10. Любовь к Маше Протасовой

Зимой 1806 года Жуковский поехал в Москву, узнать об издании своих книг. Навестил друзей, зашел в издательство к Бекетову, надеясь получить деньги за напечатанные тома "Дон Кишота", но денег пока не было. Из Мишенского Жуковскому писали, что Елизавета Дементьевна не хочет продавать дом и «очень им утешается».

Пришло письмо от Маши Протасовой из Троицкого. «Милый, бесценный друг Василий Андреевич!» — писала она. Как посветлело вокруг, когда Жуковский прочитал этот простодушный и сердечный привет. «Не поверишь, как хочется поскорей с тобой видеться...» И далее Маша, рассказав о том, что «у маменьки вчера болела голова», просила Жуковского писать ей «особливые письма», чтоб было что ей прятать, а то он все «приписывает в маменькином письме». И опять Жуковского неудержимо потянуло в Белев.

Приехав в Белев занялся любимым делом - учительством для девочек Протасовых. В свободное время пытался сладить с собой: ему хотелось писать что-нибудь «важное», поэму например, но он не мог остановиться ни на каком сюжете (Оберон... Владимир... Гомера переводить...). Тогда взялся опять за дневник. «Если я не могу сделать большого, — пишет он 29 мая, — то почему ж не сделать малого?» Попался под руку Шиллер, раскрыл, прочитал цикл стихотворений «Идеалы»... Сам не заметил, как взял карандаш и стал прямо на полях книги переводить:

О счастье дней моих! Куда, куда стремишься?
Златая, быстрая фантазия, постой!
Неумолимая! ужель не возвратишься?
О вы, творения фантазии моей!
Вас нет, вас нет! Существенностью злою,
Что некогда цвело столь пышно предо мною,
Что я божественным, бессмертным почитал, —
Навек разрушено!.. Стремление к блаженству,
О вера, сладкая земному совершенству,
О жизнь, которою весь мир я наполнял,
Где вы? Погибло все! погиб творящий гений!
Погибли призраки волшебных заблуждений!..

1 марта 1806 года проводил он Екатерину Афанасьевну с Машей и Сашей в Троицкое. Они уехали на три месяца. «Что мне делать в эти три месяца, — записал Жуковский в дневнике, — которые проживу один совершенно?» Загрустил, потерял уверенность в себе. Снова захотелось переделать, перевоспитать себя: «Надобно хорошенько обратить глаза на самого себя... Подумать о будущем и настоящем»... Надо бы ехать в Петербург, за границу, углубить свои познания, набраться опыта.. Но в глубине души чувствовал, что не хочет никуда он уезжать, хотя и строил в письмах и дневнике такие решительные планы... Больше всего он желал быть рядом с Машей. 

Жуковский тосковал. "Маша уехала!" Сердце его разгоралось, но поэзия была в некотором ущербе: за весь 1805 год всего три стихотворения. Следующий, однако, 1806-й, богат творчеством. Писание идет разными пластами. Самый обширный — басни: Флориана, Лафонтена. Усердно переводит их, печатает в «Вестнике Европы». Это — скорее для заработка. Для большой литературы дает он очаровательную элегию «Вечер», нежно — пейзажно — меланхолическую, полную легкости и внутренней музыки.

Ручей, виющийся по светлому песку,
Как тихая твоя гармония приятна!..

Недаром эти волшебные строки привлекли внимание Чайковского и он использовал их в словах знаменитого дуэта Лизы и Полины в «Пиковой даме»:
Уж вечер... облаков померкнули края,
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя
        С потухшим небом угасает...

Силой воли заставлял он себя собраться, сосредоточиться и работать. Искал себе новых и новых дел. Еще осенью 1805 года, задумал он издать «Собрание русских стихотворений» в нескольких томах. Стал собирать для него сочинения — перечитывать русских поэтов, копаться в журналах. Перевел начало баллады Бюргера «Ленардо и Бландина», дальше не пошло. Перевел с английского семьдесят два стиха из трехсот шестидесяти шести «Послания Элоизы к Абеляру» Александра Попа. Начал делать гекзаметром пересказ второй песни «Мессиады» Клопштока и оставил. Выбрал из «Декамерона» одну новеллу — «Сокол» — и решил переложить ее в стихи, но застрял на третьей строке... Задумал стихотворную сказку, начертал название — «Бальзора», сочинил восемь строк и тоже бросил... Наконец начал русскую идиллию о крестьянине Тите, жителе села Мишенского:

Назад тому с десяток лет,
Как жил у нас в краю, спокойно и смиренно,
Тит — добрый человек, ближайший наш сосед...

И это не закончил... Принялся за перевод шестой элегии Парни, увлекся, сделал уже половину работы, но вдруг раскрыл новую книжку «Вестника Европы», а там — та же элегия в переводе Мерзлякова, и отличный перевод! Бросил свой...

Писал в дневнике: «Что со мною происходит? Грусть, волнение в душе, какое-то неизвестное чувство, какое-то неясное желание!.. Можно ли быть влюбленным в ребенка?.. Третий день грустен, уныл. От чего? Оттого, что она уехала! Ребенок! Но я себе ее представляю в будущем, в то время, когда возвращусь из путешествия, в большем совершенстве!.. Это чувство родилось вдруг...  Я им наполнен, оно заставляет меня мечтать, воображать будущее... Я был бы с нею счастлив конечно!.. Она умна, чувствительна, она узнала бы цену семейственного счастия и не захотела бы светской рассеянности... Моя первейшая цель есть наслаждение семейственною жизнью... Я был бы счастлив дома, с моею женою».

Жизнь без Маши опустела, он сорвался и уехал в Москву к Тургеневым. Пришло письмо от Маши Протасовой из Троицкого. «Милый, бесценный друг Василий Андреевич!» — писала она. Как посветлело вокруг, когда Жуковский прочитал этот простодушный и сердечный привет. «Не поверишь, как хочется поскорей с тобой видеться...» И далее Маша, рассказав о том, что «у маменьки вчера болела голова», просила Жуковского писать ей «особливые письма», чтоб было что ей прятать, а то он все «приписывает в маменькином письме».

Легче всего в это время писалось о своих, все возрастающих, чувствах к Маше. Вот он дарит ей, на день ее 13-летия (16-е января 1806 года), альбом стихов. В середине заглавного листа рисунок сепией: мужчина, женщина, холмик с вазой, деревня. Наверху надпись: «Памятник прямой дружбы». И затем, на обороте листа, четверостишие:

Мой друг бесценный, будь спокойна!
Да будущего мрак тебя не устрашит!
Душа твоя чиста! ты счастия достойна!
Тебя Всевышний наградит.

А в 1807 году при подарке книги пишет четверостишие, которое еще яснее говорит о его все возрастающих чувствах:

На новый год в воспоминанье
О том, кто всякий час мечтает о тебе,
Кто счастье дней своих, кто радостей исканье
В твоей лишь заключил, бесценный друг, судьбе!

Машенька росла и взрослела в чудной атмосфере этого любовного учительства, окруженная лаской, вниманием и поэзией. И, конечно, не могла не отозваться на чувства Жуковского, она тоже полюбила его всем сердцем. Как оказалось, это были счастливейшие годы в ее жизни. 

Маше скоро пятнадцать. Своего полудядю — наставника знает она очень хорошо  и  иначе как всерьез к его словам относиться не может. Обращая к ней эти стихи, он, конечно, брал на себя ответственность. Но легкомыслия в этом определенно не было. А Жуковский пишет все горячее, он изливает свои чувства в стихах:

...с тобой, один, вблизи, вдали,
тебя любить – одна мне радость;
ты мне все блага на земли;
ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.

И везде он воспевает несравненный милый образ Маши:

Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах
Твой образ милый я встречаю;
Прелестных вижу – в их чертах
Одну тебя воображаю.

Он видел в ней то, чего не замечали многие другие:

И что, мой друг, сравнится
С невинною красой?
При ней цветем душой!
Она, как ангел милый,
Одной явленья силой,
Могущая собой,
Вливает в сердце радость,
О скромных взоров сладость!
Движений тишина!
Стыдливое молчанье,
Где вся душа слышна!
Речей очарованье!
Беспечность простоты
И прелесть без искусства,
Которая для чувства
Прекрасней красоты!

В этих словах, в которых не знающие обстоятельств видели одну неопределенную мечту, одну сентиментальную романтику, таилась прекрасная действительность, истинный образ любимой девушки.

День шел за днем, месяц за месяцем, они складывались в годы. Чувства Жуковского становились все сильнее, и Маша отвечала ему в полной мере.

Поневоле задаешь себе вопрос, как могла 12-летняя девочка так воздействовать на душу и разум 22-летнего поэта, что он ее так сильно, на всю жизнь полюбил? Ведь он был высоко образован, прекрасно знал европейские языки, читал древнюю и современную литературу, общался с самыми передовыми и замечательными людьми своего времени? И в том числе с прекрасными женщинами.. И вдруг 12-летняя девочка из какого-то Белева?

В 1904 году были издан Уткинский сборник - письма Жуковского, Маши и Екатерины Афанасьевны Протасовых, хранившиеся в семейном архиве у Авдотьи Ивановны Киреевской (Елагиной), их родственницы. Позднее они перешли в руки ее дочери М. В. Беэр (урожденной Елагиной).

И читая эти письма, становится ясно, какая это была необыкновенная девочка-девушка, обладающая душевной теплотой, добротой, незаурядным умом. По мнению редактора сборника А. Грузинского, изучение эпистолярного наследия Марии раскрывает «глубоко интересную картину развития русской женщины». Другой литературный критик П. Сакулин отмечал, что чтение писем наводит на мысль о сходстве их автора и пушкинской Татьяны. По его мнению, Мария Протасова, «типичная Пушкинская Татьяна, может быть более глубокая и мыслящая, более основательно образованная». Так вот в чем был секрет притягательности этой девочки-девушки!

Иллюстрация: Маша Протасова. Рисунок Жуковского.