Прогулка, рассказ. Часть 5. Зоопарк

 

                Гамлет: “Вот он, гнойник довольства и покоя:
                Прорвавшись внутрь, он не дает понять,
                Откуда смерть.”
                У.Шекспир “Гамлет” (пер. М.Лозинского, IV / 4)


       Вернемся в 2017 год, когда я отправился за мёдом и угодил в переплет, сам того не ожидая и не желая. Конечно, события были не мирового масштаба, но для меня они были настолько значимы, насколько значимо может быть желание выжить в экстремальных, для меня, обстоятельствах.

       Даже если ты оказываешься жертвой розыгрыша, но думаешь, что это по-настоящему, переживания и травмы не становятся от этого менее болезненными и вредными для здоровья. Укрепляет ли это дух? Вопрос риторический.
       Можно умереть от глотка чистейшего алкоголя, с запахом горького миндаля, если ты уверен, что это яд.

       Напомню, что до мёда я тогда добрался, но затем я должен был решить новую задачу — как вернуться домой? Оставаться “на пасеке” было негде, после десяти вечера там все закрывалось до следующего утра. Всё делается для удобства продавца, а не покупателя. Если он уже заплатил, он становится не нужен.
       Но дальновидный продавец смотрит в будущее клиента. Хотя, это возможно только для продавца, который сам уверен в своем будущем. Если в систему вмешивается некто третий, забирающий выгоду себе, система разрушается. 

      Итак, я решил попроситься пассажиром к кому-нибудь из автомобилистов, выезжающих с пасеки. Только не к этой чуднОй троице, которая не взяла меня в начале рассказа. Но у других либо все места были заняты, либо они ехали в другую сторону. Все машины разъехались, а эта тройка еще были в бане, потом они вышли и долго собирались, переругиваясь и смеясь. Я решил всё-таки обратиться к ним за помощью, учитывая мои боли в ногах. Хотя, это было не лучшее решение. Но идти наудачу пешком, мне не пришло в голову.

      Сидевший в машине рядом с девушкой был у них за главного, они называли его Штырь, того, что был на заднем сидении, явно зависимый, они называли — Серый, а девушку никак не называли, только Ты.
      Меня они называли Дед. Я пытался возражать, но они меня игнорировали.
В последний момент перед отправлением Серый сказал: “Дед, а ты не пожалеешь потом, что с нами поехал?”
— Объясни, — сказал я.
Он засмеялся: “Да я прикалываюсь”.
— Он у нас шутник, любит людишек прикалывать. Короче, ты едешь? — обратился ко мне Штырь.
— Так мы же еще не договорились. Куда вы можете меня довести и сколько это будет стоить?   
— Поехали, по дороге договоримся. Да и че тут договариваться, довезем тебя до автобусной остановки, за всё про всё десять косарей. По рукам?
       Он смотрел на меня серьезно и испытующе, уже занося ногу в машину.
Я опешил, — Ты что, у меня нет столько, да оно того и не стоит. Могу  дать пятьсот, мне еще от станции  добираться.
— Как мёд покупать, ты горазд, — он показал на мой пакет с литровой банкой мёда, — А как людЯм платить, сразу пятьсот? — поддакнул Серый.
— Так мёд восемьсот пятьдесят стоит? Тут ехать минут двадцать, от силы полчаса, — сказал я.
       Штырь сел в машину, а девушка завела мотор.
— Ну ладно, я тоже прикалываюсь, — засмеялся Штырь. Давай пятихатку. На месте рассчитаешься. Согласен?
— Ладно, пятьсот до автобусной остановки, согласен.
       Я понимал, что через пару часов начнет смеркаться, здесь вечер начинается внезапно и сразу становится темно, из-за гор.

       Обратно они поехали уже по другой дороге, я этого не заметил, видимо случайно забылся сном, сквозь сон я слышал какой-то странный разговор.

— А ты уверена, что они его примут? — говорил Штырь девушке.
— Да, мне какая, хрен, разница. Не примут, утилизируем по-тихому. Какие проблемы?
— Такие! Помнишь, в прошлый раз, сколько мороки было?
— Канешн. Не ссы, прорвемся! Слушай, а че с этим делать будем? Этот хрыч мне сразу не понравился.
— Че он тебе? Докопалась до плешки.
— Может я его здесь? По-тихому прикопаю… — не унималась она.
— С какого?! Он тебе на мозоль наступил? Кончай буробить че попало.
— Он на меня облизывается, достал! Харас мент, хренов.
— Ладно, хватит баки забивать! — проворчал Штырь.
— Век воли не видать! — вскричала она.
— Туфту гонишь, — устало и зло возразил Штырь!
— Про че базар? — очнулся Серый.
— Вот не люблю, когда не по делу влазят в разговор. Ты с нами тогда не был, сиди и помалкивай, — твердо сказала она.
— Если че, я на мокрое не заряжался. Не… подпису… ё моё непод … писуется, — с трудом выговорил Серый.
— Это не твоя забота. Че попало лепишь. Ты на гитаре шаришь? — наседала она.
— Ну, — подтвердил Серый.
— Кончается на “У”. Вот и не вякай. Но святошу из себя не надо корчить. Операция “Ы”, — пошутила она.
       И они втроем слегка заржали.
—  Если я прикажу, “не только пойдешь, побежишь. Рванёшь так, что Виллис обгонишь”.  Побежишь куда я скажу и сделаешь, что скажу. Вкурил? — выдал тираду Штырь, зло и напористо.
— Ну, я допустим побегу, а лично вас такой вариант устраивает? — процитировал Серый. 
— Чё?! — рявкнул Штырь,
— Ну чё ты? Я так, просто, — ожил Серый.
— Уверен?! — завопил Штырь. 
— Да, понял я, понял! — примирительно залепетал Серый.
— Не ссы, прикалываюсь, — успокоил Штырь.
— Вы че оба съехали? Базарите че попало, — сердито заговорила девушка, не оборачиваясь.
— Надо лучшие фильмы наизусть знать. Мы прикалываемся, если чё, — улыбаясь рубанул Штырь.
— Да вы зае...ли! — сердито и капризно выговорила она.
       Слышь, Штырь, ты от темы не уходи. Хорош менжеваться.
— Об чем базар? — недовольно проговорил Штырь.
— Прикопаем, — томно сказала она, — Никто не найдет.
       Мне надоело всё, хоть развлечемся, местечко подходящее.
— Глохни, — оборвал Штырь. .
— А че такова?
— Глохни, я сказал. Не мути.
— Да я, прикалываюсь! Вам с Серым можно, а мне нельзя?!
— Мы так, для смеха, а ты лепишь горбатого!
       Тут я окончательно проснулся: “Ребята, вы о чем?”
— Нормалёк, отец, это наш базар, мы ковбои, сдаём скот на бойню, — пробасил Штырь авторитетно,
— Это законно? — опешил я.
— Само собой. Это бизнес. Ничего лишнего. То есть.., как там в кино? Да, не важно. Тут перепахали всё, хрен проедешь, — забубнил Штырь.
       Через несколько минут машина забуксовала в песке. Там намечалось какое-то строительство, была вырыта большая яма под фундамент, внутри большой ямы было несколько ям поменьше.
— В чём дело, ребята? — вопросил я.
— Да погоди ты, дед! Машина перегрелась, — ответствовал Штырь.
       Девчонка обернулась ко мне и усмехнулась: “Тебя же предупреждали, дед”. 
— Как я теперь? — обратился я к Штырю.
— Много вопросов задаешь, мужик.
— Мы же договорились! — пытался надавить я.
— Прикол это, дед. Не зуди под руку. Товар при нас, в багажнике. Серый, ты здесь? Че то тебя не слыхать.
— Да мне всё пох, — Серый откинулся на спинку сидения в машине.
— Ты че, ссука, ужЕ? Когда успел, падла? Я тебя третьим туда уложу, скотина. Просыпайся, а то пожалеешь.   
— Лана, лана, щас, щас, щас, — мямлил Серый, вылезая из машины и поливая себе голову минералкой.
— Шеф, всё бу… будет абгемахт…— слегка взбодрился Серый.
— Хочешь посмотреть? — обратился Штырь ко мне.
— Я в чужие дела не лезу.
— Ладно, не хочешь, иди. Оставь свою пятихатку на сидении и вали.
— Обещал до остановки, мы же договаривались.
— Ну тогда сядь в машину и молчи.
— Ладно, я пойду лучше. Возьмите деньги.
— Положи на сиденье. Щас, погоди, — ему позвонили.
— Не понял, почему? Мы всё привезли, лучшего качества, — запальчиво кричал Штырь в телефон.
— Ладно, я  лучше пойду, а деньги ты, пожалуй, не заработал, — сказал я.
— Стой! — орал он мне и одновременно в телефон,
— Да я не тебе, это я не тебе говорю, бл… мужик тут один, левый, это я ему говорю! — Стой, тебе говорят!
— Как обнулить? Да нет, он малохольный, он вообще не сечет. Зачем лишний грех… брать. Не расскажет, я его так спрячу, что он дар речи потеряет, гарантирую, зуб даю!
— Стой, я тебе сказал! Его можно использовать, ты что мне; не доверяешь? Просто я не делаю лишнего, на свою жо пу приключений не ищу. Всё, при встрече. Что? Да! Нет! Ты меня слушаешь? Это называется бритва Окамы. Самурай такой японский был. Всё, кладу трубку.
— Серый, останови его.
— Эй, мужик, а хочешь, я тебе фокус покажу? — протяжно проговорил Серый.
— Спасибо, я уже насмотрелся.
       Девушка, наполовину сидящая в машине, нажала кнопку и крышка багажника открылась.
— Смотри, дядя! — завопил Серый.
       Я машинально мельком глянул в багажник и меня чуть не вырвало. Там под брезентовым покрывалом, замаранным бурой кровью, лежало два небольших трупа странной формы, из под брезента торчали две пары старых кросовок.
       Инстинктивно я бросился в сторону от машины, банкой с медом махнул в сторону Серого, он стоял, покачиваясь. Банка выпала из рук вместе с пакетом, ударилась о машину и разбилась.
       Забыв про все свои боли, я кинулся бежать, но по рыхлой земле спотыкался, припадал на колено, кособоко бежал в сторону пасеки.
— Дед, сюда иди! Сюда пошел! Держите его! Не дайте ему уйти, — орал Штырь.
       Девчонка меня настигала. Плавными скачками она парила над пашней, словно лань, зависая на долю секунды в воздухе и мягко приземляясь для нового прыжка Это было, как погоня Ахиллеса за черепахой. Только в роли Ахиллеса была увесистая девица, а в роли черепахи, как вы понимаете… Снова обернувшись на бегу, я зацепился за какой-то корень и растянулся во весь рост. Она подскочила и замахнулась на меня гаечным ключом, но тоже споткнулась и упала в метре от меня.   
       Наверное стоило ее как-то обезвредить, но поднять руку на женщину, почти ребенка, хотя зловредного и крупного, я не мог. Она резво вскочила и тут же рухнула, как подкошенная.
— Старый козел, я из-за тебя ногу сломала! — хрипло проскрежетала она. Её глаза побелели от боли и злости.
       Я стоял в растерянности и чего-то ждал. Вспомнилась песенка: “А музыка играет и игра-а-ет…” Девушка отчаянно терла обеими руками ногу выше  колена. Остальные замерли в стоп-кадре. Через минуту она тихо проговорила, одновременно постанывая: “Дурак, ты, дядя! В багажнике свинья и олененок. Он просто связанный. А свинья обколотая.”
— А как же ноги человеческие? Я всё видел!.. — взвизгнул я.
— Это Серый фигнёй мается, приколист хренов, кроссовки прилаживает. Ментов троллит. Они сами над ним угорают.
— “Дебилы, бл… “ — не выдержал я.
— Помоги мне встать, дядя. Я, кажется, ногу подвернула. А ты, оказывается, еще ничего, не старый. Ну, так… Вон как вчистил от девчонки, — задорно протараторила девушка.
       На секунду мне показалось, что в ней проснулось что-то человеческое, но я быстро опомнился и с одышкой сказал, изо всех сил стараясь быть корректным: “Увы, девушка, дорогая. Ваш кредит доверия и моего терпения исчерпан. Идите своей дорогой, а я своей”.
       В паре сотен метров маячила шаткая фигура Серого, чуть дальше был виден Штырь. Он что-то хрипло кричал, махал руками и очень злился.
       Я себя не оправдываю, но кажется, я, все же, показал ему средний палец и удостоверился, что он это увидел.

— “Какого… обаянья ум погиб! Соединенье знанья, красноречья и доблести…
Их зеркало… всё вдребезги. Всё, всё… А я? Кто я, беднейшая из женщин, с недавним мёдом клятв его в душе, — она удивила и заворожила меня неожиданным монологом.
       Она не унималась: “О, как сердцу снесть: видав былое, видеть то, что есть!”, — девушка шумно выдохнула и засмеялась. В один миг стала похожа на озорную девчонку.
— О-о! Вы меня удивили. — воскликнул я.
— “Что? Нет, вы слушайте, прошу вас”. — она продолжала цитировать Шекспира.
“Белый саван, белых роз
Деревцо в цвету,
И лицо поднять от слез
Мне невмоготу.”
       На ее глазах навернулись настоящие слезы. Она вошла во вкус.
А вот еще: “С рассвета в Валентинов день…
                Он встал, оделся, отпер дверь…
                И та, что в дверь вошла,
                Уже не девушкой ушла
                Из этого угла.”
“Надеюсь, всё к лучшему. Надо быть терпеливой. Но не могу не плакать, как подумаю, что его положили в сырую землю… Покойной ночи.”
— Да вы актриса! Браво! — не удержался я,
— Два курса, все же, училась, — улыбнулась она.
— Но мне пора, — я  повернулся уйти.
— “О мысль моя, отныне ты должна
     Кровавой быть, иль прах тебе цена!” — мрачно выдала она очередную порцию из Шекспира.
       Она подтянула ноги и уселась поудобнее.
— А как тебе это, дед? — сказала она с ехидной и зловещей усмешкой Кобы.
       В её руке блеснул “Макаров” черным отливом. 
       В первый момент я остолбенел.
— Да это ПМ страйкбольный! — пошел я ва-банк.
       Такого она от меня  не ожидала.
— Ну и что? — выдала она себя.
       Мой блеф в ответ на ее блеф, сработал.       
— Не спеши, пр… риятель, — совсем рядом, метрах в десяти откуда то возник Серый, он небрежно держал  на сгибе левой руки старенькую охотничью двустволку. Это Антону Павловичу приходилось заранее развешивать ружье. В наше время и палка стреляет. 
       В щепотке правой руки Серого дымилась папироса.
— Закуришь перед финитой? — солидно сострил снежок.
— Пошел, ты! — вырвалось у меня.
       Серый усмехнулся и начал медленно поднимать ствол. Вдруг он взвизгнул по-поросячьи, резко отскочил в сторону, откинулся на спину, поскользнулся, ружье дернулось и выстрелило. Он начал кататься по земле, кричать и сучить ногами. От него, извиваясь, уползала в сторону красноватого окраса змея с черной зигзагообразной полосой на спине. На фоне конвульсий Серого, гадюка смотрелась вполне прилично. Кажется, она побрезговала укусить его.
       Визг почему-то шел со стороны Штыря, оказывается свинка в багажнике очнулась и выпрыгнула на свободу, за ней сиганул олененок. Они бегали на свободе, а за ними гонялся и падал на мягком грунте Штырь, пытаясь их поймать. Кто это видел, в цирке не смеется. В общем получился своеобразный зоопарк.
.
       Я ушел по-английски, не прощаясь. И поспешил в сторону леса, рискуя получить страйкбольный шар в спину. Оглянувшись, я увидел, что девчонка сидит на коленях и плачет. Мне не было её жалко, но и злости я не испытывал. Было чувство полной несуразицы, глупого водевиля. Теперь у меня появилась конкретная цель — домой!

       В других обстоятельствах, я бы сказал, что обожаю хвойный лес. Через, примерно, час блуждания по зарослям, я свернул в какой-то овраг, на дне его был костёр, рядом сидели двое мужчин в комбинезонах цвета хаки — охотники. Я попросился погреться, рубашка моя была заляпана грязью и порвана у плеча, шляпа осталась где-то далеко, в прошлой жизни.
       Охотники посмотрели на меня подозрительно, я сказал, что пенсионер, заблудился и хочу попасть в поселок, где я жил, как турист. Назвал директора лагеря. Они помолчали, переглянулись и один из них, видимо старший, сказал, что в моем распоряжении час, после чего мы все уходим, если я хочу, чтобы они проводили меня в сторону автобуса.
       Старший добавил: “Попей чаю и можешь полчаса покемарить. Сначала руки помой в рукомойнике”.

       Я внимательно посмотрел на них, это были нормальные мужики. Сомневаться в них у меня просто не было сил. Они меня с трудом разбудили через час, дали старые кирзачи, видавшую виды ветровку, старую вязаную шапку и проводили до ручья, вдоль которого я мог добраться до трассы и автостанции.

        Через два часа я уже был на остановке. Как я дошел без фонарика, не знаю. Там еще пару часов ждал, ловил попутную машину. Под утро был на своей базе. Кажется, эти рекламные шесть километров обернулись для меня дурным сном, длиной с неделю. Так мне казалось.

        Поздно вечером следующего дня я проснулся. Товарищи из туристского племени долго выпытывали у меня рассказ про поход за мёдом, конечно под рюмочку чая. А потом, еще дольше ржали над моими приключениями, додумывая подробности за меня, а тренер по туризму долго молчал, но все же высказал сожаление, что эти молодые ребята не прикончили меня и даже не ограбили в назидание другим лохам, вздумающим повторить мои подвиги. Такая уж у него была витиеватая манера выражаться. По его мнению, этим двум охотникам стоило отвесить мне пару оплеух, как делает японский сенсей, обучая мудрости своих учеников. Ходят такие байки. Я прощал ему эту болтовню, знал, что он не со зла. Так выражалась его поддержка и сочувствие.

       Но оплеухи я бы не простил. Я знал, что никому не позволю себя унизить. Хотя друзьям иногда склонен делать скидки за мелкие приколы. Мне было спокойно и надежно в окружении ребят — заядлых туристов, еще очень многому стоило у них поучиться.
       Но волком я не буду. Если оглянуться на начало этой смешной прогулки, надо признать, что я что-то понял, и еще легко отделался.

       А главное, не терять себя. Подаренную охотниками шапочку с волчьей шерстью, я храню в особом мешочке над камином. И желаю моим доброжелателям всего доброго.

       Странная суматошная прогулка моя закончилась, вот я уже дома, но стоило мне смежить веки, выражаясь несколько вычурно, и мне явился он.

       Вы догадались, кто?   
       Нет, я не сплю!
       Проклятье! Это бред…

       Конечно, это не ленинградский почтальон и не Вася, стиляга из Москвы.Он не играл на гитаре и не знал, что такое твист и рок-н-ролл, хотя догадаться конечно мог.
       Это был Гамлет, но не тот ворон, который пугал товарища Саахова за его похищение “спортсменки, комсомолки, и просто красавицы Нины”, и это не та комсомолка, которая невольно переехала булгаковского Берлиоза (13 букв, спойлер: вагоновожатая), из-за того, что “Аннушка уже разлила масло”, та самая, из “Мастера и Маргариты”, того самого романа, который здесь совершенно не при чем, если, конечно не вспомнить, что его запрещала сталинская цензура, о чем мы с вами, друзья, говорили в самом начале этого рассказа…

       “Короче, Склифософский!” — крикнул бы Балбес, персонаж Юрия Никулина из “Кавказской пленницы”. Но всех цитат из фильмов не повторишь и стремиться к этому не стоит.
       Так кто же, все-таки, явился ко мне, не к ночи будь помянут?
       Это был Гамлет Гамлетович Шекспиров, обычный принц датский, вышедший из портала по поручению Уильяма Ивановича Шекспира, сына перчаточника сэра Джона Шекспира, служившего сначала олдерменом, а затем старшим судебным приставом, то есть мэром Стратфорда-на-Эйвоне.

       У камина появился Гамлет.
       В камзоле, черном плаще, чулках и мягких остроносых туфлях. Без шляпы.

       Он сказал: “Я вынужден обратиться к вам за помощью. Не обольщайтесь, я бы мог обратиться к сотням тысяч других людей, которые, возможно, больше подходили бы для этого. Но время сгущается на вас. Это случайность, но в ней есть предопределенность момента.

       Эта та самая точка, которую ты угадал в начале рассказа. Эта точка для тебя, но она будет определяющей и для меня. В этой точке пересеклись наши траектории. И здесь мы равны, хотя я принц, а ты нищий, социально, но не по сути. Я знаю какая у тебя пенсия, но я знаю о твоих мыслях.
       В отличие от других, я особенный принц. Таким меня создал Шекспир. Он научил меня чувствовать и думать”.

— Что я могу для вас сделать, принц?
— Ты сам должен это понять, мое время прошло, сейчас твое время. Для начала, научись обращаться ко мне на “ты”.
Потому что теперь ты — это я. Ты мне нужен.
— Я расскажу правду о вас… э-э… о тебе.
— Нет, ты ее не знаешь, даже если выучишь все переводы всех пьес Шекспира наизусть.
— Я докажу вашу правоту всему миру.
— Нет, не надо. Да ты и не сможешь, даже если бы попробовал заставить людей поверить тебе. Они всё равно всё поймут по-своему. Это естественно.
— Я буду таким, как ты и всей своей жизнью буду воплощать твои мысли и чувства, чтобы люди впитали в себя твою сущность.
— Нет, это не будет замечено людьми. Тебе не кажется, что ты сейчас похож на Павку Корчагина? Они будут считать тебя чудаком. Прошло четыреста лет!
— Тогда я не знаю… и не понимаю ничего.
— Не сдавайся. Ищи не меня, а себя. Хотя это тоже звучит не лучшим образом. Живи своей жизнью. Будь собой и каждый миг — новым.
— Так и будет… Подожди! Почему ты мне приказываешь? Я буду думать сам.
— Да, теперь, ты — это ты.
— Да, я — это я.
— Помнишь о том мгновении осознанности, в котором таится шанс нового?
— Да.
— Ты сам по себе. Прощай.
— Прощай. Я сам по себе.
 
    2017, 2024.

                Послесловие

       Дорогие читатели, когда я написал этот рассказ, думал, что название возникло в соответствии с его идеей  — о неспешной прогулке по моему прошлому — “по городам и весям”, то есть повсеместно, заглядывая в потаенные уголки памяти, скрытые даже от меня, переходя от события к событию с помощью путеводной нити моего самоощущения, затрагивая ассоциативные образы и мысли.

       Это так и есть, но позже я вспомнил, что незадолго до начала работы над рассказом, прочел стихотворение Р.М.Рильке “Прогулка”. Оно затронуло меня, но потом я его забыл. А теперь думаю, что и это стихотворение имеет косвенное отношение к рассказу и думаю, что оно дает неожиданное углубление темы.

       Решил привести здесь это стихотворение. Надеюсь, друзья, вы оцените это как дополнительный жест уважения к вам и как приглашение к лучшему взаимопониманию с вами.

Р.М.Рильке, Прогулка *)

Уже мой взгляд блуждает меж холмами,
опередив мой безучастный шаг.
Так нас объемлет то, чего мы сами
объять не в силах — небо, даль — и так

они творят из нас самих, но выше,
чем мы взглянуть способны, нас самих.
И нам навстречу веют знаки, мы же
за летний ветер принимаем их.


*) Перевод Евгения Борисова.