Джеймс Райт. Тревога

Когда я очнулся от своего последнего сна,
где я кружился в утреннем снегопаде по
лужайке, я оглянулся туда, где не было
моих крыльев.
Из-за отсутствия ухода за снегом ржавела
груда сгнивших граблей и лопат.
Орудия труда этого мира рассыпались в прах,
и я, ни живой, ни мёртвый, остановился
в предрассветных сумерках, чтобы задаться
вопросом, зачем кто-то вылезает из тени,
чтобы сгрести всю свою пыль.

Я обнаружил своё тело распростёртым
на кровати. Одна рука откинулась назад,
будто защищаясь от лучей света.
Тело просыпается, готовясь к погребению,
но моё лицо взбунтовалось, стали серыми
веки и губы, а пауки над моей головой
сплели свою паутину. Я стоял над своими
обломками плоти и черепа: нога лежала
на вывернутом бедре, и внезапно,
прежде чем я успел прикоснуться к своему
лицу, веки открылись, и они уставились
через оконное стекло в пустое небо.

Ни живой, ни мёртвый, я стоял,
страстно желая оставить свою бедную плоть,
скорчившуюся там, чтобы её сожгли под
последние стоны. Я двинулся, чтобы
запрыгнуть на паутину и взобраться наверх.
Но куда же пауки выбрасывают эти нити,
эти чистые формальности из крови и воздуха,
одновременно совершенные и живые?
У меня ничего не вышло, руки дневного
света сокрушили мой дух, и теперь
я был дома, склоняясь в прах, чтобы снова
впасть в оцепенение, один из живых,
похороненный, как мёртвый.