Загляни в старый детства наш двор

Так ли мне представлялась взрослая жизнь? Вечные сомнения в себе, полное разочарование в симулякрах, которыми нас пичкают с экранов и страниц. Чужие идеалы, требующие поддержки толпы, которой они в принципе не всрались, история, которую пишут "победители", отказывая в праве на существование всему, что не ложится в их картину мира. Вечное метание между компромиссами и эскапизмом.
 
А тогда, в тринадцать лет, целым миром казался наш маленький район из шести жилых пятиэтажек, пропахшего залежалой брюквой продуктового магазина, так неудобно закрывавшегося на обед с часу до  двух, старой двухэтажной школы из красного кирпича, бойлерной и электрощитовой, исписанных матом и названиями рок-групп.

От внешнего мира нас отделяли длинный гаражный кооператив, когда-то выросший в пойме осушенной речушки, бетонный завод, за время нашего соседства переживший несколько взлетов и падений, и одноколейная железная дорога, по которой время от времени катались на завод и обратно грузовые поезда.

Единственным пассажирским сообщением служил автобус 47 - старый бледно-желтый ПАЗик без левой фары, каждый час подъезжавший к нашей остановке с названием "ЖБИ". На нем я три раза в неделю ездил в музыкальную школу - сначала в сопровождении мамы, а с 12 лет в гордом одиночестве. К остановке примыкал круглосуточный пивной ларек, возле которого в темное время собирался, по словам мамы, "контингент", которого мне следовало избегать с особым тщанием.

Другими элементами инфраструктуры были уродливая голубятня, несколько детских площадок со сломаными качелями и скрипучими каруселями, которые сильно растолстели от десятков слоев краски, полуразваленный барак с заколоченными окнами и вечно переполненные мусорные контейнеры, источавшие кислую вонь.

Мусор являл собой неотъемлемый элемент городской среды: грудами лежал по обочинам дороги, выстилал землю в лесополосе, вихрем кружился по двору, висел на деревьях, заполнял любые уличные конструкции с отверстиями. Когда таял снег, ситуация становилась еще печальнее. Субботники устраивались крайне редко и обычно ограничивались какими-то небольшими зонами вроде школьного двора или площади перед заводом. Создавалось впечатление, что все свыклись с мусором или просто  осознали бессмысленность сизифова труда.

И тем не менее весна, особо щедрая на мусор и слякоть, несла какой-то ветер волшебства. Он прилетал еще до первых почек на деревьях и цветков мать-и-мачехи и вряд ли бывал теплым или свежим. Наоборот, начиналось все с довольно тяжелого запаха сырой земли и оттаявших фекалий, что сопровождалось, правда, более солнечной погодой, выманивающей во дворы первых подснежников - старушек и алкашей. Затем к уже привычным ароматам примешивался запах дешевой краски, которой зачем-то мазали все, что попадется под руку: скамейки, испортившие много одежды, подъездные двери, уже упомянутые качели с каруселями, нижнюю часть столбов и даже уродливые дворовые фигуры из шин и арматуры. "Красочный" период плавно перетекал в эпоху аллергии и авитаминоза, когда половина моих одноклассников либо чихала без остановки, либо ковыряла трещины на пальцах.

Первые листья на деревьях обычно появлялись ближе к концу апреля, однако в тот год еще в марте пришло 20-градусное тепло и к середине апреля вовсю зазеленели газоны, если так можно было назвать покрытые снытью, подорожником и крапивой дворы, и закудрявились первые кривые березки. На детских площадках стали собираться компании подростков - довольно разношерстные, но редко конфликтовавшие друг с другом. Среди них внешним видом отличались "рокеры" - в основном металлисты в заношенных косухах и тяжелых ботинках, но встречались и панки и даже хиппари. В среднем им было лет по 14-15 и большинство уже познало радость от дешевого пива и некачественных сигарет, поштучно продававшихся в ларьке. В качестве музыкального сопровождения посиделок использовался либо кассетный магнитофон на батарейках, либо 12-летняя девчонка, которая умела играть на гитаре и лишь поэтому была допущена в компанию нефоров-старшаков.

С высоты моих 6 лет в музыкальной школе это бренчание и особенно пение вряд ли можно было назвать музыкой, но в целом эта компания можно даже сказать, что нравилась, в первую очередь, потому что никогда никого не задирала. И, кажется, за моральный облик отвечала именно эта круглолицая черноглазая девчонка, от которой то и дело доносилась матерная ругань в адрес друзей, которые мусорят, пугают собак или собираются обоссать клумбу или скамейку.

Световой день неуклонно удлинялся и мне очень нравилась возможность немного погулять по городу после музыкальной школы и вернуться в свое гетто засветло. Главным было поскорее проскочить мимо "контингента", уже закончившего смену и распивающего ерш прямо на остановке и не нарваться на неприятную компанию из соседнего двора, в которой заправлял мой одноклассник-второгодник Андрей, которого все звали Дроном или Дрончиком. Формой самоутверждения он выбрал посредственный юмор, запугивание заведомо более слабых людей и неприятные телесные проявления вроде плевков в окна, громкого рыгания и справления малой нужды в неподобающих местах.

Поскольку мелкий и субтильный скрипач явно попадал под категорию заведомо более слабого человека, Дрончик с друзьями то и дело отпускал в мой адрес различные колкости и пару раз даже пытался отобрать скрипку, но вовремя вспоминал, что я сын учительницы. Впервые в жизни услышав от меня слово "смычок", Дрончик решил, что это идеальное прозвище для такого ботаника. Через какое-то время "смычок" стал "сморчком" и вся гоп-компания каждый раз катилась со смеху, стоило Дрончику меня окликнуть.

В один из вечеров я застал Дрона докапывающимся до компании детей 9-10 лет как обычно по какому-то надуманному поводу. За этим из окна первого этажа наблюдала его мать, впрочем, не находившая ничего зазорного в таком поведении. Двое друзей Дрончика курили за соседним гаражом и явно не собирались принимать участие в разборках. Когда ситуация стала накаляться и Андрей схватил одного из детей за горло, возле него возникла та девчонка из компании неформалов и в грубой форме приказала отпустить ребенка. Хулиган с радостью переключился на новую жертву, сперва пытаясь подавить своим запасом обсценной лексики, но встретил достойный отпор. Тогда он не нашел ничего лучше, чем пнуть одного из детей ногой в грудь.

После этого ситуация стала разворачиваться настолько быстро, что мой рассказ покажется растянутым для той насыщенной минуты.

Мизансцена была такова: в одном из ближайших окон на первом этаже то и дело маячила мама Дрона, спокойно наблюдавшая за экзерсисами сыночка, двое его друзей - высокий пухлолицый Федя Бык и суетливый мелкий Ильшат докурили и шли в развалочку к месту событий. Кто-то из детей помогал подняться своему другу, другие, воспользовавшись ситуацией, постарались ретироваться.

Когда Андрей кричал им что-то вслед, грозя расправой, на него с яростью налетела девчонка, с легкостью уронив местного авторитета на землю. Обдумав пару секунд ситуацию, он резко вскочил и со словами "ты че сука бл*дь жирная нах*й?!" с размаха ударил ее кулаком в лицо. После этого для меня все замерло: помню оцепенение и дрожь в руках, ее глаза, округлившиеся от удивления и быстро растущую каплю крови на губе, которая затем полилась вниз по подбородку прямо на белую куртку. Я трус, я не умею драться, мне не хочется нажить врагов, но вот уже лечу, бросив скрипку на траву, и обрушиваю град ударов на этого проклятого ублюдка, чья мама начинает истошно орать, а друзья, опешив, молча наблюдают, как он падает на землю и продолжает отхватывать удары по физиономии, превратившейся в кровавой месиво, орет и скулит, призывая кого-то на помощь.

Когда мамаша Андрея выскочила во двор, я уже прекратил избиение и стоял, пытаясь восстановить дыхание и осознать, что произошло. От расправы родительницы меня спас, что очень удивило, бык Федя, вставший передо мной с раскрытыми руками и объяснивший "тёте Оле", что ее сынок "попутал берега" и в своей судьбе виноват сам.

Мозг закипал от переизбытка новой информации - удивления от того, что благие намерения так часто нарываются на жестокость, странного спокойствия, потому что это не повод останавливать борьбу. И еще зарождалось это странное чувство, когда человек начинает видеться совершенно иначе - наполнять своим образом привычные пейзажи, быть невольным судьей каждого твоего поступка, превращать твои ноги в камень, а сердце в ревущий мотор при каждой встрече.

Примерно через час неформалы собрались в соседнем дворе, на который выходило мое окно, притащили ящик пива, что-то громко обсуждали и иногда заходились хриплым смехом. Потом послышались гитарные аккорды и строки, которые навсегда впечатались в мою память:

Под руки в степь, в уши о вере
В ноги поклон — стаи летят
К сердцу платок, камень на шее
В горло глоток — может простят
Ленту на грудь столько искали
Сжатые рты — время, вперёд
Крест под окном, локти у стали
Знамя на штык — козёл в огород
Серый покой, сон под колёса
Вены дрожат — всё налегке
Светлый, босой кукиш у носа
Рядом бежать на поводке
Вечный огонь — лампы дневные
Тёмный пролёт, шире глаза
Крепкий настой — плачьте, родные
Угол, свеча, стол, образа
Под руки в степь
Стаи летят
Может, простят

Мы еще несколько раз виделись во дворе и в школе, но, как будто синхронно приняв еще непостижимую для своего ума истину, не пытались пойти на контакт и не обменивались многозначительными взглядами. Просто жизнь навсегда изменилась. По крайней мере, у меня. Догадывался ли, куда меня занесет судьба через пять и через десять лет, уезжая тем летом из своего района? Вряд ли, я даже не знал названий половины этих стран. О чем думал, принимая очередное спонтанное решение или оказываясь в сложной ситуации? Точно не о вере, царе и отечестве. Каждый раз мне представлялось то бесстрашие в детских глазах, выучивших очередной спонтанный урок школы жизни.