Rodendron Rassolnikoff ч1 гл6

 Впоследствии Рассольникову случилось как-то узнать, зачем именно этот мужик Лизку сестру Алэны Делоновны к себе приглашал, заключалось ли в этой случайно услышанной фразе, божье провидение, если в ней ничего такого особенного информативного не было: зайти на чашечку кофе или бокальчик вина дяденьке к тётеньке.
 
 Но Рассольников в последнее время стал суеверен. Следы фантасмагории рисовали в мозге хитросплетёные узоры. И все его чакры открывались в предчувствии каких-то особенных событий, способных круто поменять его образ дальнейшей жизни.
Ещё между осенью и весной один знакомый ему студент встретился в распивнушке недалеко от универа. Разговор за пивом коснулся, что Родиону нужна квартира и друг ему начал рассказывать про риэлторшу Алэну Делоновну. Мол, богатейшая сучка, не такая уж старая, делает деньги на чём угодно. Готова свою старую грешную душонку в аренду дьяволу сдавать за бабло. Почти рядом за столиком в гадюшнике с ними сидел какой-то пьяненький бородач. Бородатый алкоголик вмешался в их разговор. Знаю я эту семейку и сестрицу Алэнушку и её младшую сестрёнушку-бурёнушку Лизку.  Алэна деньги гребёт лопатой, а Лизка на неё пашет шестёркой принеси-подай. Я эту Лизку несколько раз затягивал в интимные отношения.
– Извращенец, геронтофил - она же старая и уродка! - вскричал студент и захохотал.
– Да, тёмненькая, смугляшка, но знаешь, совсем не урод. У неё такое прикольное лицо и глаза. Очень даже фигуристая, обладательница аппетитных изгибов и выпуклостей. Доказательство – многим нравится. Тихая такая, кроткая, безответная и в постели не шпала, а живчик шустренький согласный на всё, что не попросишь. Улыбака, у ней даже очень мармеладка хороша и пахнет вкусно, – засмеялся бородач.
– Бог с ней с Лизой, а вот сестрицу её, эту проклятую миллиардершу Алэну ограбил бы без всякого зазору стыда, – с жаром прибавил студент.
Бородач захохотал, а Рассольников содрогнулся. Как это было странно, что прекрасная идея, витающая в воздухе и была готова материализоваться!
– Позволь, я тебе серьёзный вопрос задать хочу, – загорячился студент.
– Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, худосочная бабёнка, никому ненужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живёт, и которая завтра же сама собой умрёт. Понимаешь? Понимаешь?
– Ну, понимаю, – отвечал бородач, внимательно уставясь на рапалённого товарища.
– Слушай дальше. В зомбоящике трещат с утра до вечера: у нас здеся всё хорошо, у них тама всё плохо. А что хорошего у нас, если мы сидим середь дня сейчас в кабаке и пропиваем последние копейки, взятые в ломбарде и у этой жадной твари Алэны Делоновны. Ни работы, ни денег. В какой другой цивилизованной стране, молодые, свежие силы никому не нужны и пропадают даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на эти старухины деньги, вытащенные из наших же карманов, спрятанных в сундук, как в монастырь! Сотни, тысячи, может быть, молодых душ, направленных на дорогу жизни, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, могли создавать могущество нашей державы, приносить пользу обществу – и все это на её деньги и ей подобных жадных тварей. Взять кусочек её богатства, с тем чтобы с их помощью этого гранта судьбы посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное недрозумение с перераспределением сокровищ тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи счастливых душ, спасенных от греховной геены. Одна смерть и сто жизней взамен – тута простая алгебра! Да и что значит на божьих весах жизнь этой развратной бабёнки? Не более, как жизнь забайкальской вши, мадагаскарского таракана, да и того не стоит, потому что бизнес-чмошница вредна для нашего социума. Она чужими жизнями питается: она намедни сестре своей Лизавете палец со зла укусила; стал нарывать, чуть-чуть не отрезали!
 Вот, ты хоть раз в нашей поликлинике был?! Тебе ещё туда рано, когда-нибудь попадёшь. Там, они, все эти бабки, после выхода на пенсию там целыми днями напролёт сидят высиживают рецепты на бесплатные таблетки для бессмертия. Нормальному больному человеку в поликлинику из-за них не попасть – легче сдохнуть, чем пробиться сквозь их частокол из костылей. А вечером, они же, забыв про костыли, выпив винца с легонца, в парке пляшут рио-риту с последним на районе живым дедом. У них все очередные талончики к врачам в поликлинике скуплены на пятьдесят лет вперёд. Ходят, как вороны, склёвывают всё что выпускает фармакология в виде пилюль и таблеток.
 
 Вы знаете сколько мужиков доживает до семидесяти лет – один из пяти, а женщин девять из десяти. Из мужиков до пенсии доживают единицы и то из каких-нибудь льготников ментов, а эти с шестидесяти лет садятся на шею государству и сидят до девяносто лет. Или эта старуха Алэна, последние деньги из квартирантов вытягивает, как паук, потом на них где-нибудь турецкой гостинице массаж женских органов себе делает.   
– Конечно, все эти старухи задолбали, – заметил бородач, – но ведь тут природа.
– Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, природа им дала чуток жизни подольше, чтобы они внукам сопли вытирали, а они целыми днями языками в поликлиниках чешут. Без матери ни одного бы человека не было, так сейчас это не актуально - в Китае уже давно понастроили человеческих инкубаторов, там и сперма, и яйцеклетки, и никто никому ничего не должен. Говорят: «долг, совесть», – я ничего не хочу говорить против долга и совести, – но ведь, как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
– Слушай сюда! Я тебя спрошу, а ты подумай, прежде , чем отвечать.
– Ну!
– Вот ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи мне «бро»: ты сам эту женщину смог бы обнести или нет?
– Разумеется, нет! Я для справедливости… Не во мне тут и дело…
– А по – моему, коль ты сам не решаешься, так нет тут никакой и справедливости! Сколько олигархов в списке ФОРБС, по сравнению с которыми Алэна Делоновна мошка козявочная?! Эта ездит пять раз на год в Турцию, погреть на солнышке подряблевшую задницу, тьфу на неё, если даже ней даже яхты нет и виллы на Кипре. В нашем Долгобреде – она типо фраумадам, а для столицы – провинциальная спекулянтка. Лупить надо олигархов, сковыривать пиявок надо, но к ним хрен подберёшься.
Рассольников разволновался за горячим спором и взял кружечку холодненького пивасика, чтобы пеной затушить пожар в мозге. Конечно, все это были самые обыкновенные и самые частые, не раз уже слышанные им, в других только формах и на другие темы на проблемы социальной справедливости, молодые разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и такие мысли, когда в собственной голове его всё складывалось к этому судьбоносному шагу? И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от риэлторши, как раз и попадает он на разговор о Алэне Делоновне?.. Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот философско-пьяный разговор в пивнушке имел чрезвычайное на Родендрона влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение указание свыше вышло…

* * *

 Возвратясь в свою студию, он бросился на продавленный диван и целый час просидел с улыбой без движения. Между тем стемнело. Наконец он почувствовал давешнюю энергетику, и с наслаждением догадался, что на диване можно не толко сидеть, но и лечь. Скоро крепкий, образцовый сон налег на него, как будто придавил таракана тапком.
 Он спал необыкновенно долго и без снов. Администратор Настя, обходила хатку Родика опять звонила по сотовому про оплату. Она занесла ему чёрствый круасан чаю и маленькую баночку обезжиреного йогурта. Чай был опять с трёх раз заваренным пакетиком, и опять в её кружке. Зашла в квартиру со своими ключами.
– Эк, ведь дрыхнет мужичок! – вскричала она с негодованием, – и всё-то он спит!
Он приподнялся с усилием. Голова его была легка и светла; он встал было на ноги, засмеялся и упал опять на диван.
– Опять спать! – вскричала Настасья, – да ты больной на голову, что ль?
Он ничего не отвечал.
– Чаю-то хошь?
– После, лучше пивка холодненького с таранькой притарань, – проговорил он с усилием, хмыкая ответил юной женщине. Настька, сунув руки в боки, постояла над ним.
– И впрямь, может кукуха у парня поехала, – сказала она, повернулась и ушла.
Она вошла опять в два часа, с ароматным фондершираком (китайский быстросуп-лапша). Родик валялся на диване с наушниками в ушах и дёргал левыми лапками в такт музыки. Настасья обиделась и с злостью стала тыкать в него ободранным маникюром.
– Чего дрыхнешь, дылда, когда девушка к тебе приличная пришла! – начала она, с интересом смотря на него. Он приподнялся и сел, но ничего не сказал ей и глядел в землю.
– Ты дурачок или прикидываешься? – спросила Настасья, и опять не получила ответа.
– Ты хошь бы на улицу вышел проперделся, – сказала она, помолчав, – тебя бы ветром обдуло. Есть-то будешь, холодный фондерширак?
– После, – слабо проговорил он, – ступай! и махнул рукой.
Она постояла ещё немного, с похотливо посмотрела на него и вышла.
Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на чай и на суп-лапшу.
Потом взял пластиковую ложку, с интересом «почитал» китайские иероглифы на крышке и стал нарочито громко засасывать в себя лапшу фондерширак.
Он съел немного, с аппетитом, ложки три-четыре, как бы машинально.
Голова от острого и горячего фондерширака прояснилась. Пообедав, протянулся он опять на диван, но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему всё грезилось, и все странные такие были грёзы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Туркогипте, в каком-то пятизвёздочном отеле. Кругом пальмы растут; все люди лежат на белоснежных лежаках и любуются Красным морем. Этот отель с пятью звёздами «всё включено» и поэтому официанты в белоснежной форме разносят между лежаками холодные напитки: соки, пиво, шампанское. Он же всё пьет шампанское и сердитые пузырьки щиплют его язык за вкусовые сосочки. Рядом прекрасная упругая девушка загорает топлесс специально для него. Над выпуклостями её вожделенных грудей, если не поднимать голову, мечутся возбуждённо чайки. Сладкая лень, насыщенная алкоголем, не позволяет резко напрягаться и вызывает только сладкую истому в чреслах.
- Протяни ко мне ладони к своей сказке, опусти пониже глазки и я отвечу нежной лаской, - поют сладкие, нежные, груди, используя свои соски, как динамики интеллектуального мультимедийного устройства.
Родик, не открывая губ, отвечает, что готов тактильно пообщаться с выпуклостями, но позже в прохладе заката. Вдруг Родендрон ясно слышит, как бьют часы в Лондоне на башне Биг Бэна. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время и вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана.

  Он взял сотовый телефон и набрал номер и твёрдым голосом начал говорить:
- Алэна Делоновна, с вами разговаривает старший следователь главного управления по финансовым преступлениям полковник Антон Антонович Главнюков. Соблюдайте спокойствие. Нам в эти минуты удалось предотвратить крупное финансовое преступление по похищению с депозитов ваших финансовых средств и оформлению на вас кредита в размере ста миллионов юаней. Только не вздумайте бросать трубку, а то начнётся заблокированная транзакция. Чтобы поймать с поличным преступника вы должны немедленно явиться во 4-е отделение главного управления в течение двух часов с паспортом, инэнэном и снилсом. Записывайте адрес.
- Вы, меня извините, но походу вы жулик и я бросаю трубку, чтобы позвонить в настоящую полицию.
- Нет, если полковник Главнюков вам не авторитет, если вам не жалко своих денег, своей квартиры и всего чего у вас есть, то пожалуйста бросайте трубку.
- Для проверки можете набрать телефон моей приёмной, записывайте. Но помните ваши все сбережения находятся в опасности. Электронный ячейки дешифрованы и мне удалось только удержать перевод ваших денег в режиме пауза. Сейчас они запустят в ваши данные вирусного червя и никто, никогда не найдёт следов этих хакеров.
У Родика от долгого разговора с Алэной Делоновной запотели ладони, - у сука, крашена всё боишься за свои сокровища, - успевал подумать Рассольников.
- Алэна Делоновна, запоминайте, - говорил Родик в трубку, - вы через пятнадцать минут выйдете из своего дома, увидите 15-й троллейбус. Но в него садится не надо, а надо дождаться следующего. Доехать до остановки Хромого Никодима и выйти прямо в парк Долбоедова. От фонтана отсчитаете 28-ю скамью, досчитаете до 969 и увидите настоящего полковника с наручными часами «кортье» на запястье руки и с надписью «За героический подвиг настоящему полковнику Главнюкову». Вы меня поняли?
- Да, господин полковник, я готова с вами встретиться, при условии, что вы настоящий, не будете распускать руки и говорить даме скаберзные шуточки. Я этого не люблю.
Родик метнулся к подъезду проживания Алэны Делоновны. Через двадцать семь минут он наблюдал, как женщина, более, чем среднего возраста в леггинсах в цветочек прикрывая лицо шляпой и тёмными очками выскочила из подъезда в направлении троллейбусной остановки. Пропустив один пятнадцатый троллейбус, она дождалась следующего и исчезла в салоне.
У Родика по его расчётам было времени окола сорока минут для воплощения своей мечты жизни.
   
  На цыпочках подошёл он к двери подъезда, прислонил к пимпочке домофона универсальный электронный ключик  с вальдбериса и втянув голову до пупка прикрывая лицо тёмными очками, медицинской маской и бейсболкой просочился в подъезд. Сердце его радостно стучало. Но на подъездной лестнице было всё тихо, соседи все спали… Он быстренько залепил дверные глазки соседям, заранее нажёванной жувательной резинкой.  Он волновался словно Буратино со своим золотым ключиком возле холста с нарисованным очаго за которым скрывалась заветная дверь. Универсальная электронная отмычка из далёкого Хунь Чжунь Пеня легко щёлкнула замком и отворила железную дверь, за которой хранились сокровища Алэны Делоновны. Дико и чудно показалось ему, что он мог дожить до такого случая. И необыкновенная радостная и какая-то торжественная суета охватила его мозг.
Из многих странностей, заселявших его голову, одна уже полгода не давала ему спокоя. Это был, скачанный на сотовый телефон аудио-роман Ф.Достоевского «Преступление и наказание». Сначала это был прикол из-за фонетически созвучной фамилии главного героя старинного романа. Родик Рассольников – ни один дурак не смог бы поверить в случайность совпадения через почти двести лет Родиона Раскольникова и Родендрона Рассольникова. Хорошо, что этот роман давно выкинули из школьной программы и школьники не читали этот шедевральный детектив девятнадцатого столетия, а то быть ему с кличкой Родика Раскольникова до выпускных егэшных экзаменов. Родик ярко представлял себе тупых одноклассников, которые бегали за ним по пятам и орали: «Родиоша, на хрена старушку обчистил и зарубил? Делись бабосами!» Родик удивлялся примитивному потаканию писателя своим «подписчикам», который ради увеличения хайпа готов был не только руками Раскольникова рубить старушек в капусту, но сварить из них холодец, да с горчичкой-чесночком скормить под полуштоф огненной воды. Главное – чтоб огромные мураши ужаса ползали по читателю. Это было на сто лет раньше «Кошмаров на улице Вязов».
 
  Да, времена были ещё те и голову обывателям СМИ зомбировали, как, впрочем, и сейчас. Сегодня, слава всемогущему Господу нашему, за то, что сподобил он Российское руководство на глубокие образовательные реформы, благодаря которым исчезли из школьных программ мастодонтские фамилии: Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов и т.д. Кто не в курсе - это были древние люди, которые писали гусиными перьями толстенный контент заумного содержания, писавшие либо про любовь, либо нагоняли ужас на своих подписчиков. В двадцать первом веке, когда все премудрости переместились из бумажных книг в электронные гаджеты, родились современные классики нового компьютерного контента, а по сути, поменялось немногое.
 
  Только последний лох ныне не знает оракулов вьютуба: Вилкувзада, Серуню, Взбзднуття, Манюню, Цукерзахера, Суперпукана и пр. Этим людям ныне не надо ощипывать гусей, макать их перья в чернила, чтобы написать много букв на пейпере, даже не щёлкать буквами на компьютерной клавиатуре, когда достаточно снять что-то в видеокамеру и разместить с каким-то лепетанием на сайте в интернете.
Удивительным рандомным образом наш Родендрон полюбил сцену Достоевского зарубления бабушек в романе «Преступление и наказание». Он выучил слова из отрывка наизусть: «Удар пришелся в самое темя, чему способствовал её малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела ещё поднять обе руки к голове. В одной руке ещё продолжала держать «заклад». Тут он изо всей силы ударил раз и другой, всё обухом и всё по темени. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь… Удар пришёлся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась. Раскольников совсем было потерялся, схватил её узел, бросил его опять и побежал в прихожую».
Конечно, впечатлительный Родик, кроме насмешек в сторону великого классика русской литературы, никаких эмоций не испытывал. Выдумщик и фантазёр Родендрон Рассольников, десять раз перечитал сцены с подготовкой почти тёзки к убийству старухи. Он не понимал, как с такой ерундой в голове можно было идти на обычное дело по изъятию ценностей. Родик до того выучил этот роман, что легко мог воспроизводить в памяти целые сцены.
«В конце концов, как им надо быть кретином, чтобы упростить задачу до рубки топором черепов, это реально - принудительная дурка», - думал по пути Родион.
В те времена ещё не придумали банковских ячеек, электронных платежей и пластиковых карт – всё конвертировалось в побрякушки из драгметаллов, которые хранились в кованых сундуках, обитых металлическими полосками и запертыми на примитивные навесные замки ключи от которых носили на шее. Такой сундук можно было вскрыть за пять минут любой монтировкой, как и любой замок тех времён. В квартирах двери оборудовались простыми электронными замками. Люди не особенно хотели воровать и делали это нехотно, боясь опозориться. Можно  несильно запирать свои жилые ячейки, можно было попросить приглядеть за хатой дворника, но в отличии от пьянства и проституции с воровством в Российской империи было всё очень грустно, воровать вообще обычая не было, а криминал воров и разбойников только зарождался в городских мебелирашках, про которые Достоевский в книжке про Раскольникова.
– Сколько время, а то у меня мобильник разрядился!
– Семь ноль ноль! – кто-то провизжал в ответ в подъезде.

  Как прекрасно жить в двадцать первом веке: здорово пшикнуть на женщину каким-нибудь нейропаралитическим составом из газового балончика, отравить, застрелить из бесшумного пистика или воткнуть электрошокер, превращающий за секунду человека в кучку пепла. Идёт тебе навстречу Васёк ничего не подозревает. Здорово! Хренак молния и одни ботинки. А нехрена было обзываться двадцать лет назад при Таньке, - такой бред генерировал измождённый мозг Родика при входе в квартиру.
Но это еще были мелочи, о которых он и думать не начинал, да и некогда было. Он думал о главном, а мелочи отлагал до тех пор, когда сам во всем убедится. Но последнее казалось решительно неосуществимым. Так, по крайней мере, казалось ему самому. Никак он не мог, например, вообразить себе, что когда-нибудь он кончит думать, встанет и – просто пойдет туда… Даже недавнюю пробу свою (то есть визит с намерением окончательно осмотреть место) он только пробовал было сделать, но далеко не взаправду, а так: «дай-ка, дескать, пойду и опробую, что мечтать-то!» – и тотчас не выдержал, плюнул и убежал, в остервенении на самого себя. А между тем, казалось бы, весь анализ, в смысле нравственного разрешения вопроса, был уже им покончен: казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений. Но в последнем случае он просто не верил себе и упрямо, рабски, искал возражений по сторонам и ощупью, как будто кто его принуждал и тянул к тому. Последний же день, так нечаянно наступивший и всё разом порешивший, подействовал на него почти совсем механически: как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без возражений. Точно он попал клочком одежды в колесо щебёнко-дробильной машины, и его начало в неё втягивать.

  Сначала, – впрочем, давно уже прежде – его занимал один вопрос: почему так легко отыскиваются преступники и выдаются почти все преступления. Неужели нет ума замести нормально следы почти во всех преступлениях? Он пришел мало-помалу к многообразным и любопытным заключениям, и, по его мнению, главнейшая причина заключается не столько в материальной невозможности скрыть преступление, как в самом преступнике; сам же преступник, и почти всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых, напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность. Каким бы умным не был полицейский следак, но преступления раскрывал он всегда не столько благодаря своему уму, а наооборот – только по глупости преступника, забывшему свой паспорт на месте преступления.
Сегодня, если преступление не записалось на камеры видеонаблюдения – это заведомый глухарь, разве случайно забытый преступником свой мобильник поможет умным следакам обнаружить хитрого нарушителя.

  Придя к таким выводам, Родик решил, что с ним лично, в его деле, не может быть подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо, во все время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им – «не преступление», а несчастный случай – бытовая травма… Опускаем весь тот процесс, посредством которого он дошёл до последнего решения; сюжет уже и так, слишком забежал вперёд… Прибавим только, что фактические, чисто материальные затруднения дела вообще играли в уме его самую второстепенную роль. «Стоит только сохранить над ними всю волю и весь рассудок, и они, в свое время, все будут побеждены, когда придется познакомиться до малейшей тонкости со всеми подробностями дела…» Но дело не начиналось.
Окончательным своим решениям он продолжал всего менее верить, и когда пробил час, все вышло совсем не так, а как-то нечаянно, даже почти неожиданно.
На одно мгновение пронеслась в уме его мысль: «Не уйти ли?» Но он не дал себе ответа и стал прислушиваться в квартирную дверь: мертвая тишина. Потом ещё раз прислушался вниз на лестницу, слушал долго, внимательно… Затем огляделся в последний раз, подобрался, оправился и ещё раз пощупал в кармане электрошокер и газовый балончик. «Не бледен ли я… очень? – думалось ему, – не в особенном ли я волнении? Она недоверчива… Не подождать ли еще… пока сердце перестанет громыхать?..»