Она II. Хорошая пятница

Сегодня была одна из немногих пятниц, когда она появилась в университете. Обычно в эти часы она работала со своими китаянками. Для меня это ещё один день, ещё одна возможность смотреть на неё, восхищаться ей, тихо отправлять приколы по WhatsApp, подшучивать, получая в ответ «Бесишь» и «Довыёживаешься», видя огребной, но добрый и влюблённый взгляд, полный симпатии и умиления. Даже сейчас она иногда так смотрит на меня, сама того не замечая. И пишет «Чего лыбишься», но сама улыбается. Дурында, но такая забавная, выпендрёжница и шутница.

Музы лучше, чем она, просто невозможно придумать (а я сказал ей ещё в самом начале наших отношений, что она будет моей музой, а такой чести удостаивается далеко не каждая): она делает всё, чтобы вдохновлять поэта на творчество. Когда надо, огреет телефоном, тыкнет в рёбра, когда надо, утешит, скажет «не ной», поддержит, обнимет, скажет важные и правильные слова. И я стараюсь быть сильным и мужественным, потому что она тоже хочет спокойствия, восполнения потраченной энергии, комфорта. Ей нужна мужская рука.

По пятницам она была не такая, как обычно. В остальные дни она – грация, гламурность, аккуратность, изящество, небольшая хитрость и таинственность. Раньше мне казалось, что для достижения такого восприятия себя она грабила все салоны красоты и парикмахерские в этом городе. Хотя тут не до конца, кто кого грабил, признавалась мне, но тем не менее. Потом, в течение недели, нужно было на неделе найти время, чтобы сходить и обмакнуть эту красоту и напыщенность в пасту в «Адриано», в кофе и в тортик в «Куликове» или ещё куда-нибудь. Растворить эту неестественность, искусственность в таком же искусственном и отчасти неестественном, чтобы оставить в себе только самое необходимое, и в пятницу показаться настоящей, не скрывающей ничего, очищенной, простой, самой красивой девушкой на всём белом свете. Правда, потом она ещё удивляется, почему много карт, а денег на них кот наплакал. Или тратится денег больше, чем зарабатывается. Согласен, величайшая загадка в истории человечества, вернее, в истории прекрасной его половины. Уже чувствую, как она слегка поддаёт мне своей сумочкой-Нарнией. Дурында.

Потом она, конечно, говорила мне, что всегда сама наводит марафет, о чём я и сам догадался ещё раньше. Невозможно было не верить ей, невозможно было подозревать её во лжи. Она ни разу не соврала мне, не нарушила слова, ведь знала цену себе и умела брать ответственность за свои действия. Я никогда не сомневался в ней. Я всегда знал, что она будет честна, что она меня выслушает и примет моё мнение во внимание, даже если будет с ним не согласна. Такие люди редки, поэтому они навес золота.

Стоит признаться, что в универ я ходил только ради неё. Ради её прекрасных серых и добрых глаз, мягких волос, нежных рук, маленьких ног и ступней, оформленных щёк и губ, голоса и походки. Она каким-то образом смогла реанимировать мою скучную, серую жизнь. В феврале я пару раз пропускал занятия. Матери говорил, что еду туда, а сам шёл в книжный читать Андреева. Мне кажется, тогда в моей жизни наступило то самое роковое молчание, как в его рассказе, когда молчит всё. И люди, и дома, и природа, всё. Потому что пришла смерть, заполнила собой всё и всех, и заставила жизнь замолчать навсегда. И нет никаких звуков, остаётся лишь пустота после соприкосновения с каким-либо предметом и человеком.

Нет и не может быть интересной жизни, если кажется, что всё бессмысленно и ты не можешь сделать счастливым себя, а потом других, не можешь реанимировать себя, помочь себе. Если кажется, что больше незачем идти за тёплой звездой. Такие мысли означают, ты больше не живой человек, ты сместил себя с этой должности, отказал себе в праве мечтать, хотеть, действовать, не позволив раскрыться своему внутреннему потенциалу (а она, благодаря опыту, знала, что он есть в каждом).
Тогда я ещё был в ссоре с коллективом, грубил и не хотел признавать собственную слабость (вследствие определённых неудач), думая, что меня будут из-за этого поливать грязью. А ведь можно было просто высказаться и забыть об этом. Я также наивно думал, что неудачи и трудности здесь преследуют только одного меня и только по той причине, что я чужак из другой страны. Я стеснялся даже порой заходить в кабинет и предпочитал сидеть где-нибудь один, лишь бы меня не трогали, и я не трогал никого и никому не грубил. Честно, я думал, что вот так и доживу эти два бесполезных года.

Но появилась она и всё изменила. Вернее, она всегда была рядом, но в какой-то момент я стал обращать на неё больше внимания, чем обычно. Наше общение вообще можно разделить на следующие периоды: конец сентября – декабрь (частые переписки, переглядывания), декабрь – март (ссора), конец марта – настоящее время (общение, симпатия, химия, дружба, уважение, принятие, компромисс, ещё раз химия). Наши отношения – это американские горки, иногда ухающие вниз, а иногда стремительно летящие вверх. В декабре мы поссорились вообще из-за дурости – флэшки, с которой пропали то ли её важные данные и файлы, то ли её мамы. Помню эту переписку в первом часу ночи, когда я в стрессе готовил урок по РКИ, и она задавала мне один и тот же вопрос, и в итоге я просто не выдержал. Вроде бы не было с её стороны давления или стремления задеть меня (только если переспрашивание, но считать ли это давлением), но я сорвался. Трудность на рабочем месте, давление, ощущение одиночества, и тут ссора с девушкой, которая мне, в общем-то, была достаточно интересна и симпатична. Тут мой инфантилизм кстати проявился ярче всего. Но даже этой ссоре я благодарен, так как смог узнать её получше.

Она – человек сильный, волевой. Она не терпит праздности, не любит людей застывших, пессимистичных, депрессивных, безэмоциональных, глухих и выдумывающих (как я), говорящих не по делу. Не любит легкомыслия и отсутствия стремлений. С другой стороны, она к этому в меру равнодушна, ведь понимает и помнит: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Она напоминает мне ленту кинофильма, которая никогда не останавливается. Фильм идёт и идёт, картинки сменяют друг друга, и так проходят секунды, минуты, дни, недели, года, века и эпохи. И она идёт и идёт по этой жизни, есть, что показать, есть, чем поделиться. И столько есть ещё нехоженых троп, по которым она пройдёт хоть босиком, лишь бы это помогло достижению цели. И столько ещё платьев можно надеть для разных сцен. Она как будто вечный двигатель, неиссякаемый источник энергии и движения этого мира. Но когда мы сидим рядом, в парке или на скамейке, обнявшись, я понимаю, что слегка переоцениваю её и мысленно ей говорю: «ты – человек, прекрасный, душевный, только уставший, тебе нужен покой». А её глаза всегда говорили больше, чем её рот. В них была правда, та правда, которую я интуитивно чувствовал или стремился почувствовать.

Она сказала мне как-то, что помогла мне ценой своей энергии, которой в итоге просто не осталось. И это правда. Но мне хочется думать, что она лишь открыла мне глаза на многие вещи, и я начал помогать себе сам. И возродился весной. Но нельзя отрицать, что я много отнял у неё, а ведь можно было не отнимать, а давать взамен столько же и дальше больше. Отчасти жалко, что благодаря ей я возродился, что у меня не получилось вернуть ей больше энергии, чем я позволил себе взять. Казалось бы, Джаконду нужно было украсть, но в итоге Джаконда сама затащила меня в свой портрет, и сама же от этого пострадала.
Она долгое время говорила мне: «всё, даже такая бессмысленная учёба, имеет смысл». Согласен, имеет, если она в центре внимания. Настолько всё в ней было иначе, чем в других, что я просто не замечал этих других. Я не слышал ничего вокруг, в том числе и речей преподавателей, даже собственного голоса, в том числе и внутреннего. Из неё будто вот-вот готов был вырваться изящный гордый лебедь, и он плыл бы по реке, краем глаза поглядывая на меня и ожидая, что я предприму. Этот лебедь никогда не подплыл бы первым, но он обязательно ответил бы взаимностью на какие-то интересные и даже виртуозные действия или поступки. Она была солнцем, моим солнцем. И даже когда в её душе шёл дождь, я радовался этому, ведь этот дождь обжигал и очищал, освобождал всё лучшее, смывал всё гнилое и плохое. И всё проходило. Я ощущал этот свет и эту энергию на расстоянии, даже находясь на другом конце города.

В ту пятницу я, как и в любой другой день, я ждал, когда побыстрее закончатся пары, чтобы провести хоть немного времени с ней. Даже тридцати секунд было достаточно, а потом лебедь летел на крыльях воли и любви по своим делам, и я ещё долго смотрел ему вслед. Иногда, глубоко в душе мне казалось, что она не уделяет мне достаточно внимания, что она слишком увлечена собой. Но это, конечно, было неправдой, ведь остальные девушки были абсолютно равнодушны, и ничего не спрашивали и почти мной не интересовались. А она спрашивала, и со временем я стал понимать, что знаки внимания, даже крошечные, нужно ценить, а не выдумывать того, чего нет. Один из самых ценных её уроков.

Я точно не помню, как проходили пары и что было на самом деле. Но я помню, что фильм как будто быстро перемотали, и вот мы уже в автобусе, на пути в Ынтымак. Здесь и начиналось кино – жизнь, из которой, по мнению Хичкока, просто вырезали скучные сцены. Наши отношения таковыми и были, в них не было бессмысленных тривиальных сцен, и за ними всегда интересно было наблюдать.

Как я уже говорил, в пятницу она выглядела обычно, гораздо проще. Косуха, не самая свежая, но приятная футболка, брюки цвета клубничного смузи, бело-чёрные спортивные кроссовки. Но даже такой образ ей шёл, брутальный, дерзкий и авантюрный. Правда, она его называла образом бомжа. В автобусе как всегда было много народу, но мы стояли у окна, особо никем не прижатые. Она устало смотрела в окно, а я смотрел на неё. В такие моменты она нравилась мне вдвойне, такая молчаливая. Обычно, если происходил какой-то кипиш, она не замолкала ни на секунду. Ещё и удивлялась, как я, такой спокойный, мог в неё втюриться. Затыкать её не хотелось, потому что, во-первых, всегда интересно слушать, вне зависимости от того, о чём она говорила, а во-вторых, никогда не хотелось получить ногой, которой она била, как каратистка со стажем.

В автобусе я как будто смотрел на неё не своими глазами, а сквозь камеру, словно снимал сцену фильма с ней в главной роли. Я изучал её лицо, её взгляд, её длинные брови, а в голове придумывал мысли, которые носились в этой светлой голове. Думаю, она могла бы быть очень хорошей актрисой и фильмы с ней всегда вызывали бы общественный интерес. Также я уверен, что она бы очень тщательно подбирала себе роли, стремилась бы находить героинь, в какой-то степени похожих на неё, чьи истории вдохновляют и пересекаются с её историей.
Иногда мне казалось, что она может потерять равновесие, поэтому я тихонько и незаметно поддерживал её пальцами. Я касался её плеч и волос, но осторожно, ведь в мусульманской стране даже такие незначительные вещи могли спровоцировать агрессию. И она сама была участницей таких инцидентов.
Наконец мы доезжали до нужной остановки, и нужно было пройти ещё немного вверх по улице. Обычно она ходила достаточно быстро, и за ней невозможно было угнаться. Но тут она предпочитала идти помедленнее, отдыхать, наслаждаться жизнью.

- Так, сбавь шаг, куда ты так летишь?! - говорила она мне, не замечавшему собственный быстрый ход. -  Я не успеваю за твоими длинными ногами.
- Ой, извини, мысли бегут быстрее ног, ахах, - говорил я, и она слегка била меня сумочкой.

Иногда я забывал, что ей тяжеловато, настолько увлекался чувствами, которые она пробуждала во мне. Но, как правило, быстро вспоминал, как тяжело ей давался подъём даже на второй этаж. Когда-то она губила своё здоровье и себя и не понимала многих важных вещей. Но спустя 19 лет, кажется, она забыла о сэлфхарме, уничижении и жалости, и поняла, что всё зависит только от нас и только мы определяем, как и что будет в нашей жизни. Отпечаток тех дней я вижу в её порой печальных глазах, даже представляю, как ей было плохо. И в такие минуты хочется нежно прижать её к себе и погладить по голове. Я сам когда-то баловался ножницами, но потом понял, что это не решает проблему и прекратил. Поэтому частично понимал её.

В Ынтымаке мы неожиданно быстро нашли скамейку с большим навесом с просветами. Обычно найти свободную скамейку для двоих в этом городе очень сложно. Всегда кем-то занята: то офисным клерком, то матерью с коляской, то громкими корешами, то ещё кем-нибудь. Иногда приходится подсаживаться от безысходности, озираясь, не смотрят ли на нас осуждающим взглядом. Но сейчас скамейка была пуста, и она была в самом начале парка, как бы на отшибе, и до других скамеек было далеко. Я всегда очень любил Ынтымак. Зелёный, со множеством дорожек и скамеек, редко заполненный. А как там распускались и расцветали розы – это надо было видеть своими глазами и вдыхать собственным носом.

Но и есть другая причина моей любви к Ынтымаку: он находился относительно недалеко от гор, которыми местные и она уже практически не любовались, потому что привыкли к ним. Но для меня, человека, всю жизнь прожившего среди зданий и лесов вдали от такой красоты, это было удивительно. Что они так близко, их можно потрогать и даже, если осмелеть, дёрнуть за вершину, как девочку за косичку. Когда я видел горы, у меня всегда было ощущение, что кто-то зовёт меня и что этот кто-то словно шепчет: «Именно там твой рай, то романтическое наслаждение, спокойствие, те идеалы, которых ты так ищешь с 16 лет». Несмотря на то что мне уже было не 16, но инфантилизм остался при мне, я не внимал этому странному и даже немного смешному зову. Потому что в тот момент мой рай, моё наслаждение, спокойствие и идеал были рядом со мной. Они слились в ней, и я чувствовал столько всего, когда она ложилась на моё плечо или мы сливались в поцелуе. В такие моменты я был и здесь, и там, но больше, конечно, здесь, ведь я хотел чувствовать, как бьётся её сердце и слышать её дыхание.

Дни, когда мы сидели на скамейке после пар, были похожи, но при этом в каждый из них происходило что-нибудь особенное, и произошедшее навсегда оставалось в памяти. Она лежала у меня на плече. Звуки машин, стройки, сирен и голоса затихали, всё становилось несущественным, время словно останавливалось, и жизнь бережно накрывала нас своим невидимым и надёжным куполом, как любящий парень укрывает свою девушку, уснувшую за вязанием или чтением книги. В такие моменты мы были отрезаны от реальности, мы частично растворялись друг в друге, помня о реальных делах, но не зацикливаясь на них.

- Всё хорошо, - спрашивал я её после долгого молчания. – Удобно? Нормально себя чувствуешь?
- Да, мне очень хорошо с тобой, - тихо говорила она, ещё сильнее прижимаясь ко мне. – Устала. Но мне так спокойно и комфортно сейчас. И знаешь: ты необычный поэт. Ибо ты не только умеешь писать стихи, но и с помощью каких-то неизвестных мне сил создаёшь такую волшебную, сказочную тишину. Мир – это гигантское радио со множеством станций, а ты – человек, который всегда вовремя делает тише или громче и переключает станции. И почти всегда там крутится нужная песня с нужными словами. Или ничего не крутится. Как-то так.
- Ничего себе, - говорил я, удивляясь иногда её сравнениям и метафорам. И мы вместе смеялись. – Мне такого ещё не говорили. Но я действительно стараюсь делать так, чтоб тебе было комфортно. Умение молчать часто важнее умения говорить. И поэтому я так часто молчу. Потому что наблюдаю. За тобой.
И я ещё нежнее гладил её тоненькую руку, она чуть сильнее сжимала мою ладонь. Честно, я никогда сразу не думал о сексе, о каких-то пошлостях. Эти мысли появлялись постепенно, но в первую очередь мне были важны романтические моменты, такие, как эти. Просто смотреть на человека, читать его, как книгу, слушать, как любимую песню, вдыхать, как любимый аромат. Во мне будто разом просыпались Пушкин, Генрих фон Офтердинген и Жан-Батист Гренуй.

Отдохнув, она снова ровно садилась и смотрела меня, уже сверлившего её взглядом.
- Что? – мягко спрашивала она.
- Ничего, - отвечал я. Я действительно любил смотреть на неё безо всякой причины, не чтобы что-то сказать, не чтобы побудить её спросить «что?». Я смотрел на неё влюблённым взглядом маньяка (как она сама меня называла), словно говорил: «Знаешь, видела бы ты со стороны, насколько ты красивая, мужественная и прекрасная. Всё написано у тебя на лице и в глазах. Я вовсе не думаю о том, чтобы трахнуть тебя. Я просто любуюсь тобой, как Мадонной рафаэлевой».

- Я ж говорю, маньяк, - говорила она, ища взглядом потолок, но было только небо, такое же ясное и глубокое, как мой взгляд. Деваться было некуда.
- Нет, - говорил я, приближаясь к ней губами. – Ну, может, лишь отчасти.
И мы целовались. Долго, нежно, страстно, гладя друг друга по щекам, касаясь шеи. Она была знатоком мужского тела и мужских ощущений, знала, когда сделать паузу, а когда с силой вонзиться в губы партнёра, когда нужно перейти к поглаживаниям и объятиям. Всё в её страстной и педантичной натуре в такие моменты было сбалансированно, и она так сильно возбуждала меня. В какой-то момент мы были сильно вспотевшие, наши щёки горели, сердца бились чуть ли не в унисон и так сильно, что, казалось, сейчас выпрыгнут из груди. Сколько же света, чувств было в ней, и как же стремительно этот свет проникал в мою душу и чувства отзывались, потому что я испытывал то же самое.

- Как же мне хочется, чтобы ты затащил меня в постель, - шептала она мне на ухо. – Меня так возбуждают твои руки, твоя рельефная грудь. Рядом с тобой я чувствую себя, как за каменной стеной, знаю, что я под надёжной защитой.

И я действительно готов был её защищать от всего, и если надо было б, я отдал бы жизнь за то, чтобы она дальше смогла продолжить жить и делать важные и добрые дела, помогать людям, воспитывать их, делать из них тех, кем они сами хотели бы быть, но не знают, как прийти к этому. Она очень важна для этого мира, она приносит в него добро, любовь, сострадание и пинки под зад, когда надо. Такие пинки, что аж земля колышется, удивительно, как я ещё после пинков не улетел прямиком в Саратов. Да эта дурында и сама этому удивлялась.

- И я бы хотел оказаться с тобой наедине, - отвечал я, гладя её по щекам и смотря в глаза, периодически целуя её. – Знаешь, я не могу словами описать, что я чувствую к тебе. Всякий раз, когда я вижу тебя, смотрю на тебя, на твоё тело, в твои глаза, на твою походку. Когда вижу, как ты что-то пишешь, красишь губы, пьёшь воду или кушаешь мой мармелад, я дрожу от радости. Во мне будто просыпается всё самое хорошее и сокровенное, что я спрятал так глубоко, боясь, что люди испортят это. Но с тобой я не боюсь этого. С тобой я будто распускаюсь подобно цветку, на ум приходят самые лучшие слова, я точно знаю, что я должен делать. Эх, моя дорогая, моя единственная и неповторимая, ранимая девушка, так неожиданно ставшая для меня всем. Такая красивая, такая нежная и хрупкая, милая и необыкновенная. Я никогда не думал, что ты можешь быть такой. Ты очень сильная и самодостаточная. В таком тоненьком теле столько жизненного опыта, жизненной силы. Ты – настоящий учитель, настоящий наставник, ты учишь даже тогда, когда не говоришь. Пароль, чтобы начать обучение – слово «молчание», но молчание не такое, как в смерти, когда от взаимодействия с любым предметом остаётся лишь тишина или глухой отзвук, а молчание, которое позволяет трудиться и достигать, слушая своё сердце, чувствуя, как свет и ток идут от головы до кончиков пальцев ног. Потому что ты рядом, ты наблюдаешь и знаешь, что будет. Особенная, непохожая ни на кого, настоящая. Ты сохранила в себе человека.

Я всегда растекался мыслью по древу рядом с ней. Столько всего хотелось ей сказать, столько донести, а ещё больше хотелось сделать для неё, чтобы слова не были пустым звуком и не расходились с действиями, что иногда бывало. Помню, один раз, в другом парке, она неожиданно заплакала и начала метаться по парку, в итоге ушла куда-то, чтобы побыть в одиночестве. Я тогда снова повёл себя инфантильно, расплакался, думая, что причина такого её состояния – это я. У меня были причины так думать, но потом она сказала, что люди редко становятся причиной её слёз. Потом мы, конечно, долго говорили, и я исправился, купил ей потом белые розы и сыграл вживую несколько песен, в том числе ей написанных. Она была в восторге.

Благодаря той ситуации она научила меня одной очень важной вещи: наше счастье не должно зависеть от счастья других людей. У нас есть собственное счастье, которое мы строим, заслуживаем, растим внутри себя и можем поделиться с другими, если хотим. Дорогие нам люди лишь дополняют нас, делают нашу жизнь ярче, но только мы сами способны делать себя по-настоящему счастливыми. Нужно уметь обедать и ужинать в одиночестве, нужно уметь вытаскивать себя их разных неприятных состояний, нужно справляться с собой самими, не выливая свои проблемы на других. Идти по парку в гордом одиночестве, не думать (а лишь помнить) о прошлом, ошибках, потерях, бэкграунде и сколько денег в кармане (ну у неё их нет, поэтому о чём здесь говорить). Нужно идти и говорить себе: «Я – счастливый человек, у меня есть руки, ноги, голова на плечах, мозг. Я могу добиться всего, чего захочу, и я уже молодец, что дошёл до этого момента. Другие, вне всяких сомнений, поддерживали меня, но я сам сделал очень много, я сам довёл себя до туда, где я нахожусь сейчас. Спасибо тебе, жизнь, спасибо, что даёшь возможность преодолевать трудности и наслаждаться теми дарами, которые ты даёшь мне каждый день и которые я порой не ценю по глупости и инфантильности своей, замыкаясь на собственных проблемах. Спасибо тебе, что я жив, здоров, и могу чувствовать на себе тепло солнца. Спасибо!».

С тех пор я исправил свою ошибку, стал взрослее. Я старался становиться лучше каждый день, для себя и неё, учиться быть человеком, реагировать на всё по-взрослому. Она очень ценила меня и мои старания, видела, что я действительно становлюсь немного лучше. Она верила в меня, уважала и слушала. Моя маленькая, сексуальная интеллигентка в чёрных очках и на каблучках. Когда была похожая ситуация, я просто накормил её мармеладом, и она растаяла. Видели бы вы её в этот момент. Как раздражение и злость сменялись благодарностью, и она говорила «спасибо», и я её обнимал и целовал в лобик и в щёчки. В тот раз я исправился на 4+, она порой ставила мне оценки, как в школе, это так забавляло и заводило меня (5 она никому не ставила по вредности, так как считала, что есть куда расти; но думаю, что в кабинете наедине я точно смог бы её уговорить). Ещё одной моей оценкой была 4; Именно вот такая, минус длинной с нос Буратино. Буратино был похож на меня, поэтому я только смеялся, радовался и безобразничал. А она бегала за мной с ремнём по уже известному нам 215 кабинету. Кстати, такую оценку могла поставить только она, это был эксклюзив. Обожаю целовать её в щёчки, она сразу становилась такая радостная и игривая. Дурында, что сказать, но такая хорошенькая.

Больше всего я боялся потерять её навсегда. Что мы перестанем выходить на связь, так как закопаемся в своих жизнях, что забудем друг о друге и о всём том хорошем и светлом, что было. Она, возможно, относилась к этому несколько проще, ведь ничто, считала она, не длится вечно. И она была права, и людей ещё много нам предстоит терять в жизни и справляться с этим. Жизнь из этого и состоит, и это нужно просто принять, и уметь наслаждаться ей даже так. Но мне бы очень хотелось, чтобы она всегда была рядом, чтобы ей можно было написать. Она – особенный человек для меня, и её влияние на меня... я не знал и не знаю ничего более мощного. Я не могу это объяснить, я не знаю, как это возможно, но я просто это чувствую.

Она планировала ехать в Москву на какое-то время, я в Германию, чтобы найти там новую профессию и зарабатывать достойные деньги, чего нельзя было делать здесь. И это причиняло мне боль, страх потери был настолько силён, что часто я лежал в постели и не мог даже встать и поесть. Настолько она была мне дорога, и мне казалось, что я от неё зависим, что, конечно, было не так.

- Я не справлюсь без тебя! – говорил я, утыкаясь в её плечо.
- Справишься! – твёрдо говорила она. ; Ты справишься, даже не думай о том, что можешь не справиться. Ты всё сможешь, даже без меня.
- Но с тобой всё выходит лучше, - отвечал я. – Гораздо лучше. Знаешь, я боюсь наговорить лишнего, иногда не знаю, кто тянет меня за язык (я сам себя, кто же ещё). Но скажу честно: ты стала для меня очень близким человеком за такой короткий срок, очень дорогим. Я восхищаюсь тобой и преклоняюсь перед тобой, как перед очень мудрой девушкой. Для меня ты –лучшая из всех, с кем я когда-либо встречался. Знаешь, ни ты, ни я не знаем, как повернётся жизнь, всё так непредсказуемо. Но я бы сделал всё, чтобы разделяющее нас расстояние исчезло. Сделал бы всё, чтобы просто увидеть тебя снова, улыбнуться, прослезиться, погладить тебя по щекам и по плечам, почувствовать, как бьётся твоё сердце. Чтобы ни были властны над нами ни время, ни жизнь, ни смерть. Я хотел бы идти к тебе, идти и идти, столько, сколько потребуется. И если получится, что на это уйдёт целая жизнь, то так тому и быть. Я устал терять, и тебя я не потеряю, чтобы ни случилось, слышишь? Для меня отношения с тобой очень дороги, и я готов пожертвовать правдой, амбициями и всем, лишь бы мы хорошо относились друг к другу. Хороших людей, людей, которым можно доверять и к которым тянешься, их не так много. Ты одна из них. Но тебя ни с кем невозможно спутать. Правда, пути к тебе я готов посвятить целую жизнь.

И я ругал себя за сказанное, поскольку не мог подкрепить его действиями, хотя очень бы хотел. Просто Бог пока не мог предоставить такую возможность или не считал нужным. И она плакала. Она поняла, думаю, что не стоит бояться показывать при мне свою слабость. Она была такой ранимой, трогательной, и в такие моменты я ещё больше любил её. Она не прятала свои чувства, она верила, что я достаточно сильный человек и что можно при мне побыть такой. Это ведь так важно для девушки, особенно для такой сильной, как она: забыть о своей силе и стойкости и стать мягкой и слабой. А ведь девушки такие и есть, они – сладкий сок жизни, они прекрасны, и их хочется и нужно оберегать, и защищать. Но такой, как она, нет и не будет никогда. И никто не сможет заменить её, ей удалось поразить меня в самое сердце. А мне удалось околдовать её, дурынду.

- Чего я плачу? – говорила она. – Ну вот так вот. Что, тебе что-ли только можно? Довыёживаешься!
- Ну всё, всё, - обнимал я её. – Конечно, поплачь, солнышко. Ты такая красивая у меня. Прости, если вдруг тебя задел чем-то.

- Всё хорошо, - отвечала она. – Ты тоже мне очень дорог, ты нравишься мне, и очень сильно. Не знаю, как до этого дошло, но это правда. Ты очень хороший парень. Лишь одно огорчает меня: то, о чём и твоя мама тебя говорила. Твоё отсутствие веры в себя. Меня оно, по крайней мере, не злит, но мне просто жаль... Правда, очень жаль, что ты не видишь в себе то, что видят другие, ты не видишь того, на что ты способен. Ты очень умный и талантливый, и ты это всё держишь в себе, весь свой потенциал... Я просто хочу, чтобы ты заглянул хоть на минуточку внутрь себя и понял, что ты способен на гораздо большее чем думаешь, и наконец обрёл веру в себя. Потому что я верю в тебя, поверь и ты наконец. Ведь нет таких, как ты: с таким же голосом, руками, с такими же глазами. Ты у себя такой один и ты настолько удивительный. Ты играешь на гитаре, ты сочиняешь стихотворения, ты смог растрогать меня, такую достаточно твёрдую и отчасти холодную, погасшую девушку. Ты взял мой стержень, как трубочку из нитро, и уехал с ней в закат, ахахах. Ты сделал меня звездой, а потом луной. Я столько раз спрашивала у Бога, когда думала о тебе: ну вот почему он такой замечательный? Почему он такой добрый, нежный, заботливый, внимательный, даже слишком? Да, он инфантилен где-то, такой ребеночек у меня на коленках, но он столько всего хорошего делает для меня и беспокоится обо мне. А когда он обнимает меня, гладит по щекам, я ничего не могу с собой поделать. Не думай никогда о плохом, слушай своё сердце, увидь наконец, кем ты стал, и не сомневайся в себе. Ведь я никогда не сомневалась в тебе. Ты можешь абсолютно всё, и если кто-то тебе скажет обратное, не верь, это не так! Ты творишь магию, ты творишь жизнь. Не понимаю, где и как тебя такого вырастили.

- Спасибо, что ты есть, Господи, - говорил я перед тем, как мы снова обнимались и сливались в поцелуе. – Я тоже не понимаю, где тебя такую вырастили и как ты сделала со мной это. Как ты заставила меня полюбить меня и открыла мне глаза.
- Да ничего я не делала! – смеялась она, и мы нежно щекотали друг друга.
И такому хорошему дню всё не было конца. И был почти пустым Ынтымак, и были величественны горы, и все звуки оставались вдалеке. И мы были молоды, красивы, полны сил и чувств. И за такие моменты стоит ценить жизнь и говорить Богу спасибо за такую девушку.