Сборник Мои Стихо - Творения Глава 2 Юность

Сборник Мои Стихо-Творения Глава 2 ЮНОСТЬ

ШАТУРА
1953 год

Отец вернулся из Иркутска с гражданской женой Лидией Черных и её дочкой - Ольгой.
Жить и работать - они уехали в Шатуру. Бабуся, Борис и Я уехали в Шатуру вместе с отцом.
Моя сестрёнка Милочка и мама остались бедствовать в бараке совхоза Вельяминово...

Квартиру в Шатуре, естественно, сразу нам не предоставили. Мы, то есть, отец, снял частный дом в деревне – «Петровское», в трёх километрах от Шатуры. Деревня была богатая, красивая. Широкая дорога, по бокам которой стояли бревенчатые дома с палисадниками. За ними тянулись сады и огороды. Был деревенский клуб, где каждый вечер «крутили» кино.

 Школа находилась на крайней улице Шатуры, как раз со стороны дороги, которая вела в нашу деревню. Я помню, что после деревни дорога поворачивала влево, и шла сначала лугом, а потом перебегала через деревянный мосток, под которым бежала небольшая речка. Почему- то этот мостик запал мне в душу.
Каждый день, проходя через этот мостик, если шла одна, то останавливалась. И какие-то дикие фантазии роились в моей голове. Однажды я даже набросала на листочке что-то вроде философских раздумий…

 И опять можно только удивляться, как  недавно этот листочек подвернулся мне в руки… Может быть, это был ещё один листочек из очередного дневничка, которые я иногда начинала писать, и почти сразу же бросала эту затею. Иначе как же объяснить, что на одном листочке усоседились – моё любимое стихотворение Есенина и какой-то дикий набросок, да ещё и с названием – «СУДЬБА»? Вот этот листочек…

Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за пол тумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?

Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое «поцелуй»?

И еще спросил я у менялы,
В сердце робость глубже затая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она «моя»?

И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.

Поцелуй названья не имеет.
Поцелуй не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.

От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
«Ты моя» сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.

 И,  как бы в противовес  этому стихотворению – следующая запись…

                Судьба.      1953 г.
                «Дорога из Петровской деревни в город»

Чёрная от шлака дорога тянется тёмной лентой далеко вперёд. Телеграфные столбы  длинной вереницей устремлены по бокам дороги также вперёд, как бы пытаясь обогнать  её. Перекладины на них делают  их похожими на виселицы.
А за ними - тёмные стволы елей. Их тяжёлые лапы тянутся к дороге, чуть покачиваясь, опускаются, шурша иглами от бессильной злобы и потом опять тянуться, и над всем этим нависла ярким зловещим огненным полукругом радуга.

 Радуга – хорошее предзнаменование, а что мне предвещает она, когда на душе моей одна чернота и нет ни малейшего просвета.

Вот перила маленького моста. Если здесь, сейчас - перейти  его, тогда - и столбы, и дорожный шлак, и радуга –  всё будет позади.

Но я кого-то вижу по ту сторону мостика. Это - старик. Седой, как лунь, согнутый бременем прожитых лет, с глубокими морщинами – это сама старость.

Я уже стою одной ногой на первой доске моста, как вдруг передо мной пронёсся  - чёрный, как  сама ложь, с распростёртыми крыльями  - ворон. Он припал  к земле, взвился вверх и 3 раза прокаркал громко над моей головой.

И также неожиданно, надо мной, выше ворона, выше радуги, в той бесконечной вышине - грянул гром. Всё это было сегодня.

Если верить старым людям, чтобы избежать несчастья, нужно 3 раза плюнуть  через левое плечо, и 3 раза перевернуться вокруг себя.

Я так и  сделала. Но разве убежишь от своей судьбы, от своего будущего, от себя самой? И я пошла – вперёд.
--------------------------------------

Не понимаю сейчас - какая чернота на душе может быть в 18 лет? А у меня тем более, я по жизни порхала, как беззаботная птичка, не задумываясь о последствиях.

Тем не менее, мне на всю жизнь запомнился  этот мостик.  Да и не только он: - деревня «Петровское», Шатура, школа, где я, наконец, окончила 10-ый класс, клуб им. Нариманова, Советская улица, где мы получили квартиру; и многое другое, связанное с теми местами, и с теми годами. Всё это было, наверное, одним из самых счастливых периодов в моей, ещё такой не долгой, и уже такой насыщенной событиями, жизни.

ШКОЛА

В школе было несколько 10-ых классов. Я попала в 10-ый – «Б» класс. Учёбу в техникуме мне зачли за 9-ый класс. За партой я сидела с Лидой Стекольщиковой, а сзади сидели «петровские» девочки – Анечка Кириллина и Нина Петухова. Класс был дружный, а главное, очень весёлый.

В деревне любое время года было прекрасно, если не считать, что зимой нужно было топить печку каждый день.
Но зима всё-таки прекрасное время года…

  Петровское.
  С натуры.

             ЗИМА.

Русское село. Уже смеркает.
Вот уж звёздочка зажглась одна.
К ночи на дворе мороз крепчает.
Шутки шутит русская зима.

Сосны в синем кружевном уборе
Притаились по бокам дорог.
Ветер, окунувшись в снежном море,
Вихрем взмыл, обсыпал всё, что смог.

На столбах – не провода – гирлянды
Инея пушистого висят.
А у нашей маленькой веранды –
«Гималаи» снежные лежат.

Занимаясь в драмкружке, уж не знаю сейчас  -  почему мне взбрело в голову написать письмо известной актрисе – Алле Константиновне Тарасовой.

А было мне тогда 19 лет. Была ли я наивной дурочкой, или наглой нахалкой, когда решилась написать это письмо, не знаю, вернее, не помню. Да и отослала ли я его? По крайней мере, кроме черновика этого письма, у меня ничего не сохранилось. Ответа от Аллы Константиновны, естественно, я не получала.


                МНОГОУВАЖАЕМАЯ,   МИЛАЯ   АЛЛА   КОНСТАНТИНОВНА!

 Я сейчас учусь в 10-ом классе Шатурской школы № 1.
 Я очень люблю литературу, но ещё больше я люблю художественное чтение. Я всё время в школе принимаю активное участие в вечерах, концертах, художественной самодеятельности.

В деревне «Петровской», где я живу, я веду кружок художественной самодеятельности. Недавно я выступала на районном смотре сельской художественной самодеятельности, и прошла на областной смотр. Я читала два стихотворения: - «Индия плачет» - индийского поэта  Валлатхол, и «Родина» Симонова.

Моя мечта – окончить 10-ый класс, и поступить в одно из театральных училищ города Москвы. Но, прежде, чем вступить на этот трудный и ответственный путь, я хочу узнать, правильно ли я рассчитала силы, смогу ли я быть артисткой? Хватит ли у меня данных для этого? Но мне не с кем посоветоваться, поэтому я решила написать Вам. Вам, потому что Вы самая моя любимая артистка. Ещё ни один, даже самый тяжелый кинофильм не заставил плакать меня. Но, когда я посмотрела  «Без вины виноватые» - с Вашим участием, я рыдала, как ребёнок.
Мне кажется, что для любой начинающей артистки Ваша игра служит идеальным примером. Передавать так бесподобно чувства горя и радости, передать на сцене - жизнь и могучую любовь к ней, передать чисто, просто и с таким величайшим искусством, можете только Вы.

Алла Константиновна! Вы меня извините за то беспокойство, которое я причинила Вам своим письмом. Но ведь сейчас решается моя судьба, моя вся будущая жизнь. Я прошу Вас, дорогая Алла Константиновна, дать мне какой-нибудь совет.
Как работать сейчас над собой? Приехав в Москву, у кого я могу проконсультироваться? Кто мне сможет помочь правильно подойти к той большой цели, которую я поставила перед собой? Конечно, я не смею утруждать Вас в этом, но, может быть, Вы направите меня по своему усмотрению к человеку, который поможет мне?

 Милая Алла Константиновна! Я очень прошу Вас ответить на моё письмо.
Скоро наступает международный женский день. Я поздравляю Вас с этим днём. Желаю Вам здоровья, счастья, многих лет жизни, и большой плодотворной работы на благо нашей Родины и советского народа.
Примите, пожалуйста, от меня в подарок маленькое стихотворение, посвящённое Вам.

    Посвящаю Великой артистке
    И замечательной Советской женщине               

    АЛЛЕ   КОНСТАНТИНОВНЕ   ТАРАСОВОЙ

   - от участницы смотра художественной

    самодеятельности – Иры Степановой.
 
               
              МОЯ   МЕЧТА

   Наши годы незаметно мчатся…
   Не забыть нам пройденных дорог.
   В юности у нас мечты родятся.
   В жизни претворил их кто как смог.

   Кем же быть? Врачом иль трактористкой?
   Разве все профессии сочтёшь?
   Я мечтаю быть, как  ВЫ, артисткой,
   Чувствовать, что ты не зря живёшь…

   Я мечтаю так творить на сцене,
   Как играете сегодня Вы –
   На великой жизненной арене –
   Для народа, Родины, Москвы.

   Если Вы на сцене загрустили –
   К сердцу подбирается тоска.
   Если сцену смехом оживили –
   Счастьем переполнены сердца.

   Вы творите сильно и прекрасно,
   Слушать Вас, смотреть на Вас –
   Всегда лишний раз понять, что не напрасно
   Вас судьба для сцены создана.

А в это время, когда я упивалась жизнью в семье, с бабусей, Борькой и отцом, Милочка с мамой продолжали тянуть лямку нищенской и голодной жизни. Вспоминая те года, Милочка рассказывает… Ходила лютой зимой она в старых резиновых сапожках. Прибежит в школу, или из неё домой, скинет сапожки, а ног не чувствует. Они, как ледышки. Может быть, застудившись в то время,  она по этой причине и не смогла потом иметь детей?

Милочка голодала практически всё время. Была одна семья – Ивановых. Дядя Ваня работал на пасеке. Тётя Поля – в совхозе. Они держали свою корову. Так вот, эта тётя Поля иногда подкармливала Милочку. Мила придёт, встанет под её дверь и стоит часами, ждёт, когда тётя Поля выйдет. Та откроет дверь, увидит Милочку, которая стоит под дверью, молча, потупив глаза, вздохнёт и уйдёт. Через пару минут выйдет, также молча сунет Милочке кружечку молока. А сверху лежит – тоненький кусочек хлеба, помазанный мёдом. Каждый день вот так выстаивать было стыдно, но так хотелось кушать…

А я наслаждалась жизнью, ходила на балы, гуляла с девочками и мальчиками по Шатуре, жила  в семье…
Мне хотелось влюбиться. Я даже стишки написала на эту тему.
               
       Шатура. Осень.
      
         10-й  класс               
               
       ПРИЗЫВ   ЛЮБВИ.

 Где же ты, родной мой, отзовися,
 Я сижу, мечтаю о тебе…
 А в ответ лишь желтенькие листья
 Тихо шелестели в полутьме.


 За окошком осень, дождь, ненастье…
 Как хочется кого-нибудь любить,
 Найти в любви ненайденное счастье,
 А о тоске и горе позабыть.

 Я сейчас хочу, хочу до боли,
 Чтоб со мною рядом был бы он,
 Чтоб обнял меня своей рукою,
 Он, который был в меня влюблён.

 Сколько их, которые любили,
 Не получив ответа на любовь…
 Вы меня, наверное, забыли,
 И, встретив, чувства не вернёте вновь…

 Я хочу любить, любить до страсти,
 Так, чтобы от ласк стонала грудь,
 В жгучем поцелуе – видеть счастье,
 Чтоб, шептать друг другу – «Не забудь!».

 Где же ты, родной мой, отзовися!
 Я сижу по прежнему одна.
 Смолкнул дождь. Умолкли даже листья.
 И в ответ – одна лишь тишина…

 Или вот ещё одно стихотворение на ту же тему.


     Шатура. Каникулы.

        10-ый класс.

            ГРУСТЬ.

 Вернулись из клуба шумной гурьбой,
 Смех и веселье, подруги, друзья…
 Только грустно идти мне со всеми одной
 И  о другом так тоскует душа.

 проходят счастливые пары
 улыбкой и песней, куда - то вперёд.
 Вот на крыльце тихо плачет гитара…
 Как будто кого-то настойчиво ждёт.

 И я тоже жду, а он и не знает,
 Что мысль и душа одним им лишь полны,
 Что где-то,  по ком-то девчонка страдает...
 Ведь все мы для этого рождены.

 Подумаешь,  дурочка,  - полюбила.
 Вспомнишь, поплачешь разочек – другой,
 А губы тихонечко шепчут – «Милый!
 Приди, посиди хоть немного со мной».

 Или пойдём, погуляем в аллее,
 Где старые липы листвой шелестят,
 Где под луной след тропинки желтеет,
 И где в этот час даже птицы молчат.

 Вернулись из клуба шумной гурьбой,
 Смех и веселье, подруги. Друзья.
 Только грустно идти мне со всеми – одной,
 И, о другом так тоскует душа.



В общем, то, к чему я шла по жизни столько лет  - два шага вперёд, шаг назад, свершилось. Я получила аттестат зрелости.

Выпускной вечер по нынешним понятиям был скромным. На нём - в физкультурном зале школы, на первом этаже, присутствовали только выпускники – несколько, теперь уже бывших десятых классов. Сначала было в актовом зале общее собрание. Выступали учителя, и отличники. Нам вручались аттестаты. К сожалению, фотографий общих тогда почему-то не сделали. А потом мы спустились в физкультурный зал на танцы. Оркестра не было. Заводили радиолу. Все стеснялись присутствия учителей и, рассевшись по периметру зала на низеньких скамейках, стоявших вдоль стен, притихли, тихонечко перешептываясь. Они вскоре ушли, и потом приходили - по одному, сменяя друг друга. На втором этаже работал буфет. Вина, конечно, не было, не было и шампанского. Продавали лимонад и бутерброды. Но ребята всё - же запаслись каким-то вином (водку почему то в основном не пили тогда), и вскоре стали посмелее. Шатурские воображалы из параллельного класса были в модных платьях, все в туфельках на высоких каблучках, как всегда очень заносчивые. Танцевали они в основном с ребятами из своего класса. Ребята тоже все были нарядно одеты – в белых рубашечках, строгих костюмах.

Я не знала в чём идти на выпускной вечер. Семья-то большая. И хотя работали двое – отец и Лидия Павловна, всё-таки, ещё нахлебниками были: бабуся, я, Борька и Ольга, дочка Лидии Павловны. Бабуся с папой пошептались, и я получила от них подарок – белые танкеточки. А Лидия Павловна купила два отреза штапеля – один себе, другой – мне. Штапель был белого цвета, с яркой каймой по бокам. Это тогда было очень модно. Бабуся сшила мне из этого штапеля белое платье, внизу обрамлённое каймой. И ещё из каймы были сделаны рукава – крылышки,  с разрезами от плеч. Не было у меня только чулок. И тогда, я выпросила у Л.П. (не сама, а через бабусю) на прокат – капроновые чулки с чёрной пяткой. Это был писк моды, и, в общем-то, в школу в таких чулках ходить запрещалось, почему-то считалось не приличным. Но мне замечания на вечере никто не сделал. Мы, ведь были уже самостоятельными «птицами, выпущенными в свободный полёт».

 В общем, я чувствовала себя не вполне удобно во всех своих обновках. Ведь, я не привыкла к нормальной, нарядной одежде, да, в общем-то, никогда и «не болела» этой темой. Но, потом, освоилась и я. На зло «воображалам», во время «Белого танца», я пригласила Игоря Борисова на танец. Он – высокий, видный… Девчонки зашептались, и потом Игоря уже не отпускали от своей компании. А мои подружки, тоже расходились, стали танцевать с ребятами из нашей компании, или друг с дружкой. В общем, со школой мы распрощались, а также и со многими соучениками и учителями.

 Кстати у меня остался стишок, посвящённый Игорю Борисову.

        Шатура. Школа. 1954 год.

              10 класс.

                ВЕСНА.

  Г рачи прилетели, в разгаре весна,
  А леют подснежников лепестки.
  Р умяное солнце зажгло облака,
  И ярче горят от росинок листы.
  К ак воздух звенит! Уже вишни цветут.
  И слышно, как песня летит над водой.
  Р адость, любовь в этой песне живут
  А любовь ранит сердце любому весной.

Получив аттестат зрелости, нужно было думать – куда поступать учиться дальше.   
 Конечно, - в институт. Но в какой?

Надо было готовиться к вступительным экзаменам.
 Но впереди было ещё – всё лето. А что делают летом молодежь? Гуляет…
 А я что ли - не молодёжь? ...

Поступать решила в пединститут в городе Орехово-Зуево.
На вступительных экзаменах не добрала один бал.
Случай меня привёл в этом городе в торфяной техникум,
в котором был недобор на отделение - ПГС - промышленное и гражданское строительство...

В общежитии мест не было. Я с одной девочкой - Валей Буяновой  снимали комнатку, а в общежитие переехали только на следующий год, когдв там освободились места...

В отличие от учёбы в кожевенно-обувном техникуме, в торфяном - протекало всё нормально, размеренно. Но энергия из меня била ключом. Поэтому я всё время чем-нибудь занималась: художественной самодеятельностью, какими-то общественными поручениями, водила дружбу со всеми комсомольскими вожаками техникума, и даже райкома комсомола (хотя числилась не членом…). И, наконец, когда в техникум пришел представитель милиции и призвал записываться в ряды дружинников, я одна из первых записалась и туда.

Пришли мы в милицию, в составе нескольких человек. Прикрепили нас к сотруднику – Сергею, кажется, Петровичу, молодому, красивому, статному. Он отвечал за работу с молодёжью, в том числе и с дружинниками.

Для начала он провёл с нами несколько бесед. Все его беседы сводились к рассказам разных случаев из его практики. Мы слушали, развесив уши и рты. Затем, все девчонки в него влюбились, но в этом плане он не обращал ни на кого внимания. Кажется, он был женат…

На память о моей «работе» с дружинниками, я написала стихотворение, посвятив его Сергею Петровичу.

                1955 г.
                Орехово – Зуево.
                Торфяной техникум. П Г С

 Посвящается моему наставнику в милиции,      
 Руководителю студенческой народной дружиной               
       СЕРГЕЮ   ПЕТРОВИЧУ.
               
         НА   ЧУЖОМ   ПУТИ

   Утром, осенним, хмурым
   Тёмным казался перрон.
   Молча мы шли, понуро,
   Отыскивая вагон.

Вот он, второй от края,
С тенью огромных колёс.
Сколько вагон тот знает
Радостных встреч или слёз.

   Горло сжимают слёзы,
   Глядят на тебя глаза.
   Рушатся разом грёзы –
   Ты провожаешь меня.

Что ж ты молчишь, мой милый?
Не скажешь мне – «Жди меня!».
Что ж ты такой унылый?
Нет в милых глазах огня.?

   Вспомни первую встречу,
   Пожатие крепких рук…
   Всем сердцем тебе отвечу
   На каждое слово, друг.

Грустно погон сверкает
На стройном твоём плече,
Что ж ты молчишь, не знаю.
Сказал бы, хоть слово, мне.

   Третий звонок раздался,
   Зовёт проводник в вагон.
   Город вдали остался,
   На тёмном перроне – он.

Так, не сказав ни слова,
Расстались мы навсегда.
В нашей жизни суровой
Нас разлучила судьба.

   Сердце, не надо плакать,
   Ты писем его не жди.
   А за окошком слякоть,
   Льют проливные дожди.

Там у него другая –
Зовётся она – жена.
Знаю я, уезжаю,
Счастлива будет она.

   С их я ушла дороги,
   Не всё ли равно – куда?
   Лучше пожертвовать многим,
   Чем с краденым жить всегда…

Словно подбитая птица,
Сердце в груди, не стучи.
А поезд всё дальше мчится,
И что меня ждёт впереди?


А ВПЕРЕДИ БЫЛО ТАКОЕ,
ЧТО НЕ ЗНАЮ - КАК РАССКАЗАТЬ...
ДУМАЛА ЧЕМ? - НЕ ГОЛОВОЮ...
ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ КАК И СКАЗАТЬ,,,

ТЕХНИКУМ КОНЧИЛА... РАСПРЕДЕЛЕНЬЕ...
ВСЕ ПОЛУЧИЛИ  В СИБИРЬ НАПРАВЛЕНЬЯ...
А МНЕ ЗАХОТЕЛОСЬ  ПРИКЛЮЧЕНИЙ ОПЯТЬ!
ИНТЕРЕСНО В АРМЕНИИ ПОБЫВАТЬ!!!

МЕЧТАЛА - ЮГ, ТЕПЛО, СПЛОШНАЯ ЭКЗОТИКА,
ТАНЦВЕРАНДА, МАГНОЛИИ, ТАНГО, ЭРОТИКА!
НЕ ОПРАВДАЛИСЬ МЕЧТЫ... ЗИМА И ОБМАН...
ЕХАЛА В ЕРЕВАН, ПРИЕХАЛА - В КАДЖАРАН...

ГОРЫ - ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ ВЫСОТА
НЕ ПЛЯЖНЫЙ ПЕСОК, А ВЕЧНАЯ МЕРЗЛОТА...
ПОСЛАЛИ РАБОТАТЬ НА ПОЛИГОН,
ГДЕ РАБОТАЛИ НАРУШИВШИЕ ЗАКОН...

ПРИВОЗИЛИ ИЗ ЛАГЕРЯ ЗАКЛЮЧЁННЫХ
А Я - МАСТЕР У ТЕХ ОБРЕЧЁННЫХ
НА СРОК - ДО ПЯТНАДЦАТИ ЛЕТ...
ДЛЯ НИХ Я БЫЛА - АВТОРИТЕТ...

МЕНЯ СУДЬБА  ВСЕ ЭТИ ДНИ - СПАСАЛА -
Я   ЗЕКАМ  НАРЯДЫ  ЗА  ТРУД  ЗАКРЫВАЛА...
ЕСЛИ 120 ПРОЦЕНТОВ В НАРЯД НАЧИСЛЯЮТ
ИМ ДВА ДНЯ ЗА ДЕНЬ ИХ ЗАЧИСЛЯЮТ...

МНЕ ОПАСНОСТЬ ГРОЗИЛА НЕ ОТ ПРОЦЕНТОВОК,
КОГДА РАБОТАЛИ  ПОД  ДУЛОМ  ВИНТОВОК...
ТАМ, НА ТАК НАЗЫВАЕМОЙ - "ВОЛЕ"
БЫЛИ ОПАСНОСТИ НАМНОГО БОЛЕ.

ПОКЛОННИКИ  МЕСТНЫЕ  - ОКРУЖАЛИ
ПРЕСЛЕДОВАЛИ И ПОВСЮДУ ЖДАЛИ...
А  ОДНАЖДЫ И НАЧАЛЬНИК СТРОЙКИ
ЗАГОВОРИЛ ОБ ОБЩЕЙ КОЙКЕ...

ВОБЩЕМ, ИЗ КАДЖАРАНА Я  СБЕЖАЛА
НЕ УВИДЕВ ТОГО, О ЧЁМ МЕЧТАЛА...
"БЕЖАЛА  - ЛИШЬ  ПЯТКАМИ СВЕРКАЛА"...
НО ВСЁ-ТАКИ В АРМЕНИИ Я - "ПОБЫВАЛА"...
------------------------------------------

ОПЯТЬ В ШАТУРЕ
1958 год

Вернувшись в Шатуру, устроилась на работу - не пыльную, мастером по ремонту строений ТЭЦ-22...

Как и много раз раньше, мне скоро начала надоедать работа. Хотелось опять куда-то ехать, чего-то искать в жизни нового.
Может быть, эти качества характера через гены достались мне от отца?
Именно тогда я первый раз влюбилась в Бориса Белобородова. Он работал с бригадой командировочных из Москвы скульпторов, котрые вели  ремонтные работы во  двореце пионеров.
Когда они окончили работу и вернулись в Москву, наши встречи с Борисом стали случаться реже...

Ездить в Москву, на свидания к Борису, было всё же несподручно, да и дороговато. И, как всегда, помог случай. Ещё в прошлом году, когда я рассылала во многие места письма с запросами о вакансиях и возможной прописке, посылала  письмо и на строительство ТЭЦ – 22.

Получила ответ, в котором говорилось, что в настоящее время вакансий нет, но при утверждении штатного расписания на новый год, возможно… А пока – «Ждите письма».

И вот, неожиданно я получаю открытку. В ней говорится, что имеется вакансия инженера по подготовке кадров, и можно приехать на переговоры.

Естествено, я немедленно отправилась на ТЭЦ – 22.

Строительство велось уже не первый год. Слева от основной дороги, которая вела от Люберец до посёлка «Дзержинский» - уже был построен строительный посёлок «ТЭЦ – 22». А справа, чуть поодаль от дороги строилась сама ТЭЦ.

В то время строительство представляло собой огромные котлованы, кучи строительного материала и мусора. И в глубине этого грандиозного строительства стоял двухэтажный каменный домик – контора.

Я сразу же попала на приём к главному инженеру. После собеседования, он прошел со мной к директору строительства,   который коротко выслушав мнение главного инженера, поставил на моём заявлении резолюцию – «В О.К. – оформить». Вот и всё. Я получила работу и лимитную прописку в общежитии. Как в сказке. А что такое – лимит на прописку, наверное, знают только наши современники. Это была путёвка в запретное.

А для меня это был пропуск для проживания и работы в ближнем Подмосковье, и рядом – Москва. Я могла поехать в столицу в любое время автобусом до метро, и вернуться назад в тот же день или вечер.

Не помню из-за чего, но мы с Борисом всё-таки поссорились и расстались навсегда...

В тамбуре электрички плачет девчонка,
Обнимая букет роз, мокрый от слёз...
А на перонне остался мальчонка -
Поезд ушел и любовь увёз...

Кто виноват в этом разрыве?
Может быть - оба? Видно - СУДЬБА!
Рушилось счастье - в ссоре, в надрыве
Сказанных слов - ПРОЩАЙ НАВСЕГДА !!!

------------------------------------------

 ЛИТОБЪЕДИНЕНИЕ

                1958 год.

В Дзержинском посёлке был, как и полагается – клуб. Я узнала, что в нём работают разные кружки, в том числе и кружок литобъединения. Я, естественно, не зная  - куда себя девать в свободное время, записалась сразу в два кружка – драмкружок и кружок литобъединения. Слово-то какое. Оно наверное предполагало объединение людей на основе литературных интересов.

Раз в неделю из Москвы приезжала в клуб Алиса Акимовна (теперь фамилию уже не помню), - член союза писателей. Видимо и она была писательницей. К сожалению с её произведениями мне познакомиться не удалось. Это была умная, обаятельная, сразу же располагающая к себе при первом же знакомстве, маленькая, и немного сутулившаяся женщина. Именно такой она осталась в моей памяти.

В кружке я познакомилась со многими поселковыми графоманами. Помню среди них был Володя Макаров. Много позже, он из посёлка перешел на работу в Москву,  – заведующим музея В. Мояковского.

На занятия кружка все участники собирались в одной из комнат на втором этаже клуба. Встречи проходили всегда интересно. Сначала Алиса Акимовна проводила с нами занятие по теории. Именно там я узнала и запомнила, что каждое произведение должно состоять из трёх частей. Сначала – завязка – начало интриги, в середине интрига постепенно развивается, доходя до накала, - эпогея. И, наконец, – развязка, желательно с моралью…

А я  - то думала, что, например – повесть, это от слова – повествовать. (Правильно, конечно, – наоборот). А повествовать, -  по - моему означает – рассказать о чём – то. Это, как фотография – раз, и осталась на память картинка увиденного.

Или можно сравнить с песней казаха, который едет на лошади, и – что видит, о том и поёт…

А оказывается, нужно перед тем, как писать о чём-то, - построить схему будущего произведения, и  т. д.  и  т. п.
А то, о чём я говорила, скорее всего, подпадает под определение – очерк.

Но самым интересным на занятиях кружка была вторая часть. Кто-то из кружковцев вслух читал своё очередное произведение. А мы – все остальные выступали в роли критиков. Я тоже однажды попробовала вынести на суд свой рассказ, который специально написала к очередному занятию.

Алиса Акимовна несколько раз организовывала приглашение известных поэтов и писателей с выступлениями в нашем клубе. Вечера проходили интересно, особенно мы – кружковцы радовались таким мероприятиям и организационно помогали, чем могли.

               
                СОРВАННЫЙ  ВЕЧЕР


Но вот произошел случай, который нас всех возмутил и обидел. Мы обратились в Государственный институт имени Горького с просьбой…

 Но я не буду пересказывать своими словами то, что написано в письме, которое я здесь привожу.


                В  редакцию – «КОМСОМОЛЬСКАЯ  ПРАВДА»

Просим поместить в газете наше письмо. Случай, о котором мы пишем, глубоко возмутил всех жителей посёлка имени Дзержинского.

В Подмосковье, на берегу  Москва-реки, в Ухтомском районе раскинулся зелёный посёлок им. Дзержинского. Хорошие, дружные люди живут в этом посёлке, и мечты у них красивые.

Каждый вечер по улицам Дзержинки весёлыми стайками спешит молодёжь к клубу, и не спеша, степенно, направляются туда же взрослые. А сегодня в клубе особенно людно. У дверей клуба –  большая яркая афиша:


22 октября, в 7 ч. 30 м. вечера, в клубе пос. Дзержинского состоится

                Л И Т Е Р А Т У Р Н Ы Й      В Е Ч Е Р

                посвящённый 40-ой годовщине комсомола.

У нас в гостях – студенты - поэты, комсомольцы Государственного института им. Горького и поэты   Д О С Т А Л Ь     и     К В И Л И В И Д З Е.



В ярко освещённом зале собравшиеся нетерпеливо ожидали начала. В комнате литкружка тоже волнуются: сегодня молодые писатели и поэты – жители пос. Дзержинского должны выступить со сцены со своими произведениями, наравне с литераторами столицы, встречать которых поехала зав. библиотекой – Татьяна Николаевна Беляева.

Но где же гости?

Время – 7 ч. 40 м. В зале раздаются первые аплодисменты. И вдруг – телефонный звонок: - вечер отменяется…

Как?!  Что случилось?  Почему?

Часом позже приезжает расстроенная Татьяна Николаевна, и рассказывает историю, достойную острого фельетона.

В 6 ч. Вечера Т. Н. вошла в бюро пропаганды, где назначен был сбор студентов литературного института. Должны были ехать – 7 человек и 7 человек должны были быть готовы к поездке на случай замены.

В бюро пропаганды уже ждали – студент ПАРФЁНОВ с 4-х дня (ему далеко ехать домой) и поэт ДОСТАЛЬ. Больше никого не было.

Немного позже в широко распахнувшуюся дверь вбежал человечек, маленького роста, в макинтошике и растоптанных ботинках.

- Здравствуйте, - Анциферов! К сожалению, ехать не могу. Разговор на междугородней.

Т. Н. растерянно посмотрела на него:
- А какже поездка?
- А я приеду. Приеду обязательно. Разговор в 7 часов. Ну, немножко опоздаем. Подождут, потанцуют. А как же?! Приеду…

И исчез также молниеносно, как и появился. А потом позвонил телефон.
Оказалось – Квиливидзе не придёт. У него болит зуб. Может быть, он и придёт, так как ему сделают впрыскивание, но, если вспрыскивание не поможет, он не придёт, но, может быть, и придёт, если ему будет лучше.

А потом в бюро пропаганды зашла молодая пара.
- Здесь, конечно, можно позвонить??

Она, девушка, ждала, смиренно потупив глаза. Он, студент Савельев – звонил в какое-то литобъединение.
- Как занятие? Ждёте? Меня? Но я должен ехать… Некому проводить? Сейчас приеду…

Т. Н. преградила ему дорогу:
- Вы не имеете права срывать мероприятие. Вы должны ехать. Вас люди ждут.
- Мы все всегда чего-нибудь или кого-нибудь ждём.
- Если Вы не даёте себе отчёт в том, что вы делаете, завтра мы о вашем поступке напишем в газету.
 - В газету?! Я сам могу написать в газету! Подумаешь! Плевал я на вас и вашу писанину.  Что вы здесь мне женские истерики устраиваете?

И, взяв свою спутницу за руку, хлопнул дверью.

А потом пробило половина восьмого, и появился Анциферов.
- Вот я и пришел. Можно ехать. Разговор на междугородней состоялся. Что? Никого нет?...

Поэт Досталь волновался не меньше Т. Н.

- Безобразие! Я знаю многих великих советских писателей. Так они бегом бегают, чтобы не опоздать к выступлению в редакции или ещё где-нибудь. А эти, неоперившиеся гении… Разве так можно? Поедемте, хоть втроём проведём вечер.
- Да я! Да я – куда угодно! – расплылся в улыбке Анциферов. Такой вечер проведём. Так выступим! Я даже ботинки промочил – спешил.

Досталь пристально вгляделся в лицо Анциферова.
Да. Он теперь куда угодно поедет. Только теперь, кроме ботинок он, вероятно, промочил заодно и горло.

   Парфёнов, тот самый студент, который ждал с 4-х дня, успокаивал Т. Н., обещал поставить на комсомольском собрании вопрос о поступке комсомольской рейдовой бригады Государственного литературного института  им. Горького.

Больше никто не явился, а те, кто и удостоили своим посещением пункт сбора, явились лишь для того, чтобы отказаться от поездки.

Поездка не состоялась. Вечер, посвящённый 40-летию ВЛКСМ, в клубе пос. Дзержинского сорвался.

Жители пос. Дзержинского очень гостеприимные. Радушно встречали они в своём клубе выступления многих писателей и поэтов: ВЕРШИГОРЫ,  ГЕРМАН,  БОРЩАГОВСКОГО,  ПИЛЯР,  ЛИНЬКОВА  и многих других.

С радостью ожидали и сегодняшних гостей. Но…

Собравшиеся в клубе расходились по домам, унося в карманах пригласительные билеты несостоявшегося вечера, а кружковцы Дзержинского литобъединения сидели понурившись в пустеющем зале клуба, и, обхватив головы руками, думали – как сохранить авторитет кружка.

Скоро должен состояться вечер чтения художественных произведений местных поэтов и писателей. Придут ли люди в клуб, получив такие же пригласительные билеты, а если и придут, то с сомнением – а вдруг опять вечер не состоится?

                Ира Степанова.

                По поручению лит. кружка  пос. Дзержинского.


Не отослано в печать по просьбе комсомольской организации
Государственного института им. ГОРЬКОГО.


Я уже упоминала, что на одном из занятий литкружка, я прочитала свой первый, и, кажется, единственный рассказ – «ТРЕВОЖНАЯ  НОЧЬ».

Он не большой, поэтому я здесь приведу его полностью.
                И. В. Степанова

                Т Р Е В О Ж Н А Я     Н О Ч Ь

Валентина Ивановна уже два дня не выходила на работу. Пришла беда – открывай ворота. Сразу два несчастья свалились на голову Валентины Ивановны: от неё ушел муж, а потом заболела маленькая дочь – Надя.

Три года тому назад Валентина Ивановна окончила медицинский институт, Сергей – строительный. Познакомились они перед дипломом. После упорных занятий, долгими осенними вечерами, бродили они по улицам столицы, подолгу стояли на набережной Москва - реки или Яузы, любуясь отражением вечерних огней, змейками убегающих к противоположному берегу.

Сергей брал Валины руки, и, низко наклонившись к ней, заглядывая в её с голубыми искорками глаза, говорил, что впервые встретил такую красивую девушку, и, что любить её, сильнее, чем он – никто не сумеет. Тёплый ветер ласково путал Валины пепельные кудряшки с рассыпчатыми тёмными кудрями Сергея.

 Вале нравился Сергей. По твёрдой, немного жесткой  походке она узнавала его всегда издалека. Высокий, широкоплечий. Всегда аккуратный и подтянутый, он производил впечатление человека сильного  и энергичного.

Он не отличался особенной красотой, но от лица его веяло всё той же силой и энергией, которые, казалось, исходя от него, притягивали к себе, подчиняя обаянию молодости и мужества.

После защиты диплома, Валя и Сергей расписались и уехали работать в Придонские степи: он – строить, она – лечить.

Валя работала в небольшой клинике, обслуживающей четыре села Мартыновского района, Ростовской области.

Придонские степи раскинулись на многие километры: едешь – едешь, а кругом золотые поля, словно море солнца. Сёла, расположенные на 20 – 30 км. друг от друга, словно маленькие островки затерялись в безбрежном степном пространстве. На нетронутой плугом степи рано весной цветут тюльпаны и маки. Летом душистая полынь обманно манила к себе, а подойдёшь – горчит в горле. Остальные травы все выгорают и степь становится изжелта – чёрной.

 За три года Валентина Ивановна привыкла здесь. Нравились ей люди – простые, дружные. В селе они все знали друг друга, и жили, казалось, одной большой семьёй. Вместе с Валентиной Ивановной  работал Лев Маркович Эгорёв. Ему было уже пятьдесят с гаком лет. Семья его погибла во время войны. Он очень привязался к Валентине Ивановне, ласково называл её Валюшей, часто рассказывал её случаи из своей жизни. А знал он много.

Знал он и то, что Сергей давно начал ухаживать за молоденькой учительницей – Люсей, но Валюше никогда не говорил об этом. Иногда, когда Сергей почему – то долго задерживался на строительстве, Лев Маркович заходил к Вале на чашку чая, обязательно принося маленькой Наде гостинцы. Когда он узнал, что Надюша заболела, он сам отослал Валентину  Ивановну домой.

- Ничего, голубушка, я справлюсь. Вы не беспокойтесь. Если надо будет, я за Вами пошлю.

И вот, вторые сутки Валентина Ивановна не отходит от больной дочки, прикладывая к её горячей головке компрессы. В комнате сразу запахло лекарствами. Ставни были полузакрыты даже днём, чтобы предохранить комнату от знойных лучей палящего солнца. Поправляя подушку, Валентина Ивановна прижималась губами к разметавшимся ручонкам, и, не замечая усталости,  долго,  пытливым взглядом всматривалась в пылающее жаром лицо девочки. Она сознавала только страх за жизнь этой двухлетней малютки.

 А Сергей, может быть, даже не знает, что у него больна дочь. Может быть, в эту минуту, когда она целует детские ручонки, он целует руки чужой женщины. Совсем недавно Сергей не пришел ночевать домой, прислав записку, чтоб его не ждали. А на следующий день он ушел совсем, сказав ей, что они ошиблись друг в друге. Он говорил –они, хотя даже не спросил её об этом. Голос его звучал спокойно:

 - Валя, я понял, что мы ошиблись. Но ошибки исправляются временем и людьми… Прости, но я люблю другую…

Валя молчала, только светлые ресницы её дрогнули и опустились.
- Я буду помогать тебе, Валя! …

Не дождавшись ответа, он вышел. Валя сделала шаг за ним, и потом, вдруг остановилась, как вкопанная, с протянутой вслед ему рукой. Губы раскрылись, но ничего не сказали. В мозгу судорожно билась одна и та же мысль: - «Как, почему? За что?». Валя метнулась к окну, заломив в отчаянии руки и смотрела на удалявшуюся широкую спину Сергея и его такие родные, разлохмаченные ветром, кудри. Сердце сжалось, глаза уже ничего не видели, затуманенные горькими, обживающими щёки, шею и руки, слезами.

Валя вдруг, почувствовала себя маленькой, беспомощной, и никому не нужной.

А потом заболела Надя. Мелкая сыпь, высокая температура – яркие признаки скарлатины. Время тянулось медленно. Наде лучше не становилось.

В двенадцатом часу ночи в дверь постучали. Валя вздрогнула – он! Она узнала его осторожный стук в дверь. Пристально посмотрев на спящую Надю, Валя вышла на крыльцо, притворив за собой дверь.

- Валя, здравствуй! Почему ты мне не сообщила о том, что больна Надя? Чужие люди мне говорят об этом.
Но, ведь, я для тебя тоже чужая теперь.

- Что с ней? Сергей сделал шаг к двери, но Валя загородила её.

- К ней нельзя.
- Но, ведь, ты не имеешь права не пустить меня к ней, ведь я – отец.

- А я прежде всего сейчас – врач. Ей нужен покой, она спит.

И Валя вернулась в комнату. Через полчаса в дверь опять постучали. На крыльце стояла женщина.
- Простите, пожалуйста, Вы – доктор?

Валя кивнула головой.   
- Извините, что ночью. У меня тяжело больна дочь Это в соседнем селе. Я на лошади. Знаете, днём она бегала и играла, а к вечеру ей, вдруг стало плохо. Может быть, Вы не откажетесь сейчас поехать?

 Валя молчала. Чей-то чужой голос говорил внутри: - «Какое тебе дело до того, что где-то, кто-то тяжело болен, если у тебя больна дочь». Валя молчала. Её уставшее , измученное лицо сразу постарело.

- Доктор, я очень прошу Вас, ей плохо!

- А завтра нельзя?

Женщина умоляюще смотрела на Валю и ждала. Видя, что Валя будто бы не понимает, что от неё хочет эта женщина, она протянула к ней руки и с болью проговорила:

- Если у Вас есть дети, ради их здоровья, спасите мою девочку!

Валя вздрогнула. – «Если у Вас есть дети»…» Её, вдруг охватил неописуемый ужас. «Ради их здоровья»… Ей показалось, что она уже давно оставила Надю одну. А что, если с ней что-нибудь уже случилось? А что, если… Валя как-то странно взглянула на женщину, и бросилась в комнату.

Надюша лежала побледневшая. Ручонка свисала бессильно с кровати. Валя в ужасе бросилась перед кроватью на колени, схватила руку девочки – она была холодной. Валя вскрикнула, лихорадочно схватила девочку на руки, и прижала к себе, к своей груди… И тогда она почувствовала, как бьется Надино сердце. Не веря, она постояла ещё мгновенье. Колени дрожали, пальцы судорожно сжимали дорогую девочку.

У Нади жар спал, ей стало лучше. Валя не видела, как незнакомая женщина вошла в комнату, как, постояв мгновенье, она вышла. Валей в эту минуту владела только одна мысль – её девочка, её Надюша – жива.

Опомнившись, она осторожно опустила Надю на постель, и только тогда почувствовала, как она устала. Из ночной темноты, через полураскрытую дверь до Вали долетели чьи-то всхлипывания. Только теперь Валя вспомнила про приехавшую женщину, только теперь по настоящему поняла, что от неё хотели. Женщина сидела на крыльце и, уткнувшись в колени, плакала, всхлипывая,обхватив руками ноги, и слегка покачиваясь. Только теперь Валя представила по-настоящему картину больного ребёнка этой женщины так ярко, что у неё сжалось сердце. Она поняла, что сейчас переживала эта женщина. Поняла, потому что только что сама пережила жуткий страх за жизнь своего ребёнка, поняла потому что сама была – мать.

Валя тронула женщину за плечо и сказала:
- Через 10 минут мы поедем.

Женщина недоверчиво подняла заплаканное лицо к Вале. Её глаза опухли, губы дрожали, голос срывался.
- Но, ведь у…Вас у самой…

Ничего, ей, кажется, стало лучше.

Валя перебежала дорогу, и, миновав три домика, постучала в окно. Потом  постучала ещё раз, дверь открылась. Лев Маркович стоял в пижаме, с взлохмаченными волосами.

- Валюша, Вы? Что – ни будь случилось? С Надей?

- Нет. Вы извините, пожалуйста, я уезжаю к больной, будьте так добры, посидите с Надей.

- Ничего, Валюша, ничего. Я сейчас, сейчас. И. Действительно, через пять минут он был уже готов, и Валя уехала.

Лошадь бежала рысцой, телега поскрипывала несмазанным колесом.

В степи было тихо. Пахло горькой полынью, жженой травой, мятой и ночной свежестью. Валя сидела на охапке кукурузной соломы, припав головой к плечу незнакомой женщины. Она чувствовала себя усталой. Тревожные мысли сменились спокойным раздумьем. Ей уже не казалось, что она беспомощная, и никому не нужная. Она была нужна людям.

А какое это большое счастье – быть полезной людям.
------------------------------------------------------

Обычно, перед чтением своего произведения, автор вручал кружковцам копии своей рукописи. А по окончании чтения все выступающие с критикой передавали автору свои накрапанные на листочках  замечания.

На мой рассказ мне вручили тоже несколько записок с критическими замечаниями. Но у меня сохранилось только три.

Причём одна оказалась на каком-то не русском языке – то ли грузинском, то ли – ещё каком-то. Я теперь уже не помню всех участников литобъединения.

Но помню только, что на следующем же задании попросила перевести записку на русский язык. Получилось следующее:

«……………хорошо передаёт психологию женщины, и совершенно убедительно  - изменения, происходящие в  духовном мире героини.
Это главное в рассказе, и это главное – удалось.
Вообще, автор не лишена способности глубоко мыслить…»
23 | v  - 58 г.

И в следующей записке:
«Далеко от журналистики. Но что-то есть. И это что-то отражает твоё будущее в труде, в настойчивом труде.
В детстве мы делаем первый шаг - над нами взрослые смеются. Почему? Потому что первый шаг в жизни – есть начало не оконченной гениальности.
В середине повести – нет определённости, но есть мнение, что она должна измениться под влиянием общественного течения той или другой стороны.
Или это будет ИДЕАЛИЗМ, или – РЕАЛИЗМ.

Таково моё мнение…        (Подпись не разборчива).

И, наконец, записочка, написанная Алисой Акимовной, руководителем нашего литкружка.

                ЗАМЕЧАНИЯ:

1) Больного скарлатиной обязательно положили бы в больницу в любом колхозе.

2) От больного скарлатиной врач не имеет права ехать к ребёнку.

3) Чем просить врача сидеть у её ребёнка, лучше послать его к приехавшей женщине.

СОВЕТУЮ:

1) Девочка болеет воспалением лёгких. (пенициллин уже введён, наступает облегчение).

2) Старый врач заболел, ехать не может.

3) Валя бежит за Серёжей. Он остаётся на ночь у дочери, в его душе – перелом.
Валя возвращается от больной. Он ухаживает за ней, и они мирятся.
Моё мнение:

Вероятно, не стоило его выставлять здесь на показ, но я всё-таки привела его, для того, чтобы было понятно, почему я приняла решение – не заниматься этим «ремеслом» дальше.

Я действительно, ездила в детстве в Мартыновку, и прекрасно помню и степи, и жару, и запах полыни. Но об остальном я не имела никакого представления.

Рассказ был придуманным, а поэтому – шаблонным. Я поняла, как много надо знать, чтобы уверенно, понимающе и достоверно о чём-то рассказывать или судить…

Не даром кто-то сказал: писать нужно тогда, когда не можешь не писать. Рассказывать нужно о том, что знаешь. А не выдумываешь…

И справедливо сказано, что  лишь немногие знают, как много надо знать, для того, чтобы знать, как мало мы знаем…

Но вот я узнала о творческом конкурсе, который проводился Литературным институтом имени Горького. Скорее по инерции, чем по необходимости, я собрала какие-то свои «произведения», и отослала на этот конкурс.

В общем-то я и не удивилась, когда получила следующий ответ:   

  Литературный институт имени А. М. Горького при Союзе Писателей СССР

21 июля 1959 г.                № 491

               
                Уважаемый   товарищ   СТЕПАНОВА

Ваши  произведения, поступившие на творческий конкурс Литературного института имени А. М. Горького, были рассмотрены Приёмной (Конкурсной) комиссией (протокол № 6 от «30» июня 1959 г.) и не получили одобрения.

В соответствии с условиями творческого конкурса возвращаем Ваши произведения (рецензии и отзывы не высылаются).

Ответственный секретарь
Приёмной (Конкурсной) комиссии___________________________________
                (подпись)

Может быть, отчасти, под влиянием - в том числе и этого заключения, я приняла решения никогда больше не заниматься бумагомарательством…

Но, как видите – не удержалась, вернувшись к прозе на 80-м году жизни, и вспомнив слова - ПИСАТЬ НУЖНО ТОГДА, КОГДА - НЕ МОЖЕШЬ НЕ ПИСАТЬ...