немного поиграв в благородное негодование из-за неверия в её кулинарные таланты, Алисия Пьеровна умолкла, но звон и вибрации её голоса долго звенели на веранде, отражаясь тончайшими звуками эхо от стёкол.
    Не успел пожалеть Семён Янович о сказанном, как увидел: к хозяйке вернулось прежнее настроение и благоволение ко всему окружающему. Румянец снова украсил симпатичные ланиты, улыбка изогнула уста. Алисия Пьеровна предельно артистично заговорила, покачивая указательным пальчиком, на котором сверкал гранями индийский изумруд в оправе на тонком золотом колечке (подарок из одного из любимых мужей):
    - А вы баловник, Семён Янович, мало того – великий и утончённый шутник!
    - Надеюсь «утончённый» не в смысле – циничный, - осторожно поинтересовался гость.
    Алисия Пьеровна заразительно захохотала, деликатно ладошкой прикрыв рот, что могла и не делать, рот украшали белые вставные зубы, прекрасная работа дантиста Адамантова, владельца частной стоматологии в городе Д***, областной столице.   

8 мой дорогой.
9 пожалуйста.
10 печенье.
11 яблочным пирогом.
12 Боже мой!
13 магазине.
14 этими руками.
    - А хотя бы и так, mon cher, моё opinion personnelle15 может не совпадать с вашим. Ха-ха-ха! И знаете, что!
    - Боюсь предположить!
    - Правильно! В этом и есть прелесть нашего бытия: моё opinion не входит в contradiction16 с вашим, что делает нашу жизнь более интересной и, в некотором роде, загадочной.
    Семён Янович сдержанно похвалил хозяйку и сделал пару хлопков ладонями:
    - Браво, Алисия Пьеровна! Лучше не скажешь!
    Хозяйка отклонила голову в сторону, улыбнувшись, махнула рукой:
    - Это всё, mon ami, житейский опыт. Плюс ко всему этому – большой преподавательский стаж в школе!
    Семён Янович развёл руками, показывая полное согласие с хозяйкой.
    - Как приятно беседовать с умным и образованным человеком, - проговорила она с нотками ублажения в голосе, - надеюсь, не ошибаюсь по поводу образованности?
    - Не ошибаетесь – и умным! – поддакнул тотчас Семён Янович.
    Хозяйка посмотрела на гостя.
    - Итак, перейдём к делу! Вы поселяетесь сегодня или в ближайшие дни?

                2. НЕ КОМИЛЬФО!

    Задав вопрос, Алисия Пьеровна с актёрской непринуждённостью вскинула бровями, будто вспомнила нечто крайне срочное и неотложное.
    - Опять они, argent, во всём виноваты! Предложила выпечку и наливку, расхвалила и расхвасталась, и забыла. Вот, что значит старость. И заметьте, mon ami Семён Янович, сама – сама! – предложила и сама же – забыла! Как вам это entrechat17?
    Семён Янович сконфуженно улыбнулся.
    Хозяйка выпорхнула из-за стола, если это применимо к её возрасту. Уплыла в направлении кухни, только алые полы шёлкового халата раздувались алыми парусами надежды. После неё остался едва заметный флёр французских – другие она не признаёт – духов. Семён Янович втянул носом тонкий знакомый аромат. «Не иначе «Чёрная магия», - улыбнулся он своей памяти, - надо поинтересоваться».
    Семён Янович, зная расположение комнат, удивился долгому отсутствию хозяйки. Из кухни тем временем доносились деревянные переборы дверец навесных шкафчиков, металлическое брюзжание дверцы духовки, чечётка фаянсовых тарелок, пиццикато хрустальных рюмок и торжественное стаккато утяжелённого драгоценной влагой графина.
    Грациозно, медленно, величественно внесла Алисия Пьеровна на веранду поднос с пирогом и настойкой. В светлых глазах женщины плескалась лукавая

15 личное мнение.
16 противоречие.
17 антраша – балетное па, героиня употребила его в переносном смысле.
усмешка.
     - Заждались? – поинтересовалась хозяйка и быстро освободила поднос, выставив графин, рюмки и тарелки со сладким пирогом на стол.
    - Ничуть, - дипломатично ответил Семён Янович.
    Алисия Пьеровна налила в гранёные рюмки рубиново-вишнёвого цвета напиток. В воздухе над столом мгновенно образовалось незримое облачко спиртово-ягодного аромата, атмосфера веранды, уставшая от вынужденной трезвости, заиграла весёлыми, разудалыми нотами.
    Алисия Пьеровна взяла рюмку. Взглядом предложила сделать то же гостю.
    - Скажу вместо тоста. Думаю, мой короткий спич окажется к месту. Как любил утверждать mon mari pr;f;r;18 (все мужья у Алисии Пьеровны были любимыми, поэтому она никогда не выделяла кого-либо из них, первый, второй или третий и так далее.), пить нужно обязательно из хрусталя любые напитки. Представьте себе! Из хрусталя. К тому же он не отрицал само существование стеклянной посуды, её необходимость, удобство и доступность широким массам, но она же, по его opinion, как бы мягче выразиться, немного опошляет, упрощает жизнь. Делает её менее праздничной. Хотя он никогда не брезговал пить гранённым стаканом в буфете или в автомате сок или газированную воду. Например, mon opinion, квас куда как вкуснее и ядрёнее пьётся из хрустального стакана.
    Алисия Пьеровна замолчала.
    - Не сторонник разных версий приверженности чего бы то ни было, ни космогонических, ни математических, ни прочих, даже кулинарных, взять же наш пример, что вкуснее и из чего лучше, - с ферматой заговорил гость. – Бабушка по материнской линии пользовалась только серебряной ложкой для размешивания сахара в чае, а вот супы любила хлебать, её выражение, деревянной ложкой. Мне приходилось в разное время и в армии есть алюминиевыми приборами из алюминиевых мисок. С эстетической точки зрения – полный капут. Моё, как вы выражаетесь, opinion следующее: не важно из чего изготовлена посуда, главное, чтобы еда была вкусной.
    - Вот за это и выпьем! – с энтузиазмом произнесла Алисия Пьеровна. Слаженно, мелодично пропели хрустальные рюмки. Хозяйка свою едва пригубила. Гость быстро выпил содержимое своей. Приятный гастрономический костёр вкусового разнообразия вспыхнул на слизистой, раскрыл отдельные ароматические нотки и полутона. Семён Янович от неожиданности крякнул. Поймав взгляд хозяйки, сказал:
    - Не понимаю, как можно мелкими глотками тянуть выпивку! Совершенно! Я и вино пью залпом.
    - Да не оправдывайтесь, mon ami, - улыбнулась хозяйка. – Сама грешу тем же. Если пить – то пить со вкусом. Ну, дай бог не последняя!
    Хозяйкина смородиновая наливка пришлась по вкусу гостю. Яблочного пирога он съел две порции. И думал покуситься на третью, да остановился, побоявшись выглядеть в глазах хозяйки не знающим меры обжорой.

18 мой любимый муж.
    - Не тратьте слов, пирог, вижу, понравился! – засияла от удовольствия Алисия Пьеровна. – И наливочка, наливочка пошла куда надо.
    - Верно.
    - Повторить?
    - Трудно отказаться.
    - Так не отказывайтесь, Семён Янович.
    - Стыжусь показаться…
    - То, чем вы стыдитесь, не покажетесь. Наливочки?
    - Давайте, Алисия Пьеровна!
    - И пирог.
    - Вы меня совращаете.
    - Ха-ха! Полно вам! B;tise19, ей богу! Добавка не отразится на вашей фигуре никоим образом. Имейте ввиду, грядёт пляжный сезон. Добавка не отразится и на мне. Кусочек пирога не внесёт в мою фигуру необратимые изменения. Минуло время девичьей застенчивости и привлекательности, когда мужские головы вертелись так, что должны были оторваться. Сейчас довольствуюсь тем, что осталось.
    - Не прибедняйтесь, Алисия Пьеровна. Вы довольно привлекательны, - похвалил Семён Янович хозяйку, чем польстил её самолюбию.
    - Вы безбожный враль! – рассмеялась Алисия Пьеровна, - продолжайте в том же духе! Мне надоело красоваться перед зеркалом и сыпать себе самой комплименты.
     Неотразимо ответить Семёну Яновичу не удалось – жевал пирог, только промычал в ответ и показал большой палец, выражая полное согласие с хозяйкой.
    - Что-то я не к добру разговорилась. Как бы не задождило к вечеру. Выпьем!
    Мелодичное соприкосновение хрусталя послышалось мелким серебряным смехом с два различимыми переборами. Вспыхнули рубиново-вишнёвым отсветом блики на стёклах, побежали длинные алые тонкие линии по стенам и потолку, задребезжали где-то на улице, запутавшись в сплошном смешении света, ветра, веток и теней.
    - Теперь, когда приличия соблюдены, гость сыт и пьян, пора перейти к делу. Семён Янович, успокойте мятущееся сердце старой женщины. Вы… не хочу даже думать, не отказались обосноваться на лето у меня, как поступали предыдущие годы?
    - Алисия Пьеровна, рядом с К*** находится хутор В***.
    - Я прекрасно знаю географию моего района. С какой целью интересуетесь?
    - Только не сочтите за неуважение и обиду.
    - Ближе к цели, Семён Янович!
    - Если на хуторе есть более-менее пригодный для проживания дом…
    - Не зря мне ночью приснились тараканы. Продолжайте.
    - Я бы хотел его снять.

19 ерунда.

    - Excusez-moi20, Семён Янович, ваша затея – не комильфо!
    - И всё же, Алисия Пьеровна…
    - Не уговаривайте!
    - Почему так категорично!
    - Вы ещё спрашиваете, Семён Янович! Mon Dieu! Вы разве не знаете?!
    - Что я должен знать? – удивился мужчина, - в какие такие секретные тайны по чьей-то халатности оказался не посвящён?
    - Этот хутор заброшен! – высказалась хозяйка дома так, будто бросила перчатку вызова на дуэль.
    - Полностью?
    - H;las21! Не совсем. В прошлые прекрасные времена, когда я была моложе и мои мужья не догадывались о том счастье, что будут ими, хуторское хозяйство составляло семьдесят пять h;telleries22! – Алисия Пьеровна от волнения и пылкого, страстного спича раскраснелась и часто задышала, - сейчас же там от силы, - дайте перевести дух, - от силы пятнадцать! Пятнадцать! Вы слышите! Большая часть домов разрушена, сады s'ensauvager23, огороды заросли бурьяном в человеческий croissance24, репейник, густые заросли кустарников и диких растений – всё это непролазное безобразие ваш хутор! И вы хотите в этом Royaume sauvage25 жить?!
    - По-моему, это романтично.
    - Романтично? – едва поперхнулась воздухом женщина.
    - Безусловно, Алисия Пьеровна, чистый воздух, утром звенящая прохлада, искристая свежесть трав, песня жаворонка в небе.
    Алисия Пьеровна несколько минут смотрела на мужчину, как на пришельца с другой планеты.
    - Это чересчур romantique26, Семён Янович! Я жаворонка видела в высоком синем небе в последний раз перед первым замужеством. В ночь перед свадьбой со своим первым мужем мы выбрались на nature27, на речку. Соорудили шалашик. Всю ночь бодрствовали, строили планы на будущее, горел маленький костерок, плескалась рыба в прибрежных зарослях камыша, клубился растрёпанной бородой седой туман. И песня жаворонка!.. – Алисия Пьеровна умолкла, голос едва заметно дрогнул от воспоминаний, она откинулась на спинку стула, закрыла глаза, черты лица слегка подрагивали. – Вот это романтично! – высказалась она и снова замолчала.
    В прохладной тишине дня на веранде звонкое молчание было продолжением слов. Нахлынувшая бессознательная меланхолия слетела с лица женщины; она снова стала прежней, уверенной в себе.

20 извините.
21 увы.
22 подворий.
23 одичали.
24 рост.
25 диком царстве.
26 романтично.
27 природу.
    - Итак, с романтикой воспоминаний покончено! – задорно проговорила Алисия Пьеровна и опустила руки на стол, звякнула посуда. – Раз вы приняли такое решение, значит, тщательно всё обдумали и взвесили. Не спонтанно захотелось se retirer dans le d;sert28. Отговаривать смысла нет. Чертей и прочей нечисти не боитесь, да и грешно бояться мёртвых, выбирающихся из своих tombeaux29 дабы пошалить в ночи и пощекотать нервишки людям. Мой любимый третий муж говорил, что надо бояться живых. И, представьте, был прав. Короче, с жильём помогу. Вы выбрали… - женщина замолчала, предоставив возможность гостю за неё договорить фразу, как бы этим подтверждая решение жить в уединении.
    - Дом возле кладбища, - сказал Семён Янович.
    - Что?! – глаза женщины едва не вылезли из орбит. – Мне не послышалось: maison du cimeti;re30?
    - Не послышалось.
    - Mon Dieu, с чем это связано! Вам мало экстрима в жизни? Позвольте на выбор: ныряние, альпинизм, парашютный спорт. Острых ощущений – ешь афедроном.
    - Дело не в острых ощущениях.
    - А в чём же?
    - Просто хочется так.
    - Не лишённое логики объяснение, mon ami.
    - Так вот, этот находится с правой стороны, если стоять к кладбищу лицом.
    - Достаточно, поняла о каком доме вы говорите.
    - Поможете? Снять?
    Алисия Пьеровна помолчала. Во взоре тяжёлые волны сомнения бились о крутой берег колебания и разлетались на мелкие брызги отчаяния.
    - Конечно, помогу, - наконец заговорила Алисия Пьеровна, - отчего не помочь человеку, если он сам вкладывает t;te dans la boucle31. Это мысли вслух, Семён Янович, - как бы оправдываясь сказала женщина. – Хозяева давно покинули хутор. Оставили смотреть за домом одну мою родственницу.
    - Надеюсь, она согласится, - выразил желание гость.
    - Как знать.
    - Я могу навести порядок во дворе. Бесплатно. Кое-что сделать.
    Алисия Пьеровна задумчиво кивает головой.
    - Конечно, конечно. Хотя, никто об этом не просит. Пока. Раньше времени не стройте планы. Как она отнесётся к вашей идее…
    - Дом-то заброшен.
    - … Что с того!
    - Нужен пригляд за ним. Хотя бы на лето.
    Женщина снова неким отстранённо-загадочным взором посмотрела на гостя.

28 уединиться в глуши.
29 могил.
30 дом у кладбища.
31 голову в петлю.
    - Дом у кладбища… Это не кошерно, Семён Янович. Даже с эстетической точки зрения. Что может быть хорошего жить рядом с кладбищем. Нет, mon ami, что ни говорите это mauvaise id;e32 поселиться рядом … Бр-р! даже подумать страшно. – Алисия Пьеровна усмехнулась. Цыкнула ртом, искривив уголки рта. – Вам точно не хватает острых ощущений, дери меня коза! В чушь про утреннюю песнь жаворонка категорически не верю!
 
                3. К ЧЁРТУ НА КУЛИЧКИ

    Гордость немецкого автопрома, сияя чёрным лаковым покрытием кузова вгрызался в упругий встречный ветер покатым лбом широкого капота и рвал в мелкие клочья холодный воздух крепкими зубами решётки радиатора. Колёса на огромном витке вращения зарывались в раздолбанный временем и непогодой асфальт, накручивая на новые фирменные покрышки с готически-гиперборейским рисунком протекторов километры съеденного пути.
    Далёкая тонкая линия горизонта, соперничающая по остроте с отточенной казацкой шашкой, неожиданно покрылась промозглым слякотным сумраком. Небо, минуту назад весёлое и чистое запечалилось и длинные серые облака пошли по нему бесконечным хороводом. Засвистал по-разбойницки долгим и пронзительным свистом ветер. Всколыхнул зелёное жнивьё. Вдали от подрагивающей от злости земли к накрученным танцующим облакам взметнулись, юлами вертясь, песочно-земляные столбы, подобно древним атлантам, поддерживая небо с разошедшимися в танце облаками, как покрытый дорогой тяжёлой лепниной потолок.
    Острый запах свежего конского пота, смешанный с застарелым духом немытого человеческого тела, резко ударил в нос, приведя в замешательство тонкие флюиды обоняния. Ком тошноты подкатил к горлу. Семён с трудом сдержал порыв рвоты. Перед взором маячила согбенная спина здоровенного мужичины, затянутая в тёплый, не по сезону зипун, местами зиявший продольными и поперечным прорехами и цветными латками. Семён повертел головой – страх пришёл не сразу. Запряжённую парой лошадей бричку с откинутым верхом несло по пыльной грунтовой петлистой дороге. Кроме кучера, рядом никого нет. От сильной тряски стучали зубы, внутренности сбились в плотный комок.
    - Эй, ты, как тебя? – крикнул кучеру через силу Семён, тошнота не ушла и стояла комом в горле.
    - Ванька, барин, - откликнулся живо кучер, повернув бородатое, страшное лицо со злыми прищуренными глазами, - Ванькой кличут, как матка и татка нарекли.
    Новая волна тошнотворных ароматов, смесь чеснока, репчатого лука, непереваренной пищи и домашней сивухи окатила Семёна. Он смог сдержаться: высунул наружу голову и, удерживаясь двумя руками за край брички, стонущей


32 плохая затея.
на рессорах, опорожнил желудок. Немного полегчало.
    - Худо, барин? – будто с издёвкой поинтересовался кучер.
   Семён не поспешил с ответом.
    - Вчера хорошо посидели?
    Ванька-кучер снова грузным своим телом развернулся к пассажиру. Бричку подбросило на очередной выбоине. Затянули по-собачьи колёса, выгибая металлические спицы, захохотали истерично рессоры, заскрипела по-старушечьи бричка. Семён схватился за оба борта. Кучер высоко подпрыгнул, плюхнулся тяжело, смачно выматерился. Взмахнул кнутом, и взмыленные лошади понесли ещё быстрее.
    - Вчерась у кума Авдея знатно посидели.
    - Отчего так?
    - Дык у него восьмой ребятёнок родился. Игнатом назвали. Всю ночь за здоровье младенца с попом нашим и роднёй Авдея пили.
    - Ты можешь не дышать в мою сторону?
    - Всяко могу! – оскалился не протрезвевший кучер страшно щербатым ртом; Семён увидел между дёснами огромный синий язык и ужасно ещё более. – Могу дышать и не дышать, барин! Токмо прикажите!
    - Здорово посидели, напились до чёртиков, так поп сказал, - продолжал Ванька, двигая могучими плечами и круча широкой спиной. – Так гудели, вся деревня переполошилась. На ушах до утра стояла.
    - Что же войт? Бездействовал?
    - Войт? – переспросил кучер, пятернёй поправляя отросшие жирные волосы, - как бездействовал! Ещё как действовал! Пил наравне со всеми. И как не пить, коли он кум Авдея. И что н скажет супротив народу? То-то! Не поймут!
    - Но вы же мешали кому-то! Определённо!
    Дикий хохот послышался в ответ.
    - Гы-гы… Ба-ари-и-ин! Кому мешали, те в лес ушли.
    - Как так, Ванька?
    - А вот так, барин! – в тоне кучера сквозило смердящее высокомерие, он взмахнул кнутом и сквозь обиженное ржание уставших коней очередная порция вони от кучера, от его подмышек и тела накрыла Семёна и его вывернуло в бричку. – Вот та-ак!.. А, ну-ка, гони, родимыя, гони, залётные!.. Да поскорей!.. Барину развеяться треба…
    Семён сидел и ничего не понимал: в голове сумбур, зелёные поля с островками пышной зелени кустов и кип деревьев, блестят от солнца редкие зеркальца озёр и прудов.
    - Ванька, слышь?
    - Ась, барин!
    - Куда мы едем? – просил Семён, ожидая точного ответа.
    - Ась? – крикнул кучер.
    - Куда едем, дуралей?
    - Дык, это, барин, куды приказывали…
    Семён помолчал, смотря по сторонам с неисчезающим любопытством. Туман неясности и мрак неопределённости никуда не ушли. Холодный творог страха залепил снежными комьями душу. Быстрый и стремительный хоровод туч сменился медленным балетом. Семёну на миг показалось, с неба закружились в плавном отшельничестве белые перья снега.
    - Кто приказывал? Я? – спросил Семён кучера.
    - Окромя вас приказывать больше некому, барин! – ржал почему-то кучер, наяривая плетью лошадей.
    - Куда? Куда приказывал?!
    - К чёрту на кулички!..
    - Так и сказал?!
    - Агась, так и сказали: гони-ка, Ванька, да побыстрей, к чёрту на кулички!..
    Измыленные лошади взлетели на пригорок, вздыбились, завалились назад. Кучер раскинул руки, полетел вверх, горланя громко. Из-за высоких разошедшихся, точно сошедших с ума, туч вылетела стая чёрных воронов и устремилась прямиком на бричку, лошадей, кучера и на Семёна. Выставив вперёд руки, Семён инстинктивно попытался защититься…
    - Приснилось что-то странное, Семён Янович? – спросила Алисия Пьеровна, скосив глаза, - вы так сладко дремали, не решилась будить.
    - Где мы?
    - В машине.
    - Я сразу задремал?
    - Едва выехали за К***, как вы провалились в дрёму.
    Семён посмотрел на мелькающий по сторонам экстерьер.
    - Куда едем, можно поинтересоваться?
    Алисия Пьеровна улыбнулась так, будто выдавала тайну всей своей жизни.
    - К чёрту на кулички!
    Холодный пот заструился меж лопаток, и Семён вспомнил, что уже слышал этот ответ.
    - К чёрту на кулички, говорите.
    - К ним самым.
    Семён указал на навигатор.
    - Судя по показаниям ваши чёртовы кулички — это посёлок С***.
    - Правильно, - руки повернули плавно руль и гордость немецкого автопрома аккуратно объехала препятствие на дороге в виде разлёгшейся привольно лужи.
    - Глядя на вас, Алисия Пьеровна, не подумаешь, что вы потомок древнего эллинского народа.
    - Кого-кого? – рассмеялась Алисия Пьеровна.
    - Греческого народа.
    - Шутите, Семён Янович, всё вам шутки шутить со старой больной женщиной. Из меня такой же эллинский потомок, как из вон того коровьего стада, - она указала пальцем вправо, - конница Александра Македонского.
    - Серьёзно, куда едем?
    - К моей сестре. Пока едем, вы не передумали снять на хуторе В*** дом у кладбища? Не-ет… Вот моя сестра вам в этом лучшая помощница.
    - Ваша сестра – эллинка?
    - Помилуй бог, откуда эти предположения!
    - Хватит интриговать, Алисия Пьеровна.
    - Скорее, рома.
    Аккуратно, чтобы не напортачить снова, Семён спрашивает:
    - Римлянка?!
    - Цыганка!
    - Как!
    Новое препятствие. Поворот руля. Торможение.
    - Родители взяли на воспитание девочку-сироту после того, как врачи вынесли маме вердикт, что она больше не может иметь детей по медицинским показателям. Чтобы мне не было скучно, решили взять сестрёнку из дома малютки. Как раз новорожденную девочку нашли утром на крыльце заведения. Выбор пал на неё. Вот так появилась у меня сестра-цыганка.
    - Прям, детектив, ей богу! – воскликнул Семён. – Как интересно!
    - Будет ещё интереснее, предупреждаю, приготовьтесь, mon ami. Надо же, пост ГАИ! Тормозят…
    Алисия Пьеровна аккуратно остановилась возле патрульной машины. Вышла с документами.
    - Чем вас привлекла моя скучная персона, - проговорила она, протягивая документы лейтенанту с серьёзным сильно схожим на обглоданное сильным похмельем насупленное лицо.
    - Обычная проверка, - заученно ответил лейтенант, мельком просматривая документы. – Странная фамилия у вас – О.
    - Ничего странного.
    - Ни разу не встречал.
    - Встречали. Довольно часто.
    Лейтенант вскинул тонкие брови.
    - Где? Когда?
    - Каждый день.
    Лейтенант пошевелил ушами.
    - Поясните.
    - Пожалуйста: о – по-французски вода. В вашем одеколоне также присутствует это слово. Одеколон переводится как «вода из Кёльна».
    Лейтенант сухо улыбнулся.
    - Очень интересно, - посмотрел на Семёна и у него что-то шевельнулось в желудке. – Молодой человек, - обратился лейтенант к Семёну.
    - Я? – наклонился Семён вперёд в автомобиле.
    - Не я же. Выйдите из машины. Предъявите документы.
    - Погодите, - останавливает лейтенанта Алисия Пьеровна. – Вы разве его не узнали?
    - Нет.
    - Как же! – восклицает Алисия Пьеровна, - его лицо висит на каждом стенде «их разыскивает милиция»!
    Лейтенант живо перекидывает автомат дулом вперёд. Глаза соединились у переносицы.
    - Лёха! – кричит напарнику-сержанту, сидящему в патрульной машине, - подержи его на прицеле.
    - Сейчас, Никита, - Лёха вырастает возле машины Алисии Пьеровны с автоматом наперевес. – Из машины! Медленно! Руки на виду! Чтобы я видел!
    - Как я дверь открою, если руки держать на виду? – спросил Семён, вопрошающим взглядом смотря на Алисию Пьеровну.
    - Не умничай!
    - Просто уточняю!
    Лёха непробиваем.
    - Открывай!.. Медленно!.. Вылазь быстро!..
    - Быстро или медленно? Не понимаю, как надо.
    - Умник, - отозвался лейтенант, - не балуй. Выдь наружу, - показал дулом автомата, как надо делать: быстро и медленно одновременно.
    Семён вышел из машины.
    - Руки на капот! – командует сержант.
    Вмешивается Алисия Пьеровна.
    - Ребята, он обычный человек! Я просто пошутила!
    Зло сверкнув глазами, лейтенант отвечает:
    - Сейчас разберёмся, кто тут шутит, кто дурака валяет. Лёха, посмотри вчерашнюю ориентировку. Может, этот тип уже есть у нас. Кажется, мне лицо этого типа кого-то напоминает.
    Семён выполнил приказ лейтенанта. Руки жёг горячий капот. Никогда себя так скверно паскудно Семён не чувствовал, как сейчас.
    - Мордой ко мне! – приказал Лёха и начал просматривать бумагу с ориентировками. – Нет его, Никита. Что делать?
    Лейтенант не ответил. Он думал, как поступить.
    - Задержим? – инициативно продолжает Лёха.
    - Да. Разберёмся, посмотрим, - после паузы отвечает лейтенант.
    - Ребята, у меня к вам просьба. Выполните?
    Лейтенант усмехнулся.
    - Если женщина просит.
    - Прошу позвонить полковнику Гончаренко.
    Милиционеры переглянулись.
    - Гончаренко? – повторил сержант Лёха.
    - Игорь Владимирович, давний друг моего мужа. Звоните с моего телефона.
    Лейтенант Никита.
    - Он может не ответить.
    Алисия Пьеровна требовательно:
    - Вы позвоните. Он увидит номер – сразу ответит.
    Полковник Гончаренко Игорь Владимирович увлечённо резался с друзьями в «подкидного дурака». Звонок телефона отвлёк от скольжения мысли умной. Говоря полу-вслух, мол, кому там не спится, он посмотрел на экран и нажал кнопку ответа. Не услышав голос Алисии Пьеровны, он поинтересовался, какого лешего лейтенант звонит с чужого номера, всё ли в порядке с женщиной, выслушал короткий ответ и порекомендовал лейтенанту, если тот хочет, как он, Гончаренко, дослужиться до полковника или даже до генерала, то должен развить интуицию и доверять нужным людям. Затем Гончаренко пару минут рассыпался в любезностях перед Алисией Пьеровной, пообещал наказать бестолковых оболтусов. Алисия Пьеровна взяла обещание с полковника не карать строго молодых неопытных, но крайне старательных подчинённых и закруглилась на этом, пожелав долгих лет жизни.
    Краснея, лейтенант Никита приносил извинения, заикался от волнения, говорил, дескать, больше подобное не повторится. Алисия Пьеровна успокоила милиционеров, отметила их профессионализм и извинилась за глупую шутку, мол, такой конфуз и всё такое прочее.
    - Шутка?! – сдерживаясь, поинтересовался у Алисии Пьеровны, когда машина отъехала от поста ГАИ.
    - Как иначе? – кокетливо ответила Алисия Пьеровна, - шутка, довольно милая.
    Семён заёрзал в кресле.
    - А если бы у вас не было такого знакомого?
    - Какого именно?
    - В чинах.
    Алисия Пьеровна ненадолго отвлеклась от дороги и посмотрела на пассажира, как несмышлёного ребёнка.
    - Всё ведь благополучно разрешилось. Чего рефлексировать? Правда?
    - Да, - согласился Семён.
       
                4. ТВОРЕНИЯ РУК ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ

    Позади заржал хриплым тенором клаксон. Хромая и приседая всеми колёсными парами, безбожно пыля, грузовик с горой щебня в кузове, обогнал на повороте автомобиль Алисии Пьеровны. Напоследок, прежде чем исчезнуть в мареве мая, заржал ещё разок с удивительно-трогательной ферматой, обдал чёрным смехом выхлопных газов и скрылся за плавным поворотом, растаял будто мираж. Долго до слуха женщины и мужчины в автомобиле долетали раненые птицы метеоризма нездорового старенького движка.
    - Вот, как он получил права? – взъелась на шофера грузовика Алисия Пьеровна, - наверняка купил! Разве можно обгонять на повороте! Ах, негодяй, и он, и тот, кто продал права. Вы водите машину, Семён Янович?
    Смущённо улыбаясь, Семён отрицательно покрутил головой.
    - Не беда, я вас научу! – успокоила его Алисия Пьеровна, - это как реку перейти вброд. Главное – сдать экзамены. Но и с этим проблем мало. Память у вас, mon ami, хорошая?
    - Пока не жаловался.
    - Мой второй муж тоже любил так говаривать, пока в один печальный день… - Алисия Пьеровна замолчала и учащённо задышала носом, - запомните основное правила воспитанного человека: никогда полностью не полагайтесь на память.
    - Ношу записную книжку.
    - Лучше две, чтобы не вышло как в случае с моим четвёртым мужем.
    - Как и второй, он полностью полагался на память?
    Алисия Пьеровна не ответила.
    - Простите, вышло пошло и глупо. Неловко как-то.
    - Mon ami, неловко pantalon33 через голову натягивать. Муж… он, как бы интеллигентно высказаться… Впрочем, забудьте, Семён Янович. Время утекло. А в народе говорят, - к этому необходимо прислушиваться: le temps gu;rit34.
    Огромная, остроносая белая стела ракетой взметнулась ввысь. На высоте двух аршинов наименование посёлка С*** на поперечной узкой ленте пламенеющими ало буквами в локоть высотой в обрамлении венка из созревших пшеничных колосьев.
    Послушным рысаком остановился автомобиль возле стелы. Алисия Пьеровна предложила выйти и размяться.
    - Забавно, не правда ли? – она указала ладонью на стелу.
    Семён ответил:
    - Несомненно.
    Алисия Пьеровна:
    - Забавно не в виде забавы. Забавно то, что некоторые творения рук человеческих переживают создателя.
    - Вы подразумеваете пирамиды?
    - И Колизей, и Стоунхендж, и мраморные скульптуры римлян и греков, и музыку великих композиторов средневековья и позднего классицизма. К чему это я завела разговор? Да вот, пример перед вами.
    - Стела?! Имеет отношение к эпохе позднего классицизма?
    - Полноте ёрничать, Семён Янович. Стела имеет непосредственное отношение к моему первому мужу. Он получил прекрасное академическое художественное образование. Эта стела, как и аналогичные стелы при въезде в районный посёлок С***, огромное панно С*** района при въезде в Д*** - творение его рук, они до сих пор хранят тепло его ладоней, если к ним прикоснуться, можно ощутить приятное покалывание на коже, это своеобразный привет оттуда мужа, из тех горних высей, недостижимых обычному смертному. Вот пример: мужа нет, работы – остались. Как и тёплые, сердечные воспоминания. Не утомила вас, Семён Янович? Тогда – поехали. К вечеру нужно вернуться домой. Вы вернётесь в Д*** последним рейсом или составите мне компанию на ужин с последующим просмотром нового детективного сериала?
 
33 брюки.
34 время лечит.


                5. АКИНФИЙ

    - С вашего разрешения останусь.
    - Прекрасно!
    - Да, вот что забыл сказать…
    Алисия Пьеровна шутя погрозила пальчиком:
    - Записные книжки, Семён Янович, записные книжки!
    - Да-да… И, тем не менее.
    Алисия Пьеровна свела к переносице брови.
    - Ой, что-то не нравится ваш голос. Чую в нём вибрации нехорошие. Сейчас вы меня, mon ami, сильно опечалите.
    Смеясь, Семён продолжил:
    - Наоборот, Алисия Пьеровна, я позаботился о том, чтобы вам не пришлось искать новых постояльцев.
    - Вот так сюрприз! Как это d'une mani;re touchante35! Эта черта характера мне напомнила одного из моих… - Алисия Пьеровна всхлипнула, уголком платочка промокнула уголки глаз, - отвлеклась. Простите ради бога! Кто же это?
    - Две девушки.
    - Deux filles, - с мечтательностью произносит Алисия Пьеровна, - надеюсь, это не ветреные особы. Ну, вы понимаете, о чём я?
    - Заверяю: девушки серьёзные. Моя двоюродная сестра Анна и её подруга Рита. Они учатся в Р***-на-Д*** в университете. Будущие учёные-этнографы. Сейчас у них преддипломная практика. Сбор народных песен, поверий, сказаний, загадок, обрядов.
    - О! – вскрикнула радостно Алисия Пьеровна, - фольклор – моя слабость и серьёзное увлечение моего мужа (она не упомянула какого), он собрал отличную коллекцию редких книг по этой тематике. Уверен, с вашими девушками я найду общий язык!
    - Вы подружитесь! – сказал Семён.
    - S;rement36! Непременно! Вы только посмотрите на это вселенское безобразие! – Алисия Пьеровна указала вперёд, - возле дома моей сестры всегда полно народу!
    Огромное скопление автомобилей всех марок со всего света напоминало некий спонтанный авто-фестиваль. Карнавал расцветок, от строго-классических до вульгарно-тропических. Шум подъезжающих и отъезжающих машин. Каждая со своим норовом, выдающим характер владельца бензинового коня: представлены меланхолики и сангвиники, хватало экстравертов и интровертов, любителей почесать языком, перемывая керосином тонкости ремонта ходовой части, и индифферентных молчунов, себе на уме, знающих бесконечно мало о многом, чтобы загадочно усмехаться, не меняя выражения застывшего лица и глубокомысленно мекать, то ли одобряя, то ли нет некий финт с тормозным тросиком.

35 трогательно.
36 безусловно.
Пели покрышки гоночных авто об опасностях крутых виражей на высоких нотах, мелодично лилось исполнение грациозных матёрых машин, стоимостью с небольшой островок в Средиземном море, своим умением брать низы работающим на холостых оборотах двигателем, и выдавать безукоризненно меццо-сопрано стеклоподъёмником в унисон с блистательным тремоло выхлопных труб удивляло всех, кто в деле и даже тех, кто едва осилил переключение с «нейтралки» на первую скорость.
    - Кто ваша сестра, крупный чиновник или местная крестная мать?
    - Берите выше, Семён Янович.
    - Выше… - Семён поднял указательный палец в потолок, - только звёзды.
    - Она звезда из сонма великих звёзд.
    Семён засомневался.
    - Звезда? чего?
    Алисия Пьеровна кокетливо поцокала языком и с видимым удовольствием сказала:
    - Семён Янович, звёздами такого масштаба не смогут гордиться многие страны, они – звёзды, бывают личностями исключительно в одном случае. Вот, да, представьте… О, старый, как мир, персонаж! Полюбуйтесь!
     Чёрными крыльями распахнулись огромные ворота, украшенные по периметру и посередине завитками сложного переплетения со следами искусственного патинирования. Поперёк въезда в широкий мощёный двор опустился с пренебрежительной основательностью к наружной суете шлагбаум со свисающими с него на тонких цепочках зеркальцами геометрических фигур. Эти фигуры крутились ветром, на все стороны разбрасывая скачущих солнечных зайчиков, будто приветствуя приехавших в чудесный майский полуденный час.
    Перед шлагбаумом незамедлительно вырос, - по выражению Алисии Пьеровны – персонаж: высоченный детина трудно-определяемого возраста – гора-человек; чёрный кожаный картуз залихватски сидел набок на шапке густых курчавых волос, тронутых сединой, окладистая борода и густые усы декорировали крупное лицо, деловито-серьёзными глазами он будто рентгеном просвечивал приехавших и их авто. На мощном торсе свободно сидела алая атласная косоворотка с вышивкой белым шёлком, подпоясанная флотским ремнём с пряжкой, просторные чёрные штаны в тонкую белую полоску заправлены в высокие, собранные гармошкой в голенищах ярко начищенные сапоги.
    Детина грозно и деловито обвёл уверенным взглядом машины раз-другой и, собрался было пройти калиткой во двор, как остановился, будто что-то привлекло его внимание. Он повторно, приподнявшись на носки, окинул скопление машин и людей и повернулся в сторону машины Алисии Пьеровны. Секунду он смотрел. Затем глаза радостно вспыхнули. Молодым, резвым бычком он сорвался с места и, не запыхавшись, стоял со стороны водителя.
     - Али-иси-ия Пье-еро-овна, - расплылся в улыбке детина, говоря нараспев, - радость-то какая, не описать! А уж как сердцем возликует ваша сестрица!
    Алисия Пьеровна ответила:
    - Сильно занята?
    - Избави бог от мыслей таких. Для вас, благодетельница, она всегда свободна.
    Алисия Пьеровна повернулась к Семёну.
    - У вас найдётся пятьсот рублей?
    - Посмотрю.
    - Отблагодарите нашего Акинфия.
    Семён вложил в огромную ручищу банкноту; ладонь закрылась.
    - Премного благодарен за вашу доброту! – растянул рот до ушей Акинфий, - побегу предупрежу сестрицу о вашем визите. Али позвонили?
    - Ехала сюрпризом, - ответила Алисия Пьеровна.
    - Вот это правильно!
    - Предупреди, Акинфий, будь любезен.
    Обмен галантностями окончился. Акинфий развернулся. Нарочито сдержанным шагом отошёл на пару-тройку и шагов и припустил бегом, только подкованные каблуки засверкали.
    - Мне почудилось, что он после слова «благодарен» добавит – «барин», - глядя вслед убегающему мужчине сказал Семён.
    - Он может.
    - Кто он такой?
    - Муж.
    - Чей, Алисия Пьеровна?
    - Моей сестры.
    Семён на время онемел.
    - Этот… э-э-э… муж?..
    Алисия Пьеровна плавно тронулась с места.
    - Что вас так удивляет? Одежда? Говор? Акинфий прекрасный человек, два высших образования, любит и разбирается в музыке, поэзии. А то, как выглядит, ну, мы все немного чудаковато смотримся со стороны. Это его, скажем так, сценический образ: строгий мажордом dans le style russe37. Порядок в доме и с посетителями всё лежит на его плечах.
    Семён растерянно моргал.
    - Как тогда понять ваше: дайте ему пятьсот рублей?
    Алисия Пьеровна поиграла бровями:
    - Вас не удивляет просьба цыганки: позолоти ручку, касатик, всю правду расскажу?
    Семён хмыкнул:
    - Всю правду расскажу! Что же Акинфий ничего не рассказал?
    - Спасибо – разве недостаточно?
    Семён пожал плечами.
    - Хорошо, успокою вас, mon ami, это ритуал.
    Перед шлагбаумом поднялся переполох. Собралась небольшая толпа. Все галдели. Что-то пытались доказать Акинфию. Он категорически отказывался

37 в русском стиле.
поднимать шлагбаум, активно размахивал руками, горячо выкрикивал и попеременно то накладывал на себя крест, то поднимал кверху руки.

                6. КАМИЛЛА

    Сёстры трогательно расцеловались. Сверхчувствительная Алисия Пьеровна смотрела влажным взором на сестру. Та же только сердечно обняла в ответ и что-то прошептала на ухо.
    - Семён – это Камилла. Камилла – это Семён.
    Камилла слишком пристально изучала мужчину своими жгуче-синими глазами. Весь облик женщины мало соответствовал трафаретному типажу разряженных в яркие броские тряпки разболтанных цыганок. Больше всего она походила статью и удивительной красотой на римских матрон и могла с лёгкостью с ними кое в чём потягаться.
    - Так вот вы какой… - улыбаясь, проговорила Камилла приятным, слегка поставленным как у артиста или певца грудным голосом.
    - … олень северный, - поспешил добавить, не скрывая улыбки Семён, вспомнив как нельзя кстати бородатый анекдот про Вовочку и ежа. Обе женщины дружно рассмеялись. Камилла даже хлопнула пару раз в ладоши.
    - Обожаю людей с чувством юмора, - похвалила Семёна Камилла.
    Семён взял руку женщины и прикоснулся к ней губами, мягкая, ароматная, нежная кожа. Рука женщины дёрнулась, будто от нервного тика. Семён посмотрел на Камиллу: она не выглядела сконфуженной, но отголосок чего-то тревожного читался в её взоре.
    - Вы нисколько не похожи на ромашку, - сказал Семён, - простите за голую правду. – Он почувствовал неловкость от своих вырвавшихся не вовремя слов.
    Камилла улыбнулась, давая понять, что извинение принято.
    - Больше подходит роль служительницы храма или, что ближе к истине, - совершенная?
    - Вам лучше знать, - уклончиво ответил Семён.
    - Думала, со стороны виднее.
    Семён не растерялся, просто он почувствовал, между ними проскочила какая-то невидимая электрическая искра обоюдной симпатии. Он приложил руку к груди и произнёс:
    - Думаю, поспешил с выводом.
    - Не оправдывайтесь, - растягивая слова, откликнулась Камилла. – Оправдание – скрытое чувство вины. Вам же, Семён, виниться не в чем, - сказала Камилла и посмотрела на сестру, слегка вскинув чёрные брови.
    - Вы, Камилла, удивительно гармоничны в трёх…
    Алисия Пьеровна прервала спонтанный спич Семёна. Щелкнула пальцами, привлекая к себе внимание. Резкий звук отразился от прозрачных стен пространства и рассыпался ароматными молекулами, тотчас же заполнившими пустующие лакуны.
    - Признавайтесь, Семён, немедленно, - проговорила Камилла.
    - В чём же?
    Камилла всхохотнула.
    - Вы – дамский угодник.
    Семён лишь развёл руки.
    - Не отрицайте! Нет и ещё раз – нет! Мужчины созданы, чтобы нравиться женщинам. И наоборот. Женщины – чтобы скрашивать серые будни мужчин. Именно по этой эволюционной причине существует в нашем мире царство обоих полов. Дабы уравновешивать весы спора. Также, чтобы мужчины засыпали женщин комплиментами.
    Семён возразил:
    - Дамы, простите! Моё мнение идёт вразрез с вашим, Камилла: если мужчина говорит женщине комплименты, он непроизвольно указывает на её возраст.
    Камилла испытала сверхъестественный позыв подискутировать и вступила в полемику.
    - Семён, из ваших слов напрашивается вывод: молоденьким женщинам комплименты не нужны в силу их природной привлекательности и красоты, а женщину в возрасте они, комплименты, - унижают?
    Ответ Семёна остался невысказанным. Алисия Пьеровна повысила голос:
    - Брэк, Камилла и Семён! Время для жарких споров ещё отыщется. Мы, дорогая сестрица, здесь по другому поводу.
    Камилла с непринуждённостью сменила маску философа на промежуточно-нейтральную.
    - Вот так всегда, стоит увлечься – забываешь обо всём. Слушаю, Лиса. По телефону ты нагнала туману.
    Алисия Пьеровна со значением посмотрела на Семёна.
    - Нам с сестрой нужно пошушукаться наедине.
    Камилла подыграла сестре.
    - Бог мой, забыла, когда практиковала французский. Семён, поскучаете немножко без нас?
    Семён согласился.
    - Отчего же не поскучать вдали от городской суеты.      
    Камилла продолжила:
    - Пока мы посекретничаем, вы можете сходить к Каменке и даже искупнуться, река неширока и неглубока, кое-где по грудь взрослому высокому мужчине. Акинфий облагородил для отдыха местечка. Заодно, оцените.
    - Твой муж на все руки мастер, - похвалила Алисия Пьеровна.
    - Золото – не человек, - улыбнулась Камилла, было непонятно, правду говорит или шутит. – Ступайте же, Семён. Увидьте сами все преимущества.
    По мере удаления сестёр, ветер доносил до Семёна французское воркование женщин и короткими мягкими волнами растворяющийся в воздухе аромат французских духов. Мысленно пред взором Семёна возник размытый туманом Булонский лес, послышалась песня журчащего лесного родника, увидел Семён раскинувшиеся перед ним просторные лавандовые поля Прованса и услышал торжественное молчание волн Сены, важно несущей свои исторические воды.
    Проследив за сёстрами, пока они скрылись за поворотом в сад, Семён решил воспользоваться советом хозяйки и прогуляться на Каменку. Заодно справить малую нужду где-нибудь в кустарнике. Он постеснялся поинтересоваться у Камиллы, где находится туалет.
    Речная прохлада невидимым фронтиром рассекала территорию между душным садом и говорливой Каменкой, чей живой и звонкий голосок слышен был и вдали от неё.
    Камыши кричали наперебой, приветствуя мужчину, трясли высокими стеблями, восторженно аплодировали длинными тёмно-зелёными листьями, развернувшимися рёбрами к встречному слабому ветерку.
    Росшие почти из воды ивы сонно и вяло встряхнули тонкими, гибкими ветвями, сбросили с листьев россыпи хрустальных капель, заигравших на солнце яркими лучиками света, и снова погрузились в дремотно-душные размышления, погрузившись во вселенскую задумчивость.   
    Через неширокий зелёный луг с головками полевых цветов, с интересом следящих за человеком, Семён вышел, ступая рядом с нитью тропинки, оставшимся отрезком от клубка Ариадны, к реке. Увидел скамейку из деревянных реек. Она пряталась в гроте из сплетённых ракушкой стеблей тальника. Мелкое плетение ветвей. Мягкая тень. Лёгкая прохлада от воды. Солнечные пляшущие блики. Всё настраивало на звучание душевных струн в унисон с природой. Зов усилился. Оглядевшись, Семён шагнул за грот в кустарник.
    От слабого толчка в спину он едва не упал. Пошатнувшись, обернулся. Увидел в странном пыльном костюме мужчину лет тридцати. Рыжие сальные волосы всклокочены. «Ну, ты нашёл где!» - крикнул рыжий. Глаза его горели огнем задора. «Тут такое творится, а он решил стены помочить!» - сказал и рассмеялся.
- «Что творится?» - спросил Семён, с удивлением заметив, что говорит по-французски и понимает речь рыжего. Рыжие окинул Семёна быстрым взглядом. «Что-то подозрительный наряд у тебя». – «Так я с юга», - нашёлся Семён. – «Тогда понятно, гражданин», - потеплел взгляд рыжего. Он как-то взъерошено осмотрелся. – «Что тут творится?» - Переспросил Семён. Рыжий схватил его за плечи и встряхнул: «Мы свободны, гражданин! Свобода, Равенство, Братство! Долой тиранию! Короля на гильотину! Ты закончил? Айда со мной!» - «Куда?» - «Штурмовать Бастилию!» - воскликнул радостно рыжий и побежал, выкрикивая на ходу: «Свобода! Равенство! Братство!»
    Семён не успел застегнуть замок. Сзади раздался печатный строевой шаг солдатских сапог по булыжной мостовой. Холод разлился по спину. На деревянных ногах Семён развернулся и замер: всю ширину узкой улочки занимали две шеренги правительственных войск. Впереди шёл офицер со шпагой наголо. Он что-то скомандовал. Строй остановился. Первая шеренга солдат присела на колено. Вторая осталась стоять. Новый приказ и шеренги ощетинились штыками. Резкий крик: «Приготовсь! Цельсь!» воздух напряжённо завибрировал и Семёну передалась дрожь. «По врагам монархии… Пли!» Слаженный залп. Звук выстрелов заметался между каменных стен. Улица утонула в пороховом дыму. Рой крупных, с жёлудь, свинцовых пуль стремительно летел, рассекая воздух на ленты. Защищаясь, Семён выбросил вперёд руки и зажмурился крепко. Прошла минута, другая. Он открыл глаза. Встретив невидимое препятствие, пули остановились, хищно скаля острые зубы и жужжа по пчелиному.

                7. КУПАНИЕ В РЕКЕ

    - Шмели, они такие, - раздалось сзади, - надысь один так врезал в глаз, думал, лишусь его и едва не чертыхнулся в кювет. Синяк уже проходит.
    Семён открыл глаза. В двух метрах стоит Акинфий с матерчатым свитком подмышкой.
    - Да-да, истинная правда.
    - Надо перекреститься для убедительности, - сказал Семён.
    Акинфий скупо улыбнулся.
    - Надо будет – перекрестимся.
    - Пока гром не грянет, - вставил Семён.
    - Дык, оно же и так, и так, всяко верно.
    Притаптывая, влага просилась наружу, Семён поинтересовался:
    - К чему эти анахронизмы – надысь, дык, всяко?
    Акинфий развернул свёрток – оказалось большое махровое полотенце, почти простыня.
    - Мадам, - он с удовольствием сделал упор на слово и сыграл левой бровью лукаво: - Камилла велела.
    - Для чего? Для антуража?
    Акинфий загадочно улыбнулся, пряча глаза в густых ресницах:
    - Велела – исполняю.
    Семён немного раздражился, терпеть невмоготу и начать при постороннем не мог, как взять и отойти.
    - Вы же муж и жена, нельзя ли как-то…
    - Значит, нельзя.
    Семён, скрывая раздражение:
    - Алисия Пьеровна объяснила…
    Акинфий цокнул языком и восхищённо произнёс:
    - Алиска!.. Та ещё баба… С шурупами, понимаешь где…
    Картуз и снятая через голову косоворотка аккуратно легли на траву. Акинфий размялся, помахав руками и пару раз повернувшись торсом.
    - Зачем это… средневековье… - Семён откровенно начинал злиться.
    - Да ты отлей, не стесняйся, злость вся и уйдёт. Али стесняешься?
    Семён отрицательно покрутил головой.
    - Справляй нужду. Люди мы свойские. Ай! – Акинфий махнул лапищей, отгоняя надоедливую муху, крутившуюся около него с постоянством, присущим двукрылым инсектам. – Урина имеет одно гнусное свойство… Да ты погляди, лярва, прицепилась! – Акинфий махнул вокруг себя полотенцем.
    - Какое свойство? – не для расширения границ познания поинтересовался Семён, ему с каждой каплей влаги, покидающей организм становилось легче и возвращалось прежнее добродушное расположение, на этот раз близкое к опьяняющей эйфории.
    - Такое! – Акинфий выпучил смешно глаза и указательный перст воткнул в небо: - Скопившись, в самый неподходящий момент запроситься наружу, срывая стремительным напором на кранике резьбу.
    Мужчины рассмеялись.
    - Это тоже мадам Камилла говорила, - с некоторой подначкой спросил Семён, успокаиваясь.
    - Нет, - прерывисто дыша сказал Акинфий. – Собственные наблюдения.
    Семён спросил, чувствуя, смех снова вырвется наружу:
    - Никак, научные?
    Смех снова разобрал мужчин.
    - Освежимся? – спросил Акинфий, кивая на реку. Сбросил штаны, сапоги и с разбегу плюхнулся в воду. Куча брызг разлетелась, оставляя на поверхности быстро исчезающие круги.
     Семён поспешно снял одежду. Попрыгал и бросился в прохладную воду с головой. Дыхание перехватило. Его потянуло вниз, дно оказалось глубже предполагаемого. Подняв голову, он увидел: прозрачная вода резко потемнела. Скосив глаз, едва сдержал крик: из прозрачно-зелёной мути длинные тонкие ужасные изумрудно-просвечивающиеся руки с вытянутыми длинным пальцами с отросшими ногтями тянулись к нему со всех сторон. Липкое, чувствующееся в воде прикосновение вызвало приступ паники. Семён начал отбиваться от рук. Следующее почти парализовало его: вытянутые, цвета рук лица, показались совершенно неожиданно из той же мути, неестественно большие головы, с выпученными глазами и высунутыми языками качались на длинных, как змеи, извивающихся шеях. Глаза гипнотизировали. Безгубые рты раскрывались безмолвно. Из глоток вырывались мелкие пузырьки воздуха, в которых явно виднелись мальки, головастики и мелкий донный мусор в облачках белесоватой гнили.

                8. СЕРДЕЧНАЯ ДОБРОТА

    - Mon Dieu, Семён! – вскрикнула Алисия Пьеровна, увидев запыхавшегося мужчину с всклокоченными волосами и диким, пугающим взглядом.
    - Кикушка, что там у вас случилось? – встретила вопросом Камилла своего мужа, едва поспевшего за Семёном.
    Акинфий развёл руки, пожимая плечами и восстанавливая дыхание. Внимание женщин и Акинфия сосредоточилось на Семёне: его поведение выходило за рамки приличий, он сел на землю, уткнулся лицом в коленки и обхватил голову перекрещенными пальцами рук. Вся его фигура выглядела испуганно и тело била лёгкая дрожь.
    - Семён, такое ощущение, за вами водяной с русалками гнались, - попыталась пошутить Алисия Пьеровна.
    - Может ты объяснишь? – упёрлась взглядом в мужа Камилла.
    Акинфий глубоко вздохнул.
    - Собрался, было, я нырнуть, - начал он объяснение, - смотрю, Семён тоже начал снимать рубашку. Решил обождать, чтобы вместе окунуться, да не стерпел. Только ступил в воду, слышу крик. Оглянулся: Семён изменился в лице, глаза выпучены, ртом воздух хватает, будто ему того не хватает, потом замахал руками. Начал неразборчиво кричать. Ну… Затем припустил сюда. Я за ним.
    - Всего-то? – спросила Камилла.
    - Нет, - усмехнулся в бороду Акинфий, - забыл одеться.
    - Что с ним происходит, господи! – Алисия Пьеровна смотрела на Семёна, прижав ладони к лицу.
    Изменения в госте Алисии Пьеровны заставило всех немного понервничать. Семён сидя на земле, начал раскачиваться из стороны в сторону. Алисия Пьеровна дотронулась кончиками пальцев плеча Семёна:
    - Семён Янович, миленький, с вами…
    Она не смогла договорить, ком в горле проглотил все слова, и она всхлипнула. Семён поднял лицо, на котором не осталось следа прежних переживаний. Улыбнулся. Побарабанил, массируя, пальцами по щекам, пробежался подушечками пальцев по лбу и макушке.
    - Не знаю, что со мной произошло… Но сейчас я в полном порядке. Честно, мне полегчало. Ей, богу!
    Алисия Пьеровна улыбнулась в ответ на улыбку гостя.
    - Всё же как-нибудь поделитесь с нами… Увидите, будет ещё лучше…
    Семён ответил сразу же:
    - Думаю, спонтанная внутренняя тревога. Она прошла. Благополучно. Кажется.
    Казалось, такой ответ, немного научный, мог успокоить и развеять пепел прежнего беспокойства. Наоборот, у всех осталось ощущение, что Семён так ловко от них отговорился, дабы не вступать в длинные объяснения.
    - Не лгу, всё в порядке, - пришлось ему заверить всех снова, затем он встал, отряхнул брюки и добавил: - Панические тревоги непонятной природы.
    - Ого, Семён, как вы точно диагностировали своё состояние, - то ли похвалила, то ли с каким-то сюрпризом произнесла Алисия Пьеровна, хотя реакция на слова мужчины отразились на её лице.
    По заросшему лицу Акинфия трудно было определить его отношение, растительность на лице маскировала мимику. Камилла же не удовлетворилась ответом. Она чувствовала, мужчина что-то скрывает и как опытный врач-психиатр оказалась права: Семён открыл не всю правду. Он не поделился ею вполне обоснованно из-за страха не быть понятым верно, потому что его два раза посетили видения после слов о том в беседе с Алисией Пьеровной, что он хочет арендовать дом у кладбища. А Камилла, как врач, могла это расценить по-своему, с профессиональной точки зрения.
    - Ну, что же, раз всё в порядке, - Камилла решила не раскручивать тему происшедшего, - тогда прошу к столу. Мужчинам, - она сделала акцент, - следует оправиться. – Посмотрела, смеясь на мужа: - Одно дело русалок трусами смешить, другое – сидеть за столом.
    Тонкие рейки беседки переплелись со стеблями винограда, покрытыми крупными светло-зелёными листьями. Ветерок игрался с листьями, отчего создавалась иллюзия соперничества света и тени, одни догоняли других, затем – наоборот, скользя по столу, чайным приборам, посуде и украшая пол непрочным рисунком.
    Вопреки старым устоявшимся домашним традициям и салонно-домостроевским привычкам, во время чаепития на сей раз не велись высокопарно-великосветская болтовня и не скрещивались копья в напыщенно-интеллектуальных спорах, в тени беседки сохранялась трогательно-интимная атмосфера доброжелательства и доверчивости. Над сидящими за круглым столом нежно мерцал загадочно-мистически флёр некоей сокровенной тайны.
    - Пора прервать наше прекрасное красноречивое молчание. С общего согласия эту почётную обязанность возлагаю на свои хрупкие плечи, - допив чай и беззвучно поставив чашку на блюдце, сказала Камилла. – Против и воздержавшихся нет? – она, не шелохнувшись, одними глазами обвела сидящих. – Чудесно! Итак, Семён, моя s;urette38(Семён понял, вставлять французские слова в русскую речь, это у них семейное и не особо удивился.) поведала мне во всех подробностях вашу просьбу.
    Несколько скоропалительно Семён спросил:
    - Моя просьба… Это невозможно?
    Камилла мило улыбнулась. Алисия Пьеровна умело спрятала усмешку в ладони, отреагировав так на бестактность своего гостя. Акинфий хмыкнул и налил себе чаю.
    - Напротив, l'impossible r;side dans le possible, - сказала Камилла и повторила по-русски: - Невозможное кроется в возможном.
    - Красиво! – похвалил Семён, - немного по-философски усложнено. Мне хочется определённой ясности.
    - Ясности?! – притворно переспросила Камилла, изящно изогнув красивые соболя бровей.
    - Камилла, - вмешалась сестра, - просто расскажи то, что и мне. Затягивание кажется мне не совсем кошерным.
    - Точь-в-точь или с вариациями?
    - Как хочешь.
    - прекрасно! Рассказываю, - лёгкое облачко недовольства посетившее лицо Камиллы улетучилось. С рассказом всё же не спешила. Внимательным взглядом отмечая едва различимую мимику сестры и гостя.
    - Семён, не надо так, - попросила она.
    - Что именно?

38 сестрица.

    - Не нужно смотреть с огорчительной обиженностью и нескрываемым состраданием.
    Семён возразил:
    - Но… Как вы…
    Камилла продолжила:
    - Не страдайте понапрасну. И не унывайте. Молодости это непростительно. Это, во-первых.
    Семён не сдержался, чем вызвал неодобрение во взгляде Алисии Пьеровны:
    - А во-вторых?
    - Всё то вам нужно бежать впереди паровоза.
    Акинфий засмеялся и деланным грудным голосом, будто из бочки, пробасил:
    - В жёлтой майке без трусов.
    Немного вульгарная шутка разрядила атмосферу, полную невидимых электрических разрядов. Женщины и мужчины рассмеялись.
    - А во-вторых, Семён…
    Сильный звук взрыва пронёсся над землёй, будто поблизости разорвался сильной мощи снаряд или бомба. Почва содрогнулась. Подпрыгнули сидевшие на стульях хозяева и гости. Зазвенела жалобно посуда, задребезжали раздражённо чайные ложечки. Со свода беседки слетели, сорванные встряской воздуха листья, покрыв зелёным сукном тарелки, чашки, украсив своей зыбкой красотой последствия чудовищного происшествия.
    - Фашистские подарки, - серьёзно произнёс Акинфий, блеснув зло глазами. – Сильно тут они лютовали, немчура с румынами, во время наступления. Бежали от советских солдат только пятки сверкали. Оставшиеся боеприпасы надёжно схоронили. Недавно во время пахоты на поле обнаружили. Как они не взорвались, не понятно. Вызвали сапёров из воинской части в Д***. Они приехали, осмотрели. Решили пригласить на помощь коллег из Р***-на-Д***. Сообща произвели тщательный осмотр и решили ликвидировать на месте находки. Так как при перевозке в заброшенный карьер могла произойти произвольная детонация.
    - Далеко обнаружили? – спросил Семён.
    - Километров пять в поле, сколько помню, после военного восстановления всегда пшеницу сеяли. В этом году решили дать землице отдохнуть.
    Новый взрыв менее сильный, снова вызвал бурю, всколыхнул воздух. Вибрации передались по земле. Вдалеке закудахтали куры. Замычали коровы. Птицы сорвались с веток, взлетели, сбились в стаи и кружили высоко в небе.
    - Второе захоронение сапёры нашли позже. Надеюсь, больше никаких приветов из военного прошлого нас больше не потревожат.
    Немного помолчали.
    - Пора вернуться к прерванному разговору, - сказал Акинфий.
    Находясь под впечатлением от взрывов и последствий, Камилла ответила, помедлив и спокойным голосом произнесла:
    - Во-вторых, Семён… Достойно удивления желание жить в пустующем доме у кладбища. Это, без ехидства, похвально. Говорит за вас с лучшей стороны и вызывает восхищение. В то же время не покидает двойственное ощущение недосказанности и конкретики. Её хочу услышать от вас. Отсюда возникает закономерный вопрос: чего в вашем желании больше, неоправданной глупости, бравады и смелости? Или это, так сказать, отрыжка инфантилизма разогревает геройство, или жгучая жажда пощекотать нервишки на убывающей волне юношеского максимализма. Если второе, то испытать нервы на прочность можно иначе. Способов много, желание есть. Почему бы не отправиться в горы, штурмовать опасные горные склоны, взбираясь по непроторенным тропам без альпинистского снаряжения и запасов питания. Или взять да нырнуть в омут во время половодья, когда река кишит льдинами и вырванными из берегов стволами деревьев, и корнями. Да мало ли… Что вами руководит, Семён?
    Рвались заготовленные заранее слова, что такие мрачные места всегда притягательны для человека своим мистическим содержанием. Ответить, мол, просто хочу – детский лепет. В то же время произнесённые женщиной слова не поколебали уверенности от задуманного, и Семён промолчал.
    Акинфий продолжал цедить чай с сушками, наливая понемногу горячий напиток в блюдце и делая маленькие глотки, щуря от блаженства глаза. Всем видом он говорил, что ему далеки любые сумасбродные затеи.
    Вслед за сестрой заговорила Алисия Пьеровна. Она решила внести свою лепту в нужное дело, искренне считая себя обязанной.
    - Хочу заметить, это не кошерно, и то же самое пыталась донести и я, - Алисия Пьеровна переводила взгляд то на сестру, то на Семёна. – Но, налицо признаки бедствия, не поддающегося лечению, кроме времени. Все прихоти, возникающие в голове современного человека, подверженного тлетворному влиянию урбанизации. Это можно охарактеризовать как la folie typique des citadins39. Они устали от пресной ежедневной рутины, им надоела изнуряющая, отупляющая пустота и безликость однообразия городских лабиринтов. И вот, выход находят в возвращении к origines populaires40, происходящим из седой древности человеческого рода. При этом большинство простодушно считает, для этого достаточно пару раз выехать за город на зелёную полянку, принять сомнительное участие в каком-нибудь псевдо-этническом фестивале с ритуалами-ново-делами, покрутиться в хороводе, попрыгать через костёр вечером, пожарить потом шашлыки, попеть под гитару якобы стародавние песни, ночью sous la lune41 искупаться на речной отмели либо окунуться в озерцо с лилиями, шарахаясь и трясясь от страха от шума камышей и шепота природы. После всего, считать, что они снова вернулись к истокам, испили родниковой чистой водицы, ставши, как некогда встарь, les sauvages civilis;s42.
    От обилия слов, запутанных смыслов и неясных образов у Семёна голова шла кругом. Глаза начали слипаться, будто его вводили в лёгкий транс. Внутри, откуда-то из беспросветных глубин подсознания медленно поднималась волна

39 типичное безумие горожан.
40 народным истокам.
41 при луне.
42 цивилизованными дикарями.
медитативного упокоения. В благодатный мир яви вернул металлически-жёсткий голос Камиллы:
    - S;urette, думаю, нашему другу не нужны ни наши, ни чьи-либо ещё наставления. Семён!
    Семён вздрогнул и поморгал глазами.
    - Желание человека – свято, - Камилла говорила, будто читала лекцию. – Пусть оно иногда идёт вразрез с общими догмами и устоями. Не будем и мы зря тратить силы и убеждать нашего друга в обратном.
    Семён готов был поклясться. Минуту назад руки Камиллы игрались непринуждённо с чайной ложечкой и пустой чашкой, вертя их с проворством жонглёра. Сейчас она через стол протянула руку, держа брелок из какого-то светлого металла с тиснением пальцами, связку из трёх позвякивающих ключей.
    - Держите, Семён! Берите, не бойтесь! Пользуйтесь моей сговорчивостью и пусть пребудет с вами моя сердечная доброта!
 
                9. SALVE, PATRIA MEA OBLITUS VICUS

    Как только Семён пересёк на старом, ровеснике его отца, вполне пригодном для эксплуатации велосипеде «Минск» гипотетическую границу между городом К*** и хутором В***, с неба зарядил частый, мелкий, освежающий летний дождик. Стоявшая последние дни африканская жара сдулась воздушным шариком, свистя выходящими резко струями. В посвежевшем воздухе повис петрикор, незабываемый землистый запах, смешанный с ароматами молоденькой зелёной травы и гнилых зарослей репейника и разросшихся кустов бузины, преющих в невысыхающих сырых низинах вдоль левой стороны обочины, если ехать из города на хутор.
     Не успев разогнаться, Семён затормозил. Спешился. Развернул двухколёсного коня поперёк дороги, на ней и в прежние благополучные годы не отмечалось интенсивное движение транспорта. Поднял лицо к небу и, судорожно, носом, расширенными ноздрями втягивал сырой воздух мелкими порциями, будто дегустировал редкий выдержанный в обожжённых дубовых бочках спиртовой напиток.
    Разбиваясь о лицо, капли тонкими струйками, извиваясь, стекали за шиворот, вызывая приятную дрожь, и проворно скользили под рубашку на грудь.
    В состоянии перманентного блаженства вспомнилась Алисия Пьеровна, советовавшая погодить с поездкой, дескать, два-три часа большой роли не сыграют и хутор никуда не переместится в пространстве и не к чему напрасно мокнуть.
    Семён не соглашался. Но с терпением выпивал очередную чашку чаю, в то время, как любезная хозяйка не желая отпускать гостя, задерживала его по любому надуманному предлогу. «Представьте себе, Семён, - заявляла она, - есть удивительная народная примета: если перед задуманным делом пошёл дождь, дело сладится. Раз так, посидите, s'il vous pla;t, ещё немного. В конце концов, это не кошерно, вот так вот взять и уехать, не попрощавшись!»
    Семён отнекиваться не решился, также, как и сообщить о том примете, что ему в детстве обе бабушки рассказали о ней и многих других пословицах и приметах, на кои их память была очень богата. Выражение нескрываемой грусти на лице женщины сдержало его от этого шага ещё и по той причине, что не позволяло воспитание так поступить с женщиной.
    Надёжно принайтовав сумку с вещами к багажнику, Семён тёплыми словами поблагодарил хозяйку за радушие и гостеприимство. Сообщил о скором приезде племянницы с подругой.
    На быстром металлическом коне Семён отчалил от одной гавани, чтобы, совершивши небольшой круиз, бросить якорь в другой.
    К своему счастью Семён не мог видеть, с какой нежностью Алисия Пьеровна смотрела ему вслед через слёзы, с какой надеждой крестила его уменьшающуюся фигуру, не отчаявшись на его возвращение. Проводив гостя, Алисия Пьеровна вернулась в дом и уселась успокаивать нервы проверенным способом: чтением бессмертного романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери».
    Взору Семёна предстала убегающая вниз дорога. Через мелкую морось хутор казался более очаровательным. В зелёной массе лиственных крон фруктовых и декоративных деревьев серые пятна шиферной кровли гармонично вписывались и не нарушали природной гармонии и не отражались убийственно на фоне ландшафта.
    Ознакомительный прошлогодний визит на хутор оставил у Семёна тягостное впечатление: руинированные дома, будто в недавней давности здесь произошла природная катастрофа, чередовались с жилыми строениями, что наводило на мысль о выборности катаклизма, в них жили те редкие «оловянные солдатики», предпочитающие жизнь на свежем воздухе в просторном доме жилью в многоэтажных зданиях, в домах, доставшихся им в наследство от родителей.
    Словно крылья выросли у Семёна спиной, когда он полетел вниз по дороге, полностью отдавшись возраставшей скорости. Что-то радостное звонко пело в душе. По сторонам мелькали зеленеющими всходами поля и длинные тёмные мрачные ленты лесопосадок укатывались за горизонт, растворяясь в дождливом небе.
    К пению души присоединились велосипедные покрышки, в своём увлеченном пении они уходили или в высокий, или в низкий тембр. Соединившись в сверкающий круг, спицы, словно дирижёрские палочки руководили импровизированным вокалом. От нарастающего крещендо темпа движения, от этой освободившейся от некого гнёта стремительности, от быстроты лёгкого хода росло и принимало сверхъестественные формы опьянение этим невероятным волшебством.
    Когда велосипед, проехав метров сто по инерции начал останавливаться, Семён ловко соскочил со своего верного металлического Инцитатоса. Пошёл, разминая ноги, держа руль свободной рукой. Дождь прекратился. Судя по интенсивности мрачного окраса туч – ненадолго. Усилился ветер. Когда Семён ехал с пригорка, ветер бил в лицо и лохматил волосы, массировал щёки скользящими движениями. Сейчас он подталкивал в спину с ненавязчивым упорством, подгоняя к конечной цели.
    Хутор приближался медленно. Росли в размере первые жилые одноэтажные дома, поблёскивая мокрыми стёклами по обе стороны от дороги. Также налево и направо уходили серыми рукавами грунтовые дороги меж полей. Идущая налево упиралась боковым ответвлением с пологим съездом в опрокинутые ворота, казавшиеся издали ужасными крыльями титанического, огромного летательного механизма, побитого, словно меховая доха молью, ветром, временем, дождями и ржой, базу колхозной МТС, на территории оной стояли в глубокой опустошённости и отрешённости остовы тракторов, комбайнов и грузовиков. По правую руку грунтовка с двумя колеями земляного цвета плавной рекой уплывала в прекрасное далёко.
    Справа крашеная серебрянкой невысокая металлическая водонапорная башня с пальцем громоотвода, грозно устремлённым в небо, – гляди, не балуй, – будто приветствуя Семёна, хлопала оторванным листом жести на шатре, аплодируя его смелости и отваге.
    Семён вскочил на велосипед. Разогнался. Неожиданно захотелось проехаться без рук, управляя велосипедом движением тела, как любил делать в детстве. Без опаски оторвал руки от руля, выпрямился, и поехал, крутя педали. Лавируя туловищем вправо-влево, когда нужно было объехать рытвину или колдобину.
    Возле автобусной остановки, собранной из бетонных плит – в прежние годы курсировал автобус три раза в день – Семён сделал очередную остановку. Пожелтевшая плитка покрывала стены, кое-где между плиток сияли проплешины. На боковой стене мозаичное панно, составленное из кусочков синего стекла и битой плитки: хутор В***, далее солнце с лучами, колхозник и колхозница держат в руках сноп пшеницы и охапку кукурузных початков, мальчик и девочка несут корзину с красными яблоками и спелыми грушами, четвёрка уверенно смотрит вперёд, не подозревая о грядущих неурядицах.
    От наплыва ощущений у Семёна увлажнились глаза.
    Здесь он раньше не жил, был всего раз, а вот почему-то грусть-тоска стальной иглой кольнула сердце и разлилось горькое чувство неопределённой вины, как будто в том, что случилось с хутором есть и его доля злого участия. Ещё он почувствовал себя блудным сыном, вернувшимся домой, помыкавшись по белу свету. Неожиданно его посетило приятное ощущение из детства, когда он утыкался лицом маме в грудь. Она гладила его по голове и шептала проникновенно тихие и добрые слова. И он, на пике нервного потрясения, услышал мамин голос: «Рано или поздно, сынок, мы всегда возвращаемся домой».
    Вытерев глаза, Семён отчего-то прошептал на латинском, учила ему младшая сестра, обучаясь в мединституте, с затаённой грустью:
    - Salve, patria mea oblitus vicus…
    Затем повторил на языке родных осин:
    - Здравствуй, забытая мною моя деревенская родина…
   
                10. НОЧЬ НА ДОНБАССЕ

    Широко разостлалась, как степи Донбасские, ночь; глубока она, как самая глубокая угольная шахта и черна, как антрацит. Звёзды сродни огонькам фонариков на касках шахтёров, сверкают на небе.
    Тиха ночь на Донбассе. Не вздрогнет ни один листок, не пошевелится ветка, не качнётся густая крона, не пробудится зверь в логове и птицы из гнезда не вспорхнёт обеспокоенно.
    В такую тихую ночь, рассказывали старики вечерами сидя на лавочках в окружении внуков, и происходят разные чудные вещи. Из размытого тёмного сумрака вдруг выйдет боец, оглянется сторожко, послушает да приложит руку ко лбу, затем знак рукой подаст. Из сумрака к нему подтянутся его товарищи, держа наготове ружья. В воинах увидит каждый своё: кто-то узнает сечевых казаков, пробирающихся кордоном к вражескому стану; кто-то рассмотрит красногвардейцев в остроконечных будёновках и распознает своего молодого деда; кто-то увидит разведгруппу, возвращающуюся из-за линии фронта, бережно неся спеленатого, как дитя, «языка».
    Полна загадок, полна волшебства, полна интригующего страха тёмная ночь.
    Те же старики сказывали, а им поведали в сызмальстве их старики, что в эти тихие ночи пробуждается всякая нечисть. Лезет изо всех схронов, дыр, щелей, выползает наружу из сырой могилы истлевший мертвяк и тогда в пронзительной тьме летают роями, будто пчёлы, над могильными холмиками зелёные огоньки упокоенных и не упокоенных душ.
    Шевелится земля. Шуршит, осыпаясь мелкими подвижными ручейками в образовавшиеся полости и пустоты. Вылетает наружу пыль сгнивших досок и подолгу висит в воздухе, заслоняя прозрачной фантастической материей лунный свет и сияние звёзд.
    Ползут искривлённые тени меж могил. Качаются деревянные кресты, скрипят. Облетают-осыпаются с них потемневшие чешуйки древесины, ветром-дождём вымытые, солнцем сожжённые. Начинают кресты изнутри пылать янтарным чистым пламенем и на этот инфернальный свет, как на негаснущий костёр алтаря слетаются отовсюду ведьмы на мётлах. Кружат на метловищах в зловещей тишине над кладбищем, и только мелкие искорки алые бегут по веточкам помела и слетают, и тают – растворяясь в полёте.
    Кружат ведьмы над кладбищем, кружат. Вверх резко уходят, поворачиваясь вокруг оси, выписывают круги-восьмёрки. Затем пикируют стремительно вниз – и тихими, бесшумными серыми молниями-призраками летят над кладбищенской землёй. Пролетают без сопротивления через кресты-надгробия, будто и нет их вовсе, остаются они целыми и невредимыми. В ужасающем молчании летят ведьмы через разросшиеся деревья ореха или акаций, не нарушая сонного спокойствия ветвей. Только вздрогнет отчего-то старый орех, пробежит дрожь от корней к кроне, всполошится листва и лист-другой в сонном безразличии опустятся в траву у комля. Или повиснет на острой колючке-игле тонкая мерцающая могильно-сиреневым светом тонкая ленточка и тотчас, едва погаснет, осыплется, разнесётся серо-изумрудной пылью и, не выйдя за пределы кладбища, припорошит сочную, зелёную траву, та сразу сникнет, пожелтеет и уснёт.
    Ещё сказывали старики, нагнетая жути выдумками, что враг человеческого рода с копытами и хвостом в тихие душные ночи принимает образ добропорядочного человека и идёт по хуторам. Зайдёт на хутор, подойдёт к хате, стучится в окно, тарабанит в ставни, будит хозяев ласковым голоском, просит пустить переночевать заблудившегося странника. Беда тому, кто откликнется. Беда тому, кто впустит в дом незнакомца. Беда хозяев в том, что нездешним странным наваждением зальются глаза и не увидит хозяин истинное лицо позднего гостя. Хитёр и коварен враг человеческого рода. Сном крепким сморит хозяина с хозяйкой и детьми, смертельным сном успокоит пса дворового и живность в хлеву и птицу в птичнике. И подаст затем знать своим собратьям, пустит из трубы чёрный дым с алыми подсветами. Прилетят братовья хвостатые и устроят пиршество. До самого утра, пока кочеты не пропоют зарю и не известят мир божий о том, что ночь ушла и ясный день пришёл.
    Придут соседи, встревоженные молчанием в дом. Предстанет им следующая картина: на застеленных кроватях и лавках лежат родители и дети, будто живые. Только нет огня жизни в их открытых глазах. Тела иссушены. Если кто по неосторожности из пришедших коснётся тел рукой, рассыпаются в прах, тотчас исчезающий, остаются одни белые косточки. И с живностью та же беда и с птицей в птичнике. И лежит на всём незримая печать смерти и над двором висит тонкое серое свечение. Кто увидит его, ослепнет.
    Эти и другие сказки сказывают старики тёмными душным долгими летними вечерами. Слушают внуки, рты разинув, боясь пошевелиться. И кажется, будто за спиной у того или иного мальца или дивчиноньки спрятался враг человеческий, притворился кустом бузины, или ведьма сидит на метле и наводит мороки. 

                11. ДОМ У КЛАДБИЩА

    Немыслимый узор из дождевых капель и струй обычный сельский пейзаж преобразил в некую невообразимую неземную панораму. Размытые очертания предметов мягко перетекали одно в другое. Природные краски приобрели несвойственные им колорит и мягкость визуального восприятия. Шум дождя перестал быть таковым. Слышалась восхитительная музыка. Представлялись десятки музыкантов, перебирающие звонкие струны тонкими пальцами, извлекая чудную мелодию из волшебных инструментов. И ей, этой наполненной меланхолией мелодии починялось всё окружающее. В ритм ей, в такт звучания, гота в ноту, возвышенные звуки тешили и нежили слух. Казалось, раскати по небу гром своё недовольное рычание, прорежь молния блестящими кинжалами дождевые тучи, ничто не остановится, не изменится…
    Прилично промокнув, Семён свернул направо и, едва не упал в грязь, земля расквасилась от воды и превратилась в опасный каток, осторожно остановился и слез с велосипеда. Семёна разобрал смех, судя по погоде, счастья должно привалить, как и радости полные штаны.
    Увиденное мужчиной подтвердило слова Камиллы, описавшей, как она выразилась, скупыми и точными мазками то, что ожидало Семёна на хуторе: выкрашенные синие ворота с калиткой покрыты чешуйками отслоившейся краски, ржавая цепь с навесным амбарным замком, штакетины забора тоном темнее ворот с пущенной поверху жилкой колючей проволоки. «Пусть вас не смущает вынужденная мера защиты, - вводила в курс дела Камилла, - что? Нет, не от воров! Этих шустрых дельцов такая мелочь не остановит, прибавит азарта. Это от лисиц. Что? Конечно, в последнее десятилетие этих рыжих красавиц развелось прилично. Закон о сохранении биомассы и прочая ерундистика. Прежние хозяева помыкав горя с лисами, как-то недосчитались утром на насесте полтора десятка кур, они лежали внизу бездыханными, решили так кардинально обезопасить свою живность от посягательств любителей халявной курятинки. Помогло ли? Бог весть. Вскоре хозяева переехали на север на остров С***, ближе к Тихому океану. В доме порядок. Кроме мебели есть пыль. С ней справитесь сами. Диван, шкаф, тумбочки, кровать. Пожалуй, всё. Возьмите ключи. От ворот эти. Вход в дом свободный. Уберёте металлическую перекладину – и в добрый путь. Не смеюсь, Семён, что вы. Искатель приключений вы наш на свой афедрон».   
    Несмотря на старание сознания подкинуть ребус: найти пять отличий, Семён видел красоту дождя, слышал шепелявые утверждения о верноподданничестве, с удовольствием купал взор размытой матовости окружающего мира и охотно принимал сюрпризы природы. Нет, дело не об урожае! Семён не горел идеей самоотверженно окунуться с головой в домашнее хозяйство, заняться выращиванием овощей. Он хотел насладиться эстетической стороной сельской жизни. Понимал, пасторальные пастух и пастушка в окружении милого сельского ландшафта, стадо овечек, мельница, горы в облаках – это присуще мастеру живописи для ублажения капризных запросов заказчиков.
    Хитросплетения нравов сельских жителей интересовали Семёна постольку-поскольку. Можно рассчитывать на природное любопытство: кого, это, мол, к нам черти принесли? Активный интерес проявляется в густонаселённых поселениях. К ним наполовину опустевший хутор В*** с развалинами хат имел косвенное отношение. Соответственно, любопытство к чужаку проявят только благородные тени бывших жильцов, но на их потустороннее увлечение наведываться в гости реальность уповать не следует и не следует сбрасывать со счетов. Семёна с детства кормили всякой жутью. Со временем выработалась идиосинкразия, невосприимчивость к разным ужасным россказням с налётом мрачного нуара мистики.
    Всё же появление новичка не прошло незамеченным. Семён чувствовал пристальный взгляд, эдакое окулюсное сканирование на предмет «свой-чужой». От этого внимания просто чесалась спина и холодил клубился меж лопаток. Повертев головой, Семён не обнаружил предмета слежки. Усмехнулся, мол, зря чего нагнетать лишнее и, скосив глаза в сторону кладбища, тонувшего в мелкой ряби прозрачно-мутной кисеи тумана, едва не закричал: прямо из земли рос, увеличиваясь в размере, принимая неестественные формы огромный тёмный крест с крышей. Крест выпрямлялся медленно. Иногда, покачивался в стороны, ища равновесие. Затем замер и стал короче, утонув в земле почти на аршин нижней длинной частью. Следом из туманной кисеи вышла человеческая фигура в мокром мерцающем дождевике с капюшоном. Из мрачной пещеры капюшона изучающе-равнодушно блеснули тусклым огоньком два глаза. Семён впервые за последние недели снова ощутил прилив нездоровой заинтересованности тех, в чьё существование как материалист верил с трудом. Крутившийся вокруг голубца, - Семён вспомнил после психоэмоциональной встряски как называется такой крест, - был вполне материален. Он резко двигался. Приминал ногами траву. Равномерно взмахивал руками с зажатыми в них каким-то предметом. Что-то делал. На удивление сквозь незнакомца не просматривался кладбищенский экстерьер с могильными холмиками, крестами и пирамидками, сурово-гранитными или пафосно-мраморными надгробиями.
    Наблюдать за работой постороннего занятие увлекательное и захватывающее. Семён немного потратил времени, глядя на непонятный труд незнакомца, гадая, кто это мог быть. Затем вспомнил о своей невыполнимой миссии первопроходца горожанина в сельской местности. Потряс головой, прогоняя всякую ересь, лезущую в голову. С волос полетели брызги. Ключ легко провернулся в замочной скважине. Толстая дужка мягко вышла из тела замка. Звякнула приветственно цепь. Провисла. Скрепя петлями, исполняя торжественные гимны, не хватало колоколов для полноты ощущения, внутрь отошла калитка. Широким жестом приглашая войти и властвовать.
    Высокая трава с вкраплениями репейника, кипрея и ещё чего-то высокого гибкого и зелёного, разрастающегося без применения тяпки, роскошно чувствуя себя на дорожке, ведущей от ворот к дому. Возле крыльца красовались высокие тонкие побеги одичавшей вишни и сливы, пустившей побеги по всему двору. Малинник разросся до ужасающей непроходимости суровых лесных дебрей.
Поджав губы, Семён ступил на незнакомую территорию и некая, ранее им не испытанная сила сказала ему, слова прозвучали в голове и голос её оказался приятным и нежным: «Добро пожаловать! Проходи! Мы гостям рады!»
    Разные ощущения закрутили-завертели, будто окунулся в эмоциональный водоворот. Семён увидел дом в момент закладки фундамента. Увидел возведённые стены с потолочными перекрытиями, установленные стропила. Дом, старый, нежилой, соскучившийся по человеку, будто приглашал его познакомиться со своей историей. Приятная истома залегла в сердце. Семён остановился в двух шагах от калитки. По-новому, каким-то просветлённым чистым взглядом посмотрел на дом. Он, показалось, незаметно изменился, как человек, приосанился, подбоченился, повеселел, исчезла грустная нотка в окнах, отражающих унылый пейзаж и мрачные тучи.
    - Здравствуй, дом! – произнёс Семён несколько торжественно и поклонился, коснувшись пальцами земли.
    И снова тёплая волна некоей истосковавшейся по человеческому голосу и существу доброжелательности дохнула в лицо Семёну. Тёплой ладонью провела по лицу. Взлохматила волосы. Осторожно взяла под руку и повлекла к крыльцу.
    Планировка мало отличалась от тех зданий, в которых посчастливилось гостевать. Три ступени крыльца вели в вынесенные сени, просторные, во всю длину здания. В конце огороженная дощатой перегородкой с дверью комнатка, вроде кладовой из неё на чердак ведет широкая деревянная лестница; об этом Семён узнал на следующий день. Непосредственно из сеней открывалась за дверью достаточно просторная кухня с дровяной печью. Широкий проём без двери пропускал в зал, большую комнату с тремя окнами, выходящими на улицу. Из зала неширокая дверь открывала доступ в две проходные, два на три метра, комнаты с окнами, служили они для сна и потому имели небольшую квадратуру, подразумевая наличие кровати, узкого плательного шкапчика и комода.
    Источником тепла в холодные осенние ненастные дни и зимой являлась груба, как её называют в здешних краях, сплошная стена печи с воздуховодами, меньшая часть отапливала спальни, где в стенке находились проёмы с дверцами для очистки от сажи печи.
    Пасмурный день незаметно перерос в хмурый вечер. Дождь лить не перестал. Мелко барабанил по шиферу и писал откровенные письма о неразделённой любви косыми строчками неизвестным алфавитом. В доме чувствовалась сырость. В дровянике нашлись мелкие сухие ветки для растопки и напиленные поленья небольшого диаметра, свободно помещавшиеся в топке после розжига веток. Поколдовав с вьюшками как уверенный пользователь сих старинных приспособлений, Семён отрегулировал тягу. Через полчаса дом наполнился сухим теплом.
    Вечерять Семён уселся на кухне перед дверцей печи. Через щели на него и на стены падали танцующие отсветы пламени. Романтическая обстановка настраивала на определённый энигматический лад. Еда состояла из простых продуктов: ржаной хлеб, сало, зелёный лук и банка шпрот. Покопавшись в сумке, Семён выставил на табурет плоскую бутылку безалкогольной водки пятидесятисемиградусной крепости «Шахтёрская Особая». Выпуск наладили на ЛВК в Д*** год назад и качество продукции не нарушилось ни на йоту.
    Семён уселся на низкую скамеечку, взятую в сарае, где копилась мебель с прошлого века, вышедшая из моды или из-за ненадобности унесённая на хранение. Налил в рюмку водки. И задумался. Взор его следил за танцем огоньков, скачущих по поленьям, аки горные козлы по крутым склонам гор.
    От неясных, запутанных размышлений прервал резкий сук в окно.
    - Кто там шалит, - сказал вслух Семён, подошёл к окну и посмотрел на улицу. Ветка дерева не могла стучать, деревья растут далеко. Сосед? Вряд ли, уже стучался в дверь. Птица с весточкой? В вещих воронов Семён верил с тем же здоровым скептицизмом, как и в то, что Марсе могут яблони цвести. Дождливый мрак. Шум дождя. Ночь. Совсем не тихая и месячная, как поётся в народной песне. Только он отошёл от окна, новый стук распорол комнату. Стекло недовольно заскрипело. Развернувшись на пятках, Семён успел заметить размытое бледно-жёлтое пятно, удаляющееся к воротам.
    Вздохнув медленно, Семён медленно произнёс:
    - Померещится же всякая бздура! Отдых! Нужен срочно отдых!
    Последние слова он прокричал, чтобы как-то избавиться от неприятного ощущения, возникшего после увиденного за окном.
    - Подкрепиться – и спать! Решено!
    Полрюмки водки Семён плеснул в открытую топку. Пламя радостно вспыхнуло. Поблагодарило за подношение. Горячий жар приятно ожёг лицо. Затем Семён обошёл все комнаты и в каждой плеснул водки на подоконник. Угостил дом и его хозяина. Пламя в печи ровно горело. В дымоходе слышался ровный гул, будто недалеко набирал высоту тяжёлый реактивный самолёт.
    Не спеша поев, Семён постелил в зале на диване. Разложил взятое чистое бельё и окунулся в сон, едва голова коснулась подушки.

                ***
    Неизвестный источник света разгонял сумрак в тоннеле. Земляной пол гасил звуки шагов. Дышалось легко. Откуда-то долетали порывы ветра с тонким свистом. Как ни присматривался Семён, определить визуально и контактно рукой, прикоснувшись ладонью к стене определить не мог. Материал сразу был похож и на кирпич, на доски, на грунт. Шёл Семён давно. Поначалу считал шаги. Сбился. Начинать заново смысла не было. Как он оказался в тоннеле, тоже не мог уверенно объяснить, задайся таким вопросом. Он открыл глаза уже двигаясь в тоннеле. Служившие верой и правдой наручные часы показывали чудеса измерительной эквилибристики: секундная стрелка активно отсчитывала свои мгновения двигаясь в ретроградном направлении; минутная передвигалась скачками, прыгая с цифры пять на десять и так далее; часовая застыла на цифре двенадцать.
     Он шёл по тоннелю без страха. Без волнения. Спокойный, аки сытый лев. Наверняка, не такое состояние было у Аладдина, когда он вошёл в пещеру, мучимый осторожностью, неизвестностью и беспокойством. Единственное желание – остановиться и повернуть назад, вызывало чужое место, сводчатый потолок, свет… Семён этого не делал. Не было уверенности, что вернётся в исходную точку. Но и её он тоже не помнил. Ожидание чего-то неопределённого, наполненного ужасом и трепетом от неизведанного отсутствовало. Воздух сухой. Ни сырости. Ни плесени. В меру светло, хотя было интересно узнать, как выглядит источник света. Идёт ли он всё время прямо или поворачивает, или что ещё хуже, двигается по кругу, непонятно. Иногда появлялось ощущение поворота, но физически никак не влияло на движение. Неожиданно возрос приток воздуха. Появились ароматы, свойственные поверхности где-нибудь на лугу, почувствовались запахи полевых цветов, умытых утренней росой и свежего сена.
    Внезапно раздалось приятное мелодичное позвякивание сродни бубенцам. Это заставило ускорить шаг. Из тоннеля Семён вышел в большое купольное помещение, светлое и пустое. Прямо в воздухе посреди рукотворной пещеры невысоко над землёй висело ожерелье из пяти овальных бусин величиной с грецкий орех с впаянными внутрь неизвестными предметами на тонкой белой крученой нити.      
         
                12. ПОЛИНА

    Насладиться покоем и тишиной утра помешало чьё-то грубое вторжение в пространство волшебного сна, навеянного впечатлениями от переезда и свежестью сельского воздуха, пропитанного эманациями здорового отношения к всем проявлениям жизни. Щурясь, Семён рассмотрел сидящую в ногах возле дивана на низенькой скамеечке светловолосую девушку в простеньком в ситцевом сарафане с бретельками на плечах коньячно-соломенного цвета. На её сдвинутых коленях, - ступни врозь, - лежала книга, раскрытая посередине. Девушка читала негромко вслух:
    - Грустная, пылающая слезами песня, точно мёд разлитая в густом, ароматном, вечернем воздухе, неподвижном, будто взбитый тщательно творожный мусс. Легко и широко, перекатами, льётся прекрасная мелодия, зажигая на быстро темнеющем небе светлячки звёзд. Слов песни не разобрать. Да оно и ни к чему. Всё, что необходимо в этот поздний июньский вечер сердцу, соединилось в печальной природной гармонии музыки, слов и магии впечатлений от колдовства окружающего мира.
     Девушка остановилась. Подняла лицо. Семён увидел приятные взору плавные линии лица. Девушка улыбнулась. Сверкнул ослепительный верхний ряд зубов. Глядя на лицо, Семён заметил одну особенность девушки – гетерохронию: серый лукавый левый зрачок и серьёзный янтарного цвета правый.
    - Разбудила? – поинтересовалась незнакомка и следом как-то облегчённо выдохнула, мол, сделала дело, можно дальше делать смело.
    Семён от неожиданности что-то такое вполне невразумительное промычал от лёгкой смущённости, гостей он не ждал, тем более в такой ранний час.
    - Понимаю, - двинув бровями, продолжила девушка. – Я-то почему пришла: смотрю, новый сосед появился. Молодой. Симпатичный. Интересный, - здесь она хихикнула по-детски. – Сразу видно – городской. Всё у него по двору неуклюже получается. День проходит, второй, неделя. Никак не хочет сосед знакомиться, зайти на чай к соседям. (Услыхав про неделю своего пребывания на хуторе, Семён внутренне сжался: сколько же он проспал?) Выпала свободная минутка, дай, думаю, сама напрошусь. Знаю, ещё отец говорил, - незнакомка снова подняла брови и закатила глаза, произнесла немного грудным голосом под бас: - Незваный гость хуже татарина. Почему – хуже? Потому, что татарин? А если – званый? Лучше? Да? Неразбериха какая-то! Ты не отвечай, - разрешила девушка и выпрямила спину; Семёну бросилась в глаза ладная фигурка, приятные окружности персей, лёгкость, даже некая воздушность во всём девичьем облике, - это я сама с собой рассуждаю. Скукотища тут у нас первобытная. Заняться нечем, вот и ищешь сам развлечения. Управишься с делами и не знаешь, как скоротать время. Книги на сто рядов перечитаны. Журналы до дыр просмотрены. В настольные игры никто со мной играть не хочет. Знаешь почему? Всех побеждаю! Правда, я умница? – прищурясь, девушка пристально посмотрела на Семёна, от чего ему стало не по себе. – Вот и отец говорит: ума не приложу, в кого моя дочь младшенькая мом пошла. Семья наша большая. Младшей была недолго. После меня мама принесла из… - произнесённое слово после «из» Семён не разобрал, догадался, нечто сродни роддому, не имеющее к нему отношения, - … ещё двух сестрёнок-близняшек и братишку. У наших так всегда: либо дочери попарно рождаются, либо парни. – Девушка левым локтем удерживала раскрытую книгу на коленях, правой отчаянно жестикулировала. – Хочешь, угадаю, чем занимаешься? Не думай, - протянула она, вогнав голос в грудь, - я не колдунья. Нам запрещено ворожить и пускать в дом гадающего по полёту птиц или по остаткам напитков. Отец объясняет так: стоит раз потревожить тёмные силы – беды не оберёшься. Лучше жить, - его слова, - днём насущным. Прошлое – удел оставшихся в нём. Грядущее скрыто во мраке; утверждающие, что могут в него заглянуть лгуны бессовестные. Дурят доверчивых. Мы никого не дурим: ни своих, ни чужих, но они сами к нам не ходят да мы особо не печалуемся. Мне вот, - блеснул живо и хитро левый серый глаз, - допустим, жуть как интересно, что будет через час или два. Не-ет, - незнакомка так повела рукой, махнула ею и заодно поправила волосы, - впрочем, что случится через час-другой и так узнаю. Я права? – теперь правый янтарного цвета просто-таки бурил Семёна, пытаясь докопаться до истины. – Права, конечно. Этим я сама себя успокаиваю. И есть для чего. Почему? – она говорила без умолку и без устали. – Потому, что повод беспокоиться всегда найдётся. Так говорит отец (Семёну тотчас вспомнились слова Ницше: Так говорил Заратустра – и он улыбнулся.). Если – нет, непременно появится. И приводит пример: идёшь ровной дорогой, путь неблизкий, всё ровно и хорошо, через какое-то … - она снова произнесла незнакомое слово, и его тоже Семён не уловил на слух, - начинается душевная маета. Не хватает чего-то. Однообразие, - говорит отец (говорит Заратустра – добавляет мысленно Семён), - навевает скуку. А когда путь пролегает по избитой дороге, где полно рытвин и ям, необъятных и непроходимых луж, когда умудряешься подвернуть ногу почти на ровном месте, вспоминаешь пожелания, пусть будет скатертью дорога, и время в пути летит быстрее. Да, хромая, - девушка умудрилась развести руки, продолжая локтем удерживать книгу, растопырив пальцы, и засмеялась, - как на арбе с одним колесом, далеко не уедешь. Но, почувствовав усталость… Ой! Я не заболтала тут тебя? – девушка незаметно перешла с обращения «вы» на «ты», изящно и просто, затем приложи5ла правую ладонь к лицу и смех, похожий на пение лесного ручейка разлетелся по комнате. – Я такая! Признаюсь! Люблю поговорить, - Семён улыбнулся, да уж, за словом в карман она не полезет. – А увлекусь… - она встряхнула головой, - пиши пропало. Никому не остановить. Мама ругает, мол, почему не меняешься, почему не прислушиваешься к желаниям других. Я ей в ответ: вся в прабабку. Не долго хмурится мама. Минута-другая и снова улыбается. Дочь я, - скажу без стеснения, - самая любимая, - Семён снова убедился, нахваливать себя одна из сторон её многогранного характера вкупе с сообразительностью. Девушка ему нравилась своей непосредственностью и естественностью; те, с которыми сводила его жизнь, публично как на подбор являли весёлость и дружелюбие напоказ, будучи скрытыми. – Даже интересно, почему ты выбрал именно эту книгу? В шкафу полно других, интереснее и увлекательнее, - что-то кольнуло Семёна в боку, насколько помнится, в комнате отсутствовала книжная мебель, но скосив взгляд, увидел узкий книжный шкаф, такой однажды повезло увидеть на выставке антикварной мебели в Д***. Наличие резьбы, ножки в виде рыб или с винтовой узор, дверцы с витражным стеклом, полки из дерева, не потерявшая изначальный вид лаковая покраска, клейма мастеров и мастерских. Много мелких деталей, характеризующих мастера и заказчика изделия. Полки шкафа радуют глаз любителя читать корешками книг. Мысль о том, что не заметить это произведение мебельного искусства просто не пришла в голову. – Ого! Какой рассказ! Нет, точно, расплавлюсь от умиления и наплыва чувство! – девушка быстро, наобум, раскрыла книгу на новом месте. – Только подумать, упасть и притвориться мёртвой! А-а-а… Вот как начинается рассказ: «Она была не только беспощадно красиво, но и безжалостно умна. Находящиеся…» - так это пропустим. Вот: «Рядом с нею все мужчины испытывали мужское бессилие и обречённость от горького ощущения, что никогда не смогут обладать этим восхитительным телом…» - ну, гиперболы опустим. А! ещё: «Даже самый умный среди мужчин, которого за глаза и прилюдно именовали ходячей энциклопедией, после нескольких минут беседы с нею понимал, насколько скупы его и разрознены его знания». Нет, интересно, что это за особа такая! Похожа на… - и в очередной раз Семён вынужден был признать, на слух некоторые слова совершенно им не воспринимались, будто состояли из одних гласных или согласных; незнакомка продолжала: - В книге это допустимо. В жизни – сто раз категорически нет. Не веришь? – девушка решительно подалась вперёд и Семёну вдруг показалось, она его вобьёт в диван своими стремительностью и напором. – Верите! – она улыбнулась улыбкой победителя. – Это правильно. Мне верить можно. Остальным – нельзя. Женщины… - девушка снова оборвала речь. – Вам покажется дичью мой вопрос: почему дом у кладбища? Много других в прекрасной сохранности. Заезжай и живи. Зачем? Если пощекотать нервишки – зря. Мёртвым нет дела до мира живых. Это вы думаете о загробном мире, каково там, за гранью жизни. Та же жизнь, те же интриги, тот же контраст, та же несправедливость. – Незнакомка горестно вздохнула, подняла и опустила печально плечи. – Ничего нового: что под солнцем, что под луной, - грусть и разочарование сквозили в голосе девушки. – Но мы не будем падать духом. Отец любит повторять полюбившиеся слова одного очень умного человека: не стоит отчаиваться, худшее впереди. Не ручаюсь за точность, важен смысл. Вот и я, когда набежит облачко сомнения и тень печали затмит взор, повторяю: не надо отчаиваться. Да, хочу похвалить за вкус, - девушка вернулась к старой теме: - Книга выбрана с умом. Уж мне можно доверять. Один автор. Казалось бы, произведения должны быть в одной тематической струе. Однако разнообразие удивляет. Согласись, нельзя воспринимать всерьёз: пылающая слезами песня, - но критикам раздолье, нельзя так, нельзя этак, нужно … Если сами семи пядей во лбу, почему не пишите? Отец говорит: на филологов учится много, учителями становятся избранные, писателями – единицы. Вот его и клюют бездари. Клюют зёрна его таланта и … Вот, наткнулась на интересное место: «Под утро перед первым отблеском зари, выпустила ночь парное молоко тумана. Разлился он по балкам, овражкам, низинам и полям, по болотам и над реками, укутал самые спящие неразговорчивые сонные кроны древние деревья и облепил густо, будто склеил уста, клювы просыпающихся птиц. Первый звук уже рождён. Рождён в своём великолепном звучании. В звучании восхитительной и одновременно простой мелодии, пока только дремлющей…» Да, можно и слезу впечатлительным пустить. Ой, а что это звенит знакомо? Ого! Откуда оно у тебя? – девушка головой указала на висящее на гвоздике в окне странное ожерелье из непонятных предметов, залитых ещё более непонятной субстанцией, найденном в туннеле. – Где взял? Неужели, нашёл? Фу… - она облегчённо выпустила воздух изо рта, сложив губы трубочкой. – Думала, навсегда потеряла, - разноцветные глаза девушки увлажнились. – Не бойтесь, не расплачусь!
    Семёну наконец удалось перехватить инициативу в беседе.
    - Нашёл.
    - Где?
    - Оно вам дорого? – он не спешил переходить на «ты».
    - Где нашли, если не секрет? – настойчиво произнесла девушка. – На улице? Угадала?
    Что-то удержало Семёна сказать правду. Он улыбнулся.
    - Так и знала: Маша-растеряша! Это амулет. Охраняет меня от всего плохого.
    - От хорошего тоже?
    Девушка прыснула и погрозила пальчиком.
    - От хорошего зачем охранять? На то оно и хорошее, чтобы быть всегда рядом. В последнее время, - слова заставили Семёна напрячься, слишком знакомые интонации прозвучали в голосе незнакомки, он увидел перед собой Алисию Пьеровну, услышал её поучения из других уст, прозвучавших точь-в-точь, - наш мир с каждым днём становится более неустойчив во всём. Изменения касаются всех аспектов жизни. Радует только одно. Как думаешь, что?
    От небольшого потрясения не вполне оправившись, видя не девушку, а хорошую знакомую из К***, пожал плечами.
    - Что же, интересно узнать.
    Незнакомка сначала поджала губки, потом растянула улыбку до ушей, могло показаться, она делает мимическую зарядку, расслабляет мышцы.
    - Расписание движения автобусов из К*** в Д*** остаётся неизменным. Я сильно вас заболтала?
    - Не очень.
    - Честно-честно? – спросила девушка точно также, как делала в детские годы младшая сестра, нахмурив бровки.
    - Клянусь Юпитером!
    Девушка рассмеялась:
    - Раз больше некем клясться, кроме Юпитера, - охотно верю!
    - С вами приятно общаться.
    - Ну… - краска залила лицо девушки, - общаться… Говорила одна…
    Семён перебил:
    - Кто бы что ни говорил, вы приятны внешностью и рассказчик отличный. Обаятельная натура, - скажем так.
    Похвала понравилась незнакомке. Она залилась румянцем и потупилась.
    - Спасибо…
    - Амулет возьмёте? Я подам.
    - Оставлю тебе.
    - Он же приносит удачу и оберегает от …
    Девушка вставила своё слово:
    - Теперь его функции – охранять вас. – Она легко перескакивала с «вы» на «ты».
    - Вопрос можно?
    - На засыпку? – рассмеялась девушка.
    - Ну почти… - неопределённо ответил Семён.
    - Разрешаю!
    - Из чего он изготовлен?
    - Из высушенных и отполированных абрикосовых косточек. Чего так смотрите? Абрикосы съела. Косточки высушила. Отполировала. Всё – сама.
    Со следующим вопросом Семён помедлил:
    - А покрытие? Глазурь? Стекло, пластмасса, хрусталь?
    - Зачем эти сложности? Обычная вода.
    - Вода… - повторил Семён внезапно севшим голосом.
    - Вода, - подтвердила девушка. – Как в колодце. Или в луже после дождя.
    - Она же жидкая… На амулете – твёрдая. Лёд?
    - Лёд – это лёд, - отрезала решительно незнакомка. – Вода – это вода. Жидкая. Возьмите в руки и убедитесь – она движется. – Внезапно она вскинулась: - Ой, что это? Петухи поют?
    - Кажется, да. В третий раз.
    Незнакомая гостья вскочила. Поправила подол платья коньячно-соломенного цвета.
    - Заболталась тут. Пора и честь знать. Ой! – вскрикнула она и зажала рот рукой по привычке. – Вот же хамка! Проболтала почти всю ночь и не представилась. Полина, - сказала девушка и зарделась. – А вы – Семён. Прочитала в паспорте, пока ты спал. Ой, Семён, не сердитесь на меня! Я до безобразия беспардонная и бесцеремонная личность. – Она посмотрела на Семёна, потом бросила взор в окно, было видно, она что-то хочет сказать и не решается. – Ой, ну, мне в самом деле пора. Отец говорит: пока замуж не вышла – ночевать должна дома. А вы к нам заходите. Мы тут поблизости расположились. Гостям всегда рады…
    Полина прошла в проём двери и растворилась в воздухе. Через щели в полу на кухне показались яркие тонкие лучи серебристо-синего света. По стенам побежали всполохи. Дом наполнился ароматом послегрозового воздуха с характерным ощущением свежести…
 
                13. В ПОИСКАХ НЕИЗГЛАДИМЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ

    Беспокойно спится, ох, беспокойно. Первые симптомы беспокойства, необоснованного волнения и необъяснимой тревоги появились не вчера и не третьего дня, как написано в одной серьёзной книге. Точная дата затерялась среди прочих торжественных юбилеев и печальных годовщин. Но то, что это – беспокойство – именно оно, мятежное состояние, первопричина последующих передряг и помех, сомневаться не приходилось. Из будней, пронизанных солнцем или наполненных сумраком непогоды, оно, крадучись, аки тать в нощи, пробралось в сны. Сначала чёткие ночные сюжеты, похожие на художественные фильмы, радовали логичностью и стройностью. Затем появились незначительные вставки, отсыл постороннего к происходящему, якобы вне воли режиссёра, но кем-то втиснутые; они ничего не значили, не отражались на ходе движения повествования. Эти вставки напоминали некий неодушевлённый предмет, бесформенный и несущественный; мелькнув ненадолго, они бесследно растворялись. Как обычно, сны им не ассоциировались с явью. С детства внушена мысль: сон – это искажённая реальность. Гибкая работа сознания. Бесконтрольная со стороны. Тем не менее, появление во снах незапланированного элемента, при пробуждении заставляло анализировать увиденное, выстраивать цепочки между сном и реальностью, отыскивать мельчайшие совпадения. Сопоставлять. Вникать. Шуточная, в виде умодробительной игры, забава вскоре переросла в привычку. Лёгкость, окрылённость, свежесть от ночных грёз сменилась почти философскими рассуждениями после пробуждения. Искать зерно рациональности во всём этом сродни поиска иглы в стоге сена. Поэтому, был выбран единственный верный способ – всё после всех анализов-переосмыслений надёжно забывать, как после прочтения рекомендуется сжечь секретное донесение. Вместе с беспокойством откуда-то из глубин подсознания, без содействия психики не обошлось, он внезапно, неожиданно для себя, уверовал. Не в старых дряхлых идолов-божков, чьи суровые лики смотрели строгими очами и суровым взором с родового столба, не в неких природных безличностных субъектов из доисторических верований и поклонений. Ему в снах открылась основная дорога, ведущая к истине. Не та, которой шёл прежде. Она оказалась второстепенной. Другая. Не ровная, как выстеленная скатерть. Даже не мощёная, пролегающая среди холмов и пересекаемая ручьями и реками. С осознанием этого возросло беспокойство. Сны наполнились новым, религиозно-мистическим содержанием. В них появились тайные знаки и знамения. Перемены заметила жена. Долго, ночами напролёт беседовали они до первых петухов. Высказавшись, он почувствовал облегчение и успокоился. Длилось оно недолго. Некоторое время спустя во снах снова он брёл широкой выжженной степью. Пели в небе жаворонки. Светило солнце. Шумела трава. Вчера в сон незаметно вошло нечто более могущественное, имеющее власть над людскими судьбами. Повисло оно над степью прозрачной пульсирующей пеленой. Сгустился сумрак. Исчезли звуки. Пошёл мелкий дождь, пишущий в жёлтой пыли сакральными метами некие откровения, недоступные человеку. Пробуждение под шум дождя можно сравнить со спасением жаждущего, кому дали испить глоток целительной влаги. В отличие от навеянного сном таинственного и непонятного дождя, в жизни дождь вдохновил угнетённые тяжестью ночных мороков думы и прояснил. Пение жестяного отбойника – там-там-там, па-ра-ра-пам! – петушиный зов «кукареку!», звяканье цепью дворового пса Кондотьера и его ленивый лай гнали прочь мрачные думы. Мысленно ещё раз пожелав всему свету и себе доброго утра, Робинзон Тарасович Кожемяка бодро соскочил с кровати. Изобразил пластичную гимнастику йогов, для этого на вязанном женой коврике принял несколько асан и замерев в принятом положении. Затем прочистил чакры с помощью дыхательных упражнений по системе тех же отшельников, страны, граничащей с горной системой Гиндукуш. Затем умылся утренним дождём, черпая воду полными горстями из бочки и принял походный душ, просто облившись водой из ведра пару раз. Совершив сии таинства, проделываемые каждый день, Робинзон Тарасович облачился в рабочую одежду, накинул брезентовый дождевик, взял штыковую лопату и отправился на кладбище. Однако состояние одновременного нахождения на грани двух миров не оставляло и усилилось, едва он увидел приближающегося на велосипеде нового жильца, снявшего дом напротив его подворья.
    Придя к соседу, Робинзон застал его за интересным занятием: мужчина ползал на коленках по полу кухни и внимательно изучал плотно подогнанные, крашеные коричневой краской половицы. При этом сосед беседовал сам с собой вполголоса, озадаченно спрашивал, как мог через щели пробиваться свет и отвечал себе же – никак. Робинзон и сам подивился заинтересованности соседа, так как подвала как такового в доме не было, обходились погребом для хранения заготовок и свежих овощей.
    - Бог в помощь! – крикнул Робинзон соседу, решив отвлечь того от напрасных изысканий.
    Семён на минуту отвлёкся, повернул голову на голос, мимолетно изучил утреннего гостя, распознав в нём вчерашнего незнакомца, возившегося на кладбище с крестом.
    - Сказали боги, чтоб и вы помогли!
    - Так они много чего наговорили, вон, на целые рукописи, по пещерам спрятанные.
    Семён не ответил, продолжая взглядом, как рентгеном, просвечивать пол.
    - Если не секрет, сосед, что ищешь? – не оставлял затеи отвлечь от ерунды соседа Робинзон, - ели что ценное потерял, скажи. Метнусь домой за магнитом.
    Семён уселся с недовольным видом на пол.
    - Магнит-то зачем?
    - Если вещь металлическая, игла или булавка-невидимка, магнит самое то.
    Семён покрутил головой.
    - Не игла. Понимаешь, под утро смотрю, через щели в полу пробивается яркий такой, синеватый свет. Думаю, что за… Короче, решил разобраться.
    - Не приснилось? – в объяснение Робинзон не поверил.
    Семён встал, очистил колени от пыли ладонями.
    - Нет. Видел, как тебя, - про Полину Семён не упомянул.
    Робинзон изобразил удивление и интерес сразу. Присоединился к соседу. Поводил рукой по полу.
    - Откуда лить свету. Щелей нет. Источника внизу тоже.
    - Точно?
    - Не веришь? – усмехнулся Робинзон, - принесу гвоздодёр. Вскроешь и убедишься.
    Семён задумался: одно дело вскрывать полы в доме, идущем под снос. Снял, нашёл чего или нет, успокоился. В жилом доме проблема – вскрыть полы и обратно уложить доски, чтобы не подкопаться со стороны не получится, нет плотницкого таланта.
    - Н-не хочу, - ответил Семён. – Давай знакомиться, а то как не русские люди, стоим и тыкаем – Семён.
    Робинзон улыбнулся.
    - Это по-нашему! – пожал руку соседа. – Робинзон.
    Глупая улыбка повисла на лице Семёна.
    - Ей богу – Робинзон. Могу паспорт показать.
    - А пёс во дворе – Пятница.
    - Не-а, Кондотьер. Пятница – ты.
    - Почему?
    - Заехал в пятницу. Что же непонятно.
    Семён помолчал.
    - Почему всё-таки – Робинзон? Прикол предков, да?
    Робинзон тоже выдержал почти театральную паузу.
    - Батя срочную служил на Тихоокеанском флоте, затем ходил в загранку. Любил море и флот. Любил читать приключенческую литературу. Хотел побывать на всех островах. Не довелось. Назвал меня в честь литературного героя. Думал, у меня получится.
    - Получилось?
    - Та где там! Сухопутный я червяк. В качку так выворачивает наружу, только держись. Вот, когда я родился, родня узнала про намерение отца, подняла вой, мол, Тарас, одумайся, как дитё будет с таким именем экзотическим жить, когда вырастет. Засмеют ведь!
    - Смеялись?
    Робинзон сжал крепкий кулак.
    - Смеялись и дразнили. Отведав аргумент, второй раз не решались.
    - Хорошо. А родись у отца девочка. Какое имя дал – Робинзония?
    Робинзон ответил погодя и неохотно.
    - По этом поводу не спрашивал его. 
    - А девчонки, девчонки в школе дразнили?
    Робинзон засмущался.
    - Что с них взять: волос длинный – ум короткий. Одна потом супругой стала. Вижу, Сеня, у тебя пусто. Приглашаю отметить новоселье ко мне.
    Семён вытащил из сумки бутылку водки.
    - У меня для этого случая водка припасена.
    Робинзон скривился:
    - Казёнку оставь. Выпьешь сам. У меня самогон из можжевельника и шелковицы. Крепок – просто жуть. А духовит – не передать. Не вздумай отказываться. Не обидишь, не обидчивый, нарушишь закон гостеприимства.
    Семён замялся.
    - С утра пить как-то не с руки.
    Робинзон вошёл в роль радушного хозяина.
    - Да ты не тушуйся, Сеня. Выпьем – не напьёмся, мои дела по хозяйству посторонний не выполнит.
    Увидев полуторную бутыль с прозрачно-синеватым напитком, Семён запротестовал, столько ему не осилить. Робинзон выставил на стол зелёного стекла стопки и поинтересовался:
    - Тебе на работу? Нет. Отдыхай. А на бутыль не смотри: там, где не справишься сам, друг придёт на помощь. Не менжуйся, Сеня. Я соображу закусь.
    Очень скоро на столе под вишней шкворчала яичница с салом и домашней кровяной колбасой. Пунцовели стыдливо на плоском блюде спелые ароматные помидоры. Горкой в миске высились пупырчатые огурцы. Зелёный лук и укроп лежали, поблескивая капельками воды на клеёнке. Толстые ломти хлеба лежали в плетёной корзинке.
    - Гляди, - после первой стопки сказал Робинзон и показал свою стопку.
    - На что?
    - На стопку.
    - Видел, - произнёс Семён, жуя луковое перо, обмакнув в соль. – И раньше тоже.
    - Внимательно гляди, - посоветовал Робинзон.
    - Стопка. Зелёная.
    - И всё? – хитро посмотрел сквозь прищур хозяин.
    Семён пожал плечами.
    Робинзон продолжил:
    - Пузырьки видишь? Мелкие?
    - Да. И что с того? Бракованное стекло.
    - И-ишь ты какой умный – бракованное стекло. Этот дефект называется мошка. Дед собирал всю жизнь такую посуду. Батя продолжил. Теперь я эстафету принял. Пополняю коллекцию, - последнее слово хозяину далось с трудом, язык его, казалось, свился шнуром и слово вышло немного смешным. После третьей он добавил:
    - Раньше, ведь оно, Сеня, как было?
    - Как? – спросил Семён.
    - Вот именно! – хозяин наполнил стопки. – А теперь что?
    - Что? – не понял Семён.
    - Вот и я, блин, говорю! – загорелся Робинзон. – Короче, - выпьем!
    Скривившись, Робинзон выпил и вытер рот клетчатой матерчатой чистой салфеткой и проследил, чтобы сосед не сачковал и выпил до дна.
    - Как к тебе обращаться проще – Роб?
    - Зон.
    - Зон?!
    - Зон. Просто – Зон.
    Семён надкусил огурец. Прожевал.
     - Почему?
     - Потому, что сын, - пояснил Робинзон, хрустя и огурцом, и помидором, смачно жуя лук и укроп.
    - Чей сын?
    - Ты есть будешь? -  спросил Зон. – Или болтать?
    -  Я ем. Вот, смотри, яичницу беру на вилку.
    Зон подождал, пока Семён прожуёт.
    - Сын, значит, чей? Так, вроде, понятно – Робина. Какой ты недогадливый, - рассмеялся Зон. – Вроде городской, а тугодум, как все сельские, какими нас вы считаете. Вот, чего не пойму, выбор дома возле кладбища, это такие тараканы в голове, когда от скуки заняться нечем, или дань романтике и мистике?
    Услышав «романтика», Семён понял, что же так его влекло в этот дом, в котором через несуществующие щели в полу бьёт ярки свет и приходит неизвестная гостья – это была элементарная романтика, которой в городе сильно не хватает.
    - Романтика, - подтвердил Семён. – Романтика. – Семён икнул, приставив кулак ко рту.
    - Выпей водички, - протянул Зон стакан соседу.
    - Спасибо. Ничего этого в городе нет – ни романтики, ни мистики в сумерках крупных строений. Чуть темнее, чем днём, - Семёна немного несло, самогон дал в голову прилично, будь он хоть чистый, или как сейчас – на можжевельнике и шелковице. – А у вас тут тишина… Первозданная… Романтика!..
    Зон погрустнел.   
    - Всё верно. Когда у бати спросил, почему пошёл в мореходку, он ответил, дескать, в поисках неизгладимых впечатлений. Понимаешь, просто впечатлений было мало. На земле. Нужны были неизгладимые на море.
    - Может, он в чём-то был прав. Ты сам что на кладбище делал? Да ещё в дождь.
    - Когда?
    - Вчера. Дождь шпарит, ты реконструированием занимаешься.
    - Нет, - отрезал Зон.
    - Да я сам видел! – не сдержался Семён.
    - Видеть и смотреть – понятия разные. Восстанавливал голубцы. Кроты, суки, расплодились. Роют ходы, кресты падают. Это непорядок. Голубцы охраняют кладбище от тёмной силы.
     - Травить не пробовал?
     - Кротов? На кладбище? Не-е, грех на душу не возьму. Ещё по одной. Задерживаем тару.
    Семёна разморило. Он держался на плаву сознания держась за соломинку действительности.
    - А в огороде заведутся?
    Зон стукнул по столу кулаком:
    - Вытравлю к чертовой матери! Прости, господи, вырвалось.
    - Грех ведь.
    Зон покачал пальцем.
    - Не путай божий дар с яичницей, Сёма. В моём случае огород и кладбище. О-о! что мы видим? Сенечка, да ты, друг болезный дремлешь… Ай-ай-ай… Правильно: поел теперь надо поспать. Сейчас кошму брошу под вишенку, листва тень хорошую даёт. Ложись, отдохни. Я рядом лягу. Сытому пузу, говорил батька, - Зон весело рассмеялся, - вздремнуть не в обузу!
    - Где мы? – продрал Семён заспанные глаза, оглядываясь вокруг и видя покосившиеся могильные кресты и провалившиеся холмики.
    Зон, трезвея, сказал с лёгким удивлением:
    - На кладбище…
   
                14. ЛЕШИЙ ПОПУТАЛ

    - Зачем м-мы здесь? – неуверенно произнёс Семён.
    - Ты сам, засыпая сказал, хочу на кладбище. Я ещё переспросил, Сеня, для чего. Ты ответил: в поисках неизгладимых впечатлений. Вот теперь, Сеня… Впечатляйся…
    - Обязательно надо было идти сюда? Для впечатлений?
    Зон кашлянул в кулак.
    - Сам просил. Здесь мы. Хочешь или нет.
    Тихое пение привлекло внимание Семёна. Сознание резануло забытое воспоминание. На поперечной перекладине креста висело ожерелье из полированных абрикосовых косточек в глазури из воды. Петляя между могил, стараясь не оступиться и не провалиться в какую-нибудь кротовью яму, Семён подошёл к кресту, снял ожерелье и поднял на уровень глаз.
    - Повесь обратно, - строго приказал Зон чужим голосом, явно испуганно и оглянулся по сторонам, будто опасаясь чего-то. – Дурная примета брать что-нибудь с кладбища домой. Иначе возьмёшь свою смерть.
    Семён решил схитрить:
    - Жалко. Оно такое интересное…
    Зон перебил:
    - Что может быть интересного в цыганской безделушке?
    - Цыганской?!
    - Да, Сеня. Они в прошлом году в посадке возле кладбища табором стояли, тоже искатели романтики и всяких впечатлений. Вот этими поделками торговали. Убери! Не протягивай! В прошлом году насмотрелся. Обычная пластмасса.
    - Не может быть… - неуверенно протянул Семён, рассматривая на свет бусины. – Она сказала ожерелье из абрикосовых косточек в водной глазури.
    - Не пори ерунды! – вспылил Зон. – Ожерелье в глазури из воды! Что за чушь! Вода она жидкая. Твёрдая вода – лёд. И вообще, кто тебе это сказал?
    - Да так… Неважно…
    - Это пластмасса, - стоял на своём Зон, старательно отстраняясь от протянутого ожерелья. – Никакие не косточки, ни вода… Не повторяй за кем ни попадя…
    Налетел ветерок. Встревожил растительность. Из дальнего конца кладбища, погружённого в колышущийся и клубящийся мрак, раздался скрежет и треск.
    Семён вовремя заметил ветку вяза и отклонился.
    - Хорошо в седле держишься, - похвалил Зон. – Поначалу не поверил, думал, брешет Сенька как сивый мерин, одно слово – городской, что посещал конную секцию. Только шенкеля того…
    Семён поморгал. Его слегка трясло, как бывает обычно при езде верхом.
    - А где кладбище?
    - Ну ты, Сеня, некромант, блин!   
    - Я серьёзно.
    Зон хитро улыбнулся.
    - Далось оно тебе. Ещё надоест. У нас другое занятие.
    - Поиски неизгладимых впечатлений?
    Зон прикрикнул ласково на лошадь и похлопал нежно по шее.
    - Держи шаг, Дымка, всё отлично. Гляди-ка, запомнил.
    - Хвалишь?
    - А то! – крикнул Зон и погнал лошадь, лишь пыль столбом до неба. – Догоняй, Сё-о-ома-а! – долетело до Семёна, и он тоже пришпорил своего скакуна.
    - Чем займёмся? – спросил он Зона, нагнав его и пойдя в шаг с ним.
    Зон кивком указал на ружья: одно приторочено у него к седлу, второе у Семёна.
    - Будем полевать. Австрийские: «Манлихер». Трофей. Дед с войны привёз. Долго прятал. Могли запросто отобрать. Потом смело ходил на дичь.
    Семён привстал в стременах.
    - Охотиться?! – азартно крикнул он, - на кого? – в его глазах полыхнул интерес. – Боевые? В смысле, патроны какого калибра?
    Зон ответил:
    - Воздушные.
    - У-у, - протянул разочарованно Семён. – А я думал…
    - Меньше думай, - оборвал Зон. – Бьёт почти на полкилометра. Пули сам отливал, есть к нему форма специальная, фирменная. Таких ружей единицы у нас в стране. В Австрии, может, поболее. Раритет! Так что не кисни, охота будет что надо.
    Поражая грациозностью и лёгкостью движения из ближайшей посадки вышел огромный лось. Посмотрел на ездоков, моргнул глазом и величаво направился через дорогу, пока не исчез в густых дебрях.
    - Ты видел? Да? На него? – нервно спросил Семён, сдерживая дрожь в руках.
    - С дуба рухнул, Сеня? Откуда здесь лоси? На Донбассе! Лет сто назад, допустим, встречались изредка.
    - Но ты же видел! – закричал Семён.
    - Видел, - подтвердил невозмутимо Зон и также закончил: - И что с того?
    - Как что? – развел руки Семён.
    - Наведённая галлюцинация, - спокойно отреагировал Зон. – Умело – стои5ть заметить.
    - Кем? – удивлению Семёна не было предела.
    - «Зелёными». Есть такая организация.
    - Знаю, что есть. Но – зачем? Чтобы закон не нарушали? Или нарушили… - растерянно проговорил и отсутствующе замолчал.
    Зон лихо выхватил винтовку из кобуры. Перехватил за цевьё.
    - Мы нарушать ничего не будем.
    - Ага, - скептически заметил Семён, - грохот стоять будет… Ого-го!..
    Зон двинул плечами.
    - Ружья, напомню, у нас воздушные. Выстрел – хлопок. Шума – ноль. Никто даже в самых диких фантазиях не дотумкает, что мы вышли на тропу охоты на фазанов. Сам Марк Аврелий говорил: нет высшего блаженства для мужчины, чем охота на перепелов! Вникни, сам Марк Аврелий! Так он наставлял молодёжь.
    - Читал неделю назад в «Шахтёрском крае» статью, там оговаривалось, в этом году охотничий сезон не откроют. Связано с сохранением и увеличением популяции промысловой дичи.
    Зон игриво покачал головой.
    - Сеня, можешь сразу лететь к участковому с повинной, мол, так и так, охотился на фазанов.
    - Как быть с сохатым? Расскажу, он на смех поднимет.
    - Слышу в твоём голосе робкую надежду, что делать этого не будешь. Правильно. Приготовленная на вертеле дикая птица очень вкусна. От бати достался рецепт маринада, кок-китаец поделился с ним. Так вот… Сёма!.. – Зон выпрямился в седле, взгляд тревожен. – Приготовься… Кажись, скачут…
    - Перепела?
    - Тут надо разобраться, кто кого перепел, понятно? – уставился Зон на Семёна.
    - Птица – перепел, - произнёс Семён. – Ну, ты сам сказал: кажись, скачут…
    - Перепела скакать не могут. Они летают, - сказал Зон, кашлянул, посмотрел на небо. – Солнце ещё не в зените. А тебе уже припекло.
    - А… где мы?.. – Семён растерянно покрутился на стуле.
    - У меня дома, - пояснил Зон. – Завтракаем.
    - А как же охота на фазанов? Лось?
    Зон цыкнул углом рта.
    - Ты меня удивляешь, Сеня. У меня не зоопарк, хотя живность тоже есть: свиньи, корова с бычком, две козы, птица.
    - Жена тоже есть?
    - Как ей не быть, Сеня, что за вопрос? С таким хозяйством одному… Ты вообще в курсе?
    - Доллара? – съязвил Семён.
    - Мне твой доллар в нос не дует! – разгорячился Зон, - ты в курсе, сколько времени уходит нагодувать скотину, птицу, потом прибрать в хлеву и в птичнике? Затем в огороде поработать? Это в городе всё в магазине по полочкам разложено, бери, не хочу! Пришёл, увидел, выбрал, купил. На селе нужно приложить немало труда, чтобы тягать рыбку из пруда.
    - Переберись в город и живи, в ус не дуй, - посоветовал Семён; хмель плескался в его голове, как в кубке перебродивший мёд, и перед глазами плясали звёздочки.
    - В город? – спросил Зон.
    Семён утвердительно кивнул, икая.
    - Кто вас, лентяев городских, привыкших к комфорту, кормить будет?! Вы сами ни х… чего не умеете.
    Что-то невидимое клацнуло в голове Семёна.
    - Прости, Зон. Нашло на меня.
    - Бывает, - быстро остыл Зон.
    - Наверно, близость кладбища влияет.
    - Кроты во всём виноваты, - безапелляционно заявил Зон. – Если бы не они…
    - Зон, - тихо сказал Семён. – Я что-то со счёту сбился… Никак не могу понять, как прошла неделя… Так быстро, что и не заметил… Во времени потерялся что-то…   
    От услышанного Зон сам едва не провалился в очередную временную ловушку.
    - Сеня, мы выпили немного, - сказал он, наклонясь над столом. – С чего тебя так развезло? Здоровому, молодому мужику две рюмки даже натощак, что слону дробь в ляжку.
    - Меньше… недели?..
    Зон откинулся на стену дома.
    - Конечно, Сёма!
    - Почему она сказала…
    - Не слушай никого кроме меня! – приказал Зон. – Вчера была пятница. Ты приехал. Я обрадовался, будет с кем выпить вечером рюмку-другую чая. Сегодня на хуторе проснулся. Сегодня суббота. Вчера шёл дождь. Если это что-то значит. Неделя никак не поместится между пятницей и субботой, если у тебя самого не семь пятниц на неделе! – сказал Зон и расхохотался.
    - Погоди… - нерешительно сказал Семён, - но она ясно сказала: прошла неделя, а я так ни с кем не познакомился…
    Зон покрутил вилкой в сковороде, набирая на кусочек хлеба остывающий смалец.
    - Ты с кем хотел познакомиться? Исключая меня, естественно. Вот, скажи – с кем? Половина хутора на кладбище. Вторая – уехала, куда глаза глядят. Те, что остались, пальцев на руке пересчитать хватит, сплошь адепты деревенского образа жизни.
    Семён осмотрелся, фокусируя взгляд на каждом предмете.
    - Где жена?
    - Чья, Сеня?
    - Твоя, Зон.
    - Тебе она зачем?
    - Интересно. С хозяином выпил. Пора выпить с хозяйкой.
    - Не получится, Сеня. Разве что через месяц.
    - Почему?
     - Уехала к дочери. Она в медицинской академии учится в первопрестольной. Сказала: дочка давно в гости зовёт, приезжай мамочка любимая. На Красную площадь сходим, ВДНХ посетим, на колесе оборзе… обостре… тьфу!.. обозрения прокатимся, по музеям походим и так пошляемся туда-сюда… Брешет всё, ни по каким музеям-выставкам они не поедут! Точка! Зато все распродажи в городе посетят, хоть галопом. Вот увидишь, привезёт благоверная кучу баулов со шмотками. Я ей говорю: - Куда тебе столько? Накуплено столько – не переносить! Она: - Мне на людях стыдно показаться, одеть нечего. Одно старьё. Сеня, гадом буду, - Зон провёл ногтем большого пальца по верхним зубам, - не встать мне с этого места, полон шкаф разной одежды. Есть даже ни разу не надёванная. Говорю про них, она мне, мол, вышли из моды. Я ей в лоб: - Что же не носила, когда были в моде? Ты не подумай, Сеня, сосед мой дорогой, мне бабла не жалко. С одной пасеки прилично на меду зарабатываю. Но… Перед какими людьми у нас на В*** ей стыдно выйти? Полторы калеки и те на ладан дышат. – Зон остывал медленно. Успокоившись, разлил по рюмкам самогон.
    - Ну, Сеня, как говорил мой батя – прозит!
    - Прозит! – крикнул Сеня, сморщившись выпил самогон и решил закинуть удочку для проверки одной догадки:
    - Зон, цыгане здесь часто останавливаются?
    - Тебе зачем? Решил отыскать себе цыганку Азу?
    - Да нет…
    Зон указал в направлении левее кладбища:
    - Каждое лето табором становятся вон там. Люди тихие. Мастеровые есть. К местным не пристают. С участковым песни поют цыганские. Он у нас соловей! Там недалече посадка, она примыкает к кладбищу, но не впритык, между ними дорога грунтовая. В дождь и межсезонье не проехать. Болото. Топь.
    - Чем промышляют? Занимаются?
    - Уже сказал: народ мастеровой.
    - Типа, от скуки мастер на все руки, - рассмеялся Семён.
    - Коней не крадут, точно, - серьёзно сказал Зон. – Ходят на рынок в К***, торгуют вещами, бижутерией дешёвой, парфюмерией польской. Крутятся как-то. Жить-то всем надо.
    Семён вытащил из кармана брюк найденное в тоннеле ожерелье.
    - Такое было?
    Зон жестом пальцами показал, что бы он дал ему посмотреть. Взял, рассмотрел, сморщив брови.
    - Бес его знает, Сеня. Вроде были такие. А вроде и не такие, похожие. Они ими за пять рублей за кучку торговали. Кому купил? Крале? Признавайся!
    Правда хороша в чётко дозированном виде, поэтому Семён слукавил:
    - Нашёл на обочине вчера, когда сюда ехал. Думал, драгоценность.
    Зон хохотнул с набитым ртом.
    - Драгоценность?! Ты ваще, как с неба свалился! Кто драгоценности разбрасывает по обочинам?
    - Вот не рассказывай, обочина обочине рознь, - возразил живо Семён. – В детстве катаясь на велосипеде нашёл в траве золотую цепочку с кольцом. Отдал родителям.
    - Это выбрось! – сказал Зон жёстко. – Побрякушка дешёвая.
    - Пусть полежит в кармане, - Семён засунул ожерелье обратно. – Есть-пить не просит. Она ведь сказала: изготовила сама из абрикосовых полированных косточек, сверху покрыла водой. Ну, вроде глазури.
    Зон поджал губы.
    - Что это у тебя за Василиса рукодельница такая, выдумщица на все времена.
    - Поберегись! – послышался громкий каркающий окрик. – Посторонись, быдло! Глаза ослепли, холера, не видишь, кто перед тобой?
    Зон и Семён резко натянули поводья и лошади послушно сели на задние ноги, резко крутя головами. Перед мужчинами из оседающей пыли проступали фигуры по чужому одетых всадников и кони их, невысокие, чёрные и грязные, казались лишними в этом мире.
    - Что рты раззявили, хороты! – закричал, выскочив вперёд всадник богаче одетый, он закружился на своей лошадке на месте, сыпля проклятия и грозно рыча и зло рыща по лицам свирепыми очами. – Кто такие? Живо отвечать! Запорю!.. Разорву лошадьми, суки!
    Неожиданно для себя, чем ввёл в ступор Зона, Семён поднял ружьё и не целясь выстрелил. Богатая, украшенная драгоценными камнями и лисьим мехом шапка предводителя слетела с головы. Он на мгновение застыл, испуг сквозил в каждом узком карем глазу, лицо посерело. Он быстро справился с собой, вернул себе строгий вид. Свирепо дыша носом, со свистом, показывая, насколько разъярён, он раскрыл рот…
    - Ты, зёма, часом рамсы не попутал? Не с бакланом тёрки ведёшь, следи за базаром, - веско, важно, растягивая слова, заговорил Семён, придав лицу брезгливый вид. – Не то метлу твою паскудную из пасти выдеру, - барственности прибавилось в облике Семёна, он посмотрел на Зона и тот слегка поежился. Затем снова посмотрел на предводителя. – Н-ну!..
    Из заднего ряда к предводителю подбежал один из ватаги и что-то горячо зашептал ему на ухо. Предводитель снова побледнел. Скатился с коня. Бухнулся на колени. Ударил лбом в землю пару раз очень сильно, затем поднял измазанное в грязи лицо, задрал сверх силы назад и хрипло бегло заговорил:
    - Сука буду, Самен! Прости, не признал! Наряд на тебе и портки… Прости! Леший попутал…
          
                15. ПЯТКИ В ИНЕЕ

    Ничем иным, как неизвестным влиянием сил инфернального происхождения, можно назвать произошедшее и чему предстоит случиться. Примерно в таком ключе рассуждал Семён последующие три дня после знаменитой попойки у соседа с весьма необычным для славянского слуха именем Робинзон. «Зовите меня проще – Зон!»
    Каждое утро, любуясь хрустальной сеткой росы, наброшенной неизвестным на сонные травы, Семён убеждался в плюсах сельской жизни. Отсутствие неких благ цивилизации компенсировалось острым ощущением причастности к некой тайне. Сюда же относилось и таинственное посещение девушкой Полиной. После своего визита она больше не приходила, и Семён как-то не догадался пойти по хутору и познакомиться с соседями, навести окольными расспросами справки о девушке, возмутившей спокойствие в его тихом пруду жизни. Он с упоением отдыхал. Открыл для себя необыкновенную прелесть ходьбы босиком по траве во дворе и за пределами участка. Идя, каждый раз вздрагивал, нежная кожа стоп реагировала на мельчайшие прикосновения камешков и травинок.
    На второй день во время велосипедной поездки ему повстречался весьма странный типаж недалеко от кладбища: мятое, измождённое, измятое злобой лицо, заросшее грязно-серой щетиной, пылающие ненавистью глаза. Во всей его фигуре ощущалось дикое напряжение. Семён остановился. Поздоровался. Неизвестный что-то буркнул и скрылся за кустарником. Выждав, Семён пошёл следом за мужчиной и его не обнаружил. В естественной продолговатой яме чернело кольцо кострища и остро пахло чем-то неприятным, такой запах висит на месте пожара, вокруг валялись жестяные банки, битое зелёное бутылочное стекло. В отлогом склоне темнело небольшое отверстие, из него тянуло сыростью и влажной землёй. Примерив окружность на глаз, Семён решил, для человека оно маленькое, протиснуться в него сможет только обладающий уникальными способностями изменять пластичность тела.
    В этот день он отказался от посещения соседа. Робинзон гремел металлом во дворе. Брякала цепь, за ним хвостом увязывался Кондотьер и весело тявкал. Вечер наступил резко. Будто опрокинулась кадка с вязкой тьмой. Дневной штиль сменился вечерним пронизывающим бризом. Из ближнего ручья за околицей хутора и далеко протекающего Кальмиуса дуновение донесло речную свежесть, шум потревоженного кем-то камыша, игривый плеск рыбы, довольное кряканье диких уток и что-то ещё, наполнившее душу тихой меланхолией и сентиментальной негой.
    Всё вокруг дышало флёром покоя. Колыхалась трава. Колыхались звуки. Колыхалась ночь и звёзды, отразившись в тёмной воде колодца. Одна луна, сморщив капризно носик, смотрит на колышущуюся в сонном трансе землю, и думает о чём-то своём, неизбывно-неизбежно космическом…

                ***
    Проводив постояльца, перекрестив его и путь по православному обычаю, Алисия Пьеровна вернулась в дом. Начался настоящий дождь и отпала необходимость вечернего полива грядок. Пожурив мысленно Семёна за бессмысленный, как ей казалось, поступок уединения, - разве можно se retirer de soi-m;me43, - от назойливого шума цивилизации, она взялась перечитывать «Мадам Бовари» Густава Флобера на языке оригинала, уделяя внимание выделенным цветным карандашом местам. Этим она и получала двойное удовольствие и укрепляла знания языка. Ведь его так легко забыть, стоит лишь дать себе небольшую поблажку и тогда считай, что плакали все твои прежние труды горькими слезами лени. Очень вовремя позвонила Камилла. У неё вошло в привычку находить для Алисии клиентов, кому необходимо профессионально перевести с французского на русский или наоборот статьи из иностранной периодики, научных журналов, тут есть своя специфика, но Алисия справлялась и с этим, и новинки беллетристики. Сестра утверждала: лишняя копейка карман не оттянет и была по-своему в чём-то права. За переводы Алисия Пьеровна брала божескую плату – option de paiement budg;taire44 – кокетничала она сама с собой. За скорость доплачивали. Работу свою она любила и по работоспособности могла соперничать с десятком иных других переводчиков. Вот и сейчас, пока сестра расписывала клиента, что он незажимист, щедр, в возрасте, что немаловажно – r;cemment veuf45! Алисия Пьеровна категорично и безжалостно оборвала вербальный поток сестры и сердце у неё замерло, поинтересовалась, мол, статья нужна или… «Или… - бесцеремонно, такой симметричный ответ на вежливость, поправила Камилла, - рассказ! Сейчас скажу название… Ты сидишь? Как зачем мне это нужно! Что за question vide46? По пустякам отвлекала? То-то же! Лучше сядь! Вот не надо бежать впереди телеги… Рассказ называется… Да не тяну я из тебя жилы… Называется… «Дом у кладбища»! сидишь? Не упала?! Choqu;47. Оно понятно. Жди, Алька. Высылаю на почту. Нажимаю «отправить». Успехов! Не забудь перезвонить и поблагодарить. Да шучу, шучу я!»
    От услышанного сердце Алисии Пьеровны провалилось в тартарары! Холодная, сосущая пустота появилась на месте сердца вместо привычного покалывания в редкие моменты взволнованности.
    На дисплее компьютера высветился значок «новое сообщение». Открыв документ, Алисия Пьеровна быстро просмотрела несколько страниц. Спокойствие возвращалось медленно. Пульсирование в висках прошло.

43 уединиться от себя.
44 бюджетный вариант оплаты.
45 недавно овдовел.
46 пустой вопрос.
47 потрясена.
    Липкая плёнка страха испарилась. Принтер привычно щелкнул, выкатив последний лист рассказа. Выпив коньяку и сварив кофе, Алисия Пьеровна уселась на веранде читать рассказ. Мерный шум дождя успокаивал. Листва трепетно вздрагивала, сбрасывая с себя капли воды. По стёклам текли вертикальные строки – столбцы – загадочной письменности дождя.
    Углубляясь в чтение, - произведение оказалось захватывающим в своей простоте изложения, - Алисия Пьеровна полностью пришла в себя. Правда ведь, сущая ерунда, не стоит выеденного яйца и сожжённых нервов название рассказа. Что с того, что бывший постоялец решил обосноваться в доме у кладбища, как герой рассказа? Обычное совпадение. Жизнь вообще полна совпадений, пока они не становятся пугающе постоянны. «Итак, что мы имеем, - рассуждала про себя Алисия Пьеровна, - герой рассказа приехал из Америки к родственникам во Франции на оглашение последней воли почившего в бозе троюродного дядюшки, бездетного, сумевшего сколотить некий капиталец во время службы интендантом в колонии Франции. Имя героя – Саймон – почти перекликается с именем Семён. Пожалуй, единственное совпадение, не считая дома. Что ещё? Саймон журналист. Действие повествования происходит в начале двадцатого века. Никаких параллелей с действительностью. И всё же почему жуткий страх сковал, едва сестрица произнесла название рассказа? Посмотрим концовку. Ну, вот, всё отлично. Саймон женится на девушке с труднопроизносимым именем, приехавшей с родителями из России. Очень интересно, что за имя у неё такое – трудно – произносимое. Хм-м… Странно, имя девушки ни разу автором не упомянуто. Ну, для сохранения интриги хороший ход, хоть и несколько тривиальный. Что у нас в середине рассказа? Саймон после похорон по прошествии трёх дней решил ближе познакомиться с захоронениями родственников и походить среди могил, в задумчивости и молчании. Вот оно! Вот: именно на кладбище Саймон знакомится с русской девушкой. Выйдя из полуразрушенного склепа, она испугала его своим появлением. Дыхание её учащённое, будто совершила под землёй марш-бросок. (Сравнение автора!) Тоже почти оригинально и не выбивается из прирождённых русских привычек, свойственных всем девушкам, что дома, что на чужбине заниматься б;гом по лабиринтам и катакомбам, убегая от преследующих их призраков».
    Увлёкшись, Алисия Пьеровна пропустила пришедшее на телефон сообщение. Вспомнила о его существовании после внимательного повторного чтения рассказа, сделав пометки, на что стоит обратить внимание и увидела дату написания – 1972 год. «Ну, конечно, конечно, - думала она, потирая пальцами виски круговыми движениями противусолонь, - прошлый век! Я же тут себе, дура старая, нафантазировала на три короба и миниатюрную пудреницу!»
    Задержав взгляд на телефоне, она посидела молча, гипнотизируя аппарат. Затем взяла и прочитала сообщение, улыбнувшись и легко вздохнув: «Добрался. Обживаюсь. Всего хорошего!»

               

                ***
    «Воздух вечерний душист и сладок. А как вкусен! Существующих слов не хватит описать испытываемое наслаждение, когда он медленно вливается в грудь. Наполняет лёгкие. Задержав его, ощущаешь лёгкую опьяняющую эйфорию от букета ароматов!»
    На новом месте Семён решил вести дневник наблюдений – ежедневно. В первый день помешала усталость, навалившаяся на плечи и непогода, дождь убаюкивал лучше любой колыбельной. Второй день тоже оказался за бортом. Отмечали с таким воодушевлением его новоселье с соседом, что утром не мог продрать глаз и вспомнить подробностей и каким образом вернулся домой. «На автопилоте!» - решил для себя. Свидетелей его позора поблизости не было. Исходя из всего и суммируя впечатления, Семён решил описывать события небольшими эпизодами, как писал во время учёбы конспекты: тезисами.
    Изложив первую мысль, понял, этот вариант на это время самый приемлемый. Понадобится, осенью расшифрую подробно и наверняка получится небольшая, пусть и скучная повесть о проведённом отпуске в доме у кладбища.
    Перечитав написанное, Семён вышел из дому. Темнеет на Донбассе летом быстро. Мгла набрасывается чёрным покрывалом, расшитым блёстками звёзд. В городе ночи менее экзальтированны и энигматичны. Свет фонарей ожесточённо сражается с мраком, загоняя его в самые удалённые глухие уголки дворов, где он надёжно прячется между домами, в подворотнях, арках, в сонно шепчущей листве деревьев и кустарников, маскируется травой на газонах, флегматично наблюдающей за его дурацкими уловками.
    Босиком, привыкая к неудобствам ходьбы, Семён прошёл до калитки. Положил локти на верх забора и посмотрел на подворье Робинзона. Освещённый лампами двор казался фантастической картинкой, так необычно смотрелся дом и постройки со стороны. Зон расхаживал с вёдрами, смотрел в небо, задирая голову, раздумывая, поливать или нет грядки, - небо сверкало чистотой, облака обошли стороной хутор.
    Постояв немного, Семён, не нарушая тишину, осторожно повернулся, боковым зрением заметив некоторую несовместимость с реальностью: внутри дома по всем направлениям перемещались тонкие ядовито-фиолетовые лучи. Они сначала появлялись на кухне, затем перемещались в зал, иллюзионная феерия интенсивно росла. Когда лучи касались стёкол, они не проникали наружу, отражались внутрь. «Чертовщина какая-то», - а нарастающим раздражением подумал Семён. Ноги внезапно перестали слушаться. Это случилось, когда он попробовал развернуться, чтобы узнать, одном ли ему мерещится эта иллюминация…
    Свет мощного ручного фонаря, умеют австрийцы делать крепкие вещи, высветил на своде тоннеля рисунок, выложенный из плитки разной конфигурации и окраса, выдержанного в одном коричневом тоне с различной интенсивностью от светло-кремового до тёмно-бежевого. Стены украшали те же странные орнаменты, который будто стекал со свода тоннеля на стены и продолжался на полу. Отчётливо виднелись восьмиконечные звёзды с короткими и длинными лучами. Между звёздами располагался удлинённый ромб с белой круглой вставкой. Семён внутренним чутьём понимал, он в том же сильно изменившемся визуально тоннеле. Он прямо вёл вперёд. Белые вставки в ромбах вспыхивали и медленно-медленно гасли. Иногда меняли цвет на более насыщенный короткие и длинные лучи звёзд, тогда у Семёна создавалась иллюзия их вращения вокруг центра.
    Ноги послушно несли вперёд. Рука с фонарём бросала сноп яркого света от свода на стены и пол. Впереди луч света будто растворялся, наткнувшись на невидимое препятствие.
    Очередная неожиданность заставила сбавить шаг – метрах в пяти из правой стены в коридор шёл ровным потоком мягкий жёлтый электрический свет. Подойдя ближе, Семён остановился. В ответвлении кто-то беседовал. Судя по голосам, говоривших двое. Голос одного принадлежал Зону. Второй сильно шепелявил и с отдышкой говорил на повышенных тонах. Зон виновато, севшим от волнения голосом оправдывался:
    - Я и сам не поверил… Обыкновенный лось, ещё подумал, откуда… Он не унимается, словно двужильный прёт… Я ему советую: осади, мол, выдохнешься… Он мне так пренебрежительно: не остановят даже пятки в инее…

                16. РЫДАЮЩИЕ ОТЗВУКИ ГОЛОСОВ

    С большим трудом Семён прогнал сон, который окутывал его прочной паутиной жутких видений и горьковато-сладкий дурман пробуждения нисколько не отрезвили. Ещё больше вогнал в мерцающую депрессию.
   
                ***
Из дневника Семёна Стрыя.
    «Смутило не увиденное, хотя могу утверждать, начинаю привыкать к своим снам. Не тоннель, ни мозаичный свод, стены и пол. Да и видение ли это. Предмет – вещь – ожерелье держу в руках т чувствую круговой ток воды вокруг абрикосовых косточек. Не припомню случая, чтобы нечто материальное можно было легко перемещать из увиденного во сне в явь. Или эта способность – моё уникальное свойство? Зон вчера заикнулся, не хочу ли составить ему компанию; нужно почистить могилки на кладбище от прошлогодней травы и листьев. Погоде-де, устоялась. Дождей не предвидится. Хотя верить синоптикам то же самое, как верить в чудодейственную по восприятию мироощущения силу слабительных пилюль или в прилёт инопланетян. С радостью согласился. «Охотно помогу, - говорю Зону, - труд – благо». Зон ржёт: «Раз охотно, то и поохотимся в охотку после трудов праведных. Делу время, Семён, потехе час». Хотел спросить Зона, но унял зуд в языке, на полевание отправимся как в прошлый раз верхом. Сдержанность наше всё. Ну, или временами – всё. И торопить события, как бежать впереди ослика, запряжённого в телегу, не комильфо, для воспитанного человека».

                ***
    Семён долго морщил лоб, пытаясь сосредоточиться: от неизвестного абонента пришло сообщение на телефон: «Девочки прибыли». Сразу возникло недоумение: что за таинственные девочки и куда прибыли. Долго валяться, нежиться, Семён себе не разрешил. Это в городской родной среде можно бить баклуши и валять дурака сутки напролёт, и никто не поинтересуется где ты, что с тобой, как себя чувствуешь. С первых минут задумки об отдыхе на хуторе, Семён поставил себе за правило: порядок начинается с себя.  Он быстро вскочил с дивана, поскользнулся пятками на холодном полу, изобразил весьма правдоподобно неизвестные акробатическому миру приёмы восстановления равновесия. С такой скоростью, - экспресс позавидует начальному старту, - сделал зарядку. Выпил горячего кофе с печеньем и пошёл наводить порядок во дворе. Работы, как говорится, непочатый край: ждала мужской руки буйно разросшаяся трава, своим бодрым видом она нагло демонстрировала жизнестойкость и неуклонную тягу к продолжению существования на отвоёванной территории; также требовались руки и в саду: молодые дикие побеги деревьев тонкими прутиками, покрывшись маскировочной зеленью молоденьких листочков, нахально провоцировали сразиться с ними и кололи глаз. Семён плюнул на ладони, растёр слюну, так делали в его окружении отец с товарищами, так делали отцы-командиры, когда служил срочную службу и нужно было в оперативном порядке исполнить какое-то трудное задание, и отправился в сарай. Внутри это строение, - четыре с четвертью в длину и три метра с половиной в ширину, - напоминало импровизированный музей с складированным без должного учёта и обязательной классификации экспонатов: предметов быта, хозяйственного инвентаря и прочего. Не в первый раз его снова посетило ощущение, - правильность термина: дежавю или конфабуляция, - он определить не мог, - что всё переживаемое, виденное, ощущаемое он совсем недавно, по человеческим меркам жизни, пережил, видел и ощутил. Всё, к чему бы ни касалась рука, прежде было тактильно исследовано и знакомо, или куда бы ни падал взгляд – прежде видел, не далее, как вчера, или третьего дня, но не далее полугода тому назад. Более удалённые по времени события иногда вспоминаются с резкой отдачей в памяти, в эти мгновения лёгкое головокружение не самое худшее состояние.
    Итак, первое, бросившееся в глаза – сильная захламлённость сарая. Понятно и самому непонятному горожанину, что рачительным хозяином на протяжении долгих лет сюда сносились отслужившие свой срок вещи, которые было уместно утилизировать, но они, с оглядкой хозяйской, а вдруг пригодятся, с не менее хозяйской бережливостью заворачивались, если это были фаянсовые изделия или тарелки в газету или, как мебель, диван с высокой спинкой и с полочкой поверху для слоников или рыбок, светящихся в темноте, стулья и табуреты, скамьи.
    Сильно знакомым Семёну показался стоявший слева от двери ореховый буфет. Эти резные ножки, медные патинированные медные ручки – заоваленное самую необходимую эстетическую малость кольцо с стилизованным пятилепестковым цветком, зеркала внутри буфета, всё с той же документальной точностью отражающие прошедшую эпоху, как и прежде, длинные, огранённые полосы стекла в верхних дверцах, играющие с пространством и искривляющие его. Очень старинный велосипед. Наверняка, германский, дореволюционный, вполне мог быть экспонатом местного краеведческого музея в К***, как и массивная, в жёлтом деревянном корпусе радиола с шкалой настройки и сверху под приоткрытой крышкой диск для пластинок с звукоснимателем. Не зря говорится: чем дальше в лес, тем больше впечатлений. Чем больше Семён увлекался разборкой вещей, чем больше любовался помятым закопчённым алюминиевым чайником, чем больше его охватывал азарт исследователя, тем сильнее что-то притягивало его и держало, не отпуская в этом волшебном месте, где даже пыль пахнет точно также, как и тогда, когда произошла послевоенная денежная реформа, когда впервые в космос вышел человек – советский космонавт Юрий Гагарин и на трибуне ООН Генсек СССР пообещал кое-кому показать Кузькину мать.
    Правда, иногда Семёну казалось, за ним кто-то исподтишка, спрятавшись в укромном уголке двора, следит. Взгляды он ловил с разных направлений: от зеленого малинника, от угольного маленького склада, от ворот с калиткой. Но более всего он ощущал затылком и кожей взгляды внутри. Отвлекшись от исследовательской деятельности, источник внимания оказался быстро обнаружен. Две картины, два портрета любительской кисти, написанные маслом на холсте. На одной картине изображен портрет старика в лёгкой одежде с рыбацкими снастями, почему-то Семён вдруг подумал, это Пётр, удящий рыбу в Галилейском озере. На другом портрете – мужчина средних лет в сером балахоне с просторными рукавами. Удлинённое загорелое лицо, внимательные карие глаза, сжатый крепко рот, аккуратная борода. Священник – к гадалке не ходи, - решил Семён. Как правило, первые ассоциации всегда верны. Он держит в руках деревянный посох, венчает его предмет, похожий на сосновую шишку, из которой исходит едва заметное сияние. Дабы избавиться от ложного ощущения слежки за собой, Семён развернул портреты лицевой стороной к стене и тотчас раздался протяжный не то крик, не то стон, будоражащий изнутри, затем послышалось звучание бьющегося стекла и скрежещущие звуки, когда идут по осколкам. Сознание моментально настроилось на некую волну восприятия. Смесь шумов вызвала озноб. Семён дёрнул плечами. макушка похолодела. С потолка сарая посыпалась пыль и мелкий мусор. Раздалось характерное воронье карканье. По крыше некто прошелся, под его тяжёлыми шагами шифер скрипел и трещал. Проём двери потемнел. Небо укрыли прозрачно-серые тучи. Поднялся ветерок, уныло свистевший в щелях между дверью и дверной коробкой. Шаги остановились прямо над головой Семёна. К ноге что-то прикоснулось. Семён вскрикнул и посмотрел вниз: жалобно мяукая, возле ног вертелся кот, тёрся головой о щиколотку. Мягкие касания шерсти животного прогнали страхи. Семён усмехнулся. Сел. Рассмотрел кота. Погладил ладонью. Кот, почти как произведение искусства, дымчато-серого окраса, гибкий и хитрый.

                ***
    - Так вот ты где, Вис, пропадаешь!
    Семён поднял голову и встал, взяв кота на руки.
    - Привет, Полина. Где пропадала?
    - Встречный вопрос, Семён, где пропадал ты?
    - Я первым задал вопрос…
    - А я девушка, ты должен мне уступать!
    Семён усмехнулся.
    - Хорошо, уступаю. Я здесь, как видишь.
    Полина присела в полу-книксен.
    - И я…  как ты видишь, - кокетливо проговорила девушка.
    Семён повёл руками.
    - … разбираюсь с доставшимся хозяйством… - Вдруг что-то вспомнив, Семён спросил: - Погоди, Полина, ты что здесь делаешь?
    - Тут такая романтичная атмосфера, правда? – Полина не ответила на вопрос, сделала артистичный жест рукой и присела на ящик, тонкий сарафан неуловимо пепельно-прозрачного цвета обтянул её фигурку. – Здесь занимаюсь тем же, что и ты.
    - Я?! – не сдержался Семён.
    Девушка смешно сморщила губки и кивнула. Разноцветные глаза смотрели нежно и лукаво. Раздражение если и готово было объять Семёна, то сразу ушло. Он миролюбиво и с вызовом снова окинул – с лёгкой ферматой – задерживая больше положенного взгляд на округлости бёдер и полусфер персей – фигурку Полины и сказал:
    - Я здесь на законных правах квартиросъёмщика навожу порядок. Как-никак три дня живу!
    - Вторую неделю, - сказала, как бы невпопад Полина, продолжая незаметными движениями тела демонстрировать с выгодой для себя свои прелести. – Две недели ничто по сравнению с двумя столетиями нашего здесь проживания. Представляешь?!
    Семён кивнул, как тут не представить: может, у неё счёт такой, ей одной понятный, что для него три дня – для неё вторая неделя и те же два века вполне, при обычно счёте, окажутся двумя-тремя десятилетиями.
    - У вещей какой-то странный магнетизм, что ни возьми, сразу охватывает волнение, - сказала девушка, осматривая помещение и наткнулась на картины. – Зачем развернул?
    Семён покраснел:
    - Такое дело, видишь ли… Ну, они, вроде как… следили за мной… Что ли…Чем занимаюсь… Как-то так…
    Полина задумчиво выслушала Семёна и повернула портреты лицевой стороной наружу.
    - Понято, понятно… Это как же понимать: вроде как, следили, чем занимаюсь?
    Семён пожал плечами, согласитесь, выгодный жест, когда надо что-то сказать, а слов нет.
    - Это, Семён, просто портреты. Обычных людей. Они там внутри не материальны, не обладают силой мысли или какими-то ещё невозможными способностями. Конечно, некоторым картинам приписывают некие свойства, это скорее от невежества. Мне вот лично ничего не кажется. Правда, немного странные дяденьки изображены… Да!.. – резко выкрикнула девушка. – К нам они, слава всему сущему, отношения не имеют!
    - Точно! – будто спохватившись, проговорил Семён. – Слава богу, они, - он указал пальцем на портреты, - остались в своём прошлом. – От него не ускользнуло, что Полина почему-то нахмурилась. – Клянусь богом, не хотел бы жить в одну эпоху с ними.
    - Семён…
    - Да, Полина.
    - Отец просит никогда не упоминать его имени всуе.
    - Погоди, что-то подобное где-то читал… В библии, кажется.
    - Очень хорошо. Не упоминай.
    - Как так! – удивился Семён.
    - Вот так: ни по делу, ни просто так, - пояснила Полина. – Надолго здесь бросил якорь исследования? Эти фиорды очень интересуют или можно отложить на время? – переменила тему Полина.
    - Есть альтернатива? – оживился Семён, предвкушая нечто необычное.
    Девушка утвердительно кивнула, улыбаясь.
    - Согласен! Горю желанием!
    Взглядом разноцветных глаз Полина выразила одобрение его порыву.
    - И… где же то загадочное место, каким ты меня так ловко заинтриговала? Идти далеко?   
    - Никуда идти не нужно.
    Семён спросил с надеждой:
    - Получается, мы на месте?
    Полина плавно повела руку на правую стену: он увидел дощатую дверь с закрытым засовом с ушками, в которые вдет замок и готов был поклясться, двери не было, нельзя было её не заметить, иначе бы давно предпринял попытку вскрыть её гвоздодёром или ломиком, но она была – что отрицать глупо.
    Полина всё это прочитала в его взгляде.
    - Ты, Семён, как все мужчины, невнимателен. Стоит появиться в вашем окружении симпатичной девушке, теряете сразу голову.
    - Не отрицаю, - признался Семён.
    Дальнейшее ещё больше смутило его и заставило усомниться, уж не спит ли он: Полина шагнула к двери, по деревянной поверхности пошла еле заметная волна, изменился окрас двери, потемневшее дерево посветлела, обозначился структурный рисунок древесины. Замок плавно перекочевал, не раскрывая дужки, из проушин засова в руку девушки. Тяжёлая дверь девушке не поддалась, Полина не смогла её открыть.
    - Может поможешь, Семён?
    Семён встряхнул головой.
    - Чего застыл, дверь тяжёлая, петли заржавели. Помоги! Ну же!
    Опомнившись, Семён сначала вынул засов из пазов, посмотрев выразительно на девушку, затем легко потянул на себя дверь…

                ***
    О прошедшем ночью дожде говорили желто-зелёные контуры высохших луж. «Надо же, так умаялся, что не слышал шума!» - дался диву Семён. Прислушался. Кроме привычных природных шумов ничего не слышно. У соседа поразительно тихо. Только Кондотьер звякает цепью, лениво бродя по двору. «Надо обязательно устроить алаверды Зону, - подумал Семён. – А то как-то некрасиво получается, он меня напоил-накормил, а я как свинья неблагодарная, похерю законы дружбы и гостеприимства, что ли? Поеду-ка в К*** на рынок. Куплю мясца. Вечером организую шашлык. Да и развеюсь заодно».
    Любая идея воодушевляла Семёна, он вспыхивал и всегда сразу приступал к реализации. Быстро ополоснулся, привычно опрокинув на себя ведро холодной воды и на цыпочках, чтобы не испачкать ступни, поскакал в дом. «Главное – идея! Всё остальное исполнимо и решается в зависимости от толщины кошелька и способностей», - вспомнились где-то вычитанные слова. Посмотревшись в зеркало, Семён признался, что выглядит отлично. «Вон и румянец на всю щеку, и глаза блестят здоровьем, что значит обыкновенная перемена места жительства и какие заметные изменения!» Осмотревшись, ища одеколон, взглядом снова наткнулся на ожерелье, поблескивающее в солнечных лучах и снова несоответствие действительности с миром на миг закрыло чёрным крылом белый свет. Встряхнув головой, прогнал дурные мысли прочь и решил обязательно разобраться из чего они состоят, эти бусины из абрикосовых косточек в глазури из воды или из китайского пластика…
    Прославляя свободу движения пели шины велосипеда. Семён упоённо крутил педали. Незаметно позади остался хутор. Пролетели зелёные поля и накинувшие зелёный бархат деревья в лесопосадках. Пешком взобравшись на пригорок, Семён снова оседлал своего металлического иноходца, - чудо инженерного гения, когда пятая точка едет, а ноги нет, - начал накручивать на колёса асфальт улиц города, дороги эти требовали хотя бы косметического ремонта, пестря выбоинами и сетью трещин, через которые росла, наперекор всему зелёная трава.
    Рынок встретил рокотом человеческих голосов.
    Галдели продавцы, зазывая покупателей. Отнекивались от сомнительного товара покупатели, придирчиво рассматривая его со всех сторон. «Колбаса свежая?» - «Во, смотри на дату!» - «Что мне твоя дата! Нарисовать можно всё, что угодно!» - «Вот иди и рисуй, и вали куда хочешь, давай быстро, отпугиваешь покупателей! Здра-а-авствуйте! Ветчина! Пожалста, посмотрите, какова, а! так и смотрит на вас! Соком истекает!»
    Такая или приблизительно такая картина по всему рынку: на продовольственных рядах, в киосках промтоваров, в бутиках обуви, в магазинчиках для братьев наших меньших есть всё, что способна изготовить отдельная индустрия собачьего и кошачьего питания, всякие добавки, витамины, ошейники простые и нарядные с подвесками от блох и клещей и даже стильная – от кутюр – одежда ярких и броских расцветок и моделей.
    - Семён Янович! – знакомые интонации и игра голосом послышались в толчее и гомоне сотен глоток и тяжёлом дыхании народа, - это кошерно, что именно вас, как раз сегодня повстречала!
    Семён протиснулся к знакомой сквозь людскую давку, крутя телом и работая локтями.
    - Здравствуйте, Алисия Пьеровна!
    - За покупками?
    - Да, нужно кое-что прикупить. Пополнить запасы.
    - Я тот самый человек, который поможет вам в этом трудном деле, - кокетливо произнесла Алисия Пьеровна. – Из собственного опыта знаю, мужчины в этом вопросе совершенно беспомощные создания.
    - Буду благодарен.
    - Конечно, конечно, в Д*** на центральном рынке выбор богаче, но и в нашем городке на рынке можно иногда прикупить то, что в центре днём с огнём не сыщешь. И я вам непременно помогу выбрать самое вкусное из широкого ассортимента.
    - Avec plaisir48, - покраснев и немного исказив произношение, проговорил Семён.
    - О-о! – расцвела Алисия Пьеровна, - vous faites des progr;s jeune homme49. Чего это вы так покраснели, Семён? Тяга к языкам, скажу вам по секрету – это очень кошерно!
    - Немного начал заниматься, - смутился Семён ещё и от того, что соврал, ничего изучать он не начал, просто порылся в словаре и заучил наизусть пару выражений, чтобы блеснуть перед знакомыми знанием языка.
    - Это кошерно! – повторила Алисия Пьеровна и продолжила: - Итак, с чего начнём?
    - С чего? – растерялся Семён.
    Алисия Пьеровна рассмеялась, прикрыв рот ладошкой, перстни на пальцах вызывающе блеснули драгоценными камнями, рассыпав по сторонам яркие ослепляющие лучи.
    - Конечно, что вам нужно в первую очередь.
    - Мясо. Свинина. Желательно мякоть.
    - Дайте угадаю… - Алисия Пьеровна жеманно соединила брови и, взмахнув рукой, вскрикнула: - Как не догадалась сразу: вы собрались приготовить шашлык!
    Семён пожал плечами, продолжая смущаться, не понимая, что это на него вдруг нашло.
    - Это просто очень кошерно! – снова утвердила Алисия Пьеровна. – Что остаётся делать longues soir;es langoureuses50 не обременённому ничем человеку?

48 c удовольствием.
49 вы делаете успехи молодой человек.
50 долгими томными вечерами.


Пить вино, есть мясо на вертеле, любоваться пламенем костра и звёздами.
    - Вы забыли про ночную зыбкую тишину, пение цикад и лунную дорожку на речной ряби.
    - Ох, Семён Янович, Семён Янович, - наигранно вздохнула Алисия Пьеровна и покачала пальчиком. – Вы неисправимый романтик, впрочем, как и все мужчины, живёте одними условностями и мечтами о замках на песке. Но что же мы стоим?! Быстрее идёмте, иначе наилучшие части мяса раскупят такие же любители шашлыка, как и вы! – Алисия Пьеровна схватила Семёна под руку и быстро увлекла за собой к мясному павильону. Это крупное здание с витринными окнами было возведено в семидесятые годы прошлого века по индивидуальному проекту одного знаменитого архитектора из Д***. Высокие потолки, прилавки из искусственного мрамора, приятная прохлада даже в самые знойные дни лета. Мясной павильон по справедливости считается сердцем рынка города К***, только здесь можно купить свежее парное мясо, будь то говядина, свинина, баранина или недавно вошедшее в моду мясо козлятины.
    Звук рыдающего мощного зверя накрыл рынок. Торговые ряды притихли. Резко оборвался гомон продавцов и покупателей. Звук повторился. В нём прибавилось неизбежной тоски и неутихающей боли. Многие посетители внезапно ощутили некую встревоженность. Третий раз в крике неизвестного таинственного зверя почувствовалась приближающаяся угроза. Синее небо стремительно поменяло цветовую гамму от лёгких, воздушных тонов синего и лазоревого до пепельно-серого и фиолетово-коричневого. Облака затянули мрачным пологом всё пространство вплоть до горизонта. Далеко блеснула молния. Грохот горного обвала со свистом ветра донёсся из запредельных заоблачных высот. По телу туч пробежали мелкие огоньки-искорки, оставляя на них следы и причудливое переплетение линий.
    Напряжённые людские лица искали, высматривали что-то в небе пытливыми испуганными взорами.
    На удивление спокойно, Алисия Пьеровна сказала Семёну:
    - Смотрите, mon ami, какие в небе знаки, они напоминают письмена исчезнувших цивилизаций.
    Противные скрипящие звуки раздались по всем уголкам неба и сошлись в одной точке в центре городского рынка…

                ***
    На закате, когда, вот-вот, сгустится тьма, наступит ночь, когда дела дневные, успешно недоделанные с лёгкой душой отложены назавтра, Семён из имевшихся шлакоблоков сложил очаг. Развёл огонь из сухих полешек и плашек, найденных в сарае, набросав поверх сырых веток вишни с листочками для аромата. Нанизывать мясо на шампуры, особенно приготовленные из ровных яблочных молодых и очищенных прутьев может показаться недальновидному человеку или всезнайке делом, не требующим определённых знаний. Но сведущие люди утверждают обратное: не всё так просто. Маринованное мясо нужно нанизывать не вдоль волокон, а поперёк. Для чего? – возникает вопрос. Для лучшей прожарки. В чём принципиальна разница? Мясо что вдоль волокон нанизать, что поперёк – мясом быть не перестанет. Прожарится и так, и этак. Но сама мысль то как?!
    Мясо нанизано. Угли подходят до правильного цвета, жар так и пышет под тонким слоем сизого пепла. Стреляю сучковатые дровишки алыми угольками, шипят с недовольством. Пора наведаться к соседу. Пригласить на ужин. Звук работающего мотоциклетного мотора дал знать, Зон вернулся домой. Вон, и Кондотьер залаял радостно. Не надо большого воображения, представить, как он вьётся вокруг хозяина, высунув язык и метя хвостом двор.   
    - А! – вскрикнул Зон, завидев приближающегося Семёна так, будто сто лет не виделись, - это ты! – прозвучало с не меньшей радостью, притворством не назовёшь искренние чувства, на актёра сосед не учился, тонкости такие ему не знакомы. – Умаялся, как сто чертей! Привет, романтик!
    - Привет, Зон!
    - По делу? Если от нечего делать, прости, дел по горло. Столько нужно переделать. Жена позвонила, мол, жди, нагряну нежданно-негаданно, билеты не достать, приеду, - Зон развёл руки в стороны, - типа, на попутке. То бишь, взяла в кассе билет и сразу на поезд.
    - По делу.
    - Какому?
    - Неотложному.
    Зон погладил Кондотьера и пристально посмотрел на Семёна.
    - Заболел, что ли?
    - Нет. Хуже.
    Зон скривился.
    - Хуже?!
    Семён поправился:
    - Лучше. Вырвалось. Приглашаю на шашлык.
    Зон потёр азартно ладони, как человек, предчувствующий вкуснейшее угощение.
    - Все дела на потом отлаживаются. Идём.
    - А как же жена?
    - Сеня, не конопать мозги. Выслушаю пару искренних междометий. В первой ли! – Зон втянул носом воздух. – Шашлык в наше время, это как преемственность традиций, что безвозвратно теряются в наш суматошный век. Много чего теряется безвозвратно и забывается прочно под влиянием новых течений и вкусов. Скоро имена человеческие забудем и начнём откликаться на присвоенный порядковый номер. – Зон выговорился и счастливо вздохнул. – Шашлык – это сила. Раньше на чай приглашали. Не без ста капель горилки. Теперь вот…
    - Не сгущай, Зон, - возразил Семён. – Не всё так однозначно плохо.
    - И не всё однозначно хорошо. Веди, Вергилий, в царство наслаждения души и желудка! Мясо где взял?
    - Ты даёшь, Зон, - где! На рынке в К***! Хорошая свинина, бескостная.
    Зон разочарованно выдохнул:
    - Разве может быть хорошая свинина бескостной и размороженной. Дефростированное мясо… Тьфу!
    - Можешь отказаться, - заспорил Семён.
    - Ещё чего! Шашлык – значит шашлык! Чур, я буду жарить!
    Семён хмыкнул.
    - Ради всех кулинарных богов – готовь!
    - Ты со многими знаком?
    - С кем? – удивился Семён.
    - С богами, - пояснил Зон, хитро сверкая глазками, - кулинарными.
    В знак подтверждения правоты слов, тявкнул Кондотьер.
    - Видишь, даже пёс, тварь бессловесная, и то понимает.
    - Я решил так закрепить дружбу.
    Зон захохотал, почти демонически. Раскудахтались куры. Загоготали гуси. Из хлева коровы протяжным мычанием выразили свой нейтралитет.
    - Ты забыл добавить… - начал неторопливо Зон, - впрочем, Сеня, правильный у тебя жизненный курс. На добро отвечай добром. А вот мясо… - Зон осёкся, выставил вперёд ладони: - Молчу… Молчу…
    На полпути Зон не выдержал.
    - Мог бы обратиться ко мне.
    - Не получилось бы сюрприза.
    - Верно. Но мог и намекнуть округло и двояко. У меня в погребе в отдельном помещении созревает, туша свинины свежего забоя.
    Семён хотел повторить про сюрприз. Зон опередил и заявил строго:
    - Самогонка и овощи мои! Не спорь! Это условие.
    - Я и не спорю, - согласился Семён.
    Посмотрев на импровизированный мангал, Зон выразил хозяину полный респект (так говорит моя дочь – респект, вместо – уважение.) И принялся за готовку.
    При свете электрического света двое мужчин, сытно поев и вкусно выпив, сидели и рассуждали с ленивой развязностью о превратностях жизни. Каждому нашлось что сказать, поведать, поделиться откровением, выложить как на духу то, о чём предпочёл бы в другое время промолчать. Затем минут тридцать они молчали. Вслушивались в тревожную тишину. Смотрели вокруг и замечали нечто новое, скрытое от глаз при других обстоятельствах. Состояние каждого можно с лёгкостью охарактеризовать как транс. Лёгкий, отрезвляющий и немного настраивающий на философскую нотку.
    - Петь любишь? – внезапно нарушил молчание Зон.
    - Учился на баяне играть. Потом бросил. Теперь жалею.
    Зон повторил:
    - Петь, спрашиваю, любишь?
    - Не пробовал, - признался Семён.
    Шумно и тяжело выдохнул Зон.
    - Учился, значит.
    - Ага.
    - Навыки, значит, остались?
    - Наверно, - согласился Семён.
    - Должны по идее, - развивает мысль Зон. – Это ж как езда на велосипеде: коль научился – уже не разучишься. Я прав, Сень?
    Семён подумал.
    - Не спорю, но езда на велосипеде и игра на баяне лежат как бы в разных плоскостях.
    - Но попробовать-то можно? – не успокаивается Зон.
    Семён соглашается, также немного подумав:
    - Можно мехами поиграть. Пальчиками пробежать по клавишам.
    - Это по-нашему! – обрадовался Зон, - я на гитаре буду играть. – Резюмирует он, - ты – на баяне.
    - Откуда у тебя баян?!
    Зон осклабился и мигнул хитровато:
    - От верблюда. Тоже учился понемногу, как ты выразился, мехами играть, пока дочка в К*** музыкальную школу посещала. Потом, забросила и не жалеет, - погрустнел Зон. – Ну, каждому, своё: кто-то любит пирожка, кто-то – корку хлеба. Я метнусь быстро: одна нога здесь, - другая – там…

                17. ПРЕРЫВИСТЫЙ РИТМ ДЫХАНИЯ

    Отсутствовала Полина долго. Семён как-то поинтересовался у Зона, есть ли на хуторе молоденькие девушки. «Были да сплыли, - отрезал Зон грубо, Семён пришёл некстати, он ремонтировал движок мотоцикла. – Сейчас не то что молодых, старух нет. Я ж тебе рассказывал. Молодёжь подалась в поисках лучшей современной жизни в города, поближе к цивилизации. Старики переместились поближе к своим родственникам на кладбище, кто рядом лежит, кто поблизости. Чем интерес вызван, Сеня? – Зон вытер руки от масла, налил в кружку квас и отпил немного напитка, показал кружку и спросил: - Выпьешь, свежий?» Семён отказался. Зон продолжил: «Кого-то заприметил, что ли? Хотя, кого тут можно высмотреть в микроскоп! Ха! Те представительницы, что есть, замужние. Никак, вздумал с кем-то шуры-муры закрутить? Брось! Гиблое дело». – «Никого не заприметил, - отреагировал нервно Семён, он почувствовал некое напряжение в груди, щека предательски дёрнулась с бровью, выдавая волнение. – Да и когда? И недели не прошло, как заселился. Толком по хутору не гулял, чтобы разведать обстановку». – «Рекогносцировку», - поправил Зон. – «Что?» Зон махнул рукой и выпил ещё одну кружку напитка, вытер подбородок: «Ты здесь новичок. Раньше, в моё сопливое, радостное детство хутор жил счастливой жизнью. В каждом дворе собака на цепи, птица и живность, огороды засажены, цветы возле дома и за забором высажены. Красиво было! Тут явор рос у бабы Оли. Высокий, издалека видно. Только вышел за город и он своей зелёной кроной приветливо машет, приветствует тебя. У комля три человека становились, держась за руки, чтобы обнять ствол. Клуб работал. Привозили фильмы. Колхозная самодеятельность брала призовые места в районе и области. А голоса у девушек какие были! Заслушаешься! Весной и летом влюблённые парочки с вечера до утра по кустам прятались. Песни пели старушки, собравшись у кого-нибудь. Сидят бабушки на лавочке и поют песни народные. Больше грустные. У каждой почти муж с войны не вернулся. Сейчас хутор даже призраком назвать трудно». Зон махнул рукой. Махнул рукой, чтобы Семён уходил. Семён тихо ушёл восвояси, слушая, как сосед разговаривает сам с собой, привлекая в слушатели почтительно молчащего Кондотьера.
    Полина, как любовь, нагрянула нечаянно.
    Семён облился водой из ведра, нагретой за день, и, обласканный вечерним тёплым ветерком, собрался лечь пораньше. Отдохнуть хотелось, зубы сводило. Как в предыдущие разы, он кожей спины ощутил чьё-то постороннее присутствие и медлил оборачиваться. Кровь от предвкушения неизвестного вскипела. Полыхнуло тело жаром. Внезапно между лопаток прошёлся мороз, и Семён вскинулся, услышав знакомый нежный голос:
    - Здравствуй, Семён!
    - Полина, - успокоился Семён и поспешил заверить девушку: - Очень рад тебя видеть!
    - Спасибо, - ответила девушка и окинула его быстрым взором. – Скучаешь?
    - Не поверишь, не приходится.
    - Отчего же, охотно поверю.
    - Меня уверяли, что в глуши буду чахнуть от тоски.
    Полина задумчиво хмыкнула и произнесла:
    - Гляжу, с соседом подружился.
    - Громко сказано – подружился.
    - Но всё же…
    - Даже не верится, но это так – с соседом повезло. Отличный человек.
    Полина прищурила карий глаз.
    - С какой стороны посмотреть.
    Семён с жаром возразил, продолжая держать в руках полотенце, но кидая взгляд на развешанную на заборе одежду:
    - С любой стороны. Если бы ты знала…
    - Вот уж уволь, как пишут в старинных романах. Ты, Семён, видишь его в одной плоскостной проекции, в то время как он многогранен. Каждая грань, если не сложить в полный кристалл, играет иначе. Даже психологи утверждают, недавно читала одну увлекательную медицинскую статью о психологии человека, что чем больше привыкаешь к определённому субъекту, то перестаёшь замечать его недостатки, видишь исключительно одни достоинства.
    Семён во время короткого спича девушки одеть брюки и майку и жестом пригласил следовать в дом.
    Он продолжил:
    - Ты говоришь так, будто Зон вам всем, вашему семейству, соли на хвост насыпал.
    Полине не понравился демарш Семёна. Она насупилась. Заходили желваки. Крылья носа взлетели. Она тяжело засопела.
    - Может и навредил, - проронила она тем не менее не очень уверенно. 
    - А-а?! – вскинулся Семён.
    - Может и навредил, - более смело повторила девушка. - Утверждать не берусь.
    - Тогда в чём дело? – не понял Семён. – Не в одном доме живёте, чтобы…
    - Мы живём в одном пространстве, - твёрдо произнесла Полина.
    - Америку открыла – пространстве!.. – деланно хохотнул Семён, - мы все живём в одном каком-то замкнутом пространстве. Если судить здраво.
    Полина с трудом выслушала, чтобы не перебить ещё раз, и с экспрессией заговорила:
    - Дело не во мне, не в ком-то отдельном из нас! Мы, - она обвела круг рукой, - одна большая семья. Как племя. Род. Клан. И когда рядом с нами живут подробные Робинзону индивидуумы, то жизнь усложняется и нарушается течение принятых норм.
    Семён цыкнул:
    - Надо же, какие цацы выискались! Меняйтесь к лучшему, как происходит в природе.
    Полина упорно произнесла:
    - Если не получается?
    Семён нашёлся сразу:
    - Тогда – к худшему. Ищите золотую середину, иначе…
    Полина его сердито перебила:
    - Мы всегда в поиске. От одной гавани к другой идут наши корабли.
    Еле удержался Семён от свиста.
    - Отцу не нравится гиперактивность Робинзона.
    - Где именно? – поинтересовался Семён.
    - На кладбище, - размеренно, будто и не кипела от негодования, пояснила Полина.
    - Вы там живёте вашей… семьёй?.. – Семён не решился сказать общиной.
    Полина не услышала его.
    - Он постоянно там что-то делает. Копает. Красит. Чистит. Вмешательством своим мешает отдыху усопших. Отец говорит так: если даже он это делает от доброты душевной, то от его поступков вреда больше, чем пользы. Робинзон мешает. Точка. Не спрашивай, Семён, толком не отвечу. В тонкости не посвящена. Полюбопытствовала как-то. Отец отрезал резко: не моё дело. Рассердился. Позже отошёл. Долго извинялся, просил прощения. Просил заняться полезным для всех делом.
    Определённо, Семён чувствовал, девушка не договаривает. Никакой конкретики. Отец – и только. Будто имени у него нет. Или табу наложено на его произношение. Это очевидно настораживало.  Зачем ей с ним откровенничать, если знакомы без году неделя, хоть она утверждает он здесь более двух недель.
    Полина встала. В нерешительности постояла, затем, поборов сомнения и неуверенность, подошла к Семёну.
    - Я не вправе это делать.
    - Не вправе – не делай, - пожал плечами Семён, интрига сквозила в её словах и это интересно.
    Несмотря на проявившуюся было решительность, она ещё сомневалась.
    - Не легко, всю жизнь следуя определённым правилам, от них отступать. Дай руку! – приказала она твёрдо. – Дай! Не бойся! Кое-что покажу. Увидишь – сразу забудь. И молчок. Раскроют, тебе и мне не поздоровится.
    Поле деятельности чудес не ограничено размерами, будь то маленькая собачья конура, в которой внезапно заговорил утробным голосом старый пёс, ввергая в ужас и удивление своими пророческими речами, или жилая комната. Сквозь щели в полу прорезались сиренево-прозрачные лучики, заскользили по стенам и потолку, они перекрещивались, рассоединялись и снова скользили в беспорядочном движении, выписывая кренделя в воздухе и некие знаки на стенах. Следом за лучами появился редкий сизый туман, стелящийся над полом. В комнате повеяло абстрактно-натуральной молотой корицей, полынным духом, яблочным цветом и свежестью разрезанного арбуза. Уличная стена с окнами постепенно стала прозрачной. Открылся незнакомый вид, чужой и отпугивающий. Взору Семёна открылось большое сводчатое помещение, как в старинных домах подвалы, с размыто-непонятным цветом стен и свода. Из свода на длину полутора-двух саженей выпирают обработанные строганные толстые, чем-то покрытые брусья. Интуитивно, из всех присутствующих, одинаково одетых в длинные серые рубахи десяти мужчин Семён выделил Отца. Полина его никогда не описывала, но в нём единственном выделялась какая-то сила, и в лице, и в глазах, и в движениях. Предводительствуемая Отцом группа мужчин занималась чем-то диковинным с точки зрения Семёна. Каждый из группы держал в руках коловорот с широким лепестковым сверлом и дырявил насквозь выпирающие из свода концы брусьев. Полная тишина в помещении и звук вгрызающегося металла в деревянную плоть. Сизый сумрак и тишина. Нечто жуткое и гнетущее закралось Семёну в сердце. Работали мужчины слаженно. Слышался прерывистый ритм дыхания и ни капли усталости на лице, ни малейшей эмоции и намёка. Просверлив одно отверстие, они рядом начинали сверлить следующее. В какой-то момент Семён услышал монотонное звучание, будто кто-то из сверлильщиков закрытым ртом быстро произносил нараспев – бу-бу-бу. К нему присоединялся второй исполнитель, звучание дуэтом усиливало эффект и прослеживалась экспрессия. Никак с этим не вязались бесстрастные, спокойные, равнодушные лица, уверенные движения.
    - Что они делают? – спросил тихо Семён, обстановка заставляла говорить шепотом, хотя он был уверен, мужчины не видят и не слышат его и девушку.
    Творят молитву о мире, - заворожённо следя за работой мужчин и Отцом, ответила Полина.
    - Сверля дыры в брёвнах они творят молитву о мире?! Это шутка?
    - Это серьёзно? – жёстко отрезала Полина.
    - Ерунда сплошная. Ничего не понимаю, - признался Семён.
    - Ничего понимать не нужно. Всё придёт своим чередом.
    - Хорошо: чего конкретно они просят и у кого?
    - Они обращаются к Верховному Отцу, чтобы он указал верный путь домой.
    Ехидство непроизвольно сорвалось с губ Семёна:
    - Это многое объясняет: молитва о мире, путь домой, Верховный Отец… кстати, Полина, вот эти мужчины, они кто?
    - Мои родственники…      

                ***
    Из дневника Семёна Стрыя:
    «Сегодня не выдержал, - хотел отложить на завтра, - решил докопаться до сути, до истины, узнать состав бусин ожерелья. Это абрикосовые косточки, в чём сомневаюсь, или китайский ширпотреб, что более правдоподобно. Эх, Полина, Полина, задала же ты мне задачку! Сиди тут, расплетай заплетённые извилины. Полина… Кто и что она для меня? Почему эта загадочная дивчина не выходит из головы. Точно, не влюбился. Допустимая погрешность, не будь у меня невесты. Мимолетная симпатия, навеянная новизной эмоциональных впечатлений от смены модус вивенди? Сойдёт за истину. Повторяю про себя, как въедливый ученик заучивает до автоматизма непонятные алгебраические формулы, чтобы они, в случае чего, при ответе отлетали от зубов. Если бы это был сон про не сон, то это была бы явь! Зримая! Предметы – можно пощупать – материальные! Если бы ожерелье это тот самый не про сон, но сон, оно осталось бы висеть в мрачном тоннеле на стене, однако оно как-то переправилось при чьей-то помощи из мира грёз в реальность. И Полина, удивительная и таинственная девушка с двумя разными глазами имеет к этому какое-то непосредственное отношение. Ведь не зря же она появилась в комнате сразу после моего пробуждения. Потом, иллюминация сквозь стыки половиц на кухне! Короче, одни загадки и ребусы сплошной чередой. Полина приглашает в гости. Куда? Сказала – соседствуют рядом. Рядом- слева – кладбище и рядом – справа – запущенный участок с заросшим кустарником и травой фундаментом. К кому идти в гости? Налево или направо? Ждут ли меня там, как кого? как незваного, который – что – хуже или лучше татарина? Но – никуда не деться-отвертеться – звала! Приглашала, совестила: неделю на новом месте, познакомиться с соседями не соизволил. Или побрезговал? Неделю! Зон – сосед, живёт через дорогу – поправил ровно ночь с момента заселения. Ого! Временная флюктуация или розыгрыш? Или очередная загадка? Вчера ковырялся в куче хлама, много интересного можно найти на ровном месте, обнаружил в отличнейшем состоянии ножовку по металлу, новое, - муха не сидела, - полотно в заводской смазке. Потом сами в руки просились рашпиль и кусачки, зубило и массивный молоток, скорее кувалда. Моток медной проволоки – целое богатство! – килограммов на пять потянет. Вооружусь инструментом и начну лабораторные опыты: узнаю состав бусин из ожерелья. Ну, не из инопланетного же они материала!»
                18. ОЖЕРЕЛЬЕ

    Будь ты даже на необитаемом острове, всё равно найдётся какой-нибудь любознательный папуас с соседнего архипелага, которому однажды взбредёт в голову посетить в познавательных целях и экспансии собственного развития пустой остров именно тогда, когда ты решишь заняться чем-то интимным. Не думайте ничего плохого, - впрочем, думать плохо иногда полезно для развития когнитивных способностей, - никакого греховного рукоблудия и прочих невинных эротических забав. Просто подробности, написанные кривой пальмовой веткой на песке, смоет волна морская. А вот то, что написано пером, - не вырубить топором.

                ***
    - Битых полчаса наблюдаю, как ты ловко орудуешь рашпилем, покашливая, чтобы привлечь внимание. Вон, Кондотьер от скуки скулить начал, а тебе всё нипочём. Ни в зуб ногой, как говорит моя супруга.
    Зажав в тиски одну бусину, Семён ожесточённо работал рашпилем. Увлечённо. Мысли ушли. Одно желание – снять верхний слой глазури. Бусина будто из сверхпрочного материала сделана, - не поддаётся механическому воздействию. Дыша прерывисто, пожаловался Семён Зону, затем погладил между ушей пса, сказал ему пару нежностей. Кондотьер закрыл глаза, присел от удовольствия на задние лапы и начал, повизгивая, по земле мести хвостом.
    - Не балуй пса, Сеня! – прикрикнул Зон.
    У, мой хороший, - Семён потрепал пса по спине и вернулся к Зону. – Час вожусь, результата ноль. Рашпиль, посмотри на что похож…
    С видом знатока по напильникам и прочим металлообрабатывающим предметам Зон взял в руки инструмент.
    - Давай посмотрим, Сеня, что с ним.
    Семён решил пояснить:
    - «Лысым» стал. Насечки сточились. Бусине хоть бы хны.
    Ближе к глазам поднёс Зон рашпиль и провёл пальцем по блестящей металлической поверхности. Глаза его распахнулись. Он хотел что-то сказать. Промолчал и спросил Семёна:
    - Слышь, Сеня, покажи мне эту бусину.
    - Да вот она в тисках.
    Зон присел перед столом с прикреплёнными тисками и открыв рот, внимательно всмотрелся в предмет. От усердия высунув кончик языка, Зон пытался что-то рассмотреть или обнаружить, ранее не замеченное по недосмотру или халатности.
    - Ожерелье! – протянул он левую руку Семёну, и он сразу вложил украшение на ладонь. Пальцы соседа медленно сжались. Рука дрогнула, пальцы конвульсивно раскрылись. Украшение упало в траву.
    - Чёрт! – восхищённо выругался Зон, - жжётся, зараза! – Затем встал, поднял ожерелье.
    - Гайтан развязывал? Не вижу узелка.
    Семён отрицательно покачал головой.
    - Бусина сама в руке оказалась. А что?
    - А то, - растягивая гласные, произносит Зон, подушечками пальцев едва касаясь глазури. – А… то… - ещё медленнее повторил он, вернулся к тискам, посмотрел на бусину. – Дырки нет.
    - Какой дырки?
    - Отверстия, - сказал Зон.
    - Зачем оно?
    Зон рукоятью развёл губки, взял бусину и на просвет показал Семёну.
    - Затем оно, чтобы с его помощью нанизывать бусины на нить. Его нет. Спрашивается, как ты его снял?
    Семён удивлённо шевельнул бровями.
    - Н-не помню.
    - Что ж, - проговорил Зон, - на «х», но не хорошо. И не напрягайся. Попробуем разобраться вместе. Итак, здесь, - он поднял одну руку, - ожерелье. Здесь, - поступил аналогично с другой, - бусина. Сейчас она отдельно от своих сестёр.
    - Что будем делать? – спросил Семён, кипя азартом.
    - Пока не придумал. Гнать коней категорически не требую, - немного отрезвил разгорячившегося Семёна. – Сам пока не знаю с чего начать.
    - Но с чего-то надо? – осторожно поинтересовался Семён, сдерживая кипевшее внутри пламя.
    - Надо… с чего-то… - с расстановкой, задумчиво, с некоторым отрешением произнёс Зон. – Ты чего такой, Сеня?
    - Какой?
    - Кислый! – рассмеялся Зон. – Не кисни, разберёмся, что к чему приложить: тюльпан к носу или наоборот, - Зон поднёс бусину к ожерелью и она, показалось обеим мужчинам, выпрыгнула из пальцев, сверкнув глазурью, и оказалась в одном ряду с сёстрами.
    - Видел?! – ошарашенно спросил Семён.
    - Что с того, что видел, - пожал плечами Зон, не менее Семёна поражённый произошедшим. – Хотел бы не верить, да не получится.
    - Дай мне, - Семён взял ожерелье, приподнял над подставленной ладонью; бусины одна за другой ссыпались в неё, издав шум, похожий на плеск речной волны и в воздухе ощутимо почувствовалась речная свежесть.
    - Хочешь спросить, верю ли я в чудеса и во всякие фокусы, - произнёс огорошенный Зон. – Прежде не задумывался над этим. Сейчас стоит поменять мировоззрение. Определённо, за этим что-то стоит.
    - Что? – не сдержался Семён.
    - Узнать бы…
    - Объяснить можно? Технология, там, визуальный обман, зрительный эффект.
    - Стоп! – Зон почесал лоб. – Интересное что-то кроется в этой штучке. Как сейчас пишут: артефакт древних цивилизаций.
    - Вполне себе версия…
    - Сеня, - укоризненно посмотрел Зон на соседа. – Вполне … версия… Нам нужно поверхностно узнать принцип действия. А после нехай с этой шарадой учёные разбираются.
    Бусины с ладони Семёна плавно воспарили и снова оказались на гайтане.
    - Говоришь, пластик китайский? Цыгане торговали вовсю?
    - Сеня, - акцентировал Зон на имени соседа, - прекрати водопад красноречия. Говорил! – с вызовом. – И что с того! – градус вызова вырос. – Разобраться нужно самим…на первой стадии. Сними бусину.
    - Какую?
    Зон усмехнулся:
    - Разве есть разница?
    Бусина легко, едва Семён коснулся, упала в ладонь.
    - Мистика! – восхитился он.
    - Ага! – без энтузиазма отозвался Зон, но с энтузиазмом продолжил: - Сейчас-сейчас! – черты лица обострились, выделился нос, обозначились гранями скулы и подбородок заострился. Зон азартно потёр ладонями, - сейчас развенчаем в пух и прах эту мистику. В этом нам поможет киножурнал «Хочу всё знать!»*.
    С сумасшедшей энергией, на грани невероятного безумства, с голодным блеском в глазах Зон зажал в тиски бусину. Схватил двумя руками молоток за ручку. Размахнулся, на доли секунды замерев с поднятыми руками, и со всей силой ударил по бусине. С жалобным, не то визгом, не то стоном молоток отскочил, вырвался из рук мужчины и улетел в малинник.
    Под поверхностью неба послышался отчётливо дикий, саркастический смех, смех самодовольного некто якобы говорил, что, получили! Мелкая дрожь била кисти Зона. Глаза застыли, выпятившись и уставясь на бусину.
    - Целая… - растерянно произнёс он.
    - Изменила форму… - тихо сказал Семён.
    - Как?
    - Стала площе, - Семён коснулся пальцем края и отдёрнул руку: из подушечки пальца выступила капелька крови. – И заострился край.
    - Зубило! – зло проговорил Зон. Взял из рук Семёна. С животной яростью вломился в малинник и, разворошив стебли, нашёл-таки инструмент. Приложил его к бусине. Размах. Удар. Металл прошёл сквозь бусину, не повредив её. Тогда Зон поставил зубило на грань бусины и ударил… В месте соприкосновения с бусиной металл разошёлся знаком «v», будто изготовлен из мягкого пластилина.
    - Что… за… ч-чёр-рт!..
    - Может, ну её к лешему, а, Зон?
    - Ножовку! – тихо потребовал Зон.
    Семён мигом всучил в руки соседу ножовку, чувствуя, из этой затеи ничего не получится. Прикоснувшись пальцем к острым зубьям полотна, Зон проверил остроту. Довольно улыбнулся.
    - Новая, - подтвердил Семён, отвечая на не заданный вопрос.

*советский и российский детский научно-популярный киножурнал.
    - Сейчас мы увидим, кто кого, - с ожесточением проговорил Зон, приноравливая полотно к бусине.
    Полотно рассыпалось на мелкие длинные тонкие полоски металла, едва Зон сделал одно-единственное поступательное движение ножовкой.
    - Не-вре-ди-ма!.. – скука, вялость и боль читались в голосе сильного мужчины. Зон повернулся к Семёну, - что-то хочешь ещё себе доказать?
    - Нет. Достаточно.
    - Тогда предлагаю заняться полезным для хозяйства делом.
    - Огород вскопать? – спросил Семён.
    - Крышу птичника починить, - устало произнёс Зон, разминая плечи. – протекает…

                ***
    Ночью снился кошмар: Семён и Зон лунной ночью стоят на кладбище возле покосившегося голубца при входе на кладбище. Остальные три повалены. «Кроты расходились, - спокойно говорит Зон. – Далось им это кладбище, им что, земли вокруг мало?» Семён огляделся и посмотрел на небо. Низкие, плотные, тёмно-синие тучи, подсвеченные снизу кроваво-алыми отблесками вечерней зари быстрыми ладьями, плывут по небу. Лунный свет почти сравним с солнечным. Можно рассмотреть самую мелкую деталь или штрих, или мелкий рисунок прожилок на маленьком листочке. «Светло-то как», - говорит Семён и чувствует сквозь сон нереальность происходящего, жутко и некомфортно. - «Ночь потому что», - пожёвывая губы, отвечает Зон. - «Как днём – светло. Посмотри, тебе не кажется луна слишком яркой? Смотреть больно, глаза режет». – «Не смотри», - советует Зон. Хватает голубец руками, крякает и чему-то улыбается. – «Пособи, - смотрит на Семёна, - вдвоём сподручнее». Семён берётся за поперечину. – «Выпрямим сначала». – «Получится?» - «Пока не попробуем, - говорит Зон, - не увидим. Раз-два-взяли!» Голубец с трудом выпрямили. – «Закрепляем?» - спрашивает Семён. – «Куда ты всё время торопишься, - удивляется Зон, в лунном ярко-синем свете его лицо выглядит не очень привлекательно. – Вытащим. Осмотрим основание». Из земли голубец выскочил легко. Мужчины вместе с ним повалились на землю и вдвоём, не сговариваясь, рассмеялись. – «Представляешь, как мы выглядим со стороны? – давится смехом Зон, - как два полудурка, решившие ночью развлечься на кладбище!» - «Почему полудурки?» - «Потому что дураки спят, сопя носами и попердывая под одеялом, крепким сном», - снова рассмеялся Зон. Минуты две они лежали на земле, уставясь в небо и успокаиваясь. – «Красота!» - Вырвалось у Семёна. – «Лепота, - поправил Зон, - так говорили наши предки и звучит красивее и полнее: ле-по-та!» Семён не решился спорить, по его мнению, так и так звучало красиво. Зон говорит: «Встаём, залежались». Мужчины встали. Помогли друг другу очистить спину от налипшей травы и мелкого сора. – «Очень интересно, - Зон низко наклонился над основанием голубца и посветил фонариком, луч света вырвал из темноты, набежали тучи и оккупировали небо, ровные сквозные круглые дыры, - очень интересно, - Зон присел на корточки, пальцем обвёл по окружности одну дыру, затем повертел пальцем внутри. – Очень интересно, до чего изобретательны кроты, когда хотят напакостить человеку. Землю точить неинтересно, принялись за дерево. Слышишь меня, Семён?!» - «Что?» - отозвался Семён. – «Посмотри, говорю, сюда! Каково, а?!» Семён сел. Едва увидел ровное отверстие, внутри у него что-то щёлкнуло и в груди похолодело. Недавно, сутки-двое назад он видел эти сквозные отверстия в брусьях, только не мог вспомнить, где и когда. Память отказывалась помочь. Что-то в голове копошилось, шевелилось, всплывали и исчезали образы и видения, какие-то мутные картинки. Семён вложил палец внутрь одного отверстия и кожей ощутил гладкую, будто отполированную поверхность. Перед глазами всплыл наполненный сумраком подвал, группа бородатых мужчин, в руках непонятные инструменты. – «С-сука! – смачно произнёс это слово Зон, - до чего суки, кроты бешеные, додумались! Что молчишь, Сеня?» Семён снизу-вверх посмотрел на соседа. – «Ну?!» - «Это не кроты, Зон», - проговорил Семён раздумывая. Зон посерьёзнел: «Как не кроты?» - «Вот так». – «Кто же, Сеня?» Семён всё вспомнил, пусть не до мельчайших подробностей, сидел и думал, стоит ли говорить правду. – «Сеня, - растормошил его Зон, - говори!» - «Это люди, Зон». – «Люди? – остолбенел Зон, теряя способность говорить и соображать, - какие люди, Семён?! Это – кроты! Я тебе авторитетно заявляю! Люди под землёй может и живут, но в других мирах и далеко отсюда». Семён устало ответил: «Люди, такие же, как и мы, только другие…»      
    
                19. НЕ ВИЖУ В МИРЕ ЖИВЫХ

    «Алька, сейчас ты мне, прости за прямоту, откровенно мешаешь. Если по делу, говори быстро!» - «Камилла, мне тревожно». – «Что на этот раз?» - «Помнишь Семёна, мужчина тридцати лет, мы вместе приезжали к тебе». – «Какого Семёна, Алька? И когда это вы приезжали? Сто лет тебя не видела, думала рассердилась на что». – «Недавно, неделю назад». – «Не припоминаю». – «Вспомни, пожалуйста. Семёна интересовал вопрос аренды дома у кладбища на хуторе В***». – «Алька, ты не выспалась?» - «Да-да-да… Спала очень плохо… Последние три дня вообще… В общем, нужна твоя помощь…» - «Выпей снотворное. Не поможет, пришлю с Никитой травяной сбор успокаивающий». – «С Никитой? Почему Никита? А где Акинфий?» - «Аля, какой Акинфий?!» - «Муж твой». – «Моим мужем был, есть и останется Никита. С Акинфием ты что-то напутала. Меньше читай перед сном всякую дешёвую беллетристику». – «Я не могу путать. Акинфий – твой муж. Они с Семёном… В общем, мы приезжали по поводу аренды дома…» - «Не повторяйся, сестра. Напоминаю, дом сгорел прошлой осенью во время грозы. Ударила молния в кровлю. Дом вспыхнул стогом сена. Как думаешь, кого-то заинтересуют обгорелые стены. Нет? Так как я могла помочь в аренде руин, Алька. Подумай хорошенечко!» - «Погоди, Ками, погоди… Я говорю про дом у кладбища». – «Верно. О нём же тебе только что рассказала всю правду. Алька, не морочь мне голову!» - «Не может быть, Ками. Как сгорел? Вместе с Семёном?» - «Понимаю, сестра, от тебя просто так не отделаться. Вышли фото своего Семёна. Ага, получила. Повиси минуту… (Пауза.) Алиска…» - «Что, Ками?» - «Это фото живого человека?» - «Конечно! Что увидела?» - «Сидишь?» - «Ками, Mon Dieu, можно обойтись без подначек! Я вся на нервах!» - «В мире живых твоего Семёна…» - «Ну же, Ками!..» - «Не вижу…»

                ***
    Душевно закончилась шашлычная вечеринка. Приятная атмосфера некоей сопричастности к великой нераскрытой тайне окружала аурой благолепия и чистосердечной доброты.
    Напевшись песен, став больше, чем соседями, и даже, чем друзьями, объединённые и спаянные чем-то более прочным, Семён и Зон прощались за калиткой. Без пошлых «ты меня уважаешь» и «друзья, блин, навеки». Они вышли на середину улицы и несколько минут смотрели на звёздное небо. «Большая медведица», - показал рукой Зон на участок неба. – «Вега», - похвастался знанием карты звёздного неба Семён. – «Чумацкий шлях, - Зон посмотрел на звёзды, - нет… но должен быть…» Он говорил слегка севшим голосом. Исполняя песни, мужчины выкладывались всей силой и вкладывали душу в каждую строку и каждое слово шло от сердца.
    Сон долго не шёл. Семён ворочался под простынёй. Коль не спится, решил он, то определю план занятий на целый – целый! – день, очередной день отдыха в сельской глубинке! Надо будет обязательно поделиться с товарищами на работе. Съездить после всего, выбрать время, к Алисии Пьеровне. Пообщаться с увлекательной собеседницей. Выпить её коронной вишнёвой наливки. Порасспросить, как вели себя его протеже, сестра с подругой. Комильфо или нет.
    Много разных мыслей лезло в голову, будто её, как старинную крепость, брали штурмом наскочившие из диких степей Забайкалья орды кочевников.
    Ожерелье поблескивало таинственно в сиренево-прозрачном свете луны.
    Лёжа недвижно, Семён слышал шорохи. Снаружи – приближающиеся к дому и разгуливающие по двору, или внутри – он, он увидит Полину и … На этом мечты оборвал сон не про сон, но, тем не менее, крепкий сон, навеянный дневными впечатлениями, вкусным ужином и крепким забористым самогоном.
    И когда Семён задремал, окунувшись в дрёму, как в живую воду, наполненную газовыми пузырьками сновидений, соседский петух начал своим «кукареку» перекличку с соседскими петухами. Будто растерявшись и не сообразив со своего птичьего спросонья, они загалдели вразнобой. Частенько сбиваясь с ритма. Тогда слышалось отчётливо обрезано-оборванное «Кукар! Кукар!», будто в гости к русским певцам утренней зари наведались иностранные родственники. «Чтоб вас всех трясца взяла!» - сердито проворчал Семён, всё же вскочив с дивана и, как был в одних трусах выскочил на улицу, чтобы облиться из вёдер водой и столкнулся нос к носу с соседом. Упёрся в него и замер, так необычен показался Семёну Зон с крутящимся в ногах Кондотьером.
    - Ты чего это чего? – испугался Семён и запутался в словах, весь его богатый лексикон свёлся к двум-трём, оставшихся в памяти по неизвестной причине.
    - В смысле – чего? – не сообразил Зон послание соседа и Кондотьер радостно тявкнул, поддерживая хозяина, знает хвостатая бестия твёрдо, политика – для пса понятие абстрактное – поддержка хозяина оборачивается преференциями в виде съестной формы в виде сахарной косточки или, как вчера, когда Зон и Семён, насытившись шашлыком щедро кормили мясом Кондотьера и прибежавших на запах готового мяса трёх чёрных котов, у которых были одинаковые особенности окраса: вокруг мордочек белые масочки, белые уши и наполовину белые хвосты. На замечание Семёна, Зон философски изрёк, мол, природа и её промысел человеку непостижимы…
    - Чего… так… вынарядился?..
    - Работать.
    - Где?
    - На кладбище. В комбезе очень удобно.
    - Зачем? – снова спросил Семён.
    - Говори яснее, - попросил Зон.
    - Зачем на кладбище?
    Зон не стал объяснять:
    - Поможешь убраться? Всё травой жутко да дичкой заросло. К некоторым могилкам, будто через дебри чащобные продираешься.
    - Помогу. Дай пять сек умыться и одеться, - попросил Семён. – Зон, ты завтракал?
    - Позже. Нужно быстренько управиться до обеда. Потом солнце выйдет в зенит и алес капут.
    - Не стой. Садись на стул.
    Зон плюхнулся в траву.
    - Мне так сподручнее, - сказал и начать играться с псом.
    - Сядь на стул. В ногах правды нет.
    Зон поинтересовался хитро:
    - А если бы было, тогда – что?
    - Ну и сиди в траве, - уже из уличного туалета скороговоркой произнёс Семён, стукнув дощатой дверью.
    Два ведра остуженной ночью воды, пропитанной светом дальних звёзд и туманностей, а также ароматами сочной полыни и навеянных из степи запахов диких трав, прогнали расслабленность и лень.
    - Что взять: тяпку, лопату, косу? – вытираясь полотенцем спросил Семён.
    Зон рассмеялся:
    - Себя не забудь. Готов?
    - Аки пионэр – всегда!
    Здоровый смех соседа настроил на позитивный лад. Лицо Семёна украсила широкая, как сказали бы в некотором случае, глупая улыбка.
    - Косить буду я, - объяснил Зон на ходу. – Косу подарила дочь на день рождения. Электрическую, на аккумуляторе. Зарядки на три часа. Думаю, управимся. Потом с удовольствием поедим. Аппетит после работы – ого-го! – какой.
    Семён всё же высказал своё пожелание:
    - Я бы не отказался от малюсенького бутерброда из половины буханки хлеба.
    - Сытое брюхо к работе глухо, - переиначил известную пословицу Зон.
    На кладбище Зон распределил обязанности: он будет косить траву между могилок, Семёну остаётся самая лёгкая, не требующая больших усилий работа – сгребать её граблями, стаскивать вилами за кладбище и стоговать. «Как высохнет трава, - мечтательно проговорил Зон и закатил глаза, - устроим ночью костёр до самого неба, полыхать будет, звёздам будет жарко!»
     Кондотьер, почуяв волю, с радостным лаем весело носился по кладбищу, не испытывая ни капли уважения к усопшим. «Ишь, расшалился, лохматый! – наблюдая за псом, довольно изрёк Зон. – Понять его можно, всё время сидеть на цепи, тут и самый стойкий солдатик с ума сойдёт. Не, не, ты погляди, Сеня, он сейчас все репейники на шерсть соберёт!»
    Пасть с высунутым языком мелькала в разных концах кладбища.
    Коса, тужась, срезая сочные или сухие стебли, надрывно рыча, срубая лозины, визжала сотней вспугнутых поросят, которым сообщили страшнейшую весть: кормить будут один раз в сутки.
    Работа спорилась. Валики травы Семён, идя вслед за Зоном сгребал в кучки. Вилами относил за кладбище и складывал в стожки. Травы накопилось много. Половину укоса Семён относил, не ленясь, к дорожному тупику, где в ожидании корма стояли хуторские бурёнки, бычки и козы. В воздухе висел возбуждённый гомон: мычание коров переплеталось с басовитым гудением бычков, блеяньем коз и визжанием насекомых в траве и в воздухе.
    Час спустя Зон объявил отдых: «Баста, Сеня, перекур! От работы кони дохнут». Откупорил бутылку с домашним квасом, сразу вокруг мужчины воздух наполнился запоминающимся ароматом брожения и чёрного хлеба. Налил в кружку. Протянул Семёну. «Пей, Сеня, - несколько пафосно проговорил Зон, - в домашнем пользы поболе, чем в магазинном, и жажду лучше утоляет. А почему? А я отвечу: потому, что собственными руками сделан. И сусло приготовил. И процедил с любовью. И дрожжец с уважением к напитку добавил. И сахарку по вкусу, чтоб не сильно сладко было, но и не сильно кисло. А на заводе – бездушные машины всем процессом рулят. Ну какая польза-выгода? Один убыток…»
    Семён поблагодарил за квас и сообщил о решении пойти прогуляться среди могил.
    - Ступай, прогуляйся, - согласился Зон, задрёмывая. – после расскажу, кто похоронен, кому родственником приходился, когда похоронили, от чего умер, сам или от болезни.
    С соломинкой во рту Зон быстро задремал. 
    Семён, проникшись неким благоволением к усопшим, осторожно ставя ноги меж холмиков, шёл, читая, кто лежит и внимательно изучая даты рождения и смерти. Бродя от одной могилки к другой, он незаметно приблизился к старой, сильно заросшей, оттого казавшейся ещё более запущенной, кустами сирени, рябиновыми чахлыми деревцами, плодовыми деревьями с сильно скрученными стволами, будто кто-то на них отрабатывал некие специфические способы ухода, сильно уродуя и превращая в инфернальных монстров, части кладбища. «Туда не ходи!» – предостерёг Зон без объяснений. – «Почему?» – «просто не ходи. Целее будешь». – «Объясни». – «Не буди лихо, пока оно тихо», - ограничился Зон.
    Как ни интересны и привлекательны в своей архитектурно-кладбищенской композиции надгробные каменные кресты с растительным орнаментом, невысокие гранитные стелы, украшенные высеченными фигурками птиц и животных в украшении коричнево-зелёного мха и диадем из улиток и слизней с едва читаемыми, если на кириллице, надписями. Семёна заинтриговало одно сооружение: каменный купол человеческого роста в окружении разрушенных колонн, увитых серым плющом. Именно из-за колонн поначалу подумал, что это не вынесшая губительного влияния времени ротонда. Приблизившись к куполу ближе, Семён рассмотрел из чего сложен купол – филигранно подогнанные друг к другу кирпичи, без видимого без тщательного рассмотрения швов. Поверхность купола блестела, полированный камень отражал солнце, небо, редкие облачка. Но не это стимулировало его пробраться через густые заросли. Необычная вещь украшала вершину купола: яйцевидный предмет, стилизованный под сосновую шишку высотой около полуметра и сантиметров двадцать в основании. Вскарабкавшись на вершину, Семён рассмотрел нечто удивительное, воспалившее воображение до крайности, на мгновение фантазия унесла его в заоблачно-космические дали. Шишкообразный предмет с чешуйками оказался внутри полым. Расстояния между чешуйками аккуратно прорезаны так, что можно рассмотреть, находящее внутри. Во внутренней полости висел каменный шар величиной с кулак, покрытый то ли рунами, то ли некими знаками, то ли иероглифами. Семён не был знатоком древних алфавитов, поэтому ему было трудно определить на взгляд дилетанта, что из себя представляли символы. Иногда они вспыхивали. По отдельности или группами. Азарт вспыхнул внутри Семёна. На чём висит шар, стоило разобраться немедленно. Поэтому он не обратил внимания на предупреждение интуиции: под ложечкой противно засосало и липкий пот выступил на спине. Спустившись вниз, Семён обломил у ближайшего дерева ветку. Выстругал ножом черенок. Взобрался на купол, кипя он нетерпения. Вставил в щель между чешуйками палочку и, прицелясь, ткнул, как кием, каменный шар…
    Налетел порыв ветра. С собой он принёс холод, мусор и крики испуганных птиц. Тянущий из сердца жизненные силы вой неизвестного животного сетью опустился с неба. В куполе что-то заскрежетало, заскрипело. Прямо под Семёном появилась щель, в которую он провалился, не успев ничего сообразить. Лежа на плиточном каменном полу, он услышал свист ворвавшегося внутрь ветра. Щель захлопнулась, оставив небольшую возможность заметить заволоченное тучами небо и услышать шум грозы.
    Неяркое освещение внутри купола давало возможность рассмотреть находящееся. Помещение оказалось огромным. Со свода свешивались длинные обработанные деревянные брусья с высверленными сквозными отверстиями. В груди у Семёна что-то ёкнуло, холодный камешек сформировался в горле, мешая дышать. Повеяло чем-то знакомым, уже виденным, от чего стало не по себе и Семён непроизвольно вздрогнул. Вдобавок ко всему, он почувствовал пристальный взгляд, направленный ему в затылок. То, что он в помещении купола не один, говорило ощущение присутствия ещё кого-то, невидимого его взору. Через купол доносились с улицы завывания ветра, свист непогоды, ворчание грома и треск молнии. Тишина и покой нарушились.
    Круговая кладка купола пришла в движение. На ней высвечивались и гасли те же символы и знаки, что на каменном шаре, находящемся внутри шишкообразного предмета на вершине купола.
    Один ряд кирпичей двигался по часовой стрелке. Второй – против…   
 
                ***
    Полина шла немного впереди, всё-таки в сумраке лабиринта тоннеля она ориентировалась уверенно. Семён следовал за нею, вертя головой, отыскивая незначительные приметы, по которым можно хотя частично восстановить или запомнить маршрут. Задумавшись, Семён налетел на замедлившую ход Полину и тихо извинился. Девушка повернулась, лицо серьёзно, глаза строги. Она двинула многозначительно бровями и приложила палец к губам. Семён кивнул. Затем девушка изобразил указательным и средним пальцами движение, дав понять – двигаться нужно тихо.
    Загадочность и таинственность полностью завладели Семёном, он, прежде никогда не позволявший кому-либо проявлять диктат в отношении себя, слушался Полину, как маленький ребёнок. С момента вхождения в тоннель Полина ни словом не обмолвилась о конечной цели маршрута. Она дома поинтересовалась, не надоело ли ему сидеть сиднем дома на диване или во дворе в тени на стульчике, маясь от продуктивного безделья. Семён пошутил, мол, он за любой кипиш, кроме голодовки и лицом изобразил готовность к сиюминутному действию. «Веди меня, Сусанин!» - нараспев произнёс он дурашливо. Полина улыбнулась уголками рта, сегодня она была чересчур строга. «Артист – настоящий лицедей!» Семён не стал уточнять, это похвала или иной способ пожурить и сказал: «Мне бабушка всегда говорила, глядя со смехом на все мои проделки или, когда выкину какой крендель, что я артист погорелого театра». В ответ Полина рассмеялась, слегка закинув голову: «Представь себе, она была недалеко от истины». – «Ты для этого вырядилась в брючный костюм?» - поинтересовался между прочим Семён, его удивил наряд девушки, которую он привык видеть постоянно в платье или сарафане. Сегодня на Полине был шикарный брючный костюм в том же соломенно-коньячного оттенка, видимо, страстная поклонница данного спектра цвета. Широкие брюки, почти клёш. Под коротким просторным пиджаком с раструбленными рукавами поверх белой блузы жилетка. «Не жарковато ли?» - увидев её, подумал Семён и увидел себя со стороны в просторной футболке в шотландскую клетку, в линялых шортах с бахромой нитей по низу и в шлёпках на босу ногу и смутился. Рядом с Полиной он резко контрастировал одеждой и потому спросил: «Мне переодеться?» Полина вскинула брови: «Зачем?» Рукой Семён указал на её костюм: «Ты будто на суаре вырядилась». Полина осмотрела себя, наклонив олову и, отставив ногу, повернула голову, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке: «Хорошо ведь!» Семён не без удовольствия поддакнул: «Как говорят англосаксы – зер гут». Полина продолжила: «Подумала, всё время хожу практически в одном платье. Достала костюм, примерила, решила: буду в нём». – «Не упаришься? Всё же на улице июнь». – «Спасибо за беспокойство, Семён. Сегодня значительно похолодает». Её слова он впоследствии вспомнит, пропустив их мимо ушей.
    Впереди послышались звуки, напоминающие вокализ, исполняемые, а капелла. Солист то резко, отрывисто, будто выкашливая звук «а», то длинно и монотонно тянул на одной ноте, следом за ним вступал хор. Иногда голос взлетал подобно отпущенной из клети птицы, растворяя пространство откровением звучания, то неумолимо обрывался на низкой ноте…
    - Обещала нечто неожиданное? – прошептала таинственно Полина.
    - Типа сюрприза, - проговорил также шепотом Семён. – Он уже близко?
    Полина кивнула.
    - Говори тише. Идём. Ступай за мной шаг в шаг, здесь полно ловушек.
    - Уже испугался, - сострил Семён.
    - Попадёшься, пугаться будет поздно, - предупредила Полина. – Тс-с!
    - Что опять?! – шепотом спросил Семён.
    Вилку из пальцев Полина сначала приблизила к своему лицу, затем показала вперёд.
    - Будь внимателен.
    Пытаясь скрыть мину негодования, Семён развёл руками.
    - Когда?
    Полина свела брови.
    - Не спеши. Здесь аккуратнее.
    С предупреждением девушка опоздала: Семён заметил необычное разветвление какого-то растения, оно занимало промежуток между стеной и более половины прохода. «Похоже на кораллы, - подумал Семён и тут же себя одёрнул: - Под землёй? Бред!» Бессознательно действуя, протянул руку к ближней ветке. Она моментально плавно изогнулась. На её поверхности заблестели искорки мелких кварцевых вкраплений. Из ветви начали вырастать подвижные длинные тонкие отростки. Семён зачаровался произошедшими изменениями. Рука его подрагивала. Всё это было необычно. В жизни это был первый случай. Полина резко оттолкнула руку Семёна, зло шипя: «Я предупреждала о ловушках. Забыл?» - «Эту красоту я вижу в первый раз», - возмутился он. – «Он мог быть последним», - отреагировала жестко девушка. Семён побледнел. «Так это…» - «Ловушка», - произнесла Полина и дальше произнесла слово, показавшееся полной абракадаброй из-за наличия звучавших подряд гласных и согласных звуков.
    Пение усилилось. Вибрации всколыхнули воздух. Из пола, стен, со свода свесились тонкие щупальца и начали расти, превращаясь в едва различимую искрящуюся сеть. Полина рывком сняла с себя пиджак и накрыла себя с Семёном. «Ловушка?» - поинтересовался Семён. – «Хуже, - ответила Полина и глаза её подозрительно сверкнули. – Потерпи немного, всё успокоится, и ты увидишь». – «Что именно?» - «Ты иностранец? Я же сказала, по-моему, понятно – всё!» Агрессия в интонации смутила Семёна. «Интересно, это всё находится под пиджаком?» Внезапно по полу потянуло свежескошенной травой, конским потом, тонким полынным ароматом звёздной тихой ночи. Полина осторожно выглянула, сдвинув полу пиджака, и произнесла:
    - Можно идти.
    Семён усмехнулся, мол, скажи, не поверят.
    - Ты не говори, - будто прочитав его мысли, вполголоса произнесла Полина. – Каждый узнает в своё время. Пойдём. Нечего рассиживаться.
    - Ловушки кончились?
    - Насколько знаю, на этом переходе – да.
    Семён снова обратил внимание на уверенность речи девушки, откуда она может знать, хотя…
    - А впереди? – поинтересовался он.
    Как в тумане, так и в полумраке расстояние скрадывается. Семёну показалось, что они сделали не больше двух десятков шагов и идти предстояло ещё ой-ой-ой сколько, как внезапно тоннель вывел их на большую поляну. Посреди неё горел костёр, высоко взметая алые языки пламени, жадно лижа ночное небо, и снопы искр сыпали в бесконечную тёмную высь. Края поляну тонули в мраке. Вокруг костра, на безопасном расстоянии, взявшись за руки стояли фигуры мужчин и женщин. Пение, приведшее его и Полину на поляну, продолжалось. Стоявшие вокруг костра фигуры людей разделились на две половины. Одна медленно пошла кругом посолонь. Вторая – противусолонь. «Секта, - подумал Семён, - угораздило же вляпаться!» Затем рассмотрел ещё одну деталь: все участники этого хоровода одеты в длинные балахоны соломенно-коньячного цвета. Переплетение нитей в свете костра вспыхивали и долго не гасли. Отчего казалось, вокруг костра кружатся огненные кольца.
    Пение резко прекратилось. Два кольца остановились. Послышался медленный речитатив, в такт ему фигуры людей пришли в движение: первое кольцо качалось слева направо; второе – справа налево.  Темп речитатива рос. Висел гул. Но Семён смог расслышать слова, и они показались ему глупыми и бессмысленными:

                Миска какао лети
                Со мной справа,
                Чая тарелочка
                выпита белочкой…

    Идущие посолонь нараспев читали с трагическими нотами в дребезжащих и звенящих тонах:

                Миска какао лети
                со мной справа…
    Противусолонь шедшие с не меньшим драматизмом вторили шедшим посолонь:

                Чая тарелочка
                выпита белочкой…

    - Чем они заняты? – спросил Семён.
    - Молятся, - ответила, покачивая телом в такт шедшим, Полина.
    Семён фыркнул:
    - Миске какао и тарелочке чая?!
    Полина недовольно выдохнула носом, шумно втянула воздух и взглядом указала наверх. Семён задрал голову и остолбенел: в чёрном мраке небесного хрусталя висели шесть круглых объектов с сигнальными огнями по периметру и медленно вращались вокруг собственной оси.
    - С нами будет говорить Отец, - полным блаженства и благоговения голосом произнесла Полина. – Это знамение: мы скоро уйдём.
    - Куда?
    - Домой, - срывающимся, прерывистым голосом пояснила Полина.
    - Он разве не здесь, ваш дом?
    - Здесь мы немного загостились. Пора и честь знать.
    Семён отказывался верить в происходящее на его глазах, действительность казалась вывернутой наизнанку, пронизанная прерывистыми чужеродными, отрывистыми звуками.
    - Именно сейчас?
    Полина выпростала ожерелье из блузы и разместила поверх жилета. Водяная глазурь вспыхнула, помутнела, пошла мелкими пузырями и посветлела. Глаза девушки смотрели на костёр и на движущихся людей. Напрягши зрение, Семёну удалось рассмотреть на стоявших к нему лицом людях точно такие ожерелья. Внутри него что-то кричало, било в набат, звенело колоколами: Беги, беги прочь, спасайся!
    - Семён, надень своё ожерелье, пожалуйста, - не своим, изменившимся голосом попросила Полина и повторила, увидев его робость: - Надень, пожалуйста.
    Стараясь унять дрожь, Семён через голову надел ожерелье, сразу что-то необычное произошло с ним, зрение обострилось, стало тоньше обоняние, чутким слухом он уловил движение скрытых сил. Ожерелье вспыхнуло. Внутри глазури замигали беспорядочно разноцветные огоньки. «Беги прочь! – сопротивлялось что-то внутри, - беги! Спасайся!»
    - Вам именно сегодня нужно уйти? – Семён заметил его голос тоже изменился, появились в нём глухие грудные басовитые нотки. – Не раньше, ни позже?
    Сбоку длинная худая рука с неестественно вытянутой ладонью и гибкими пальцами с четырьмя фалангами протянула соломенно-коньячные балахоны.
    - Одевай! – приказала Полина. Сама она уже облачилась в странное одеяние.
    - Обязательно? – противясь внешнему напору спросил Семён.
    - Если хочешь увидеть мой дом и остаться со мной в моём мире – да. Мы возвращаемся сегодня. Мы очень долго находились в пути в поисках родного дома. Вдали от родины. Рано или поздно, - Полина как бы споткнулась, говоря, и продолжила: - Мы все возвращаемся домой. Хочешь увидеть мою Родину? -  Полина устремила на Семёна долгий пронизывающий взгляд.
    - Было бы несправедливо отказаться посетить иные миры в приятной компании.
    Полина улыбнулась, разные глаза засветились волшебным таинственным светом. Она протянула руку Семёну.
    - Смотри внимательно. Сейчас начнётся самое интересное. Не прозевай!
    По некому сигналу из первого и второго круга поочерёдно к костру бежали одним за другим с некоторой задержкой мужские и женские фигуры и прыгали в костёр. Зависнув над пламенем, они мгновенно исчезали. Каждый раз ослепляя, вспыхивало пламя и густые сноп искр направлялись к одному из шести крутящихся в ночном небе объектов.
    - Наша очередь, -  сказала Полина, когда на поляне возле костра остались они одни.
    Семён сжал руку Полины, и они устремились к костру…
 
                ***
    Из сводки криминальных сообщений по г. Д*** и Д*** области:
    «Вечером 19 ноября 202* года группой лиц без определённого места жительства в старой закрытой для посещения и захоронений части городского кладбища в П*** районе города обнаружен неизвестный мужчина 30-35 лет в бессознательном состоянии и сильном физическом истощении. На кожном покрове иногда появляются и следом исчезают знаки, отдалённо похожие на руны или восточные иероглифы. На неизвестном немнущийся балахон соломенно-коньячного (соломенно-кремового) цвета предположительно из синтетических волокон. Ткань при прикосновении начинает мерцать яркими радужными искрами. Отсутствие документов затрудняет установить на месте личность неизвестного. В базе находящихся в розыске и числящихся пропавшими без вести найденный неизвестный мужчина не значится. На данный момент находится под врачебным наблюдением в городском ПНД без видимого улучшения состояния».

                Глебовский, 9 июня 2024 г.