ДАР. От автора. Пролог

От автора.

Уважаемый читатель! В одном из своих рассказов основоположник детективного жанра и жанра научной фантастики Эдгар Аллан По приводит слова испанского писателя Томаса де Лас Торреса, которые в переводе на русский означают: если нравственность самого автора не вызывает сомнений, не важно что за мораль содержится в его книгах. Очень хочу надеяться, что Вы поверите на слово в мою порядочность, и какой бы осадок не остался у Вас после прочтения этой книги, не станете думать обо мне плохо.
Все события, описанные в этом произведении, не вымышлены (за исключение нескольких в конце, хотя и не поручусь, что они вдруг не произойдут), герои существуют или существовали на самом деле. У некоторых из них я даже не счел нужным менять имена, потому что друзья на меня не обидятся, а люди, недоброжелательно настроенные, и так разберут, кто есть кто. Конечно, кое-что пришлось изложить в измененной редакции, что-то дофантазировать, некоторые реалии слегка подогнать под сюжет.
Но основная сложность этой работы заключалась в том, как подвести мистическую основу под реализм происходившего и, наоборот, как произошедшему придать мистический ореол. Обычный фантаст может писать все, что приходит ему в голову, мне же пришлось ограничиться рамками уже случившегося по-настоящему, с некоторыми незначительными оговорками. Только не надо думать, что все описанное касается исключительно моей жизни – образ главного героя собирательный.
Стараясь избежать ненужной тягомотины, которой тут и так хватает, я не включал в книгу столь любимые классиками описания природы, характеров и внешности героев, подробно останавливаясь лишь на главном – любви, ревности и страшных последствиях творимого, обезумевшим от них человеком, наделенным необыкновенными способностями.
Совсем не уверен, будет ли эта работа пользоваться интересом потенциальных читателей, но бесконечно рад, что взялся и довел ее до конца, тем самым осуществив свою последнюю на данный момент мечту, и косвенно подтвердив укоренившееся обо мне у некоторых людей мнение, как об оригинале с перегибом в сторону экстравагантной ненормальности. Всем, кто так думает, я хочу ответить фразой известного классика советской литературы: «Вы смеетесь надо мной, потому что я отличаюсь от вас, а я смеюсь над вами, потому что вы не отличаетесь друг от друга».
Уважаемый читатель, не принимайте это утверждение на свой личный счет. Каждый человек индивидуален, или, во всяком случае, так считает. Согласен с этим на все сто процентов, но жертвы стереотипного мышления действительно очень похожи.
Я всегда с уважением отношусь к мнению другого, даже если оно идет в разрез с моим, просто меня иногда удивляет, как люди, не способные понять или принять иных суждений, кроме общепринятых, спешат зачислить меня в отряд схоластов и сумасбродов, не годных ни на что, кроме бесплотных умствований. Эти люди, окружающие завесой тайны любой пустяк своей собственной жизни, не приветствуют моей открытости и прямоты, не понимают ее, осуждают. И, как это часто бывает, не в лицо, а за глаза. Впрочем, мне все равно.
Тем, кто узнает себя в этой книге, но не узнает событий, в которых они участвуют благодаря фантазии автора, советую задуматься над тем, чего Вы, возможно, избежали.
Напоследок, спешу уверить Вас, что я лично не питаю симпатии к главному герою этого произведения, и хотя мотивы его поступков мне вполне понятны, никогда не поступил бы так, как он.
Приятного Вам чтения.

Александр Пархоменко


Пролог

Memento mori

Самое страшное, что я уже ничего не могу изменить. Почему-то это вызывает приступы какого-то отрывистого истерического всхлипывания. Рассмеяться не получается – спазм сковал горло. Странно, я всегда боялся высоты, отворачивался от экрана телевизора, когда камера оператора открывала виды с высоты птичьего полета, а тут относительно спокойно стою на самом краю 22-этажного дома, тупо рассматривая носки выглядывающих за периметр крыши ботинок. Наверное потому, что глупо бояться того, что неизбежно, того, что было предопределено задолго до самого факта свершения.
Сожалею ли я о содеянном – наверное, да. Каюсь – скорее нет. Ни один суд мира не поверил бы моим признательным показаниям, ни одна улика против меня не была бы принята всерьез, никакие свидетели не убедили бы присяжных в моей виновности. Да и откуда взяться этим свидетелям. Единственный судья, приговор которого будет выполнен в точности – это я сам. И если в самый последний момент я вдруг передумаю, уже никакие апелляции меня не спасут. Не спасут бренную оболочку, слабой надеждой на спасение потерянной души является золотой крест, висящий на моей груди. Крест, который вместе с цепью я освятил в Никольском соборе перед церемонией крещения сына.
Я уже пережил этот момент в своих видениях и заранее невольно скорректировал поведение, не оставив ни единого шанса на спасительный исход. Сейчас я чуть подамся вперед, перенесу вес тела на правую ногу, дважды взмахну руками, описывая ими то ли круги, то ли овалы, попытаюсь удержать равновесие…
Почему, имея почти бесконечные возможности творить что-то хорошее для многих, я совершал почти всегда только недоброе, исключительно сообразуясь лишь со своими желаниями и чувствами, полагая их единственно достойными и правильными. Как получилось, что обида превратилась в ненависть, а ненависть в злодеяние? И почему, после всего уже свершившегося не без моего участия, и того, что поставит последнюю точку через несколько секунд, я с такой надеждой и робким оптимизмом смотрю в будущее?
Я думал, что вся жизнь, проносящаяся у приговоренного перед глазами за секунду до смерти – это полная чушь, так – художественная гипербола. Теперь я точно знаю, что это не так.