Атланта. Глава 3. 1

ЧАСТЬ 3

Май 1864 года выдался сухим и жарким. За все это время на Юге не выпало ни капли дождя, и признавая в этом дурной знак, старожилы утверждали, что такой зной мог продержаться не только до конца июля, но намного усилиться в середине августа.

Подойдя вплотную к штату Джорджии, под Далтоном, буквально в ста милях к северо-западу от Атланты, армия под предводительством генерала Шермана уже стягивала основные силы для нанесения решающего удара на Западную Атлантскую железную дорогу. Нескончаемые потоки беженцев, опережая отступающую армию Конфедерации, запрудили все дороги Атланты.

В город стекались все, кому не лень. Люди шли пешком, ехали на поездах, на повозках, нагруженных сундуками и прочей домашней утварью. Солдаты проходили мимо покинутых поместий и опустевших хижин с распахнутыми настежь дверями, откуда к ним выходили навстречу оставшиеся жители, но чаще всего им попадалась по пути безлюдные и заброшенные долины, нещадно опаляемые жарким солнцем.

Все госпитали, гостиницы и даже пансионы были настолько переполнены ранеными, что их начали отправлять в ближайшие штаты — Мейкон и Огасту. Такого нашествия пострадавших Атланта не видела ещё со времен начала войны. Из-за дефицита коек солдаты лежали прямо на полу в коридорах госпиталей и прихожих соседствующих домов. Не избежал этой участи даже дом Степанюги.

Поскольку это здание находилось на самой окраине города, он был вынужден первым принимать на себя удар от потока беженцев и солдат, которые заваливаясь к нему прямо во двор, требуя предоставить им кров и пищу.

Возмущенный тем, что по его владениям шныряют посторонние люди, Степанюга тотчас перенаправлял их к соседям, либо указывал на ближайший госпиталь, уверяя раненых, что им было разместиться там, чем у него.


Получив спустя время довольно противоречивые данные о приближении неприятельского войска, он до такой степени пришел в волнение, что задумываясь о возможной осаде Атланты, начал сам мысленно готовиться к тому, чтобы покинуть город, пока железная дорога не будет окончательно перерезана. Вот только знакомить со своими планами коллег он не спешил, потихоньку собирая вещи.

Впрочем, некоторые из них, почувствовав, что дело пахнет «жареным», наплевав на преданность Конфедерации и патриотические чувства, питаемые к Правому Делу, успели покинуть Атланту ещё задолго до возникновения слухов о неблагоприятном исходе войны. Ведь выражать дух патриотизма всегда проще, пребывая в более безопасном месте, нежели в самом центре событий, ощущая на собственной шкуре все последствия принятых свыше мер.
 
Для тех же его коллег, кто покидать Атланту пока не торопился, будни продолжались в том же духе, что и всегда, с  их бесконечной чередой операций, обрабатыванием ужасных ран, скатыванием бинтов, беспрерывными дежурствами, и все это под аккомпанемент бессвязных воплей мечущихся в бреду раненых.

Теперь они прибывали в таком количестве, что старшие хирурги едва успевали разобраться в деталях их телесных повреждений, ограничиваясь поверхностным осмотром ран. У фельдшеров с санитарами работы тоже добавилось, и, мечась от одного раненого к другому, они накладывали им телесные повязки и жгуты, потеряв счет времени. Доктора же по большей части были заняты солдатам со смертельными ранениями.

Несмотря на разницу в возрасте, каждый находился в ожидание чего-то неотвратимого, что уже нельзя было изменить, как ни старайся.

В тот день на Глеба свалилось новое событие, которое впоследствии перевернуло все в его  жизни верх дном, а времени, отведенного ему для отдыха, становилось все меньше и меньше.

Иногда парню казалось, что ещё немного, и раненых перестанут привозить, но тянулись дни, шли недели, а их с каждым разом становилось только больше. Тогда он ещё не знал, что весь этот кошмар будет продолжаться не день, и не два, а всю весну, и даже лето, и не видно будет ему конца!

За это время он вполне сносно научился оперировать. А уж если такой неумеха, каким он себя считал, умудрился чего-то добиться в своей сфере, то несложно было себе представить, какого прогресса добились за время практики те, в ком были заложены подобные задатки изначально.

Ничего романтического, разумеется, Глеб в своей профессии не видел. Вопли, бред, удушливый запах и смерть — вот, пожалуй, все, что пришлось ему обнаружить с первых дней работы в госпитале.

А ранеными, которых им приходилось оперировать с мистером Коллинзом, зачастую оказывались грязные, бородатые, и обовшивевшие мужчины с такими отвратительными ранами, что у всякого нормального человека при виде них все нутро выворачивало наизнанку.

Впрочем, не многие солдатам доживали до госпиталя. Некоторые успевали умереть ещё на поле боя, а чтобы ожидание смерти не было таким мучительным, им просто давали морфий и воду. Иногда раненные по несколько дней не получали никакой медицинской помощи от слова вообще, в то время как преимущество эвакуации отдавалось солдатам с ранениями конечностей.

Так, борясь с то и дело подступающей к горлу тошнотой, и прикладывая немало усилий, чтобы его не стошнило во время операции на одного из таких вот обезображенных бедолаг, парень не переставал себя мысленно ругать за пропуск занятий в Гарварде и свою невнимательность во время лекций, так ничего толком не запомнив из того, что рассказывали профессора, готовя будущих специалистов.

Посещай он в свое время эти занятия прилежно, внимательно прислушиваясь к тому, что говорили преподаватели, то сейчас своими некомпетентными действиями он не доставлял бы столько страданий раненым, чье состояние и без его вмешательства оставляло желать лучшего.

Небрежно расшвыряв инструменты, он как раз переодевался, чтобы приступить к следующей смене, однако стоило ему стянуть с себя жилет, как в помещение ворвалась запыхавшаяся завхоз, словно за ней гнались все демоны ада. Обрадовавшись тому, что застала его на месте, женщина торжествующе заявила:

— Отец назначает вам помощника, и с сегодняшнего дня вы будете оперировать самостоятельно!

— Хм-хм… — откашлявшись, Глеб пробормотал что-то невнятное, так застыв на миг с этой частью одежды в руке, не зная, куда её деть.

Впервые в жизни он не нашел подходящих слов, чтобы прокомментировать столь «переломный» момент в своей жизни, — до такой степени застала его врасплох данная новость. Впрочем, по его выражению лица было сложно судить: рад он этому или нет.

Обычно сонный в первую половину дня, он приходил в себя лишь ближе ко второй. И теперь, когда его сознание получило новую пищу для размышлений, под влиянием паршивого настроения он даже не сразу заметил, как за Тертель в помещение проскользнул кто-то ещё.

Интуитивно он догадывался, что рано или поздно такой день должен был настать, раз отец обещал сделать из него настоящего хирурга, но он никак не рассчитывал, что все произойдет именно сегодня. Тем не менее оспорить принятое его отцом решение он не успел.

Пошарив позади себя рукой, Тертель вытолкнула вперед молодую женщину, которая внешне выглядела почти его сверстницей, но на деле в этом году ей должно было исполниться тридцать.
 
— Антонина Лебедева, — представила её завхоз, отходя в сторону.

Вытаращив карие глаза подобно любознательной мартышке, недавно выпущенной из зоопарка, та принялась в свойственной, как и всем провинциалам, беззастенчивой манере разглядывать своего нового «шефа».

Молодая женщина, очевидно, ожидала увидеть перед собой в качестве хирурга убеленного сединами, старика наподобие того фельдшера, под чьим началом она проходила стажировку в Арканзасе, поэтому когда её представили надменному молодому человеку, который проигнорировав её приветствие, по-прежнему продолжал смотреть на неё свысока, впервые оказавшись в замешательстве, она просто широко ему улыбнулась, не зная, как ещё показать свое дружелюбное расположение.

У Тонечки был наблюдательный взгляд, зорко подмечавший все вокруг, хотя и несколько глуповатое выражение лица.
Уделив своей помощнице внимания не больше, чем его уделяют, к примеру, приобретенной вешалке, например, или столу, Глеб повернувшись к Тертель, и продолжая сжимать в руках жилетку, скептически отозвался:

— Даже не знаю, чем заслужил такую честь, но боюсь, мистер Коллинз станет возражать против таких изменений. 

— Мистер Коллинз стал совсем стареньким, чтобы доверять ему сложные операции, — отметила вслух завхоз с такой уверенностью, которая, несомненно, привела бы в ярость этого хирурга, узнай он, как отзывались о нем перед его ассистентом. — Поэтому с сегодняшнего дня вы начинаете свой путь самостоятельно. По крайней мере, таким было указание вашего отца, и мы не имеем права его ослушаться.

Отправив Тонечку вслед за Тертель и пообещав с завтрашнего дня приступить к совместной работе, Глеб сложил инструменты, и наскоро переодевшись, покинул помещение. На том его знакомство с ассистенткой и закончилось.

Теперь, когда способность адекватно размышлять к нему вернулась сполна, в свете дня идея отца — отпустить его в «вольное плавания» — показалась парню поистине безумной.

С таким раскладом за допущенные ошибки ему придется отвечать теперь самостоятельно, и рядом не будет никого, кто сможет что-то ему подсказать или посоветовать, как и что сделать, чтобы помочь человеку наверняка.

И откуда только свалилась на его голову эта Лебедева?!

Более глупого и неуверенного в себе существа ему видеть ещё не приходилось.

Куда лучше было работать под протекцией мистера Коллинза, которому в силу возраста надо было сидеть в родной Алабаме и нянчить внуков, а не оперировать раненых в помещениях, где от жары не было спасения даже глубокой ночью. Он же и отвечал за допущенные ошибки перед начальством, неся ответственность за исход операции.

Ещё более одряхлев за эти годы, старый джентльмен напоминал теперь ходячий медицинский «экспонат» со скальпелем в руке. Это была некая проекция Гордеева, но уже в возрасте восьмидесяти лет. 

Несмотря на свой преклонный возраст, в виду недостачи в Атланте опытных хирургов его работой пользовались до сих пор. Что впрочем, не помешало ему по причине неповоротливости и старческого маразма превратиться в объект насмешек если не со стороны Глеба, так среди других  молодых «специалистов», которые чувствуя собственную безнаказанность, находили повод подшутить тайком над этим добродушным стариком. 

Так, «накачав» раненого эфиром, из-за болтовни с ассистентами он мог забыть его прооперировать. Хуже было, когда наоборот, забыв предоставить корчившегося в предсмертных судорогах солдату обезболивающее, старый хирург набрасывался на него со скальпелем, начиная резать ткани по живому.

Страшно было себе представить, какой опыт мог получить ассистент, работая с таким специалистом.

Уровень подслеповатости мистера Коллинза была такой, что порой он умудрялся забывать в раненых не только хирургические инструменты, но и собственные очки, то и дело слетающие с его носа во время операций.

Впрочем, стоило самому Глебу заявиться в госпиталь без привычного пробора на голове и в другой одежде, обладая плохой памятью на лица, старик тотчас принимал его за нового ассистента, требуя заново представиться, что уже говорить о солдатах, которых он оперировал. Для него они все были на одно лицо.

По этой причине, не покончив толком с первой операцией, он переходил к следующему, напрочь забывая об истекающем кровью на операционном столе предыдущем бедолаге.

Было о чем задуматься вчерашнему «выпускнику» Гарвардской школы медицины, ведь с завтрашнего дня жизнь людей, которым «посчастливиться» попасть под его нож, отныне будет зависеть только от его умений, и переложить всю ответственность за исход операции на других, как это было раньше, уже не получиться.

Так что ступая на самостоятельный путь практики, тогда Глеб даже не подозревал, что очень скоро он будет проклинать день встречи со своей помощницей, как и день своего рождения в этом мире, «места» в котором для него пока не находилось.
   
***

Забот прибавилось не только персоналу госпиталей и пансионов Атланты, но также лицам, владеющих финансовыми сбережениями, львиная доля которых шла теперь на нужды Конфедерации. Не обошли стороной изменения и семейку Олега Викторовича. В частности, он был неприятно поражен «метаморфозами», которые начали происходить с его женой, точнее с её привычным и некогда совершенно предсказуемым поведением.

Оставив поместье на нового управляющего, она уехала в Чарльстон, где связавшись со своим давним знакомым по фамилии Анкушев, промышлявшего контрабандой под видом закупки медикаментов для Конфедерации, завела с ним общее дело, что разумеется, не могло не возмутить супруга, того ещё представителя консервативно-патриархальных взглядов на жизнь, уверенного, что удел женщины — сидеть дома, чистить мужу сапоги и рожать детей.

Нет, Лобов, конечно, мог бы понять, если бы его жена занималась предпринимательством наподобие того, как это делали другие женщины: пекла пироги, вышивала, или занималась благотворительностью, но с такой наглостью лезть в структуру, куда ни разу не ступала женская нога, да ещё немало с ней преуспеть, подобное стало для него полной неожиданностью.

Испугавшись, как бы муж, растрачивая добро на нужды армии и волонтеров, в пылу своих патриотических наклонностей не оставил их с сыном нищими, Алла решила позаботиться о будущем семьи, бросаясь в очередную авантюру с целью подзаработать денег, дабы те не достались её чрезмерно щедрому супругу.

А то ведь чего доброго, узнай, в каком банке оседала сумма её доли от контрабанды, он мог бы пустить в ход и их. Между тем, сама она ничего плохого в своем соревновании с мужчинами не видела.

Про неё могли болтать что угодно, женщина не прислушивалась к сплетням окружающих. Иного мнения о роде её деятельности придерживался сам супруг. 

Сгорая со стыда от грязных сплетен, распространяемых в адрес его не в меру предприимчивой жены, Олег Викторович был шокирован уровнем её деловой активности. Надо же было, чтобы именно его супруга оказалась втянутой в подобную авантюру! 

Разыгрывая перед общественностью «идеальную» жену и мать, когда  надо было произвести благоприятное впечатление, в подлинной жизни Алла Евгеньевна проявляла себя женщиной жестокой и вероломной, с завышенным уровнем амбиций. Поэтому ничего удивительного в том, что чадо, выросшее под крылом такой «матери», рисковало остаться духовно «обезображенным», заботясь только об удовлетворении собственной прихоти.

Не имея элементарного понятия о преданности, бескорыстности, нежности, облагораживающих душу человека, её сын вырос внутренне отчужденным и нечувствительным к переживаниям окружавших его людей. И не пережив ничего подобного в своей юности, Алла не могла поделиться с ним личным опытом.

Вечно занята, ей было недосуг разбираться, что происходило в душе у её чада и, все чаще предоставляя его самому себе, она углублялась в свои собственные дела, не интересуясь ничем в своей жизни, кроме денег.

Разгадав подлинную сущность жены, Лобов отказывался верить, что она вышла за него замуж по расчету, но если в его душе когда-нибудь и зарождались сомнения относительно искренности её чувств, то даже их он предпочитал держать при себе, понимая, что это теперь ничего не изменит.

Его жену влекло на «историческую» родину, в Чарльстон. Контрабанда в дни блокады оказалась неистощимым «клондайком», и прикинув в уме, сколько выгоды можно было получить от спекулятивных операций, упускать возможности нажиться на крушении мира она не собиралась.

Тут-то ей и пригодился Анкушев. Личность с довольно сомнительным прошлым, который «вынырнув» в нужное время из ниоткуда, быстро подхватил её инициативу, вкладывая деньги в выгодное дело.

Откуда он взялся, было неизвестно. Но слухи твердили, что свою карьеру этот авантюрист начал с военного поприща, влившись по молодости на волне патриотизма в ряды американской армии во время интервенции в Мексику, где весьма успешно сражаясь против регулярных военных сил Мексики и против «гверильо» — мексиканских партизан, получил колоссальный жизненный опыт, пригодившийся ему позже в мирной повседневности. И будучи тяжело ранен в бою за Чапультепек — пригородный район, где мексиканцы особенно упорно защищались, оставил службу в армии, бросившись после выздоровления в новую авантюру.

Подметив склонность жены к предпринимательству, Лобов надеялся, что скоро она одумается и, выкинув из головы свои честолюбивые планы, займется, как положено женщине её статуса, исключительно домашними делами, но его ожиданиям осуществиться было не дано. 

Зная, что о ней судачат теперь не только в достопочтенном Чарльстоне, но и в самой Атланте, отказываться от своего промысла женщина тем не могла. Слишком сильным был её страх перед нищетой, который мог обрушиться на её семью после окончания войны. И как ни расхваливал муж Правое Дело, уверенный в победе Юга, смутно предчувствуя завершение истории Конфедерации, она сочла за нужное лишний раз перестраховаться и подзаработать денег, чтобы первое время не прозябать в нищете.

Юг доживал последние дни, и она пыталась урвать с остальными спекулянтами «крохи» прибыли до того, как путь в Европу будут окончательно блокирован вражескими судами.

Из каких краев прибыл этот Анкушев, осев в Чарльстоне, не знал никто. Были на его счету драки, и даже несколько дуэлей, но самую печальную славу снискал он себе в Чарльстоне, когда в открытую занялся контрабандными поставками.

Имея в своем распоряжении парочку суден с умелыми лоцманами, спекулянты доставляли приобретенную продукцию, (например, хлопок) в европейские порта, откуда она доставлялась на текстильные фабрики Англии по завышенным ценам, после чего на вырученные средства они закупали оружие и медикаменты, так необходимые Конфедерации, продавая его втридорога по  возвращению обратно.

Пользуясь подобной схемой, часть доходов такие конторы прятали на своих счетах в заграничных банках. Проблема состояла только в том, что кто-то получал больше, а кому-то доставалось меньше.

На этой почве между Аллой и её предприимчивым коллегой то и дело вспыхивали распри, перераставшие в откровенную вражду. Так что если бы не совместный интерес наживы, эти двое давно б разбежались в поисках другого нелегального заработка.

За первую часть «схемы» отвечал Анкушев, а вот ответственность за сбыт закупленных медикаментов лежала на супруге Лобова, которая реализовывала их не только через госпиталь и связи своего мужа, но также госпитали его знакомых.

О том, сколько прибыли она получила с Анкушевым за свои спекулятивные действия, узнать Олегу Викторовичу так и не удалось. А чтобы по поводу легальности её деятельности у него не возникали сомнения, она не переставала его убеждать, что именно в его госпиталь медикаменты отпускаются по самым низким ценам, какие можно себе представить по тем временам, даже если это было не совсем так.

Разрываясь между управлением госпиталем, сборами средств на нужды Конфедерации, и встречами со «спонсорами», проконтролировать этот процесс Лобов не мог, поэтому отлично понимая, как нелегко приходиться её супругу, Алла продолжала заниматься своим делом, как раньше, пока ей сопутствовала удача.

Глеб, конечно, подозревал, что его мать далеко не такая заядлая патриотка, каким был отец, но предпочитал на это закрывать глаза.

Главное что те деньги, которые она присылала в Атланту, хватало с лихвой для покрытия его расходов с учетом инфляции, а на то, что его мать постоянно критиковали за «неженственное» поведение, ему было ровным счетом наплевать.

Он знал, что часть своих доходов она скрывает где-то за границей, но сколько денег было у неё на счетах, для него оставалось загадкой.

После того как чарльстонский порт был окончательно блокирован, скупив груз с кораблей, спекулянты припрятали его до лучших времен, надеясь со временем продать товар по заоблачным ценам. И когда портовые города оказались захвачены врасплох противником, Конфедерации оставалось рассчитывать только на саму себя.

Для победы в войне многое теперь зависело и от положения во внутренних территориях Юга. В этот раз в центре событий оказалась и Атланта.

Глава 3.2

http://proza.ru/2024/06/11/674