И быть им детьми. Глава 2. 18

***

Женя поднял голову вверх, закрывая лицо рукой. Большая туча плыла по небу, а они с Асей шли к ней навстречу. Дождь лил все сильнее. Стеной. Вода хлюпала в балетках, периодически Ася останавливалась, чтобы ее вылить. А вот Женя промок полностью. Его только на батарее расстели да суши несколько дней. Он не удивится, если завтра будет шмыгать носом и жаловаться на озноб. А так не хотелось болеть на каникулах. Последних (!) школьных каникулах.

Вдали, на фоне хмурого неба, белела обшарпанная хрущевка. Пахло гарью и опавшими листьями. За домами, на самом краю маленького Жениного мира, поднимались клубы дыма. Женя насчитал десять. Ася не считала вовсе, она смотрела себе под ноги, как и, вероятно, всегда. Дым этот был от частных домов.

Женя представлял одноэтажные покосившиеся домики со штанкетным забором, с маленькими окошечками и теплым светом из них. А внутри дома семья. Полная, дети и родители за одним столом. Смех, веселье. Мама напекла кучу пирожков, а папа смастерил качели. Теперь они обсуждали, как прошел их день и угощались горячим чаем.

Такого у Жени никогда больше не будет. Он растерял всю свою семью еще в детстве. Отец и сестра сгорели в пожаре. А все из-за непотушенной спички.

***

В то утро у них выключили свет. Собираться было тяжело. Но Женя смог. Дрожащий лунный свет на столе, помог найти нужные учебники и пенал. На полу лежала спортивка, Женя помнил об этом, потому что ночью споткнулся об нее. Не завтракая, он ушел в школу. По дороге увидел мать, которая быстро шла на своих высоких каблуках к остановке. Она иногда смотрела на часы и начинала идти быстрее.

Вся эта суетность придавала ей возраста. Она была гораздо моложе, чем выглядела. А все из-за детей. Они отнимали много времени и сил, много возможностей, личную жизнь. Но мама не жаловалась. Она смиренно делала все, чтобы ее дети были довольны.

А отец Жени был недоволен всем, чем можно. Начиная от недосоленной еды, заканчивая шумными играми своих детей.

— Сукины дети, вы можете заткнуться, закупорить свое отверстие изнутри и не орать? — врывался он в комнату и громко кричал.

"А ты можешь заткнуться и хоть день посидеть в своей комнате?"

Приходила мама, уставшая, с печальным взглядом, она отводила отца в другую комнату. Там что-то падало, мама громко кричала. Много раз она оставляла кольцо на столе, брала детей и уезжала в деревню. А отец находил, привозил обратно и наказывал. Как? Женя не знал. И даже не думал об этом. Он боялся. Боялся, что любовь к матери приведет его к страшным поступкам. К поступкам, за которые его могут закрыть в темной комнате, без окон и оставить там гнить. Поэтому брал сестру и уводил на площадку.

Долго смотрел, как она играет. Сколько в ней неподдельной детской радости, какой искренний ее смех и обида за отказ быть водой в салках. Женя улыбался. Он тоже был таким. Был ребенком. А теперь что? Он вынужден оттаскивать отца от матери на кухне, не имея права ее защитить. Вынужден все скрывать. Ведь если узнают — засмеют.

Перед остановкой Женя сворачивал и не видел, что было дальше. Он шел по тихим освещенным улочкам. Небо тронул алый цвет. Скоро взойдет солнце. Но пока ночь еще властвует над городом. Пробираясь сквозь толпу зевак, он приблизился к дому с колоннами. На фасаде было изображено много роз. Женя остановился. Школа.

Он провел тут шесть лет своей жизни. Потратил бесценные минуты не на дальние плавания за океан, где земли настолько зеленые, что в глазах рябит или настолько желтые, что тебя будет воротить от этого цвета ближайший год; еще Женя мог построить космический корабль, огромный такой, и полететь далеко, дальше, чем Гагарин, а он сидел тут, запертый в четырех стенах.

Позвонила мама. У Жени больно кольнуло внутри. Что-то вокруг, да и внутри, изменилось. Как-будто стало пусто. Он прикрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул. Раз она звонит, значит важно. Мама никогда не звонит просто так.

— Алло.

— Женечка, сегодня ты пойдешь к бабушке и завтра тоже.

— А почему? Что-то случилось?

— Нет-нет, сынок, просто она просила, чтобы ты зашел.

Звонок оборвался. Голос мамы был не таким, как всегда. Он был... Взволнованным? Неужели она снова плачет?

Женя не помнил, как оказался в родном дворе, не помнил был ли он на занятиях или нет. Рядом с подъездом стояла пожарная машина, а из их квартиры шел дым. Женя не слышал, как кто-то кричал ему: «Подожди!» Он не слышал. Он вообще ничего не слышал. Ничего, кроме стука собственного сердца. Оно стучало громко, сильно и быстро, с какой-то непонятной для него самого истеричной яростью, с каким-то необъяснимым страхом.

"Спасти. Нужно их спасти." — единственное, о чем он думал.

Подбежала соседка. Она спросила, как он себя чувствует. Потом она сказала, что папа умер сегодня.

— Как умер? — еле слышно переспросил он.

У Жени подкосились ноги. Он не понимал, что делать и куда бежать, кого звать на помощь. Он не мог поверить, что это все происходит на самом деле. Хотя, наверное, так и должно было случиться. Наверное, Женин отец получил по заслугам. За то, что бил жену, не любил детей, как и работу.

Все было как-то слишком буднично. Не так, как бывает. Все спокойно выполняли свою работу: пожарные спасали людей, бабушки и хаяли, и оплакивали своего соседа, медики, которых Женя почему-то не заметил, закрывали черные мешки.

Мешки. Два.

Не один.

Это была неправда. Женя не хотел верить в это, но это было так. В голове крутилась какая-то мыслишка, которая никак не могла уйти. Ее Женя тоже видел. И тут же выбросил из головы. Ведь ее не существовало. Он уже ничего не хотел. Ни видеть, ни слышать. Женя тяжело дышал.

Где-то рядом закричала мама. Хваталась за один из пакетов.

— Мама, — сказал Женя, стараясь держать себя в руках, — пожалуйста, успокойся.

"Ты снова кричишь. Как это печально видеть. Только вот лицо у тебя другое, мама. Ты кричишь от ужаса, я прав? Последний раз ты так кричала, когда он, тот, что в большом мешке, пытался лишить тебя жизни..."

"Лучше бы, он лишил жизни себя. Урод — недостоин ни любви, ни ласки, ни, тем более, власти. Почему ты тогда, мама, вылила отраву в раковину? Ты же тоже хотела, чтобы его не стало. Наша мечта сбылась — урода нет. А ты горько плачешь. Это из-за маленького пакетика? Мам, нужно платить за спокойствие. Она — наша цена."

"...Все будет хорошо. Теперь мы вдвоем"

Она обернулась, схватила его за руку и притянула к себе. Он прижался к ее груди, обнял. Слезы сами собой покатились из его глаз. Женя вытирал их не в силах произнести ни слова, лишь иногда всхлипывая и судорожно вздыхая. Что это с ним? Ведь он уже давно не мальчик. Он должен быть сильным и хладнокровным. Но сейчас он чувствовал себя совершенно беспомощным и слабым.

— Обещай мне, что не возьмешь спички в руки.

— Мам...

— Пообещай.

— Обещаю.

На следующий день, в морге, Женя смотрел на обугленные тела отца и сестры. Слышал полицейского он через слово.

— Гражданин Синявский сделал это умышленно. Судя, по тому, что вы нам сказали и анализируя его состояние и поступки за последние несколько лет, я могу прийти к выводу, что г-н Синявский давно думал о самоубийстве.

"Как же ты неправ. Он давно думал, как бы избавить дом от трех, ненужных, людей. Думал о том, как совратить соседку. Думал, как глубже ей засадить. Но не о самоубийстве. Ты — ошибся."

— А как же моя дочь? — мама попыталась дотронуться до тела, нет до того, что от него осталось, ее остановили. — Она тоже планировала?

— Мам, успокойся, — вмешался Женя. Он даже думать об этом не хотел.

— Гражданка, ваш сын прав, спокойно. Вероятно, ваш муж думал, что вы все ушли. Ваша дочь — жертва, а не самоубийца.

"Хорошо, что ты умер. Маме будет легче жить. Правда, мама?"

"А вот тебя, маленький обугленный трупик, жалко. Ты была славной девочкой. Пусть кроме меня этого никто не замечал. Тебе надо было бежать, глупая, а ты забилась в углу, как лисичка в норке. Надо было бежать."

Надо было бежать.

Надо бежать.

Бежать.

Женя помнил, что хоронили их в закрытых гробах. Помнил, что матери не было. Помнил, что она отказалась от спичек и перешла на зажигалки, что стала внимательно следить за настроением Жени. Помогла выбрать профессию. От летчика, каким мечтал видеть Женю Серёжа, именно мама отговорила.

— Я потеряла твоего отца. Хочешь, чтобы и тебя потеряла? Чтобы и тебя в ящик деревянный запихали и оплакивали?

"Лгунья. Ты же не станешь этого делать. Ни запихивать, ни оплакивать."

Конечно, он не хотел. Мама не должна была пережить еще одно горе. А что может быть опасного в театре? Вывих ноги? Перелом? Все это пустой звук, по сравнению с пожаром.

— Ты что, взял спички?

"Я хотел попробовать избавиться от навязанного тобой страха."

— Я думал, ты будешь ругать меня за то, что я курю, — Женя усмехнулся и тут же одернул себя.

— Ты.взял.спички? — мама выделяла каждое слово. — Я просила тебя не использовать эту гадость в нашем доме. Выкинь сейчас же. Лучше возьми мою зажигалку.

"Моя мама. Моя милая, бедная, мама. Не стоит бояться огня, он сам по себе не появляется. Для него нужна искра. Огонь можно контролировать, когда у тебя для этого достаточно энергии. Мама. Не бойся огня — бойся людей. Их контролировать невозможно. Они поддаются своему животному началу, которое эволюция, почему-то, забыла отключить. Тебе нужно было сильнее бояться папу. Тогда бы маленький трупик, не ютился в маленьком гробике."

— А ты?

— Куплю новую.

Отношений у нее не было больше. Она ушла с головой в работу. Женя ее понимал. Чтобы забыть о своем горе — нужно заниматься делами. Так он ушел в театр. Так отказался от летной академии. Так полюбил литературу.



***

Дым исчез. Женя вернулся в реальность. Перед ним с Асей выросла хрущевка. Обшарпанная, старая, с общей кухней. Все по советским стандартам. Ася посмотрела на окна своей квартиры, а потом на Женю.


— Зайдешь? — она кивнула в сторону подъезда.

— Откажусь.

— Да ты же до нитки промок, — Ася потрогала его рубашку.

— Ничего страшного.

Она пожала плечами, набрала код на домофоне и зашла внутрь. Ася прошла через грязный коридор, где были следы недавней драки. В подъезде пахло мочой и старыми тряпками. Ася закрыла нос рукой. Неприятно. Хотелось выйти обратно и вдохнуть свежий воздух. Но дождь этому мешал. Мокнуть не хотелось. Хотелось скорей выпить чашку чая и надеть теплые носки.

В квартире пахло кошками и какими-то лекарствами. Было тихо. На кухне никого не было, и Ася даже улыбнулась, представив, как Женя стоит у двери в мокрых ботинках и рассматривает потолок. Он не привык к таким условиям. Да и к такой жизни явно тоже. Она подошла к окну. Дождь был не прекращался. В небе блестели вспышки. Там что-то взрывалось. Ася встала у окна и стала ждать, когда стихнут раскаты. Она знала, что сейчас они будут снова. Вдалеке что-то горело. Огонь был неярким и дымным, напоминая пожар в далекой деревне.

Она поставила чайник и села под тусклым светом кухонной лампы. Потом решила проверить дома ли отец. Заглянув в кладовку, которою он переделал под мастерскую, Ася увидела только пустой стул. Печально вздохнув, вошла внутрь.

— Снова ничего не убрал, — Ася провела пальцами по инструментам и пыльному столу, по ткани, которая небрежно накинута на мольберт.

Чайник свистнул, Ася подошла к столу и заварила свежего чая. Потом села на табуретку возле окна.

В домофон позвонили. Ася театрально закатила глаза. Неужели нельзя было на минуту раньше позвонить? Нет? Не услышав ответа, Ася вернулась обратно. Очередная алкашня домой ломится. Буянить будут. Ну уж нет. Пусть лучше посидят на холодке и подумают над образом жизни.

Успокоив себя, Ася пошла в комнату. Деньги лежали на столе, как и последние три дня. Мокрые вещи оказались на батарее. Она переоделась, села за стол и открыла блокнот. Когда-то это все были зарисовки, теперь же стали чем-то большим. Отдельными историями и самостоятельно живущими людьми. У каждого свои страхи и проблемы.

У Аси тоже были страхи. Она не может оставаться в темноте или в тускло освещенном помещении. Больше не может. Темнота липнет к телу, забирает в свои склизкие объятия. Темнота — это Сережа.

Он все еще оттягивает ее волосы, в кошмарах заглядывает ей прямо в глаза. Его, две льдинки, больно отзываются где-то в сердце. Ася замирает, как тогда, смотрит на Сережу и умоляет ничего не делать. Тот не слушает. И все повторяется. Круг за кругом. Ася не может выйти из него, не может отпустить, не может простить.

— Правда думаешь, что теперь достойна хоть чего-нибудь? — шептала Темнота.

— Хватит! Прекрати! — Ася отмахивалась.


— Бедная, маленькая, Ася. Запуганный олененок с черными глазами бусинками. Ты грязная. Изнутри грязная. Все это из-за тебя.

— Заткнись!

Она знает, что виновата. Что мать повесилась из-за нее. Из-за того, что сделал Сережа. Сев на пол, Ася почувствовала, какой он холодный, такой же, как и стены. Все это больше ее не грело. Ни детские рисунки, ни игрушки, ни мамина фотография. Ни-че-го не гре-ло. Ася была закопана в земле, а черви заползли, кажется, в мозг. По крайней мере, ей хотелось так думать. Хотелось, чтобы они сожрали все ее мысли, сожрали черную душу и оставили пустоту.

Ася понимала, что всем плевать на то, что было где-то там на студии. Но каждый раз опускала взгляд в пол, чтобы не видеть глаза людей. Она дико боялась увидеть осуждение или понять, что люди вполне довольны ситуацией, которая сложилась из новостей: девочка переборщила с алкоголем и захотела отдаться мальчику. Потом, что-то пошло не так. Она стала строить из себя недотрогу. А мальчик? А он не виноват.

"Пять тысяч"

Мальчик согласился помочь девочке.

"Пять тысяч"

Мальчик сделал все так, как считал нужным.

"ПЯТЬ ТЫСЯЧ"

Мальчик любил ее.



Мысли стали путаться. Ася чувствовала, как кожа на лбу начинала гореть. Больно. Пять тысяч стали клеймом именно на том месте. Пять тысяч стали свидетельством ее позора.

"Можешь удавиться"

Хорошая записка, для той, кого сломали и для той, кого сломает она.

— Ты больше мне не дочь и бог свидетель.

Последние слова матери. Они отпечатались у Аси на подкорке мозга. Не дочь. Не. Дочь. Это была реальность? Ася так мерзка матери, что она от нее откажется? Наверное, так правильно. Если бы с Асиной дочерью сделали что-то такое, то она бы то... Нет, не стала так делать. Ася бы, как орлица, защищала своего маленького орленка.

Ее мама сама, видимо, орленок. Не биться за справедливость, за честь... Как? Ты женщина. Почему тебя не трогает история другой женщины?

Почему ты так эгоистична, мама? ПОЧЕМУ ТЫ ОТКАЗЫВАЕШЬСЯ ОТ МЕНЯ? ПОЧЕМУ БОГ НЕ ЗАСТУПИТСЯ ЗА МЕНЯ? Я слишком грязная, да? Наверное.

— Вот видишь, Асенька, даже мама отказалась от тебя. Потому что ты глупая. Ты, Ася, идиотка. Надо было слушать ее.

"Надо слушать."

Ася просто хотела развлечься. Просто расслабиться.

"Надо слушать."

Надела закрытую одежду.

"Надо слушать."

Выпила два стакана за весь вечер.

"НАДО СЛУШАТЬ."

Пошла одна в уборную.

"НАДО..."

...Пойти к ней. Туда. Взглянуть на ее черно-белую фотографию, харкнуть на нее. Разворотить все к чертям, чтобы она поняла, как сейчас живет Ася. Чтобы она в гробу перевернулась.

Вдруг, Ася посмотрела на фото матери. На нем она улыбалась. Нет, насмехалась над дочерью. Ася помнила, как в последние месяцы мать часто грустила, пила таблетки и плакала. Никто не знал, что происходит до определенного момента.

***

— Они, все, смотрят на меня! Идут за мной!

— Успокойся, никто за тобой не идет, — соседка взяла мать Аси за руку и попыталась увести от двери.

— Ты что, не понимаешь? Они следят за мной, потому что прадеды мои, были из рода знатного. Теперь будут выслеживать меня, чтобы узнать куда мы спрятали наши украшения.

— Ну-ка перестань ерунду собирать. Ишь, возомнила себя пупом земли. Все за ней следят, все ее преследуют. Единственный, кто преследует тебя — уборка в комнате. Иди давай, барыня.

— Ах вот так? Не веришь мне, да? — она накинулась на соседку с кулаками. — Скотина! Благодаря мне ты живешь в этом доме, поняла? Если бы не моя милость, вас бы давно выкинули.

Подбежали другие соседки, растащили женщин по разными комнатам. Одна вызвала скорую помощь. После долгой беседы и постоянных выкриков Асиной матери, что ее трогать нельзя, ибо происхождение у нее не простое, врач принудительно направил ее на обследование.

Бред величия — с этим она вернулась и еще больше обозлилась на соседок. Общение с ними прекратилось и Ася, оставшаяся с матерью, старалась быть подальше от дома и почаще задерживаться после уроков.



***

Возле подъезда никого не было, что Асю удивило. Обычно алкаши попрошайничали. Но стихия оказалась сильнее, и они залезли в свои норы. По дороге, как на зло, попадались цветочные магазины. Неужели она должна купить ей цветы? Зачем? Эта женщина заслуживает грязи.

Только Асин отец мог ее оправдывать.

— У нее просто не хватило сил, Асенька.

Просто не хватило сил... А как у Аси хватило сил? Она пыталась заставить себя верить в ее слабость, начать сочувствовать матери. Но нет. Записка и прощальная фраза, произнесенная за семнадцать часов до смерти — перечеркивали все старания отца. Впрочем, Ася даже не знала где он сейчас, в какой командировке. Она спокойно существовала в окружении соседок и их кошек.

Сев на маршрутку, она облокотилась лбом о грязное стекло. За ним мелькали люди, вывески, дома. И чего все такие радостные, чего смеются? Видели вообще погоду? Как можно тут улыбаться? Только когда пейзаж сменился на поля и лесополосы, Ася стала внимательно вглядываться в местность.

Вот оно!

Выйдя, Ася долго смотрела на ворота. Думала, что рассказать матери. Как оправдать то, что нет цветов.

"Стоп, Ася, цветов? Ты забыла: она не заслужила этого"

Да, точно.

Идя по грязи и увязая в ней, Ася думала, что это аллегория на ее жизнь. Жизнь все равно утянет в трясину. Ася может бултыхаться хоть тысячу лет. Однажды она сдастся и пойдет ко дну. Опустится, иронично звучит, до того, что наложит на себя руки. Как она...

Найдя взглядом нужную могилу, Ася открыла калитку.

— Здравствуй, ма, не виделись с твоих похорон.

Протерев портрет рукой, она взглянула прямо в глаза матери. Достав из кармана сигарету, не смотря на дождь, прикурила.


— Вижу, ты хорошо тут устроилась и соседи тихие. А я вот пришла рассказать, сколько говна ты мне подкинула. Мало ли. Может тебе в аду об этом не говорят. Ну, ничего. Мне не сложно — ребятам весело. Есть повод потыкать тебя палками в котле.


Ася горько усмехнулась.


— Знаешь, после твоих ошеломительных трюков по нашему залу, многие соседи отвернулись от меня. Шептались, что я такая же. Шептались, что я от Сережи залетела и выбрала его и ребенка, а ты, вся такая несчастная, полезла в петлю. Глупые люди, что сказать.


Дождь начал идти сильней, и Ася чаще вытирала портрет матери.


— Знаешь, как после твоих выкрутасов на люстре, на меня смотрели в школе? А, не знаешь. Слушай: меня обходили стороной, когда узнали, что ты не во сне умерла. Подумали, что теперь можно делать со мной все, что захочется. Помню, закрывали в туалете с мальчиками, да и с девочками, и били. Долго так. Только синяков у меня не было. Потому что полотенцем мокрым били. Лапали грудь. Хорошая жизнь, да? А все потому, что ты оказалась слабой. Не смогла меня защитить. А когда тебе засунули в руки пять тысяч, будь они неладны, то ты быстро отдала их мне. Скажешь, что папа меня защитил. Как же. Укатил в свою командировку.


Ася посмотрела куда-то вдаль. Но тут же вернулась к глазам матери.


— Знаешь, кто правда меня защищал? Женя. Да, тот самый, которого ты не любила из-за сгоревшего отца. Сама-то далеко ушла? Потолок, конечно, не пережил твоих профессиональных навыков акробата, но фаер-шоу не пережила бы вся хата. Не суть. Женя не отворачивается от меня. Это единственный человек в мире, на которого мне не плевать. Единственный, кого я люблю всем сердцем. Зачем я говорю это тебе? Хочу, чтобы стало больно. Чтобы ты захлебнулась в желчи, даже будучи мертвой. Женя меня вытащил из мерзких Сережиных рук. Женя старался не навредить мне. Женя меня обнимал, когда становилось страшно. Чего не делала ты, не делал папа.


Пауза. Ася будто надеялась, что мать ответит.


— И, знаешь, ма, мне пришлось стать другой. Чтобы никто не позволил себе хотя бы подумать о том, что со мной можно сделать. Мне пришлось придумать себе идеальный мир. Закрыться в нем, как в коконе. Придумать себе папу и ма... му. Придумать дом, в котором она себя не убьет. Пришлось придумать отношения. Да, с Женей. Ты бы спросила, знаю. Мне страшно вылезать обратно. В то же время страшно потерять связь с реальностью. Каждое утро я проверяю лежат ли деньги на столе. Если нет, то все хорошо. Если лежат, то все плохо.


Ася потупила взгляд.


— Сегодня, кстати, деньги были на столе.



***

Женя стоял у подъезда. Накинув на себя намокшее пальто, смотрел, как на Асиной кухне зажегся свет.

Дома.

Отчего то у Жени появилось чувство, будто он что-то не сделал, что-то не сказал. Он было подошёл к домофону, пальцы сами набрали номер квартиры. Раздалось громкое «Да?» И Женя стрелой помчался прочь. Он шел быстро. Куда? Сам не знал. Дождь уже не так сильно его волновал. Волновал только он сам. Только Женя.

Что с ним? Почему он убежал словно маленький мальчик? Не нашел нужных слов? Струсил?

Мысли накладывались одна на другую, как слои торта. Женя запутался. В мыслях, в чувствах, в мире. Он думал, о том, как пытался коснуться Асиной руки. Помнил, как она вздрагивала и убирала ее. Женя боялся, что больше не услышит ее смеха.

***

Он ненавидел Серёжу. Хотел убить его. Ещё тогда, на улице. Женя сел на него сверху и бил, бил, бил. Он очнулся, дрожащий от злобы, на скамейке. Руки болели. Завтра опухнут. Костяшки сбиты.

Наверное, так правильно, да, Женя?

Наверное.

Он почувствовал объятия.

— Женя, Женечка, все хорошо. Хорошо, — Ася едва дышала. Она опустила голову Жене на плечо.

Ася дрожала.

Боится или это от слез?

Женя взял ее лицо в руки и посмотрел в глаза. При свете фонаря они были тёмными. Как небо. Слезы — были звёздами. Срывались с небосвода и падали на землю.

Женя чуть подался вперёд. Губы едва коснулись лба, и он вернулся в исходное положение. Ася прищурилась. Милая. Женя улыбнулся. Легко. Он на секунду забыл о боли. Прижал Асю к себе и не хотел отпускать. Хотел защитить.

Она, словно каменная, только и положила ладонь на Женину грудь. Ничего не говоря и иногда шмыгая носом, она слышала, как бьётся его сердце. Билось оно сильно. Асе было неприятно это слушать. Она не любила повторяющиеся звуки. Ася хотела отпрянуть. Женя не дал. Постепенно, пульс пришел в норму. Женя задышал глубже и спокойней, Ася отпрянула. Он смотрел на нее, испуганного оленёнка, и подумать не мог, что будет дальше.

А что дальше? Женя лез на потолок. Он не мог и не может быть вдали от Аси. Не может не видеть ее глаз, улыбки. Не мо-жет.

Женя хотел ее увидеть. Хотел, чтобы они вместе пошли смотреть на новогоднюю ёлку, гори она огнем. А Серёжа, пропади он пропадом, все испортил.

— Юлий Анатольевич, пожалуйста, позвольте войти.

Женя стоял на коленях. Он громко кричал. Из глаз текли слезы.

Он хочет увидеть Асю.

— Евгений, я тебе ещё раз говорю: Айседора не хочет никого видеть.

Дверь закрылась.

Женя стоял на коленях, на холодном кафеле. Он, сгорбившись громко закричал.

— Я не могу без нее!

Не могу...



***


Женя резко остановился. Обернулся. Нет. Он не вернётся туда.


Прочь. Подальше отсюда.


Подави чувства, Женя.


Он не помнил, как оказался в театре. А театр ли это? Впрочем, неважно. Женя всегда сюда приходит, когда ему хочется забыться. Так было после смерти отца и сестры, после того, что случилось с Асей.

Зал. Богато украшенный. Дорожки, люстры.

Только... Он был пуст. Как и всегда. Ни единой души. Даже персонала. Женя этому рад. Никто не будет доставать и спрашивать куда он, кто разрешил. Быстро преодолев лестницы, Женя оказался в большом зале.

Спустившись к сцене, он спросил: «Есть здесь кто-нибудь, э-эй?» Получив в ответ тишину, Женя спокойно поднялся на сцену. Снял пальто, рубашку, обувь и рюкзак. Поежился. Холодно.

В голове заиграла мелодия. Женины руки сделались параллельно полу. Ноги встали в стойку. Он прикрыл глаза. Музыка вот-вот доиграет до нужной ноты. Вот! Женя закружился по сцене, как юла.

С каждым поворотом, музыка становилась громче. Ещё! Ещё! Жене хотелось закрыть уши. Но она, музыка, избавляла его от мыслей... или то был Женин танец?

Женя представил, что в его руках сабля. Он размахивает ею. Он должен одолеть врага. Должен уничтожить Тьму, которая пожирает Асю и его вместе с ним.

И вот Сережа, словно живой, появился на сцене. В его руках был пистолет. Женя усмехнулся. Он продолжал крутиться. Раз. Два. И Сережа пронзительно закричал. Упал на холодный дощатый пол, схватился на сердце.

«За меня и мои мечты. За Асю. За твою жизнь.»


Жизнь? Женя, ты же не веришь, что чудовище живёт. Оно существует. Поддается своим первородным инстинктам.


Женя, ты не должен его жалеть. Не должен бороться за ту каплю человеческого, что осталось. Это не твоя борьба. Его. Которую он уже проиграл.


Снова поворот. Руки снова параллельно полу. Из темноты вышел ещё кто-то. В маске. Женя остановился, повернул голову, тихо подошел к незнакомцу. Маска с громким звуком упала на пол.


Женя.


Это он, стоит и смотрит на себя. Ехидно так. Глаза, привычно, карие загорелись огнем. Рука потянулась в карман. Револьвер. Из кармана Лже-Женя достает пулю. Одну.


У настоящего Жени вновь сабля.


Ты, правда, думаешь, что она тебе поможет, а, Жень?


Он мотнул головой.


Поможет.


Женя выставил саблю, на него направили револьвер.


— Ну, что Женя, последний раунд? От всех избавился. Отец, Сережа. Теперь твоя очередь.


— О чем ты говоришь?


— Разве ты не замечешь? Ты так стремишься к свету, что обрекаешь всех блуждать во тьме. Отец твой, он виноват? Нет, Женя, это ты. Ты тогда оставил зажжённую спичку. Свечу-то потушил, а спичку нет. Торопился. Или же хотел?


— Не хотел!


— Женя, не обманывай себя. Ты же видел все, что он делал и тебя это бесило. Поэтому ты спалил квартиру. Не учел, правда, что твоя маленькая сестра тоже дома.


Стоило Жене сделать один шаг, как он почувствовал боль. Где-то под ребрами. Внутри. Она прожигала. Насквозь.


— А Сережа?


— Хочешь сказать, что это я за него сделал? — Женя держался за рану и сплевывал кровь.


— Что ты сделал, когда он начал ухаживать за Асей? Увел ее.


— Я ничего не делал, — он вытянул саблю, грозясь нанести удар.


— Правда?

Женя сел на колени. Посмотрел перед собой, а в зрительный зал. Лже-Женя стоял и довольно наблюдал. Зал, до этого богато украшенный, в миг стал облезлой заброшкой. Женя смотрел и не верил в это.

Как? Он все это время ходил сюда?

Что же ты сделаешь теперь, Женя?

Он хотел встать, но боль мешала. Женя, вновь, просмотрел на пол перед собой. Красный. Он же не всегда был таким? Он был другого цвета.

Кап-кап-кап.

Что это? Откуда этот звук? Неужели крыша протекает?

Кап-кап-кап.

Он бил по ушам. Женя снова зажмурился.
Уши не получилось прижать руками.

Больно.

Кап-кап-кап.

— Хватит! — заорал Женя. — Перестань мучить меня.

Голова опустилась на пол. Мокро. Женя распахнул глаза.

— Нет, — прошептал он. — Нет. Нет! Не со мной.

Он дополз на четвереньках до вещей, попытался взять их. Упал по сцены. Слезы потекли из глаз. От боли сводит челюсть. Женя проревел что-то непонятное. Лже-Женя подбирал гильзу. Он выполнил свое задание. Уничтожил гнев внутри Жени. Выжег его до основания.

Сквозь разрушенную крышу пробился луч, осветил Женино лицо. Закрыв глаза, Женя увидел, как снова стоял на сцене. Рядом с ним танцуют девушки, их поддерживают за талию парни. Женя стоит и смотрит на них, не понимая, что происходит. Потом смотрит в зрительный зал и снова боль, невыносимая, он опускается на колени, продолжая смотреть на зрителей. Свет погас, музыка стихла, а Женя все смотрел.

***


Сережа наблюдал, как Ася и Женя уходят из школы. Цокнув, он пошел в противоположном направлении. Перепрыгивая лужи, Сережа выходил из городка, к заброшенным шахтерским домам.

Пока Сережа поднимался, дождь закончился и небо прояснилось. Поднявшись, он встал на край окна, вдохнул свежий воздух, из-за чего немного закружилась голова. Лучи солнца выглядывали из-за туч и грели Сережины щеки. Он открыл галаз, посмотрел вдаль.

Вон там — птица. Каравайка. Летит далеко, на другой край света, чтобы обрести покой. Подальше от людей и суеты. И сейчас, когда небо тронул алый цвет заката, Каравайка была особенно красива. Ее оперенье отливало разными необыкновенными и неописуемыми цветами, Сережа уж точно никогда таких цветов не видел.

Раздался резкий громкий звук, отчего Сережа вздрогнул и чуть не потерял равновесие. Он понял, что произошло. Каравайка стремительно шла к земле, вскоре исчезла в высокой зелени. Через секунду над ней возвысился ствол ружья, точнее его кончик, а потом рука поднялась вверх, держа мертвую птицу.

Сережа присел на холодный, теперь, бетонный подоконник. Задумался. Как все-таки мимолетна жизнь. Раз — и нет тебя. А все из-за чего? Из-за каких-то людей, что захотели наживы; из-за опороченной чести дочери; из-за урода отца; из-за того, что ты стал чудовищем.

Буквально.

Сережа не мог больше себя видеть, как обычного человека. Он стал тем, кого ненавидел и презирал. Сережа всего лишь хотел, чтобы Ася была с ним, а не с Женей, и плевать на то, что они не встречаются. Хотел, чтобы она смотрела на него таким же взглядом.

А в тот вечер, когда она отвергла его предложение, решил взять силой. Заставить быть с собой. За что расплатился дружбой и репутацией.

***

Входная дверь скрипнула — вернулся отец. Мать, что до этого сидела с Сережей, вскочила и, словно ураган, помчалась в прихожую. Расспрашивала отца о том, что теперь будет.

— Ты им заплатил?! — вскрикнула она. — А этот, ну как его, Синицын...

— Синявский, — исправил отец.

— Да хоть Синьковский. Он не хочет заплатить за то, что избил Сереженьку?

— Это уже отдельное дело. Я тебе, как юрист, говорю.

— Так попроси завести, как юрист.

— Лида, давай не будем, хорошо? Где Сергей?

Сережа напрягся. Когда отец произносил полное имя — быть беде. Услышав шаги, он начал глубоко дышать, чтобы скрыть страх. Не помогало. Тогда Сережа взял конфету и начал крутить ее в руках, рассматривая этикетку.

— Я знаю, что ты все слышал.

На кухне появился отец, он держал в руке папку с делом. Следом вошла мать. Она посмотрела на Сережу так, будто его ведут на эшафот.

— Смотри, — отец кинул папку на стол. — Здесь все, чтобы тебя выгнали из школы, а еще чтобы ты не смог пойти в свою академию. Девочка подробно описала, что ты с ней делал. А теперь, будь добр, объясни мне, зачем? Мотив и цель.

Он оперся о стол обеими и руками и заглянул Сереже прямо в глаза. Оторвавшись от конфеты, он посмотрел в ответ. Пытался выдавить из себя хоть что-то, а не получалось. Сережа не знал с чего начать и, казалось, перестал дышать.

— Чего ты на меня так смотришь, гаденыш? — отец схватил его за кофту. — Ты решил пойти в академию. Так мы нашли вторую работу, чтобы осуществить твою идиотскую мечту. А ты, идиот, решил все заруинить? Вот это твоя благодарность?

— Костя, не надо! — мать вцепилась ему в руку.

— Уйди, Лида. Даже не думай защищать его.

— Он же наш сын, — на ее глаза навернулись слезы.

Мать хотела верить, убеждала себя, что Сережа это не со зла. Что он просто ребенок, который запутался. Отец же видео в нем только преступника. Идиота, который просто так опорочил девушку.

— Я просто хотел, чтобы она была с мной, — тихо произнес Сережа.

Отец его отпустил, отошел назад, взялся за голову и закрыл глаза. Ноздри его расшились, дыханье стало тяжелым. Весь Сережин мир сошелся на фигуре отца. Остальное кануло во тьму. Сережа смотрел и ждал, что произойдет.

— Единственное, чего ты будешь хотеть теперь — прощения. Этой девочки, своего друга, моего. Чего вряд ли добьешься. И да, никакой тебе академии.

— Костя...

— Я все сказал, Лида. Вместо того, чтобы защищать, посмотрела во что превратился наш с тобой сын.

На следующий день с ним никто не сел за парту, никто не одолжил учебник по географии, и все постоянно шушукались. В Какой-то момент Сережа не выдержал.

— Да, я так поступил. Я — дрянь. И что, вы меня разорвете на клочки? Будь вы на моем месте поступили бы иначе, знаю, святые мои. Но я вот такой. Убейте меня прямо здесь, — он встал со стула и расправил руки, мол, стреляйте прямо в сердце.

— Успокойся, истеричка, — выкрикнул мальчик с первого ряда. — У Аськи вообще-то мать умерла. Так что, ты тут никому не нужен со своей трагедией.

— Ну, как, — подхватил второй. — Разве что, мы с этим ублюдком общаться не будем.

— Согласен, — кивнул первый.

***

С тех пор Сережа не раз оказывался на заднем дворе школы возле баков. Валяясь в куче мусора, он проклинал тот день, когда вообще подумал об Асе. Когда увидел ее глаза-бусинки, вдохнул аромат парфюма.

Теперь он сидел здесь. Смотрел на свои руки. Сережа видел, как они покрываются черными пятнами — скверна. Если он ее не уничтожит — она уничтожит всех вокруг. Тьма заразна. Перекидывается от одного к другому, пожирает и оставляет лишь косточки. Сережа решил, что на нем все закончится. Он выйдет из круга.

Поднявшись, он посмотрел на солнце, что почти закатилось за горизонт. Час настал. Прикрыв глаза, Сережа представил, как садится в кабину пилота, поворачивает ключ и, после разгона, набирает скорость. Сделав шаг, Сережа ожидал, что воздух его подхватит и унесет туда, куда не смогла долететь каравайка. Где его никто не будет знать. Он сможет начать новую жизнь. Но так не случилось. Сережа оказался на мокрой, от дождя, земле. Боль — все, что он ощущал.


Через несколько мгновений боль начала отступать, звуки пропадать, а глаза закрываться. Сережа взглянул на руку — ничего не было. Значит он убил Тьму.