Игры

Ночь проваливается в глотку времени синюшной жидкостью, грязноватыми ополосками акварели, где ультрамарин поглощен сажей газовой, а в узкую прорезь, едва прочерченную тонкой, заляпанной красочными коростами кистью, уже бьется небесно-голубая на молоке с пузырьками воздуха. Да и кисть ли это? Ланцет, скальпель, серебряный плавник? Оружие (или инструмент?) на выбор таится во взгляде всегда требовательного чопорного смотрящего, что доверился небесному ряду, договорился, что тот никогда не разочарует, дабы не отводил колющего, режущего взгляда от неприкрытой, явленной вселенской наготы. Даже если плеснуть поверх душистым "тройником", что смоет ещё не слишком жирный маслянистый слой, растечется водорослями и каплями мха, схватится цепко и терпко, въестся и присохнет, оба всё же останутся довольны. Впрочем, зачем здесь, в империи букв и мысленно бубнящих звуков, вся эта химическая фантасмогория едва ли замеченного временем художника. Разве что констатировать себя отрыжкой из китовьего зловонного брюха, когда тот переел искусства, но недоел нужных и важных выразительных веществ, ака средств, чтобы горстку того несваренного в мешке желудка выдать за что-то стоящее. Непостижимые в узком коридоре человеческого разума киты хотя бы знатно сдабривают океанские щи.

А я... Пора бы уже сторониться сего вопроса, липкого ярлыка, что находит тебя везде, будто шелестит за спиной невиданной и невидимой приклеенной змеей. Пора бы глянуть в обсидиановое зеркало, в чернь себя, кольнуть скорпионьим сверлом, сунуть пока ещё не огрубевший палец в отверстие, расколупать детский секретик - не то полуистлевшую капустницу под покрывалом конфетного фантика в стеклянном саркофаге, или морские камушки, ершистый одуванчик и металлическую цацку, вдруг она нужна богам подземелья.

Почувствовать себя глупенькой. Маленькой вздорной глупышкой, народившейся бабочкой, едва расправившей мягкие крыльца и ещё не знающей, что ждёт её в этом крикливом царстве острых звуков, бархатных теней и размытых солнечным журчанием образов.

Однако искушенным играми богам едва ли нужна моя жертва, моё выдохшееся, безвкусное подношение, земной подкат в метафизическом шапито с бряцающими перегруженными вагонетками, маршрут которых - пропасть - безразмерное, бездонное, меховое чрево, куда летят людские запросы. Боги алчут игры и общения, лёгкого флирта шафрановой органзы с полуспелой мякотью кожи, едва познавшей укусы первого назойливого комара. Даже если представить, что я выцвету, выгорю, стану бесплотной, превращусь в моль, во мне останется то самое зерно, пороховая крупица, из которой всё те же демиурги, демоны-манифестанты, возродят меня и раскрасят. Не иметь лица, а тысячи лиц, ещё не значит носить венецианскую, африканскую маску или даже таштыкскую погребальную. Куда привлекательнее и заманчивее оставаться носительницей мутабельного гена, дарующего свободу суперпозиции - быть нигде и везде одновременно, быть никем и быть во всём. Едва уловимой частицей, готовой взорваться в созидательной мощи, чтобы покрыть собой всё. Семечкой всегда одного и того же, но столь по-разному интерпритированного древа жизни.

Прорве зазеркалья неведомо насыщение. Филигранный завиток скифского золота готов раскручиваться в моём далеко не ботаническом саду воображения до бесконечности.

Примерно так -  жадно, с тягучими слюнями, алчно, до чавканья воздухом, заглатывает брошенный кусок парного пурпурно-кадмиего мяса один из преданных псов Гекаты. Припадает на пружинистых лапах к земле, водя умброво-кровавым зрачком, с оскалом белого золота, как только на горизонте блеснёт что-то стоящее внимания. Также я распластываюсь в денно-ночном киселе, в слизистой информационной матке, рожающей всё новые и новые симулякры, заманчивые имитации, тренажёры разума. Как знать, быть может, я чужой, инопланетная спора, прибывшая сюда оплодотворить бесплодных, проводить заблудшие, потерянные души по катакомбам затопленных неуверенностью островов. Дабы эти полуатлантиды выгнули склизкие спины, пробили толщу воды и восстали китами, колосскими столбами, различимыми из космоса.

Я и боги плодим игры, мечем не всегда съедобную жемчужную икру слов, разводим мальков в резиновых ванночках серого вещества под вуалью музыки Вагнера или Генделя.
Мы так капризны и невыносимы. Удивительно, что нам и в нас ещё кто-то верит.

В качестве иллюстрации использована картина С.С. "Отрыв", х/м, 2024 г.