Ясама. полный текст

Ясама.

У меня правило: никому ничего не

прощать.

Александр Островский. Бесприданница

Кабинет был просторен и так светел что казался резиденцией Гелиоса: его выходящие на юг высокие окна щедро пропускала солнечную энергию, прибавляя белизну и без того белым, оживлённым широкими сероватыми штрихами обоям и окрашивая их весёлой, тёплой оранжевостью в непродолжительные зимние солнечные вылазки. Забавляясь, Гелиос посылал живительные лучи сначала на пластмассовое стекло настенных часов и, превращенное в зеркало, оно принималось гонять по вертикалям поверхностей озорных зайчиков. Дальше, по ходу движения, солнечное божество гляделось в стеклянные дверцы заставленного канцелярскими папками шкафа, отчего те испускали ослепительное сияние, заливая светом и без того пересвеченное пространство.

Хозяйка кабинета Оксана Александровна любила его оптимизирующую яркость, про себя ласково называя рабочее место «моя светёлка», и ценила необходимую для умственной деятельности тишину, хранимую двойными дверьми из цельного дерева. Вступив в должность и единолично заняв сверхнормативный метраж, она в расчёте на долгосрочность тут же принялась его облагораживать, потому что не выносила неустроенность. Оксана Александровна выбрала и декор стен, и набор мягкой мебели в тон этому декору, удачный бартер пополнил её светёлку строгими офисными столами с чёрными боками и стилизованными под орех столешницами, коренастыми стульями с широкими, рассчитанными на грузных визитёров сидениями. Себе она приобрела регулируемое по высоте обитое тёмным кожзамом кресло с высокой спинкой, откинувшись на которую любила размышлять о заботах, равнодушно созерцая развешенные ею самой на стенах пейзажи и натюрморты кисти местных живописцев, переводя взгляд на подоконную зелень из стелющейся по вертикали резной монстеры и поставленного в угол неведомо за какую провинность гибискуса, больше известного как китайская роза, затем на тяжёлые блестящие шторы с абстрактным рисунком, дающим, в отличии от модных, но распространяющим казёнщину жалюзи, домашний уют, и возвращая взгляд к стоящим на письменном столе дорогим её сердцу предметам: обрамлённой цветной фотографии с изображением стройных молодцев в военных мундирах — её сыновей-погодков и святым образам, изготовленным полиграфическим способом.

Она и сейчас сидела в кресле, откинувшись к мягкой спинке, поставив локти на подлокотники и сведя, сложив одну на другую ладони, на минуту оторвавшись от бумаги, на которую выкладывала строчки острым, выдающим нервозность почерком, называемым «как курица лапой».

Неожиданно Оксана Александровна услышала шум в дверях выдающий скорого гостя, дверь ближняя к кабинету тотчас распахнулась, и она увидела Эллу Николаевну, одной рукой прижимающую к груди две полные полуторалитровые бутылки, другой же закрывающую вход. Элла Николаевна уверенно и молча подошла к растениям, поставила одну бутылку на пол, сняла крышку с другой, наклонила её к горшку с монстерой и под ритмичное бульканье принялась чеканить скороговоркой:

-Каликова сегодня опять на десять минут опоздала. У Вали Братенковой сестра в больницу попала, говорит с язвой. Никифоровна в туалете курит. У Сашки-наладчика жена беременная, какой срок — не знаю, Зина мне сказала, потом спрошу.

Оксана Александровна слушала доклад-донос, не задавая вопросов, и не обращая на доносчицу внимания словно её и не было, и, если бы в кабинете находился кто-то ещё, он бы подумал, что Элла Николаевна говорит сама с собой. Полив цветы, посетительница ушла, а Оксана Александровна, оторвавшись от письма, принялась переваривать сказанное.

Оксана Александровна Онищенко руководила провинциальным издательством, совмещая директорство с редакторством городской газеты, печатавшейся тут же. К должности она пришла извилистой дорогой.

Она любила город детства и юности старинный спутник Харькова уютный Чугуев, являясь украинкой любила Украину, однако этносом своим не гордилась, напротив-стеснялась. Пёстрое, но преимущественно русское население городка, услышав мову оглядывалось, в школах учили на русском, Чугуев не только говорил, он и жил по-русски.

Ни внешность, ни образ жизни Оксаны Александровны не намекали на её малороссийское происхождение: она спокойно относилась к салу, не трепетала над цветами, твёрдо произносила «г», не была смугла, темноволоса и черноглаза. Напротив узкой костью, светло-русыми волосами и голубыми глазами походила на жительницу Смоленско-Московской возвышенности по имени Наталья или Елена. Природа не наградила её ни ослепительной, ни стандартной красотой, но и серостью Оксана Александровна не являлась. Человеческий стандарт, но с портящим любую женщину отклонением — кривыми, ставящими крест на коротких юбках и брюках любой длины ногах, и вдобавок короткими, выдающими низкий центр тяжести их владелицы. Была у Оксаны Александровны и такая, бросающаяся в глаза особенность, - холодная улыбка; она улыбалась мимикой, будто подносила к нетронутому радостью лицу маску, выражающую весёлость.

Впрочем, украинку в ней выдавала фамилия Пасюк, досаждавшая её носительнице. В школе Оксану Александровну называли то Пасючкой, то Крысой, тогда же выпятилось в ней болезненное самолюбие, задетая за живое она, не задумываясь и никого не боясь, метко и колко огрызалась, мечтая поскорее сменить неблагозвучную фамилию. Украинка просвечивала в ней и малороссийским характером, ведь есть такое понятие «национальный характер».

В школе всем предметам предпочитала она литературу, лучше других писала сочинения, любила живое общение, поэтому, окончив десятилетку, семнадцатилетняя Оксана поступила на кафедру журналистики филологического факультета Харьковского университета. Ежегодную летнюю практику она проходила, пробуя перо в городской газете «Красное знамя». Однажды, возвращаясь с редакционного задания по заставленной одноэтажными домиками Осиновской улице, Оксана услышала за спиной смех и весёлый разговор, к ней приближались какие-то парни.

- Девушка, а девушка, а как вас зовут? - обратился к ней один из незнакомцев, подражая писклявым тембром герою Савелия Краморова из фильма, премьера которого на ура прошла минувшей зимой.

- Таня, - подхватила она оглянувшись и завидев троицу служивых людей с голубыми погонами и буквой «К» на них — курсантов военного училища лётчиков-истребителей, чей полк базировался в Чугуеве.

- А меня Федя, - смеясь сказал тот что был повыше.

Они прошли Осиновскую, повернули на Гвардейскую, затем на Гагарина. «Федя» проводил «Таню» до дома, а через год молодые специалисты с высшим образованием — Александр Александрович и Оксана Александровна - стали мужем и женой.

Лётчик-инженер с лейтенантскими погонами Александр Онищенко получил назначение на Север. Эскадрилья, куда он прибыл с супругой, стояла у посёлка Сосновка. Выйдя из «Урала»- вахтовки, поджидавшей пассажиров поезда на уложенной бетонными плитами площадке и подвёзшей их к военному городку, Оксана Александровна задрала к небу лицо, осмотрелась и ужаснулась. Девятиэтажка, в которой предстояло жить молодожёнам, возвышалась посреди нескончаемой тайги, и сочетание не сочетаемого — горы серого бетона с вечным покоем природы — первым ощущением вызывало ступор, как если бы перед эстетом внезапно предстала исполненная гармонии красавица, и на её щеке росла большая безобразная бородавка. Ощущение дикости усиливало содержание двора: сломанные качели, торчащие у подъездов пеньки-остатки скамеек, утрамбованные колёсами клумбы — служивые люди, как кочующие племена, обустройством быта не занимаются.

Влюблённый в небо Саша летал на МиГах, а журналисту Оксане работы по специальности в гарнизоне не нашлось: никаких изданий, кроме стенгазеты, полк не выпускал, и, просидев недолго на домашнем хозяйстве, она, скрепя сердце, пошла уборщицей в солдатскую столовую.

Но одно дело махать тряпкой троечнице с волчьим билетом и другое — человеку с университетским дипломом. Вынужденная занятость в едальне с не выветриваемым тяжёлым запахом казённых харчей бесила Оксану Александровну, она презирала этот неподходящий ей и отупляющий труд, к тому же вольнонаёмные поварихи и кухонные работницы держались с ней так будто имели благородное происхождение и учёную степень, а заведующая производством - женщина лет сорока разговаривала с новенькой техничкой как с глупенькой девочкой и постоянно поучала. Не терпимая к насмешкам Оксана Александровна резала «старшей по званию» правду-матку, называя её хамкой и неучем с претензиями на величие. В столовой она продержалась меньше месяца, покинув ненавистную должность с новым пониманием жизни. Урок, данный ей кухарками, звучал так — ни одна серая мышь не считает себя ничтожеством, низы вовсе не простодушны и таят огромный разрушительный потенциал.

Вечером она объявила мужу о готовности вернуться к родителям. Невозмутимый, рассудительный Саша предложил снять жильё в расположенном в полутора часе езды по железной дороге городе. Так и поступили.

В городе Оксане Александровне предложили место руководителя кружка «Юный журналист» в Доме пионеров. Она согласилась, заранее зная, что педагогика не про неё и учила школьников основам профессии, подыскивая вакансию согласно диплому. Наконец, её приняли внештатным корреспондентом в районную газету. Общественную жизнь она освещала с интересом, посвящая очерки трудовым будням рабочего класса и совхозного крестьянства, смело беря интервью у партийных и хозяйственных деятелей. Её лёгкое перо полюбили читатели. Вскоре главный редактор перевёл её в штат, Оксане Александровне предоставили стол и стул в отделе социальных проблем, и редактор отдела, молодая женщина с комплекцией анорексички, прокурившая кабинет так, что табачным дымом пахли даже цветы, гоняла её то в собес, то к писавшим слёзные письма бабушкам, то к сиротам. Энергичная и лёгкая на подъём она носилась, будто обутая в сапоги-скороходы, однако с назначением в штат тексты её потеряли очаровательную воздушность, став сухими и сдержанными.

- Оксаночка, тебя как подменили, в чём дело? - недоумевал главный редактор, попросивший её задержаться после очередной планёрки.

- Нездоровится мне Михал Степаныч, я ребёнка жду...- нехотя ответила она.

Родив мужу одного за другим наследников - голубоглазых и шустреньких хлопцев, Оксана Александровна отдала детей в ясли и вернулась к своему столу в прокуренном кабинете, но освещала она не только социальные проблемы района. Предложив свою кандидатуру на должность собкора в региональное издание «Наша республика», Оксана Александровна стала активно выдавать новостные корреспонденции и интервью из коридоров власти. Похоже, что больше всех на свете она любила гладко выбритых дядечек в безупречных костюмах и галстуках, чьи нежные ручки не знали труда и не держали ничего тяжелее портфеля. Оксана Александровна мчалась на встречи с ними, как на свидания, семенила «с лейкой и блокнотом» на своих коротких ножках рядом во время их высоких визитов, стараясь не отстать. Это заметили коллеги. «Наша-то лейтенантша в генеральши собралась», «Не социалка её интересует, а социальная карьера», «Подальше от кухни, поближе к начальству» - едко говорила о ней пишущая братия.

Работа в региональной прессе пришлась Оксане Александровне по душе и она с лёгкостью покинула районку. Действуя с умом, не занимаясь критикой и стараясь быть угодной всем, она заводила полезные знакомства, влиятельных покровителей, работая училась, получив в тридцать семь лет диплом экономиста. Когда настало время перемен, редакцию районки, где она начинала, соединили с типографией в единое муниципальное предприятие, директор его, не справившись с трудностями, покинул должность. Получив эту новость, Оксана Александровна совершила визит к городскому главе и вызвалась занять пустующее кресло.

- Оксана Александровна, ну вы же женщина,- сказал глава, выслушав её.

- У нас равноправие полов,-ответила она, улыбнувшись как можно милее.

Подчинённые Оксаны Александровны, преимущественно молодые, ещё в силе пенсионерки, знали, что Элла Николаевна посещает кабинет руководителя не только для ухода за растениями, но в глаза ей об этом не говорили, потому что и сами бегали к начальству жаловаться одна на другую: женские коллективы, известно, конфликтны.

- Представляешь, ходят и стучат друг на друга по кругу, так дети в детском саду жалуются воспитателю «А она меня толкнула...» Я их слушаю и ощущаю себя то ли Богом, то ли царём наделённым властью казнить или миловать, - рассказывала Оксана Александровна мужу.

- Думаешь, у тебя одной так. Стучат и подсиживают везде, в каждой организации есть такая Элла Николаевна, и чем престижнее контора, тем сильнее развито доносительство. Борьба за место под солнцем всегда была и будет.

Смешные такие.

Рявкни на одну — все успокоятся,- советовал рассудительный Саша.

Но Оксана Александровна судьёй в мелких, бабьих делёжках не выступала и доносчиц не гнала — она интересовалась подробностями частной жизни и подчинённых, и вообще всех горожан от незаметных до всем известных, и даже не интересовалась, а жила этими сплетнями и доносами, как живут чужой жизнью эстрадных звёзд недалёкие бабушки- домохозяйки.

Впрочем, ни добровольная дополнительная нагрузка на общественных началах Эллы Николаевны, ни любопытство Оксаны Александровны не приносили вреда ни работе, ни работникам, допуская не смертные грехи вроде незначительного опоздания или курения в неположенном месте, люди исполняли обязанности без ущерба производству — типография исправно шлёпала бланки, а редакция сдавала в печать районку.

Покончив с делами далеко за семнадцать, Оксана Александровна обходила тёмные притихшие цехи с уснувшими машинами, приоткрывала туалеты и, убедившись в том, что свет в них погашен, а пожарные выходы в здании заперты, спускалась к сторожу и, попрощавшись, просила закрыть за ней на щеколду центральную дверь; она, как капитан тонущего судна, всегда покидала своё предприятие последней. Оксане Александровне вверенное ей издательство было не безразлично. Работоспособная и ответственная она не могла себя помыслить без дела и не понимала людей, отсиживающихся на своих должностях. Труд составлял смысл её жизни, но её никогда бы не устроила незаметная деятельность пешки, её удовлетворял только труд, где она имела значение, где с ней считались, труд как способ самоутверждения.

Возвращаясь домой, Оксана Александровна старалась не спешить и не думать о производстве, но, привыкшая ходить стремительно и целеустремлённо, невольно ускоряла шаг, прокручивая в голове свершившиеся и предстоящие события, мысленно ведя будущие диалоги. Дома её ждал только кот. Услышав поворот замочной личины, он подскакивал к двери, а увидев хозяйку мяукал и терся мягкой полосатой спинкой о её ноги. « Соскучился, Тарасик», - ласково говорила она и тянула руку к выключателю. Прихожая освещалась тёплым жёлтым светом, Оксана Александровна захлопывала дверь, брала на руки разжиревшую животину и нежно гладила её. Психотерапевт-Тарасик в ответ принимался успокаивающе урчать.

Приехавшие когда-то на Север, Онищенко давно здесь стали своими. Советская власть не без хлопот Оксаны Александровны дала им «трёшку» улучшенной планировки, которую супруги позже приватизировали. Саша дослужился до майора, он уезжал в часть чуть свет, возвращался поздно. Сыновья, выбравшие, как отец, ратное дело, находились в гарнизонах. Поужинав на скорую руку и приняв душ, Оксана Александровна брала трубку радиотелефона, плюхалась на диван и обзванивала подруг.

Подруги Оксаны Александровны — капитанши, майорши и полковницы,- приведённые когда-то в дом Сашиными сослуживцами -летунами, а также врачи и судьи тоже являли содержание её жизни. С ними она ходила по субботам в сауну, и эти неулыбчивые в своих кабинетах, но без умолку хохочущие в парной дамы в дамках нещадно охаживали её берёзовыми вениками с обесцветившимися листьями, а потом, не переставая хохотать, отпаивали свежезаваренными душистыми травяными чаями. По воскресеньям компания устраивала квартирники с добрым вином и шумными беседами, чтобы в понедельник, сняв комические маски и надев трагические, явится в конторы. «Девочки» за пятьдесят были образованы, и умные воскресные дискуссии с ними на широкий круг тем увлекал Оксану Александровну. Чего стоили одни только монологи увлечённой учением Николая Рериха клинического психолога Ольги Александровны Усовой! Желая привлечь единомышленников, Ольга Александровна подарила Оксане Александровне книжку с трудами Елены Блаватской, но та не находила свободного времени для знакомства с ней. Веселушки, наделённые длинными языками, по дружбе информировали Оксану Александровну обо всём, благодаря им, она знала подноготные коллег-руководителей и была в курсе судебных процессов.

Они вместе отмечали праздники и дни рождения, одаривая одна другую милыми женскими безделушками, но все эти подружки ощущали отстранённость от них Оксаны Александровны, она казалась им чужой, запечатанной, держалась настороже, как бы застёгнутой на все пуговицы, они чувствовали невидимое стекло между нею и собой, она будто ждала от людей подвоха и держала на этот случай фигу в кармане.

Распахнутой, безоружной Оксана Александровна была лишь с мужем, доверяя ему душевный разор, сны и помыслы, советуясь по служебным вопросам. Большой и распространяющий покой Саша слушал, не перебивая, советовал, не навязывая мнения. Он уважал и любил жену, называл то Ксаной, то Оксай, то Оксаночкой, или шутя «моим командиром», «задним колесом», «генеральным директором». Она платила ему той же монетой, любя и его и его любовь к ней. За годы совместной жизни их взаимные чувства не выветрились, привязанность лишь крепла. Они редко проводили время вместе, не принадлежащий себе Саша постоянно находился в части, редкие выходные он посвящал охоте и рыбалке, вернувшись с засидок или водоёмов приносил в дом тушки сложивших головы косачей или гусей или полные вёдра речной рыбы, и Оксана Александровна, повязав передник, скоблила пахнущих свежестью сорог и язей, покрываясь по локти крупной липкой чешуёй.

Муж был её стеной, надёжным верным другом, лучшим из мужчин, поэтому, когда он приходил из ресторана в крепком подпитии, о чём свидетельствовала надетая набекрень фуражка, где обмывал обновы на плечах товарищей по полку, она не выражала неудовольствие и никогда не пилила его: пьяный проспится — дурак никогда. И как только Саша, явившись со службы, поворачивал ключом личину замка, Оксана Александровна наспех прощалась с телефонной собеседницей и, всунув ноги в китайские тапочки с помпонами, спешила чмокнуть мужа.

Между тем судёнышко, идущее к незнакомым берегам под командованием Оксаны Александровны приближалось к таящему опасности Магеллановому проливу, и его капитан со страхом разглядывал сливовый горизонт и белые буруны прямо по курсу — новое время с новыми технологиями диктовало экономике свои условия. Работа на высоких широтах больше не приносила больших денег, мягкий Юг и жёсткий Север одинаково пополняли карманы, люди, приехавшие когда-то за длинным рублём и уютным жильём, как перелётные птицы возвращались в тёплые края.

-Здесь скоро пустые дома останутся, город-призрак, под захоронения на кладбище новый участок расчистили, те, кто остался в живых бегут отсюда, как крысы с тонущего корабля, - сетовала Оксана Александровна подруге-заведующей неврологическим отделением больницы Елене Георгиевне Юдаковой.

-Не говори, Ксюша. Одно всегда тянет другое: достанешь из стены кирпич- весь дом обрушится. У нас во всех отделениях койки сокращают, приводят в соответствие с количеством населения, а то, что больные стоят в очереди в стационар никого не волнует. Санитарок на полставки переводят. Что они получат на этих полставках? Оптимизаторы! - выплёскивала в трубку невролог.

Медленное опустошение Севера влекло ликвидацию предприятий, а те что остались вынужденно сокращали объёмы производств, лавируя между простоями и конкурентами. Хозяйствовать самостоятельно, без господдержки непросто, даже вызубрив теории Маркса и Адама Смита, и Оксана Александровна ничего не могла противопоставить волчьему оскалу рыночной экономики. Вынужденные считать каждый рубль оставшиеся в живых предприятия, обзавелись копировальной техникой и наладили выпуск бухгалтерских бланков, не прибегая к услугам полиграфистов. Типография издательства всё позже включала печатные машины и всё раньше их останавливала — в цехах царствовало сулящее банкротство музейное безмолвие, и стареющие пенсионерки всё больше чаёвничали да сплетничали, сильно теряя в зарплатах.

А некогда бойкую редакцию заболачивало. Принятые прежним директором на должность корреспондентов парни и девушки, прозванные старой гвардией образованцами, писали неграмотно и неинтересно, их требующая серьёзной редактуры и корректуры работа вызывала гневную отповедь Оксаны Александровны ( «Ну сколько можно тяп-ляп -то писать!») К тому же она не любила молодёжь как таковую: её раздражал её сленг с бесконечно употребляемыми «как бы», «базаром» и «тусой», молодёжная мода с разноцветными ногтями, синими волосами и нательной живописью, мяукающая речь и заносчивость, она не принимала поколение игрек как чуждых себе, воспринимая их глупыми дикарями, позабыв, что много лет назад и сама из кожи вон лезла, чтобы достать кримпленовое платье и сапоги-чулки. Её выводила из себя громкая музыка, звучащая из кабинетов, пустая болтовня и бесконечные перекуры молодых, а тех не устраивала скукожившаяся зарплата. Вскоре пути директора и журналистов-новичков навсегда разошлись. В подчинении Оксаны Александровны осталась начинавшая с ней когда-то старая гвардия, равные по годам были понятны ей.

После ухода молодых гробовая тишина вселилась и в редакцию. Газете не доставало острых публикаций на злобу дня, аналитических статей,созданных светлыми умами. Но какая акула пера приедет в провинциальное издание на сущие гроши?! К тому же учредитель газеты-муниципалитет недвусмысленно требовал публикаций о работе властей, а нужда заставляла перегружать газетные полосы рекламой. Давние читатели звонили с сетованиями, слали ругательные письма «нечего читать», «одна реклама!» «что вы там пишите»...

-Саша, я маневрирую между Сциллой и Харибдой. Мы теряем подписчиков, людям не интересны пресс-релизы, они хотят остренького, а попробуй тронь кого — загрызут, - рассказывала Оксана Александровна мужу.

-Ну есть же этот...Эдипов язык, намекай.

-Ага, намекай...Мне за этот язык язык отрежут. Я не могу и не хочу ни с кем ссориться.

-Засунув шию в ярмо, той вези, - говорят в наших краях.

Ты ёрничаешь как чужой.

Тогда подавай не остренькое, а вкусненькое.

Где же я в этом городишке вкусненькое возьму... - рассеянно отвечала она.

Решив переломить сложную ситуацию, Оксана Александровна освободила от занимаемой должности главного редактора — женщину порядочную и ответственную, но безынициативную и тихую, словно вечно дремлющую, взяв её обязанности на себя. То ли стыдясь предлагать скромное денежное вознаграждение, то ли стесняясь не престижности работы в своём предприятии, она не звала писак в пустеющие кабинеты, заполняя газетное пространство собственными очерками, репортажами и авторскими колонками. Тогда-то язвительные подчинённые и прозвали её за глаза Ясамой.

От раздумий её отвлекла трель телефона.

-Оксаночка, - заверещала трубка, Оксана Александровна узнала в звонившей Ольгу Александровну, - ты просила к среде продолжение написать. Я написала.

-Хорошо, Оля. Вечером приноси, ладно?

Вечером, придя на квартиру подруги и расположившись за кухонным столом под зелёным, излучающим покой абажуром, Ольга Александровна разложила перед ней рукопись- изложение Живой Этики Рериха. Истовая рерихианка, она цеплялась с этим духовным учением к каждому, от неё отмахивались, как от назойливого комара залетевшего в спальню и мешающего уснуть, однако любящая таинственность, мистику и гадания Оксана Александровна стала для неё достойным слушателем — зёрна эзотерической доктрины упали на благодатную почву. Ольга Александровна, навещая подругу, непременно сводила разговор к всецело занимающему её предмету, устремлялась в прихожую, доставала из сумочки конверт и, вернувшись в кухню, демонстрировала Оксане Александровне репродукции картин Великого Учителя.

-Это Знамя Мира- символ всего Мира,- поясняла она, указывая ярко-красным длинным ногтем на белый прямоугольник с изображением трёх кругов в кольце и продолжая верещать о таинственной Шамбале.

Ольга Александровна умела составлять гороскопы, раскладывать пасьянсы, гадать на ладони и картах Таро, она посвящала подругу в тонкости межличностных отношений, давала дельные советы, профессионально тестировала и потому была не скучна Оксане Александровне. Во время одной из бесед под зелёным абажуром, потягивая горячий ароматный кофе, она вызвалась посвящать в тонкости религиозно-философского учения читателей возглавляемого Оксаной Александровной издания и теперь еженедельно приносила рукописи, подкрепляя тексты иллюстрациями Тибетского нагорья , Матери Мира и окрашенными во все цвета горными вершинами Гималаев.

Специфические выкладки Ольги Александровны были бы уместны в каком-нибудь эзотерическом журнале, а не в газете, читателями которой являлись простые смертные, живущие домом и работой и не стремящиеся к самоусовершенствованию. Занимающие разворот высокоидейные публикации сначала вызвали недоумение, затем раздражение и неприятие, а после неодобрительные отклики. Подчинённые Оксаны Александровны, раскрыв свежий номер и увидев утопическую Шамбалу вновь, потешались и криво улыбались: «Кто это читает, фригидные бабы?»

Недовольство высказали на редакционной планёрке, предложив заменить «эту белиберду» перепечатками из центральной прессы. «Это мне решать»,- сказала директор тоном, не допускающим возражений.

-Ты слышала последние известия? Наша Оленька в депутаты намылилась! - сообщила Оксане Александровне посередине телефонной болтовни другая её подруга, служащая федеральным судьёй. - Это мне Чаплыгина сказала. Она вчера приходила к ней в избирательную, подала документы. Самовыдвиженка! И ведь никому ничего не сказала! И не хвастается! Молчок! - язвительно-восторженно по-сорочьи стрекотала она.

-Усова? В депутаты?

-А ты не знаешь? Тебе сведения о кандидатах ещё не поступали?

-Нет. Усова-депутат... Хм! - Оксана Александровна фыркнула,сделав сильный и резкий выдох и стала ходить по комнате от окна к двери. - А чьи интересы она собралась отстаивать?

-Свои, Оксаночка, свои. Не иначе как в ферзи лыжи навострила эта наша идейная. Слушай, чего ты её в газету-то пустила с этой ахинеей? Бред сивой кобылы!

-Люди читают, им нравится. А насчёт депутатства - ну пусть попробует для начала избраться, - подытожила Оксана Александровна, ничуть не выдав тембром вселившегося в неё душевного волнения.

Она опустилась в огромное, прозванное её подругами медвежьим кресло, закинула ногу на ногу, положила на колени сонного Тарасика и, перебирая пальцами его жёсткие словно накрахмаленные ушки, бессмысленно уставилась в экран телевизора, демонстрирующего беготню высоченных парней в трусах и майках и перебрасывающихся оранжевым мячом. Судьба клинического психолога, как и прочих подружек, появляющихся в её жизни и вымытых из неё, не оставив следа, быстрым течением времени, ничуть не волновала Оксану Александровну — женской дружбы, как известно, не бывает. Но во внутренней, никому не известной жизни, она бесконечно с кем-то воевала. Оксана Александровна по очереди ненавидела то одну, то другую знакомую из своего окружения и без конца вела с ней мысленные разбирательства. Там, в своей голове, она говорила этим ничего не подозревающим в реальности дамам всё, что о них думает, и мнение это содержало хулу. Непрекращающаяся внутренняя война изводила и опустошала её, она была ей ненавистна так же, как по большому счёту эти ненужные ей люди, но ничего поделать с собой Оксана Александровна не могла. Она не желала Ольге Александровне зла, но и добра не желала, успехи посторонних её сердцу людей никогда её не радовали, а напротив, вносили в душу сумятицу и горечь, впрочем, быстро проходящую. В такие минуты её скупое на выражение душевных состояний лицо становилось и вовсе неподвижным, словно застывшим.

Лаская Тарасика, Оксана Александровна размышляла о намерениях Ольги Александровны, и в её душе, как пена закипающего мясного бульона, поднималось презрение к ней. «Свою игру ведёт. Скрытничает и хитрит», - думала она.

На другой день, позвонив, Ольга Александровна напросилась к ней в гости, сообщив, что «есть тема, надо обсудить». Оксана Александровна, решив что подруга расскажет о регистрации в кандидаты, в душе сменила было гнев на милость и даже корила себя за поспешные выводы, но Ольга Александровна, придя и заняв любимое местечко у холодильника, на дружеское: «Ну, выкладывай, что там у тебя!» ответила:

-Оксаночка, я буду издавать газету. Еженедельник. Назвала «Новый путь», тираж полторы тысячи, чёрно-белая. Она уже зарегистрирована. Возьмёшься печатать?

-А что ты хочешь сообщать городу и миру? - поинтересовалась собеседница, пролив мимо чашки на стол немного кипятка.

-Агни-йогу.

-И только? Ты ради неё собралась в издатели? Тебе моих площадей мало?

-Оксаночка, твоё -это твоё, я своё хочу.

-И будешь публиковать там то, что здесь слышишь? Я же знаю, ты зарегистрирована кандидатом в депутаты Совета. Решила голосов себе набрать? Чего задумала-то? Мир перекроить? Власть вылечить? На своей газете, меня подставив под удар, во власть въехать?

-Не можешь говорить -молчи, занимайся целованием чиновничьих задниц, а меня этот бардак бесит!

-Оля, ты адекватно оцениваешь действительность? С сильным не дерись, с богатым не судись.

-Ты не поможешь мне? - спросила Ольга Александровна, откусив конфету.

-Нет, Оля, нет.

В воздухе повисло напряжение, исключающее продолжение беседы. Обе почувствовали это, обе поняли — их мирному сосуществованию пришёл конец. Отхлебнувшая до финального вопроса из полной чашки два глотка чая гостья, слегка отодвинула чайную пару, изящно выбралась из-за стола и, наспех надев куртку, прозванную в народе полупердень, не прощаясь, навсегда закрыла за собой входную дверь.

Оксана Александровна, взяв кружку с ещё парящей жидкостью и повернувшись к мойке, выплеснула её коричневое содержимое и, открыв воду, смыла со стенок раковины его следы. Вместе с недопитым чаем уплыла в канализацию и их дружба с гаданиями, гороскопами и чудесной болтовнёй.

«Новый путь» согласилась печатать типография соседнего города. Помимо Агни-йоги издание содержало критику муниципальных властей. Ольга Александровна обвиняла в неэффективном управлении и не целевом расходовании бюджетных средств и районного главу, и его замов, и действующий депутатский корпус. Досталось и директору издательства. В своих статьях бывшая подруга отзывалась об Оксане Александровне как о человеке двуличном, коленопреклонённом и замалчивающем во избежание неприятностей с власть имущими существующее положение вещей. Молча терпеть это Оксана Александровна не могла. В ответ на страницах районки она разносила и в хвост, и в гриву утратившую доверие подругу. Она стремительно влетала в корректорскую, брала содержащую хулу полосу с внесёнными собственной рукой правками и, нацепив на губы блуждающую улыбку, делала дополнительные, ещё более жалящие.

И та, и другая носили в прокуратуру заявления с просьбами «привлечь за клевету», и та, и эта без умолку оскорбляли одна другую в квартирных девичниках. Оксана Александровна пыталась привлечь к помощи своих влиятельных покровителей. «Раскачивает лодку. Публикует непроверенную информацию, а ведь люди верят, верят! - жаловалась она депутату Госсовета Николаю Ивановичу Петруковичу, с которым была накоротке. «Вы не обращайте на неё внимание. Выборы состоятся, она успокоится. Вы же понимайте, зачем она так старается», - советовал Николай Иванович.

Конфликт противоборствующих сторон обсуждали и печатники, и творческая интеллигенция издательства.

-Как выскочу, как выпрыгну, полетят клочки по закоулочкам, - высказалась о нём Элла Николаевна, выпуская изо рта табачный дым.

-В пору писать повесть о том как поссорились Ольга Александровна с Оксаной Александровной.

Курящие дружно засмеялись.

-Прощай, Шамбала, нам будет тебя не хватать! - съязвила специалист по рекламе.

-Петруковича поди просит о покровительстве, - предположила казначей, стряхнув в жестянку пепел.

-Да нужна она ему! - с уверенностью злопыхала Элла Николаевна, снова выпустив вонючий дым.

-Лучше бы о своём предприятии думала. Плывём, как дерьмо по реке, а она с этой ненормальной счёты сводит!

-Вот так она поступит с каждым.

А читатели газет, выпускаемых заклятыми врагами, не обращали на бабью ругань никакого внимания как не обращают внимания на ссоры соседок — поорут и успокоятся, не наше дело. Критика властей не вызывала в народе ни бурных обсуждений, ни мирных шествий, ни горластых митингов — в искренность клинического психолога не верили да и незачем было простым людям, равнодушным к высоким идеалам рериховского учения и желающим растить детей, лезть вслед за Ольгой Александровной на баррикады, стремления её оказались гласом вопиющего в пустыне.

Ненависть вредна прежде всего ненавидящему, она портит качество жизни и ухудшает здоровье. Противостояние с бывшей подругой довело Оксану Александровну до нервного истощения. Её изводила бессонница, проснувшись среди ночи она обращалась с молитвами к Небесному Спасителю, прося Его об освобождении от желания мести, и одновременно разрабатывала план священного возмездия «этой змее». Рядом тёплой горой громоздился Саша и негромко похрапывал. Оксана Александровна прижималась к нему пушистой головой, муж гарантировал семейную стабильность, но вылечить её больную душу он не мог. Лёжа рядом, она думала о том, что давно перестала замечать окружающую её божественную красоту: не видела неба — только потолок, не ощущала запах дождя, не слышала пения птиц. Опустошенная и неспокойная она всё чаще думала об отдыхе, ей хотелось навестить родину, милую Украину. События минувшей зимы, так называемая революция достоинства, потрясли её чрезвычайно. Сердце Оксаны Александровны болело за соотечественников, старуху-мать, семью брата и близких мужа. В июле она взяла краткосрочный отпуск и, оставив Саше Тарасика, заму издательство, а тихой подчинённой газету, выехала в Чугуев.

Город детства и юности поразил неприкрытой бедностью, шляясь по знакомым кварталам Оксана Александровна думала о том, что время, оказывается, может останавливаться: на площади Ленина всё так же стоял памятник вождю пролетариата, а торгующие газетами и журналами киоски дополняла надпись «Союзпечать». Всё вокруг пахло доброй стариной, советскостью. Смена декораций отвлекла её от тяжёлых мыслей, Оксана Александровна обратила взгляд в прошлое.

Она сходила на Осиновскую и, постояв возле тополя, на месте где когда-то познакомилась с Сашей, мысленно поблагодарила Бога за дарованное ей счастье быть за таким мужем. Возвращаясь, она решила наведаться в школу. Дверь была заперта, Оксана Александровна, приложив ладони к окну и прижавшись к нему лицом, заглянула за стекло и, никого не увидев, собралась было уходить, как вдруг услышала шаги и звук открываемого замка. За дверью стоял пожилой усатый охранник, служивший когда-то милиционером.

-Вам кого? - спросил он недоуменно.

-Я здесь училась. Хочу пройти по тихим школьным этажам. Можно?

-У нас вообще не положено, -не раздумывая ответил секьюрити, но тут же передумал. - Ладно. Проходите.

Оксана Александровна зашла в свой первый класс, размещавшийся на первом этаже, который к её радости почему-то остался не заперт, села за свою парту и глаза её заблестели от слёз. Она ходила, беспокоя безмолвие постукиванием каблучков, по кулуарам от кабинета к кабинету, воспоминания наползали одно на другое, грозя лишить её рассудка, память вдруг подбросила забытую Пасючку и недобро смеющееся лицо одноклассника Витьки Игнатенко, но Оксана Александровна тут же прогнала неприятные ей образы прошлого. Она сравнивала встречу со школой со встречей с давно умершим, но воскресшим человеком. Её охватило смятение и ещё нечто что она не могла облечь в слова, и она думала что Христос, в которого она верила, воскресив праведников,вселит в тех, кто встретится с ними такое же неописуемое чувство — обретение невозвратного, навсегда ушедшего и, увы, ставшего за давностью чужим. «По несчастью или к счастью, Истина проста: никогда не возвращайся в прежние места...»- вдруг выплыло из глубин памяти, и Оксана Александровна всем существом осознала правоту этих стихов.

-Ксюша, вернулась бы. Скоро тебе до пенсии-то? - спрашивала её старуха-мать.

-Мама, я тебе уже говорила — я-пенсионер, на Севере на пенсию рано выходят, но сюда не вернусь — Украина давно зарубежье. Мой дом там. Там я состоялась, там и буду свой век доживать.

Двухнедельное пребывание в родных краях пошло ей на пользу. Покрытая лёгким загаром, Оксана Александровна словно сбросила лета, тёплые душевные разговоры с родственниками и старыми приятелями сняли с её души хроническую усталость, утолили тревогу и, главное, там, в двух тысячах километрах от ежедневных дел и пустой мышиной возни,её перестала изводить ненависть. Оксана Александровна возвращалась домой с ощущением лёгкости, благодаря гения места и Небесного Спасителя за предоставленный ей катарсис. «Только не мсти. Только не мсти», - заклинала она себя, рассматривая из окна купейного вагона сизый туман переходящий в синюю, обещающую обложной дождь облачность на горизонте. В Москве ей предстояла пересадка на воркутинский скорый. Убивая приходящие на столицу четыре с четвертью часа, Оксана Александровна слонялась между тремя вокзалами. Осмотрев бутики «Московского», она спустилась в переход, где наткнулась на одетого во всё чёрное молодого негра, предлагающего прохожим листовки с рекламой. «Во чертяга!- подумала она мимоходом. - Приехал бы к нам — на всех передовицах красовался бы, а интервью не обошлось бы без традиционного «Как вам наш город?» А здесь он раздачей рекламы подрабатывает».

Вернувшись к должностным обязанностям Оксана Александровна заслушала главного бухгалтера. Дела издательства шли под уклон, заказы таяли, газета расходилась плохо, предприниматели, узнав о падении тиражей, отзывали рекламу, бухгалтерия выводила отрицательное сальдо. Оксана Александровна занервничала.

Секретарь и по совместительству кадровичка — миниатюрная украинка с лицом и повадками мартышки из мультфильма про тридцать восемь попугаев огорошила её ещё одной неприятной вестью — заявление на увольнение по собственному желанию подал верстальщик — рыжий тихоня Паша. В ответ на новость Оксана Александровна вспыхнула, принялась мерить шагами приёмную, затем остановилась против висящего на стене круглого зеркала, взглянула на своё отражение оценивающе и, оставшись довольной, сказала, выдавая нервозность:

-Вот так растишь кадры, а они в самый неподходящий момент убегают. Предатели.

-Но, Оксана Александровна, это их право,- возразила секретарь. - Он не может кормить семью святым духом.

-Куда он уходит?

-Говорят, к мобильному оператору.

-Я не дам ему благословения.

Ознакомившись с содержанием газетных номеров, выпущенных в её отсутствие и, найдя ляпы, директор собрала коллектив редакции на экстренную планёрку. Она раздала кнуты и услышала:

-Скажите «спасибо» что мы за эти гроши вообще что-то делаем. За такую зарплату надо придти, сесть и ничего не делать — дворники метлой машут — получают больше.

-Во дворе издательства нет собственной нефтяной скважины — мы зарабатываем иным способом, и платить больше я не могу, так что кто хочет мести дворы, пусть метёт, я сама всё сделаю.

-Тогда вам надо открывать ИП и работать в одиночку.

На эту реплику директор не ответила ничего.

Она и в самом деле не умела управляться в коллективе и управлять коллективом, распределять обязанности по способностям и склонностям немногочисленной творческой братии. Она не фонтанировала идеями и не считалась с мнениями других — газета всегда версталась с колёс, из того кто что принесёт. Однако и добрые дела исходили из её самодурского сердца: из директорской казны она выделяла деньги на шампанское и конфеты к большим праздникам, хлопотала о награждении ветеранов производства почётными грамотами, дающими в перспективе социальные льготы, с помощью мужа устраивала своих призывников на службу в «двух шагах» от дома и даже выбивала нуждающимся квартиры из муниципального жилфонда. Но если кто-то принимался сотрудничать с региональной прессой, не спросясь, не поставив в известность, била по рукам.

-Ну, как съездила? Как там твоя батькивщина, бузят хохлы? - Встретила Оксану Александровну невролог Юдакова, пригласившая подругу на чашку чая.

-Труба батькивщине, труба... - отвечала, высвобождая ступни из туфель гостья. - Зонт куда на просушку поставить?

Они давно не виделись и, накопив новостей, наконец-то сошлись, чтобы от души поворковать.

-Там всё как двадцать лет назад. Бедность неописуемая, - продолжала Оксана Александровна, плюхаясь на диван. - Поля брошены, страна расколота. О-о-о-о! Боже, спаси Украину!

-А народ-то что говорит?

-Говорит то, что ему говорят: «Мы бьём по предателям Родины!» Лена, я не хочу об этом...Знаешь, что я о народе поняла? Я тут шла по улице, идут передо мной две бабули, разговаривают, а я невольно слушаю. Одна другой рассказывает: «Одна лежала парализованная, и за ней муж ухаживал. И вот надоело ему ухаживать, он взял и в еду ей отраву мышиную положил. А она возьми да встань с кровати. Поправилась». Народ сам небылицы сочиняет и сам же свято в них верит.

-Подожди, а как эта бабуля выглядела?

-Спроси что полегче — они для меня как китайцы — все одинаковые.

-Мне кажется, я её знаю, она у меня в отделении лежала. Иду мимо палаты, слышу: «Одна купила пельмени и стала их варить. Варит, варит, а они всё не всплывают. Она их достала, распотрошила, а там вместо мяса пластилин».

И женщины расхохотались долгим, вышибающим слезу и исцеляющим душу смехом. Когда он стих Елена Георгиевна спросила подругу:

-Ксан, а мы с тобой разве не народ?

-Народ, Ленуся, да не тот, другого порядка. Ты подойди на улице к этому народу и спроси что такое бозон Хиггса или метавселенная. Что-нибудь внятное услышишь? Зато народ умеет занять очередь сразу в пять касс и бежит в ту, где быстрее подойдёт, умеет он, исхитрившись, обмануть ближнего, не испытывая при этом мук совести. Цель народа — выжить любой ценой, он умеет это делать потрясающе. Ты со своим благородством пропадёшь, а народ нет, народ живуч. Потрясающая приспособленность к жизни и при этом вечная неудовлетворённость ею. Ты с бабулями о хондрозе говоришь, а ко мне они приходят на жизнь поплакаться. Это, знаешь, русская народная забава — видеть в первом встречном жилетку и вывалить на него свои проблемы. Слушаю я такую несчастную и думаю — ведь и пенсия хорошая, и есть у неё всё, и дети, поди, помогают, что ты всё ноешь?

-Да им просто поговорить не с кем.

-А с ними есть о чём поговорить? Знаешь, Лен, я так боюсь маразматического возраста... Чтобы вот так ходить по двору в лохмотьях, заглядывать прохожим в глаза, надеясь найти в них собеседника, без конца мочиться в тряпочки, а потом сушить их на батареях, не чувствуя зловония, всё забывать и класть на ночь в стакан зубы.

-Ну, об амнезии ты не беспокойся. Я тебя вылечу, - дружески улыбаясь ответила невролог.

И они снова весело рассмеялись.

-Слушай, Лена, я винца испанского принесла, давай выпьем по сизим грамм.

Подруги перебрались в кухню, бутылка, как королева вечера, заняла центр стола, Елена Георгиевна, сходив к серванту, принесла стройные голенастые фужеры, тут же явились из холодильника сыр и призывно пахнущая копчёностью колбаска, обнажившая после вмешательства ножа перемешанные с сальцом бордовые внутренности, заскворчала на сковороде желтоглазая яичница. Смазанная алкоголем беседа под «давай за» текла непринуждённо, они очнулись, когда день стал медленно угасать.

-Лен, пора мне. Сашка ждёт. Время-то как пробежало.

-Да, Ксюша, время летит. Знаешь, мне кажется, что не только Вселенная расширяется с ускорением. Время в связке с пространством тоже движется с ускорением. По крайней мере историческое время. Помнишь песенку, Соня пела «Всё быстрей мчится время, всё быстрей, время стрессов и страстей мчится всё быстрей».

Время, между тем, оставило позади наступающую ночь и грядущий за ней день, нарядную осень и сдержанную на краски зиму, время добралось до весны. Оксана Александровна ожидала её с тревогой: в первый весенний месяц истекал срок полномочий главы муниципалитета, и народные депутаты должны были избрать нового градоначальника. Сарафанное радио давно доложило ей что партия власти выдвинула на высокий пост действующего заместителя главы — руководителя регионального отделения этой партии Василия Алексеевича Поздеева. Василий Алексеевич слыл человеком непорядочным, но изображающим порядочного. «Ослизлый, как налим», - говорили о нём горожане. Хитрый и неискренний Поздеев и внешность имел не располагающую: плешив, бесцветен, его безбровое и бескровное лицо с грубым топорной работы носом с выдающейся и согнутой спинкой напоминало знак вопроса. Он был слаб телом, но не хил, имел изворотливый ум, умел красиво и убедительно говорить, пуская пыль в глаза, за что фамилию его острословы произносили, изменив первую гласную. Оксана Александровна понимала, что сотрудничать с этим человеком будет непросто. Накануне решающей сессии она проворочалась, не сомкнув глаз, всю ночь, прося Всевышнего пронести чашу сию мимо, и приехала на заседание разбитая. Кворум был собран, большинством голосов депутаты утвердили кандидатуру Поздеева.

Приняв присягу на верность народу, новый глава вычистил управленческий аппарат от неугодных ему людей, назначив на ключевые посты молодых, амбициозных однопартийцев, тут же назвавшихся командой профессионалов. Он вселился в просторный кабинет с длинными рядами столов и стульев и стал последовательно приглашать на беседы директоров предприятий. Руководителям добывающих углеводороды организаций Василий Алексеевич настоятельно рекомендовал оказывать всестороннюю помощь социальным и бюджетным структурам. Наконец, явиться к небожителю подошёл черёд Оксане Александровне. Приветливый хозяин, угостив гостью свежим терпким чаем, приступил к существу дела:

-Оксана Александровна, срок окончания с вами контракта когда наступает? Через полгода?

-Да, - робко подтвердила гостья.

-Ну вы же хотите и дальше занимать руководящую должность?

Оксана Александровна промолчала.

-Тогда вы должны работать вместе с нашей командой. Вы будете доводить до сведения жителей информацию о деятельности администрации: интервью со мной и моими замами, присутствие на мероприятиях с моим участием и освещение их на страницах газеты, исполнение нами государственных программ, пресс-релизы от нас по первому требованию. Народ должен знать, что власть района трудится на его благо. Вы опытный руководитель и талантливый журналист, я уверен, у вас всё получится. Вам понятно?

-Вполне.

-Всего доброго.

«Карманная газета, а я — чего изволите, шестёрка, слуга этого хитрого лиса, - зло думала Оксана Александровна, возвращаясь с чаепития у главы. - Ну посмотрим, кто кого перехитрит, посмотрим...»

И понеслись дни с ненавистными Оксане Александровне встречами и разговорами: где бы ни появлялся глава — посещал ли объекты строительства и реконструкции, перерезал красные ленточки, чествовал юбиляров и ударников труда, внимал чаяниям простого люда — всюду шествовала за ним увешанная дорогими зеркальными цифровиками пишущая придворная челядь. Получив набранные к публикации тексты, Оксана Александровна мчалась с ними в администрацию, Василий Алексеевич, внимательно ознакомившись с написанным, вносил правки после чего подписывал в печать. Его непривлекательное лицо глядело на читателей из каждого номера районки, а в день полувекового юбилея градоначальника вышел номер полностью посвященный ему и содержащий одни только панегирики и здравицы. Горожане плевались, подчинённые Оксаны Александровны злорадно ухмылялись:

-Бегает за ним, как собачка.

-Ей впервой, что-ли? Всю жизнь возле власти вертится...

-Одно дело прислуживать добровольно, другое — по принуждению, -судачили в кабинетах.

А директор издательства, затаив камень за пазухой, как всегда играла в свою игру, собирая в стол компромат на Поздеева, она возносила его на бумаге и нелестно отзывалась о нём на словах, одновременно целуя и клюя кормящую её руку.

Она ненавидела Василия Алексеевича, она не могла спокойно смотреть на его выражающую пунктуацию физиономию, не могла слышать его проглатывающий звуки тенор и успокаивала себя, вспоминая мудрое Соломоново изречение «всё пройдёт», тем более, что публикуемый в конкурирующем издании гороскоп сулил рождённым под знаком Тельца недалёкую «сбычу мечт». Но ненависть, охватившая её целиком, перевешивала всё: она перестала радоваться, смотрела на окружающих волком, испуская вокруг флюиды нервной злобы. Замечая за собой нездоровые перемены, она как-то обратилась к мужу, улёгшись с ним рядом и заглядывая в его ореховые и слегка навыкате глаза:

-Ты меня всё ещё любишь?

-Люблю,- не раздумывая ответил муж, глядя в голубизну её радужных оболочек.

-За что?

-Не знаю.

После недолгой паузы она продолжила:

-Я всё больше стервенею, превращаюсь в Бабу Ягу. Ты этого не замечаешь?

Теперь паузу выдержал он:

-Нет. Я буду тебя любить какой бы ты не была. Ксюш, чего тебе не хватает? По работе чего?

-Меня Поздеев гнобит, строит так, как в твоей армии не строят. Я пляшу под его дудку. Теперь он — главный редактор газеты, без его одобрямс ни один номер не выйдет. Я забыла что такое журналистика — занимаюсь им одним и его профессионалами.

Она тяжело вздохнула:

-Хитёр он, как змей-искуситель. Даёт интервью, рассказывает о высоких темпах роста экономики «добыли нефти на пятьдесят процентов больше», а то, что в абсолютных цифрах это больше на пять бочек молчок. Я в долгах, как в шелках, прошу его помочь предприятию — забалтывает «обсудим потом». Саша, я убить его готова.

-Тогда бросай всё к чёртовой матери. У тебя пенсия, у меня служба и пенсия да ещё паёк, мы же на продукты вообще не тратимся. Мальчишки на ногах стоят, им помощь наша не нужна. Бросай, не трепи себе нервы.

-Нет,- твёрдо ответила она. - Бросить, значит сдаться. Я не сдамся, я его проучу.

В воздухе снова повисла недолгая пауза:

-Знаешь, чего я боюсь? Люди, как животные, чуют намерения друг друга. Я боюсь, окружающие всё обо мне поняли, только вида не подают.

-Тебе есть что от них таить? Что ты от них хочешь скрыть, желание разделаться с Поздеевым?

Оксана Александровна резко отвернулась и стремительно встала, всунув холодные стопы в тапочки, уверенно пошла в кухню. Муж слышал как она чиркала зажигалкой и заполняла водой чайник. «Чай будем пить. Или кофе. Лучше-кофе», - подумал он.

«Поздеева арестовали, слышали, Поздеева арестовали», - с самого утра доносилось из всех углов. Весть летела по тихому, бедному на сенсации городку, как поднятая из гнезда пташка, суматошно нарезая круги, не утихая, обрастая всё новыми домыслами.

-За что арестовали-то?

-За казнокрадство, бюджет разворовывал.

-Да не за воровство его взяли, за взятки. Баткунас ему на лапу дал за муниципальный контракт. Он к матери поехал, там за ним эфэсбэшники и пришли, а он, когда они пришли, под стол спрятался.

-Не под стол, под кровать, его из под неё, как шкодливого кота вытащили.

Простонародье выражало праведное возмущение, оппозиционеры взорвали Интернет «руководитель местного отделения правящей партии! Ай-я-яй!» А для Оксаны Александровны этот понедельник стал днём независимости. Сбросив тяжкие оковы, она летала по коридорам издательства, не снимая с лица довольную улыбочку. «Есть справедливость на свете!» - думала она и гадала — кто же теперь станет её работодателем. Оксана Александровна съездила к прокурору и, получив скупую, но достоверную информацию, опубликовала горячий некролог «арестован... помещён в сизо, присвоил... вымогал...»

Она приходила на судебные заседания, вежливо просила молодую неприступную судью разрешения присутствовать в зале, получив добро, усаживалась на жёсткую неудобную скамью рядом с клеткой, в которую, как опасный зверь, был заключён бывший градоначальник, и записывала на диктофон доводы обвинения, защиты и свидетельские показания, являясь единственным слушателем этого затяжного процесса. Вернувшись в редакцию, Оксана Александровна переносила услышанное на станицы районки, и тексты эти имели предвзятый характер.

Злоба на ненавистного угнетателя покинула её а день оглашения приговора. Информируя аудиторию о назначенном подсудимому сроке заключения, Оксана Александровна с чувством глубокого удовлетворения добавила, что «бывший глава принёс ей извинения, признав свою неправоту».

После ареста Поздеева в мэрии началась кадровая чехарда. Сместивший опального градоначальника хозяйственник Кисляков княжил муниципалитетом меньше года, после чего незаметно исчез неизвестно куда. За ним в просторный кабинет с длинными рядами столов и стульев ненадолго вселился филолог Насоновский, неожиданно ушедший в отпуск с последующим увольнением, далее бразды правления принял юрист Сидорчук, и его век в должности главы был недолог. Новые главы назначали новых замов и руководителей отделов мэрии — рокировки в орган управления районов, казалось, не имели конца.

-Видишь, какая движуха там началась, Новый год реже бывает, а всё почему — не справляются. Молодёжь во власть прёт, дипломы о верхнем образовании имеют, а в мозгах пусто,- тараторила в трубку одна из подруг Оксаны Александровны.

-А зачем им мозги в компьютерный век. Они чужими мозгами учатся и выходят из вузов никудышными специалистами. Им ведь что — забраться повыше да получать побольше. И ладно, если бы одни чиновники не справлялись, врачи неграмотные вот что страшно. Время сейчас такое — время непрофессионалов,- отвечала директор издательства.

Кадровое непостоянство в администрации района вынуждало её искать подходы к каждому новичку, что сильно ей не нравилось. Желая завязать выгодные отношения, она брала у новых хозяев муниципалитета интервью и потакала им уже по своей воле. Казалось, она угождала и льстила с единственной целью — усидеть в мягком, обтянутым тёмным кожзамом кресле директора.

Относя себя к грамотным управленцам, она будто не замечала опустевшие кабинеты редакции и тематическое однообразие районки. Подчинённые-некогда молодые пенсионерки ставшие теперь пенсионерками средних лет, обсуждая за кофе-паузой положение дел издательства говорили:

-Тишь да гладь у нас. Придёт какая-нибудь бабуля газету выписать — уже событие.

-И что эти бабули там читают. Одни материалы Онищенко из коридоров власти.

-Ясама!

-Ну, она и в народ, бывает, ходит, о простых смертных пишет.

-А ты заметила как она ловко в эти материалы свои измышления вставляет.

-Конечно, заметила. Что за народ эти хохлы. Всё норовят нагадить исподтишка, выгоду себе извлечь, всё хотят себя выставить не такими какие есть, а на три рубля дороже, в хитрости своей выше себя прыгнуть.

Действительно, Оксана Александровна любила вкладывать в уста респондентов собственные чаяния, о чём рассерженные интервьюеры ей не раз говорили. Как-то таким респондентом стала председатель Совета депутатов Растворова.

-Оксана Александровна, я в беседе с вами ничего не говорила о плачевном состоянии здравоохранения в районе, - закипая от негодования и еле сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, сказала она.

-Ну вы же согласны с тем, что оно плачевное.

-Я вам этого не говорила! Если вы хотите что-то сказать городу и миру, говорите от своего лица, не прячась за спины людей. Вы лучше бы о плачевном состоянии своего предприятия написали! Оксана Александровна, вы очень непорядочны и ко мне больше не подходите!

Саша занедужил под вечер. Он отдыхал на диване, занимаясь просмотром многосерийного фильма, выпростав из под пледа босые стопы и деля подушку с растянувшимся на ней Тарасиком. Ещё днём, почувствовав слабость, он отложил ремонт текущего сливного бачка и прилёг, надеясь на то, что навалившееся нездоровое состояние пройдёт само собой.

Пролежав некоторое время, Саша поднялся, чтобы сходить по малой нужде, но почувствовал головокружение и нарастающую головную боль. Медленно, держась для страховки за стены, он дошёл до туалета и, еле держась на ногах, вернулся назад, чувствуя, что силы покидают его. Оксана Александровна занятая глажкой белья в смежной комнате, услышав неуверенные шаги мужа, отключила от розетки утюг и подошла к нему, испуганно глядя как он, словно куль с песком, рухнул на мягкое ложе, заставив тем самым отпрыгнуть кота.

-Что случилось? -поинтересовалась она, чуя надвигающуюся беду. - Что с тобой?

Саша безмолвно лежал на боку, положив руку под голову и поджав в коленях ноги. Вид его вызывал жалость.

-Что у тебя болит?

-Голова, - шёпотом выдавил он.

Она коснулась ладонью его лба, затем ёжика коротко остриженных машинкой серых волос и оголённой груди — он был в холодном поту. Оксана Александровна стремглав кинулась в ванную, схватив полотенце вернулась, и быстро вытерла выступившую испарину, потом, бросившись к телефону, набрала «03».

-Сейчас приедут и помогут, ты только не умирай. Саша, дождись, скорая сейчас будет, -кричала она, обняв мужа за плечи.

Отпрянув, она увидела, что он, побагровев, закатил глаза. Её охватил ужас, в эту минуту она возненавидела себя за беспомощность. Выскочив в нетерпении на лоджию, она увидала подъезжавшую к подъезду белую с красной полосой по бортам «Газель» и кинулась к входной двери, споткнувшись на бегу об усевшегося посередине комнаты Тарасика.

-У него инсульт? - спросила Оксана Александровна у женщины-фельдшера, когда та, измерив давление, не спеша принялась вводить в вену больному магнезию.

Медработник утвердительно кивнула.

-Вы его заберёте? Он будет жить? - не унималась Оксана Александровна, заглядывая ей в глаза.

Фельдшер кивнула повторно.

-Сходите к соседям, попросите мужчин помочь донести его до машины.

-Он будет жить? -повторила Оксана Александровна, надеясь услышать утвердительный ответ.

-Сейчас трудно сказать. Нужно сделать томографию, тогда видно будет.

Сашу, уложив на носилки и накрыв пледом, унесли. Оксана Александровна опустилась на нагретое его телом спальное место и, бессмысленно глядя на пустые шприцы и перерезанные ампулы, расплакалась. Проведя ночь в бессоннице, в тяжких раздумьях, без конца вставая и снова ложась в надежде уснуть хоть ненадолго, она дотянула до рассвета, чувствуя, что зарождающийся день станет самым чёрным в её жизни. Она позвонила в сосудистое отделение, и постовая медсестра буднично сообщила ей, что поступивший по скорой больной Онищенко переведён в реанимацию. Она спросила номер реанимации и позвонила туда, ей ответили, что «у Александра Степановича Онищенко обширное кровоизлияние, прогноз неблагоприятный».

-Хорошо, - растерянно вымолвила она, понимая нелепость сказанного.

Не позавтракав, не убрав голову и не умывшись, она набрала Юдакову и получила заверения тут же выехать в больницу, чтобы осмотреть Сашу. Оксана Александровна провалялась до обеда словно обесточенная, не отвечая на призывную трель телефона, а только поглядывая на загорающийся экран, ожидая звонка Елены Георгиевны, не имея ни сил, ни желания что-либо делать, и радуясь тому, что день был воскресный. После полудня мобильник заверещал снова, она посмотрела на экран, звонили из реанимации.

-Говорите, -сипло, с тревогой выдавила она.

-У нас плохие вести. Ваш муж умер. В десять тридцать.

-Умер...- тихо и рассеянно сказала Оксана Александровна и, спустя мгновение, показавшееся ей вечностью, нажала на отбой.

Смерть являлась для неё неразрешимой тайной. Она не понимала её и сейчас, когда госпожа всего сущего вероломно ворвалась в её дом, словно разбойница, мысли её зашли в тупик: каким образом живое, дышащее, подвижное становится обездвиженным и бездыханным. Не веря в смерть как в точку в конце жизни, Оксана Александровна обнадёживала себя верой в бессмертие души, она полагала, что оно будет когда-нибудь доказано, как доказана сферичность Земли, долгое время считавшаяся мифом, но о которой говорили мореплаватели ещё до рождения Христа.

Потрясённая она сидела неподвижно, точно кукла, думая о Саше, внутренним зрением видя его лицо, воспроизводя в уме его всегда ровный голос. С этой минуты муж стал прошлым, воспоминанием. Оксана Александровна бросила взгляд на его футболку, небрежно брошенную на спинку кресла и поймала себя на мысли, что не желает менять её положение. «Пусть всё лежит как при нём», -подумала она.

-Где ты сейчас, - спросила она вслух, обращаясь к Саше. Напротив неё, поджав лапки и аккуратно уложив хвост вдоль туловища, сидел, словно знающий тайну смерти Сфинкс, Тарасик. Он тоже хранил безмолвие.

Ирина Николаевна Палешева возвращаться в город своей юности не хотела. Когда-то давно, приехав на Север по распределению с дипломом технолога пищевого производства и устроившись в профтехучилище преподавателем поварского ремесла, она доросла до высшей должности — директора. Решив и дальше подниматься по ступеням карьерной лестницы, Ирина Николаевна баллотировалась в депутаты городского совета, её с восторгом поддержали родители учащихся, полагая, что представитель образования в депутатском корпусе будет работать на благо их детей. Совмещая директорство с общественной нагрузкой, Ирина Николаевна глядела за новые горизонты. Однопартийцы единодушно выдвинули её кандидатуру в республиканский Госсовет, и родители пэтэушников её снова поддержали. Движение вверх принесло должность руководителя комитета по социальной политике, служебную квартиру в столице и общественное признание. Однако радовалась Палешева недолго. Губернатор, пригласив её на аудиенцию в кабинет с декорированной под мрамор мебелью и окнами, выходящими на главную площадь республики, сообщил, что партия видит её главой городка её юности.

-Ирина Николаевна, на посту руководителя комитета вы зарекомендовали себя как грамотный, деятельный, не боящийся трудностей работник, поэтому возглавить муниципальный район мы доверили вам. В депутатском корпусе муниципалитета нас большинство, будьте уверены, мы вас поддержим.

Отнекиваться от решений вышестоящих соратников в партийной среде было не принято.

В северном городке возвращение Палешевой расценили как шаг назад, примеряя на себя её главенство: новая градоначальница слыла человеком рубящим с плеча и жёстким. Оксана Александровна, презрительно называвшая в кругу подруг технолога пищевого производства поварихой, с тяжёлым сердцем ожидала её вступления на пост главы — подчиняться женщине, которую она находила глупее себя и хуже по человеческим качествам, директор издательства не жаждала, но что ей оставалось делать... Оксана Александровна успокаивала себя мыслью, что знакомы они были давно, при встречах на торжественных церемониях и прочих серьёзных мероприятиях почтенно кивали одна другой головами, в районке периодически появлялись публикации, героями которых становились преподаватели и учащиеся вверенного Ирине Николаевне учебного заведения — женщины не дружили, но и не конфликтовали, значит ждать от нового назначенца репрессий было неоправданно.

Их сотрудничество шло заведённым порядком: Онищенко освещала неустанную работу властей, посвящала горожан в планы по улучшению их жизни, публиковала проекты, подкрепляя тексты скучными снимками, на них Палешева, улыбаясь, что-то дарила, пожимая счастливцам руки, или, сменив улыбку на строгую сдержанность, выслушивала чьи-то просьбы или сидела за столом, зажав между пальцами правой руки авторучку. Официоз, латентно славящий верный курс корабля, у руля которого неусыпно стояли муниципальные госслужащие, не сходил со страниц районного издания, читатели, раскрыв очередной номер и вновь увидев главу, поругивали редакцию, ничего не зная о желаниях главного редактора. До ушей Оксаны Александровны доносились не только разговоры из курилки администрации муниципалитета, но и шёпот из её коридоров, она знала закулисье происходящего, ей были известны все спрятанные по шкафам скелеты, и больше всего на свете она хотела излагать на бумагу эту скрытую от широкой общественности информацию — она являлась журналистом, настоящим журналистом, но...не была себе врагом.

В третью годовщину смерти мужа Оксана Александровна пришла на работу подавленной: лучший лекарь душевных ран-время ушло не так далеко, чтобы рана утраты затянулась окончательно. Идя в издательство, его директор думала о том, что ко всему в жизни можно привыкнуть, но к смерти тех, кто дорог не привыкнуть никогда, и сколько бы лет ни минуло, дыра на том месте души, где находился любимый, будет зиять до конца. Ещё она думала о будничности смерти, обесценивающей любую жизнь, и о её ледяном равнодушии, поразившем её в последний день Саши. В мыслях она вновь видела багровое лицо и закатившиеся глаза и поняла — смерть всегда приходит с болью и является избавлением от неё. Размышляя, она воскресала в памяти сны, в которых муж приходил к ней после кончины. В них он был живым, молодым и весёлым, таким, каким являлся в пору их первых лет совместной жизни. Придя к ней из небытия, Саша то курил на лоджии, то ел, сидя на своём месте в кухне, то стоял у окна и всегда молчал. Уцепившись умом за это молчание, Оксана Александровна пришла к выводу — мёртвые немы, и тут же подумала, что призрак отца Гамлета или старая графиня, явившаяся открыть Герману три карты не могли говорить, их откровения — выдумки авторов.

Войдя в издательство, Оксана Александровна сухо поздоровалась с подчинёнными, и тем стало понятно — директор сегодня не в духе. Работая рядом с ней много лет, эти поседевшие люди читали её настроение, лишь бросив взгляд, и понимали причины её душевных перепадов.

Приступив у делам, Оксана Александровна взглянула на фотопортрет Саши, стоявший на её рабочем столе возле фотографий сыновей, мысленно прося у него защиты и пожелав вечного покоя. Муж, улыбаясь, мягко глядел на неё ореховыми глазами. Созвонившись с поставщиком бумаги, Оксана Александровна получила заверение о поставке товара, затем, сходив в бухгалтерию и спросив перечислены ли деньги заказчиком печатной продукции, она получила утвердительный ответ. Попросив секретаря никого не впускать, она почти до обеда строчила очерк, но прервалась, чтобы собраться с мыслями и снова взглянула на улыбавшегося мужа. Ей вспомнилось как он пришёл со службы накануне 8 Марта и, так же улыбаясь, вынул из-за пазухи подарок — пёстрые лосины. В тот год ей стукнуло пятьдесят один, и напялить их курам на смех она не могла. «Они так и лежат в комоде целёхоньки, надо невестке отдать, пусть носит», - подумала Оксана Александровна, но думы её пресёк проснувшийся телефон. Алёкнув, она узнала голос подруги Светланы Петровны Симкив, заведующей правовым отделом мэрии.

-Ксана, у меня для тебя новость. Сегодня Палешева совещание собирала: Гуревич с финансового, Павлова с комитета имущества, я там присутствовала. Обсуждали положение твоего издательства. Пришли к решению ликвидировать. Вот так.

От этих слов мысли в голове Оксаны Александровны разбежались в разные стороны словно пировавшие на обеденном столе с остатками пищи тараканы, встревоженные внезапным включением света.

-Ликвидировать? На каком основании?

Голос её дрожал, она схватила лежащую на листе бумаги авторучку и принялась вертеть её.

-Вышел закон о ликвидации и реорганизации унитарных предприятий. Теперь все МУПы и ГУПы будут ликвидировать и создавать из них АО, ООО или муниципальные бюджетные учреждения. Исключения есть, но твоя контора не входит в этот перечень. Ксюша, это не прихоть Палешевой, это закон: не ликвидирует учредитель — ликвидируют в судебном порядке. Так что товсь, дорогая. Поняла?

-Поняла, Света, поняла. Спасибо за информацию.

«Дело-труба», - подумала директор и стремглав выскочила из кабинета, сама не зная куда.

В просторный кабинет с длинными рядами столов, в конце которых сидела, уткнувшись в бумаги, градоначальница, Оксана Александровна ступила подготовленной: накануне она, войдя в Интернет, посетила сайт «Консультанта» и внимательно ознакомилась с новым законом. Реформу унитарных предприятий следовало провести в пятилетний срок,и директор издательства шла просить учредителя не торопиться. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где в конце располагалась приёмная, она мысленно прокручивала предстоящий диалог между ней и главой, по итогам которого Оксана Александровна выходила победителем.

-Вам известно зачем я вас пригласила,- спросила, подняв глаза на звук отворяемой двери Ирина Николаевна.

-Да, я осведомлена.

-Мы приняли решение ликвидировать руководимое вами предприятие. Соберём ликвидационную комиссию и начнём, думаю, месяца через три,- глава говорила бесстрастно, как телефонный робот.

-Ирина Николаевна, не спешите, законодатель даёт время. Дайте мне подготовиться.

-Не спешить? - в голосе градоначальницы зазвенел металл. - Оксана Александровна, вам напомнить сколько издательство должно коммунальщикам? Ваше предприятие должник и банкрот, а вы просите нас не спешить.

Оксана Александровна почувствовала себя двоечницей в кабинете завуча школы.

-А коллектив? Полиграфисты, верстальщики, корректор, журналисты, куда пойдут они?- шелестела сломленная под напором главы директор.

-Коллектив у вас — полтора пенсионера, и вы прекрасно знаете, что услуги типографии мало востребованы. Газету сохраним, выделим помещение в муниципальной собственности, дадим работу коллективу.

«А со мной, что будет со мной?» - вертелось в уме директора, но озвучить этот вопрос она не посмела.

«Не вышло. Всё-таки жизнь — это джаз»,- подумала она, выходя из мэрии на свежий воздух.

Нет ничего мучительнее неопределённости. «Оставит в должности или даст отставку?» - стояла перед дилеммой Оксана Александровна. Она понимала: шансы продолжить работу руководителем ничтожно малы, и в той без обиняков беседе с главой она почувствовала это кожей. В спину ей дышало новое прагматичное поколение также, как она желавшее управлять, а не подчиняться, и она это понимала. «А с другой стороны — старый конь борозды не портит, и, может, мне зачтётся моя лояльность к власти», - обнадёживала она себя. Прожив несколько месяцев в нескончаемой тревоге, она, наконец, получила приглашение в мэрию на совещание, повесткой которого стал вопрос назначения директора нового учреждения. Оксана Александровна шла на него в сильном волнении. Переступая порог администрации, она споткнулась, пошатнувшись, чуть было не потеряла равновесие, но устояла, выронив из рук сумку. Перед встречей с полом та перевернулась в воздухе и упала, издав глухой шлепок, похожий на удар по футбольному мячу, и вывалив на плитку содержимое. Собирая дамские штучки, Оксана Александровна расценила инцидент как дурной знак и разнервничалась ещё сильнее.

Войдя в малый зал, как в зал судебных заседаний, где ей предстояло выслушать предназначенный приговор, она увидела сидящих за расставленными по периметру помещения рядами столов членов ликвидационной комиссии, Палешеву и одетого с иголочки плечистого молодого человека, прежде виданного ею в коридорах мэрии. Безучастно, тоном судьи Ирина Николаевна огласила суть дела, после чего предоставила слово Оксане Александровне.

-Издательство дошло до банкротства не по моей вине, таково веление времени,-дрожащим голосом молвила руководитель. - Я делала всё, чтобы исправить положение, но, увы, моих сил оказалось недостаточно, а помощь мне не оказал никто. Я прошу вас оставить меня на прежней должности.

-Менеджмент -не для вас, но вы замечательный журналист, и мы предлагаем вам работу корреспондентом вашей газеты, директором нового учреждения назначен Сергей Васильевич Сердитов.

Слова главы звучали для Оксаны Александровны оглушительно, услышав их, она содрогнулась, покрылась румянцем, она ощущала себя нагой посреди площади. Оксана Александровна зло посмотрела на молодого человека, сидевшего за столом в ряду у окна и кивнувшего при упоминании нового руководителя. «Выскочка», - подумала она о нём презрительно.

Затем, с той же злобой, она посмотрела на Ирину Николаевну. Ей нестерпимо захотелось скомкать лежащие перед главой бумаги и швырнуть ей в лицо. Едва сдержав себя, она схватила сумку и удалилась вон.

Спустя некоторое время в социальной сети на паблике ликвидированного предприятия стали появляться анонимные посты, автор которых лёгким слогом, за которым виделись большой опыт и профессионализм, доводил до Интернет — читателей некоторую информацию о государственной службе Ирины Николаевны Палешевой. «Неэффективное управление», «завысила себе зарплату», «повариха продала муниципалитету свою квартиру по цене выше рыночной». «называет горожан толпой» : зазывающие заголовки, хлёсткие, без единой ошибки публикации, подкреплённые фотографиями главы мгновенно набирали тысячи просмотров, их репостили и горячо комментировали. Администратором паблика и автором являлась Оксана Александровна Онищенко.

Порождённая самолюбием злоба на «неэффективно управляющую повариху» вселилась в неё в годовщину смерти мужа и с того дня нарастала, будто кто-то подмешивал к ней дрожжи. Она не уважала себя за эту данную природой злобу целиком охватившую её разум и влекущую желание мести, но чем отчаяннее она боролась со своими страстями, тем глубже они поглощали её; так многолетний курильщик, решивший отказаться от сигарет, не может совладать с назойливой мыслью закурить, и она не оставит его, пока он не удовлетворит её требование. Оксана Александровна как много лет назад тщетно заклинала себя «только не мсти, только не мсти», она решила сходить в храм и исповедоваться священнику, чтобы, наконец, совладать с собой и получить самое желанное — душевный покой,но, войдя в сумрачное нутро приятно пахнущего ладаном зала, передумала, купила в церковной лавке охапку свечей-карандашей, несколько засветила за упокой Саши, несколько — за здравие родных, другую часть поставила под образа и, осеняя себя крестным знамением, шепотом принялась просить спасения у строгих ликов. Её мольбы были бесполезны.

Разместив очередную, полученную по бабьей почте информацию, поносящую градоначальницу, Оксана Александровна, улыбаясь про себя, отслеживала количество просмотров, тыкала указательным пальцем на сердечко, жадно читая имена тех, кому пост понравился, желая увидеть среди них лояльных к ней или влиятельных людей. Она зачитывалась комментариями, авторы которых, как первоклассники, писали «не» вместе с глаголами и не выделяли запятыми причастные обороты, но хвалили её за смелость и пеняли выжигу-главу. Оксана Александровна желала, чтобы Палешева сказала ей что-нибудь в ответ, ведь не может же она не знать о постах, поднявших столько шума. Но Ирина Николаевна хранила молчание. Она действительно сидела не в своих санях, руководя районом не по уму, не полюбилась ни горожанам, ни депутатам и в конце концов развенчанная покинула кабинет с длинными рядами столов и стульев.

-Оксана, ты стоишь или сидишь? Сядь, чтобы не упасть, у меня для тебя известие, - со сладостью в тембре произносила в трубку подруга Оксаны Александровны федеральный судья.

-Какое?

Оксана Александровна встрепенулась, она почувствовала как в груди зародился и тут же исчез где-то под ложечкой неприятный холодок.

-Села? Палешева сегодня исковое принесла о защите чести и достоинства. Ответчик ты. Она требует опровержения сведений, порочащих её человеческое достоинство и деловую репутацию и компенсацию морального вреда. Сколько ты думаешь? Триста тысяч!

Огорошенная Оксана Александровна растерялась и на мгновение перестала соображать, словно её ударили обухом по голове.

-Во губу-то раскатала! - вымолвила она, придя в себя. - Дорого же она себя ценит.

-Дорого — недорого, но у тебя появились проблемы. Исковое у неё составлено грамотно, документы подтверждающие она предоставила. Эх, полетят клочки по закоулочкам!

-А кто судья?

-Пока неясно, но такими исками Сафьянова занимается, у неё честь по чести.

-Эта слывёт благоразумной.

-Да, Оксана, она без вывертов, но ты начинай готовиться. Ну, будь.

Через несколько дней Оксана Александровна выложила в Сеть эмоционально окрашенный пост с этой новостью. «не завышала, видите ли, Палешева себе зарплату...», «не продавала втридорога муниципалитету свою убитую «однушку...» язвительно шипела она в надежде на поддержку общественности. Но общественность, к огорчению администратора паблика, не проявила к этому посту большого интереса: жизнь ушла вперёд, Палешева уже не властвовала в районе, просторный кабинет на втором этаже мэрии занимал её преемник, и население, наскоро забыв Ирину Николаевну, переключило внимание на него. Журналист Онищенко забыла главный постулат журналистики — любая новость живёт одним днём.

И был долгий суд с множеством заседаний; и позорный, и потешный. Ирина Николаевна, передав дело адвокату, на судебные разбирательства не явилась ни разу. Она не могла видеть Оксану Александровну. Экс-директор издательства была для неё воплощением мерзости, при встрече с которым пропадает хорошее настроение и аппетит, чем весьма облегчила пребывание в стенах дома Фемиды ответчицы, также не желавшую вступать в полемику с ненавистной истицей и лицезреть её сытый овал. Она перестала обвинять экс-главу со страниц своего паблика, но принялась давать отчёт с театра военных действий Интернет-читателям, выступая невинной жертвой, бесстрашным, независимым представителем четвёртой власти попавшим в жернова власти первой.

Прав был третий царь Израиля, всему во Вселенной присущ конец, и длительный суд поставил точку в споре двух экс-руководителей: судья Сафьянова согласилась с доводами Палешевой и встала на её сторону, приняв решение выплатить ответчице в пользу истицы компенсацию морального вреда в десять раз меньшую требуемой.

Сброшенная с корабля современности, Оксана Александровна бродила по улицам, как бездомная собака, не зная чему посвятить свободное время. Она не умела рукодельничать или выращивать на огороде зелень — эти, присущие российским пенсионерам занятия, казались ей отвратительными и она не желала сидеть под торшером со спицами в руках или копошиться, согнувшись в три погибели, над чахлыми всходами, а потом, всем на потеху, торговать у входа в гастроном вязанными мочалками и пучками петрушки, разложив их на ящиках.

Слоняясь по городу, она вспоминала свой уютный кабинет-светёлку, где ей так хорошо писалось, мечтая вернуться к общественной жизни. Оксана Александровна встречала знакомых ей людей и бывших подчинённых, она бросала на них озлобленный взгляд и отмалчивалась на их пожелания здравствовать, будто в её неудачах были повинны они, а не она сама.

Оксана Александровна возвращалась домой и отпирала дверь, но Тарасик уже не бежал в прихожую, услышав щелчки замочной личины: дожив до глубокой старости, он тихо умер на своей лежанке, хозяйка похоронила его в пригородном парке. «И делать нечего, и любить некого»,- печально думала она, переступив порог. В квартире её ждала мёртвая тишина.

Послесловие.

Ольга Александровна Усова купила жильё в Петербурге и переехала туда на ПМЖ. О ней ничего не слышно.

Василий Алексеевич Поздеев, отбыв заключение, возвратился в город, где когда-то был главой. Он занимает незаметную должность в строительной конторе.

Ирина Николаевна Палешева вернулась к руководству профессионально-техническим училищем.

Оксана Александровна Онищенко выдвигала свою кандидатуру в депутаты городского Совета, и избиратели доверили ей мандат. Её преемник в должности главного редактора районки предложил ей сотрудничество, приняв его предложение она публикует авторские материалы, время от времени славя действующего главу.

Татьяна Плоскова

07 января 2023 г. - 20 марта 2023 г.

г.Печора