4-2. Родина-мачеха

   
   Родные места пробудили в Петре Пономарёве чувства, погрузили в воспоминания молодости, в те времена, когда его звали Денисом Голотвиным, а то и просто – Денисом, Дениской. Он подъезжал на поезде к родному городу и не мог оторваться от окна, захваченный знакомыми с детства местами – а раньше здесь было не так.
   Пётр бродил по городу, и все встречные казались ему до боли знакомыми, хоть и не припоминал он, в каких обстоятельствах они могли пересекаться по жизни, просто энергетика всех была чем-то сличима – с одних мест они родом. Не узнавал он никого, и его никто не провожал заинтересованным взглядом. Сколько лет прошло, постарели все знакомые, и скрылись все их отличия под морщинами. А Пётр к тому же оброс бородой, живя примером с приютивших его староверов.
   Ночевал он на парковой скамеечке, экономил скудную наличку, не им заработанную. Благо ночи стояли тёплые, летние. Родина согревала его не едиными чувствами, и холодные звёзды, казалось, делились теплом.
   Изменился город, и только речка продолжала течь по заведомому руслу. И мост над рекой стоял незыблемо. Пётр подошёл к парапету и заглянул под мост, на волны. Внутри у него всё похолодело, так и не справился он со своей боязнью высоты за всю свою долгую жизнь. Он вспомнил, как шёл по парапету этого моста под грозные окрики зареченских пацанов, и его передёрнуло; дотронулся до холодного железа, плохо покрытого краской, нанесённой  по ржавчине, и ощутил тепло воспоминаний: остались здесь его следы.
   Пётр посмотрел на далёкий остров, скрывающий излучину реки. Бывал он там, не раз переходил зимой по льду. В лето переплывать на остров за ягодой удавалось не часто, лодки в их семье не было, приходилось ждать приглашений от знакомых. Нет, не зря он родился здесь, город учил его жить и полнил жаждой познания. Только вот – в какой такой момент это наполнение из конструктивного обратилось в убийственное?

   Понял Пётр, что чувствительность всегда будет пробуждать в нём совесть. Не станет самобичевание ему в помощь. Ему надо думать как выжить, а не плакаться о своей судьбе горемычной. Прочь все чувства! Надо искать работу. Афанасий не будет помогать ему вечно.
  Прежде чем заняться поиском работы, Пётр позволил себе ещё одно небольшое ублажение – посещение родного дома. Последнее сообщение о себе родителям он переслал давно, американские кураторы запретили ему всякие сношения с Россией. За долгие годы засекреченного пребывания в Америке он потерял все свои корни и о родителях не знал ничего.
   Изменился его район до неузнаваемости, магазины кругом, магазины. Все первые этажи заняты кричащими рекламой торговыми образованиями: и парикмахерские тут, и стоматологические кабинетики, вожделенные забегаловки с разливным пивком – всё, что надо человеку, под боком. Только вот куда подевались жители с первых этажей?
   Пётр прошёл к своему дому, неуверенно, с дрожью в руках и ногах. Вот и подъезд, в котором он постоянно хлопал дверью, пугая соседей. Сегодня двери просто так не открыть, везде стоят домофоны. Он протянул руку к кнопкам и тут же отдёрнул, постоял с минуту, собираясь с мыслями, и набрал номер своей квартиры.
   -Кто там? – выдал домофон незнакомым женским голосом.
   -Я ищу Голотвиных. Не поможете мне найти кого из них? Они здесь раньше жили.
   -Здесь такие не живут, - прозвучало и отключилось тут же.
   Всё верно. Столько лет прошло, всё изменилось. Денис-Пётр сам постарел, живы ли его родители? И как ему их искать с чужим именем?
   -Есть закурить, мужик? – услышал Пётр и обернулся. Небритый, со скомканной бородой мужик смотрел на него нагло и всем своим видом выдавал: чужие здесь не ходят. Что-то знакомое показалось Петру в потрёпанном жизнью человечке, он всмотрелся внимательно, вспоминая где они могли пересекаться, и пришёл к сомнительному выводу: «Ну, да… Олег».
   -Я не курю, - ответил Пётр. – Возьми деньжат. Раз припекло так, до магазина сбегаешь.
   -Спасибо мужик, - загрёб Олег мелочь дрожащей рукой. – Век не забуду. Так ты заходи, коль выпить не с кем будет. Я вон там живу (указал пальцем на подвальный проход).
   Пётр смотрел на сморщенного Олега с сочувствием – до чего жизнь человека довела! А ведь был когда-то заводилой двора, статью своей призывал пацанов быть сильными. С какой квартиры был Олежка? С 13-ой? Ну да – с первого этажа его пацаны высвистывали. Теперь там массажный кабинет просматривался. Отжали жильё… К чему бомжу квартира?
   Не стал Пётр напоминать Олегу их былую дружбу, не Голотвин он сегодня – Пономарёв. Неизвестно, как отнесутся к нему люди в его теперешнем положении, как примут власти его американское прошлое, с предательством сравнимое. Развернулся Пётр от бывшего друга и прочь пошёл не прощаясь. Бомжам не нужны прощания, как прошлая жизнь не нуждается в приветах и «до свиданиях».

   В Службе Занятости Петру Пономарёву могли предложить должность дворника, не выше того. Пётр молча согласился с инспектором – приветливой женщиной с добрыми глазами, не допускающими споров и хамства от клиентов. Понял Пётр, что большего он здесь не получит за неимением документов, подтверждающих его квалификацию и опыт. Принял, но не опустился до сборщика мусора, совесть ему не позволила.
   В следующий свой приход в ЦЗН Пономарёв решил сбрить бороду и получил от инспектора одобрительную улыбку:
   -А вам разве можно бриться? Вас не узнать. Опять отказали в приёме? Да вы не переживайте, иные у нас месяцами работу ищут. Устраиваются, в конце концов. Я вам сейчас выпишу пособие по безработице, с голоду не помрёте.
   Пономарёв отдал инспектору отказные направления на работу и получил новые. Будет у него чем заняться, познакомиться с городскими предприятиями, погулять по знакомым улицам.
   Прохожие с интересом наблюдали за Петром, оглядывались, признав в нём старовера. Даже бритого его отличали по одёжке, переодеться ему было не на что, ходил он в том, во что приодел его Афанасий. В Бразилии по этой одежде отличали русского, россияне распознавали вероисповедание, тут даже документов предъявлять не понадобится – вон старовер идёт.
   На предприятиях документы Пономарёва проверяли, кадровички подолгу беседовали с необычным соискателем из Бразилии, расспрашивали всё и, в конце концов, заявляли:
   -К сожалению, сейчас для вас ничего подходящего у нас не найдётся. Приходите через недельку, мы обязательно присмотрим что-нибудь, задействуем.
   Поиски работы не были столь бесцельными, по ходу скитаний по предприятиям города Пётр встречался с такими же горемыками как и он сам. Безработные делились с ним своими судьбами, советовали, где можно найти подработку у самозанятых дельцов-бизнесменчиков, уклоняющихся от госналогов и законов организации труда. Вот так и присоветовал Петру за бутылочку пивка новый знакомый Игорёк:
   - Прораб Саид всегда подыщет тебе работу на стройке. Он узбек, и завязок у него полно – по всему региону. График работы свободный. Приспичит, в понедельник отдохнёшь. Захочешь заработать, в выходные выйдешь. Только у него много не заработать. Националы, они все такие – на кидалове заточены. Потому оплату с него требуют ежедневно. С ними держи ухо востро.

   Саид принял Петра без лишних расспросов: «бери лопату и кидай». И потекли деньки Петра, незаметно, один за другим, в ожидании окончания долгой, нескончаемой смены «от зари до зари». Время текло само по себе, тягуче-однообразно приближая старость. Сил в Петре пока хватало, и желудок его не особо страдал от голода. Кормил Саид своих рабочих хорошо, не отнять у него этого.
   Саид приютил Петра у себя в подсобке. Спал Пётр на полу, под одеялами, правда. Осуждать хозяина за отсутствие кроватей Пётр не стал. Традиция такая у узбеков – спать на полу. Привык горемыка к жёсткому ложу, несмотря на возраст. Ещё не к тому привыкали…
   Саид всё больше проявлял уважение к Петру, традиционно, как к старшему и работящему. Уважал несравнимо с другими рабочими, которых презирал за пьянство и инородность. Рабочие относились к руководству соответственно – наплевательски и с недоверием, за глаза поносили работодателя на чём свет стоит, как могут ругаться только русские.
   Про деньги Пётр забыл. Те малые заработанные крохи, что полагались Петру после сытной жизни и жёсткого уюта, Саид отправлял староверам в счёт долга. Отправлял ли? Проверить это было невозможно.
   -За что я тебя уважаю, - хвалил Саид Петра. – так за то, что ты знаешь меру в питье. А всё оттого, что Аллах тебя видит. Что Бог, что Аллах – одно подобие. Надо верить в него, и будешь ты человеком. Мы вовсе не пьём, спиртное для нас под запретом. Другие же душу свою растворяют в безмерном питье, и находиться рядом с ними противно.
   Со строителями Пётр общался, однако. С кем приходится работать, ему не выбирать, и с сивушным запахом, исходящим с коверканных слов по утрам, ему пришлось привыкнуть. Говорили рабочие много, обо всём на перекурах. Текущих теленовостей Пётр был лишён, узнавал о них от коллег – с дилетантскими комментариями в прикуску.
   Новостной рейтинг от рабочих выдвигал вперёд «желтизну»: кто с кем развёлся и кто кого надул, где «чупокабру» опять повстречали и какая бабка лучше всех наколдовывает. Частенько проскальзывали новостные сюжеты о зомби. С Африки эта зараза расселилась по всему миру и даже в мусульманских странах, где такого отродясь не было, встречались люди не от мира сего: не ели, не пили, язык свой забыли. Рабочие замечали воздействие «зомби» на Петра и всячески подтрунивали над его видом, запутанным совестью. Он же отнекивался: «Не бывает их! Враки это всё». На работе нужен смех. Шутили, смеялись, Пётр же грустнел всё больше.

   Однажды в ночь Петра разбудил пьяный Саид. А говорил, что не пьёт никогда.
   -Выпьешь со мной? – Спросил Саид сонного Петра, тот отказался:
   -Нет желания.
   -Вот и правильно, - одобрил Саид. – Завтра тебе на работу. Не уподобляйся своим урусам.
   -Ты же говорил, не пьют мусульмане, - высказал Саиду Пётр, недовольный, что ему отоспаться помешали.
   -Да как на рыбалке, да не выпить? – оправдался Саид. – С друзьями, с земляками? Ночью, когда Аллах не видит, можно – из чайника.
   Не дал Саид выспаться Петру этой ночью, заболтал пьяными разговорами. Сам-то он на следующий день на объект не вышел, Петру пришлось работать, не мог он бросить друзей строителей, которые спешили закончить строительство бани и получить за неё хоть какой расчёт.

   Тяжело доставалась Петру жизнь на шабашке, не принимал он её всем своим естеством; не принимал Саида с его спорными нравоучениями, несправедливыми во многом. Больше прочего мучила Петра совесть за свершённое противочеловеческое открытие, за изобретённый им аппарат «Наоми», попавший в руки алчущих американцев, готовых истребить народы ради одной своей вожделенной мировой гегемонии.
   Пономарёв уже подумывал возвратиться в Приморский Край к староверам, которые были к нему более близки, нежели люди, с которыми он рос. Пока Пётр сомневался, его бригаде поступил заказ от полковника полиции Григория Вербицкого.
   Полковник был с Петром особо внимательным, много заговаривал с ним, интересовался его прошлым. Затворническая жизнь староверов, которых в России сохранилось крайне мало, может заинтересовать многих, Григория в том числе. Душевным человеком показался Петру Вербицкий, и решил он открыться ему во всём, рассказать всю правду о себе и своих научных открытиях, свершённых на чужой земле.
   -Моё настоящее имя Денис Голотвин, - признался Пётр Вербицкому. – В 2002 году я эмигрировал в Соединённые Штаты. Занимался изучением различных проявлений микроволновой энергии и их воздействия на психику живых организмов…
   -Стоп, стоп, - остановил разговорившегося Петра полковник. – Ты затеял серьёзные разговоры, требующие времени и внимательного осмысления. Иди пока, работай. Перекур кончился. Поговорим вечером. Я попрошу Саида, чтобы оставил он тебя на ночь у меня в гостях.