Мемуары Арамиса Часть 333

Глава 333

Направляясь к Королю, д’Артаньян не встретил Кольбера и решил, что это – хороший знак. Кроме того, ему не пришлось долго ждать в приемной своего часа, Король согласился его принять почти тотчас после того, как о его прибытии было доложено.
Поэтому в кабинет к Людовику XIV капитан зашёл в приподнятом настроении, однако, едва перешагнув порог, он сообразил, что такое настроение никак не вяжется с теми известиями, который он должен был привести Королю.
Людовик XIV не спеша повернул голову в сторону вошедшего капитана и слегка кивнул ему. На лице д’Артаньяна он увидел лишь следы глубочайшей скорби, которую капитан напрасно пытается подавить, чтобы проявить свои верноподданнические чувства. Это понравилось Королю, поэтому и он милостиво разрешил капитану сесть.
— Вы вернулись раньше срока, д’Артаньян, — сказал он. — Означает ли это, что вы уже полностью выполнили порученное вам дело, или же вы явились сообщить мне о невозможности его выполнения?
— Я выполнил три четверти порученного мне дела за половину отпущенного срока, Ваше Величество, — ответил капитан с поклоном, — и поэтому прошу разрешения Вашего Величества на выполнение оставшейся четверти задания потратить оставшееся мне время, для чего мне понадобится паспорт, подписанный лицом не ниже маршала Франции. Без такого паспорта, как я убедился, невозможно отправится на корабле за границу, где пребывает в настоящее время бывший ваннский епископ шевалье д’Эрбле. Что касается остальных лиц, в отношении полученного от вас приказа, они более не доставят никакого беспокойства Вашему Величеству.
С этими словами и с выражением величайшей скорби на лице д’Артаньян извлёк из обширного кармана на внутренней стороне своей куртки три свидетельства о смерти. В первом викарий де Пьерфона сообщал, что, согласно свидетельству лиц, вызывающих полное доверие, в церковную книгу внесена запись о том, что барон дю Валон погиб в пещере Локмария на острове Бель-Иль, и что по этому случаю о нём отслужена панихида и устроены символические похороны того, что удалось похоронить, документ был заверен нотариусом Пьерфона мэтром Гортье. Во втором документе за подписью коменданта крепости Кандия генерала Гримальди и его помощника генерала Морозини говорилось, что виконт Рауль де Бражелон погиб во время вылазки из крепости Кандии на острове Крит. В третьем документе, подписанном этими же лицами, было сказано, что граф де Ла Фер умер в своей постели в этой же самой крепости на следующий день после гибели своего сына, виконта Рауля де Бражелона, не перенеся этого горя, что привело к остановке его сердца.
Король внимательно изучил все три документа, после чего спросил:
— Сколько же стоили вам, капитан, эти три документа, которые так похожи на настоящие?
— Они обошлись мне в десять лет жизни, если не больше, Ваше Величество, — ответил д’Артаньян. — Они настоящие.
— Вы хотите сказать, что желание получить маршальский жезл пересилило в вас чувство дружбы, и по этой причине вы предприняли необходимые шаги для того, чтобы эти документы были не пустой фальшивкой, а соответствовали истинному положению вещей? — с недоверием спросил Король.
— Я хочу сказать, Ваше Величество, — сказал д’Артаньян, вскочив со стула и встав на одно колено перед Королем, — что я не ударил бы и палец о палец для того, чтобы получить маршальский жезл не только той ценой, о которой вы говорите, но и даже если для этого мне достаточно было бы всего лишь сбить с дерева яблоко выстрелом из мушкета с расстояния десяти шагов. Я не желаю этой должности и этого жезла, и попрошу отставки после окончательного выполнения всех пунктов приказа, но я выполнил приказ Вашего Величества в той части, где это было в моих силах, поскольку, состоя на службе Вашего Величества я обязан был это сделать, а также поскольку я постарался сделать все возможное, чтобы доброе имя господ, упоминаемых в этих документах, не подвергалось позору и гонению из уважения к тому физическому состоянию, в котором они отныне пребывают. Суд человеческий уже не властен над ними, и я надеюсь, что суд Божий над ними будет справедлив.
— Что ж, капитан, вы, как я вижу, осознали, наконец, что во Франции нет ничьей иной воли, кроме воли Короля Франции, моей воли! И что выполнение моей воли – святой долг всех подданных этого государства, — торжественно произнёс Людовик. — Вы осознали, что государство – это я, что Франция и Людовик Четырнадцатый – это синонимы?
— Я вижу, Ваше Величество, что вы совершенно правы, — ответил д’Артаньян. — Политика Франции – это политика Вашего Величества, а желания Вашего Величества – это приказы для всей Франции.
— По моей воле люди, покорные мне, приобретают должности и богатства, а те, кто противятся мне, лишаются и того, и другого, а подчас и свободы и даже жизни! — тихо сказал Людовик таким тоном, что д’Артаньян ощутил, как по его спине побежали мурашки. — Люди, покусившиеся на меня, должны были умереть, и они умрут все до единого. Те, кто пытались отнять у меня мадемуазель своими подлыми интригами, также получили сполна. Всё, к чему я прикасаюсь, становится священным для всей Франции и, вероятно, скоро станет священным и для всей Европы. Если я бросил взгляд на молодую особу в своём королевстве, значит, эта особа принадлежит мне и только мне. У этой особы не может быть более жениха или друга! — при этих словах лицо Людовика исказилось гневом. — Я надеюсь, что виконт де Бражелон осознал это перед тем, как погибнуть! Человек, решивший, что он может не отдать что-то или кого-то своему Королю, должен считать за честь возможность отдать за своего Короля жизнь в сражении, ибо если бы судьба не распорядилась с ним таким образом, он отдал бы свою жизнь в мучениях здесь, в Париже, на Гревской площади, на плахе палача!
Д’Артаньян низко склонил голову, чтобы Король не увидел молнии, которые сверкнули в его глазах при этих словах.
— Вы верный слуга и отличный воин, капитан! — продолжал Король. — Я не вижу причин, по которым вам следовало бы отказываться от того звания, которого вы достойны. Я уже велел изготовить для вас жезл маршала Франции, и вы можете на него взглянуть, но вы сами признались, что одно дело осталось невыполненным. Я сам подпишу ваш пропуск для путешествия за границу морем или сушей. Вы получите ту помощь от армии и флота, которая вам понадобится, и на это раз к вам не будут приставлены офицеры, чьей обязанностью будет оберегать вас от ошибок. Видите, сколь сильно моё доверие к вам? Но это письмо я передам вам завтра, сегодня я разрешаю вам отдохнуть от ваших трудов. Сутки, которые вы потеряете на отдых, не пойдут в зачет тех тридцати дней, которые я вам отпустил на выполнение моего приказа. Вы явитесь ко мне вас завтра ровно в полдень, получите все необходимые полномочия и документы, закрепляющие их, а по возвращении в случае успеха вас ждёт вот это, — с этими словами Король указал на шкатулку на своём столе, в которой, очевидно, лежал жезл маршала Франции.
Д’Артаньян встал, наклонил голову и вышел, даже не взглянув на шкатулку.

В ту самую минуту, когда д’Артаньян спускался по лестнице Пале-Рояля и думал, как и где провести ему неожиданно выпавшие сутки, предназначенные для отдыха, Король позвонил в колокольчик и коротко бросил зашедшему к нему лакею:
— Кольбера ко мне.
Явившемуся почти тотчас Кольберу он сказал, даже не успев предложить сесть:
— Господин Кольбер! Вы были правы. Капитан д’Артаньян вернулся ко мне с бумагами, утверждающими, что три из четырех государственных преступников мертвы. Вот эти бумаги.
Кольбер взял бумаги из рук Короля и внимательно их прочитал.
— Вы предупреждали меня о таком исходе, — продолжал Король. — Вы сказали мне, что какие бы документы не привёз капитан д’Артаньян, они лживы, и что вы достоверно знаете, что все его друзья, включая барона дю Валона, графа де Ла Фер и виконта де Бражелон, живы и поныне. Если бы вы помимо утверждений доставили мне также и доказательства ваших слов, дело было бы более ясным.
 — Позвольте вручить вам письма от моих агентов, Ваше Величество! — ответил Кольбер, передавая Королю три пакета с письмами. — Мои люди клянутся на библии, что сообщают правду. Они видели всех троих упомянутых вами лиц не далее как три дня назад, то есть после дат, указанных в бумагах, которые Вы мне вручили.
— Вот даже как? — удивился Король, взяв из рук Кольбера письма. — Вы уже озаботились тем, чтобы подготовить мне документы, изобличающие капитана д’Артаньяна? Похвально! Вы, по всей видимости, следили за ним всё это время?
— В начале своей поездки ему удалось обмануть всех моих агентов и сбить их с толку, — ответил Кольбер. — Но благодаря тому, что у меня есть свои люди в числе тех, которые очень преданы своему Королю и уже не раз доказали свою преданность, мне удалось не только разыскать господина д’Артаньяна, но также и задержать троих из четверых преступников, которых Ваше Величество поручили ему арестовать.
— Где они? — резко спросил Король.
— Все трое находятся в Бастилии в разных камерах под присмотром господина де Безмо, — ответил Кольбер с поклоном.
— Отлично, отлично! — воскликнул Людовик. — Дайте угадаю, кого из четверых вы арестовали! Это, конечно же, виконт де Бражелон, граф де Ла Фер и барон дю Валон, не так ли?
— Ваше Величество, как всегда, правы, но только с небольшой поправкой, — мягко ответил Кольбер. — Нами, действительно, арестованы виконт де Бражелон и граф де Ла Фер. Барон дю Валон также арестован, или же будет арестован в самое ближайшее время, но он пока ещё не доставлен в Бастилию. Третий преступник, которого мы арестовали, это бывший ваннский епископ шевалье д’Эрбле.
— Вы арестовали д’Эрбле?! — воскликнул Людовик одновременно удивлённый и восторженный. — Как вам это удалось? Ведь он же находится в Испании! Надеюсь, его арест не вызовет международного скандала? Нам это не желательно, его следовало арестовать по-тихому, и желательно на территории Франции.
— Именно так и было сделано, он прибыл во Францию, с намерением помочь своим друзьям спасти герцога де Бофора, — ответил Кольбер. — Но он не успел ни прибыть в Кандию, ни спасти герцога де Бофора, ни своевременно покинуть пределы Франции.
— Герцог де Бофор погиб? — спросил Король и с подозрением взглянул в лицо Кольбера.
— Пропал без вести во время одной из вылазок, Ваше Величество, — ответил Кольбер. — Совершенно нельзя исключить, что он переметнулся на сторону Османской Империи.
— Вы говорите совершеннейшую ерунду, Кольбер! — резко ответил Король. — Герцог де Бофор никогда не перейдёт на сторону Османской Империи.
— Но он уже предавал Ваше Величество однажды, — напомнил Кольбер.
— Он не предавал меня, — возразил Людовик. — Он не подчинился кардиналу Мазарини. Это не одно и то же.
— Да, Ваше Величество, — согласился Кольбер и низко поклонился.
Этот человек умел с самым простодушным видом всегда и во всём соглашаться с Королём даже тогда, когда в душе не был с ним согласен.
—Итак, д’Эрбле схвачен! — радостно отметил Король. — Это очень хорошо! Это отлично! И дю Валон арестован, говорите вы? Превосходно! Что ж, ступайте, господин Кольбер, продолжайте вашу слежку за капитаном д’Артаньяном и смотрите не упустите его на этот раз.
Когда Кольбер покидал кабинет Короля и отвернулся на тот миг, который ему потребовался, чтобы открыть двери, во взгляде Людовика исчезло восхищение и появилась ненависть.
«Этот человек предвосхищает все мои желания, — подумал он. — Это очень удобно, пока я веду борьбу с явными врагами, но это будет очень неудобно, когда все явные враги будут побеждены, и я останусь в окружении врагов неявных! Чего ещё я не знаю об этом человеке и что ещё он знает обо мне, о чём я не догадываюсь? Быть может тайна моего брата также известна ему?»
Он захотел остановить Кольбера и сообщить ему, что после решения всех проблем с капитаном и его друзьями он освободит Кольбера от полицейских обязанностей и оставит за ними лишь обязанности финансовые, однако тут же сообразил, что никогда не следует сообщать подданным о своих планах на них.
«Каждый должен узнавать свою судьбу тогда, когда уже ничего нельзя изменить, — подумал он. — И никто никогда не должен быть уверен, что его сегодняшнее высокое положение сохранится и назавтра. Это не даст им расслабиться и заставить рыть землю, чтобы каждый день и каждый час доказывать мне свою лояльность. А отсутствие таких доказательств будет служить доказательством нелояльности! Слишком долго и слишком многие обманывали меня в моём собственном государстве, больше я этого им не позволю».
Тут он вспомнил о мадемуазель де Ла Вальер. Совсем недавно они успели снова поссориться и снова помириться, и она опять ожидала ребёнка. За три последних года отношения их почти не изменились, если не считать, что ссоры стали чаще, желание помириться у Его Величества приходило все с большими задержками с момента ссор, радость от примирения притупилась, а восторг от чистой и преданной любви де Ла Вальер и вовсе прошёл. Любовь к Ла Вальер превратилась в привычку, причём, совсем не обязательную. Людовик уже положил глаз на двух её подруг, также фрейлин Принцессы.
При мысли о том, что арестованный виконт де Бражелон посмел считать мадемуазель де Ла Вальер своей невестой и даже писал ей нежные письма, Король ощутил досаду и гнев. 
«Никто никогда не посмеет прикоснуться к мадемуазель де Ла Вальер! — подумал он. — Дети Ла Вальер будут узаконенными детьми Короля и никто, даже моя супруга никогда не посмеет обидеть их или их мать! Только мои желания и моя воля должны быть законом для Франции!»
После этого ему вспомнилась фраза, которую он сказал капитану. Она ему так понравилась, что он даже решил её записать. Подойдя к столику для письма, он взял чистый лист бумаги и, обмакнув перо в чернила, записал: «Государство – это я», после чего поставил внизу свою витиеватую подпись.
Довольный собой, он подошёл к окну и взглянул на небо, в котором сияло яркое Солнце.
«Точно так, как в небе нет никого равного Солнцу, во Франции не должно быть никого, равного мне! — подумал он, после чего ощутил странный страх. — Филипп! — вдруг с ужасом подумал он. — Пиньероль – это не столь далеко, чтобы перестать опасаться возможного повторения того ужасного дня, о котором так хотелось бы забыть, но не получается! Что ж, я разберусь и с этой проблемой».