Земляничное марево

    Двенадцатое лето жизни окрашено в моих воспоминаниях глубокой лазурью.

   Тёплые ливни озорничали исключительно по ночам; на заре же, когда я по росе бежала к дачному умывальнику,  меня накрывала и бережно укутывала ласковая синева безоблачного неба.

     Я жила на даче без взрослых, с задорной черно-белой  лайкой по кличке Шуба; было не очень понятно, кто из нас за кем присматривает. Конечно, за чуть подгоревшую пшённую кашу — наш ежедневный рацион – отвечала я.  Но собака считала себя более опытной и осторожной, и  временами, чуя неуловимый запах опасности,  пыталась запретить мне куда-либо выходить с участка:  вставала  на дощатом мостике, перегораживая выход.

 Тонко, немного истерично тявкала:

 — Оля, не ходи, не ходи туда,  сегодня я не смогу тебя уберечь!

     Иногда я слушалась, иногда – нет.

    Мама оставила нам с Шубой  на неделю мешочек  крупы;  по тем нелёгким временам – настоящее богатство. Мы старались разнообразить скудный рацион: собирали в поле щавель для супа,  на рассвете наперегонки бегали на солнечную просеку за первыми подосиновиками. Но главным лакомством для нас была, конечно, сладкая,  к тому времени уже слегка перезревшая земляника.

    Земляничные ковры устилали сумрачный лес за садоводством. Кроме нас с Шубой туда, казалось, никто  не ходил — слишком трудно было перелезать через поваленные деревья, вывороченные с корнем злым ураганом и уже заросшие скользким тёмным мхом. На стволах мёртвых деревьев в редких солнечных лучиках грелись гадюки.

    Приветливые лесные духи здоровались с с нами на тропинке и пропускали, не чиня козней: бабушка моя была деревенской колдуньей – лесная нечисть принимала меня за свою.

   Пока мы с собакой пробирались к заветным ягодным полянам, змеи поднимали головы и провожали нас пристальным немигающим взглядом:

   – Кто вы, шумные чужаки? Что вам здесь нужно? Берегитесь, впереди болото!

– Витю видели? Витю не видели? — тревожно вопрошала из ельника птица-чечевица.

  – Витю не видели, мы осторожненько пройдём, нам бы немного земляники набрать! – говорила я зверям, птицам и  духам.

   Глубоко в чащу мы никогда не забредали – я быстро наполняла маленькое плетёное лукошко и стремилась поскорее выбраться  на просеку.  По солнечной дорожке мы выходили к  ледяному родничку на краю пшеничного  поля,  утоляли жажду, немного отдыхали. Я срывала несколько пронзительно-синих васильков, неосторожно выглядывающих из сторойного ряда золотых колосков; укладывала букет в ягодную корзинку.

     Как-то утром, когда я собралась в лес, моя лайка вновь почуяла в пространстве что-то недоброе.
– Не пропущу! — сказала она строго и скалой встала на шатком дощатом мостике.
 – Не командуй тут мне! – я топнула ногой. Мне очень хотелось набрать немного земляники для мамы – она обещала приехать к вечеру.
 Шуба вздохнула, опустила хвост и уши и отошла в сторону. До леса она плелась за мной след в след, понурившись и шумно, нервно вздыхая.

     В лесу собака жалась к ногам. Я не обращала на неё внимания — вокруг всё было спокойно, привычно. Лишь змеи сегодня не глядели нам в глаза, да чечевица молчала, не интересуясь судьбой неведомого Вити.

Устав ползать по траве, в какой-то момент я разогнулась  – и вдруг осознала, что в лесу царит напряжённая тишина: шепчущие в небесной голубизне сосны испуганно примолкли. Я невольно забеспокоилась и, не наполнив лукошко доверху, решила:  пора возвращаться.

    Мы вышли на просеку и побрели к полю, собираясь по традиции напиться из родника...

    ...Поля не было. Мы очутились у входа в незнакомую деревню и в растерянности стояли, не понимая, как такое могло произойти. В этом месте не может быть домов! Я знаю здесь каждый колосок!

    Деревня казалась  безлюдной, но строения выглядели жилыми, ухоженными. Белые оштукатуренные стены — я никогда не видела таких жилищ в наших небогатых краях. Увитые плющом добротные кованые ограды. Коротко подтриженные  газоны. Все ворота заперты, и даже собаки — если они есть – молчат, не встречают чужаков заливистым тявканьем. На воротах – надписи на каком-то чужом языке.

   Озираясь, я зашагала по чистенькой мощёной улице,  с обеих сторон затенённой огромными цветущими липами. Душистые кисти облепили сотни деловитых пчёл, но я вдруг осознала, что не слышу привычного низкого гудения крыльев.
      Мы брели, и брели, — воздух вокруг сгущался и слегка дрожал, аромат земляники стал одуряющим. В конце улицы — словно из-под земли — внезапно выросла готическая часовня из древнего, осыпающегося кирпича. 

Где-то высоко в небе брякнул колокол: доннннн!

 — Шуба, что делать? – выкрикнула я, трясясь в ознобе, – куда мы попали? Как вернуться на дачу?

 — Я тебя предупреждала — не выходи сегодня, — печально вздохнула Шуба. – Если ты не хочешь здесь оставаться – я  тебя выведу назад, но больше ничем помочь не смогу. Она вильнула хвостом-бубликом и поманила меня за собой – по боковой улочке.  Я бежала, по пути рассыпая землянику.   

    Мы домчались до леса и вновь двинулись по просеке, выискивая проход в сплошной зелёной стене. В каком-то месте собака резво прошмыгнула в густой ельник – я послушно двинулась позади, раздвигая упругие  колючие лапы.

 Мы продирались через буераки  – шли, шли и шли. Казалось, это продолжалось много часов. Земляничные поляны нам больше не встречались, лес был лыс и сух.

   Наконец впереди забрезжил просвет. На краю чащи Шуба тоненько тявкнула и, высоко подпрыгнув, лизнула меня в лицо, чего никогда прежде не делала.

    – Дальше иди одна, – скомандовала она.
      – Как одна? А ты? Я не пойду!!! – заплакала я.

     – Кто-то должен здесь остаться, – ответила собака, – а тебя ждёт мама. Иди же! Не оглядывайся!

       Я, забыв корзинку, бросилась вон из леса – и сразу очутилась в родном садоводстве "Турист". Действительно, на даче меня ждала приехавшая из города на выходные мама — она уже начала волноваться, куда запропастилась дочь.

 — Мама, мама, а  Шуба осталась в лесу! Одна!

– Какая ещё шуба? Ты потеряла куртку? – спросила мама озабоченно.

 – Нет, Шубу! Нашу собаку!

 – У нас нет никакой собаки, Оля. И не будет. Ты же знаешь, у папы аллергия. У нас только черепаха... Ты не перегрелась?

    Я промолчала.

 У нас не было никакого папы...

 ...Через три десятка лет я, изнывая от жары,  плелась по улочке в чистенькой немецкой деревне Гутенаккер. Июльский лазурный зной, древняя колокольня, облепленные шмелями цветущие липы, – всё это было неуловимо знакомо.

   Колокол звякнул: боммм!

 Дуновение ветерка принесло из чьей-то кухни приторный запах свежесваренного земляничного варенья.  Сзади  подбежала весёлая черно-белая псина с лихо заломленным на спину хвостом и ткнулась мокрым носом мне в колено.

 – Шуба!!! – вскрикнула я. — Это ты?!

 –  Scheba, komm zur;ck! – мужчина средних лет вышел на порог белого оштукатуренного домика, приветливо кивнул мне и призывно засвистел.