Лиловые глаза

         «Было в своем обаянье природном
Хмеля хмельнее без всякого хмеля,
Стрел обольстительных неотразимей
В юности сладостной нежное тело.
          Как на ветру голубые лилеи,
Длинные влажные эти зеницы
Ей мимоходом дарованы ланью,
Ею, вернее, дарованы ланям».

«Рождение Кумары» («Кумара-самбхава»). Калидаса. IV в.н.э.
Перевод С.Липкина


Это было неизбежно, это должно было случиться. Вот и случилось. На рассвете в храм, где я собирался совершить обычные манипуляции для пробуждения божеств, омывая их мурти молоком перед возложением свежих цветочных гирлянд и последующей пуджей, прибежал мальчик-слуга и сообщил, что все, нынче в конце ночи он умер. Один из старых сыновей старого князя умер. Так иной раз происходит, что родители, рано начавшие производить на свет детей, переживают некоторых из них. Мукхагни, кремация, будет иметь место сегодня до заката, как положено по обычаю, поскольку же старая жена старого княжеского сына успела умереть раньше него, то его спутницей на похоронах станет молодая, та, на которой он женился недавно.

Молодую рани я впервые увидал как раз на проводах ее предшественницы. И тогда же  влюбился в нее очертя голову. Она показалась мне прекрасной, словно богиня. Мне довелось оказаться очень близко к ней, когда она разносила участвовавшим в церемонии похорон брахманам, и мне в том числе, ритуальное угощение. Ставя передо мной миску, она наклонилась, грациозно придерживая рукой край своего покрывала, звякнули украшения, и сквозь тонкую ткань ее сари я, кажется, увидал ее на миг всю, такую, как в бессмертных стихах поэта, описавшего красоту царевны Парвати.

В этот волшебный миг я охватил ее своим взглядом с головы до ног, от ступней до пальцев рук, выкрашенных красной менди. Я словно овладел ее образом, вобрал его в себя. И она стала частью меня, хотя бы и в моем воображении. Сама-то она об этом не догадывалась, поскольку даже не поглядела на меня, скользя взглядом удлиненных, черных с лиловым оттенком глаз куда-то мимо, через мое плечо и еще дальше. Было видно, что ей неприятно находиться так близко к чужому человеку, чувствовать его запах и дыхание. Она бы предпочла не прислуживать полуголым садху, хотя они и садху, и она все косила своими лиловыми глазами в сторону и неосознанно поджимала с брезгливостью пухлую, подкрашенную кармином нижнюю губку.   

Я знал, что оказаться с нею рядом мне уже едва ли удастся. Знал, что даже увидеть ее снова, хотя бы издали, случая может больше не представиться. А то обстоятельство, что муж ее стар и, вероятнее всего, умрет раньше нее, только ухудшит дело. Знатная богатая семья, в которую ее приняли в связи с замужеством, не опустится до того, чтобы одна из невесток стала белой вдовой и отправилась босиком, с обритой головой и замотанная в белые тряпки куда-то там в священный город Варанаси, с последней надеждой найти облегчение своим грехам, которые свели ее мужа в могилу (не старость же упрекать в этом, в самом деле).

И вот это случилось, и ей осталось жить еще только несколько часов, поскольку, согласно писаниям, жена, потерявшая мужа, – лишь живой мертвец, и моя богиня, последовав за своим свами – супругом, своим прабху – господином, просто станет серым пеплом… Пройдет время, я буду помнить, что она была прекрасна, но черты ее лица, и вся ее фигура, и ее осанка – все это изгладится из моей памяти.

Я немного помечтал о том, что вдруг она все же, несмотря ни на что, откажется восходить на погребальный костер мужа, и ее пристанищем станет ашрам вдов в Варанаси. Тогда я пойду за ней и смогу приблизиться к ней так, как и думать не смел. Она сразу упадет ниже всех вокруг, и ниже меня тоже. Вдовы собирают жалкие подачки для продолжения своего безрадостного существования, опозоренные, отвергнуты всеми, прося милостыню возле храмов и отдаваясь за кусок хлеба. Если брахман нисходит до парии, он улучшает ее карму. Тогда она может сколько угодно отводить лиловые глаза и поджимать губку – она станет доступной для меня.

Мне даже пришла в голову мысль пойти во дворец, попросить о душеспасительной беседе с овдовевшей госпожой и настроить ее выразить отказ предстоящему огненному обряду. Или вообще осмелиться высказаться в смысле предпочтения для нее Варанаси перед самим раджой… Но это все были лишь мечты, да. Ей не позволят уклониться от ее долга: добровольно или принудительно, но на костер она попадет. Речь о чести дома, а не о жизни женщины. Если же заикнуться о перемене планов в отношении ее участи на аудиенции у главы семьи, упирая на то, что гораздо эффективнее мокша достигается через аскезу, то результат может быть вообще плачевный, уже и для меня самого. Конечно, под ноги своему слону он меня вряд ли кинет, все же я не шудра какой-нибудь, который варной не вышел, но бедному, зависящему от его милостей жрецу тем не менее может не поздоровиться. И она все равно сгорит, а я потеряю покровителя и место.

Хотя чувства часто заставляют замолчать разум, и отчаянная надежда едва не придала мне отваги, чтобы попытаться совершить бессмысленное. Но страх пересилил, а чувства приняли извращенный оборот, и я стал думать о том, что вот и гордой недоступной раджини, старавшейся не вдыхать запах чужого пота и не смотреть на чужое тело, теперь придется хлебнуть лиха. 

И с горечью я все время наталкивался на одну и ту же мысль, пульсировавшую в моем мозгу, что, как в этой жизни я не смогу быть с возлюбленной, так и в следующей нам не дано будет соединиться. Ее дорога пролегает в стороне. Похоронный обряд прервет ее жизнь, но не ее брак, только закрепив эту связь еще больше: в следующей жизни она снова соединится со своим мужем, это ее судьба. Я ничего не знаю об их отношениях: может быть, она его любила, даром, что стар… может быть, он был добр к ней… но, даже если он был ей противен, и дурно с нею обращался, все равно ничего тут не изменить, пока карма не окажется отработана до конца… а когда он еще наступит, этот конец, когда придет освобождение…

Солнце бежало по небу быстро, время уже перевалило за полдень, стояла жуткая жара, и на берегу реки неподалеку от крепости уже подготовили место для кремации покойного. Дрова для костра стоят дорого, так что это привилегия богатых – сгореть в священном огне. Бедняки вынуждены бывают хоронить останки родных в земле. А если на костре предполагается испепелить живую плоть в дополнение к мертвой, то и дров должно быть больше. Не говоря уж о качестве древесины – драгоценный сандал не всем по карману. Для раджи этот его сын из ряда других не выделялся, не будучи любимцем отца (потому, кстати, собирались удовлетвориться одной жертвой, не добавив к молодой жене еще парочку-другую наложниц), но, конечно, обряд должен был иметь статусный характер, и сандалового дерева не пожалели.

Толпа уже собралась, окаймляя своей массой оцепленный стражей береговой участок, отведенный под смашан, замирая от предвкушения лицезрения сахамараны - умирания с мужем. И уже занял свое место под водруженным поблизости балдахином сам безутешный родитель в окружении родственников и слуг, облаченных в белый траур, и тело, накрытое покрывалом и сплошь усыпанное цветами, водрузили наверх поленницы, и жрецы стояли вокруг, бормоча мантру «Рам Нам Сатья Хей», и стражи заняли позицию возле самого костра, держа наготове барабаны и длинные палки из сырого дерева. В общем, все было готово, когда под громкое пение ведийских гимнов к костру подвели вдову.

Одетая в красное свадебное сари, с распущенными волосами, она шла неровной походкой, двигаясь так, будто была пьяна. Когда она спотыкалась в очередной раз, сопровождающие подхватывали ее под локти, не давая упасть. Тесня стражников, люди тянулись к ней из-за их заслона, чтобы прикосновением взять себе частичку той благодати, которой она уже была отмечена в их мнении. Женщин в толпе не наблюдалось, присутствовали только мужчины.

Все последние часы она должна была поститься, не приняв ни глотка воды, ни крошки пищи, а перед выходом, сатидахой, ей поднесли блюдо и помогли обмакнуть в красную краску ладонь правой руки, чтобы, после того, как она приложит ее к стене дома, в котором жила, в знак прощания, на этом месте остался бы оттиск. Впоследствии этот оттиск обведут резцом каменщика, оставив, таким образом, след ее присутствия и ее жертвы в этом мире. На стене возле внутренних ворот крепости таких памятников собралось несколько десятков – один ряд над другим, пирамидкой. И бумажные гирлянды поверх прикреплены, в целях почитания подвига покойных жен. А на самом месте кремации установят стелу со схематичным изображением руки, украшенной браслетами, - символами супружеской верности. И будут поклоняться здесь новой сатимата, сатидэви, поскольку женщина, совершившая анварохану – восхождение на костер, сгоревшая в огне вместе с телом мужа, очищается от всех земных окаянств и возносится на небо, словно божество. Ей будет дано провести в небесных чертогах столько лет, сколько волос на ее голове, отдыхая от тяжелой земной доли, и уж только потом она возродится в новом облике.

Я стоял у самого подножия костра и был одним из тех, кто помог ей подняться наверх по корявой лестнице из поленьев и сесть с левой стороны от трупа, положив его голову себе на колени (хоронить его в самом деле было пора – тяжелый запах разложения пробивался сквозь ароматы цветов и курений). Не так давно мне выпало находиться рядом с нею, увидев ее красоту, а теперь я получил возможность прикоснуться к ее руке. Рука ощутимо дрожала и была холодной и потной. Волосы густыми прядями падали ей на плечи и спину, временами, когда ветер начинал ворошить их, свешиваясь на лицо. Взгляд черно-лиловых продолговатых глаз бродил по сторонам, приоткрытый рот словно сводила судорога, и она все время облизывала губы и делала глотательное движение, будто что-то застряло у нее в горле. 

- Кусамбу ей, похоже, дали, - бормотал себе под нос мой коллега, вместе со мной помогая вдове устроиться на погребальном ложе, - но ведь очнется, скорее всего. В прошлый раз плохо получилось, когда вдова из костра выпрыгнула. Еле обратно затолкали, пришлось дубиной по голове огреть. А эта молодая, сильная.

Сопя от усердия, он деловито отогнул красный, расшитый золотом подол вдовы и принялся прикручивать мокрой веревкой ее щиколотки к толстому бревну, вбитому в основании конструкции. - Вот так не вырвется, - приговаривал он, при этом не обращая внимания на саму женщину, словно она уже стала неодушевленным предметом. Впрочем, она вела себя соответственно, явно плохо понимая, где она и что с ней. Только когда он слишком сильно натянул веревку, она все же дернулась, но он и тут даже не взглянул на нее.

Издали люди могли думать о том, что совершается таинство, но вблизи все происходило весьма прагматично.

- Съешьте прасад, госпожа, - сказал я, поднося к ее рту кусочек сладкого ладу, завернутого в банановый лист. Она послушно проглотила то, что я дал ей, в эту минуту поглядев на меня в растерянности, как ребенок, разбуженный среди ночи и готовый заплакать от страха и одиночества. В ответ я посмотрел в ее лиловые глаза и почему-то улыбнулся ей. Потом, завершая приготовления, расправил на ее ногах тонкую красную ткань и погладил ее колени.

Весь дрожа, я погладил ее колени… неслыханное дело, которое стало возможным в эти последние минуты ее жизни.

Мы спустились с костра, окропленного священной водой Ганги. Господин дал знак, костер подожгли одновременно со всех сторон. Облитые смолой дрова вспыхнули, как сухой хворост, единым факелом, и высокие языки пламени сразу охватили возвышающуюся надо всеми женскую фигуру в красном. От горячего воздуха ее волосы и края покрывала взметнулись вверх и в тот же миг утонули в огне.

Людское море вокруг взорвалось возгласами, похожими на рев морского прибоя. Стражи изо всех сил забили в барабаны, чтобы заглушить крики горящей заживо вдовы, а те из них, которые имели в руках палки, приготовились с их помощью силой удерживать ее на месте, если она попытается выброситься из пламени. Но она не попыталась. Яд, который я дал ей под видом храмовой пищи, не понадеявшись на молочную настойку опиума, выпитую ею ранее, должен был подействовать быстро.   

Повалил густой дым, поднялся чад. Несмотря на обилие благовоний и наличие душистого сандала, распространился запах горелого мяса. Жар от костра шел невыносимый, мы отступили подальше. Горячий ветер бросил мне в лицо какую-то черную паутину… обрывок ее локонов, опаленных в костре…          
 
В следующей жизни все повторится. Я снова встречу девушку с такими же черными, с лиловым оттенком глазами и такой же пухлой нижней губкой, пройдя совсем рядом, но оставшись ей чужим. Она проживет свою жизнь среди других людей, выйдет замуж за другого. И я снова помогу ей подняться на погребальный костер, получив невероятную возможность коснуться ее руки и ее колен. А потом смахну со своей щеки то, что осталось от пряди ее волос. Ом Намо Нараяная…

Вечер уже сгущался, но костер, на который не пожалели дров, все еще горел, багрово светясь в темноте. Теперь трудно было разобрать, где в нем покрытые слоем золы поленья, а где сгорающие точно также, как поленья, обугленные трупы. Даже черепа раскололись в огне, так что не нужно было выполнять капал-крию, разбив кости палкой, высвобождая душу.

Раджа отбыл обратно в замок. Толпа, насмотревшись жуткого зрелища, от которого внутри все заходилось в почти сладострастной судороге, способствуя впадению в религиозный экстаз, заставляя биться в истерике или приплясывать, разбредалась по домам. Только стража и некоторые из жрецов еще оставались рядом по долгу службы. Стоя среди них, весь пропитавшись зловонным дымом трупосожжения, чувствуя от произошедшего какое-то непонятное мне самому, злое удовлетворение, я готов был не то рыдать в голос, не то рассмеяться. Мое сердце горело, как и ее плоть. Может быть, я немного сошел с ума.

После того, как костер догорел полностью, и зола остыла, мы с помощью княжеских слуг собрали ее всю и развеяли над рекой. Несколько не до конца сгоревших костей были нами предварительно вынуты и отложены в сторону. Их следовало истолочь в порошок и подмешать в вареный рис, который будет употреблен в пищу на ритуальной трапезе, чтобы очистить грехи покойных. Я буду есть этот рис и думать о том, что я ем – фаланги ее пальцев, фрагмент ее позвоночника, ее бедер? Теперь она станет частью меня не только в моих бредово-горячечных мыслях, но и на самом деле. Она будет жить во мне, пока я сам еще живу. 
08.06.2024