Сотник Тимофей Мясников

Тимофей Григорьевич Мясников (1746 — ?1785) был уроженцем Яицкого городка и одним из близких друзей Ивана Никифоровича Зарубина. Оба они принадлежали к Партии войсковой руки, составлявшей оппозицию Партии старшинской руки, или "послушным казакам“. Послушными на Яике презрительно нарекли старшин-соглашателей, раболепствовавших перед узурпаторшей Екатериной II. При поддержке царской администрации (то есть царИЦЫНой администрации — так в данном случае будет точнее), "послушные казаки“ стремились любой ценой утвердить свою наследственную власть на Яике и своекорыстно захватить в свои руки распределение войсковых доходов. Перешагнув тем самым через старинные основы казачьего самоуправления!

Тогда как Партия войсковой руки объединяла истинных патриотов «Яика-Горыныча». И Зарубин, и Мясников были участниками Яицкого восстания 1772 года. Также они глубоко почитали Государя-мученика Петра III, и всерьёз воспринимали слухи о его чудесном спасении. И и оба они вместе примкнули к Емельяну Ивановичу Пугачёву, который взял себе царское имя. В своей книге «Генерал-мученик Иван Чика-Зарубин» (Кимры, 2023) я много внимания уделил зарубинскому другу Мясникову.

Одна из первых попыток научной биографии Т. Г. Мясникова принадлежит доктору исторических наук Виктору Яковлевичу Мауль — профессору кафедры гуманитарных и экономических дисциплин Нижневартовского филиала Тюменского государственного нефтегазового университета. В «Уральском историческом вестнике» (№ 3 / 2012) опубликована статья В. Я. Мауль, «Тимофей Мясников — пугачёвский атаман. Опыт историко-психологической реконструкции».

А. И. Назаров и В. Я. Мауль поддерживают версию русского происхождения предков Тимофея Мясникова. Мауль обнаружил сведения о другом Тимофее Мясникове, крестьянине Казанской губернии, рождённом в окрестностях Симбирска и в 1711 г. поселившемся на Яике. В 1717 году он подал челобитную и был повёрстан «в казаки войсковым Атаманом Меркульевым, есаулом Силиным, Горковым и другими набольшими людьми». Этот Тимофей Мясников по возрасту мог быть дедом или прадедом Тимофея Мясникова-пугачёвца. Если, конечно, он был не просто двойным тёзкой.

И представляется весьма вероятным происхождение Тимофея Мясникова I от казаков Волжского казачьего войска I генерации. Укрепрайонами Волжского войска были Жигулёвские и Сокольи горы, а также горы Сенгилейские, невдалеке от Симбирска. В Новом Энциклопедическом Словаре Брокгауза и Ефрона (НЭСБЕ) есть ссылка на предание о казачьих «посёлках в нынешнем Сенгилеевском уезде», существовавших ещё «при Грозном» (Новый Энциклопедический Словарь Брокгауза и Ефрона — т. 11, 1911 г., статья «Волга») и, без сомнения, принадлежавших к Волжскому казачьему войску (ВКВ), разгромленному опричниками в 1570-х годах... Предпринятая в Смутное время попытка возродить Волжское казачье войско не увенчалась успехом.

После создания в 1648 году Симбирской укреплённой черты, многие потомки волжских казаков поступили "на государеву службу" по этой черте. Впрочем, не всем казакам понравилась такая служба. Особенно, когда русская власть стала активно навязывать никонианскую ересь. Приходилось приноравливаться, скрывать свои чувства. Но всё же статус служилых людей давал им материальный достаток и некоторые правовые гарантии... Положение в корне изменилось, когда в 1708 году Петр I упразднил Симбирскую черту. И перевёл большинство симбирских казаков в разряд «пахотных солдат».

А теперь можно сопоставить годы. 1708 — ликвидация Симбирской черты. 1711 — прибытие Тимофея Мясникова-старшего на Яик. Близко сходятся между собою эти годы... Стоит также напомнить, что одного из руководителей Яицкаго воссания 1772 года звали Терентий Сенгилевцев.

Мауль полагает, что Тимофей Григорьевич Мясников «грамоте обучен не был, читать и писать не умел». Возможно. Однако ж, неопровержимыми доказательствами его грамотности или неграмотности наука пока НЕ располагает. Реально он вполне мог выучиться основам грамоты у старообрядческого начётчика (на Яике их называли «мастерами веры»). Службу Мясников проходил на форпостах и в крепостях Верхне- и Нижне-Яицкой дистанций Оренбургской военной линии, сведений, что он привлекался в походы за пределы войсковых земель, в исторических документах нет... Мясников участвовал в злосчастной битве на реке Ембулатовке, где екатерининский генерал Фрейман нанёс поражение казакам-"горынычам"... Как явствует из протокола допроса Мясникова, «Во время прежняго Яицкаго бунта (1772 г.) был он, Мясников, с бунтующей стороны. И как по следствию тогда был он не из главных бунтовщиков, то остался без наказания».

Один же «из главных бунтовщиков» — Иван Зарубин — сумел наказания избежать — и в июле 1772-го, вместе с двоюродным братом Ильёй Ульяновым (сыном Яицкого походного атамана), укрылся в дальних степных хуторах, за пределами Земли Яицкого войска — «на Узенях», в бассейне «рек внутреннего стока» Большой Узень и Малый Узень. Зарубину даже удалось спасти одно из войсковых знамён.

— «Оно нам ещё изгодится!» — пророчески сказал Чика-Зарубин перед отъездом на Узени, где ему предстояло несколько месяцев скрываться у братьев по вере, перебираясь с хутора на хутор…

Ивану Зарубину могли бы предстоять долгие безвестные скитания, если бы судьба не свела его с другим безвестным скитальцем, слухами о котором полнились Земли Яицкая и Узеньская. С самозванцем Лже-Петром III. Обстоятельства встречи Ивана Зарубина с Емельяном Пугачёвым весьма подробно изложены в протоколе показаний сотника Тимофея Мясникова на допросе в Оренбургской секретной комиссии (9 мая 1774 года). Так что именно Мясникова должны мы считать самым первым биографом Чики-Зарубина.

«По сему разнесшемуся слуху на Яике между казаками произходили о явившемся государе разныя толки: иные говорили, что он действительно жив, а другие сему не верили.» — позднее сообщил на допросе Мясников.

Где-то в августе 1773 года Зарубин нелегально вернулся в родной Яицкий городок и заявился к Мясникову.

— «Давай, съездим на Таловый умёт, на сайгаков поохотимся!» — неожиданно предложил Чика.

Догадываясь, что не в сайгаках, конечно же, дело, — Мясников согласился… Едва они выехали из города, Чика неожиданно сказал:

— «Поедем со мною, Тимофей, посмотрим проявившегося Государя Петра Федоровича! Я слышал, что он здесь, на Таловой».

Видимо, именно этот слух (правдивый, как мы знаем, лишь отчасти) и привёл беглеца Зарубина в родной город. К вечеру друзья добрались до Талового умёта. В этом урочище располагался постоялый двор, принадлежавший отставному солдату С. М. Оболяеву (он же — Абаляев; со Степаном Оболяевым Пугачев познакомился в декабре 1772 года, во время своего первого путешествия на Яик). Там они встретили «каких-то двух мужиков». Подъехав к мужикам, Чика о чём-то тихо переговорил с одним из них. А потом, вернувшись к Мясникову, сказал:

— «Нет его теперь здесь, он отлучился куда-то и будет сюда завтре рано».

А незнакомец подтвердил:

— «Вы ночуйте здесь. Он завтре сюда будет, и вы его увидите!»

Поутру 28 августа 1773 г. тот же незнакомый мужик, заглянув к ним в комнату, сказал:

— «Государь ещё не бывал, подождите, он скоро будет».

Решив, что «Государь», может быть, еще нескоро возвратится, Мясников и Зарубин поехали вдоль речки Таловой, чтобы, и в самом деле, немножко пострелять сайгаков. Однако, проехав с версту, они увидели на другой стороне речки знакомых яицких казаков — Дениса Константиновича Караваева и Максима Григорьевича Шигаева. Караваев ехал верхом, а Шигаев сидел в телеге… Подъехав на близкое расстояние, Мясников с Зарубиным увидели, что те двое остановились и стали выпрягать лошадь. Когда же они подъехали вплотную, то увидели уже одного Караваева, а Шигаев скрылся в кустах…

— «Зачем вы сюда приехали?» — спросил Чика Караваева.

На что Караваев ответил:

— «Я приехал сайгаков стрелять, да теперь холодно, так остановился, подожду пока солнце взойдет повыше и будет потепляе».

Тогда Мясников с Чикой спросили его:

— «Да с кем же ты сюда приехал? Мы тебя видели сам-друг!»

Караваев, ехидно улыбнувшись, ответил:

— «Со мною ехал один кызылбашенин, да он пошёл сайгаков стрелять, а я здесь остался отдохнуть…»

Полагая, что Чика с Мясниковым не смогли издали опознать Шигаева, — Караваев дал простор своей фантазии. Якобы, его спутник — азербайджанец из старинной секты кызылбашей (буквально: „красноголовых“). Казаки около трехсот лет яростно дрались с захватившими Иран и часть Кавказа кызылбашами. Но иногда оказывали гостеприимство беглецам из их среды (одним из них был пугачёвец Василий Торнов, о другом таком кызылбашенине упоминал В. И. Даль).

Услышав лживый ответ, Чика крикнул Караваеву:

— «Полно от нас таиться! Ведь мы знаем, зачем вы сюда приехали!»

Тогда Караваев спросил:

— «Да зачем же, ты думаешь?»

На что Чика сказал:

— «Полно, брат, лукавить-то, ведь вы приехали сюда не сайгаков стрелять, а смотреть Государя Петра Федоровича, который, слышно, живет здесь».

Караваев ему ответил:

— «Полно врать-то! Мы этого и не слыхивали, и не знаем»!

Но Зарубин продолжал настаивать:

— «Да полно уж от меня таиться! Ведь я знаю, мне все сказано!»

Только тогда Караваев счёл за лучшее признаться Чике:

— «Ну, ин это правда, что за тем. Только ты помолчи!»

Тогда и Чика открыл свои намерения:

— «Мы и сами за тем же сюда приехали».

После чего Караваев честно ответил:

— «Да его здесь нету, погодите немного…»

Караваев удалился. Прошло около часу. Появился тот же местный мужик — и объявил:

— «Государь приехал и теперь сидит с казаками» (имея в виду Караваева и Шигаева).

Однако, когда Мясников с Чикою прибыли в условленное место, «где мужик им указывал», — то обнаружили там только одного Караваева. Когда же Чика стал спрашивать:

— «Да где ж Государь-то? Нам сказали, что он у вас».

То Караваев сказал:

— «Нет его здесь, поди спроси его на умёте».

Чика тут же поскакал на умёт, но вскоре вернулся.

— «Что вы таитесь меня и его не показываете? Ведь я за тем сюда приехал, чтоб его видеть, и так я рад его дожидаться до самой ночи, и отсюда не поеду, пока не увижу!» — жёстко сказал Караваеву Чика.

— «Слезь-ка с лошади да перекрестись пред образом, чтоб никому об этом не сказывать! А без того я тебе мало верю!» — ответствовал осторожный и осмотрительный, но, по всей видимости, глубоко-набожный Денис Караваев. Тогда и Чика, и Мясников слезли с лошадей и сотворили пред святым образом клятву, «что сие пребудет от них в тайне».

И тут же на голос Караваева, которой крикнул:

— «Выходите из оврагу!», —

появился Шигаев, а с ним неизвестный пришелец в шерстяном армяке, в сапогах и в шляпе. От весьма наблюдательного Тимофея Мясникова не укрылось, что этот «неведомо какой человек» был «похож на казака». А отнюдь не на голштинца, как следовало бы! Но в тот день ни Мясников, ни Зарубин (если даже Мясников поделился с ним своими впечатлениями) не придали этому значения.

Пришелец, поравнявшись с ними, снял шляпу, поклонился, и торжественно произнёс:

— «Здравствуйте, господа казаки Войска Яицкого!»

Интересно, что в фильме Эдуарда Володарского «Емельян Пугачёв» (Мосфильм, 1978 г.) эта историческая фраза была процитирована с политкорректным искажением: «Здравствуй, Войско Яицкое!», то есть без "господ казаков".

Мясников про себя ещё отметил, что наречие незнакомца было «малороссийским» (украинским). Впоследствии Екатерина II также считала (исходя из каких-то не дошедших до нас сведений) донского казака Пугачёва — «человеком породы малороссийской». Быть может, предки его были днепровскими казаками, эмигрировавшими на Дон в XVI или XVII столетии.

Между тем, пришелец продолжил:

— «Ну, господа казаки, вы пришли сюда и хотите видеть Государя Петра Федоровича? Так я самой тот, кого вы ищете и теперь своими глазами видите! Я по ненависти бояр лишен был царства и долго странствовал. А теперь хочу по-прежнему вступить на Престол и за тем к вам пришёл. Примете ли вы меня к себе и возьмете ли на свои руки?»

Тогда Караваев спросил его:

— «Цари, я слыхал, имеют на себе царские знаки. Так, буде ты — царь, то покажи нам их!»

Пришелец, недолго думая, разрезал ножом ворот своей рубахи, показал им монетообразные пятна на груди (это были пятна от золотухи, перенесённой им в детстве) — и самоуверенно сказал:

—  «Вот, смотрите, ведь у вас таких знаков нет. Не сумневайтесь об этом, я есть подлинно государь Петр Третий!»

После чего продолжал:

—  «Ну, теперь вы видите меня. Так хотите ли взять под своё сохранение? Вы — люди обиженные и разоренные, так я за вас вступлюсь. А вы — меня не оставьте и вступитесь! А до времени никому из ваших ПОСЛУШНЫХ казаков не сказывайте!».

И тогда Караваев, по воспоминаниям Мясникова, сказал Зарубину:

— «Ты, Чика, знаешь все урочища безопасные. Так возьми Государя сохрани!»

Чика взялся. И сохранил.

«С крайним рачением укрыл его от поимки, когда за самозванцем выслана была из города сыскная команда…» — как было об этом сказано в Сентенции о наказаниях от 10 января 1775 года.

«Мы вздумали взять его под свое защищение и зделать над собою властелином и восстановителем своих притесненных и по чти упадших обрядов и обычаев, которые давно стараются у нас переменить.» — сказал Мясников о Пугачёве. Который в конце августа назначил Мясникова своим связным. По возвращении с Талового умёта, Мясников начал агитировать среди казаков Войсковой партии в Яицком городке...
 
В трагедии немецкого писателя Карла Гуцкова «Пугачев» (1847 г.), заглавный герой глубоко угнетён выпавшим на его долю жребием самозванства. По гуцковскому сюжету, это ведь и был жребий в самом буквальном смысле. Но трудно сказать, испытывал ли моральные терзания реальный Емельян Пугачёв? А вот опасения за свою жизнь — безусловно.

Ещё 26 августа Пугачёв командировал Оболяева в старообрядческий Верхний монастырь, располагавшийся в Мечетной слободе, на берегу реки Иргиз. От него требовалось побеседовать с монахами и подыскать среди них хорошо грамотного, подходящего на должность писаря. Однако, Оболяев был арестован!

То есть проживание на Таловом умёте стало теперь небезопасным.

31 августа Пугачёв попросил Зарубина переправить его на хутор казака Кожевникова. Сюда-то Зарубин и другие казаки вскоре привезли 12 старых войсковых знамен, которые тайно сберегались с 1772 года. Теперь им, овеянным боевой славой, предстояло сыграть свою роль на новом витке борьбы с тиранией. Кроме того, Михаил Кожевников изготовил по их образцу несколько новых знамён.

С первых дней восстания (которое вошло в историю как Пугачёвское, — хотя сами повстанцы не называли и не могли его так называть), начавшегося 17 сентября 1773 года, Зарубин находился в числе ближайших советников Пугачёва. Когда из Яицкого городка прискакал на хутор гонец, передавший, что коменданту правительственного гарнизона стало известно о месте укрытия «Государя» и на его розыски выслана из Яицкого городка команда, — казаки поспешно выехали к хутору казака Толкачёва. В пути Пугачёв поручил Чике-Зарубину собрать на Толкачёвский хутор всех единомышленников, а юному, но весьма начитанному казаку Ивану Почиталину, который назначен был писарем, — продумать текст царского указа к Яицкому войску:

— «Ну как народ сойдётца, а у нас письменного ничего нету, чтоб могли народу объявить».

Иван Почиталин хорошо знал предания из истории Яицкого войска, в том числе и о погибшей в пожаре грамоте царя Михаила Фёдоровича, в которой за казаками была подтверждена издавна населённая ими «река Яик с вершины до устья». Присутствуя в доме отца при беседах казаков Войсковой партии, Иван чётко представлял себе, о каких старинных вольностях, отнятых российской властью, были их чаяния. Из этих положений и сложился текст первого указа «императора Петра Федоровича». На хуторе Толкачёва Почиталин зачитал его прибывшим туда с окрестных хуторов и форпостов казакам.

«Самодержавного императора, нашего Великого Государя Петра Федоровича Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая.

Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей до крови, дяды и отцы вашы, так и вы послужите за свое Отечество мне, Великому Государю императору Петру Федоровичу. Когда вы устоите за свое Отечество, и не истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, Великим Государем, жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне, Государю Императорскому Величеству Петру Федоровичу, винные были, и я, Государь Петр Федорович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до устья, и землёю, и травами, и денежным жалованьем, и свиньцом, и порохом, и хлебным правиантом.

Я, Великий Государь император, жалую вас, Петр Федорович.

1773 году сентября 17 числа»

Коммунисты и великорусские шовинисты упорно отрицают существование казачьей нации. НО вот в этом историческом документе казаки были упомянуты вместе с калмыками и татарами через союз И. Как нация, а не сословие!!!

Пугачёв вспоминал после ареста, что при чтении указа «все люди были тогда в великом молчании и слушали, как он приметить мог, весьма прилежно».

Пугачёв обратился к собравшимся:

— «Хорошо ль? И вы слышали ль?»

В ответ раздались всеобщие крики:

— «Хорошо! И мы слышали и служить тебе готовы!»

После чего отряд во главе с Пугачёвым, под старинными знамёнами, сохранёнными Чикой-Зарубиным и другими повстанцами, двинулся в сторону Яицкого городка. Во всех попутных казачьих селениях Почиталин зачитывал указ с неизменным всеобщим одобрением. И при подходе к Яицкому городку 18 сентября численность отряда достигла 300 человек. Навстречу восставшим из города выслан был сводный отряд из казаков, под командой старшины Акутина, и гренадер правительственного гарнизона, под командой капитана Андрея Прохоровича Крылова. Это был отец знаменитого баснописца. Посланный от Пугачёва казак передал список указа Акутину, с требованием прочесть его казакам. Акутин отказался, заявив, что он считает государыней Екатерину, а список отдал Крылову, который прочёл его молча и спрятал в карман, со словами:

— «Пропали вы, войско Яицкое!»

Вскоре же к Пугачёву через реку Чаган перебрались отряды Дмимтрия Лысова и степного скитальца Андрея Афанасьевича Овчинникова. Мясников на тот момент находился в Яицком городке и присоединился к отряду Пугачёва на подступах к войсковой столице. Кроме того восставшие окружили и уговорили сдаться команду из 200 казаков войскового старшины Андрея Витошнова, отправленную на вылазку. Тем не менее сил для штурма Яицкого городка было явно недостаточно и 19 сентября Пугачёв с объединённым отрядом направился вверх по Яику.

20 сентября 1773 года у Рубежного форпоста был собран Войсковой Круг, на котором Войсковым Походным Атаманом был выбран Андрей Овчинников, полковником — Дмитрий Лысов, Андрей Витошнов получил звание есаула, а Тимофей Мясников возглавил личную гвардейскую сотню для охраны «Государя» (то есть Пугачёва). По словам хорунжего Оренбургского войска Родиона Чеботарева,

«караул при нем (Пугачеве), который составляется из немалой кучи, содержат одни только яицкие казаки, на верность которых он больше полагался, и которые перед всеми прочими преимуществуют».

Чика-Зарубин и Овчинников вскоре вошли в «Тайную думу» самозванца. Они занимали командные посты в повстанческом войске, участвовали во взятии яицких крепостей и в боях под осаждённым Оренбургом.

Выслав 20 сентября в Илецкий городок Андрея Овчинникова, Пугачёв на следующий день беспрепятственно въехал в него и принял в своё войско Илецкий казачий полк во главе с Иваном Твороговым (будущим предателем).

5 октября 1773 года Пугачёв подошёл к Оренбургу, и тогда часть оренбургских казаков — жителей Бердской слободы и Форштадта (казачьих пригородов Оренбурга) — влилась в повстанческую армию. Началась планомерная осада Оренбурга, продлившаяся вплоть до середины марта 1774 года. В Бердской расположилась ставка Пугачёва. В шестиоконном доме казака Ситникова был оборудован царский дворец — «Золотая палата», стены внутри которой были обклеены золотой фольгой. А невдалеке расположились гвардейцы Мясникова.

Мясников участвовал во взятии нескольких прияицких крепостей, в победном для восставших бою с военной командой полковника Чернышёва 13 ноября 1773 года у Оренбурга, неоднократно выезжал под стены осажденного города. В его прямые обязанности входила организация караульной службы в Бердской слободе и охрана ставки Пугачёва.

В январе 1774 года Андрей Овчинников, по приказу Пугачёва, возглавил поход в низовья Яика, к городу Гурьеву, штурмом овладел его кремлём и пополнил свой отряд местными казаками, которых привёл в Яицкий городок. Этот прорыв к морю стал триумфом Овчинникова! А Мясников испытал нечто, похожее на зависть. В разговоре с Максимом Горшковым, он как-то горько посетовал:

— «Смотри, прежде сего Овчинникова и чорт не знал, а ныне в какую большую милость вошёл к Государю и зделался над нами командиром, так что и слова уже не даст нам выговорить, и ни за что нас не почитает. А вить мы Государя-та нашли, и мы его возвели, а в те де поры едаких Овчинниковых и в глазах не было; а ныне Государь изволит жаловать больше его и других, подобных ему, не знаемо за что, а нас оставляет!»

Но даже подобная зависть не подтолкнула Мясникова к измене в трудные дни... Ведь вскоре после того, как в ноябре 1773 года правительственные войска на Урале возглавил А. И. Бибиков, пугачёвцы начали терпеть поражение за поражением, теряя крепость за крепостью. Продвигаясь в сторону осаждённого Оренбурга двумя колоннами, правительственные войска под командованием генералов П. Д. Мансурова и П. М. Голицына вынудили Пугачёва снять осаду этого ключевого города.

22 марта (2 апреля) состоялось сражение у крепости Татищевой. Несмотря на ожесточённость боя, вскоре стало ясно, что правительственная сторона одерживает верх. Пугачёв с сотней личной гвардии под командованием Тимофея Мясникова покинул крепость, защищать которую, прикрывая отход Пугачёва, остался Походный Атаман яицких казаков Андрей Овчинников. Он оставался в стенах крепости до окончания пушечных зарядов. А затем прорвал колонны осаждавших и отступил к Нижнеозёрной крепости, где соединился с отрядами А. П. Перфильева и К. И. Дехтярева.

А Мясников, после поражения под Татищевой, во главе отряда в 500 человек удерживал позиции в Каргалинской слободе, но был вытеснен оттуда отрядами генерал-майора П. М. Голицына.

26 марта в плен попал Иван Чика-Зарубин.

После поражения в жестокой битве под Сакмарским городком, Мясников избежал плена и направился в Яицкий городок. Но по дороге, в Илецком городке, 7 апреля 1774 года, Тимофей Мясников и Максим Шигаев были схвачены и отконвоированы в Оренбург. На допросах Мясников держался стойко и независимо. И бросил в лицо своим мучителям такую фразу:

— «Вить вот вы де называете ево Пугачевым, а он так называет себя Государем, и мы за такого ево и почитали!»

В результате производивший по его делу дознание гвардии капитан-поручик С. И. Маврин пришёл к такому выводу:

«Мясников из первых сообщников и преданных самозванцу, и щадить не должно!»

(Пугачевщина. Т. 2. С. 115. 30 Протокол показаний… 9 мая 1774 года. С. 101.)

7 ноября 1774 г. Мясников был доставлен в Москву, где проходило генеральное следствие по делу Пугачева, и помещён в тюремную камеру в здании Монетного двора. Через десять дней он дал краткие показания следственной комиссии, после чего по итогам судебного процесса был зачислен «по 6-му разряду» и приговорён к наказанию кнутом, вырыванию ноздрей и отправке на поселение. Экзекуция совершилась 10 января 1775 г. на Болотной площади: на другой день после  совершённой на этой же площади казни Е. И. Пугачева, А. П. Перфильева, М. Г. Шигаева, Т. И. Подурова и В. И. Торнова.

Местом вечной ссылки Тимофея Мясникова был определён заполярный Кольский острог,  входивший тогда в состав Архангельской губернии. В суровую лапландскую глушь Мясников с другими ссыльными пугачевцами — всего 10 человек (также М. А. Кожевников, П. Т. Кочуров, П. П. Толкачев, И. С. Харчев, Т. П. Скачков, П. И. Горшенин, П. Л. Ягунов, С. М. Оболяев, А. С. Чучков) — прибыл в феврале 1775 года. Здесь, в самом северном остроге Европейской России, ставшем для них последним пристанищем, им было предписано добывать себе пропитание охотой и рыболовством. О дальнейшей судьбе Мясникова конкретная информация отсутствует. Из рассказов местных старожилов узнаем, что некоторые из бывших пугачевцев «женились в Коле и приписались в кольские мещане или в крестьяне в лопарских погостах» (так женился Степан Оболяев, и его потомки до сих пор живут в Мурманской области).

В сводной ведомости комиссии по пересмотру прежних уголовных дел от 1801 года среди пугачевцев, отбывавших наказание в Кольском остроге, Мясников уже не упоминался. Это дает основание предполагать, что его жизненный путь оборвался в последней четверти XVIII в. Кольская энциклопедия указывает (без ссылок на источник) годом смерти Мясникова 1785-й.


* * *


Текст включён в книгу: Кирилл Козубский «Казачьим Героям Слава!» (Кимры, 2024)