О шарах и людях-5

История четвёртая. Шар зелёный


     – Окончательный крест, который я поставил на возможности сделать карьеру, – продолжал, закусив бутербродом с икрой, Джо, – дал мне, наконец, вздохнуть полной грудью. Денег у меня было немного, но имелись две руки, голова и желание не подчинять больше свою жизнь чужим желаниям и планам. Спустя несколько лет после истории с немецкими пирогами, в теплый влажный августовский день я прибыл в Саутгемптон. У меня было одно поручение от одного высокопоставленного лица, которому я время от времени оказывал конфиденциальные услуги, – но лишь в тех случаях, когда сам считал это нужным. Не буду вдаваться в тонкости этого дела, ибо оно не имеет отношения к моему рассказу. На юг я прибыл, однако, не только по обязанности, но и по велению сердца. То был один из моментов «размягчения души». Мне стало известно, что женщина, которой я в тот памятный рождественский сочельник подыскивал подарок, должна была провести две недели в санатории неподалёку от Саутгемптона. Наверное, мне не следовало заниматься поиском этих сведений и уж тем более – поиском её. Но бывают минуты, когда доводы разума становятся до смешного незначительными. Желание оказаться рядом, взглянуть на неё хоть одним глазком было слишком сильно. Я решил, что не будет ничего дурного в том, чтобы совместить моё дело с этим намерением.
     Довольно быстро справившись с важным, но скучным поручением и получив причитавшийся мне гонорар, я оказался на целых две недели совершенно свободен от каких бы то ни было обязанностей. Удивительное, доложу вам, ощущение! Ничто теперь не мешало моим планам заглянуть сквозь замочную скважину в другой мир, мир, в который когда-то, в пору наивной моей юности, я считал возможным вступить. Теперь же оставалось лишь украдкой смотреть на него, думая о том… впрочем, сейчас уже не вспомнить, какие именно мысли думались мне в то время. Поэтому давайте будем лучше придерживаться фактов.
     Я поселился в санатории по соседству, в каких-нибудь десяти минутах ходьбы от красивого белоснежного здания, в котором остановилась моя прекрасная леди. Был прекрасный солнечный день, тело моё так ныло от потребности движения, и, не зная, с чего начать, я вышел на променад на набережную. Народу было много, в основном люди средних лет, не выглядевшие слишком больными, по крайней мере, шагали они уверенно и с сознанием собственных сил. Мимо то и дело проносились велосипедисты в белых спортивных костюмах, мерно двигая натруженными икрами. Всё вокруг было полно жизни, энергии, наполнено мягким морским воздухом и солнцем. Форменный рай на земле! Но то ли у меня был какой-то особый дар впутываться в истории, то ли шары, уже давно взявшие надо мной руководство, подсовывали мне странные знакомства… Короче говоря, среди всех этих счастливых и довольных собою людей мне сразу же повстречались те, кому было не до веселья и улыбок.
     Двое сидели на скамейке – одна из многочисленных парочек, которые наводняют подобные места в летние месяцы, просто двое молодых людей, занятых лишь друг другом и потому не обращающих никакого внимания на остальной мир… В общем, я бы, конечно, прошёл мимо и сразу перестал о них думать, если бы в тот самый момент, когда я поравнялся с их скамейкой, девушка не подняла глаз и не встретилась со мной взглядом. Но она сделала это, и взгляд её был таким тоскливым, таким полным совершенно нездешней болью, что я никогда бы не простил себе равнодушия прохожего. Пройдя ещё несколько шагов, я уселся на соседнюю скамейку. У меня не было конкретного плана, мне даже неясен был мой побудительный мотив. Однако взгляд, пойманный мною, требовал каких-то, пусть и неясных пока, действий. Я прислушался.
     «Я не могу, не могу, не могу, – глухим голосом повторяла девушка, машинально водя своим зонтиком по плиткам дорожки. – Меня всю корёжит. Мне невозможно… невозможно смотреть на неё. Да и она ли это? Скажи, разве это она?»
     Её собеседник, высокий молодой человек приятной, но несколько смазанной наружности, грустно покачал головой.
     «К сожалению, это всё ещё она, – сказал он и, тут же почувствовав неловкость своего “к сожалению”, нахмурился. – Потому что… потому что, не осознавай она всего происходящего, ей бы было легче».
     «Да, – согласилась девушка. – И я снова и снова думаю… Возможно, уйди она сейчас, это было бы для неё лучше. А потом я опять ругаю себя за такие мысли. Что делать, что же нам делать?»
     В этом простом вопросе просквозила такая боль, что я ощутил холодок ужаса, проползший у меня по спине. За всю свою жизнь мне не доводилось близко соприкасаться с людьми, переживающими сильное горе. Не могу сказать, что, случившись, соприкосновение было приятным. Наверное, я бы предпочёл тотчас встать и уйти, прекратить невольное подслушивание этой слишком личной, слишком не моей беседы. Но что-то мешало выполнить моё намерение, ведь два шара в моей коробке всё ещё не полнились светом.
     Молодой человек мягко погладил девушку по плечу и сказал нечто ободряющее, что я не расслышал. Она же лишь покачала головой.
     «Нет, нет, всё это мною уже сотни раз передумано. Наверное, мы зря сюда приехали. Ей не лучше, совсем не лучше. И доктора тут всё какие-то гордые и недовольные. Нам надо уехать».
     На этой фразе она подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Видимо, поняв, что говорит слишком громко, она смутилась, потом быстро поднялась на ноги.
     «Пойдём, – быстрым шёпотом проговорила девушка, потянув своего собеседника за руку. – Она, наверное, уже беспокоится».
     Они поспешно удалились. Разговор этот сильно меня обеспокоил. С обострённым чувством надвигающегося испытания я дошёл-таки до соседнего отеля, но путешествие это, представлявшееся мне до того радостным и полным предвкушения, не принесло никакого удовольствия. Я не сумел найти ту, ради которой пришёл, и даже попытки узнать, в каком номере она остановилась, окончились неудачей. Однако меня на удивление мало расстроило это обстоятельство. Что-то назревало, и я чувствовал – от меня понадобится напряжение всех сил.
     Прошло уже четыре года с тех пор, как шары в последний раз заговорили со мной. Меня уже начинали терзать сомнения, не вышло ли какой-то ошибки, не пропустил ли я ненароком их обращения, а если нет, то не сломалось ли что-то в загадочном механизме их работы. Но в тот день, вернувшись в свой номер, я был почти уверен, что шары проявят себя. И не напрасно.
     Впрочем, зелёный шар вёл себя куда скромнее своих предшественников. Никакого сотрясения коробки, никакого таинственного света. Лишь тихое, едва заметное мерцание, сопровождавшееся лёгким колебанием, и голос, звучавший у меня в голове, скорее походил на тихий осторожный шёпот: «Тебе предстоит подарить кому-то надежду. Это твоё испытание». И настроение моё после того, как я услышал эти слова, больше походило на задумчивую грусть, чем на возбуждение, сопровождавшее предыдущие задания…
     На следующий день я снова встретил молодую пару – в этот раз они были не одни. Молодой человек толкал перед собой коляску, на которой сидела очень худая женщина неопределимого возраста. Её пепельные длинные волосы свисали на лоб с небрежностью, свидетельствовавшей о давно наступившем безразличии к своему внешнему виду. Особенно поразили меня её руки – длинные, с очень тонкими пальцами, сквозь кожу которых просвечивали суставы. Пройдя мимо, компания остановилась у той же скамейки, где вчера состоялся услышанный мной разговор.
     «Посидим здесь, – предложил молодой человек, обращаясь к сидевшей в коляске. – Тут хороший вид».
     «Боже, Остин, ей нет дела до вида», – раздражённо отреагировала девушка.
     «Откуда ты знаешь? Я уверен, тут ей лучше, чем в номере».
     Его собеседница лишь быстро пожала плечами и повернулась в мою сторону. Точнее, она отвернулась от того, что не желала видеть, и случайно посмотрела на меня. Возможно, было в моём взгляде слишком очевидное любопытство, которое ей не понравилось. Решительно сделав несколько шагов, девушка оказалась со мной лицом к лицу.
     «Это ведь вы вчера сидели рядом с нами? – без предисловий начала она. – И, кажется, слышали наш разговор?»
     «Совершенно верно, мисс».
     «Так вот, знайте, что подслушивать нехорошо! – по-детски горячась, воскликнула девушка. – Тут нечего знать посторонним».
     «Простите, я вовсе не намеренно, – в тот момент мною владел дух полной невозмутимости. – Мне, знаете ли, показалось… Я подумал, что смогу вам помочь».
     Брови её взлетели.
     «Помочь? Чем же, простите? Вы врач?»
     Сказано это было с иронией, но сквозь неё мне послышалось и иное чувство, какая-то затаённая вера в чудо.
     «Нет, не врач, – несколько поспешно, не желая слишком сильно и неоправданно обнадёживать её, ответил я. – Но мне известен… известен один очень хороший специалист. Думаю, он сможет дать вам дельный совет».
     То был совершеннейший экспромт, доложу я вам. До самого этого момента мне и в голову не приходило, что я действительно знаком – ещё по университету, столь бесславно мною оставленному, – с одним современным светилом медицины. Правда, знакомство это было очень слабое, можно сказать, исчезающее, тем не менее, я имел возможность, если потребуется, обратиться к Генри Смайлзу с личной просьбой, и мог быть уверен, что он сделает всё от него зависящее. Уж такой человек был Генри Смайлз, истинный врач от бога, полагающий, что любой человек заслуживает быть выслушанным и получить всю причитающуюся ему помощь.
     «О, если бы вы знали, у скольких специалистов мы побывали», – грустно покачала головой девушка. 
     «Он не просто специалист, – решительно заявил я, – а настоящий мастер своего дела. Мне неизвестно, какое заболевание… угнетает вашу… она ведь ваша мать?» – осторожный кивок в сторону согнувшейся в коляске женщины.
     «Да, это наша мамочка, – подтвердила моя собеседница. – И она очень больна…»
     Я не буду утомлять вас передачей нашего диалога, к которому вскоре подключился и брат. То был долгий, обстоятельный разговор, по ходу которого я узнал об этой паре много любопытных деталей. Скажу лишь, что Джейн и Остин (да-да, их мама, надо сказать, обладала чувством юмора) произвели на меня самое положительное впечатление. Болезнь матери стала для них пробным камнем, испытанием, продолжавшимся уже не первый год. Джейн была твёрдо уверена, что испытание это они преодолевали с высоко поднятой головой. Остин, насколько я мог понять, отнюдь не разделял эту точку зрения. Во всё время нашего с ними разговора мать их сидела в своём кресле неподвижно, уставившись в одну точку на горизонте и, казалось, совершенно не воспринимала окружающего её мира.
     Беседа эта, столь неожиданно завязавшаяся, немного выбила меня из колеи. Признаться, я даже забыл об изначальной цели своего визита в Саутгемптон. Тем вечером, побившись некоторое время с телефонной станцией, я дозвонился Генри Смайлзу.
     "Джозеф! – вполне искренно обрадовался он. – Давненько я тебя не слышал. Что делаешь нынче?"
     Генри всегда общался со мной по-дружески, просто, с лёгким налётом покровительственности, что было ему простительно, учитывая, сколь многого он добился в жизни. На его фоне, конечно, я выглядел бледно. Но в тот вечер мне было не до социальных изысков.
     "Привет, Генри. Я, как обычно, в свободном полёте. Однако речь сейчас не обо мне. Тут такое дело… думаю, ты мог бы помочь".
     И я вкратце – телефонные разговоры тогда были дороги – изложил ему суть проблемы. Наверное, в сугубо медицинских терминах я разбирался не слишком хорошо, но Генри вполне меня понял и, как истинный профессионал, сразу обратился к сути.
     "О, это диагноз, который заинтересует кое-кого в наших кругах, – заявил он. – Редкое, действительно редкое заболевание. Но важнее другое, мне знаком один филантроп… Он вкладывает много денег в разработку лекарств от подобных нетривиальных болезней. Я поговорю с ним, думаю, он будет в восторге. Так что скажи деткам держать нос выше, думаю, мы сможем помочь их матушке".
     Признаюсь, то был момент настоящего счастья. Я был окрылён и, стучась тем вечером в номер Джейн и Остина, чувствовал себя на вершине мира. Брат с сестрой приняли мои слова несколько более спокойно, чем я ожидал: очевидно, они боялись очередного разочарования, которых повидали уже немало. И всё же я, кажется, оказался достаточно убедителен, по крайней мере, сумел уверить их в необходимости довериться Генри и его врачебным талантам.
     А дальше всё закрутилось, завертелось. События сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. Спустя два дня в наш санаторий пожаловал сам Генри Смайлз, вполне оправдывавший свою фамилию многочисленными улыбками, которые он расточал всем вокруг. Знакомство с ним стало для брата с сестрой сродни аудиенции у королевы – с такой почтительностью смотрели они на него и внимали каждому его слову. Генри был приветлив, прост и обходителен. Осторожно, избегая двусмысленных выражений, он задал множество вопросов, касавшихся состояния больной и методов лечения, которые уже были испробованы. Пообщался он и с пациенткой, причём сумел даже расположить её к себе, чтобы было уж совсем нелёгкой задачей. В общем, Генри имел полный и несомненный успех.
     Отлично помню я и прибытие в наш пансионат американского филантропа Джеймса Баттриджа. Генри и тут не подвёл – американец в самом деле заинтересовался возможностью найти лекарство от редкой болезни. Высокого роста, статный, в очках с золочёными дужками, – сэр Баттридж всем своим видом вызывал доверие. Денег он не считал, более того, полагал плохим тоном их считать. Профессионалов своего дела слушал внимательно и не прерывая. Было видно, что Генри держит его в своих красивых тонких руках, и держит надёжно. Баттридж с большим интересом узнал все подробности заболевания миссис Прайд и всех тех методов лечения, которые к ней применялись. «Уверен, что сделано было многое, но недостаточно», – авторитетно заявил он. 
     Большие деньги заработали быстро. Спустя два дня все необходимые формальности были улажены, и семейство Прайд готовилось отбыть в Америку, где сэр Баттридж обещал устроить их в лучших апартаментах и создать все условия. «Мой концерн уже начал исследования», – говорил он, держа руки Джейн и Остина в своих больших узловатых пальцах и кивая головой. Брат и сестра сияли от счастья. Они благодарили сэра Баттриджа, благодарили Генри, но больше всего чувствовали себя обязанными мне. «О, мистер Уизард, – говорила мне сквозь слёзы Джейн. – Само провидение послало нам вас. Даже не знаю, как мы можем отблагодарить…» На этом месте я начал поспешно отнекиваться и стушевался.
     За всеми этими событиями я совершенно позабыл об изначальной причине своего появления на южном побережье. Когда же, наконец, вспомнил и пришёл в соседний пансионат, та, ради прекрасных глаз которой я готов был, казалось, отдать очень многое, уже уехала. Принесло ли это мне разочарование? Пожалуй. Однако вовсе не такое сильное, как можно было бы подумать. В тот момент я был полон гордости за свою миссию, на которую направил меня зелёный шар…
     Последняя сцена, врезавшаяся мне в память, та самая, что вы увидели внутри шара: накануне дня, назначенного для отлёта, брат с сестрой вышли на вечернюю прогулку. Я наблюдал за ними издалека, не считая правильным нарушать их уединение и вмешиваться в разговор, наверное, очень важный для них. Джейн и Остин медленно шли в сторону самой высокой точки санатория, скалы, носившей название «Утёс надежды». Да, должен согласиться, что многие детали этой истории словно вышли из-под пера автора пошло-сентиментального романа. Но жизнь порою куда пошлее – и куда романтичнее литературной фантазии. Добравшись до вершины скалы, брат с сестрой остановились, повернулись в сторону моря и долго стояли неподвижно, глядя на горизонт. Затем они посмотрели друг на друга, обнялись и замерли в этом положении, подсвеченные мягкими лучами заходившего солнца. В тот момент закат был не красным, нет – он сиял самыми зелёными красками из всех, что мне когда-либо приходилось видеть…


Эпилог. Шар фиолетовый


     Джо умолк и устало откинулся в кресле. Видно было, что эта последняя история стоила ему немало сил. Джейн сидела в глубокой задумчивости, чуть нахмурив свои густые брови. Прошло минут пять в полном молчании. Затем девушка потянулась к коробке и вынула из неё фиолетовый шар. Осторожно повертела его в руках, вопросительно посмотрела на Джо.
     – Нет, – покачал он головой. – С того последнего случая минуло уже тридцать пять лет. Ничего не происходило. Этот шар не хотел со мной говорить. Возможно, что-то я всё же сделал не так.
     Впервые за всё это время Джейн рассердилась.
     – Не так! – воскликнула она. – Вы говорите “не так”? Джо, ради бога… вы же прекрасно всё понимаете! Все эти годы… неужели вы так и не сделали попытки?..
     Старик печально вздохнул.
     – Нет, не сделал. Мне казалось… что всё давным-давно кончилось. Быльём поросло, как говорили в моё время. И как бы я подошёл к ней, что сказал? Нет, нет, лучше было оставить как есть. Ну а теперь… теперь и подавно. Я стар, и она ненамного моложе. Время упущено!
     Джейн едва не стукнула ладонью по столу.
     – Вы сами не понимаете, что говорите! Не вы ли уверяли меня, что все эти годы не упускали её из виду?
     – Да, но…
     – Никаких “но”! – наверное, никогда в жизни Джейн не говорила столь решительно. – Вы любили её все эти годы, любите и до сих пор. Так чего же ещё ждать?
     – Последний шар…
     – Последний шар и не должен был ничего вам говорить. Только ваше сердце подсказывало верный путь – всё это время. Послушайте его хотя бы сейчас, в Рождество, как послушали тогда, когда вам предложили эти шары. Ведь она недалеко, правда?
     – В часе езды поездом… – тихо промолвил Джо.
     – Замечательно. Первый поезд отходит в… – девушка быстро сверилась с расписанием, висевшим у неё на стене, – в пять минут шестого. У вас есть полтора часа, чтобы добраться до вокзала. Я вызову вам такси.
     Джо попытался ещё что-то возразить, но звучал он крайне неубедительно. Спустя двадцать минут такси уже стояло возле дома. Джейн подбодрила своего гостя:
     – Всего лишь один разговор, один короткий разговор. Она обязательно вас поймёт.
     Наконец, он решился, поднялся с места и протянул руку к коробке с шарами. Но Джейн удержала его.
     – Нет! – всё столь же твёрдо заявила она. – Для этого шага они вам не нужны. Потом – можете забрать, но сейчас вы поедете туда без них.
     Джо молча покорился. Вскоре такси, скрипнув тормозами, развернулось на узкой улочке и скрылось в морозной темноте. Джейн осталась одна.
     Шары, мерно поблескивая в электрическом свете, лежали перед ней. Сейчас в них не было ничего таинственного. Просто новогодние игрушки, не слишком выразительные, явно устаревшие. Девушка улыбнулась и покачала головой. В конце концов, пожилому человеку можно простить небольшое чудачество. Лишь бы у него всё сложилось – он, наверное, заслужил своё счастье.
     Джейн протянула руку и взяла фиолетовый шар. Он оказался неожиданно тёплым, как будто подогреваемым изнутри. Официантка пристально смотрела на него, одновременно ожидая и не ожидая чего-то чудесного. И вот медленно, очень медленно шар начал наполняться изнутри приглушённым ровным светом…