Черное Солнце

Пролог

Солнце светило четыреста тысяч тысяч сотен — короче, четыре миллиарда лет. Оно рождало дни и ночи, плылось над древними морями и молодыми материками, выжигало равнины и взращивало леса, оживляло химические бульоны, из которых выросла сама жизнь. Астрономы знали его биографию и писали в учебниках о том, чего ждать: ещё несколько миллиардов лет в статусе звезды главной последовательности, затем — расширение в кровавого гиганта, сброс внешних слоёв и, наконец, умеренный финал в виде белого карлика. В научных прогнозах Солнце не обещало стремительных катастроф; его ритм казался надёжным, почти вечным. Люди жили в этом ощущении — уверенные, что у них есть время, чтобы строить, любить, исследовать.
Земля переживала катаклизмы не раз и каждый раз восстанавливала свою зелёную кожу. В геологической памяти планеты были чёрные ветры пермского вымирания, ударные кольца мелового конца, ледниковые оковы — и каждый раз жизнь, почти как по расписанию, вновь расправляла листья и возвращала крик птиц. Для человеческих обществ это стало не столько историей, сколько обоснованием надежды: катастрофы бывают, но время лечит, климат смещается, экосистемы перестраиваются. Многие жили так, будто вечность — это следующий рабочий день.
Только не в этот раз.
В недрах Солнца произошло нечто, чему не находилось места в таблицах и моделях. Это не была ошибка в вычислениях и не исход простого сочетания известных факторов; это было иным — будто сама звезда подверглась невидимой трансформации. В ёё центре, там, где прежде шло медленное, стабильное слияние протонов в гелий, где миллиарды лет равновесие между давлением излучения и гравитацией удерживало едва тёплый порядок, началась аномалия. Каким-то образом нарушилось главное: цепочка ядерных реакций сместилась, энергии стало вырабатываться меньше или как-то иначе. Плотность и температура коры возрастали не по привычным законам. Баланс, опиравшийся на статистику столкновений частиц и на фи;зыческую выносливость плазмы, дал трещину.
У учёных были гипотезы — рискованные, почти богохульные: появление неизвестного вида частиц, проникновение тонкой струи экзотической материи, квантовый фазовый переход в пространстве-времени, изменение констант в мельчайших пределах. Кто-то говорил о редком внешнем воздействии, занесённом метеоритной материей из глубин космоса; кто-то шептал о старой энергии, проснувшейся где-то «внизу» и начавшей разрушать привычные ядерные связи. Но ни одна гипотеза не была подтверждена, а самое главное — всё происходило слишком быстро для того, чтобы привычные объяснения смогли сработать.
Сначала корона вспыхнула странными, неожиданных цветов полосами, потом последовали вспышки и локальные обрушения магнитных петель, затем — ускоренный спад светимости в ультрафиолете и мягком рентгене. Давление излучения упало, внутренняя оболочка звезды сжалась чуть сильнее, температура в ядре взлетела, но это лишь спровоцировало новые реакции — неконтролируемые, не те, что знали люди. Последовал каскад: зоны возгорания перемежались с участками, где горение угасало; слои начали проваливаться одна в другую, и на границе этих провалов возникла мгновенная, безвозвратная перераспределённость массы.
Крестом над всей системой прошёл последний акт: в отсутствие привычного отвода энергии внутренние слои коллапсировали настолько сильно, что никакое барьерное давление — ни термоядерное, ни электронная вырожденность — уже не могло их удержать. Масса концентрировалась, радиус падал — и в центре образовалась сингулярность, за которой мгновенно возник горизонт событий. Свет, рождённый в недрах, больше не находил пути наружу; лучи сгибались и тонули в плотности, подобно тем, что исчезают в омуте. Корона, в последней игре горящей материи, разметалась в вспышках; затем тьма накрыла её.
Переход был не театральным «взрывом», это было стихийное закрытие сердца: звезда не взорвалась в привычном сверхновом пламени — слишком мала для такого финала — она сжалась в нечто меньшее, чем следовало, и перестала быть источником фотонов. Над миром повисло молчание, сначала едва заметное, затем — абсолютное: небо померкло, привычное утреннее золото не наступило, и матовый мрак опустился на лица людей, которые до последней минуты не верили, что их вечность вдруг закончится.
Вот так, нарушив устои законов, Солнце покинуло статус светила; на его месте возникла чёрная дыра — холодная, невидимая по сути, но ощутимая своей властью: исчезновением света, изменением тепла, разворотом бытий. Планеты, как и прежде, продолжили свой путь по орбитам, но мир, опирающийся на солнечный свет и его ритмы, оказался разорванным. Люди, привыкшие к циклу и возрождению, столкнулись с новым конечным: не циклом, а закрытием. И это закрытие стало началом долго тянувшейся ночи, которая должна была стереть то, что веками называли домом.

Часть 1. Пробуждение

Тахир открыл глаза и, щурясь от тусклого света будильника, посмотрел на цифровые цифры на экране часов: 5:42 утра. Он был мужчиной около тридцати пяти лет, среднего роста, с коротко подстриженными тёмными волосами и внимательными, чуть уставшими глазами, на которых отражалась привычная усталость офисного сотрудника. Его лицо было спокойным, но в нём можно было прочитать долгие годы однообразной рутины: работа в банке, ежедневные отчёты, бесконечные электронные письма.
«Ох, опять на работу топать», — с тоской подумал он, поднимаясь с кровати. В банке, где он трудился последние десять лет, начальство не щадило опозданий и не прощало малейших сбоев. Но вдруг воспоминание пронзило его разум: сегодня выходной. Облегчение прошибло по телу, и он с удовольствием перевернулся на другой бок, закрывая глаза и погружаясь обратно в сон.
Во сне Тахир снова видел своё недавнее путешествие на Бали. Белый песок пляжей казался бесконечным, мягким и теплым под ногами, а бирюзовые волны океана катились и распадались на мелкие блестящие брызги. Пальмы качались на ветру, в воздухе стоял сладкий запах тропических цветов и соли, а солнце ласково согревало спину. Он помнил, как плавал среди коралловых рифов, наблюдал разноцветных рыб и чувствовал необыкновенное единение с природой, когда волны мягко шептали о мире и покое.
Внезапно шум оборвал его сновидение. Жена, Анна, резко вскочила с кровати, её движения были быстрыми и настойчивыми. Она была женщиной около тридцати, стройной, с длинными каштановыми волосами и большими, выразительными глазами, которые в данный момент сверкали паникой. Её голос дрожал, а лицо было бледным от ужаса. Она дернула занавески.
Света не было. Полное, непроглядное темное утро висело над городом, хотя для лета это было крайне необычно. Не слышно было ни звуков города — ни далёкого гула машин, ни шума электричества в линиях, ни шагов людей по асфальту — ни даже звуков природы: не доносилось пение птиц, шорох листьев или шелест ветра. Молчание было гнетущим, плотным, словно сама Земля замерла.
— Тахир, посмотри на это! — голос Анны дрожал от паники. Как любая женщина, она остро реагировала на неизвестность и события, непонятные разуму.
Тахир нехотя встал и подошёл к окну. Он застыл. Город погрузился во тьму. Даже Луны не было на небе, хотя в это время она должна была висеть у горизонта. Электричество в домах ещё работало, лампы горели, но всё выглядело неестественно — небо было мрачным, черным, как будто ночь никогда не заканчивалась.
Он включил телевизор. На экране появился взволнованный диктор:
— …учёные сообщают, что Солнце исчезло. На его месте появилась чёрная дыра. Пока неизвестно, как это произошло, но мы будем держать вас в курсе событий. Президент Узбекистана просит всех не волноваться и не паниковать. В стране объявляется комендантский час. Все правоохранительные органы и вооружённые силы переведены в режим казармы и постоянной боеготовности.
— Чёрная дыра? — вскрикнула Анна. — Тахир, что это такое?
— Это сколлапсированная звезда, — ответил он, пытаясь собраться и припомнить школьные основы астрономии.
— И что это значит? — в голосе жены звучала паника, страх переполнял её грудь, руки дрожали, сердце бешено колотилось, а глаза расширились от ужаса. — Объясни мне по-человечески!
Тахир сам был шокирован, поэтому ответ дал не сразу:
— Солнце сжимается до невероятно малых размеров, например, до размеров половины Луны. Гравитационная сила, которую чёрная дыра будет оказывать на планеты, остаётся такой же, как у Солнца, так как масса не меняется. Планеты продолжат двигаться по своим орбитам, как и раньше, не испытывая каких-либо изменений в своих траекториях.
— И что?.. — Анна не могла скрыть паники, её голос дрожал, дыхание учащалось, руки сжимали подол ночной рубашки. Её взгляд метался по комнате, отражая растерянность и страх, смешанные с отчаянием. — Что это значит для нас?
Тахир ощутил холодок по спине: понимание серьёзности происходящего, невозможность спрятаться и безмолвная, непроглядная тьма над городом усиливали чувство тревоги, которое он никогда прежде не испытывал.
Тахир глубоко вдохнул, собрался духом и продолжил говорить, стараясь удерживать голос ровным, хотя внутри всё бушевало:
— Основное изменение будет связано с потерей света и тепла, — начал он, стараясь смотреть в глаза Анне, — чёрная дыра не излучает свет, как Солнце, поэтому планеты Солнечной системы погрузятся в темноту. Без солнечного света планеты начнут остывать. Для Земли это означает быстрое снижение температуры, что приведёт к замерзанию поверхностных вод и резкому изменению климатических условий. А это… сделает жизнь невозможной в её нынешней форме.
— Ты меня пугаешь, Тахир! — уже истерично закричала Анна, прижимая руки к груди. Её паника была заразительной; из-за стен соседей доносились такие же крики ужаса и непонимания. Где-то кто-то стучал кулаком по стенам, кто-то бежал по лестницам, ломал мебель, разбивал стекла. В воздухе повисла суматоха и напряжение, плотным облаком сковывавшие дома.
На улице звуки были столь же хаотичными. Машины сигналили, сирены противоугонных систем визжали, пожарники и полиция мчались по улицам, пытаясь справиться с паникой, которая охватила Ташкент. Люди выбегали на улицы в ночных халатах и пижамах, хватая детей и стариков, крича друг на друга, пытаясь найти спасение. Шум усиливался с каждой минутой — гул сирен, визг шин, удары стекол и крики переплетались в непрекращающийся, страшный хор.
Между тем Тахир стоял у окна, глядя на хаос, который развернулся под его глазами, и говорил уже больше самому себе, чем жене:
— Хотя орбиты планет не изменятся, гравитационное поле чёрной дыры может создавать экстремальные приливные силы на близко расположенные объекты, такие как кометы или астероиды, которые могут быть притянуты и разрушены приливными силами черной дыры.
— Ты откуда это знаешь? — дрожащим голосом спросила Анна, не в силах удержать дрожь в теле.
— Ты забыла — мой отец был астрофизиком, — ответил Тахир, голос стал более твёрдым, — я с детства увлекался этой наукой. Черная дыра будет искажать пространство-время вблизи себя. Этот эффект был бы заметен только рядом с горизонтом событий и не окажет существенного влияния на планеты, находящиеся на привычных расстояниях.
— Я не понимаю… — прошептала Анна, сжимая подушку, словно она могла её защитить.
— Планетарная и солнечная активность, связанная с Солнцем, например солнечные ветры и магнитное поле, прекратится. Это изменит условия для спутников и космических станций на орбитах Земли, а также для всей атмосферы планеты, — Тахир повернулся к жене и продолжил, уже не сдерживая тревогу: — Это апокалипсис. Мы все вымрем. Никто нас не спасёт.
Анна рыдала в подушку, её всхлипы эхом отдавались по комнате, смешиваясь с гулом суматохи, что доносился с улицы.
Вдруг раздались звуки первых выстрелов. Полиция пыталась восстановить порядок, но было ясно, что хаос быстро выходит из-под контроля. Люди ломали двери и выбегали на улицу с подручными предметами, кто-то бросал камни, кто-то кричал на полицейских, стрелявших в воздух. Сирены визжали, машины сталкивались в потоке паники, а город Ташкент тонул в смеси ужаса, хаоса и темноты, словно сама реальность вдруг перевернулась и превратилась в кошмар, от которого невозможно было скрыться.

Часть 2. Наступление холода

Прошло несколько дней с тех пор, как Солнце превратилось в черную дыру. Она висела над Землёй, как неумолимое чёрное пятно, поглощающее свет и тепло, с горизонтом событий, очерченным тусклым свечением искривлённого пространства. Слишком близко — и любое тело было бы разорвано приливными силами, любое движение скручено и вытянуто, словно в гигантском космическом стереоскопе. Диаметр горизонта событий казался бездонным, а гравитационные искривления воздуха и искажённый свет создавали ощущение, что сама Вселенная замерла, затаив дыхание перед неизбежным.
Паника охватила весь мир. Революции вспыхивали, как пожар в сухой траве; мятежи и бунты разгорались в городах, где люди больше не верили в власть или порядок. Грабежи становились повседневной нормой: магазины разграблялись, банки ломались, чтобы добыть еду, воду и оружие. В Аризоне правительство США, пытаясь подавить массовое восстание, применило атомное оружие. Огненные грибы взмывали в небо, разрушая города, оставляя после себя радиоактивные зоны, по которым не смели ходить ни люди, ни техника.
В России власти отстреливали каждого, кто приближался к продовольственным складам. Мародёры грабили дома и магазины, а полиция и армия поддерживали жесточайший контроль любыми средствами. Люди бежали из своих домов, прятались в подземных бункерах, заброшенных метро и крепких складах, надеясь пережить надвигающийся холод. Температура стремительно падала, и ночи стали смертельно ледяными.
В Республике Чад наступил хаос, который быстро перешёл в каннибализм. Люди, не способные добыть еду, нападали друг на друга, отчаянно пытаясь выжить. Небольшие группы прятались в заброшенных зданиях, питаясь теми, кто остался без защиты. Звуки криков и борьбы раздавались ночью, заполняя пустынные улицы ужасом и отчаянием.
В Китае многие, охваченные безысходностью, прибегли к массовым самоубийствам. Люди собирались на высоких зданиях и мостах, прыгали вниз, оставляя после себя лишь пустые тела. В некоторых городах массовые акции завершались коллективным погружением в реки и озёра. Паника и страх переполняли их разум, а тьма и холод казались бесконечными.
Японцы нашли укрытие в жерле Фудзиямы, которое превратилось в естественный бункер. Там было тепло от остаточного вулканического тепла, а толстые стенки горы защищали от ледяного ветра и темноты внешнего мира. Люди строили внутри поселения, соединяя пещеры и проходы деревянными конструкциями и импровизированными обогревателями. Они собирали запасы еды, воды и топлива, пытаясь продлить жизнь хотя бы на короткое время.
В Буэнос-Айресе население пыталось адаптироваться иным образом. Люди массово внедряли в свои тела кибернетические устройства, заменяя лёгкие, сердце, конечности и даже нервную систему механизмами, способными поддерживать жизненные функции в условиях отсутствия тепла и света. Люди с металлическими протезами ходили по улицам, издавая скрежет и электронное жужжание. Многие выглядели почти неузнаваемо, превращаясь в гибриды человека и машины, отчаянно борясь за возможность выжить в новом, холодном и мёртвом мире.
Планета постепенно превращалась в гигантскую зиму, а человечество — в хаотичный сбор людей, машин и отчаянных попыток выжить в темноте, которую навсегда принесла черная дыра.
Анна и Тахир укрылись в подвале своего дома вместе с детьми. Подвал был тесным, но тёплым и относительно безопасным местом, где они разместили продуктовые запасы, одеяла и тёплую одежду. Атмосфера была напряжённой: из-за постоянного холода, темноты и мародеров каждый день превращался в борьбу за выживание. Пришлось достать из сейфа охотничье ружьё — единственное средство защиты. Нападения стали частыми: несколько раз Тахиру приходилось стрелять, когда группа вооружённых мужчин пыталась ворваться в дом. Он видел, как грабители ломали двери и лестницы, размахивая топорами и ломами. Один из них попытался схватить Анну, другой направился к детям, и только быстрая реакция Тахира и мощные выстрелы ружья спасли семью. Четверо нападавших были убиты на месте; крики и шум перестрелки отозвались эхом в подвале, но дети остались целы и напуганы.
Сейчас было относительно спокойно, но опасность оставалась постоянной. Тахир надел перчатки и тихо сказал:
— Нам нужно экономить энергию. Генераторы не вечны, а запасы топлива ограничены.
Они включили радиоприёмник. Голос диктора прозвучал сквозь статические помехи: правительства стран мира объединяют усилия для спасения человечества, но ситуация крайне тяжелая. Весь мир погрузился в хаос: грабежи, беспорядки, борьба за ресурсы стали повседневностью. Перестали летать самолёты, железнодорожное сообщение остановилось. По некоторым слухам, президент Узбекистана с близкими укрылся на военной базе, где поддерживает оборону от собственного народа, пытаясь сохранить остатки порядка и безопасности в условиях полной анархии.
— Трус, — прошептал Тахир, сжимая ствол ружья.
Вдруг из темноты подвала донеслись шаги и грубые крики. Новое нападение. Грабители шли прямо к ним. Тахир вздохнул, поднял ружьё, прицелился и нажал на курок. Перезарядка и снова нажатие на курок. Грохот выстрелов разорвал тишину, пули разлетались во все стороны. Дым и запах пороха заполнили подвал, когда один за другим грабители падали, убитые наповал. Один мужчина успел ударить Тахира из пистолета Макарова, и пуля прошла через бедро. Боль пронзила тело, но сознание оставалось ясным. Четверо мужчин были убиты, лежали неподвижно, а пятый попытался скрыться в темноте, оставляя после себя тревожный шорох.
Анна бросилась к мужу. Она быстро уложила его на старый матрас и, будучи опытной медсестрой, начала оказывать первую помощь. Аккуратно обработав рану и зажимая кровотечение, она извлекла пулю из бедра, удерживая руки твёрдыми, но не дрожащими. Она накрыла рану повязкой, крепко прижимая её, чтобы остановить кровотечение, и только тогда на секунду позволила себе выдохнуть.
Дети прижались друг к другу в углу подвала, глядя на родителей с широко раскрытыми глазами, ощущая одновременно ужас и облегчение: их семья выжила, пусть и после страшного испытания.

Часть 3. Борьба за ресурсы

Через месяц после исчезновения Солнца Земля превратилась в ледяную пустыню. Ветры срывали снег с крыш домов и раскручивали его в вихри, словно сама планета пыталась очиститься от человечества. Пурга застилала дороги, заволакивала дома и улицы, делая их почти непроходимыми. Деревья и кустарники были покрыты толстым слоем инея, а снег, словно бетон, скреплял обломки разрушенных построек. Все животные, даже домашний скот, замерзли до смерти; коровы стояли, обледеневшие в стойлах, овцы и куры замерзли на фермах, а собаки и кошки, оставшиеся без еды и тепла, просто исчезли.
Люди боролись за выживание. В пищу шло всё: крысы, тараканы, остатки припасов, которые ещё удалось сохранить. В разных странах правительства пытались организовать эвакуацию в подземные станции, заброшенные шахты и бункеры, но мест не хватало, о чём постоянно сообщали по радио. Власти призывали сохранять спокойствие и веру в скорую помощь, но люди понимали правду: помощи не было, а слова дикторов лишь разжигали раздражение и отчаяние.
В Узбекистане на самой правительственной базе разразился мятеж. Солдаты и охрана, уставшие от страха и хаоса, подняли восстание против президента. Его охрана была уничтожена, командование базы захвачено мятежниками. Люди, оставшиеся без руководства, перестали видеть смысл в законах и порядке. В стране больше не было власти. Горожане резали своих бывших чиновников и начальников, разжигали костры и жарили на них мясо, каннибализм стал обычным явлением. Улицы наполнялись запахом гари и крови, смешанным с морозным воздухом, а выжившие прятались в тени разрушенных зданий, боясь выйти наружу.
Однако существовали станции выживания в метрополитене. Подземные туннели стали относительно безопасными убежищами, защищенными от холода и мародёров. Соседи, перебравшиеся туда, рассказывали, как там есть отопление, запасы воды и еды, а также небольшие группы охраны. Но многие не успели дойти до этих станций: преступники и банды, промышлявшие на поверхности, убивали их, забирали вещи или оставляли умирать от холода.
Понимая, что в подвале больше невозможно выжить, Тахир решил попытаться добраться до одной из станций вместе с семьёй. Они шли через завалы, мороз обжигал лицо, а ноги вязли в снегу, когда внезапно из-за разрушенного здания выскочила группа мародеров, вооруженных ножами, топорами и обрезами.
— Отдайте все ваши припасы! — закричали они, угрожая оружием.
Тахир не мог оказать сопротивления: рана на бедре ещё не зажила, и каждая попытка двигаться вызывала резкую боль. Анна, не теряя присутствия духа, подняла ружьё и сделала несколько выстрелов. Двое мародёров упали на снег, убитые мгновенно. Остальные отшатнулись, но схватка продолжалась. Семья потеряла большую часть своих запасов: еду, одежду и топливо мародёры вырвали из рук, рвя и ломая всё, что попадалось под руку. Только чудом Тахиру, Анне и детям удалось выбраться, скрыться в переулке и продолжить путь к станции. Сердце стучало бешено, руки дрожали, а мороз резал кожу, напоминая, что этот мир теперь стал местом, где выживание — это ежедневная, мучительная битва.
Тахир с семьёй шли по заснеженным улицам, каждое движение давалось с трудом. Мороз пробирал до костей, снег хрустел под ногами, а холодные ветра срывали с лица ледяные кристаллы. Дети прижимались к родителям, дрожа от страха и холода. Каждое шорох, каждый звук казался угрозой: мародёры, замёрзшие трупы или обрушившиеся конструкции могли стать смертельной ловушкой.
Когда они добрались до входа в метро, туннель выглядел тёмным и бесконечным. Снежные завалы перекрывали путь, а холод проникал даже в толстые зимние куртки. Тахир аккуратно убрал снег и обломки, чтобы открыть дверь, и они медленно спустились вниз. Внутри было темно и сыро, запах плесени и мокрого бетона резал ноздри. Но здесь был относительно тёплый воздух, и шум улицы стих — только отдалённый гул ветра и эхо шагов напоминали о хаосе снаружи.
По туннелям они пробирались осторожно, опасаясь столкнуться с другими группами людей. Время от времени слышался скрежет и приглушённые голоса — кто-то ещё пытался найти убежище или нападал на чужие запасы. Тахир держал ружьё наготове, Анна сжимала руку мужа, а дети шли рядом, сжавшись и стараясь не издавать лишнего звука.
Через некоторое время они увидели слабое свечение — импровизированный лагерь выживших. Горели небольшие костры, люди носили остатки тёплой одежды, некоторые ремонтировали обогреватели или готовили пищу. Станция была населена смешанной группой: мужчины, женщины и дети, все с отчаянными глазами, но пока без открытой агрессии. Соседи рассказали, что сюда удалось добраться тем, кто ещё жив, но многие не дожили — мародёры и бандиты на поверхности забирали всё и убивали тех, кто пытался сопротивляться.
Тахир и Анна с детьми присоединились к группе, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Они обменялись краткими взглядами с другими выжившими, которые, словно интуитивно, понимали: здесь можно найти временное убежище, но никто не даст гарантий на завтра.
— Мы должны держаться вместе, — тихо сказал Тахир, присаживаясь у одного из костров, чтобы согреть детей. — Пока мы вместе, у нас есть шанс.
Анна кивнула, держа детей на руках, глаза её блестели от слёз и напряжения. Они понимали, что впереди ещё долгий путь выживания в мире, где Солнце исчезло, оставив планету в ледяной тьме, а человеческая цивилизация почти полностью разрушена.
Снаружи метель всё ещё не утихала, но здесь, в подземной станции, была хоть какая-то надежда. Надежда, за которую стоило бороться, даже если она была хрупкой, как тонкий лёд на замёрзшем пруду.

Часть 4. На краю

Через три месяца ситуация на Земле ухудшилась до критической. Большинство городов стали необитаемыми: небоскрёбы Нью-Йорка стояли пустыми, окна выбиты, улицы завалены обломками, снег и лед скрывали асфальт под толстым слоем. Асунсьон и Мехико погрузились в ледяные пустоши, а дома Гаваны и Пекина превратились в хранилища обледеневших трупов и мусора. Сингапур и Сидней, города, когда-то сверкающие огнями и жизнью, стояли в пустыне, по улицам гуляли ветра, срывая с крыш листы металла и доски. Исторические города вроде Бухары, Суздаля и Киева покрылись инеем и льдом, улицы были заброшены, дома разрушены, а Абу-Даби погрузился в белую пустоту, где песок сливался с ледяным снегом, а роскошные здания были обезлюдены.
Тахир, Анна и их дети прятались на станции метрополитена «Чиланзарская». Бетонные стены защищали их от мародёров, но не от холода и голода. Запасы пищи и топлива стремительно подходили к концу. Надежда на спасение таяла с каждым днем, и на станции осталось не более пятидесяти человек. Ситуация становилась всё тяжелее: истощение, страх и отчаяние поселились в глазах выживших.
— Нам нужно что-то придумать, — сказал Тахир, глядя на исхудавшие лица детей, их щеки вмятины, глаза огромные и блестящие от холода и голода.
Анна молча кивнула, глаза её были полны слёз и отчаяния. Она держала крысу, которую поймала в туннеле, и медленно скручивала шею животному. Крыса шипела, дергала лапками и хвостом, но вскоре замерла. Анна взяла нож и разрубила тело на четыре кусочка — каждому члену семьи по сырому мясу. Остальные жители станции смотрели на них с завистью и отчаянием: сегодня никому больше не удалось добыть ни одной крысы.
Ночь на «Чиланзарской» стала первой, когда на станции проявился каннибализм. Женщина, умершая утром от истощения, лежала в углу. Без еды и надежды, оставшиеся жители приняли страшное решение: тело было разрезано, и мясо разделено между группой. Страх и отчаяние смешались с инстинктом выживания. Люди ели в молчании, глаза их были пусты, лица бледны, а холодный бетон под ногами отражал ужас ночи. Эта сцена стала символом того, что человечество больше не было цивилизованным, а выживание превратилось в грубый, первобытный инстинкт, в котором не осталось места морали или жалости.
На следующее утро Тахир и Анна поняли, что оставаться на «Чиланзарской» больше невозможно. Запасы пищи иссякли, топлива хватало только на пару дней, а холод проникал даже сквозь бетонные стены. Дети дрожали, укутанные в несколько слоев одежды, а глаза их были полны голода и усталости.
— Нам нужно идти, — тихо сказал Тахир, сжимая ружьё. — Здесь мы долго не протянем.
Анна кивнула, держа детей за руки. Они медленно пробирались к выходу из станции, осторожно обходя остальные группы выживших. Станция была наполнена напряжением: одни готовились к новым актам насилия, другие прятались в углах, пытаясь переждать день. Каждый шаг по скользким лестницам был мучительно опасен: если кто-то из мародёров заметит их движение, шансов на спасение почти не будет.
На поверхность они вышли, когда пурга вновь разыгралась. Снег и лед срывались с крыш, метели свистели сквозь разрушенные улицы. Ветер резал лицо и дыхание, заставляя двигаться с трудом. Улицы были пусты, даже мародеров не осталось.
— Мы должны дойти до следующей станции, — прошептала Анна. — Может, там хоть тепло и еда… если они ещё существуют.
Тахир кивнул, стиснув зубы от боли и холода. Они медленно двинулись вперёд, и каждый шаг был испытанием: снег вязал ноги, ветер режет лицо, а голод и истощение подтачивали силы. Но в глубине души оставалась единственная мысль: выжить любой ценой, дойти до убежища, сохранить детей.
Снежная пустыня вокруг казалась бесконечной, а ледяные ветры вылостью напоминали, что мир изменился навсегда. Каждый день — это борьба с самой природой, с людьми и с собой. Но пока Тахир, Анна и дети держались вместе, была хоть маленькая, но искра надежды.

Часть 5. Последняя надежда

Через шесть месяцев после превращения Солнца в черную дыру стало известно, что часть человечества сумела выжить в подводных субмаринах, способных автономно существовать на больших глубинах в течение нескольких лет, не поднимаясь на поверхность. Эти суда стали последним оплотом цивилизации: внутри них поддерживалась температура, циркулировал воздух, функционировали замкнутые системы очистки воды и переработки отходов, а запасы пищи и топлива позволяли экипажам продержаться в условиях полного отсутствия Солнца.
Американские субмарины класса Огайо и Лос-Анджелес двигались подо льдом, скрываясь в полярных водах, а российские «Тайфун», «Борей» и «Ясен» патрулировали Арктику и северные участки Тихого океана. Китайские подлодки класса Type 094 Jin и Type 093 Shang оставались в глубоких участках Тихого и Южно-Китайского морей, тщательно избегая обледеневших зон. Европейские субмарины, такие как французские Triomphant, британские Astute и немецкие Type 212, скрывались в Атлантических глубинах, используя подводные каньоны и ледяные шельфы для защиты и маневров.
Эти субмарины стали автономными анклавами человечества. Экипажи, лишённые связи с внешним миром, постепенно обживали внутренние помещения: на борту создавались мини-фермы для водорослей и рыб, поддерживались лаборатории и системы жизнеобеспечения. Каждый день становился борьбой с ограниченными ресурсами и психологическим давлением замкнутого пространства, но внутри этих металлических гигантов сохранялась последняя надежда человечества — выжить, пока поверхность планеты превращалась в ледяную пустыню.
Экипажи подлодок, скрывающихся под толщей ледяной воды, постепенно ощущали тяжесть изоляции. В замкнутых коридорах «Тайфуна», «Огайо» и «Type 094» воздух был сухим и пропитан запахом топлива и металла, а постоянный гул двигателей и систем жизнеобеспечения становился почти невыносимым фоном. Каждый день начинался и заканчивался одинаково: контроль систем, проверка запасов, поддержание температуры и давления, проверка состояния экипажа.
На глубине несколько сотен метров за стенами субмарины ощущали себя одновременно безопасными и пленными. Психологическое напряжение росло: люди ссорились из-за еды, споров о распределении ресурсов, ревности и страха. Некоторые капитаны пытались поддерживать дисциплину жесткими приказами, другие — пытались успокаивать экипаж, рассказывая о том, что поверхность Земли полностью недоступна и выживание в этих стальных подводных городах — единственная надежда.
Внутри подлодок создавались миниатюрные экосистемы: резервуары с водорослями, небольшие аквариумы с рыбой, система искусственного освещения и замкнутой циркуляции воды. Это позволяло продержаться несколько лет, но с каждым месяцем мораль экипажей падала. Люди начинали чувствовать себя отрезанными от жизни: ни солнечного света, ни ветра, ни звуков природы.
На борту американского «Огайо» произошёл первый серьёзный конфликт: несколько матросов попытались прорваться к запасам топлива, считая, что командование распределяет его несправедливо. В ход пошли оружие и физическая сила, капитан вынужден был изолировать нарушителей в аварийном отсеке. В других субмаринах, например на российском «Борее», экипаж боролся с паникой по-другому: врачи и психологи ежедневно проводили беседы, стараясь удержать людей от депрессии, но эффекта хватало ненадолго.
Даже ежедневные рутинные задачи превращались в испытание: очистка воды, кормление растений и рыб, контроль давления и температуры, проверки батарей и ядерного топлива. Любая поломка могла стать катастрофой, ведь вылезти на поверхность — значит встретить ледяную пустыню и почти неминуемую смерть.
На «Type 094» экипаж пытался организовать занятия для детей, которые оказались на борту с родителями, чтобы сохранить хотя бы часть человеческой жизни, привычек и радостей. Но шум машин, постоянное искусственное освещение и холодные коридоры не давали ощущения безопасности и тепла.
Так жизнь под ледяной поверхностью Земли превращалась в баланс между выживанием, страхом и отчаянием. Подлодки стали одновременно последними бастионами цивилизации и клетками, где человек ощущал себя в ловушке, вечно глядя на ту поверхность, которая уже не принадлежала ему.

Часть 6. Конец

Прошло еще несколько месяцев. На орбите, где когда-то царили научный азарт и ощущение покорения космоса, теперь витала лишь тишина и медленное умирание. Всё изменилось, когда Солнце исчезло, превратившись в черную дыру. Энергии стало меньше, связи с Землёй — нестабильнее, но хуже всего было то, что доставка припасов прекратилась навсегда. Там, наверху, среди металла, стекла и вакуума, люди боролись за жизнь, пока кислород, растения и силы не покинули их.
Станция Южной Америки «Гватемала», построенная Чили, Аргентиной и Гватемалой, была небольшой, но уютной — до катастрофы. Там жили 6 астронавтов. Их оранжерея могла давать только 14% суточной нормы калорий на человека, так что они урезали питание до минимума. Люди таяли на глазах.
Командир Серхио Мендоса запер себя в отсеке оранжереи, пытаясь вырастить хотя бы что-то: бобы, салат, микроводоросли. Но света не хватало — панели больше не получали солнечной энергии. Питали растения аварийные батареи, которые медленно умирали.
Через месяц растения начали гибнуть, а вскоре и экипаж. Последняя запись бортжурнала: «Мы больше не чувствуем голода. Только слабость… Кажется, мы уже часть холодного космоса». Станция «Гватемала» первой сошла с орбиты, превращаясь в пылающий метеор, который рассыпался над замёрзшим Ла-Пасом.
США: станция «Дональд Трамп»: американцы создали самую технологичную станцию, рассчитанную на автономность, но не вечную ночь. На борту находилось 15 человек. Когда вода начала заканчиваться, а система переработки стала давать сбои, экипаж разделился на две группы: одни предлагали ждать, другие — покончить со всем разом.
Они уже ели по 50 грамм пищи в день, но и этого стало мало. Один из инженеров, Келлин Уорнер, в панике вскрыл ядерный реактор станции. Командир пытался его остановить, но было поздно.
«Дональд Трамп» взорвался, осветив тёмное небо — последняя вспышка цивилизации, превратившая всех пятнадцать астронавтов в облако пепла и металла.
Россия: станции «Владивосток» и «Ленин». Они держались дольше всех.
«Владивосток»: экипаж — 9 человек. Они перешли на режим «полузаморозки»: температура внутри — всего 4°C, питание минимальное, разговоры — редкость, движения — энергорастрата. Они экономили всё: кислород, еду, даже собственную теплоотдачу. Но через два месяца начали падать в обмороки прямо во время работ. До последнего они пытались чинить системы жизнеобеспечения, пока капитан не умер от истощения, сидя в кресле, глядя на Землю, тёмную и ледяную. Станция «Владивосток» сошла с орбиты спустя неделю и сгорела над Якутией, осыпав замерзшие дома россыпью огненных искр.
«Ленин»: здесь держались лучше — была разработанная оранжерея и запасов больше. Но когда умер старший техник, отравившийся углекислотой после неисправности фильтра, экипаж понял, что конец неизбежен. Последний выживший, космобиолог Полина Кривошеева, включила аварийный маяк и записала сообщение: «Если кто-то услышит… скажите Земле, что мы боролись… до конца…» Через сутки «Ленин» горящей звездой упал в Северный Ледовитый океан.
Япония: «Ветка Сакуры». Самая аккуратная и дисциплинированная станция. Здесь люди старались сохранять ритуалы: чайные церемонии, маленькие утренние упражнения в невесомости. Но чай закончился первым. Потом — рис. Потом — свет. Когда растения в оранжерее начали умирать, экипаж собрался в центральном модуле и поклонился Земле, прощаясь.
Они не устраивали бунтов. Они не кричали. Они просто медленно угасли, сидя рядом друг с другом, держа друг друга за руки. «Ветка Сакуры» вошла в атмосферу целиком — и распалась над Токио бледно-розовым облаком пепла.
Китай: «Небесный дворец-5». Эта станция была современной и огромной, но даже она не могла пережить потерю снабжения. Китайские астронавты пытались выжить с помощью фотокаталитических панелей и гидропонных систем, но энергии всё равно не хватало.
Командир Ли Чжэн попытался вывести станцию на более высокую орбиту, чтобы растянуть время, но топлива не хватило. Когда умерла последняя из растений, экипаж понял: надежды нет.
Они до последнего продолжали эксперименты, отправляли сообщения в пустой эфир, надеялись на подводные лодки, базы, кого-угодно. Но связь оборвалась так же, как и их силы. «Небесный дворец-5» рухнул над замёрзшим Шанхаем, превращая ночное небо в зелёно-оранжевую вспышку.
Одну за другой станции входили в атмосферу, превращаясь в огненные стрелы, пересекающие ледяное небо. Их фрагменты падали на мёртвые города: на крыши занесённого снегом Парижа, на замёрзшие мосты Нью-Йорка, на молчаливые поля Индии, на пустынные мародёрские лагери Африки.
Небо, давно погружённое в абсолютную ночь, ненадолго вспыхивало ярким светом —
словно сама смерть напоминала о том, что когда-то там, в космосе, жили люди, мечтавшие о звёздах.
Тахир и его семья видели, как небо над ними вспыхнуло — тихо, бесшумно, будто кто-то провёл по темноте огненной кистью. Это падала одна из станций, последняя из тех, что ещё держалась в орбите. На миг мёрзлый мир озарился оранжево-белым сиянием, и Тахир понял: космос окончательно опустел.
Они находились в спасательном комплексе, который тоже умирал. Машины, рассчитанные на месяцы автономной работы, выработали свой ресурс. Металл промерзал, трубы трескались, воздух становился всё более хрупким — холод вгрызался в стены, как зверь.
Люди умирали один за другим. Сначала — старики, потом больные, затем дети. Тишина, когда-то невозможная в подземелье, теперь казалась живой — она заполняла каждый коридор, каждый отсек, словно сама смерть поселилась внутри.
— Папа… что нам делать? — спросил младший сын, дрожа так сильно, что слова срывались на шёпот.
Тахир посмотрел на его посиневшие губы, на Анну, которая уже почти не могла двигаться. Он притянул их к себе, обнял одной рукой старшую дочку, другой — сына. Они были такими лёгкими, будто уже наполовину принадлежали холоду.
— Мы будем вместе… что бы ни случилось, — прошептал он. Его голос дрогнул, но он старался скрыть страх.
Анна попыталась улыбнуться, но её лицо было одеревеневшим, как маска. Её дыхание стало редким, едва заметным.
Температура на поверхности достигла предела, несовместимого с жизнью. Мороз проник даже сюда, на десятки метров под землёй. Запасы пищи закончились. Топливо истощилось. Даже те, кто выжил в первые месяцы, не могли обмануть вечную ночь. Бураны выли над поверхностью, словно тысячи зверей одновременно. Океаны и моря превратились в горные массивы льда.
Говорили, что только возле чёрных курильщиков — там, где из недр планеты всё ещё вырывалось тепло, — теплится примитивная жизнь. Но человек туда не добрался. Человек не смог.
Тахир притянул семью ещё ближе. Он чувствовал, как их тела медленно теряют тепло, как дыхание становится всё тише. Они замерзали… но они были вместе. В самый последний миг, прежде чем холод окончательно поглотил его сознание, Тахир ощутил странное, глубокое спокойствие.
Он знал: он сделал всё. Всё, что мог отец. Всё, что мог человек. И мир окончательно погрузился в вечную ночь.

Эпилог

Через века — или через тысячелетия — если когда-нибудь кто-то, пусть не люди, но другие странники вселенной, найдут эту мёртвую планету, окованную льдами до самого ядра,
они обнаружат следы тех, кто когда-то здесь жил.
Не дома, разрушенные метелями, не города, погребённые под километрами зимы, но истории — фрагменты памяти о тех, кто до последнего боролся с тьмой. Они найдут остатки подземных убежищ, обломки кораблей, выцветшие надписи на стенах, записи, оставленные дрожащими руками.
И даже если никого не будет, чтобы прочесть эти слова, сама Земля сохранит их — в трещинах льда, в обломках металла, в молчаливых тенях.
Человечество погибло. Но его сопротивление, его любовь, его стремление жить даже тогда, когда мир отвернулся, — это останется. Как тихая, немая молитва, затерянная во вселенской тьме. И кто-то, когда-нибудь, может быть, поймёт: здесь жили существа, которые не сдавались до последнего дыхания.
Земля продолжала свой медленный, неизбежный танец в пустоте — вращаясь вокруг той самой черной дыры, что когда-то была ярким, согревающим Солнцем. Когда-то её свет рождал дни, разгонял ночи, наполнял жизнь красками. Теперь же на её месте зияла бездна — абсолютная тьма, окружённая тонким, зловещим кольцом аккреционного свечения, которое едва можно было различить сквозь ледяные облака космической пыли.
И всё же Земля продолжала двигаться по старой орбите, как по инерции памяти. Никто уже не жил, чтобы увидеть это — как голубой, некогда живой шар превратился в мертвенную ледяную сферу, плывущую через вечную ночь вокруг своего погасшего светила.
Черная дыра молчала. Земля — тоже. Но их движение продолжалось. Словно сама Вселенная хранила траур по миру, который когда-то был полон жизни.