Черное Солнце-3

Пролог

Ещё задолго до того дня, когда Солнце погасло, никто не мог представить, что конец придёт так стремительно и так безжалостно. Учёные спорили о миллионах лет эволюции звезды, о медленном угасании, о расширении, о красном гиганте — но никто, даже самые мрачные теоретики, не допускал, что катастрофа случится внезапно, словно Вселенная решила оборвать нить цивилизации одним движением руки.
За полгода до конца жизнь на Земле текла, как всегда. Городские огни ярко мерцали по ночам; самолёты бороздили небо; дети играли в парках, и в университетах читали лекции о далёких галактиках. «Небесный стражник» находился на орбите уже третий год — крупная международная станция, гордость научного сотрудничества. Сорок астронавтов жили и работали там, следя за экспериментами, растениями в оранжерее, системами жизнеобеспечения.
И никто — ни на Земле, ни на орбите — даже не предполагал, что человеческая история подходит к концу.
Первым всё заметили не телескопы, а приборы станции. Сигнал был странным — короткая, тонкая вибрация в солнечном спектре, будто кто-то дёрнул за струну света. Научный отдел станции принялся изучать отклонения, но данные были настолько нетипичны, что астронавты решили: возможно, сбой датчиков.
Только потом наблюдательные центры на Земле сообщили: в глубине Солнца происходит нечто невозможное. Ядро теряло устойчивость, будто там открылась трещина в самой структуре пространства. На мониторах вспыхивали тревожные графики, но время на реакцию уже ушло.
Свет Солнца гас, будто кто-то задул гигантскую космическую свечу. Земля продолжала освещаться оставшимся лучом — тем самым, что шёл восемь минут. И пока этот луч парил в пустоте, человечество жило, не зная, что их звезда уже умерла.
Через восемь минут на небосводе зияла пустота. Солнца больше не было. На его месте нарастало гипнотическое, чёрное, бездонное пятно — гравитационный провал, в который трещало пространство. Станция заметила это первой, приборы сбились с ритма, начало штормить магнитосферу. А спустя секунды космические телескопы на Земле подтвердили: произошёл коллапс. Звезда превратилась в чёрную дыру — внезапно, мгновенно, вопреки всем законам стабильной звезды среднего возраста.
Паника накрыла Землю, словно ночная волна. Власти пытались сохранить порядок, учёные искали объяснения, военные готовились к худшему. Никто не понимал, что делать. Свет исчез, тепло исчезало вместе с ним, температура планеты начала падать.
А «Небесный стражник» стал невольным свидетелем конца эпохи — орбитальной обителью последнего человечества, которое ещё не знало, что через месяцы их надежды тоже обратятся в пепел.
Так началась история тех, кто пытался выжить в мире, где Солнце исчезло навсегда.

Часть 1: Замерзающая Земля

1.1. На станции
Космическая станция «Небесный стражник», величественный стальной дозорный, медленно скользила по орбите вокруг Земли. Она была создана как символ человеческого прогресса и единства, но стала невольным тёмным свидетелем конца света. Её отражающие панели, некогда сиявшие солнечными бликами, теперь ловили только холодный блеск звезд — единственный свет, что остался в Солнечной системе.
Сначала никто не понял, что произошло. Солнце погасло не постепенно — оно просто исчезло. В одно мгновение яркий диск превратился в зияющую черноту, и там, где светило сердце системы, возникла Черная дыра — абсолютный, бесконечно плотный провал в ткань пространства. Её краевой диск мерцал призрачным светом и искажёнными, изломанными спектрами света погибшего Солнца, словно сама Вселенная дрожала от боли.
На Земле никто не узнал об этом сразу. Луч света летит 8 минут, и ровно столько человечество жило, не подозревая, что их звезда уже умерла. За эти минуты мир продолжал крутиться в привычном ритме — города гудели, дети смеялись, океаны блестели. Но когда последние солнечные лучи достигли Земли, будущее уже было перечёркнуто. Судьба системы была решена, и никакие технологии, никакие молитвы, никакие надежды не могли остановить неизбежное.
С тех пор прошло полгода. Полгода космической зимы и молчаливого ужаса. Астронавты «Небесного стражника» смотрели вниз на планету, которая когда-то была домом для миллиардов — и видели лишь замёрзший шар, в котором больше не билось ни одно сердце.
Океаны, некогда полные жизни, застыли в гигантские плиты льда, покрытые трещинами, как сухая кожа старого мира. Континенты, погруженные в беспросветную ночь, утонули в холоде, где никакая форма жизни не могла бы выжить. Атмосфера превращалась в кристаллизующиеся слои инея, а поверхность Земли стала напоминать Плутон — далекий, мертвый спутник, но теперь уже спутник Черной Дыры, вырванный из солнечного тепла навсегда.
На борту станции находилось сорок человек — последние представители человечества, окружённые мраком, космосом и неумолимой тишиной. Их мир теперь ограничивался тонкими стенами модулей и хрупкой надеждой на выживание.
Спасением стал экспериментальный атомный реактор, доставленный всего за несколько дней до катастрофы. Он давал тепло, свет и энергию. Но реактор был нестабильным: технология сырой, требующей постоянного вмешательства, калибровки и молитв инженеров. Он был их сердцем — и их потенциальной могилой.
«Небесный стражник» изначально проектировался как международная станция для десятилетних миссий. Он включал несколько ключевых модулей:
Научный модуль — набор лабораторий, где раньше ставились эксперименты в микрогравитации. Теперь он стал складом и мастерской для переоборудования оборудования под нужды выживания.
Жилой модуль — каюты, общий зал, кухня, зона отдыха. Пространства, рассчитанные на комфорт, превратились в тесные убежища, где люди спали в одежде, чтобы экономить тепло.
Технический модуль — сердце инженерной работы. Там хранились инструменты, запчасти и всё, что могло помочь пережить очередной сбой реактора.
Оранжерея — самый важный модуль. Здесь выращивались овощи и фрукты, единственный источник свежей еды. Тепло ламп теперь поддерживалось атомной энергией, и каждый росток был на вес золота.
Солнечные панели покрывали большую часть станции, но теперь они были бесполезной мёртвой красотой, как крылья, забывшие, что такое свет. Всё, что у них осталось — это тонкая нить тепла, которую давал реактор, и решимость сорока людей, которые отказались сдаваться даже перед лицом смерти самой звезды.
Так начиналась новая глава — глава тех, кто остался в темноте, чтобы рассказать о конце света.

1.2. Экипаж
Экипаж станции был интернациональным — тщательно отобранные специалисты из Европы, России, Японии, США и стран Африки. Каждый прошёл многолетнюю подготовку, изучал экстремальные условия, стрессовые реакции, поведенческую психологию. Эти люди были выбраны именно потому, что умели работать в команде, избегать конфликтов, принимать взвешенные решения.
Но всё изменилось после гибели Солнца. Страх, холод, голод и растущая безысходность превращали дисциплину в хрупкую оболочку. Там, где раньше царила гармония профессионалов, теперь появлялись тревога, раздражение и первые признаки разлада.
Хирото Такаши — командир станции. Японец, мужчина пятидесяти лет с худощавым телосложением и резкими чертами лица, которые словно высекли годы службы. Его глаза — узкие, внимательные, всегда настороженные. Хирото был ветераном космических программ, человеком с двадцатилетним опытом в орбитальных экспедициях.
Строгий, дисциплинированный до фанатизма, он глубоко верил, что только железный порядок способен удержать сорок человек от хаоса. На его лице редко появлялась улыбка, а слова всегда звучали как краткие и точные команды. Хирото считал, что на станции нет места эмоциям — только долг, расчёт и обязанности. После катастрофы его жесткость выросла вдвое, что вызывало всё большее напряжение в экипаже.
Сара Беннетт — инженер. Американка, женщина тридцати трёх лет, с короткими каштановыми волосами, внимательными серо-голубыми глазами и взглядом человека, который никогда не сдаётся. Сара была инженером высочайшего уровня — умная, решительная, смелая. Она привыкла к острым ситуациям и умела мыслить гибко.
В отличие от Хирото, она верила, что не порядок и не страх спасут остатки человечества, а взаимопомощь, солидарность и право каждого голоса быть услышанным. Сара не боялась спорить с командиром, и её открытая прямолинейность становилась причиной напряжённых разговоров, от которых воздух в узких коридорах станции буквально дрожал.
Фёдор Петров — техник. Русский, мужчина около сорока, широкоплечий и выносливый, с руками, покрытыми следами от инструментов. Молчаливый и суровый, Фёдор был мастером своего дела: специалист по атомным реакторам, человек, который понимал их работу буквально на уровне интуиции.
Он не раз спас станцию от перегрева, разгерметизации, коротких замыканий. Но полгода в вечной тьме оставили след — в его глазах поселилась усталость, а голос стал тяжелее. Иногда казалось, что Фёдор держится только благодаря привычке работать и ответственности перед всеми, кто остался жив.
Катрин Лефевр — техник. Француженка, женщина двадцати семи лет, с копной светлых волос, которые в невесомости разлетались вокруг головы, как солнечная корона — теперь единственная, что напоминала о прошлом. Её энергия поражала: она всегда была в движении, всегда улыбалась, всегда старалась разрядить обстановку шуткой.
Катрин была лучшим помощником Фёдора: училась у него всему — от ремонта реактора до сборки кабелей. Её оптимизм спасал многих от отчаяния, но временами казался почти болезненным, как будто она старалась улыбкой закрыть зияющую пропасть страха.
Остальные 36 человек: среди них были биологи, механики, врачи, пилоты, специалисты по коммуникациям. Каждый выполнял рутинную, но жизненно важную работу: кто-то ремонтировал водоочистители, кто-то следил за состоянием оранжереи, кто-то поддерживал связь между модулями.
Именно в этих «рядовых» группах разлад проявился сильнее всего. Иногда вспыхивали ссоры — из-за распределения еды, времени в оранжерее, из-за банального шума или чей-то усталости. Люди цеплялись друг к другу за малейшие пустяки.
В условиях невесомости драки выглядели особенно жутко: тела, толкаемые силой удара, медленно отлетали назад, сталкивались со стенами, отскакивали, создавая хаос движений. В такие моменты станция превращалась в крошечный комок напряжения, где каждый вдох казался слишком громким.
Хирото удавалось остановить конфликты — чаще всего силой и короткими, ледяными приказами. Он грубо разнимал дерущихся, удерживал их руками и, цепляясь за поручни, фиксировал ситуацыю, словно капитан, пытающийся удержать корабль на волне безумия.
Но каждый такой эпизод оставлял трещину. И трещины становились всё глубже.

1.3. Исчезающие ресурсы
Каждый день начинался одинаково. Экипаж собирался в общем зале, чтобы обсудить план работ и распределить обязанности. Когда-то это было привычной, даже приятной процедурой, но сейчас собрания проходили в гнетущей тишине. Люди были напряжены, насторожены, старались не встречаться взглядами. Недоверие, которое прежде казалось невозможным, постепенно превращалось в холодную неприязнь. Малейшее замечание могло вызвать вспышку раздражения, и никто уже не воспринимал эту рутину как часть профессионального долга. Теперь это было скорее вынужденное сдерживание людей, оказавшихся запертыми в тесном металлическом корпусе посреди вечной ночи.
На большом экране показывали Землю. Она выглядела чужой: покрытая толстым слоем льда, блеклая и молчаливая. Океаны превратились в гладкие белые плиты, континенты — в замерзшие пустыни. Облака исчезли, а атмосфера стала тонкой дымкой инея, едва различимой на фоне космоса. Мир, где раньше кипела жизнь, превратился в остывший камень.
Там, где когда-то было Солнце, теперь виднелась лишь чернота, не похожая на обычную тень. Видимый глазом вакуум ничем не выдавал присутствия нового небесного тела, но приборы фиксировали сложные колебания гравитации. Планеты по инерции продолжали свои орбиты, хотя было ясно, что это ненадолго. Даже Луна стала темным силуэтом: без солнечного света она не отражала ничего, полностью теряясь в космической ночи.
— Мы должны сократить потребление воды и пищи, — сказал Хирото, стоя перед экраном. Его голос звучал спокойно, но в нём ощущалась усталость. — Оранжерея не справляется. Запасы, присланные с Земли, подходят к концу.
Он не преувеличивал. Последний грузовой корабль «Прогресс-12 Флот» прибыл три месяца назад, доставив тридцать тонн провизии, воды, инструментов. Этого хватило бы на год при нормальной работе станции. Но теперь никто не понимал, на сколько месяцев или лет растянется их зависание на орбите без надежды на возвращение.
— Но мы и так едим на грани голодания, — возразила Сара. Она сидела, сжав руки в кулаки. — Мы не можем жить на таких пайках.
— У нас нет выбора, — ответил Хирото. — В противном случае мы погибнем раньше, чем реактор перестанет работать. Придётся перерабатывать всё, что возможно, включая наши собственные отходы.
Кто-то из группы коммуникаций выругался, не скрывая досады. Его обязанности практически исчезли: связь с Землёй была мертва, а с другими станциями и кораблями никто давно не выходил на контакт. Он ощущал себя ненужным, и это только усиливало напряжение.
Все понимали, что Хирото говорит о неизбежном. Реактор был единственным источником энергии и тепла, но оставался нестабильным. Фёдор, Катрин и ещё несколько инженеров проводили почти всё время в ремонтах, иногда выходя в открытый космос по нескольку раз за ночь. Они возвращались обессиленными, но знали, что без их работы станция погрузится в мёрзлый мрак.
Однажды, когда они отдыхали в техническом модуле, Фёдор тихо сказал:
— Я не знаю, сколько ещё мы сможем его удерживать. Он может взорваться в любой момент.
Катрин промолчала. Она сидела, опустив голову, словно искала силы хотя бы для следующего вдоха. Рядом стояла системный аналитик Ингрид Фулрой, сжав зубы так сильно, что на скулах заходили мышцы. Двое других астронавтов лишь кивнули — медленно и тяжело.
Этих слов никто больше не повторял вслух. Информация о том, что реактор может не выдержать, могла окончательно разрушить шаткое равновесие в коллективе. Люди и так держались на пределе, и лишняя правда могла стать последним толчком к распаду.
Они решили молчать. И продолжали работать, будто катастрофа ещё не стояла у них за спиной.

1.3. Вид из иллюминатора
В первые недели после исчезновения Солнца связь с Землёй ещё работала. Экипаж принимал сигналы от Центра координации пилотируемых полётов в Мичигане — огромного комплекса, занимавшегося наблюдением за всеми действующими космическими миссиями. Обычно это был оживлённый центр, где дежурили смены специалистов, отслеживали состояние кораблей и станций, а также поддерживали постоянную связь с орбитой. Теперь же голоса операторов звучали глухо и напряжённо. Сообщения оттуда были короткими и тяжёлыми, без попыток ободрить. Никто не обещал экипажу скорого спасения. Все космические программы свернулись в одночасье, поскольку ресурсы на Земле стали критически ограничены.
Корабль «Сигуэнья», который готовили к запуску с мыса Канаверал для ротации десяти астронавтов, так и не стартовал. Ещё недавно его экипаж проходил последние тренировки, а наземные службы собирали оборудование и провизию. Но когда стало ясно, что Земля в меньшей степени переживает космические задачи и в большей — собственное вымирание, программу отменили. Людям на поверхности требовались последние запасы топлива, еды и электроэнергии. Станция постепенно переставала быть частью глобальной инфраструктуры и превращалась в забытую консервную банку, зависшую над мёртвым миром.
Обычные локаторы всё ещё ловили обрывки телевизионных передач, пока на Земле работали хоть какие-то передатчики. Благодаря этому экипаж видел, как стремительно рушился мировой порядок. В Индонезии, охваченной страхом и паникой, проявились десятки религиозных течений, и одно из них устроило массовый ритуальный суицид, уверяя людей, что смерть раньше наступления вечной ночи — единственный путь освобождения.
В Гондурасе толпы голодных жителей попытались захватить склады с продовольствием, и правительственные силы открыли огонь. К конфликту присоединились местные криминальные группировки, превратив страну в зону боевых действий.
В Зимбабве межклановые разногласия вспыхнули с новой силой. В стране начались локальные стычки, которые быстро разрослись в настоящую гражданскую войну. Волна насилия прокатилась по всей южной Африке, и государственные структуры стремительно разрушались.
В Канаде наступил голод. Резкое похолодание уничтожило урожаи, дорожные магистрали покрылись льдом, а транспортная система остановилась. Города оказались отрезаны друг от друга, и люди бежали к югу, надеясь найти тепло — которого уже не было нигде.
Даже США, обычно державшиеся уверенно, погрузились в хаос. Разрозненные регионы перестали подчиняться федеральному центру. Начались бунты из-за нехватки электроэнергии и топлива, целые штаты остались без связи. В одних местах создавались локальные общины, пытающиеся выжить совместно, в других — вспыхивали преступные группировки, захватывающие районы и склады.
Пока всё это происходило, «Небесный стражник» продолжал свой оборот вокруг планеты. Из иллюминаторов экипаж видел под собой Землю — огромный ледяной шар, где не осталось ничего, напоминающего о былой жизни. Океаны, ставшие горами льда, отражали слабые отблески приборных огней станции. Города читались лишь как тёмные пятна среди белизны. Там, под километрами холода, гибли миллиарды. И никто на станции не мог перевести взгляд — осознание собственной беспомощности было неотделимо от этого вида.
В месте, где было Солнце, висела едва заметная муть — мрачное искажённое сияние. Черная дыра не излучала света, но её аккреционный диск создавал тонкое, словно рваное свечение. Пространство вокруг неё было искривлено, и иногда казалось, что сама тьма движется, подёргивается, будто дышит. Люди смотрели туда редко. Вид этого явления пугал глубже, чем холод Земли: он напоминал о том, что возврата к прежнему миру уже не будет. Солнце невозможно восстановить, так же как невозможно воскресить планету.
Экипаж чувствовал себя в ловушке — не только физической, но и психологической. Они ежедневно наблюдали свою обречённую родину, но не могли изменить ни один из процессов, происходивших внизу. Каждая смена длилась одинаково: сначала вспыхивала надежда, что удастся придумать решение, но к вечеру она угасала, оставляя после себя лишь пустое отчаяние.
Однажды Сара смотрела в иллюминатор долгое время, не отрываясь от звёзд. Они казались неподвижными, но оттого ещё более бессердечными.
— Мы должны найти способ выжить, — сказала она тихо. — Мы не можем просто ждать конца.
За стеклом раскидывался космос — холодный, густой, абсолютно безмолвный. Звёзды жили своей отдельной жизнью, далёкой от человеческих трагедий. Их свет казался вечным, хотя до каждого луча были тысячи и миллионы лет пути. Между звездой и станцией лежала бесконечная пустота, и одиночество от этого ощущалось особенно остро.
Несмотря на слова Сары, все понимали, что шансы ничтожны. «Небесный стражник» был не только их убежищем, но и последним напоминанием о цивилизации, которой больше не существовало. Они продолжали жить, работать и надеяться, но внутри знали одно: чуда не будет.

Часть 2: Разделение

2.1. Начало конфликтов
С каждым днем напряжение на «Небесном стражнике» росло. Станция дрейфовала по орбите вокруг замерзающей Земли, и жизнь на борту становилась всё более сложной. Ресурсы стремительно уменьшались, мелкие недомолвки перерастали в споры, а споры — в открытые конфликты. Командир станции, Хирото Такаши, ежедневно сталкивался с вызовами, которые ставили под угрозу выживание экипажа. Он был опытным астронавтом, много раз бывавшим в ситуациях риска, но даже его выдержка начала давать трещины. Обстоятельства давили на всех, и каждый день становился последним напоминанием о том, как мало у них осталось сил и времени.
Одним из самых страшных происшествий стала стычка в биолаборатории. Маркус Швондер, немец, высокий, сухощавый мужчина сорока с небольшим, обладал болезненной педантичностью. Его движения обычно были спокойными и точными, а речь — тихой и размеренной. Но в последнее время он выглядел измученным: под глазами легли глубокие тени, руки дрожали, а взгляд стал беспокойным. Он всегда требовал идеальной стерильности и воспринимал любую ошибку как угрозу всей станции.
Повод оказался ничтожным — пробирка, которую его ассистент Эрик О’Кайн из Анголы не успел должным образом обработать. Но для Маркуса эта оплошность стала последней каплей. Он сорвался внезапно, будто в нем что-то оборвалось. Скальпель в его руке блеснул мгновенно, и Эрик, не успев понять, что происходит, получил смертельный удар. В невесомости кровь расплывалась темными дрейфующими каплями, а сам Эрик вращался, пытаясь ухватиться за что угодно.
Астронавты бросились к нему — одни, чтобы остановить кровотечение, другие — чтобы обезвредить Швондера. Но Маркус был в исступлении: он ранил еще двоих, прежде чем Хирото решился применить электрический разрядник. Разряд оказался слишком сильным. Сердце Маркуса остановилось почти мгновенно, и все попытки реанимации оказались бесполезны. На станции появились два трупа — страшная реальность, к которой никто не был готов.
Их хотели выбросить в космос, как делали раньше с мусором и биоматериалом. Но Хирото, долго молчавший, наконец произнес тихо, почти шепотом, так что слова прозвучали еще страшнее:
— Это наш запас… Эти тела — протеин.
Повисла тяжелая тишина. Почти все внутренне содрогнулись от отвращения, но одновременно понимали: он прав. Если наступит настоящий голод, то даже мертвые станут ресурсом. Без Солнца, без поставок, без надежды на спасение — уже ничего нельзя было выбрасывать.
Пока же приходилось выживать.
— Нам нужно сократить потребление воды и пищи, — снова и снова повторял Хирото на утренних собраниях. — Оранжерея не справляется, и запасов мало.
— Мы не можем выжить на таких пайках! — возражала Сара Беннетт, инженер из США. За последние недели она стала резкой и нетерпимой, и любое решение Хирото воспринимала как проявление жестокости. Ей казалось, что он превращает станцию в казарму, где дисциплина важнее человеческой жизни.
Ропот становился всё громче. Люди понимали, что командование держится на тонкой нити. Некоторые уже поглядывали на Хирото с ненавистью — он ограничивал их во всём, но при этом сам казался всё более мрачным и жестким.
Он видел это. Именно поэтому на утренних собраниях он держал разрядник на виду. Молча, спокойно — но так, чтобы каждый мог заметить.
Пока это работало. Но Хирото понимал: надолго этого не хватит. Их страх был сильным, но отчаяние становилось сильнее.

2.2. Обострение ситуации
События на Земле развивались стремительно и беспорядочно, словно сама планета потеряла контроль над собственной судьбой. Китай нанес ядерный удар по территории Австралии — решение, которое еще недавно казалось абсолютно немыслимым. В ответ американские ВМС, размещённые в Японии, провели собственный удар. Астронавты наблюдали это из космоса: семь ярких вспышек прорезали атмосферу, похожие на огромные серебристые цветы, распускающиеся в тёмной синеве. Затем на их месте возникли расплывающиеся облака пылающего цвета, и крупные участки континента скрылись под завесой испаряющегося дыма и пыли.
Эти кадры потрясли не только экипаж «Небесного стражника». На самой Земле миллионы людей, уже живущих в условиях катастрофы, не готовы были поверить, что государства продолжили войну, будто не замечая гибели планеты. К счастью, остальные страны ядерного клуба — Россия, Франция, Великобритания, Индия, Пакистан, КНДР, Израиль — не стали отвечать на удары. Но это не меняло общей картины: международные структуры перестали работать, дипломатия рассыпалась, а мир окончательно превратился в хаотичное поле борьбы за выживание.
Отчаянные события происходили повсюду.
В Марселе температура упала настолько резко, что город буквально вымер за один час: машины останавливались на дорогах, люди застывали в попытках добраться до убежищ, а здания покрывались инеем, словно их окунули в жидкий азот. В республике Марий Эл отчаяние достигло такой глубины, что люди начали охотиться за любым источником пищи— даже за тем, о чем прежде не могли бы и подумать. В Ашхабаде ситуация также вышла из-под контроля: разъярённые горожане обрушили свой гнев на власть, и страна погрузилась в неконтролируемый хаос, где не существовало больше ни законов, ни структуры управления.
Подобные трагедии происходили и в других местах.
В штате Нью-Мексико несколько городов опустели за сутки: люди уходили в горы, надеясь найти там хоть немного тепла, однако связь с ними так и не восстановилась.
В Нигерии правительственные структуры потеряли контроль над большей частью страны, и регионы стали фактически независимыми анклавами, где выживанием занимались вооружённые общины.
В Южной Корее закрылись все порты и аэропорты: власти попытались изолировать страну, но внутри начались массовые эвакуации с побережья из-за резкого похолодания и перебоев с электроэнергией.
Земля стремительно превращалась в разрозненный набор гибнущих точек. Планета, которую астронавты видели раньше живой и яркой, теперь распадалась на ледяные островки отчаяния, и никто уже не мог остановить этот процесс.
В то же время на орбите разворачивались свои, не менее опасные проблемы. Разногласия между Хирото и Сарой перестали быть личной неприязнью — они превратились в символы двух противоположных мировоззрений, расколовших экипаж «Небесного стражника» на две почти равные части. Люди жили бок о бок, но постепенно перестали смотреть друг другу в глаза, говорили всё меньше и всё чаще обедали в разных секциях станции. Невидимая трещина медленно разрасталась, превращаясь в пропасть.
Сара собирала сторонников в одном из лабораторных отсеков, где обычно проводили анализы проб из оранжереи. Теперь это место стало импровизированным убежищем для тех, кто ещё хотел верить, что человечность важнее жёсткости.
— Мы не можем жить в постоянном страхе, — говорила она, глядя в лица измученных людей. — Мы не можем превращать друг друга в потенциальных врагов. Есть другие решения. Мы должны искать их, а не только резать пайки и повторять, что выбора нет.
Её поддерживали Рейчел Ким, биолог из Южной Кореи, спокойная и мягкая, но с ясным взглядом человека, который до последнего цепляется за разум. Рядом всегда находился Маркус Йоханссон, инженер из Швеции, высокий, молчаливый, но надёжный. Он умел слушать и редко спорил, однако однажды сказал: «Мы погибнем быстрее от недоверия, чем от холода». Это стало для группы почти девизом. Несколько членов экипажа из разных африканских стран тоже примкнули к ним, чувствуя большую близость к Саре, чем к суровой дисциплине Хирото.
Другая часть экипажа сплотилась вокруг командира. Для них Хирото оставался единственным человеком на борту, способным удержать порядок, а значит — продлить их жизнь. Среди лоялистов были Сергей Иванов, белорусский космонавт с военной выправкой и привычкой выполнять приказы без лишних вопросов, и Амелия Мартинес, техник из Испании, также бывшая военнослужащая. Для них дисциплина была как привычка, как вторая кожа. Они считали, что мягкость Сары — это роскошь, которую экипаж уже не может себе позволить.
Так на «Небесном стражнике» появились две группы, разделённые идеями, усталостью и страхом. Станция ещё оставалась единым кораблём, но внутри неё всё больше ощущалось, что единство экипажа скоро может окончательно рухнуть.

2.3. Взаимные обвинения
Когда на борту было 7:34 утра, дежурный по «Небесному стражнику» Сергей Иванов обходил станцию, проверяя оборудование и оценивая потенциальные угрозы. Он прошёл мимо холодильной камеры и внезапно заметил, что трое членов экипажа извлекли оттуда труп Маркуса Швондера. Они разделывали мясо, собираясь употребить его в сыром виде. То, что он увидел, шокировало его до глубины души.
— Стойте! — крикнул Иванов, бросаясь к ним. — Это же наши запасы! Их нельзя есть сейчас… к тому же сырыми!
Он не был категорически против того, что в условиях крайней нужды мясо трупа может быть использовано как источник протеина. Его беспокоила справедливость: одни члены экипажа не должны были обкрадывать других. Кроме того, сырое мясо представляло реальную угрозу здоровью: бактерии и паразиты могли вызвать эпидемию, и станция, уже истощённая, просто не имела бы сил с ней справиться.
К счастью, до драки дело не дошло. Людоеды с ненавистью посмотрели на Иванова, молча покинули холодильник и не убрали за собой. Дежурный пришлось аккуратно собрать мясо и вернуть труп обратно в холодильную камеру, чтобы избежать дальнейших инцидентов.
Иванов доложил о случившемся командиру. Хирото попросил хранить это в тайне, понимая, что информация могла спровоцировать новые, более острые конфликты. Экипаж и без того был на грани, а новость о том, что некоторые уже прибегли к крайней мере, могла разрушить последние остатки доверия.
И всё же напряжение продолжало накапливаться. Однажды, во время утреннего собрания, оно достигло своего пика. Хирото объявил о новых сокращениях рационов. Это вызвало мгновенную волну негодования.
— Ты не понимаешь, что мы не выдержим этого! — кричала Сара, её голос дрожал, а глаза горели яростью. — Ты загоняешь нас в могилу своими приказами!
— Я делаю это для выживания, — ответил Хирото спокойно, лицо его оставалось бесстрастным. — Мы не можем позволить себе слабости.
— Это не слабость — это здравый смысл! — вмешалась Рейчел. — Мы должны искать альтернативы, а не просто ужесточать меры.
— Какие альтернативы? — язвительно спросил Сергей. — Ты думаешь, мы можем просто найти новый источник еды и воды в космосе? Хватит того, что твои сторонники уже стали есть трупы на борту!
В зале воцарилась тишина. Люди переглядывались, понимали, что слова Сергея отражают ужасающую реальность. Никто не хотел смотреть на неё прямо, но все чувствовали, что станция теперь балансирует на грани, где любое неверное движение может обернуться катастрофой.
Конфликт на борту накалялся с каждым днём. В какой-то момент Маркус Йоханссон не выдержал. Он резко бросился к Хирото и схватил его за воротник комбинезона, пытаясь оттолкнуть.
— Ты не наш командир! — выкрикнул он. — Мы не будем больше выполнять твои приказы!
Хирото мгновенно среагировал. Он вывернулся, перехватил руку Маркуса и применил оружие, направив разряд в живот астронавта. Маркус охнул, и на мгновение в невесомости появилось несколько капель крови. Сара, не теряя времени, схватила аптечку и наложила повязку, чтобы стабилизировать состояние. Раненого перенесли в лабораторию, где было медицинское оборудование, и Жаклин Олбрайт, врач станции, тщательно обработала поражённый участок, следя, чтобы осложнений не возникло.
После этого происшествия атмосфера на станции изменилась окончательно. Все смотрели с раздражением и подозрением как на командира, так и на его сторонников. Люди чувствовали, что линия между порядком и насилием уже стерта, а напряжение продолжает расти. На «Небесном стражнике» больше не оставалось иллюзий: мир в составе экипажа невозможен. Было ясно, что новая фаза конфликта началась, и противостояние перерастает в настоящую внутреннюю войну.

2.4. Попытка примирения
Спустя двое суток новый конфликт вспыхнул так внезапно, что никто не успел вмешаться заранее. Между Рейчел и Амелией давно тлело напряжение, но именно утром этого дня оно прорвалось наружу. Причиной стала, казалось бы, мелочь — распределение рабочих смен в оранжерее. Рейчел утверждала, что Амелия намеренно передвинула её график без согласования, чтобы ослабить сторону Сары. Амелия, в свою очередь, отвечала, что биолог нарушает протоколы и прячет часть урожая для «своих».
Обе были на пределе. И когда они столкнулись в узком коридоре между модулями, спор перерос в ярость. Слова быстро сменились криками, затем — ударами. Через мгновение каждая уже держала в руках по ножу: Рейчел выхватила разделочный из кухни, Амелия — инструментальный из технического набора. Они бросались друг на друга, размахивая лезвиями, пытаясь хоть немного задеть противницу. В невесомости движения были резкими, хаотичными: удар срывался в сторону, тело отлетало к стене, лезвие ловило блики от ламп.
Хирото не вмешался. Он стоял в нескольких метрах, наблюдая, как будто не веря, что до этого дошло. Разрядник он спрятал заранее, не желая повторения трагедии. И теперь казалось, что он просто не решается сделать шаг — то ли боялся снова кого-то убить, то ли понимал, что его участие может только ухудшить ситуацию.
К счастью, на помощь пришли Фёдор и Катрин. Фёдор, несмотря на усталость, рванулся между женщинами, перехватил запястье Амелии и отбросил её нож в сторону. Катрин ухватила Рейчел за талию и удержала, пока та брыкалась, пытаясь продолжить драку. Лезвия наконец замерли, звеня о стены, а напряжённое дыхание заполнило весь коридор.
— Мы должны найти компромисс, — сказал Фёдор. Его голос звучал уставшим, но твёрдым. — Мы все в одной лодке. Если будем продолжать так, то точно погибнем раньше, чем реактор взорвётся.
— Хирото, Сара, — добавила Катрин, переводя взгляд с одного на другого, — вы оба должны понять, что мы не можем позволить себе такие стычки. Нам нужно работать вместе, хоть немного.
Командир не ответил. Он словно отступил внутрь себя после случая с Йоханссоном. Ходил по станции медленно, избегал встреч с людьми, и было трудно понять, что происходит в его голове. То ли он разочаровался в экипаже, то ли смирился с тем, что конец неизбежен.
Несколько минут после драки на станции царила гнетущая тишина. Фёдор и Катрин на время охладили пыл экипажа, но напряжение никуда не исчезло. Оно затекало в каждый угол, пряталось в каждом взгляде. На борту больше не было ни смеха, ни лёгких разговоров. Никто не слушал музыку, не рассказывал историй — всё это осталось в другой жизни, той, что вращалась вокруг Солнца, которого больше не существовало.
Спустя несколько часов приборы выдали тревожные сигналы: сбои в системах вентиляции и в регуляторах тепла. Обычно такие сигналы бросали всех в действие, но на этот раз никто даже не повернул головы. Люди сидели, усталые, словно разуверившиеся в том, что борьба вообще имеет смысл.
И тогда Фёдор — не командир, не лидер, просто самый упрямый из них — резко встал.
— Все техники — к панели диагностики. Сейчас же.
Его голос был хриплым, но настолько решительным, что даже те, кто уже ненавидел любую власть, поднялись. Плохо скрывая раздражение, зло сверкая глазами, техники поплелись выполнять приказ. И в этот момент стало ясно: командование незаметно перешло к тем, кто хоть что-то ещё делал, а не к тем, кто стоял в ступоре перед хаосом.

2.5. Вид из иллюминатора
Через иллюминаторы станции открывалась безмолвная, тяжёлая картина. Земля превращалась в гигантский шар льда, на котором не осталось ни единого проблеска тепла. Там, где когда-то светились города — целые созвездия цивилизации — теперь царила кромешная тьма. Огни погасли окончательно, уступив место ледяным пустошам. Океаны, некогда живые и подвижные, застынули неподвижными массивами. Огромные трещины пересекали их поверхность, словно шрамы, оставленные на умирающем теле. Леса, зелёные континенты жизни, исчезли под многометровыми слоями льда, выглаженного ветрами и абсолютным холодом.
Эти виды действовали на астронавтов подавляюще. Каждый из них, глядя вниз, вспоминал лица тех, кто остался на планете: родителей, супругов, детей, друзей. Никто вслух не говорил об этом, но все понимали, что надежды нет. Люди на поверхности — если и выжили в первые недели — погибли позже, либо в хаосе гражданских войн, либо от голода, либо от холода. Последнее казалось наиболее беспощадным: температура опускалась настолько низко, что лед проникал даже в глубоко укреплённые подземные убежища, разрушая стены и механизмы.
Последнее сообщение из НАСА было коротким и отчаянным. В нём говорилось, что один из главных бункеров, рассчитанный на долгосрочное выживание сотрудников и их семей, рухнул под толщей промёрзшего грунта. Связь оборвалась через несколько минут — больше ничего с поверхности не поступало.
А за пределами иллюминаторов висела тьма, в которой скрывался новый центр притяжения — Черная дыра. Она не излучала света, лишь искажала пространство вокруг себя. Казалось, что тьма вокруг неё была гуще, плотнее. Её присутствие ощущалось почти физически, будто она наблюдала за маленькой металлической станцией, дрейфующей вокруг умирающего мира. Страх перед этим объектом был неосознанным, инстинктивным: человек так устроен, что боится того, что не может ни понять, ни остановить.
Эти виды постоянно напоминали экипажу, что времени у них почти не осталось. Каждый новый оборот вокруг Земли мог стать последним — достаточно было сбоя реактора, разгерметизации или очередного конфликта. И всё же никто не решался сказать это прямо. Люди пытались держаться за рутину, за работу, лишь бы не смотреть в иллюминаторы слишком долго.
Но каждый знал правду: выживание теперь зависело не от Земли, не от командования, которого больше не существовало, а от того, найдут ли они способ продолжать жить в этих нечеловеческих условиях — или уступят страху, холоду и собственной усталости.

2.6. Скрытые интриги
Внутри станции атмосфера недоверия сгущалась день за днём, превращаясь в плотный, почти осязаемый туман. Люди жили слишком близко друг к другу, буквально стенка к стенке, и каждый шаг, каждый вздох соседа был на виду. «Небесный стражник» становился не защитой, а клеткой, в которой все поневоле были заключены. На Земле, даже в тяжёлые времена, оставалась возможность уйти, скрыться, найти свою тропу или хотя бы расстояние между собой и другими. Здесь же путь наружу означал мгновенную смерть: несколько шагов за пределы станции — и человек исчез бы в холодной пустоте. Никаких отдушин, никаких вариантов уединения — только бесконечная теснота и постоянное соседство с теми, кто становился всё менее предсказуемым.
Совместное проживание перестало быть просто тяжёлым — оно становилось невыносимым. В разговорах звучала скрытая раздражённость, люди всё чаще избегали лишних слов, а малейшее недоразумение могло привести к вспышке ярости. Под поверхностью дежурных фраз и обязательных смен дежурств скрывался глубокий страх: каждый боялся, что кто-то другой однажды сорвётся первым.
На этом фоне начали рождаться подозрения. Кто-то шепнул о тайных запасах еды, кто-то утверждал, что видел, как коллега возится у распределителей кислорода. Появились разговоры о саботаже — тихие, но упорные.
— Я видела, как Сергей что-то прятал в своей каюте, — прошептала Рейчел Маркусу. — Может быть, он хранит там еду.
— Мы должны быть осторожны, — ответил Маркус, мрачно сжав губы. — Никому нельзя доверять.
Подобные диалоги случались всё чаще, превращаясь в сеть недомолвок и взаимных обвинений. Люди начали двигаться по станции осторожно, словно по минному полю. Каждый пытался скрывать свои действия — кто-то просто из страха быть неправильно понятым, кто-то из желания защитить собственные мелкие ресурсы.
Некоторые члены экипажа начали изготавливать примитивное оружие: заточенные инструменты, скрытые металлические пластины, тяжелые гаечные ключи, спрятанные под матрасами. Хирото практически не выпускал разрядник из рук — пальцы будто приросли к рукояти. Он ждал нападения ежедневно, понимая, что после истории с Маркусом доверия к нему не осталось.
Командир, Сара и те, кто ещё не позволил страху полностью овладеть собой, видели всю картину ясно: без согласованной работы они погибнут быстрее, чем от голода или нехватки кислорода. Но попытки удерживать единство были похожи на попытки остановить ледяной трещащий разлом — сколько ни ставь подпорок, трещина всё равно будет расти.
— Мы должны найти выход, — сказала однажды Сара, глядя в иллюминатор на звёзды, медленно скользящие за стеклом. — Мы не можем просто ждать конца.
Но даже её голос, обычно уверенный, звучал тускло. В глубине души каждый понимал, насколько ничтожны были шансы. Станция, некогда символ единства и научного прогресса, превратилась в последнюю капсулу, дрейфующую над мёрзлой планетой. Это была их последняя крепость и последний приговор. Им оставалось лишь надеяться на чудо — на то самое, которое никто уже не верил увидеть.

Часть 3: Последние дни

3.1. Растущие проблемы
Каждый новый день на борту «Небесного стражника» опускался на экипаж, как тяжелое одеяло безысходности. В коридорах стояла тишина, прерываемая лишь редкими шагами и гулом вентиляции. Люди передвигались медленно, будто силы уходили из них с каждым вздохом. Запасы пищи подходили к концу, вода выдавалась по миллилитрам, а кислородный баланс требовал постоянных проверок.
Конфликт между членами экипажа не просто сохранялся — он стал частью повседневности. Взгляды были настороженными, слова — скупыми, жесты — резкими. Даже мелкая искра могла вызвать вспышку ярости. Сама станция тоже будто уставала: панели вибрировали чаще, чем раньше, изношенные трубы скрипели, а от ударов космической пыли и мусора корпус покрывался новыми вмятинами. Но, несмотря на всё это, никто не сдавался окончательно. Каждый держался за жизнь, пусть даже в глубине души понимал, что шансов почти не осталось.
Прошли месяцы с момента, когда экипаж раскололся на две непримиримые группы. Попытки Фёдора и Сары сохранить видимость сотрудничества были похожи на попытку залатать трещину на стекле скотчем — она всё равно расползалась. Люди избегали друг друга, ели поодиночке, разговаривали лишь по делу.
Хирото же будто растворился. Он почти не покидал свою тесную каюту, погружённый в собственные мысли или отчаяние. Когда он всё-таки показывался в коридорах, то выглядел призрачной тенью — молчаливой, отрешённой, чужой.
Все осунулись, лица стали впалыми, скулы острыми. Голова кружилась не от невесомости, а от постоянного голода. Кожа свисала с костлявых тел, превращая экипаж в бледных, медленно угасающих существ. Никакие тренажёры не помогали — телам не хватало энергии даже на нормальный обмен веществ.
На очередном собрании Фёдор, худой, с потускневшими глазами, попытался говорить уверенно:
— Мы должны попытаться стабилизировать станцию. Мелкие столкновения с космическим мусором повредили стабилизаторы, и теперь мы медленно сходим с орбиты.
Сара тихо напомнила:
— У нас нет топлива для корректировки орбиты. Всё, что было, мы потратили, чтобы уйти от тех обломков.
Но это не вызвало ни паники, ни возражений. Люди просто слушали и молчали. Казалось, что новые плохие новости больше не способны причинить боль — их внутренние ресурсы для страха и эмоций были исчерпаны, как и всё остальное.
Тем временем Фёдор и Катрин работали почти без отдыха. Они жили в техническом модуле, окружённом пучками кабелей, охлаждающими трубами и мерцающими мониторами. Реактор, экспериментальный и нестабильный, был их единственной надеждой. Солнечные батареи уже давно перестали давать энергию — свет Черной дыры не мог питать их, а постоянные искажения пространства делали их абсолютно бесполезными.
— Я не знаю, сколько еще мы сможем его удерживать, — говорил Фёдор каждый день, едва держась на ногах.
Он сидел с Катрин перед панелью реактора, освещённый холодным светом мигающих экранов. Цифры дрожали, линии графиков то взмывали, то проваливались.
Прогнозы были мрачными. Температура ядра постепенно росла, давление в камере нарушалось, а уровень стабильности системы медленно, но неумолимо падал. Любой сбой мог стать последним — и они оба это понимали.
В этих тусклых коридорах, где шаги отдавались пустым эхом, искусственный день сменял искусственную ночь, а надежда таяла, как слабый свет далёкой звезды, едва различимой на фоне поглощающей тьмы Черной дыры.

3.2. Последняя надежда
Однажды глубокой ночью, когда станция дрейфовала в почти полной тишине, Катрин пришла к Саре. На её лице читались усталость и лёгкая дрожь — смесь надежды и страха.
— Я нашла старый протокол о возможности использования аварийных двигателей, — тихо сказала она, протягивая планшет. — Есть шанс… небольшой, но есть. Если мы сможем их запустить, мы выиграем время.
Сара долго изучала расчёты. Её пальцы медленно пролистывали страницы, а взгляд метался между цифрами и схемами.
— Это опасно, — сказала она наконец. — Но у нас нет другого выбора. Мы должны попробовать.
Они собрали небольшую группу, куда вошли Фёдор, Маркус и Рейчел. Встреча прошла почти без слов — все понимали, насколько всё серьёзно. Работа началась сразу, в узких технических отсеках, где освещение было тусклым, а воздух пах раскалённым металлом.
— Мы должны быть осторожны, — напоминал Маркус, стоя возле аварийного блока разгонного модуля. — Одно неверное движение — и нас разнесёт в пыль.
Рейчел проверяла датчики, Катрин перепаивала соединения, Сара сверялась с инструкцией, а Фёдор контролировал общий процесс. Всё шло медленно, почти болезненно точно. Любая ошибка могла стоить им всей станции.
— Мы почти готовы, — произнёс Фёдор спустя долгие часы. Он провёл рукой по панели, проверяя каждый болт, каждое соединение. — Ещё немного, и можем пробовать.
Но оставалась одна проблема — топливо. На аварийные двигатели требовалось особое резервное горючее, которого почти не было. Оставалось лишь несколько литров — жалкая капля, на которую никто не возлагал особых надежд.
— Мы должны рискнуть, — неожиданно сказал Хирото, когда его всё-таки сумели вытащить из каюты. Голос его звучал хрипло, но твердо. — Это единственный шанс.
Экипаж собрался в главном модуле. Лица были напряжёнными, плечи опущены от усталости. Никто уже не воспринимал Хирото как командира в полном смысле, но все знали протокол — запуск должен идти под его счётом.
— Три… два… один… запуск!
Аварийные двигатели, глубоко в брюхе станции, сначала издали низкий металлический скрип, затем перешли в глухой рокот. Вибрации прошли по корпусу, лампы дрогнули, консоли вспыхнули предупреждающими сигналами. На мгновение всем показалось, что система всё-таки схватила импульс — станция чуть дрогнула, словно пытаясь изменить траекторию.
Но через несколько секунд двигатель начал захлёбываться. Рык превратился в прерывистый скрежет, затем — в гулкое, обречённое затухание.
И тишина снова накрыла «Небесного стражника».
— Нет! — сорвалась Сара, ударив кулаком по панели. — Мы не можем просто так сдаться!
Но всё было кончено. Топлива действительно не хватило. На экранах начали медленно меняться цифры — станция постепенно теряла высоту.
Траектория смещалась вниз, к планете, затянутой бело-серыми облаками инея. Корабль едва заметно накренился, и все почувствовали лёгкое, едва ощутимое изменение веса — предвестник входа в атмосферу.
Внешние панели уже начали нагреваться, что показывали первые вспышки на тепловых датчиках. Станция входила в плотные слои воздуха, и каждый понимал: обратного пути уже нет.
И «Небесный стражник» плавно, но неумолимо начинал своё падение к мёртвой, замёрзшей Земле.

3.3. Крушение
Маркус резко повернулся к командиру. Его глаза сверкали от ярости и отчаяния.
— Это ты виноват, что у нас ничего не получилось! — выкрикнул он, делая шаг вперёд.
Хирото не стал вступать в спор. Он действовал быстро, почти автоматически, будто давно ждал этого момента. Разрядник в его руках вспыхнул, и Маркус рухнул назад, потеряв сознание ещё до того, как ударился о стену. Его мозг испёкся.
Двое других астронавтов метнулись к командиру, но Хирото сделал ещё два выстрела. Короткие удары энергии остановили их прежде, чем они смогли приблизиться. В отсеке воцарилась тяжёлая, ледяная тишина.
— Никакого бунта, — произнёс он глухо, почти безэмоционально. — Не сейчас. И никогда!
Никто не ответил. Никто уже и не смел спорить с ним. Японецс вернул себе власть на "Небесном стражнике".
В этот момент по корпусу прошла дрожь. За иллюминаторами стекло запотело, покрываясь белёсой коркой льда. А внутри станции начали перегреваться элементы реактора: датчики вспыхнули тревожным красным, на панелях посыпались аварийные сообщения. В одном из модулей уже полыхали кабели, распространяя едкий дым.
— Всем надеть скафандры! — приказал Хирото. — Немедленно! Это — последний шанс!
Экипаж торопливо закреплял шлемы, стягивал перчатки, проверял соединения. Многие руки дрожали — от страха, усталости, или потому, что люди уже едва держались на ногах.
Когда «Небесный стражник» вошёл в плотные слои атмосферы, станцию окутала вибрация. Панели корпуса начали разогреваться, словно докрасна. Снаружи, за слоем стекла, вспышки пламени скользили по обшивке — трение воздуха превращало металлические листы в раскалённые пластины. Антенны выламывало, как сухие ветви. Наружные модули трескались под нагрузкой и отрывались, уносимые в огненный вихрь.
Внутри всё грохотало. Люди цеплялись за поручни, но понимали — это конец. Катрин закрыла глаза, вспоминая Марсель и мать, которую она так и не увидела перед последним полётом. Фёдор думал о брате, которого оставил на Урале. Сара — о том, что могла бы сделать по-другому, если бы им дали ещё один шанс. Остальные тоже думали о родных и молились.
Хирото стоял у пульта, держась за него обеими руками. Его голос звучал тихо, но все слышали каждое слово:
— Мы сделали всё, что могли… Прощайте.
Через несколько секунд станция разломилась на несколько крупных фрагментов. Огонь охватил их полностью. Скафандры не спасли — температура была слишком высокой, а давление слишком сильным.
Огненные следы тянулись по небу, пока последний кусок «Небесного стражника» не рассыпался в пепел, растворившись в мёрзлой атмосфере планеты.
И тьма, что уже давно царила в Солнечной системе, окончательно поглотила следы тех, кто пытался бороться до самого конца.
Так закончилась история экипажа станции — одиноких людей, которые сражались не только с космосом, но и друг с другом, и с отчаянием, которое оказалось сильнее.
Их имена никто не увидит на мемориалах. Их подвиг никто не вспомнит, да и некому. Но в последние мгновения они всё ещё оставались людьми, несмотря на холод, страх и наступающую пустоту.

Эпилог

Когда обломки «Небесного стражника» догорали в стратосфере, в атмосфере уже ничто не напоминало о том, что когда-то здесь жили восемь миллиардов людей. Лёгкий светящийся след, оставшийся от разрушенной станции, вскоре растворился в ветрах, и ледяная пелена вновь сомкнулась над вымершей планетой.
Земля продолжала своё немое вращение — мёртвый шар льда, лишённый биения сердца. Средняя температура опустилась до значений, характерных внешним окраинам Солнечной системы. Толщина льда на экваторе достигла нескольких километров. Атмосфера почти утратила подвижность; метан и углекислый газ замёрзли в ярко-белые кристаллические пласты.
Всё живое исчезло — не оставив ни криков, ни следов, ни предупреждений.
Черная дыра на месте Солнца продолжала хладнокровно доминировать в центре системы. Она не излучала света — лишь тонкое гравитационное искажение, едва заметный рябящий овал на звёздном фоне. Планеты, утратив источник энергии, продолжали двигаться по уже искажённым траекториям. Меркурий и Венера были давно поглощены; Марс медленно терял высоту орбиты и за следующие тысячу лет неизбежно исчезнет за горизонтом событий. Земля тоже была обречена: её орбита постепенно спирально сжималась, каждая революция приближала её на несколько десятков метров.
Через десять миллионов лет она столкнётся с гравитационной сингулярностью — без взрывов, без вспышек, без финального крика. Лишь гладкое, бесследное исчезновение.
Ни одна волна радиосигнала не вырвется наружу; станции, города, хранилища данных — всё будет смято, растянуто и уничтожено. Ни один внешний наблюдатель не узнает, что здесь существовала цивилизация, построившая спутники, корабли и станцию, которая в последнюю секунду горела в атмосфере.
Во вселенной это гибель осталась бы даже не событием, а статистической флуктуацией.
И только где-то, далеко, во мраке, в холодном безразличии космоса, ещё долго дрейфовали бы незримые гравитационные эха — последние следы исчезнувшей солнечной системы.
(