Сентиментальная сюита. Письмо девятнадцатое
(конец мая)
Здравствуй, родная!
Вижу до сих пор твое лицо. Оно было застывшим и скорбным, как у мадонны Эль Греко. В этом огромном зале, среди множества людей ты была такой одинокой... Ты оставалась — я уходил. Впереди у меня была долгая дорога, и я знал, что буду думать о тебе, вспоминать тебя, жить тобой. Несколько мгновений я боролся с искушением послать все к чертовой матери и возвратиться: лишь бы догнать тебя, остановить, вернуть. А потом — хоть потоп! Но я подавил свой порыв. Не слишком ли мы разумны в своих чувствах?..
До места я добрался без приключений и сравнительно быстро. Дороги еще не развезло, кругом лежит снег. Над моим "новосибирским" загаром до сих пор подтрунивают мужики. Отговариваюсь, как могу. Навыдумывал Горную Шорию, лыжный выезд, в общем, врал напропалую. А жена не сказала ничего и вопросов не задавала. Мне показалось, что она была рада моему отъезду и не очень — приезду. Такие дела, моя хорошая.
Мое письмо ты получишь, наверное, в конце мая. Не написал раньше, потому что умудрился расхвораться, искупался здесь по случаю в ледяной воде. Лучше расскажу по порядку.
Еще до моего отъезда в Новосибирск я летал в один поселок, что в 350-ти километрах на запад от базового города.
Там находился представитель группы заказчика. Мы с ним проехаи по нашим участкам строительства железной дороги. Я сдавал ему выполненные работы — он их у меня принимал.
Замечаний не было никаких, и мы закончили работу оформлением черновых документов, договорившись, что двадцать девятого апреля он прилетит в базовый город, где была группа заказчика и где нужно было провести окончательное оформление и подписание начисто отпечатанных актов о приеме выполненных работ.
Однако двадцать девятого в базовом городе он не появился.
Подписание актов о приеме работ, выполненных коллективом нашей мехколонны, срывалось. А перед праздником допустить такое было невозможно, иначе рабочие остались бы без заработной платы. И я вылетел к нему в поселок, чтобы оформить документы.
Поселковый аэродром расположен на берегу реки Нюкша. Сам поселок — на противоположном берегу. Чтобы в него попасть, надо перейти реку по льду. А в эти дни как назло началась оттепель, и вода местами сломала лед и вырвалась на поверхность.
Когда я оказался на берегу, по льду уже шел сплошной поток все прибывающей воды. Делать нечего, выругался для поднятия духа — и пошел. Кое-где вода доходила до пояса, к тому же было сильное течение. Но перебрался.
Во второй половине дня оформил документы. Но чувствую — температура уже под сорок. Однако таким же манером, по пояс в ледяной воде — назад. Выжал одежду — полетел в свой базовый город. В полете пробыли примерно час двадцать, да из порта добирался до места минут сорок. Отправил документы в банк — и слег!
Пролежал все майские праздники. Сейчас вот немного отошел. Человек я, в общем, закаленный. Не морж, но в четырнадцать градусов купаться могу. Но ледяная купель плюс прогулка в мокрой одежде — это оказалось мне не по силам. Говорят, йоги обертываются в мокрые простыни и высушивают их жаром своего тела на холодном ветру. Этого идеала, к сожалению, я пока не достиг, хотя был близок.
Улыбнулась? Отчетливо представляю твою улыбку и глаза, озарившиеся чудесным внутренним светом.
Мысленно вижу, как ты читаешь мое письмо, то хмуро покачивая головой, то едва заметно усмехаясь. Когда я лежал с высокой температурой, все время казалось, что ты рядом и что стоит протянуть руку — я коснусь тебя. С завтрашнего дня выхожу на работу. Некоторая слабость чувствуется — но что я не мужик? Этот случай описал так подробно не потому, чтобы доказать свою доблесть. Тут скорее глупость и нерасторопность. К тому же боялся, что ты можешь на меня обидеться — ведь я долго не писал. Но ты у меня умница! Наверное, догадалась, что случилось непредвиденное?
Когда температура лезла к сорока, реальность становилась ускользающей и зыбкой, как туман. Но зато мы снова были вместе. Я видел тебя, целовал твои руки и твой вздернутый носик. Мне казалось, что мы снова в Сочи, и над головой ярко-синее небо, а от горизонта и до горизонта простирается ультрамариновое море.
Стыдно сознаться, я доволен болезнью: было время думать о тебе, приучить себя к мысли, что ты далеко. Нет, о чем я? Я никогда, слышишь, никогда не смогу примириться с разлукой!! Мы обдумаем все досконально. Это нелепо и необъяснимо — тысячи километров между нами!
Я люблю тебя. Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Остальное не уместилось в строку. Только тебя. Одну тебя! Слышишь, любимая?!
Целую, твой Александр.
Продолжение: http://proza.ru/2024/06/13/859
Свидетельство о публикации №224061100557