Диспансеризация

Глава 1

В свои прожитые годы я пришёл к выводу: мама, папа и государство, которого уже давно нет, – ошибались. Правду говорить нельзя! А особенно докторам.
Вообще от правды страданий много. Ну, к примеру, в детстве: натворил что-то, промолчи, а вдруг не узнают или сойдет, «это не я». Так нет же, в первых рядах: «Простите, это я сделал». Ну и понятно, за правду страдал. Когда без гостинцев, а когда и задница в полоску от ремня. В те далекие времена это часто практиковали.
Нельзя было предъявить свои права в организацию по защите прав детей. Вот и пользовались этим повсеместно несознательные родители.
В юности правда: гуляешь с девушкой, добиваешься того, чего тебе надо. Вроде добился. Думаешь, вот хорошо. Гормоны играть не будут, а значит, и прыщи пройдут. А она возьми и глупые вопросы задаёт: «А ты меня любишь? Ты на мне женишься?» Другой бы сказал: «Конечно, дорогая, обязательно, только давай сначала поживём вместе, притремся, чтобы потом не разводиться». И жил бы и пользовался всеми благами. А притираться можно и годами.
А я со своим воспитанием так не мог и отвечал: «Насчёт любви пока не знаю, надо подумать, но жениться точно пока не входит в мои планы». Выслушав такую правду, меня сразу посылали. Куда, я писать не буду. Сами знаете. Вот опять пострадал за правду.
И вместо интересного секса с девушкой приходилось исполнять этот акт по научению старших товарищей самостоятельно. А это, сами понимаете, не так романтично.
Ну ладно, юность пережил, были и такие, кого не парили вопросы про любовь и женитьбу. Им для здоровья и развлечения, и мне. Но тут другие засады бывают. Всякие болезни. Мне вроде повезло, только раз влип в такую историю. Но, по рассказам тех же старших товарищей, бывали и летальные исходы. И они тогда многозначительно говорили, мол, самому безопасней.
Ну тут каждый сам выбирает, рисковать или нет. Я рисковал.
Взрослая жизнь: вроде с сексом и любовью всё, определился. Работа, дом, семья. Не изменяю. Но не потому, что не хочется. Боюсь. И боюсь двух вещей: первое – не смогу соврать. Второе – заразы разной. Вот так праведником в страданиях и жил. А старшие товарищи жили по-другому. И красиво жили, скажу я вам. Я им завидовал.
Опять получаются страдания от этой правды.
Работа – это вообще отдельная история: мне пришлось менять ее часто. А все из-за чего, из-за правды. Косячат все, химичат тоже все, бухают тоже все. Но не признаются в этом по каждому поводу. Я же, дурак, накосячил – и к начальнику, вот, мол, косяк мой, готов понести наказание. И нес. Увольняли.
Нахимичил, вернее, приписал расходы. Ну прокатило же. Живи и радуйся. Им твои несколько тысяч по барабану. Нет, блин, выпили на корпоративе, и понесло. Простите, Христа ради. Грех на мне. И давай каяться. А утром похмелье и, по стандартной схеме, увольнение.
Меня жена уже дома попугаем перелетным стала звать. Это тот, что у Хазанова правду матку резал. А его за это передавали в разные места, чтоб избавиться от него.
Но я-то не попугай, от меня так просто не избавиться. Мы же с женой в одной квартире живем, однокомнатной. Как нам её делить? А убить она меня пока не решается. Хотя грозила много раз придушить подушкой ночью.
Ну, если честно, и я ей не раз грозил. А главное, за что? Мне хочется про рыбалку смотреть телек, а ей Мясникова подавай. Все про здоровье изучает. Черепахой стать хочет, 300 лет жить. Вот и ссоры у нас. Ну и по другим поводом тоже. То стульчак не поднял в сортире, то холодильник не закрыл, то ей холодно, а мне жарко. Как форточку делить?
А про супружеский долг вообще забыла. Говорит, отстань, старый пень. Что значит отстань? Мне надо. А мне нет, говорит она. И совета уже ни у кого не спросишь. Старшие товарищи все уже на кладбище. Не вспоминать же юные годы.
А фантазии прут в голову, и всё. И сны такие же. Я уже стал грешить на своих друзей. Тех, что еще в строю. Есть у меня друг-китаец. Так тот академик по этому делу. Как пришлет что, так остаток седых волос встаёт, не говоря уже про другое.
Но этот, ладно, молодой, еще лет на восемь моложе меня. И он китаец, их там, наверно, с детства женьшенем кормят, вот они до старости и чудят. А другой мой друг, между прочем, доктор-кардиолог. Тоже чудит, а он не китаец и старше меня лет на девять. Мне кажется, с годами он поменял квалификацию, стал сексологом. Он и картинки шлёт, и видео, и пропагандирует секс по три раза на дню. Да и стихи, и проза, все про женщин и про страсти. Во как прёт его!
Я ему даже завидую. И жене своей в пример ставлю. Мол, вон у него дома этих проблем нет с женой. А она мне: так ты ему тоже пиши, что по пять раз на дню. И каждый день. Пусть завидует. Откуда ты, старый пень, знаешь, что он это не придумывает. Он же творческий человек. А они, творцы, могут и приврать для романтики. Ну, я врать не могу, я честный.
Вывод какой? Мне бы найти того, кто придумал лозунг «Лучше чистая правда, чем коварная ложь», и подать на него в суд за мои страдания от этой правды.
Так, наверное, все и продолжалось в моей жизни. Ссоры, фантазии, обиды и т. д. Но вмешалась диспансеризация.

Глава 2

Раздался звонок на городской телефон. Я нехотя поднял трубку. Звонить нам некому, значит, опять мошенники звонят. Ладно, поприкалываюсь. Я в последнее время прям в раж вошел. То, говорил, сейчас очки найду, а то не слышу. То подожди, схожу в туалет. То карту придумаю и пин-код. А в последнее время вообще фантазия голову закружила. Мол, буду говорить только с голой и красивой бабой и по Скайпу. Тогда и выдам всю военную тайну. Про коды на карточке. Мне не жалко, там только пенсия, да и ту мы быстро снимали и тратили. Вот до чего меня бабка довела.
Но пока этот номер не прошел. Ни с прокурором, ни со следователем. Ни с какой-то бабой, которая представилась моей женой и говорила, что кого-то задавила. Я еще удивился тогда. Вроде свою я вижу, вот, дома. Как это она раздвоилась?
Обычно, как только я предлагал свои фантазии, они почему-то клали трубки. А жена опять обзывала меня старым, ну как сказать помягче, чудаком.
Но в этот раз звонили из поликлиники. Спросили меня и предложили пройти диспансеризацию. Я хотел было опять приколоться, но что-то меня остановило. А вдруг правда диспансеризация? И она бесплатная. А хворей у меня много. Выслушал все до конца, даже записал. Мне предлагалось по закону пройти обследование моего престарелого организма. Про лечение ничего не сказали, а вот что искать хворь будут, это подтвердили.
Хорошо, я согласен. Куда и когда? «Завтра можете к терапевту прийти, а он уже все остальное назначит». На том и порешили.
В поликлинике таких халявщиков было много. Но хорошо хоть сейчас Собянин придумал талончики и время конкретное. Я как вспомню прошлое мое родное, советское, аж зубы ноют. Конечно, там много чего хорошего было. Но и глупостей, и бардака тоже хватало. А Сталин уже умер. Вот все нюх и потеряли. А при Сталине все бы работали. А кто нет – в расход или клюкву на болото давить задницей поехали бы.
Но сейчас нормально. Я не зря за Собянина голосовал.
Терапевт – мужик строгий: «Так, времени мало у нас, дедуля, давайте, что болит и как». Ну я ему рассказал и про нос, мол, сопли, и про уши, не слышу, и про геморрой с запором. И многое другое. Доктор прервал мою тираду: «Я понял, болит все. Так бы сразу и сказали, без подробностей». «Ну, в принципе, да, согласился я. – Да вот еще забыл, что-то у нас со старухой не ладится. Ну, в этом смысле», – и я показал ниже пояса. «Что, и там у вас проблема?» – спросил доктор. «Нет, не у меня. Я хочу и вроде могу, а вот бабка – нет. Не хочет. Что делать, не знаю. Я ей не изменял ни разу».
Доктор внимательно посмотрел на меня, как бы изучал под микроскопом: «Н-да необычный экземпляр. Ладно. Сидите. Сейчас выпишу все направления на обследование и анализы».
Писал долго. Весь же организм надо смотреть. Минут двадцать писал. В дверь уже пару раз какая-то нетерпеливая старуха стучала и возмущалась. Мол, моё время подошло. Чего этот старый пень так долго тут сидит? Тут не сортир. Доктор вежливо попросил подождать и, посмотрев на меня, сказал старухе: «Случай тяжелый, сами понимаете». Та с понимающим видом покивала, а когда закрывала дверь, пробурчала: «Вроде дед на вид ходячий, а не жилец».
Я как-то теперь и сам разволновался: «Доктор, я что, так плох, и что, умру?»
«Ну, умереть-то вы точно умрете, но вот когда? Это я вам не скажу. Сначала анализы и обследование. Да, я еще решил вас к психологу послать. Она, думаю, вам поможет в вашей проблеме», – и он показал пальцем мне ниже пояса. На том и разошлись.
У двери стояла та самая бабка и косилась на меня. На скамейках сидело много таких, как я, жаждущих обследования. И все как-то жалостно смотрели на меня. Как будто провожали в последний путь.
Хрен вам, ругнулся я на собратьев и пошел. А вслед услышал: «Да, жалко. Он еще и псих». Сами вы психи, бурчал я и поспешил домой. Что-то меня пошатывало, и лицо горело. Наверное, давление от волнения поднялось.
Дома хоть ворчливая, но родная жена дала пилюлю и уложила на диван: «Ладно, лежи, смотри свою ерунду. А то совсем расклеился».
В такие минуты, когда за мной ухаживала моя жена, я чувствовал себя очень неловко. И за что она меня, старого козла, ещё лечит? Нет, конечно, я не бездельник. И по дому делаю много. Я и в магазин хожу, и убирать помогаю, и ещё что-то, но пока забыл.
У нас же не всегда была конфронтация. Были и счастливые дни. Раньше она царевной была. А сейчас… Когда ворчит на меня и не понимает, прям в лягушку холодную превращается. Ну, про лягушку я образно, она и сейчас красивая, но вредная. А холодная – это точно. Спим-то вместе, как прижмусь, прям холодно мне. А я горячий. Это, видимо, от моих желаний кровь кипит. А у неё не кипит.
И чего кобенится, дура. Есть долг, надо его выполнять. Так и в Библии сказано. Я хоть не особо верующий, но у батюшки спрашивал про это. Он, конечно, сказал, мол, в моем возрасте не о блуде надо думать, а о душе. Но подтвердил: это ее долг супружеский, но решать это вы должны сами в своей семье.
О душе! «Я пытаюсь, но во мне как бы два разных человека. Один говорит прям как вы, батюшка, а другой – все наоборот». «Это в вас бесы сидят. Надо чаще молиться и в церковь ходить». Ладно, сказал я, бесы так бесы. Буду изгонять. «Прости его, Господи, –вслед мне сказал батюшка и добавил: – Не зря говорят, седина в бороду – бес в ребро».
Говорит, решать совместно? Решить с ней? С ней пока не получается.
Всё, поперли злобные мысли, захотелось опять ворчать на жену. Значит, отлегло. Полегчало.
«Спасибо», – сквозь свою гордыню пробурчал я.
– Ну что там у тебя с диспансеризацией? – спросила она.
– Да ничего, назначили изучение моего организма. Записался аж на две недели вперед. Там таких жаждущих до хрена.
Про психолога я ей решил не говорить. Сам схожу пойму, кто из нас не прав. Тогда и расскажу. Может быть.
Вместо двух недель исследования моей внутренности, наружности и разных анализов я провозился почти месяц. Что только со мной не делали. Куда только не лазили, в общем, глумились над дедом по полной. Одной крови высосали почти литр. Точно на продажу. Но в конце концов всё было собрано и передано моему терапевту.
– Ну что я вам скажу, уважаемый Игорь Филимонович, – это меня так зовут. Извините забыл представиться в начале рассказа. – Так вот, вы давно в паспорт заглядывали?
– В паспорт? Давно, а что?
– Надо бы почаще. Тогда, может, и меньше жалоб было бы. В ваши 72 года ваш организм вполне жизнеспособен. Есть, конечно, возрастные изменения, но в пределах нормы. Живите и радуйтесь.
– При чем тут мой паспорт? И чему я должен радоваться?
– Там написан ваш возраст. А в вашем возрасте, вполне возможно, что-то может и болеть.
– А радоваться тогда чему мне? Возрастному геморрою?
– Нет, не ему. А тому, что у вас все функционирует в пределах нормы. И анализы тоже нормальные. Более того у вас в отличии от других довольно-таки большой уровень тестостерона. Причём он даже больше, чем у меня. А я  намного моложе вас. Этому тоже надо радоваться. Тестостерон продлевает жизнь и желания. Может, по этой причине вы и такой активный в смысле секса. Так что ваши органы, если что, можно и на запчасти продать, – сказал доктор и улыбнулся.
Я как-то напрягся от этих слов. Кому продать?
– Да никому, это я фигурально, шутка.
– Ну и шуточки у вас, доктор, – пробурчал я. – Насчет активности – я-то активный, а толку что? Бабка-то не активная. А я от этого тестостерона дурею и страдаю. Разрядки-то нет, – с грустью сказал я.
– Ну, тут я вам совет не могу дать. Вы, кстати, у психолога были?
– Да нет, ещё не был. На днях иду. К нему запись как на прием к президенту. Видимо, весь наш район с приветом.
– Я думаю, не только наш район, – пошутил опять доктор. Выписал мне какие-то пилюли от старости и от геморроя и пожелал всего хорошего.
Я буркнул: «Спасибо, что пока не подписали смертный приговор и не продали на органы», – и пошел домой в относительно приподнятом настроении. Ладно, значит, еще поживем, помучаемся. Это хорошо. Надо это дело сегодня обмыть.
Я теперь ввиду возраста это дело часто не делаю. Раз в неделю, и то по норме. Двести пятьдесят, и все. В общем, чекушка. Моя недельно разовая доза. С нее и не болеешь, и шурум-бурум в голове нормальный. Один только побочный эффект на следующий день: видимо, этот гребаный тестостерон прет еще сильней. А значит, и мучения мои сильней.
Купив чекушку, пришел домой, попросил царевну-лягушку организовать полянку, сел, выпил, включил Высоцкого. И очень хорошо провел время в грусти и воспоминаниях о прошлой моей жизни. А к вечеру, когда хмель дал свой шурум-бурум, я прозрел! Я понял, зачем они организовали диспансеризацию. Это врачебная мафия собирает данные, у кого какие органы в хорошем состоянии. А потом нас, тех, кто годится на продажу, будут отлавливать и потрошить. А я, получается, самый первый кандидат. Окромя геморроя ничего не нашли. А геморрой им не помеха. Вот, ироды, что придумали. Как же теперь быть, как спасти себя? Надо пересдать анализы. У меня выше этажом Михалыч живет, вернее, полуживёт. Лежачий второй год. Так Галька, его дочь, как-то недавно говорила, что анализы ну очень плохие, наверно, помрет скоро.
Да, надо торопиться. Сдам его анализы вместо своих, и все. Я спасен.
От такого гениального плана я немного успокоился и решил лечь спать.

Глава 3

Ночью спал я плохо, снились безумные сны. То жена стала распутницей и мужиков домой водит. А я в это время на базаре связанный на стуле сижу, рядом доктор с табличкой: «Продаются органы: печень – 5000$, почки – 7000$, сердце – 10000$, легкие – 3000 $. Оптом дешевле».
И люди подходят, смотрят на меня, говорят, чтобы им зубы показал и язык. От этого ужаса я проснулся, радом лежала распутная жена и крепко спала. Конечно, ее же на базаре на органы не продавали. Она тут с мужиками развлекалась.
Встал, пошел на кухню пить чай и слушать радио. Через полчаса встала и жена и, как всегда, – ворчать: «И чего тебе не спится? Сам маешься и мне спать не даешь».
Маюсь! Да, маюсь. И я рассказал ей свою догадку про торговлю нашими органами. Она только посмеялась и сказала – совсем сбрендил на старости лет. «Может, и сбрендил, но ты сходи к Галке, договорись про анализы». Она ничего не ответила, а только махнула рукой и пошла в ванную.
А через два часа нам позвонила Галка сама и сказала, что Михалыч ночью умер. «Эх, Михалыч, Михалыч, не спас ты меня, не успел», – сказал я про себя.
Галка сообщила, когда будут похороны, и они с моей женой ещё что-то долго обсуждали. Но мне было не до них и не до Михалыча. Я сидел и думал, как же себя спасти от этой мафии.
Похороны прошли, как положено, на третий день. Родственников не много, да и соседей тоже. Поминки были дома. После всех сказанных слов все выпили, и не раз. Как всегда, на этих мероприятиях стали вспоминать весёлые и забавные истории с усопшим. Какой-то родственник, выпив лишнего, даже пытался запеть «Любо, братцы, любо». Но ему не дали. Я тоже выпил, но не пел. Я у всех спрашивал: «А у вас есть дома больные люди?» Почему-то ни у кого больных людей дома не было.
Да, значит, мой план с анализами пока накрылся. А завтра мне идти к психологу.
Мы с женой ушли раньше всех, чего слушать истории о покойном. Может, сами скоро станем этой историей. Дома спокойней и лучше. Я даже не стал претендовать на телек, а ушёл на кухню, слушал радио и строил новые планы о своем спасении.
Утром побрился, помылся, расчесал, что осталось на голове, и пошёл в поликлинику к психологу.

Глава 4

Волнений особо не было, чего волноваться-то, что я псих, что ли? Я примерно представлял, что этот гусь будет со мной делать. Спросит о жизни, о детстве, и т. д. Может, правда еще и в гипноз введёт. Но я в эту хрень не верил.
Кабинет оказался на третьем, последнем, этаже, в самом дольнем краю. Там, где бухгалтерия и ещё кто-то. Это, видимо, чтобы возле кабинета не шастали и не орали страдающие долгожители.
Постучал, открыл дверь, спросил – можно? Я ж культурный.
– Да-да, заходите, вы, наверное, Игорь Филимонович, – сказал ласковый женский голос.
С гусем я ошибся. Была гусыня и, я вам скажу, красивая, я даже почти и забыл, зачем сюда пришел. От волнения стал потеть. Хорошо, что платок взял. Вытирая пот со лба, пробурчал невнятно: «Да, это я. Жарковато тут у вас».
– Да нет, не жарко, – сказала доктор. – Просто вы пешком поднимались, и новая обстановка, вот вы и разволновались. Не переживайте, сейчас всё пройдет. Садитесь вот в это удобное кресло, расслабьтесь, успокойтесь. Вот вам водичка, попейте. – И все это было сказано ну таким ангельским голосом, что не успокоиться я не мог. – Ну что, сейчас получше?
– Да, сейчас хорошо. Но пиджак я всё-таки сниму, если можно.
– Конечно. Вам должно быть комфортно и удобно. Мы же с вами должны понять друг друга и подружиться.
«Подружиться», – улыбнулся я. И глупые мысли и фантазии опять полезли в голову.
– Готовы, начнем, – сказала ласково доктор.
– Да, готов как космонавт.
– Ну и замечательно.
– Меня зовут Белла Исаевна, я врач психолог, психотерапевт, кандидат медицинских наук. Имею практику уже более пяти лет. Через мои уши и моё сознание прошло много жизненных историй, и почти всем мне удалось помочь в решении душевной, жизненной и семейной проблемы. Я изучила вашу карту, судя по обследованию, вы ещё в неплохой форме. В истории написано – проблема в семье на почве сексуальных отношений. Как я понимаю, это основная причина, по которой вы пришли ко мне?
– Ну, в общем-то, да, – закивал я головой, – но есть, конечно, и ещё вопросы.
– Хорошо, мы их тоже обсудим, но чуть позже. Расскажите основную вашу семейную проблему с женой.
И я выдал тираду про мою несознательную жену. Рассказал даже про батюшку и его одобрение моих требований. Мол, имею право, и всё. Так разошелся, аж слюной начал брызгать. Всё рассказал, и что её, заразу, аж удушить подушкой готов за её вредность.
– Успокойтесь, успокойтесь, – опять ласково пропел голос доктора. – Конечно, вы правы и имеете права на внимание и ласку. Что же вы так разволновались? Подышите, закройте глазки, всё хорошо. Вы же пришли за помощью, и я вам помогу.
– Да уж помогите, – сказал я и пытался успокоиться. А доктор открыла блокнотик и сделала первую запись:
1. Маниакальная сексуальная агрессия. В пылу страсти готов на убийство.
– Я всё поняла, Игорь Филимонович, давайте я вам буду задавать вопросы, а вы просто очень спокойно и искренне будете на них отвечать.
– Ладно, – согласился я. – По-другому и не умею. Я не вру!
– Ну и хорошо. Начнем. Вы выпиваете?
– Да выпиваю, но норму знаю.
– Как часто?
– Раз в неделю обязательно, – с гордостью сказал я.
А доктор опять сделала запись в блокнотике:
2. Бытовой алкоголизм.
– Вы буйный, когда выпьете?
– Да нет, вроде не буйный, бабка же ещё жива. Был бы буйный, уже б прибил.
И опять доктор записала:
3. Возможно, буйный, но это не признаёт.
– А почему только этот вопрос вас так будоражит, что, других интересов нет? И когда всё это у вас началось?
– Началось год или полтора назад. До этого вроде ладили, договаривались. А потом она изменилась, старая стала. А я ещё нет.
Это наверно, от тестостерона мне терапевт сказал, он во мне бесится.
 – А интересы какие?
– В моём возрасте – газеты, телевизор, радио, кроссворды, ну, погулять и поесть. Вот и все мои интересы. Иногда в домино во дворе. Но теперь редко. Все почти померли доминошники. А новые не подросли ещё.
– А в кружки разные от пенсионного фонда почему не ходите?
– А чего я там забыл? Плясать, что ли, и петь с бабками? Не, я тут пас. Я свое отплясал и отпел. Бабка ходит куда-то, на палки скандинавские, вроде, но мне все равно, куда она ходит.
И опять доктор сделала запись:
4. Социально не активен, депрессия.
– Ну хорошо, теперь расслабьтесь, как можно сильнее закройте глаза, я посчитаю до десяти, погружу вас в легкий сон, и мы попробуем понять, откуда идёт ваша проблема. Начнем с детства.
Я послушно закрыл глаза и стал слушать счет. Раз, два, три, и всё – потом я уже почти нечего не слышал. Вернее, слышал, но мне было всё равно. Мне было хорошо и спокойно.
– Расскажите мне о вашем детстве. Что вы помните, какие обиды вас тревожат оттуда.
И я вспомнил! Впрочем, я это и не забывал! Начал повествование о детстве. Выдал всё: и как подглядывал в саду за девочками, когда они переодевались. И как меня наказывали и ставили голым в угол. И как я голый с крышками от горшков бегал по палате и громко стучал этими крышками. Я тогда себя музыкантом представлял. Но воспитатель дала по заднице, и представление закончилось. Ещё вспомнил, как почти откусил палец соплеменнику за то, что он машинку мою хотел забрать. А полностью не откусил только потому, что боялся проглотить этот палец. Также вспомнил, что кидал камни через забор и даже кирпичи. И, видимо, кидал умело, кирпич попал прям на шляпу мужику. Эта шляпа его и спасла. Но в больницу его увезли. Также рассказал, как меня лупили дома ремнем. И я тогда даже научился умирать понарошку. Иногда это помогало.
Когда дошли до школы, там тоже клубок начал разматываться. Школу я хотел взорвать, но не нашел динамита. Классного руководителя хотел сжечь на костре. Как Жанну Д'Арк. Но не смог собрать столько дров. И один бы я ее не дотащил до костра. А помогать мне другие отказались. Рассказал про побег из дома. Хотел жить в землянке и плавать на лодке. Но был пойман, и опять выпороли. Доктор только раскрывала рот и писала в блокноте:
5. Сильная детская психотравма. Склонность к жестокости, терроризму и к убийству с детства.
Еще я рассказал, что мы наливали воду в презервативы и бросали на прохожих. Иногда взрывали самодельные бомбочки под ногами этих прохожих. Еще мы с соседом пи;сали с балкона.
– Зачем? – не удержалась доктор.
– Соревновались, у кого струя дальше улетит.
Доктор ахала и спрашивала, а куда же смотрели ваши родители.
– Никуда, они работали и строили социализм.
– Да, нелегкое у вас детство, с сюрпризами. А что же было в юности?
– В юности? – повторил я вопрос с улыбкой. – Юность – это отдельная песня!
Рассказал о первых удачах и неудачах в сексуальной жизни. Про советы старших товарищей. Про жизнь на заводе и в комсомольской организации. И как после собраний ходили в сауну. Это как раз тот период, когда девушки не спрашивали про любовь и женитьбу. Рассказал про субботники и про картошку, и чем они обычно заканчивались. Конечно, пьянкой и романтическими встречами, в основном, в кустах. Квартиры-то для этого мало у кого были. Да и кусты частенько были все заняты. Найти свободный – удача.
– Но в этот период агрессия пропала? – спросила доктор.
– Наверно, пропала. Но драться все равно приходилось. То меня в другом районе побьют, то я потом отомщу.
– Как это?
– Да просто подкараулю и отомщу.
– И вам их не жалко было?
– Нет, конечно. Они же меня первыми били, и били, поверьте, хорошо.
Опять доктор записала:
6. Постоянная агрессия, опасен для общества.
– Ну а что же потом?
– Потом я женился. И мы с женой были счастливы. Секс был. Работа была. Квартиру нам дали. Иногда летом даже на море ездили. Ну и несколько раз в санаторий по путевке от завода. Еще профсоюз нам давал путевки выходного дня. Аж в Самарканд ездили.
– И сколько же вам лет было, когда вы женились?
– 32 года. Это я уже после армии.
– А в армии как у вас складывалась жизнь и отношения с сослуживцами?
– Нормально, как у всех. Сначала я «дух», и нас гоняли, а потом я «дед» и духов тоже гонял. Там не забалуешь. Все строго.
– А как вы жили в семье после женитьбы? Были ли какие-то проблемы?
– Да обыкновенно, проблем особых не было. Жили дружно и понимали друг друга. Не то что сейчас. Единственное – в девяностые пришлось покрутиться. Завод-то закрыли, и нам пришлось с женой менять свои принципы. А это не так просто. Но ничего, приспособились. Сначала на рынке всякой хренью торговали. А потом я на электрика выучился и работал. А жена стала бухгалтером. И как-то всё нормализовалось.
– И скандалов, ссор, приключений у вас не было, как раньше?
– Да нет, не было вроде. Чудил, конечно, иногда. Но в милицию не забирали. И в тюрьме не сидел.
«Значит, период ремиссии длился 40 лет. Это хорошо», – про себя подумала доктор. И она опять записала в блокнотик:
7. Значит, при благоприятных обстоятельствах агрессия пропадает.
– А дети у вас есть?
– Нет, как-то не получилось. Сначала мы для себя хотели пожить, а потом уже поздно было.
– А вы переживаете, что нет детей?
– Жена точно переживает, а я не знаю. Мы когда в домино играли, я такого наслушался, аж волосы дыбом. Мне многие даже завидовали, что нет таких забот.
Белла Исаевна стала подводить итог беседы. Судя по записям, деда надо лечить и, возможно, изолировать. Уж очень он сейчас перевозбужден и агрессивен. Да и поступки с детства ну очень нестандартные. Но, с другой стороны, жалко. Может, выписать ему пилюль посильней? Успокоиться? И попросить супругу привести с ней поговорить. И она начала записывать что-то в карту и выписывать рецепты.
А в это время Игорь Филимонович весь в сомнениях ерзал на кресле. «Сказать ей по мафию врачей? Или нет? Она вроде баба добрая, вон сколько ерунды ей рассказал, и ничего, не ругала. Меня так за всю жизнь никто не слушал. А мне так давно хотелось выговориться. Я же и сам понимаю: что-то не так. А с кем не так? Со мной или с женой?»
И он решился всё рассказать.
– Вы меня, доктор, извините, но я ещё хотел с вами посоветоваться.
– Да-да, я помню, – машинально сказала доктор и продолжала писать.
– Мне кажется, я раскрыл назначение диспансеризации.
– Но это же не секрет. Вас обследуют, чтобы понять, что у вас больное, а что здоровое.
– Да-да, это так и есть. Но вот зачем? – сказал я и поднял указательный палец вверх.
– Как зачем? Чтобы вылечить и не запускать болезнь.
– Нет, доктор, всё по-другому.
Она перестала писать и посмотрела на пациента.
– Ну и зачем же, по вашей версии, проходит обследование?
– А затем! Чтобы потом нас на органы продать. Мне терапевт проболтался. И я это понял.
Белла Исаевна отложила рецепты. И про себя сказала: «Да, все-таки изолировать. Похоже, тут ещё и начальная стадии шизофрении». И записала это в своем блокноте.
– Как вы думаете, я прав в своих домыслах?
– Пока не знаю. Но попробую для вас уточнить кое-что, – очень ласково сказала она. – Вы пока посидите в кресле, помечтайте. А я схожу на разведку. – И ушла. Вот хорошо, что всё-таки я решился ей всю правду рассказать. Нет, такая точно не член мафии. Она обязательно мне поможет и спасет.
Игорь Филимонович полулёжа развалился в мягком кремле и в мыслях рисовал картину: что всех арестуют, а ему, наверно, медаль или орден дадут. Должны дать, он же вывел на чистую воду эту мафию. А скольких людей он спас. Наверно, еще и премию дадут или в санаторий путевку.
Мечтал он минут двадцать. И уже видел себя в телевизоре на программе у Малахова. И все его благодарили. Но мечты прервались. В кабинет вошла Белла Исаевна, всё так же, с ангельской улыбкой, а с ней два не мелких мужика.
– Вот, Игорь Филимонович, я всё узнала, это наши с вами помощники, мы посовещались и решили вас пока от мафии спрятать в санатории.
Я покосился на этих двух помощников. Какие-то они некрасивые, сморщенные.
– В санаторий? А в какой? И когда?
– Да прям сейчас, дело-то нешуточное, мафия же следит, наверно.
– Значит, что, я прав оказался?
– Пока точно не знаю, но всё может быть, – сказала доктор. – Зачем рисковать вами. Отдохнете немного, а мы тут разберемся во всём с товарищами, – и она посмотрела на помощников.
– Но надо хоть вещи забрать дома какие-то и костюм, в санатории танцы бывают, там надо культурно выгладить. Да и жену хочу предупредить.
– Вот по дороге и заедете, – улыбаясь, сказала Белла Исаевна. – А сейчас для полной конспирации наденьте белый халат, вот он, у помощника. – Я с недоверием опять посмотрел на этих некрасивых и сморщенных мужиков. Что-то меня смущало в них. Они тоже заулыбались, но лучше бы этого не делали. Так было еще некрасивей.
– Ну ладно, надену, – с неуверенностью сказал я. Я же не ожидал такого развития. Думал, ну, узнает, ну, придет полиция или ФСБ, потом следствие. Как в кино. А тут раз, и сразу прятаться от мафии. Страшно мне стало.
Пока я думал, они подошли сбоку и халат начали надевать как-то не так, как обычно. А спереди. Не переживайте, просовывайте руки в рукава, мы вам поможем. Руки-то я просунул, но концов рукава так и не нашел. А эти помощники так быстренько натянули этот необычный халат на меня и завязали длинные рукава сзади.
И тут я понял. Это похищение. И она, эта докторша, тоже с мафией. Какой же я дурак. Опять эта правда! И опять я от неё страдаю. Я начал орать, что жена знает, куда я пошел, и что если они меня не отпустят, то полиция и другие органы их найдут и покарают. Что я, мол, уже написал и послал по почте письмо прокурору. Что меня и других хотят похитить на органы.
– Да не волнуйтесь вы так, никто на ваши органы не претендует, – так же ласково сказала доктор, как будто ничего не произошло. – Вы действительно побудете в санатории под наблюдением, вас немного подлечат, и всё.
Она передала какую-то папку с документами одному из помощников, и они повели меня к лестнице. В этой части поликлиники людей не было, кричать было без толку. Но на лестнице я начал орать: «Граждане, люди, братья, господа, товарищи, помогите, меня на органы похищают, потом вас тоже похитят, это они специально затеяли диспансеризацию». Но на лестнице была только одна бабка, да и то, видимо, глуховатая. Которая почему-то на мою мольбу о помощи лишь сказала: «Допился дед».
На улице нас ждала потрепанная машина скорой помощи, меня туда заволокли, так как я ещё сопротивлялся и орал: «Помогите!» Но никто не помог.

Глава 5

В машине орать было без толку, я это понимал. Но надо что-то делать, мозг прокручивал все варианты, ему тоже не хотелось на органы.
– Братья! – жалобным голосом я обратился к помощникам. – Меня нельзя на органы, я весь гнилой. Это ошибка! Отпустите меня, – плача, говорил я. Хотите, вам квартиру отдам, всё берите, лучше бомжом буду жить, но не режьте меня, пожалуйста.
– Да никто тебя, дед, не собирается резать, успокойся ты. Мы ж всё понимаем, кукушка поехала, не ты первый, не ты последний. Подлечат и отпустят.
– Какая кукушка? – не сразу понял я. И они покрутили у виска. – Вы что же думаете, что я того, с ума сошел? – Мой голос дрожал и хрипел.
– Мы, дед, ничего не думаем. Мы просто возим.
– А куда возите? – не унимался я.
– Понятно куда – в дурдом.
–И точно не на органы? – с недоверием переспросил я.
– Точно, точно. Все будет хорошо, сиди спокойно, скоро уже приедем. А про квартиру – это хорошо! Если бы нам каждый псих по квартире давал, мы б миллионеры были, – посмеялся один их них.
Остаток пути я сидел спокойно и пытался понять, обманывают они меня или нет. Только теперь я вспомнил, что действительно такой халат надевают на психов. Я это в кино видел. В «Кавказской пленнице», когда Шурика увозили в дурдом. Но почему меня-то? Я что, псих? Да нет, какой я псих! Я все понимаю, не ору, по полу не катаюсь, рожи не корчу. Не, ну какой я псих. Может, все-таки обманывают и под предлогом, что псих, увозят на органы. А сейчас пытаются меня успокоить, чтоб я не орал, на помощь не звал. А с другой стороны, могли бы и усыпить, я такое тоже в кино не раз видел. Ну, не знаю. Что же мне делать-то. Орать? Не орать?
Вот бы сейчас в нас машина врезалась, эти бы разбились, я бы уцелел и сбежал. Тоже вроде сюжет из кино. Нет, в кино – это кино, а на деле и я могу разбиться. Да, точно могу. Не надо аварии. Может, и правда в дурку везут, а там вроде не режут. Или режут? Мозг не мог определиться, и у меня аж голова заболела. Наверно, опять давление. Немудрено, страсти-то какие.
Мои блуждающие мысли прервались, когда машина остановилась. Немного постояла, а потом опять поехала, но недолго. Видимо, приехали, подумал я.
И точно. Братья-помощники сказали:
– Все, дедуля, приехали. Пошли сдаваться и каяться, – пошутили они.
Вылезая из машины, я крутил головой, чтобы рассмотреть всё и понять, куда всё-таки мы приехали. Но так и не понял. Вроде похоже на больницу, но на какую? Людей никого. Орать и вырываться из их лап, наверно, бессмысленно.
Зашли в двери, оказались в коридоре. Стулья, кабинеты. На окнах решетки.
– Присядь, дед, сейчас доктор придет.
Присел. Как не присесть, ноги почти не держат. Наверно, от страха. «Кажется, все-таки дурка. Если бы на органы, усыпили бы точно», – не сдавался мозг. Минут через десять по коридору проковылял какой-то старикан в халате и, кивнув моим братьям, картавым голосом проговорил:
– Давай, голубчики, заводите нашего Шерлока Холмса.
– Почему Шерлока Холмса? – удивился я.
Меня завели в кабинет к доктору, посадили на кушетку. Но рукава так и не развязали. Я смотрел на врача, а он – на меня. Так мы, видимо, оценивали друг друга.
– Ну что, голубчик, начнем знакомиться. Меня зовут Ростислав Васильевич, я заведующий этим заведением под названием «психиатрическое отделение номер 2 при психоневрологической больнице номер 6». Я немного ознакомился в вашей историей болезни, скажу сразу: случай рядовой, не сложный. Думаю, просто неврозик. И возрастные причуды. Успокоим, полечим и отпустим. Хорошо, Игорь Филимонович, не возражает?.
Я вроде стал успокаиваться, значит, я ошибался про органы. Значит, всё-таки дурка.
– Доктор, – начал я осторожно. – Это какая-то ошибка! Я не дурак! Наверно, что-то перепутали!
– Да нет, Игорь Филимонович, не перепутали. Мне Белла Исаевна всё подробно рассказала, описала, и я с ней полностью согласен. Ну сами послушайте, – и он по пунктам стал зачитывать мои откровения и выводы Беллы Исаевны.
Слушая со стороны свои же откровения, я и сам засомневался в себе. Уж как-то всё выходило неприлично. Начиная с крышек от горшков и заканчивая мафией. Я попытался ещё поспорить, но мои доводы Ростислава Васильевича не убедили. И меня отвели в палату, предварительно сделав успокоительный укол. Видимо, чтобы я быстрей успокоился и освоился в своей новой роли.
Укол оказал на меня сильное действие, и я уснул, так и не поняв, в какую палату меня отвели. Но последние мысли были: «Все-таки усыпили, наверно, будут резать».

Глава 6

Когда я открыл глаза, увидел большое круглое небритое лицо мужчины. Я пока не понимал, где я и что со мной. Вспомнил последние мысли перед сном. Стал себя щупать. Руки не связаны, бинтов нет, ноги тоже на месте. Значит, пока не резали. Лицо, смотревшее на меня, открыло рот и сказало:
– Ожил?
– Ожил, – сказал я.
– Ну и славненько, позвольте представиться – Лев Толстой, – и он протянул мне руку. Мне ничего не оставалось, как пожать эту руку. – А это граф Суворов, –и он показал на кровать у окна. Там сидел старик чуть старше меня и шатался вперед и назад и бубнил одно и то же: «Армию украли».
– А вас как зовут, каких вы будете кровей? – спросило большое лицо.
– Кровей не знаю, а зовут Игорь Филимонович.
– Что, и все, просто Игорь Филимонович? Что, не граф, не князь не шах, в конце концов?
– Нет, просто Игорь Филимонович.
– Н-да, тяжёлый случай, – сказало большое небритое лицо под названием Лев Толстой. – Вы слышите, Суворов, он просто Игорь Филимонович. До чего мы докатились, к нам поселили простого гражданина.
Но Суворов ничего не ответил, он так же качался вперед и назад и бубнил про свою армию. Я думаю, Толстой ещё бы долго меня донимал вопросами, но пришла сестра, стала раздавать пилюли и контролировать, чтобы они были проглочены. Когда очередь дошла до меня, она не стала давать пилюли, а сказала: «Пойдемте со мной, вас ждёт Ростислав Васильевич».
Войдя в кабинет доктор,а я услышал от него:
– Проходите, проходите, дорогой вы наш недоверчивый бунтарь. Выспались?
– Да.
– Успокоились немного?
– Да.
– Вас не разобрали на запчасти?
– Пока нет.
– Почему пока? Вы что же, до сих пор думаете, что мы вас привезли сюда именно для этого?
– Да вроде нет, не думаю. Но я не могу понять, зачем я тут?
–Как зачем? Мы же вчера с вами читали про ваши подвиги, разве они не говорят о том, будто что-то не так? Вот вы, к примеру, жену удушить хотели.
– Так это я так, фигурально.
– Фигурально, – многозначительно сказал доктор. – Если мысли есть такие, значит, и дело такое может свершиться. А ваше бредовое утверждение, что мы вас на органы хотим использовать? Да ладно вас, все население, которое проходит диспансеризацию. Это что, тоже нормально, вы считаете? Если вы начнете так говорить в поликлинике, знаете, сколько у нас лишней работы появится. Старые люди быстро могут заразиться всяким бредом. Их поэтому мошенники часто и обманывают. Мы же в старости как дети становимся. Я чуть моложе вас, сам знаю.
Немного подумав, я сказал:
– Ну, наверно, чуть перегнул палку про мафию. Но это наверняка влияние прессы и телевидения. Там об этом часто говорят. Да и доктор из поликлиники проболтался. Правда, сказал потом, что пошутил.
– Доктор не прав, очень не прав. Нельзя так шутить с пациентами. А эти пресса и телевидение, они только вред нам сейчас несут.
– Доктор, а с женой что, я тоже не прав, тоже того, – и я покрутил у виска.
– С женой, голубчик вы мой, все сложней. Такие же вещи должны быть по обоюдному согласию. А так получается, вы как насильник её домогаетесь, вот у неё и реакция отторжения. Конечно, вам многие позавидуют: в таком-то возрасте, и это дело ставить на первое место. Это редкость. Но надо договариваться или искать другие пути.
Вы думаете, такая проблема только у вас? Нет, голубчик, такие проблемы и у других есть, которые значительно моложе вас. И не только у нас, мужчин, но и у женщин.
– И что же делать? Что, как в юности прыщавой, самому?
– Я вас, дорогой мой, ни к чему не призываю. Просто просвещаю, что есть и магазины такие, и даже массажные салоны, и, в конце концов, пилюльки, чтобы обуздать вашу страсть. Каждый сам решает. Но зацикливаться на этом и грозиться задушить жену –это точно ни к чему.
– Но вы хоть верите, доктор, что я не псих.
– Что значит псих? Да, мы все немного психи. Просто притворяемся, что нормальные, и врём. А я вот врать не умею, оттого и страдаю.
– Да это я уже понял, вон сколько наговорил интересного. Особенно о детстве. Что вы, один такой? Многие и хуже творили, просто не говорят, врут.
Мне было теперь неловко за мою откровенность.
– Но вы не переживайте, Игорь Филимонович, эта врачебная тайна останется только в этом кабинете. Давайте поступим так: вы недельку или две полежите у нас, отдохнете, успокоитесь. Мы вас прокапаем, всё нормализуем, и вы, счастливый и не агрессивный, пойдете домой. Ваша жена мне уже звонила, я ей сказал, что ничего страшного, просто возрастной неврозик. Она всё хотела приехать навестить вас, продукты привезти. На я пока сказал, не надо вас тревожить. Попозже. Видите, как она вас любит и переживает за вас. А вы подушкой! Задушить!
Мне опять стало неловко. Я действительно стал спокойней, мысли про органы в голову почти не лезли. И доводы доктора были убедительны. Я как бы посмотрел на себя со стороны. И правда, выходило, что я какой-то озабоченный маньяк.
– Ну, я так понимаю, других вариантов у меня всё равно нет?
– Вы правильно понимаете, милейший вы мой.
– Хорошо, надо так надо. Только вы мне скажите, со мной в палате лежат двое, они не опасны?
– Да нет, не опасны. Один – тот, что себя Суворовым считает, – милейший человек. Профессор-историк. Он всю жизнь собирал коллекцию солдатиков, у него прям армия была. Он к ним так был привязан и душой, и сердцем. Конечно, это тоже нездоровое состояние, но, как я вам уже сказал, мы все со своими тараканами. Так вот, украли у него армию. Вот он и впал в депрессию. Милиция, конечно, ищет, но кто знает, найдут ли. Так что про него не переживайте, он тихий. Его, кстати, зовут Тимофей Иванович. Вы его Суворовым не называйте. Вы же, я вижу, разумный человек.
– Да, конечно, согласился я.
– А второй, тот, что себя Толстым считает, – он поэт, писатель, но непризнанный. У него что-то в семье случилось, он у нас недавно. Тоже добродушный, только стихи читает и свои рассказы рассказывает, да и то не всегда. Он вполне коммуникабелен и понимает, когда ему говоришь, что хватит читать. Обычно потом молчит. Но на крайний случай скажите сестре, она ему укольчик сделает. И он поспит.
За пару дней я вписался в больничную жизнь. Мне даже стало нравиться. А что, кормят, никто не ругает, телевизора и газет нет. Мозги очищаются от всего мусора. Медсестры добрые, братья-товарищи ко мне вообще хорошо относятся. Все шутят. «Ну что, дед, квартиру не передумал нам дарить?» – и смеются. И я смеюсь. Каким же я придурком им казался, когда меня они везли.
Люд тут разный лежит. И молодой, и старый. И женщины, и мужчины. Есть совсем потерянные и кто после запоя разум потерял. Есть похожие на меня мнительные и маразматики. Но не озабоченные, как я. Днем можно в игры настольные поиграть. И в домино. Если не обращать внимание на некоторых, то прям санаторий. Только без танцев.
Каждый день я посещал доктора. И мне показалось даже, что мы сдружились с Ростиславом Васильевичем. Много беседовали, и мне было интересно и приятно с ним общаться.
В конце недели произошли два хороших события. Первое: ко мне приехала жена, доктор разрешил. Когда я её увидел, то даже расплакался. А она обняла меня и ласково успокаивала. Мне привезли много вкусных гостинцев. Прям как ребенку. Да, действительно она меня любит, а я, старый придурок, – подушкой. И я опять чуть не разревелся.
Час нашего общения был самым счастливым часом в моей жизни. Она сказала, что доктор мной доволен и, наверно, скоро меня выпишут.
Второе хорошее событие. Лев Толстой прозрел. Пилюли и капельницы и ему помогли. Это произошло утром, он проснулся, как он сказал, как будто другим человеком. И первые слова его были: « Знаете, Игорь Филимонович, а я не граф Толстой. Я Валерий Александрович».
Сестры, санитары и доктор были этому очень рады. И, конечно, я тоже. А вечером Валерий Александрович мне поведал свою душевную историю, которая его привела в эти стены.

Глава 7

Он был предпенсионного возраста, и жизнь его немного потрепала. Как и мне, ему пришлось сменить много профессий, но к тридцати годам он понял, что всех денег не заработаешь, и успокоился. В этот период Валерий Александрович ушёл в религию и даже учился на священника. Но жизнь имела другие планы на него. Он встретил свою очаровательную половинку, которую долго искал. А когда появились дети, выбора уже не было. Пришлось вернуться к мирским заботам, растить детей и содержать семью.
Но в этот же период его стала посещать еще одна дама. Нет, не любовница. А муза. Валерий Александрович стал поэтом, начал писать стихи. Конечно, свои первые стихи он посвящал любимой жене, своему, как он говорил, ангелу-хранителю. Но постепенно начал писать и на другие темы. Выпустил первый сборник, потратив деньги, отложенные на отпуск. Убеждал домочадцев и родственников, что всё окупится, когда он продаст весь тираж и когда его признают. Но тираж не продавался, и признание не пришло.
В этот непростой период его только и поддержал любимый ангел-хранитель. Его добрая, очаровательная и мудрая жена. Она успокаивала мужа и говорила: «Ничего страшного, в следующем году поедем на море. А то, что не признали, такое и у великих бывало. Потом признают».
Это его, конечно, немного утешало, но в душе он страдал от несправедливости. Но, вспоминая свой путь к Богу, гнал дурные мысли и обиды на этот несправедливый мир. Пытался не писать, забыть про это ремесло. Но муза его посещала и требовала творчества.
Жизнь наладилась, дети выросли, стихи писались, в основном, в стол и на общедоступные сайты поэзии. Слава и признания пока не приходили, но с этим он уже смирился. И жизнь шла спокойно, размеренно, без потрясений.
Но как-то ночью его муза во сне принудила начать писать прозу. Проснувшись, Валерий Александрович сел за компьютер и просидел за ним два выходных дня. Он почти ничего не ел, не пил. И, конечно, почти не спал. На замечание жены, мол, зачем ты себя так истязаешь, он отвечал: «Милая, потерпи, это будет бомба».
В таком творческом порыве в свободное от работы время, это значит – по ночам и выходным, он писал свой первый роман. А через три недели, похудев на восемь килограммов, с мешками под глазами и с обострением радикулита он гордо заявил семье, что бомба готова. Семья обрадовалась, и все вздохнули с облегчением: хоть теперь он поест, поспит и поправится. Но радость семьи, а особенно его жены, его любимого ангела, была недолгой. По причине некоторой безграмотности в русском языке роман был, конечно, написан. Но с орфографическими ошибками и без знаков препинания. И отсылать его в таком виде в редакции и выставлять на литературных сайтах было нельзя. А написано было аж 237 страниц так называемой «бомбы».
Денег лишних в семье на этот период не было, так, по крайней мере, говорила жена, его ангел, и он с мольбой о помощи обратился к ней. Ничего не поделаешь, это участь всех жен творческих людей: участвовать в процессе создания шедевра. Ангел с воодушевлением и смирением приступила к творческому процессу.
Первые два дня были в смирении и в интересе. Но постепенно ангел начинала уставать. Нет, не только от множественных ошибок, но и от участия ее непризнанного творца. Он постоянно на ходу что-то просил переделать, потом стереть и опять переделать. А от его декламации этого текста и слов «послушай, как это гениально» она готова была и впрямь превратиться в ангела и улететь.
К концу недели, проверив лишь семьдесят две страницы, со словами «все, больше не могу, мне надоело твое творчество, выбирай: или я, или эта хрень» забрала детей, кота и свою любимую подушку и ушла к маме. Но перед этим еще своими словами ранила его сердце и самолюбие: «Хорошо, что ты не написал "Войну и мир", я бы точно с ума сошла от этого. Тоже мне Толстой».
После ухода жены ушла и муза. Ему стал ненавистен его роман. Из-за него рушилась его жизнь. Из-за него улетел его ангел-хранитель. Он вспомнил сцену из «Мастера и Маргариты», когда Мастер в камине сжег свой роман. И ему захотелось подражать ему. Но роман не был напечатан на бумаге, и дома не было камина. И он пока был не Мастер.
Долго сидя у компьютера, он никак не мог решиться нажать кнопку «делит». В голове постоянно крутились мысли: роман или семья? И звучали обидные слова, сказанные женой на прощание: «Тоже мне Толстой».
На помощь, как обычно бывает в таких случаях, пришёл зеленый змий. Он успокоил душу Валерия Александровича. Но измученное и ослабевшее тело было против такой терапии. И через три дня дружбы с зеленым змием попросило мозг о помощи. Мозг, естественно, откликнулся на эту мольбу о спасении, он же тоже понимал, что может сгинуть в дружбе с зеленым. И, наплевав на страдающую душу, внушил ему, что он действительно граф Лев Николаевич Толстой. И что ему пора возвращаться домой в свое имение. Но до Ясной Поляны он не дошел по причине задержания полицейским патрулем. Как он потом узнал, их очень смутил его внешний вид. Он был в семейных трусах, с портфелем в руке, где лежал ноутбук с романом, и в шляпе. Для ноября такой наряд был необычным.
Патруль, видимо, сразу понял, что разум Валерия Сергеевича был немного помутнен. А когда на вопрос «Ваши документы?» было сказано: «Что же вы, голубчики, графа Толстого не узнаёте?» – сомнений у них уже не осталось. И его отправили сюда. Но теперь он прозрел и пошёл на поправку.
– Да, тяжело быть творческим человеком, – сказал я. – Мук-то сколько.
– Да, Игорь Филимонович, соглашусь с вами. Мук много. А признания нет. А ещё вам не кажется, что моя ситуация похожа на роман «Мастер и Маргарита»? Он же тоже лежал в сумасшедшем доме. Это, наверное, удел всех творческих людей.
– Не соглашусь с вами, Валерий Александрович. Я вот не творец, а тоже тут.
– А вы как тут оказались? – спросил он. И я тоже поведал ему свою трагикомичную историю про сексуально озабоченного маразматика. Он слушал с интересом. А после того как я всё рассказал, произнес:
– Ну очень интересный сюжет. Я про это напишу. Не возражаете, Игорь Филимонович?
– Нет, не возражаю, пишите, мне всё равно.
Мы оба шли на поправку Валерию Сергеевичу доктор разрешил писать, ему даже дали его ноутбук, и он целыми днями там что-то писал. Как он говорил, муза вернулась и просит. Его жена ужё давно раскаялась в свой неправоте и раз по пять на день звонила Ростиславу Васильевичу, прося свиданий с мужем. Но доктор не хотел волновать пациента, пока он не пойдет на полную поправку.
Единственным неразумным в нашей палате оставался Суворов. Он всё так же раскачивался на кровати и твердил про армию. «Нет, – сказал я себе, – я не хочу ни писателем быть, ни поэтом, и не хочу никаких коллекций, и вообще я ничего не хочу, кроме моей жены и моей квартиры.

Глава 8

В конце недели меня отпустил на свободу. Радости было – не описать словами. Меня встречала моя царевна, моя жена. Мы оба были счастливы, как в далекие молодые годы. За то время, пока я отдыхал в этом, так сказать, санатории, жена купила ещё один телевизор – на кухню. Вопрос про телевизор был закрыт. Но я почему-то потерял интерес смотреть телевизор отдельно. Я все чаще хотел быть рядом со своей царевной. И мне было всё равно, что она смотрит. Главное, что мы были вместе.
Вопрос сексуального моего гипервлечения тоже решился. Правда, с небольшим огорчением и сердечным приступом. Я, как оказалось, хотеть-то хотел, но уже не всё мог. А от физической нагрузки и перевозбуждения у меня произошли сердечный приступ и скачок давления. И пришлось вызывать скорую.
Всё обошлось уколами и таблетками. Но доктор предупредила: «Вы бы осторожней с этим делом, можно и умереть». Я, конечно, был удручен и расстроен сначала. Но и умирать тоже не хотел. Поэтому просто смирился. Видимо, всему своё время. Так что и этот вопрос в семейном споре был закрыт. А для здоровья и для радости моей жены я стал с ней ходить на эти скандинавские палки. И мне, скажу честно, это понравилось.
Я часто размышлял про свою правду: хорошо это для меня или плохо. Но пришел к выводу: не расскажи я тогда свой бред Белле Исаевне, может, я и впрямь мог бы задушить мою царевну или ещё что-то натворить. И от этих мыслей меня аж в холодный пот кидало.
С годами мы все меняемся, и не всегда то, что мы считаем правильным, есть правильно. С Ростиславом Василевичем мы действительно подружились. И даже пару раз ездили вместе на рыбалку. Нам было интересно беседовать и ловить рыбу.
С Валерием Александровичем мы часто созванивались. Его выписали чуть позже меня. К нему вернулась жена, его ангел-хранитель, с детьми, котом и любимой подушкой. Он продолжал писать, но жену больше не мучил своим творчеством. В больнице он познакомился с корректором Николаем Сергеевичам. Тот тоже проходил лечение в клинике от белой горячки. После смерти матери он остался совсем один, и ему было необходимо общение. Они сдружились, и он с радостью помогал и даже спорил с Валерием Сергеевичем. Свое обещание тот сдержал и написал смешную поэму про меня.
Графу Суворову тоже повезло. Полиция нашла его коллекцию. Ее, оказалось, внук украл, чтобы купить себе электровелосипед. Как только коллекция нашлась, дед сразу пошел на поправку. Но Ростислав Васильевич нам говорил всем одно и то же: «Не обольщайтесь, милейшие вы мои, наши тараканы с нами всегда». А мы и не обольщались, просто старались их не подкармливать своей глупостью.
Да, всё-таки мама, папа и мое государство, которого сейчас нет, были правы. Лучше горькая правда, чем красивая ложь.
Не буду я искать, кто это написал, и подавать на него в суд.
Зачем менять принципы, с которыми прожил хорошую жизнь.
18.04.24 Москва, Г. П.