Сентиментальная сюита. А впереди - разлука...

Повесть "Сентиментальная сюита" (продолжение)

Она медленно выплыла из сна и потом долго нежилась с закрытыми глазами и вслушивалась в ровный успокаивающий шум, сквозь плотный кокон дремоты не сразу осознав, что этот знакомый приятный шум — дождь, идущий ровно и сильно. Дождь! Выкрикнула она и резко, словно ее подбросили на постели, села, испуганная непредвиденным оборотом событий.

 — Утренний дождь до обеда... — пробормотал он. Просыпаться ему не хотелось. Он пребывал в блаженном состоянии полусна-полубодрствования и ощущал себя парящим в воздухе. Чтобы выйти из этого чудесного состояния, где сны граничат с реальностью и где его любимая всегда рядом, нужно было предпринять волевое усилие. Но он не мог предпринять это волевое усилие и открыть глаза.

Она соскочила на пол и подбежала к окну. Серые клубящиеся тучи низко нависли над городом. Сероватыми языками тумана они сползали по горным склонам, плыли над городскими улицами, над берегом моря и смешивались в отдалении с такой же свинцово-серой водой.

— Скандал! — она обхватила голову руками и покачала ею на манер китайского болванчика, вообразив все поледствия плохой погоды и своей авантюры. Глубоко вздохнула, на цыпочках пробежала обратно и нырнула под одеяло. Брр! Промозгло! Перевернулась на живот, приблизила свое лицо к его, потом стала теребить и перебирать его волосы, водить пальцем по густым бровям и резким линиям на лбу.

— Люблю... — прошептал он  с нежностью и громко повторил, — люблю!
 — Тсс... — она сделала круглые глаза, — мы здесь на птичьих правах.

 — Вот выскочу сейчас на лоджию в чем мать родила и закричу на весь мир:  люблю!!
Она мгновенно вскочила на ноги и сверху прыгнула на него, придавив к постели тяжестью своего тела. С вызовом спросила: "Что, попался? — и сама же ответила, — попался, голубчик!— ее глаза при этом озорно сверкнули. — И потом, как меня не любить?!

— Абсурд, — согласился он. — Ты у меня — самая красивая, самая умная, самая нежная, самая...

 — Да! да! да! — перебила она. — И?..

— Что — "и"? -  не понял он.

 — И?..

 — И в этом тоже  самая-самая!

Она расхохоталась и зарылась в подушку носом. Он провел рукой по ее спине. Она замерла. Он взял в ладони ее лицо и прижался губами к ее губам...

Спустились в кафе позавтракать, а, вернувшись, начали поспешно собираться. Дождь незаметно прекратился, и в небе замелькали синие яркие просветы. Поднявшееся над горами солнце высушило этот весенний ливень, словно легкую промокшую ткань.
Она металась по комнате, складывая раскиданные вещи, и яростно запихивала их в сумочку, сама удивляясь тому, как можно было столько затолкать в эту небольшую по объему емкость.

 Сложив свои пожитки с отработанной годами сноровкой командировочного, он сидел в своем номере и курил, мысленно перебирая в памяти дни, промелькнувшие с кинематографической  быстротой и ставшие теперь неотъемлемой частью его души.  Возвратившись домой, он будет вспоминать их минута за минутой, день за днем, и это даст ему силы жить и бороться за свое счастье. Время! Он затушил сигарету, окинул комнату последним взглядом и вышел в коридор.

В дверь ее номера постучали.

— Войдите! — крикнула она таким высоким голосом, что он неожиданно сломался на верхней ноте.

Он вошел. Она сидела на краю кровати с сумочкой на коленях, взъерошенная и несчастная.

 — Садись, — произнесла тихо и как-то пришибленно. Перед дорогой надо посидеть.
Он присел рядом, и в душе его что-то словно разломилось надвое и застонало от боли. Пронзительное чувство неотвратимости расставания придавило обоих. Невозможно было поверить в неизбежность надвигающейся разлуки.

 — Пора! — наконец сказал он и, не оборачиваясь, вышел.
И снова вился опасный серпантин дороги, то нависая над самым морем, то карабкаясь вокруг очередной горы. А стремительный апрельский дождь бесследно растаял в безмятежной голубизне неба, напоминая о себе лишь подсыхающими лужами да белым паром, курившимся по склонам гор.

Адлерский аэропорт работал с перегрузкой, четко и оперативно принимая задержавшиеся из-за непогоды рейсы. Прибывающие пассажиры выходили из аэровокзала, нагруженные багажом, с усталыми посеревшими лицами и оказывались вдруг под жарким южным солнцем в вечнозеленом парке,  окружающем здание. Отлетающие с грустью и завистью смотрели на покидаемый ими цветущий мир, однако нетерпеливо спешили в окошку регистрации и явно жаждали поскорее очутиться в самолете. Их рейс отправился с опозданием на полтора часа. Жизнь на борту самолета пошла своим чередом. Стюардессы разносили минеральную воду и лимонад, кормили обедом, раздавали свежую прессу. После обеда она сладко дремала, привалившись к его плечу, и он чувствовал своя счастливым.

Она поерзала головой, потом села, привычно поправила волосы, глянула в иллюминатор и произнесла неожиданно четким голосом:  — Сплошная облачность — и  еще минут сорок полета. — Вздохнула, крепко прижалась к нему и вплела свои пальцы в его.

— В полете мы нагнали полчаса, — сказал он. — Разрыв между рейсами два с половиной. Еще в камеру хранения зайти.

— Остается каких-то полчаса...

— Целых полчаса! — подчеркнуто бодро возразил он. И попытался шуткой сгладить создавшееся напряжение: — А что ты скажешь дома, если тебя спросят про южный загар?

— Глупый вопрос! — Она отодвинулась и надулась. — Ну, скажу, что загорала под лампой дневного света.

— Верь вам, женщинам, после этого... — он продолжал поддразнивать ее, изо всех сил пытаясь уйти от тяжкого и горького прощания.
Она, то ли действительно обиделась, то ли сознательно подыгрывала ему, стараясь сбить накал отчаяния, охватившего ее по мере приближения к Новосибирску.

— Просто ты решил от меня отделаться, — негромко и зло говорила она. — За эти дни я тебе надоела, и теперь ты хочешь, чтобы я закатила истерику. Это освободит тебя от всех высоких слов, которые ты мне наговорил. Не трудись.  Я не собираюсь поддерживать наши отношения. Порезвились — пора и честь знать! — Она отвернулась к иллюминатору, чтобы скрыть слезы.
Он молчал, понимая, что возражать нельзя. Через какое-то время она овладела собой и повернулась к нему.

— Прости... вырвалось само собой. Я не хотела. 0 Господи, уже приземляемся в Толмачево!

Сидели в салоне самолета, как на иголках, а трап все не подавали и не подавали. Потом получали вещи в камере хранения. Потом... их было несколько, этих коротких минут — и объявили читинский рейс. Они стали в длинную очередь на регистрацию и долго, в подавленном молчании, двигались к окошечку. А потом почти бежали по каким-то лестницам и переходам в надежде отыскать безлюдное место, но везде им навстречу попадались люди, люди... Наконец они нашли темный закуток под лестницей и целовались с яростью отчаяния, и она плакала, не сознавая своих слез.
Вторично объявили посадку на читинский рейс.

— Все! — обреченно сказала она, отрываясь от него.

— Телеграмму, как только прилечу...

— ...буду ждать...

Эти слова она выговорила через силу уже тогда, когда они шли к секции контроля и посадки. И тут, пожалуй, впервые он вдруг увидел по ее усталому, погасшему лицу, что ей действительно за сорок, и острая жалость, смешанная с любовью и ощущением потери, ожгла все его существо.

Она стояла неподвижно и выглядела внешне спокойной. А он пятился, отступал, держась за поручень и не отрывая от нее взгляда, и каждый его шаг разверзался между ними тысячекилометровой пропастью. Когда он скрылся за дверью, она еще несколько мгновений смотрела ему вслед незрячими глазами — а потом резко повернулась и бросилась к выходу из аэровокзала.

Продолжение: http://proza.ru/2024/06/11/557