И быть им детьми Глава 1 18

От автора

В работе присутствуют противоречивые сцены и поведение персонажей.

Автор не приветствует, не романтизирует и осуждает:

; Унижения  и оскорбления;

; Насилие, в любом его проявлении;

; Курение, распитие алкоголя, употребление запрещенных веществ (особенно несовершеннолетними);

Все, что происходит тут — вымысел, который стал таковым потому, что смешался с жизнью автора.

Ни один из поступков не стоит воспринимать всерьез, ибо это персонажи. Они — выдумка. Не смогут ответить за свои слова, а автор не будет отвечать за них.
Автор рассказал историю. Дальше он удаляется (не в закат, конечно. В долги на юрфаке. Но все же).

Чем можно помочь рукописи?

; Отметить ошибки и дыры, которые вы заметили;

; Написать об этом (или не обязательно об этом) в комментариях;

; Поставить звезды, если вам понравилась история. Это будет давать автору стимул развиваться дальше;

; Можно еще вступить в группу во Вконтакте (но это совсем другая история).


Мне остается пожелать вам приятного чтения.

Ваша Екатерина.



Глава 1

Женя смотрел в окно. Жёлтые листья пестрели на фоне серого неба, которое было затянуто сердитыми, черными, тяжёлыми на вид, тучами — скоро пойдет дождь. Духота отступит, забирая с собой нагретый воздух и принося с заснеженных вершин приятную прохладу. Хотелось снега. Упасть на белое, пусть холодное, одеяло и, закрыв глаза, возвращаться в детство.  А пока у них есть октябрьский дождь. Из-за которого люди будут жаться друг к другу, ища тепло. 

 

Гром. По коже пробежали мурашки. Женя поежился. Ещё раз проверил прогноз погоды. 

Солнечно. Правильно, солнечно, только там, за облаками. Там, где не нужно никаких учебников, тетрадей, учителей и школ. Там, где покой. 

Ударила молния. Женя прикрыл глаза. Как же не хотелось оказаться на улице в такую погоду. Если можно было бы остаться в школе на ночь, или до того времени, пока непогода утихнет, он бы так и сделал.  Ещё молния. Женя закрыл уши, чтобы не слышать грома, который следует за ней. 

 

— Извините, — он на секунду убрал руку от уха и гром, словно издеваясь над ним, ударил с такой силой, что затряслись стекла. 

Женя вскочил с места, уронил стул и сдвинул парту, отошёл подальше. Взглянув на класс, сделал виноватый вид. Женя глубоко дышал, будто пробежал марафон. Чувствовал, как рубашка стала прилипать к спине, не мог это контролировать. 

— Синявский, тебя что, кипятком ошпарили? — учитель алгебры опёрся на указку, словно на трость. — Чего вскочил? Сядь на место. 

“Глупый старик. Если бы что-то понимал в страхах, черствый и напыщенный болван, я бы посмотрел прямо в глаза; заглянул в душу, чтобы насладиться тем, как ты боишься.” 

— Он молнии боится, как и его глупая мамаша, — глумливо проговорил мальчик с третьего ряда. 

Конечно. Он не сидел у самого окна и не был открыт для стихии.; был в безопасности, в отличии от Жени. 

— Язык прикуси, — стиснув зубы проговорила девочка. Медленно повернула голову, и мальчик напрягся. 

“Моя милая. Ты всегда защищаешь меня. Такая хорошая. Почему я думаю, что недостоин такой девочки?” 

— Не устраивайте балаган, — постучал учитель указкой о пол. — Синявский, садись на второй ряд.

Женя быстро, пока снова не ударила молния, собрал вещи и пересел за последнюю парту второго ряда. Теперь он чувствовал себя лучше. Дыхание восстановилось, а потоотделение все не приходило в норму. 

На стекла попали первые капли. И еще, еще. Их становилось больше. Вскоре, превратились в небольшие вертикальные лужицы. В последний день перед каникулами Жене суждено было промокнуть, как и Аське. 

Аська — одноклассница и, по совместительству, подруга. Они дружили класса так с шестого. Всегда, в какую бы потасовку не ввязался Женька, Аська пойдет за ним. Везде, в каких бы мероприятиях не участвовала Аська, Женька будет участвовать тоже. Их считали то братом и сестрой, то парой. Сами же считали себя друзьями. 

Сегодня Ася не хотела брать зонт и надеялась на грибной дождь, а Женя понадеялся на то, что прогноз погоды ошибся и на небе будет солнце. Теперь, оба смотрели в окно и корили себя. Она представила, как будет прыгать через огромные, похожие на море, лужи в балетках. А он представил, как будет держать над Аськой пальто, чтобы та, хотя бы сверху, не намокла и пытаться справиться со страхом грозы. 

— Синявский, понимаю, дождь — красивое явление природы и, в отличии от грома, не страшное. Но может, обратишь внимание на доску, я для кого тут распинаюсь? — голос учителя отразился эхом от полупустых стен кабинета. 

Жене не нравился учитель по алгебре, как и сама алгебра. Что понятного в этих синусах, косинусах? Кто вообще посчитал, что это будет интересно людям, поступающим в театр?

"Приду и буду по теоремам доказывать точно ли у меня двадцать пять шаров. Не двадцать четыре и не двадцать шесть, а именно двадцать пять." — думал Женя. 

— Вы чего, он же у гуманитарий, — указал пальцем в потолок Сережа, тот самый мальчик с третьего ряда. Класс засмеялся, а Женя закатил глаза. — На самую нужную профессию поступает. 

 

*** 

Женя для Серёжи был другом до того момента, пока не сказал, что не пойдет в летную академию. Как и никто из класса. Тогда Серёжин мир рухнул. И все эти ребята уже не были особенными. Нет, были хороши, но не могли быть героями. Вот так Сережа остался один на всем белом свете. 

Никто не поддерживал его поступление.

“Это слишком дорого” — как выразился отец.

“Пустая трата времени, ведь летчиком не стать”— как говорила мать.

А Сережа мечтал, верил, что это дело всей его жизни. 

— Я поступлю!

Хлопнув входной дверью; слышал брань отца, пока поднимался; чувствовал несправедливость этого мира. Почему в него никто не верит? Что не так? Сережа не хотел стать волшебником или отыскать Атлантиду. Он просто хотел стать летчиком. 

Наверху, на крыше, Сережа расправлял руки и ловил ветер. Представлял, как тот подхватывает и уносит высоко в небо. Как кончиками пальцев, пусть и через стекло, дотронется до вековых елей, стоящих на склоне гор. Как увидит сказочные или киношные пейзажи не только с одного, а с множества разных, не похожих друг на друга, углов. Как смотрит на поля, луга, маленькие деревеньки в самых отдаленных уголках страны, а может и мира. 

Ветер заканчивался и внутри у Серёжи что-то обрывалось. Жаль, что так вышло, что нельзя изменить ход истории. Он чувствовал себя беспомощным, раздавленным. Сережа посмотрел вниз. 

 

"А может так удастся?" — пронеслось в голове.

В глазах стояли слезы. Сережа не мог их больше сдерживать. И вот, потекли. Он плакал без всхлипов, как и отец, как и все мужчины в роду. 

 "Всхлипывать и вытирать сопли — удел женщин. А мужчинам так нельзя. Мы не показываем мягкость, ибо им не на кого будет опереться." — твердил сначала прадед, потом дед и отец. 

Слезы текли. С неба на Сережу смотрели миллион разноцветных фонариков, пущенных, только что посвященными, студентами. 

— Даже чертовы фонарики летают, а я нет. 

 

Снова подумал шагнуть вперед. Да,не увидит сосен, полей и лугов; не станет летчиком, зато полетит. Пусть вниз, на холодный асфальт, который недавно покрылся тонкой коркой льда. 

 "Или... пойти к мосту?" 

 Броситься в холодные воды Енисея. Чтобы унесли Серёжу далеко отсюда. Рука, легла на плечо. Сережа вздрогнул. Женя... Кого бы еще позвала мать? 

 — Да отстань, — отмахнулся Сережа и еле удержал равновесие. — Вы, все вы, притворщики! 

 Женя отшатнулся. Хотел спросить, но Сережа и без этого ответил:

— Живете с навязанными профессиями. Думаете, что это правда то, чего так желали. Но нет. На самом деле, ты, Женя, хотел бы быть машинистом. А отец мой хотел пойти в цирк. Что в итоге?  Ты стал клоуном, а отец машинистом. 

— Жизнь не всегда дает то, чего хотим.Иногда приходится отказаться от того, к чему лежит душа. Понимаешь, Сережа? — Женя осторожно протянул руку, чтобы в момент схватить его и спасти. 

— Не хочу отказываться, — Сережа сел на корточки и опустил голову. 

Слезы капали на черепицу, оставляя пятна. Женя провел рукой по Серёжиным волосам, пытаясь его успокоить. Не знал, что ещё сделать для Серёжи; не знал, как исполнить мечту. 

Сережа утер слезы рукавом куртки и смотрел перед собой. Жене приходилось утешать Серёжу постоянно. Он не мог оставить в беде;не мог позволить барахтаться в собственной темноте. 

“Сережа, золотце (смешно звучит, ведь волосы, и правда, золотые), если бы ты знал, чем пожертвовал я. Если бы хоть на миг представил, Сережа, уже бы лежал на холодном асфальте...” 

   

*** 

Сейчас Сережа включил защитную реакцию и подшучивал над Женей. Колол, как казалось, в самые больные места. Выворачивал наружу душу и показывал, насколько та у Жени больна. 

Казалось... 

— А ты технарь дофига, да? — оскалилась Ася.

 Она встала и хотела подойти к Серёже, но остановлена руками: крепкой преподавателя и менее крепкой Жениной. Ася попыталась вырваться, чего, тоже, не получилось. Учитель встряхнул ее и громко заявил: 

— Катина, сейчас выйдешь и подумаешь над своим поведением. 

 Он посмотрел Асе в глаза. Отчего та только больше разозлилась. 

— Я вам не маленький ребенок. А этот говнюк слишком много себе позволяет, — кивнула в сторону Серёжи и вырвалась из хватки учителя. Серёжа дернулся, закрывая лицо руками. — А ты, я вижу, после нашей последней встречи, пуганый. 

— Катина, марш из класса! 

Ася фыркнула и вышла. Стоя в коридоре, рассматривала портрет Маяковского. Хотелось быть, как он. Дерзкой, наглой и.... любимой? При этом любимой не просто так, а за дело. За то, что писала рассказы. Да, до рифмы, как до Марса пешком, но преуспевала в другом. Не сдалась ей эта алгебра и формулы. Ася любила литературу. Каждая биография, каждое произведение будоражило до глубины души. Она плакала, когда рубили вишневый сад; презирала и одновременно сочувствовала Карениной; следовала за детьми капитана Гранта и вместе с ними радовалась, когда нашла их отца. 

Но Асю нельзя было назвать милой и легкой тургеневской девушкой. Она была сурова, как к себе, так и к другим. Больше не прощала и не давала шансы тем, кто имел совесть поступить с ней плохо. Как Сережа

 
***

 
Все было в тихую зимнюю ночь. Сережа отмечал шестнадцатый день рождения. Будь он проклят... Отмечали не дома, а в снятой на сутки студии. Громкая музыка, диско-шар, пестрые костюмы гостей — в один момент все смешалось в непонятную кашу и Асю стало мутить. Ком подкатил к горлу и она, быстро поставив бокал на стол, расталкивала гостей в поисках двери в уборную. 

Смыв за собой, Ася принялась умываться, чтобы освежить и прояснить мысли. Вдруг по ногам пробежал легкий холодок, схватил за лодыжку и поднялся выше, а потом исчез. По телу пробежали неприятные мурашки. Стало зябко. К спине прижались, Ася дернулась. 

— А я-то думал, когда же ты останешься одна, — Серёжа вдохнул запах ее волос, а руки сжал на талии. 

— К черту пошел, — Ася оттолкнула его и тот врезался в стену. 

Серёжа засмеялся. В глазах заплясали черти, разжигая костер, в котором Ася сейчас будет гореть, если не уйдет. Дернув ручку, поняла, что дверь закрыта на замок. Сережины руки схватили застежку Джинс, пытаясь расстегнуть. Не выходило. Тогда он развернул Асю к себе лицом и поставил на колени. Она закрыла лицо руками, когда нить в Сережиных спортивных штанах развязалась. 

— Ну, журавчик, хочешь попробовать? 

Впервые Асе стало мерзко от этого прозвища. Серёжа дал его, потому что она была похожа на маленькую фарфоровую куколку. Такая же статная, холодная, неприкосновенная с виду и хрупкая на деле. 

— Да давай, Женьке же сосешь, значит и мне можно, — положив руку ей на голову, пытался пододвинуть к себе. 

Ася отворачивала голову. В одну сторону, в другую. Сережа зарычал и схватил за подбородок, посмотрел в глаза, усмехнулся. Фарфоровая кукла — вот кого он видел перед собой. Ее. Ни Асю. 

Зажмурившись, ждала, что произойдет дальше. Тело оцепенело. Ася не могла даже вздохнуть. Сколько там люди могут прожить без воздуха? Пять минут? Девять? Асе хотела, чтобы поскорее это время прошло, и она отключилась. Навсегда, желательно. 

— Журавчик, не стоит задерживать дыхание, я помыл его. Так что, все в порядке. 

Серёжа с силой надавил на Асины щеки и ей пришлось открыть рот. Она почувствовала палец во рту, который доставал почти до самого маленького язычка (небного, если правильнее), вызывая новый приступ тошноты. Ася начала кашлять. Серёжа подождал, снова опустил руку на Асину голову и заставил вжаться лицом в пах. Точнее, хотел, чтобы Ася заглотила его член. Но что-то пошло не так. 

Через секунду, Серёжа понял, что она, все же тарабанит в дверь. С той стороны начали стучать, дергать ручку. 

— Открой по-хорошему или придется платить за новую дверь, — угрожал Женя. 

— А мне нравятся непослушные, — Серёжа ехидно улыбнулся. 

Дал Асе пощечину, отчего у той выступили слезы. Она почувствовала, что сейчас точка невозврата будет пройдена. Что вся детская наивность улетучится, словно никогда не было. Словно это была не Ася, а другая, похожая на нее, девочка. 

Она навсегда останется грязной и не сможет отмыть этот позор. Черти в Серёжиных глазах уже разожгли костер и готовы сжечь на нем Асю. За то, что сглупила и не осталась дома. За то, что не позвала с собой кого-то. За то, что не видела, как Сережа все время пялится на нее. 

Так и случилось. Ася почувствовала, как во рту стало горчить. Сначала на кончике языка, а затем у самого корня. Серёжа шумно вдохнул, сжимая Асины кучерявые волосы. Она заплакала, пыталась его оттолкнуть, била кулаками по ногам. Тщетно. Сил у нее было вдвое, а то и втрое меньше, чем у него. К тому же, алкоголь дал в голову, что ещё сильнее ослабило Асю. Сережа одергивал ее руки, бил по щекам, спрашивал: «Почему ты сопротивляешься?» 

Нечто горькое стало стекать ей в глотку, и Ася тут же почувствовала, как подкрадывается тошнота. Медленно, как время, которое она провела здесь. Асю стошнило. Она снова закашляла, только теперь ее каждый раз выворачивало.

Дверь распахнулась. Женя увидел полуобнаженного Серёжу и Асю, которую рвало. Он нахмурился, руки сжались в кулаки. Женя налетел на Серёжу, взял за грудки и прижал к стене. Он смотрел на него так, как бык на красную тряпку. В глазах его читалась одна фраза: «Убью»

— Что ты с ней сделал?

— То же самое, что и ты, — Серёжа посмотрел в глаза ему.

— Повтори, щенок, — процедил Женя.

Серёжа молчал.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Женя принял это за вызов и ударил кулаком по лицу. Ему было плевать полуголый Серёжа или нет. Будь он трижды голым, Женя все равно бил бы его.

Со временем рука начала болеть и уставать. Но не Женина ярость. Она с каждым ударом разрасталась сильнее. Как Серёжа мог обидеть Асю, их подругу? Фарфоровую куклу, которую нужно бережно оберегать. Как посмел замарать ее?

— Я в порошок тебя сотру, понял меня? — Женя сильнее схватил его за грудки. — Что ты сделал, отвечай?!

От резкого движения Серёжа ударился головой о плитку.
Женя не понимал, что Серёжино лицо уже напоминало одну большую гематому. Он не мог ответить. Он даже не сопротивлялся. Дал себя побить. Дал свершиться правосудию. Теперь в этом «инопланетянине» трудно узнать его жизнерадостного «друга».

Ася тихо застонала то ли от ужаса, то ли от мерзости к самой себе. Она пыталась стереть, содрать с себя этот позор. Ногтями царапала нежную кожу на щеках, пыталась ещё раз вызвать рвоту. Женя отпустил Серёжу и присел рядом с ней.

— Не подходи ближе! Пожалуйста, — Ася вытянула руку, не подпуская Женю к себе.

— Хорошо, — он отодвинулся. — Принесите ей воды. А я пока разберусь с ним.

Девочки, которые все время наблюдали из-за двери и фотографировали место Серёжиного преступления. Только в тот момент, когда Ася не позволила к себе прикоснуться, попытались подойти к ним. Мальчики же, вместе с Женей, вывели Серёжу на улицу. Только они знают, что было дальше.

— Что случилось? — расспрашивала одноклассница. — Он заставил тебя сос..

— Закрой рот, — Ася приставила палец к ее губам. — Не.единого.слова. Поняла меня?

— Да брось ты, — она отмахнулась. — Серёжа и меня заставлял. Как видишь, ничего, жива. Только вот меня не тошнило, в отличии... от тебя. Мне... даже понравилось.

Ася встала и залепила оплеуху своей однокласснице. Та взглянула на нее, но делать ничего не стала. Посчитав, что Ася не в себе.

А она, действительно, была не в себе. Как можно быть в себе, после того, что случилось за закрытой дверью уборной?

Дальше Ася помнила стук в дверь. Людей в погонах. Допрос. Фотографии. Похороны матери. И мизерный штраф, который заплатил Сережа.

«Пять тысяч» — прокручивала в голове Ася и долго плакала.

 
***

Теперь Ася не позволяла ему приближаться к себе ближе, чем расстояние вытянутой руки.

Оставаться с ним дежурными по коридору или следить за цветами — она не могла. Когда Сережа смотрел точно в ее глаза, она вспоминала все, будто это было вчера. Горечь во рту, тошнота — постоянные ее спутники в подобных ситуациях.

Не сказать, чтобы Сережа продолжал к ней лезть. Скорей он, после того раза, остерегался людных мест. Зная, сколько можно заплатить, он может повторить те события.

А пока рядом с Асей есть Женя. Он преграда между ней и Серёжей. Каменная стена, через которую трудно пробиться.

Жене бы чуть возмужать, и он будет копия Маяковского. Тогда Ася будет чувствовать себя в полной безопасности. Она полностью будет ему доверять. 

Прозвенел звонок. Учитель подошел к Асе. Она мысленно закатила глаза.

Только не сейчас. Когда угодно, но не сейчас. Ася не в духе, чтобы выслушивать нотации.

Пифагор, как они его назвали между собой, никогда не любил таких, как Ася. Они вставали ему поперек горла и постоянно оказывались за дверью в середине урока.

— Катина, еще одна такая выходка и...

— Отправите меня к маме? Сюрприз, она умерла, — развела Ася руками.

— Я отправлю тебя к завучу по воспитательной работе, — проговорил он твердо и ушел в следующий кабинет

«Да пошел ты... К черту»

Угрожать он вздумал. Пугает каким-то там завучем, которого Ася никогда, за ее годы обучения, не видела. А может, его и вовсе не существовало. Впрочем, какая разница? Будь он настоящим или плодом воображения учителя — Ася его не боится. 

Выслушивать, какая она плохая и что барышне ее лет не предстало себя так вести — можно целую вечность. Главное в конце сделать мордочку провинившегося котенка и сказать, что больше такого не повториться. 

Ася собрала вещи и быстро спустилась вниз. Выйдя из школы, она глубоко вздохнула. Капли дождя смывали весь негатив, все мысли. Лучше бы они смыли ее. Чтобы никто не видел ее лица, не знал кто она такая, не здоровался с ней.

Отойдя подальше, под дерево, Ася достала пачку дешевых сигарет. Затянувшись, стала дышать ровнее. Прикрыла глаза, представив, как бы было хорошо, отмотать все назад; как было бы хорошо, стоять сейчас на огромной сцене и читать свои рассказы. Но нет, теперь так не будет. Никогда.

— Спасибо, — произнес знакомый голос.

— Ага, — проговорила Ася, выдыхая дым. — Лучше бы тебе снова врезать ему.

— Ты думаешь, что это поможет? Он же идиот, — Женя чуть взглянул на небо. Он хотел побыстрее проводить Асю и пойти домой.

— Это я знаю. Но дать ему по шее не помешало бы, чтобы жизнь малиной не казалась.

Женя смотрел на огонек сигареты и думал о том, что Ася права. Сережу нужно поставить на его законное место. Он делал то, что не подобает. Считал, что ему все дозволено, что его должны опекать и жалеть. А сам Женя рад плясать под его дудку.

«Сукин сын» — выругался он про себя.

— Будешь? — предложила Ася сигарету.

Женя взял ее, дрожащими от страха, руками, прикурил. Снял пальто и одной рукой держал его над Асей, чтобы та не промокла, а другой сигарету, чтобы она не обжигала.