О чем говорят усопшие

 
Главы из романа "Совесть человечества"

Глава первая

О чем говорят усопшие



Максим бросил свою юркую, видавшую виды “девятку“ у ворот старинного подмосковного кладбища. Выскочивший из вагончика сторож не успел опомниться, как в руке у него оказалась десятидолларовая купюра, и все вопросы сами собой отпали. «Поздновато, конечно, для общения с покойничками, - подумал сторож, - однако - лето, пусть топает, коль приспичило».
 - Я присмотрю за вашей машиной, - крикнул сторож вслед щедрому посетителю. Ничего не ответив, Максим толкнул калитку и уверенно зашагал по тенистой аллее мимо целой своры оторопевших дворняг, которые вначале с заливистым лаем бросились ему навстречу, но вдруг, как по команде, замерли.
    Могучие дубы, раскидистые клены, почти женственные березки волновались листвой, приветствуя запоздалого гостя. Солнце уже закатывалось за  догорающие верхушки деревьев. После изнурительной дневной жары наконец повеяло освежающей вечерней прохладой. Дышалось легко. И на душе у Максима было покойно
оттого, что ему снова удалось вырваться из плена неотложных дел и частых командировок к родным могилам.
    Сторож обратил внимание на странное поведение собак. Они хоть и не кусали посетителей, но обычно лаяли до тех пор, пока он  их не отгонял грубым окриком. А тут  -   будто матерый хищник прошел мимо них. А еще ему показалось, что он уже где - то видел этого крутого несговорчивого парня. Он провожал запоздалого гостя любопытствующим взглядом, пока его высокая могучая фигура не исчезла за поворотом.
  Какое знакомое лицо. Суровое и вместе с тем благородное. По - мужски красивое. Лицо человека, уверенного в своей силе и правоте. Его можно принять за «нового русского», но они на таких машинах не ездят. А номера - столичные. Скорее, боец криминальной группировки. Накаченная бычья шея, богатырские плечи, коротко остриженные жесткие волосы, дерзкий, колючий  взгляд. Как пить дать - браток. И чего они рыщут среди могил, когда последний нищий убрался от греха подальше? Отморозки! Сколько их по всей России - матёрых волков и злобных щенят - зарится на чужое добро. Небось, примчался проведать дружков, расстрелянных в бандитской разборке. Посоветоваться с их грешными душами – кого мочить, а кого пока  миловать.
Хотя в нынешние времена все стремятся выглядеть крутыми - и милиция, и нищие в подземных переходах, и какая-нибудь баба Дуня, приторговывающая сигаретами да жвачками. И всякая шпана беспризорная.
Поди разберись - кто есть кто. Много зла накопилась в стране.
А может, у него здесь схрон? Или клад зарыт?
За кладбищем, на противоположном берегу реки, вздрогнул главный колокол белокаменного женского монастыря, призывая монахинь к вечерней молитве. Прозрачный умиротворяющий звон, перекатываясь по воздушным волнам, широко поплыл над землей. И хранителя кладбищенских тайн вдруг осенило. От волнения он даже перекрестился.
«Как же сразу не признал! Сколько раз видел на экране его чеченские репортажи, и статьи читал. Максим Великанов - известный в стране журналист, прославленный спортсмен. Вот тебе и криминалитет!»
   
   2.
       Покой старинного погоста охранял бывший главврач наркологического диспансера Алексей Петрович Паршин. Этот вполне интеллигентный человек, соприкасаясь изо дня в день с находившимися у него на лечении алкоголиками, сам в конце концов спился.
Работа сторожем на кладбище позволяла ему в гордом одиночестве размышлять над судьбами человечества; отгородившись от обезумевшего, по его мнению, мира, вспоминать милые сердцу времена застоя, а главное - погибшую под колесами иномарки жену, могила которой виднелась из окна его сторожки. Еще он имел слабость разбирать шахматные партии знаменитых гроссмейстеров и в охотку записывать в потрепанную и закапанную слезами общую тетрадь, свои невеселые мысли.
     Осенними бессонными ночами - время, когда больше всего совершается самоубийств, когда обезумевший ветер мечется по кладбищу и неистовым завыванием треплет и знобит душу, когда деревья шумят и стонут, словно их терзают взбесившиеся духи тьмы, - Петрович любил поплакаться, умываясь слезами, за всех несчастных и обездоленных, обманутых и униженных на этой планете, летящей к своему трагическому концу. И в этом находил успокоение. Ему не было шестидесяти, но выглядел он почти стариком.
Зажатая в руке зеленая бумажка согревала сердце сторожу. Он разжал кулак и внимательно посмотрел на смятый портрет Александра Гамильтона. На бледном землистом от запоев лице сторожа, сквозь густую сеть морщин, просочилась хитрая улыбка. Он легко прикинул в уме, сколько можно будет купить на эти деньги дешевой паленой водки. Как бывший врач-нарколог, он понимал, что если не перестанет упиваться до чертиков, то очень скоро займет свободное место рядом с могилой незабвенной супруги. Целый букет болезней уже готовил в его организме разрушительную вакханалию. Петрович выкуривал в день по две, а то и по три пачки крепких сигарет, и в седоватых космах табачного дыма ему уже не раз мерещилась Хромая с косой. «Днем  позже, днем раньше - все равно конец один! - полагал Петрович. - Благо, контора подходящая, гробокопатели свои».
      Однако никакие мрачные мысли не могут испортить настроение алкоголику перед похмельем. Он присел на корточки, чтобы погладить свою старую преданную дворнягу Машку. Угадав настроение хозяина, она первой кинулась к нему, прискакивая на трех лапах. Четвертую, перебитую, она с галантной услужливостью несла перед собой, словно для пожатия. Петрович  потряс увечную лапу верной подруги, почесал у нее за ухом. Расчувствовавшись, рыжая бестия  нетерпеливо  тыкалась  остренькой   
 мордочкой  хозяину в лицо,  лезла целоваться. В предвкушении колбасных обрезков, повалилась на спину и, перебирая лапами, закатывала преданные маслянисто поблескивающие рыжие глаза с зеленными вкраплениями.
- Эх, Машка, драть тебя некому - опять обрюхатилась, - вздохнул Петрович. – Ну, что, пошли, дорогая.
Предоставив покойникам самим охранять свой покой, Петрович в сопровождении Машки поспешил в ближайший ларек.
   
     3.

    Странное чувство светлой грусти и какой-то вселенской тоски охватывает человека, когда он выпадает из бурлящего потока городских будней в кладбищенский покой. Словно медленно погружаешься в подводное царство. Кажется, время останавливается здесь.
    Шорохи и шелест листвы - как сонный лепет душ, витающих над могилами. А может, рассевшись по ветвям, как невидимые сказочные птицы, души эти с изумлением взирают на гостя, который так уверенно шагает по жизни, не ведая ни страха ни сомнений.
    Помни, Человек, кем бы ты ни был, бедным или богатым, самым счастливым или несчастнейшим из людей, рано или поздно, ты попадешь сюда, чтобы уже никогда не возвращаться в эту жизнь, полную опасностей и тревог, взлетов и падений, ослепительного блеска и горестных разочарований, обманчивых побед и невосполнимых потерь. Такую прекрасную - эту жизнь! Она где-то рядом, шумит за кладбищенской оградой. И она тут, под твоими ногами, засыпана землей.
   А пока - погуляй, прохожий. Ищи ответы на извечные вопросы.
   Неужели во Вселенной есть эта воронка, засасывающая человеческие души? Что там за последней гранью земного пути? Череда причудливых перевоплощений? Библейский рай? Огненная Геенна? Или все-таки непостижимая для человеческого ума - пустота?
А может, Хозяин Вселенной, уединившись в своем звездно-космическом кинотеатре, разглядывает в волшебную лупу города и веси - и самые души своих творений? Всматриваясь в звездные дали, замышляет новые формы жизни? Или - что вполне в духе времени, - устроившись за компьютером, программирует наши судьбы. И на вопрос своего малыша: “Папа, ты подаришь мне голубую планету? ” - задумчиво отвечает: “ Подарю, сынок, вот только разберусь, почему они убивают друг друга именем моим. ”
    Все философы и мудрецы так или иначе стремились к одному: проникнуть в мысли Всевышнего. Но откуда людям знать, что думает о роде человеческом Создатель. Чего ждет от нас.
    Ищи ответы на извечные вопросы, прохожий! Только не подгоняй Божий замысел под свои земные представления. Не смеши небеса - иначе от хохота они рухнут на твою голову.
   Не торопись утверждать: “Так угодно Господу!”
   Пути Господни неисповедимы.

   

   4.

   Максим шел в задумчивой тишине мимо парящих в закатном блеске крестов и сонно проплывающих надгробий. Последние лучи догорающего светила, словно, подавая таинственные знаки, загадочно вспыхивали между листьями деревьев. Утомленная, после жаркого дня, природа сладко засыпала. Максим свернул на узенькую тропинку, пошел кратчайшим путем. Продирался, раздвигая ветки деревьев, поглядывал под ноги, чтобы не ступить на соседствующие в тесноте могилки. Повсюду на дорожках или собранная в кучи возле могилок лежала прошлогодняя листва, источавшая едва уловимый запах тления.
    Вымирает понемногу великий народ. Разрастается кладбище, процветает. Вот уж с чем в России нет проблем. Гигантский парк. Заповедник человеческих душ. Кажется, всё - некуда примостить новенького, а нет, потеснимся, пристроим новопреставленного.
Сколько свежих могил! И старых, заброшенных, поросших быльем. Сколько у России незаслуженно забытых имен!
Почему смерть так неразборчива? Почему Всевышний делает все, чтобы люди в нем разуверились? Катастрофы. Войны. Гибель невинных. Не в том ли интрига –чтобы балансировать на грани сомнений и веры? Между небом и землей. Жизнью и смертью. Мучительно страдать в поисках ответа на извечные вопросы: кто мы в этом мире - марионетки в руках Провидения или хозяева своей судьбы? Неужели сценарий нашего пребывания на земле предначертан и что не делай - все суета сует?
    Тогда какой в этом смысл?
    Живи проще, прохожий: дай рубь - получишь сто, следуй заповедям - окажешься в раю. Но кто-то же должен выполнять грязную санитарную работу?
Истина - за семью печатями! Но ведома ли она тем, кто остался по ту сторону жизни?
Поблекшие фотографии на памятниках, словно кадры кинохроники, пробиваются из темноты к свету. Они провожают прохожего застывшими в вечности глазами. Поражают таинственной недосказанностью, взирая из небытия. Выгравированные на благородном камне портреты совсем как живые. Какие лица! Растерянные и спокойные. Мудрые и беспечные. Отрешенные и безутешные. Смиренные и непреклонные. Вот лицо человека, потерявшего всякую надежду, уставшего от превратностей судьбы, от старости и болезней, несправедливости и страхов – встретившего смерть как избавление. Чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Хлебнувшего на своем веку столько, что иному хватило бы на три жизни.
А сколько здесь тех, кого смерть вырвала из жизни в самом полете. Кто боролся до последнего удара сердца. Кто и теперь смеется в лицо вечности. И у  каждого - своя неповторимая судьба, своя история жизни, своя правда.
     Максим останавливался то у одной могилы, то у другой. В его воображении уже материализовывались образы. Он слышал голоса. Он так увлекся, что не заметил, как исчезла грань между реальным миром и призрачным. И вдруг изображенный в полный рост боец криминальной группировки, покидает гранитный монумент и, охваченный змеистыми языками пламени, приближается к Максиму. Огонь не причиняет призраку боли.
   - У меня три пули в груди, - заявляет он авторитетно, - одна - в  башке! Я знаю, что говорю: стреляй первым, братишка, не ошибешься. Не выбраться мне из ада, если я не прав. А знаешь,  сколько тут политических И ваших писак недорезанных?! Мне скоро на волю, к Отцу родному, а им гореть и гореть синим пламенем! Знаешь, кто первый вошел в рай? Разбойник. Я признаю Христа. А вы не верите  ни в Бога ни в черта.
   - Опомнитесь, мой друг, - раздался женский голос за спиной Максима, - верьте в Царствие Небесное!
 Максим резко оборачивается. Это пробудилась в своей небесной постели молодая монахиня, сгоревшая от страшной болезни. Прозрачные струи родниковых вод омывают ее просветленное лицо. Но это не само лицо - его бледное отражение.
  - Свидетельствую:  творите добро - и вам воздастся!- уверяет  Максима  Христова  невеста.- Я   боролась со страшной  болезнью и победила. Господь принял  меня в свои объятья. Только через страдания  спасете вы свою грешную душу.
   В Кладбищенскую тишину врывается гул самолетных двигателей, грохот разрываемых  снарядов, крики  «Ура!», «За Родину!», «За Сталина!»
    - Истинные ангелы неба - мои боевые товарищи, погибшие в годы войны. Они отдавали свои жизни, не рассчитывая на райское будущее, – возражает монахине фронтовой летчик, ушедший в вечную отставку спустя полвека после великой победы. Над его могилой возвышается покосившейся фанерный обелиск, увенчанный проржавевшей пятиконечной звездой. Он выступает из небытия в парадной форме, на груди - начищенные до блеска ордена и медали. Фронтовик смотрит сурово в глаза журналисту из-под нависающих седых бровей.
       Он - свидетель Истории!
       Вдруг, совсем рядом, в мертвой тишине затрепетали фортепианные трели и полился нежный женский голос:  «Отцвели уж давно хризантемы в саду...». С потускневшей фотографии на Максима смотрят лучистые глаза драматической актрисы, ее взор и сейчас рвется к жизни. Покосившийся от времени беломраморный памятник, обильно оплакан дождями и прогрет солнцем. Он стоит здесь более шестидесяти лет. Это не голографические фокусы, не иллюзия, но покойница действительно рождается из света и тени. Бесплотным привидением она порхает вокруг журналиста,   и звенит, звенит в тишине ее завораживающий голос.
   - Я жила, как хотела, играла на сцене и в жизни. Живите легко, мой друг. Стоит ли перечить природе? Исход один. Когда, заглядывая в зеркала, я замечала на своем лице приметы надвигающейся старости, меня утешали воспоминания о счастливых мгновениях жизни. Сколько раз, очарованная любовью и мечтой, я шла навстречу романтическим приключениям. Может быть, я не была хорошей актрисой, но поклонники дарили мне цветы; может быть, я была плохой женой, но мои мужья меня боготворили. Была ли я хорошей матерью - не знаю, но недавно из далекой Австралии прилетела поклониться моей могиле моя правнучка. Господи, будь я жива, мне было бы больше ста лет!
      Виртуальный мир кладбищенских видений все сильнее захватывает Максима.
Угрюмое ворчание привлекает его внимание. Он замедляет шаг, приближаясь к шелестящей мелкой листвой раскидистой березке, под которой покоится прах старого коммуниста. Как джин из лампы, вырывается из могилы на волю его неукротимый дух и с небесной трибуны обрушивается на журналиста:
    - Ну что, профукали страну, козлы?! - в совестливых глазах сверкают молнии. - Сталина на вас нет! Храмы возводите, перед Богом выслуживаетесь! Святое дело загубили! Передай вашей мафии - ждем их тут не дождемся. Еще повоюем. Что ты знаешь о нашем поколении, сопляк!
   - Бред! Все, о чем вы тут говорите, мистический бред! - оживает на глазах бронзовый бюст ученого. - Он мигает  подслеповатыми залепленными пылью глазками, морщит бронзовую физиономию, спугивая елозящих по ней муравьев, и авторитетно заявляет: - Никакой загробной жизни не существует. Не слушайте их, молодой человек. Религия - рабство и иллюзия. Если угодно, - опиум для народа.  Я по-прежнему стою на материалистических позициях. Разве не ученым человечество обязано высоким уровнем цивилизации? Разве Джордано не святее всех святых? Даже если он и есть Бог - творец - верить в него все равно ненаучно. Я уже здесь не первый год, а доказательств пока - никаких. Да поймите вы наконец: не Бог создал людей, а люди Бога! Ну да ладно, передайте мои поздравления Жоресу Алферову. Ах, да, он еще не получил свою Нобелевскую премию. Но получит, обязательно получит. И Гинзбург получит. Только вот я, как  видите, не успел.
      Земная твердь задрожала под ногами Максима и будто из преисподней донесся приглушенный толщей земли вопль старухи-сектантки, готовой из любви к Господу перегрызть глотку ближнему.
     «Это что еще за кикимора?»
     Сперва из могилы появляются ее костлявые с обвислой дряхлой кожей руки, затем голова со сморщенным лицом, похожая на подгнившее яблоко. Наконец она выползает вся. Отряхивает ветхую одежонку, покашливает и кряхтит. Подслеповатые глазенки бегают и жмурятся от белого света.
    - Антихристы окаянные! Гореть вам в Геенне Огненной! Я сто лет прожила, еще пятьдесят жду в своей могиле Страшного суда. Не долго осталось. А твою бронзовую башку недаром птицы изгадили. Скажу вам по секрету,Максим: ночью тут бродяги рыскали, они сговорились сдать “бронзового мужика” на металлолом. Туда ему и дорога, на переплавку, в ад!Напишите об этом, обязательно напишите.
    - Ну и компашка подобралась,- вздыхает городской прокурор, скончавшийся от инфаркта, вскоре после  августовских событий девяносто первого. – Господи! С кем приходится пребывать в вечности! Лучше  жить на одну зарплату, чем с ними на одном кладбище. - Он  проглатывает  таблетку  нитроглицерина  и   выносит свой вердикт:  -  Со всей ответственностью заявляю:  не  будет  никакого страшного суда. Просто в назначенный  срок   Генеральный   скажет:  “Спасибо за  работу, товарищи, все  свободны. А вы, господин Президент,  задержитесь".  А еще я вам замечу,  молодой человек:  мы в наше время так свою страну не грабили, взяток таких не брали.
         -  Читай Библию, сынок, читай, -  призывает  Максима   отошедший  в  мир иной на девяностом году   жизни  местный священник.  -   Свершится  божий   промысл.  Слово в слово - все, как в Писании сказано. Отче наш!  Иже  еси  на небеси, да светится имя Твое... Господи, спаси и помилуй  раба  твоего  Максима, наставь   на путь истинный.  Аминь!  Молись о   спасении  души, сынок.         
      Максим  не сразу  разглядел   седовласого старца,  смиренно  восседавшего   на лавочке под  раскидистыми ветвями старого клена. Старик осенил  крестным знамением  прохожего и снова уткнулся в книгу.
    Не  успел журналист выбраться из кладбищенских дебрей, как  призрачный  “ шестисотый  Мерседес ”   змеем Горынычем  вырулил   из  закатных   небес   и,  взвизгнув тормозами,  встал  на  его пути. В окне автомобиля - профиль банкира  с  прострелянным  виском.  Банкир  повернул  окровавленную голову,  кивнул  журналисту.   
     -  Еще не вечер! Впереди длинная-длинная дорога. Хочешь, прихвачу  с собой?   А  у нас  интересно.  Нас  деловых людей  тут  собралось больше,  чем  осталось в вашем суетном мире.   Я знаю такое,  от чего у тебя  волосы  дыбом   станут. Кто, кого, за что, за сколько! Понял, да? А главное - кто на очереди. И что  будет  с  нашей  матушкой Россией. Ха - ха – ха!  И со звездно-полосатыми.  Со всей планетой!  Еще такое будет!  Своего заказчика  и  исполнителей  жду с особым нетерпением.  Ну да ладно, Бог даст – свидимся.
     Он  небрежно махнул  рукой  и,  взлетев,  исчез  за горизонтом.
 
    -   Не бойся, паря, я не леший, - под покосившимся деревянным  крестом сидел  на  своей заброшенной могиле,  обнесенной ржавой проволокой, городской бомж.  Почерневшее лицо изуродовано, кости раздроблены. - Я  погиб под колесами  иномарки. Не слушай  их, паря.  Разыгрывают они тебя. Мы   дома,  ты -  в  гостях. Выложил  бы тебе   всю   правду,  чтобы  меньше  вы там суетились и пакостили друг другу,  да  нельзя до сроку. А  какая  здесь благодать!  Не пыжься,   вжисть не угадаешь.  Одно скажу - не утаю: как прибудешь сюда, сразу  вспомнишь, кто ты и откуда. И так станет   легко на душе…
      - А ты  ничего  - красавчик, -  выглянула  из- за дерева растрепанная голая   девица. – Иди ко мне! Ну, иди же, не бойся.  Брезгуешь? Все равно встретимся на  небесах! -  Она помахала ему ручкой и провалилась  сквозь  землю.   
   Шаги за спиной заставили Максима обернуться: целая  толпа  призрачных   обитателей   старого кладбища  следовала  за  ним. Как под сводами церкви,  воздух задрожал от  гулкой разноголосицы. Максим нахмурился – и  видения тотчас исчезли.   
  Теперь недалеко. Его родные покоятся на самой  окраине  кладбища, на краю обрывистого берега вдоль которого несет свои воды великая русская река. Он,  кажется,  уже слышит ее  шум. Это течет время...
   
      Максим долго протирал на огромной гранитной плите размытую дождями и спекшуюся от зноя пыль, пока благородный камень не заиграл в лучах заходящего солнца. Два портрета - отца и матери, - выгравированные мастерской рукой, ожили в черном зеркале надгробного памятника. Два портрета - два родных лица, замурованных в холодном молчании камня, два земных отражения - в мутноватых водах времени. Под ними разные даты рождения и одна общая - дата смерти. Опытному мастеру удалось добиться не только внешнего сходства, но и передать внутренний мир этих людей. Отец - широкоплечий, с волевым открытым лицом, умными проницательными глазами и философской усмешкой на устах. Он так и остался непримиримым борцом, каким был в спорте и в жизни. Мать – глубоко интеллигентная, с тонкими, женственными чертами лица, только ямочка на нежном подбородке выдает твердость характера. Глаза добрые, немного усталые.
  - Максимушка, за нас не беспокойся, себя побереги.” – просит мать, глядя с портрета.
  - Понапрасну не рискуй, сынок ”, - предостерегает слегка нахмурившись отец. - Приходи чаще.
    Максим поделил принесенный с собой букет гвоздик на две равные части и опустил цветы в две высеченные из камня вазы, установленные на постаменте памятника, перед каждым из  портретов. Протер чугунную ограду. Потом тщательно смел труху с мраморных плит в заранее заготовленный пакет. И сев на гранитную скамью, закурил последнюю в своей жизни сигарету, в чем поклялся себе утром. Курение не просто скрытый враг, считал он, - курение - рабство, а рабство Максим Великанов не желал принимать ни в каком виде.
      Горячая струя ароматного дымка разливалась сладкой  отравой в груди.