Свистулька

Мальчонка лет семи, сколько себя помнил, всегда играл глиняными игрушками, которые его матушка сама ему лепила из глины. А вскоре и сам он лепить из глины научился.
И так ловко это у мальчонки получалось, что, вылепливая свои; свистульки, солдатиков, расписных коней, да кукол-франтих; он словно смешинку какую-то в них вдыхал. И выходили они из его рук эдакие напевные и радостные, что не налюбуешься.  Хотя в тех местах мастерством удивить было мудрено. Ведь промысел лепки из глины на продажу всяких там поделок и игрушек, солонок и подсвечников, кувшинов да крынок издавна известен в тех местах был. Всей деревней этим кормились. И матушка его, мастерица изрядная была. И потому она сердечно радовалась за сына, видя в нем усердие и склонность к лепке.
Так что — верный кусок хлеба и занятие ему найдено. Красоту руками делать – не в впотьмах жизнь прожить.
Так и лепил он свои веселые игрушки, помогая матери, а она их обжигала, расписывала и на базар продавать относила.
Одно только печалило и тревожило матушку и односельчан ее. Истощаться стали залежи глины хорошей, жирной. Потому что давно её из земли для поделок брали. Целыми семьями и деревнями. Глины разной много, с песком, с землей, а вот такой, что рукам послушная, лепкая, вот такую только в одном овраге добывали. Но вот и выбрали с годами.
  Разговоры взрослых об этой печали тревожили мальчонку.  И однажды, когда мать ушла на несколько дней в город на базар, чтобы продать вылепленные ими поделки, он деловито собрался, оделся и отправился искать новые залежи глины, годной для их работы.
 Шел он и думал: где бы ему глину искать. И додумался же, такой выдумщик, идти в гору. Потому что, к солнышку там, на горе поближе будет. И, быть может, там снег стаял. И земля обнажилась. И легче будет там глину искать.
Сколько шел-пробирался, сам со счету сбился. Совсем из сил выбился. Присел на какой-то торчащий пень и заснул, обессиленный среди тьмы кромешной ночной.
А, как проснулся, увидел, что кругом снега и снега. И так горестно ему стало, такое отчаяние всю-то душу его сковало, и тоска слезная по матушке, по дому родному его одолела, что, подняв голову к солнышку, заплакал мальчонка в голос:
 — Эх! Небушко! Небо! Солнышко ясное! Что ж не щадите, губите! Я ж не на забаву сюда шёл. А ради матушки, глину искать! Чтобы подспорье нам было. А теперь страшно мне! Вижу, сгину здесь, матушке на горе. Не уж-то ради неё не пощадите?
   И потекли слёзы горькие, горячие по его щекам.
  Закапали, падая в глубокий снег — одна за одной. И, видно уж так жгуче-горячи они были, что снег вокруг пня, на котором он сидел таять начал. Он-то не сразу это приметил. Всё плакал от страха, голода и холода. А уж, как услышал весеннее журчание, как увидел, что снег тает и на обнажившейся земле зелёные ростки появились, так и замер в изумлении, оглядывая зеленеющую на глазах поляну. Слез он с пня, хотел обойти рассмотреть поляну, где средь зимы весна приключилась, да поскользнулся и упал. Барахтается, а подняться не может. Пытается ручонками о землю опереться и встать, так нет! Опять скользит и падает! И тут он понял, что скользит- то он по глине! Взял её в руки, и обомлел! Хорошая глина! Да что там хорошая! Такая послушная, мягкая, точно её только что старательно для работы кто-то размял!
Прямо готовая к лепке.
 Проворно свистульку вылепил, коника крылатого. И очень довольный, что нашел хорошую глину, стал комья глины, сколько мог в котомку укладывать.
 —  То-то матушка рада будет, а то она, наверное, уже домой с базара вернулась и  меня ищет. Волнуется….
Эх! Кабы ты коник настоящим был и к матушке домой меня перенёс!  — подумалось ему, глядя на отставленную на пень свистульку, пока он котомку глиной набивал.
И тут вдруг увидел, что точно рука незримая его свистульку, крылатого коня, смяла, превратив его в ком глины. И ком этот завертелся, закружился на месте. Расти на глазах стал, превращаясь во что-то неописуемое. Ростом с коня настоящего стала его свистулька. И крылами глиняными машет, точно в полет манит. И копытом бьет и глиняной гривой трясет конь.
Ох! И жутко ему стало! А все равно – любопытство верх взяло. И, вскинув котомку с чудесной глиной за спину, и вскочил мальчонка на коня крылатого-расписного.
Уж, что тут сделалось! Зарябило у него в глазах. Солнце с Луной, вместе со звездами мелькать стали. Ветер в ушах свистит и воет. Летит мальчишка над родными местами, в обратный путь, прямо к дому.
И вдруг стихло всё. И опустился он плавно, точно пушинка с неба, прямо на крыльцо своего дома. Только дух перевёл, а конь тот резвый, что перенёс его домой, на глазах уменьшаться стал, пока прежней свистулькой рядом с ним на крыльце не замер. Малец взял её в руки рассмотреть получше, и услыхал голос матушки своей:
 — Ой! Сынок! А что же ты такой чумазый на крыльце сидишь?
Поднял голову и увидел, что это матушка его только что с базара возвращается, к калитке подошла.
И он, обрадованный тем, что всё ж раньше её домой воротился, бросился ей на встречу.
Уж  не знала  его матушка чему больше дивиться: рассказам ли его о диковинном походе или тому, какую хорошую глину сынок раздобыл.
Отставив в сторону свистульку, стали они на следующий день новые игрушки да вещицы на продажу лепить.
Лепилось, как пелось из той удивительной глины. Потом расписали свои поделки и обожги. А, когда всё готово было, бережно уложили свои готовые вещицы в дорожный короб, переложив каждую соломой для сохранности. И вместе отправились в город на базар. Продавать.

 Утром базарного дня расставили они с матушкой на прилавке всю свою глиняную расчудесицу цветастую.
 Народ подходит, глазеет, любуется. Уж больно хороши их игрушки и прочие поделки. Вот как лепились они с легкой душой и весёлым сердцем, так смотреть на них отрадно.
Но мало этого! Свойство удивительное в той глине, из которой всё это вылеплено было открылось.
Стоило кому-нибудь повнимательней на них засмотреться с мечтанием затаённым в голове, как тотчас сминалась вещица в ком глины. И тотчас прямо на глазах у всего честного народа превращалось в то, что тому человеку думалось-мечталось, в полной ясности отражая, что у кого на уме.
Так протиснулись к прилавку девки, смешливые, хохотушки румяные. Так все поделки разом смялись, да в свадьбу превратились. Ну, не чудно ли?
А как подвинула их крепким локтем молодая вдовица, что скучала, томилась, проживая оставленное мужем стариком-купцом богатство, и засмотрелась на диковинные превращения… ох!
Тотчас смялась вся их глиняная свадьба. А взамен образовался один молодой франт, с подкрученными усиками, по последней моде расфуфыренный. Модную шляпу с головы сдергивает и ей одной кланяется. Она вся аж зарделась и под общий смех и прибаутки юркнула в толпу.
Растолкал народ и протиснулся к прилавку купец. Да только всё глиняными монетами под его упорным взором становилось.
Словом, в тот день весь базар толпился у прилавка, где мастерица с сынком поделки свои выставляли.
И уж сколькими пуговицами оторванными да валенками вокруг их прилавка усеяно было. Да, уж не меньше, чем носов битых, девичьего визга, да бабьего смеха!
Раскупили в тот день игрушки, кроме той первой свистульки!  Еще той, что слепил малец тогда: на горе сидя
Так и она одна такие фортеля выделывала под взглядом отставного солдата. Целая баталия из неё вышла. Туда, сюда солдатики глиняные бегают. Пушечки глиняные глиняными снарядами заряжают и палят. Народ разбежался кто-куда от греха подальше. Мать с сыном под прилавок забились.
Но слышат, что стихло всё разом. Выглянули …и ещё пуще прежнего оторопели.

 Потому что стоит рядом с прилавком сам генерал-губернатор тамошний во всей своей величественности. Он инвалида, старого солдата, отодвинул и грозно на замершую под его взглядом баталию посмотрел. Она разом в глиняный ком свернулась и медалью оборотилась.
Он ту медаль сгреб и за обшлаг убрал. А им, матушке с сынком, с ним идти повелел.
Как ослушаться?! Вот и пошли за ним, потом в карету его сели и поехали по городу.
Так в крайнем изумлении и онемении приехали они к особняку того самого генерал-губернатора. Вышли вместе с ним из его кареты и вошли следом во внутрь, сторонясь царственно нарядного дворецкого.
Еще от тех чудес не остыли, а уж от такой дивной красоты, что в особняке они увидели и вовсе: голова кругом пошла.
Вазы малахитовые меж колонн мраморных красуются. Вдоль стен, на которых картины прекрасные в золоченых рамах развешаны, бронзовые купидоны с нимфами резвятся.
 Радужные зайчики в люстрах хрустальных мелькают, отражением множества свечей.
Паркет наборный, узорчатый! Ну, до того хорош, что по нему и ступать-то боязно растоптанными их валенками. Стоят, любуются, как зачарованные, словно в ту щелочку в заборе заглянули, что рай от нас грешников огораживает.
А генерал-губернатор в то время повелел их на кухне накормить, обогреть и приодеть. Потому что к гостям иностранным предстоит им выйти, когда он позовет.
А гости в тот вечер весьма именитые ожидались.
Король заморский, что проездом через наше отечество со всею своей свитой проезжал, вернее возвращался со свадьбы своей дочери, которую замуж выдал в семейство царя соседнего с нами царства.
Так что ответственное дело предстояло  генерал-губернатору; принять честь по чести предстояло в его  особняке, тем зимним вечером.
И потому гудела кухня как улей и сновали туда-сюда, как чумовые, разряженные  слуги .
Особняк сверкал! А приглашенные музыканты играли модные вальсы, пробуждающие в душе и кротость и умиление.
   
Генерал-губернатор был человеком обстоятельным и рассудительным и всё-то до мельчайших подробностей продумал, как ему высокого гостя принять.
Старался чтобы не то, чтобы придраться было бы не к чему, а чтобы впечатление осталось у короля и всей его свиты самое расчудесное о пребывании в Отечестве нашем. И чтобы уважение к державе у чужеземцев после посещения осталось. Праздник он устроил великолепный.
Старался он потому что Отечество всею душою любил и всегда радеть для него готов был.
А, зная некую особенность разных иноземцев говорить о нас,  если и с почтением, то непременно вроде как в прошедшем времени. «Помним, мол, и почитаем великую Вашу историю, о великих свершениях и победах ваших отцов и прадедов не забываем!» — уж очень ему хотелось показать, что не только лучами былой славы освещены деяния наши и сами мы, нынешние, былой славе не пасынки.
И, как только он почувствовал, что настал черед позабавить гостей; дождался, когда тосты стали сменять друг друга все чаще и звучать все непринужденнее. Тут  он на один из тостов короля о былой славе нашей литературы и науки, в ответ повелел позвать мастерицу с сыном.
А сам посреди торжественного стола поставил ту свистульку, что мальчонка вылепил.
И говорит: «А вот, извольте, Ваше сиятельство, и вся ваша королевская свита полюбопытствовать, на то, что и в  самой крестьянской, простонародной забаве у нас всегда чудесам место найдется».
Те в недоумении свистульку рассматривают, стоящую среди фарфора изысканного, хрусталей, серебра столового.
Генерал-губернатор глаза закрыл и скоро про себя молитву шепчет и мысленно крестится, чтобы то чудо, что своими глазами днем на базаре видел, повторилось. Боязно ему стало: чудесам-то ведь не прикажешь!
Возгласы удивления заставили его открыть глаза. Ну, что «охи» да «ахи» расписывать!
Не подвела свистулька! Такие выкрутасы пошла творить, что генерал-губернатор про себя только Бога благодарил и радовался.
Первыми,  по-девичьей своей живости, поближе к ней протиснулись фрейлины. И уж всю-то их легкомысленность свистулька во всей красе всем на потеху отобразила. Среди тарелок и бокалов закружились в танце глиняные дамы и кавалеры, жеманились и время от времени женились.
Фрейлин сменили кавалергарды, но король приказал немедленно отойти подальше, потому как, что у тех на уме прилюдно показывать нельзя — одни драки и кутежи.
  Видя, что свистулька честно отображает, что у кого на уме, повелел сам король всей своей свите поочередно к ней подходить для ознакомления с их умонастроением. До глубокой ночи не смолкал смех в том замке. Все веселились от души гости и сам генерал-губернатор тоже. И довольный тем, что увеселение так славно удалось, под  шумок, распорядился, генерал-губернатор принести сундучок, наполненный монетами. Его щедрый платеж за свистульку.  И приказал привести в зал мастерицу с сыном, чтобы гости иноземные видели, что чудеса у нас творит самый простецкий народ. Чтобы призадумались о том, что же нашему образованному народу в таком случае под силу сотворить.
Так ввели  их в зал отогретых, накормленных да наряженных, чтобы гостям иноземным представить. При гостях сундучок генерал-губернатор и вручил им от чистого сердца. Король от себя тоже добавил.
С благодарностью откланялись мать с сыном. И, кланяясь ,удалились из зала. Как вышли они из зала, не стали дожидаться пока зипуны их замызганные им возвратят, а пользуясь тем,  что слуги озабоченны обслуживанием гостей и не до них всем в особняке было, поскорее деру оттуда дали.
И правильно сделали, что убежали.
Потому что в разгаре веселья, захотелось королю узнать, что и у  палача королевского на уме.
Уж , этого-то  зачем с собой в такую даль потащили ? Не понятно! Толи опыт перенимать, то ли думали, что у нас этого добра мало.
Но, коль приказано, пошли его будить.   А он, уж который сон видел, в общем празднике не участвовал. Хоть и в свите, но палач есть палач. Он него всем подальше держаться хочется. И  потому он всегда особняком держался.
А тут  разудалая королевская  свита к нему в каморку явилась и ну, его толкать-будить. Спросонок палач был ещё угрюмей, чем обычно. По веселым и разгоряченным лицам придворных заподозрил, что насмешку над ним учинить хотят. Не иначе….
И, как увидел он , что подталкивают его к столу, к тарелке . А на  ней ком глины. Так и вовсе осерчал палач.
И злобу затаил, глядя на прыскающие от смеха лица придворных, приказывающих ему смотреть на этот кусок глины, как можно внимательнее.
Ну, … он и посмотрел в настроении самом злобном.
Юлой завертелась на тарелке глина и стала расти, расти прямо на глазах, превращаясь в топор.   А чего он другого ожидал в голове палача обнаружить?!
Вдруг топор этот глиняный взлетел и, к ужасу всех придворных, стремительно полетел, кружась вокруг толпы замерших от ужаса придворных. И, вдруг вдребезги разбив окно, вылетел не знамо куда в ночной зимний мороз.
   Все свечи точно разом задуло. Темно стало. Жутко! Лютый мороз влетел в разбитые окна.  Вот так разом тот праздник и кончился. Прибежали слуги со свечами…и увидели, что вся свита лежит то ли без чувств, то ли заснувшая, словом – все не в себе. «Что к чему?» —  король, весь покрытый сосульками, разбираться не стал, потому что пожелал тотчас же покинуть это место. И, какие уж были придворные, такими и погрузили всех стогом на большие расписные сани и возы. Говорят, что пока не довезли их до родного королевства, так все они и спали странным сном. Но, как попали домой, отогрелись, так сразу же и проснулись.
По возвращении в свое королевство об истинной причине странного возвращения вся свита помалкивала. Да и кто поверил бы, что русская свистулька такое вытворять может! Но слухи, конечно, ходили. Да и сейчас ходят.
А вот с генерал губернатором с того дня странности начались. Сам по себе: жив-здоров, крепкий и дородный мужчина. А стало для него важнее всех дел игрушки глиняные по базарам скупать.
Уезжал, бывало, забросив все дела, на разные базары, ярмарки, чтобы накупить там игрушек народных, глиняных и деревянных.
Расставлял их по всему своему дворцу, так, что со временем тесно там стало. И день-деньской всё смотрит на них во все глаза, точно чуда ждет.
Генерал-губернатор это объяснял так:
 — Вот смотрю на них, любуюсь! Все надеюсь, что встретятся те чудесные игрушки, что мастерица с сыном делает. А значит, не обидел тогда в ночи их лихой человек!
И …живы они! Смотрю на игрушки, но ничего не отражается! Но я думаю, что этого от того, что в голове моей пусто и скучно, а они – то те самые игрушки, чудесные!