Воспоминания мальчика из деревни

       На фото: 1.Семья в деревне. Дедушка, брат, Мама, автор у неё на коленях.2.Сыновья деда: Хайретдин, Самат, Кадыр. 3.Дочери деда:Тазкира(Мама) и Нурания.4.Дети деда Тазкира, Зайтуна (старшая дочь) и Самат. 5.Мама 6.Последнее фото с братом. 7-8. С супругой. 9.Любимая тёща. 10. Дочери 12.Моя семья сегодня.
15. Начальник групп подстанций. 16.В армии.17. Моё отделение: 3 татарина, 3 казаха,украинец, немец, финн (русский был в наряде!).19. Горняк. 20. Мой друг Валентин Сергеевич Гнатюк. 21.Астана. Образование Конгресса татар Казахстана.23.Родные края.Татарстан.24. У родного дома 25. Брат мамы - Ахат

                ВОСПОМИНАНИЯ МАЛЬЧИКА ИЗ ДЕРЕВНИ
                (незаконченное)
                Введение
   Автор хочет немного объяснить, почему эти воспоминания незаконченные.
   Во-первых, потому что они действительно не законченные на момент публикации, и автор будет постоянно обновлять их новыми главами, не обязательно последовательными по содержанию и времени.
   Во-вторых. Воспоминания есть у человека, пока он жив и поэтому, конец этих воспоминаний будет…ну, вы сами понимаете когда.
  И последнее, читать эти воспоминания не обязательно с первой страницы и до последней, а можно с заинтересовавшей вас названия главы, для чего мы и озаглавим эти воспоминания. По мере пополнения воспоминаний в них могут быть изменения и смещения.
  Ну, и уж самое последнее, о чём мы бы хотели вам сказать, что читать эти воспоминания даже не обязательно, может вы и сами, что-то вспомните и напишите свои, а мы их с удовольствием почитаем.
                Автор
                Оглавление
1. А был ли мальчик
2.      Наш Шанхай
3. Моё образование
4. Брат Дамир
5. Геология. Направление в новую жизнь
6. Геология. Как я добывал мумиё.
7. Геология. Как невесту воровали.
8. Геология. Как я самолётом добирался на отдых.
9. Геология. Голод и смерть в степи.
10. Армия. Призыв.
11. Армия. Вася, который «дедушку» убил…
12. Боевая тревога на «гражданке»
13. Как я чуть на войне не погиб…
14. Как женились мои друзья
15. Анау-мынау.
16. Баня
17. Больной муж
18. Боря-голова и Габриэль Ано
19. Бомжи в Союзе
20. Жил, не жил?
21. Землекоп Ваня
22. Как наши шахтеры с казаками померялись и помирились…
23. Крутой рассказчик
24. Несчастный случай
25. О мусоре и грязи
26. О Валере Ободзинском
27. О ресторанах
28. О братьях наших меньших…в шахте
29.  Как я самую красивую медсестру соблазнил
30.  Команда хоккеистов, футболистов и …пастухов.
31.  Мой лучший тост
32.  Армия. Взаимоотношения в стройбате.
33.  Армия. Служба службой.
34.  Как мужики в Ташкенте бесплатно машины поимели...
35.  Невезучий, или гулящая жена!
36.  Смертная казнь. Как это было.
37.  Бедный жених из Бухары
38.  Секретный портфель
39.  Самый честный народ - узбеки
40.  Наши в Одессе
41.  Наши в Париже
42.  Хлеб




                Глава 1.  А был ли мальчик…
   Прежде чем писать эти воспоминания, я, конечно же, задумывался над тем, с чего начать. Что должно быть опорой этих воспоминаний, не говоря о том, нужны ли они вообще.
   Понятно, что все люди начинают с того, что рассказывают , когда и где они родились, кто были их родители и т.д., и я в этом не исключение. Что же меня не устраивало? Ведь такую жизнь, как я, прожили миллионы людей (имею в виду  советских людей). Много думал об этом и понял только одно: я  хотел бы, чтобы вся моя прожитая  жизнь, всё-таки была связана с местом моего рождения, моей исторической родиной и моим народом.               
   Мне было всего 7 лет, когда я покинул родину, но до моего совершеннолетия, меня воспитывали, оказывали на меня влияние люди из моего народа, что не могло не отразится на мне, как на личности. Конечно, страна, в которой мы жили, предполагала в сущности своей единения всех народов одной идеологией, одними стремлениями к лучшей жизни, одним образованием, одним языком. Мне и  ровесникам посчастливилось прожить в ней, пожалуй, в  самое благоприятное время с счастливым детством, беззаботной молодостью и без страха за завтрашний день. Если и были недостатки в стране, то это были недостатки для всех, ну а хорошее и не надо было выбирать, разве что перебирать по своему уму, возможностям и желанию.
   Родился я в деревне Молвино с тысячелетней историей, которую, как говорят, основал человек по имени Молла (Википедия утверждает, что Муллагол). На его широченном кладбище есть даже захоронение, как утверждают, чуть ли не одного из потомков Чингиз-хана или Батыя. Выходцами из деревни стали два крупных учёных, а также некто Багаутдин Ваисов, основатель идей булгаризма, с которым был знаком лично Лев Николаевич Толстой. Но и многие другие жители, простые труженники села были гордостью нашего села, куда бы их не забросила судьба
   Когда я родился, в деревне проживало более 1500 человек, нынче немного более 700, что в общем- то неплохо, учитывая то, сколько деревень исчезло с лица земли России особенно в период 2010-2016 г.г.
   История нашей деревни, конечно, ничем не отличается от истории всех деревень как царской, советской и современной России. Всё-таки страна была аграрная, и вопрос о земле здесь всегда был наиважнейший.  Я не знаю, как деревня встретила революцию, в дебрях которой и был убит тот самый Ваисов. В гражданскую, как сказал мне один человек, как положено, часть деревни была за красных, часть - за белых, а часть и вовсе сами за себя. И самоутверждались они в своих убеждениях берданками на подоконниках, хотя лично я никогда не слышал о приверженности своих односельчан к оружию, хотя бы к охотничьему.
   В колхозы они пришли всякими ухищрениями власти, впрочем, пионерия и комсомол появились в деревне не позднее других. В отсталых  наша деревня никогда не была, но и  сильно передовой тоже.
  В годы войны односельчане  проявили себя как в бою, так и в тылу. Всё для фронта! Всё для победы!  Трудились, что называется за трудодни. Судили их за колоски. Было и такое. Мама вспоминала, как в один урожайный год колхоз не только расплатился урожаем, но и вернул долги,хлеб некуда было девать. А потом пришёл власти Хрущёв и начались новые эксперименты над крестьянством.
   В 1964 году, после смерти деда, мы переехали в Казахстан. Много лет спустя я спросил у мамы: зачем и почему? Мама, человек, который пережила войну, со всеми её ужасами, ответила, что в то время, когда мы уезжали, в деревне было хуже, чем во время войны…
Хуже, чем во время войны. Вы можете себе такое представить?
  Нас у мамы было два сына, родившиеся с разницей в 7 лет. Отца у нас не было, но отец у нас был один. У него своих детей было столько же, сколько нас, на стороне, но это только те, о которых точно знали. Время было послевоенное, мужчин на всех не хватало. Я написал об отце  рассказ «Дитя войны», который, можно сказать, автобиографический.
   Но рассказать о предках отца я не могу, я о них ничего не знаю.
Свою бабушку я совсем не знаю, её не стало, пока я подрос. Но и о своём деде, я знаю мало.
Сколько их было в семье? Один из его братьев жил,  почему -то в соседней деревне. У него был такой могучий голос, что когда он хотел моего деда позвать в гости, то просто выходил за деревню и кричал деду об этом! Другой брат жил рядом на соседней улице. Он служил, как он сам говорил, в личной охране царя и поэтому вернулся домой на коне и при оружии (с шашкой). Он был очень своенравный, гордый и заносчивый. Никак не хотел признавать советскую власть. Его дети тайком вступили в колхоз, но он держался до последнего. Таких частников  давили налогами. Вначале у него отобрали коня и шашку, затем кое-что из домашней утвари. И когда, наконец, сняли и увезли ворота, он пошёл в колхоз. Что называется,  пока с таких, как он не стали снимать последние штаны, они в колхоз не шли. Раскулачивание тоже было, несмотря на то, что все жили одинаково, после того как деревня попала под потоп, а затем и вовсе погорела. Да и кого раскулачивать, когда  родня на родне. Но райкому  было всё равно: « Не хотите сами раскулачивать, приедем и  раскулачим с десяток семей»,- пугали они. И тогда пришлось уговорить на раскулачивание одного пришлого человека, предварительно разрешив ему, продать всё, что возможно. Потом еще многие годы односельчане говорили о его письме с мест ссылки. «Если бы вы знали, - писал он, – какую тропинку я протоптал, вспоминая родные места».
   Дед наш воевал в Первую Мировую. Он был денщиком у какого-то князя. Кажется, в Австрии они попали в окружение. Все воткнули штыки винтовок в землю и ждали плена. К нему подошёл этот князь и сказал: «Пойдём, Гарафий, может, сможем выйти отсюда.» Они почти пробрались к своим болотами, но в последний момент князя этого убила шальная пуля, и дед вынес его на руках до своих. За это его наградили крестом. Я видел этот крест, на дне сундука вместе с двумя ещё какими-то медальками, куда он потом исчез, не знаю. Дед ещё повоевал немного, но был отравлен немцами газом и его комиссовали. Он вернулся домой, женился и зажил обыкновенной крестьянской жизнью. После революции и гражданской войны, накануне голода, деда и несколько его товарищей отправили ходоками к Ленину в Москву,  чтобы они выпросили зерно на посев. К Ленину они не попали, прошли к Калинину, который им обещал помочь. На обратном пути ходоков встретила кулацкая засада, они были избиты до полусмерти. Хорошо, что  была зимняя одежда, и они отделались только увечьями. Вступать в колхоз или нет дед не знал. Но однажды он поехал по делам в Казань, где зашёл в гости к одному из своих родственников. Тот поинтересовался делами в деревне и посоветовал, чтобы он скорее вступил в колхоз, что дед и сделал.
   Дед был очень интересной личностью для односельчан. Он со всеми, кто старше и намного младше его, общался на «Вы».  У деда был друг – русский, который жил в русской деревне, недалеко от нашей, и он  всегда заходил к нам в гости, если проходил мимо. Дед наш хорошо знал русский язык Каждый год, в дни мусульманского праздника этот друг приглашал деда в гости, выбирал самого крупного и жирного барана и просил деда зарезать его, совершив при этом все положенные по традиции молитвы. Всё мясо он отдавал деду и его родственникам. Сельчане рассказывали, что в семье деда хорошо относятся к русским, зная об этом к нам часто заходили  прохожие, чтобы попить воды и пр. Одна русская женщина так привыкла к тому, что её всегда гостеприимно встречала бабушка,  непременно заходила к нам и не уходила, пока не выпивала полсамовара. В конце концов это надоело бабушке, и она решила больше не угощать надоедливую бабу чаем.
   И вот, зашла эта баба к нам, как всегда присела на лавку в ожидании угощения. А наша бабушка ни в какую. С места не встаёт, стол не накрывает. Да только выдал её самовар, поставленный до этого, который стал извергать шумные позывы кипячения и хлопать клапаном сигнала об этом.
  А баба та сделала такое доброе и хитрое лицо и сказала: «Чай жужжит! Чай жужжит!». И пришлось бабушке снова угощать женщину чаем.
   Дед в одно время был в колхозе учётчиком, а потом, по старости. присматривал за колхозным быком. Однажды, в обед, дед дома зарезал курицу и не заметил, как капли крови остались на рукаве рубахи. Говорят, бык учуял эту кровь и напал на деда. Он бодал деда до тех пор, пока тот не оказался под кормушкой для быка, что и спасло ему жизнь. Потом у него произошло помешательство, но тихое и спокойное. Больше всего мама боялась, что он куда-нибудь уйдёт из дома и пропадёт. Бывали в деревне и такие случаи. Нет, конечно, таких ходоков потом находили, но слишком поздно. За дедом нужен был надзор и таким «надзирателем»  совершенно случайно оказался я.
   Раньше всё дед смотрел за мной. Особенно летом, когда вся малышня начала купаться в пруду прямо рядом с нашей улицей. Мама категорически запрещала мне это, я уже один раз тонул в нём, тогда брат успел спасти меня, буквально переплыв ко мне с другого берега.
   Дед почему- то сразу догадывался, что я собираюсь сбежать на пруд и начинал погоню за мной. До защёлки от калитки  ворот  я ещё не доставал, и поэтому у меня был единственный выход на улицу через дырку в воротах для собаки. Я нырял в неё, дед успевал схватить меня за трусы, которые я тут же скидывал и убегал в сторону пруда. Вскоре мои побеги решили прекратить и устроили в детский сад. Я сбежал оттуда в первый же день, и говорят, искали меня всей деревней. На этом воспитание в саду закончилось. Меня с дедом стали просто запирать дома. Мне с ним было хорошо, он был очень спокойный и добрый. Я любил наблюдать, как он огромным и тяжёлым ножом разрубал комковый сахар на очень красивые и ровные кубики, а также очень аккуратно резал хлеб, как- то приобняв рукою и подхватывая готовые куски. При этом он неизменно собирал сахарную пыль и крошки хлеба, скармливал ими меня.
   С дедом у нас была только одна проблема. Об этом я написал рассказ «Чусовой».
   Дело в том, что иногда на деда что-то снисходило по ночам, он просыпался, одевал старый тулуп, которым обычно любил укрываться, брал в руки метлу и стоял так часами. При этом он заявлял, что он стоит на посту и его с этого поста может снять только командир. Сначала никто не знал, кто такой этот мифический командир. Но однажды, днём, когда все, кто только могли уговаривали деда уйти с поста и притворялись командирами, зашла в дом  одна бабка, что жила через две улицы. Она, проходя мимо деда, сказала, что какая, мол, там война, всё закончилось, и дед послушно ушёл со своего поста. С тех пор, так и повелось, как дед на посту, так сразу брат бежал за этой бабкой, зимой и летом, днём или ночью. Мама очень боялась, что дед устанет, упадёт и зашибётся. Когда эта бабка заходила к нам во двор, она нещадно ругалась. Но ей нравилось, что дед только её слушался, да и мама очень уважала её за безотказность и всегда к её приходу успевала приготовить самовар и блины. Люди посмеивались, мол, какая бабка там командир, наверное ,между ними что было по молодости!
   Дед умирал не тяжело, но долго, один из сыновей два отпуска просидел у его постели, а когда всё-таки уехал, умер на третий день…
   Хоронили его, как положено всей деревней. Мы с братом, по  обычаю , сходили на кладбище к копальщикам . При нас, кто в это время копал уже внизу, вдруг в испуге выскочил из ямы. Люди заглянули туда,  потом один из них опустился вниз и подал на большой лопате огромную и страшную лягушку, которая едва умещалась в ней.  Её положили под кусты, и если бы у неё не шевелилось за подбородком, то её можно было бы принять просто за большой ком земли. Люди постарше, сказали, что это какая- то земляная лягушка и её можно увидеть раз в сто лет, потому что живёт под землёй.
   После сорока дней деда  мама стала собираться к отъезду, и вскоре мы уехали.
   У деда было шестеро детей : четыре сына и три дочери, у всех у них были разные судьбы. Мама всегда ставила в пример нам своих братьев, показывая их фото, на которых они выглядели совсем не деревенскими, а городскими франтами.
   Старший из них, Хайретдин, женился,  и уехал на заработки на  медные шахты  в Мончегорск. Там  работали многие из нашей деревни. Сохранилось их общее фото, где они очень цивильно одетые, со своим русским начальником. Когда началась война, дядю и ещё одиннадцать семей срочно отправили в Джезказган (Казахстан) открывать медные шахты. По дороге их эшелон уже бомбили немцы, но они благополучно добрались до места, и уже в сорок втором году запустили две шахты. Мой дядя не имел никого образования, но ему пришлось быть начальником сразу двух этих шахт, пока  не прислали молодых специалистов, которых тоже пришлось ещё обучать горняцкому делу. Так он и проработал здесь вместе с заключёнными лагеря, а затем и военнопленными. По иронии судьбы, когда меня вывели по болезни из шахты, я работал на одной из этих старых закрытых шахт сторожем и писал книгу о восстании в лагере Степлаг, который был в этих местах.
    Второй дядя Самат ( тот, что просидел два отпуска с дедом) , в 1940 году призывался в армию, но его не взяли из-за глазной болезни (трахома), и он, стыдясь этого, сразу уехал к родственникам в Ташкент. Когда началась война, и на фронте из-за потерь не хватало командиров, его тотчас отправили учиться на краткосрочные командирские курсы, а затем с узбекским ополчением, который пополнялся в ходе боёв только ими же, ушёл на фронт. Вначале, рассказывал он, с узбеками было тяжело воевать, они были люди очень набожные,  как только кого в атаке убивало, так они бросали всё и молились у тела убитого, а враг прямым прицелом в это время убивал  их ещё больше. Он уговаривал их не делать этого. Я тоже мусульманин, говорил он им, вот сходим в атаку, потом будем хоронить согласно всем мусульманским обычаям. Постепенно узбеки научились не только хорошо воевать сами и научили этому новобранцев. У дяди была с ними только одна проблема. Они не брали пленных, когда в атаке они попадали в окопы к врагу, так тотчас бросали в сторону свои автоматы и тонкими, острыми ножами, которые были в их сапогах по несколько штук, вырезали их без жалости. А командование требовало пленных. Но как бы дядя не уговаривал своих солдат, те отвечали, что ничего не получится. Они видели, как фашисты издевались над мирным населением и военнопленными, и жестоко мстили им. После нескольких тяжёлых ранений и контузий дядю перевели в штат НКВД, где он и дослуживал войну, а после снова вернулся в армию дослуживать до пенсии. Кавалер трёх орденов Красной Звезды и многих медалей, он потом работал на гражданке, когда мы с мамой приезжали к нему в гости, был директором крупного рыбного магазина в Архангельске. Женился он, на очень высокой ( почти на голову выше себя) и красивой женщине Анне. Был очень образован, умел очаровывать женщин и мастерски пил спирт.
   Другой брат Кадыр на начало войны имел бронь, так как в это время учился в Московском институте, а специалисты в Союзе нужны были всегда. Он отказался от брони, ушёл на фронт, где погиб в  самом начале Сталинградской операции. В своём последнем письме он написал, что вступил в партию. Похоронен в городе Калач. Его могилу многие годы пытались найти родные, в том числе и дядя Самат, которому как военному, оказывали помощь все. Но по стечению обстоятельств, именно мне удалось найти место его захоронения, видимо, в этом имело место моё умение писать письма. В армии в отряде, где я служил, ответ на одно письмо (от военного ведомства) попало на глаза цензуре и его передали командиру отряда. Он вызвал меня к себе, и я немного перепугался. Обычно к Бате вызывали, если он лично хотел сообщить о трагедии в твоей семье, чтобы потом сразу отправить домой в отпуск. Батя вышел ко мне,  взял со стола письмо и протянул мне. «Кого ищешь, сынок?» - спросил он. «Дядю, он под Сталинградом погиб» - ответил я. И тогда, Батя пожал мне руку и сказал: «Ищи, сынок. Ищи!». И я нашёл. Его могилу посетили и Мама, позже и дядя Самат.  У дяди Кадыра была девушка, его бывшая учительница. Она очень переживала его смерть, а после войны вышла замуж за одного из наших родственников и  родные говорили ей: «Всё равно ты стала нашей!».
  Ещё один дядя, Ахат, был очень красивым мужчиной (судя по фото, ну прямо Есенин!). Мама говорила, что он был очень музыкальным, у него была очень большая коллекция гармошек, от самых больших до самых маленьких.  Ещё до войны его посадили  за какое-то экономическое преступление, сидел он в тюрьме в Казани, в лагерь его не пускали, потому что при Сталине за такие преступления карали жёстче, чем даже за измену родине. В тюрьме он работал бухгалтером, был очень способным человеком, начальство даже говорило: «Что мы будем делать, когда тебя выпустят?!». Однако его не выпускали. Когда началась война, он неоднократно просился на фронт, но с тюрем туда хода не было, только через лагеря. Он умер в тюрьме, по некоторым слухам, покончил с собой, когда узнал, что его брат погиб на фронте, но Мама это не подтверждала.
   Старшей дочерью деда была Зайтуна. Во время войны она была бригадиром доярок. Вышла замуж  за очень простого и хорошего человека, и уехали они в Джезказган. Трудно в это поверить, но в Джезказгане жили и работали 70 семей из нашей деревни! И почти каждого из них наш зять, встретил, помог трудоустроиться и с жильём на первое время. Его очень все уважали, с ним нельзя было просто так пройти по улице, через каждые несколько метров с ним непременно кто-то здоровался и обязательно интересовался его здоровьем. Мы очень обязаны ему и его семье    за ту заботу и помощь в нашем становлении в этих местах. Тётя Зайтуна относилась ко мне как к родному сыну, она вылавливала меня на улице, приводила к себе домой и заставляла обязательно хорошо поесть, чтобы не бегать голодным, хотя у самой было семеро детей!
   Младшая дочь деда , Нурания, была единственной из детей, которая не покинула деревню. Она вышла замуж за очень хорошего человека, с которым родила и воспитала шестерых детей, которые живут в моей родной деревне. А вообще у нас с братом было всего двоюродных 20 сестёр и 18 братьев.
  Мама Тазкира  была второй дочерью деда. Как она подчёркивала, она и Самат учились лучше всех. Школу закончила прямо перед войной, и всю войну проработала в сельсовете. Это она мне много о войне  рассказывала, а  я потом использовал для сюжетов в своих рассказах, особенно «Смерть почтарки» и др. или о дне Победы, который почти полностью написан с её слов (рассказ «Этот день). Потом она много лет работала бухгалтером в колхозе.
   Когда мы уезжали в Казахстан, Мама почти всю живность отдала семье сестры. Нашлись люди, которые хотели купить наш дом, но Мама отказала,  она заявила, что может быть, мы сами вернёмся сюда, а может, кто из родных. Так и получилось, через несколько лет, к нам в Джезказган приехал старший брат Мамы, он был уже на пенсии и решил вернуться в родные края. Он приехал посоветоваться с сёстрами, чтобы он мог пожить в нашем доме, пока он не построит для своей семьи новый. Сёстры, конечно, были не против, но зять заявил что, по его мнению, прямым наследником этого дома являемся мы, в частности мой старший брат, поскольку именно наша семья прожила с дедом до конца его жизни и что этот дом потом обязательно нужно вернуть. Дядя согласился, и на этом порешили. К сожалению, пока строили дом, дядя скончался, строительство нового дома затянулось, а после переезда в новый дом, семья дяди решилась продать отчий дом, каким-то узбекам, которым и нужен он был только для того, чтобы иметь прописку. Так дом и стоит теперь бесхозный. Конечно, это было очень неприятно для нас, в крайнем случае, мы и сами могли бы выкупить дом, даже сегодня, но пойди же, найди этих узбеков…
   Когда мы переехали в Казахстан, то были большие проблемы с трудоустройством на работу Мамы и брата. У Мамы не было специального образования,  в соответствии с Указом подростков не принимали на работу и не получивших полное среднее образование обязали учиться в вечерних школах. Наш двоюродный брат в то время работал на шахте начальником участка, и он пытался найти Маме работу. Однажды он пришёл домой и попросил Маму написать заявление на работу сушильщицей, это значит, она должна была убирать в душевых, где купаются шахтёры. Но брат сказал ей, что она на работу ходить не будет, а это заявление написали для того, чтобы на первое время у неё были деньги. И вскоре он найдёт ей нормальную работу. Но прошёл месяц, второй, а с работой ничего не получалась. И тогда Мама со слезами заявила брату, что пойдёт на работу, и она не может просто так получать деньги. Это видимо произвело на него впечатление, и буквально через пару дней он нашёл ей место в местной бухгалтерии ЖКО (жилищно- коммунальное отделение) – счетоводом, то есть низшей по должности и оплате работу. Мама была рада и этому, лишь бы работать. Все думали, что это будет её временной работой, но она стала её единственной на всю оставшуюся жизнь, на которой Мама от простого счетовода по карьерной лестнице, достигла должности главного бухгалтера ЖКО комбината. У неё была очень рутинная работа, квартальные, полугодовые, годовые отчёты, вот за всем этим я видел её всю жизнь. Она очень часто приносила работу на дом, работала по субботам и брала меня с собой, чтобы ей не было скучно обедать. Очень часто, особенно в годовые отчёты, она просила меня помочь, и я раскладывал кипы её бумаг по наименованию и прочим требованиям, за что она была очень благодарна мне, так как экономила на этом кучу времени. Мама была очень честный человек, и именно глядя на неё я думал, что все люди на свете такие же честные как она. Конечно, если бы она не была такой щепетильной, мы наверняка бы жили в лучших условиях, в коттедже, например, а не в двухкомнатной квартире на пятом этаже! Но единственным предметом её «коррупционности» стала бесплатная югославская  электроплита, в то время как основной массе населения выдавали, тоже бесплатно, плиты украинского производства.
   Мама воспитывала нас очень строго, мой старший брат, почему- то побаивался её больше чем я. Мне попадало от неё за мою плохую учёбу, но я понимал, что сам виноват. У нашей классной руководительницы, с пятого по восьмой класс, была дурная привычка на родительских собраниях выставлять нас - двоечников перед родителями, как позорящих наш класс. Так мы и стояли иногда на этих собраниях, из года в год, четыре мальчика и одна девочка. Все мы, между прочим, были неплохими пацанами, когда ушли из школы во взрослую жизнь, жили в ней ничуть не хуже, чем остальные ребята. А девочка, так она и вовсе была сирота, и жила с бабушкой – татаркой, которая очень плохо понимала на русском языке и моя мама, переводила ей как можно мягче то, что говорила за нас учительница.  Так она и вовсе отличилась после школы. Незавидная на вид девочка, двоечница и драчунья, она вышла замуж за обалденно красивого мужчину, нарожала  детей, и они очень дружно жили в отличие от некоторых наших девчонок. Жаль только, муж её трагически погиб в шахте, но всё равно, она очень хорошо воспитала своих детей и внуков.
   Мама  очень хорошо понимала причины моей плохой учёбы, просто за мной не было никакого контроля. Я элементарно не учился. Позже, когда я просто бредил самообразованием, она сказала мне что если бы я по- настоящему учился, то был бы отличником, я не возразил, но в душе как-то не принял это близко к сердцу. Мне просто было её жалко, но не стыдно за себя. Помню, я сообщал ей о том, что сегодня будет родительское собрание, когда она уже уходила на работу, хотя об этом было известно за неделю вперёд, так я берёг её нервы и в душе надеялся, что может быть сегодня, найдётся повод пропустить это собрание. Но она никогда не пропускала эти собрания. И моя трудовая карьера, после окончания техникума в энергетике и в шахте, просто удивляли её и брата. Но в душе, наверное, она успокоилась за меня. Мы оба с братом очень хорошо отслужили в армии. Брат и вовсе вернулся в армии с медалью. Командование наших воинских подразделений наградило нас особым видом поощрения, письмом – благодарностью родителям (в данном случае Маме, за отличную службу нас в армии и хорошее воспитание нас матерью). Помню, как Мама написала мне после этого, что очень благодарна нам с братом, что мы нигде не позорили нашу семью и её. Брат мой с армии ещё и в отпуск пришёл, большей награды в армии не бывает, а вот то,  что я отказался от своего отпуска, чем привёл в ступор своего командира роты, Маме писать не стал, опять же, чтобы не огорчать её.
   В отличие от брата, Мама несколько побаивалась за меня, уж слишком у меня легко всё получалось, и слишком рано я стал самостоятельным. Она стала больше переживать за мою личную жизнь, которая на горизонте не замечалась. Я приходил домой с работы, одевался во всё чистое и отглаженное,  укладывал в большой «дипломат» (он стоил 24 рубля 50 копеек, а были ещё и маленькие за 12 рублей 50 копеек, но оба были большим дефицитом) ручной магнитофон «Электроника 322» с кассетами, пару бутылок молдавского коньяка «Белый аист» и исчезал на несколько дней из дома (но не с работы, конечно!). Так мы отдыхали с друзьями, но это вовсе не означает то, как могут позволить отдыхать иные сегодня. Мама верила мне, она никогда не спрашивала, где я был, с кем и что делал (в эти дни, я всегда звонил ей на работу).
   Как-то она подсунула небольшую книжку какого-то польского психолога «Как создать семью, если у женщины есть ребёнок». Обалдеть! Откуда в Союзе могла появиться такая книжка? Книг с таким названием я никогда не встречал, хотя сегодня такой макулатурой всяческого рода психологов импортного пошиба нас просто забросали!
Я спросил у Мамы, зачем мне эта книжка. И она ответила, что все нормальные девушки моего возраста уже давно вышли замуж, может быть, я встречу такую женщину…
   Мама не приветствовала, что я выпивал и курил, но когда я курил трубку с табаком «Герцеговина Флор», она мне разрешала курить даже дома, ей нравился запах этого табака. А я позволил себе довольно приличное время курить трубку не только с Герцеговиной, но и с Капитанским табаком, а также кубинские сигары. Возможно, начинал курить их для форса, но потом втянулся и мне это нравилось. Кстати, тогда же мог позволить выпивать и египетский джин, вещь не дешёвую, но приятную. Но всё это приметы моей холостяцкой жизни, когда я вроде прилично зарабатывал, но и не усугублял. Я ещё помнил те студенческие годы, когда, для того чтобы позволить себе нечто лишнее, мы с бригадой парней по ночам разгружали вагоны на бутаевских складах. Назывались они так, потому, что начальником этих складов был старик-азербайджанец по фамилии Бутаев.  Мы, обычно 5-6 человек, разгружали до утра вагон с овощами или фруктами, с условием, что он заплатит каждому по 10 рублей. Часа в 2 или в 3 ночи он зазывал нас в свою бытовую комнату, где кормил горячей пищей (сам готовил) и выставлял пару бутылок вина.
  Вот так мы и жили, скромно и дружно.
У Мамы для нас с братом был один закон. Она говорила нам: делайте что хотите, курите, пейте, гуляйте, хоть на головах стойте! Но чужого не смейте брать! По-моему, не всякий отец так воспитывал своих сыновей.
   Вот такого я рода-племени. Но, кажется, я и затерялся в другой жизни от всего этого, и стал другим, не похожем на тех, кто был со мной у истоков моей жизни.
   Мои герои автобиографического рассказа «Дитя войны», говорят об этом от моего имени так:
«- Никакой я не городской. Деревенский, хоть давно и не живу на родине, да видно душа с детства осталась там. А про небо ты прав. Я вот гляжу на него и думаю, а какое оно над деревней моей сейчас. Такое же или другое? Как думаешь?
- Думаю,  другое, - сказал я.
- Ах ты, ладушки, а какое, другое?! – удивился Палыч.
- Деревенское! – едва сдерживая смех, ответил я».
   И это - правда, над моей  деревеней всегда стоит оно – деревенское небо. Оно остаётся на месте, куда бы по нему не плыли облака и как бы ярко не зазывали звёзды. И у меня есть только одна в жизни личная трагедия, когда я теперь стал писать и пишу, не на родном своём языке, не о родных мне по рождению людях, не об этом родном мне небе, хотя очень многое, о чем я написал, это их жизнь, это жизнь моих предков. Да, я сумел рассказать в некоторых в своих рассказах истории людей различных наций и разных стран. И часто меня даже хвалили за то, что я очень верно подметил характер или обычаи тех или иных народов. Вспоминаю, как для того, чтобы написать обыкновенный рассказ «История любви Вито из Кадиса» перерыл массу информации о тех временах, а вот о своей родине, и о её людях, даже просто не рискнул, боясь показаться не сведущим  их духовной жизни.
   В одном из своих стихотворений, на родном языке я честно признался, что прожил жизнь в чужой стране и пел чужие песни…
   Но это лишь правдивая боль об утраченном, о чём я горько сожалею.
А так, в душе, я так и остался мальчиком из деревни, над котором деревенское
небо…
                Глава 2 НАШ ШАНХАЙ
   Воспоминания "Наш Шанхай" написаны давно и уже опубликованы не только на сайте Проза.Ру, но и в журналах и книгах других стран. Они были весьма доброжелательно встречены теми, кто жил вместе с автором в этих местах и в это время. Были даже предложения и просьбы дополнить. Но, к сожалению, у автора не привычки возвращаться к прошлым публикациям, потому что для этого нужен особый настрой. Не публиковать эту главу здесь было бы неверно,так как эти воспоминания охватывают большой период жизни автора. Итак...
                Наш Шанхай.
  Если вы подлетаете, подъезжаете или входите в какой-нибудь город, то первое, что вы увидите, это так называемый частный сектор.
   Сегодня это нередко высокие дома с не меньшими заборами, с бассейнами и другими заморскими причудами во дворах.
  А раньше это были « самостройки», ветхие лачуги с клочком земли, с печным отоплением и отсутствием каких- либо коммунальных благ.
   Нередко население таких «самостроек» превышало население самих городков,  поэтому из-за многочисленности людей называли эти временные поселения Шанхаем, и у известного одноименного китайского города были тысячи "городов-побратимов" по всему бывшему Союзу.
   Был такой Шанхай и в нашем тогда еще в небольшом шахтерском городке Казахстана. Впрочем, шахтерским он стал позже, а до этого на его месте был сталинский лагерь, в котором, согласно нравам того времени, вместе с уголовниками всех мастей отсиживали сроки враги народа внешние и внутренние: троцкисты и  кулаки, шпионы всех стран и народов, предатели и изменники, бандеровцы Украины и "лесные братья" Прибалтики, настоящие герои воины, имевшие статьи как за воинские так и другие прегрешения. Они и были тогда местным рабочим классом, бесплатно отрабатывающим свои грехи перед Родиной под руководством вольнонаемных рабочих и инженеров. После смерти Сталина, расстрела Берии и большой амнистии эти же люди пополнили население городка, и поскольку жилплощади на всех просто катастрофически не хватало, они и стали первостроителями нашего Шанхая.
   Нет, единицы из амнистированных, освобождались без права выезда из этих мест. Были, между прочим, и такие. В городе потом жили  две-три известные фамилии, которые и институты окончили, и должности высокие имели, но даже в отпуск многие годы выехать не могли. Вернее, семьи могли, а они нет. А так многие из освобожденных  сразу поспешили вернуться в родные места. Но некоторые остались, справедливо полагая, что слишком еще свежа память о них, откуда они прибыли. И правильно делали.
   Двадцать лет спустя Григорий Мельников, один из первостроителей Шанхая, как он любил поговаривать:  «неповинно осужденный в годы сталинизма», поехал в районный центр, чтобы купить себе сандалии. Туда же, в райцентр, отправилась  молодая женщина из соседнего поселка, приехавшая с Украины в гости , чтобы купить родным гостинцев. Она-то и признала в нем бандеровца, расстрелявшего всю ее семью, тогда  она одна осталась жива благодаря матери, которая успела швырнуть ее под кровать. Что и говорить, неисповедимы пути Господни! Мельникова арестовали спустя несколько дней при выезде из шахты и увезли с ее территории прямо в каске со светильником.
   Через некоторое время узнали, что отправили  его на Украину, состоялся суд, вынесен приговор. Он был расстрелян.
   Вскоре по городу, с весьма сомнительным контингентом, поползли слухи, дескать, запахло «прежним режимом», и что в первую очередь вспомнят о тех, кто однажды был осужден «неповинно» как Григорий Мельников.
   И тогда по местному телевидению (другого телевидения и не было) объявили, что организуют передачу о суде над Мельниковым.
   В тот день весь городок словно вымер, все были у экранов телевизоров, а у кого их не было, собирались по соседям и родным. В телевизоре «сидел» прокурор города, рядом с ним стоял большой катушечный магнитофон, на котором прокручивали звукозаписи допросов свидетелей на суде по делу Григория Мельникова, рассказывающих о его «подвигах» на родной стороне. Иногда голоса этих свидетелей смолкали, и прокурор смущенно склонялся к магнитофону, чтобы понять, что же случилось, затем откашливался и подавленно говорил: «Извините, товарищи, здесь свидетель плачет».
    Потом народ  долго говорил об этом процессе, а все дружки Григория Мельникова, также «неповинно осужденные», еще многие месяцы старались не появляться на улицах нашего городка.
    Но время шло, жизнь продолжалась, и наш Шанхай заполняли все новые и новые жители, а значит, появлялись новые пристройки.
    В начале 60-х годов ими были беглецы из деревень и колхозов, которым руководитель страны Н.С. Хрущев, «кукурузный король», устроил жизнь похуже, чем во время войны. И они всеми правдами и неправдами добивались для прописки на новом месте своих паспортов, без которых не могли покинуть свои родные места. Основным трамплином для таких беглецов явились отслужившие в армии ребята, которым после окончания службы выдавались документы на руки, и  они были вольны в выборе места жительства и работы. Они уезжали в новые города, устраивались на работу, приезжая в родные деревни в отпуска, выбирали себе невест и увозили их в «городскую жизнь», в такие вот Шанхаи. А следом за ними выезжали потихоньку их братья, сестры и прочая родня.
   Приезжали сюда по направлению  молодые специалисты, окончившие институты, которые предпочитали шумным и беспокойным общежитиям ветхий домик в Шанхае. Нередко они быстро поднимались по служебной лестнице, но еще продолжали жить в Шанхае. И положенные им по штату служебные машины днем и ночью разъезжали по узким улицам в поисках своего начальства. Но  когда их карьерный рост позволял им, наконец, благоустроиться, они без всяких прикрас могли говорить своим рабочим в приемные дни, просившим  улучшения жилищных проблем: «Что ты хочешь Вася? (Ваня, Саша, Степан и т.д.) Я и сам прожил в Шанхае десять лет, пока перебрался в город, на квартиру».
   Шанхай рос не по дням, а по часам. Местная власть никак не реагировала на эти вольные поселения,  поскольку не вкладывала в строительство этих хибарок ни копейки. Единственной заботой властей стало вовремя делить эти поселения на улицы, для которых, кроме избитых для такого случая названий Малиновая, да Садовая, находились и весьма престижные: улица Пушкина, например, или даже 26-ти Бакинских комиссаров, а то и вовсе с национальным колоритом Амангельды Иманова.
   Шанхай разрастался и вскоре поглотил в себя большой больничный городок построенный, по решению властей на краю поселка, как им казалось вдали от шума улиц и дорог. Здесь были все отделения от терапии до хирургии обеспеченные тогда последними достижениями современной медицины, в которых работали молодые специалисты собранные со всех республик Союза. Особая благодать была женщинам-роженицам из Шанхая, которые без особого труда успевали добираться до родильного отделения больницы и столь же успешно сбегали через недельку после родов домой, поскольку раньше роженец держали в роддоме по две недели, не меньше. Только с задуманной тишиной было не все благополучно и рожать приходилось под бесконечный лай всех собак Шанхая. Вот в таких условиях и родился здесь будущий великий русский артист Олег Янковский.
   Совсем рядом с больницей находился открытый летний кинотеатр, в котором был всего один вечерний сеанс. И больные нередко проводили время там, если на ночном дежурстве был не слишком строгий врач. Еще более сердобольные медсестры приносили сюда маленькую табуретку с тубом полные уколов. Они устанавливали табуретку где-нибудь в углу и нарушители режима без лишнего шума, спешно “сдавались” и возвращались на свои зрительские места потирая ватой “ранения”.
   Мы, дети, благополучно смотрели эти фильмы с близлежащего холма. Видимость была прекрасная, вот только звука никто не слышал. Но это было неважно. Все мы и без того знали наизусть просмотренные десятки раз фильмы “Чапаев”, “Подвиг разведчика” и среди нас всегда находились ребята с удовольствием озвучивающие сцены этих фильмов.
   А вот магазинчик построили «по просьбе трудящихся». Торговала в нем всем известная за долгие годы тетя Валя. Она неспешно открывала его по утрам, когда уже собиралась изрядная очередь, непременно переругиваясь со всеми. Это у нее называлась «утренняя разминка». Зато могла и пораньше закрыть, особенно, если по телевизору показывали что-нибудь интересное, благо в ее доме был целый продовольственный склад. Может быть, кто-то думает, что ночные магазины к нам пришли откуда-то с Запада, так они ошибаются.  Домашний магазин тети Вали работал круглые сутки на радость местным алкашам, да и городским тоже. Бывало, женщины жаловались в милицию на такое антиобщественное явление, и те, было пару раз, прикрывали это дело, но потом выяснилось, что и в милиции работают люди и им тоже приходилось по ночам обращаться к тете Вале.
   Тогда неугомонные женщины стали жаловаться на аморальную сущность тети Вали, особенно, когда она, загуляв с очередным кавалером, распевала на весь Шанхай по ночам свои скабрезные частушки вроде этих:
                Я бывало, в день давала
                По четыре раза в день
                А теперь мое «давало»
                Получило бюллетень!
  А когда на утро вроде бы напрочь глухие бабки начинали упрекать Валю, она лишь отсмеивалась и допевала им продолжение куплета, в котором, как выяснялось, она просто «раздавала семечки». Веселая была тетя Валя, единственным ее недостатком было, что она терпеть не могла давать сдачу мелочью,  а о том, чтобы она делала это у себя дома, не могло быть и речи!
   Со временем на эту «мелочь» она купила самый большой дом в городе по соседству с домами заведующего овощной базой и начальником автопарка.
   Современные бандиты, наверное, просто открутили бы ей голову потому, что ее зубы во рту представляли собой цельный слиток золота, а на ушах висели выкупленные у какой-то ссыльной старухи фамильные серьги с такими бриллиантами, от которых не отказалась бы и сама императрица Екатерина. И много чего было у Вали, но только не было женского счастья. И потому с некоторой грустью и тоской, бросая мелочь в сторону уж слишком настойчивого покупателя, она, пожалуй, искренне говорила: «Не в деньгах счастье!».
  А рядом жили сплошь мужики – трудяги, которым было далеко до хором Вали.
   Наш Шанхай строился на небольшом холме, и поэтому даже днем, не знающий человек, засмотревшись в сторону, мог легко сбиться с дороги и оказаться на чьей-нибудь крыше дома, которые были прямые, без всяких там стропил. Особенно не везло в этом загулявшим мужикам, возвращавшихся поздно ночью домой. Из-за темени в глазах или из-за того, что не горело пару ламп на столбах, они плутали, попадали на крыши и…падали оттуда к кому-нибудь во двор.
 Мужики тут же на радостях, что лежат, смиренно засыпали, и их выручало только то, что бесконечный лай собаки заставлял выходить хозяина, он выпроваживал случайного гостя за калитку в направлении дома.
  А вообще эти крыши были очень удобны. С них соседи разговаривали друг с другом, детишки звали друзей погулять, парни договаривались с девушками о свидании, а возвращаясь с них, просто опускали любимых на руках с крыши дома во двор. Разные были случаи с крышами-то.
   Например, первым на нашей улице купил машину Антоненко Степан, человек очень жадный, зажимистый.  Люди, ясно, по - простецки поздравили его, а некоторые даже попросили прокатить, да где уж там! Он и детишек- то своих до машины не допускал, а чтобы руками всякие не трогали, так и собаку поближе к ней перевязал. Да уж непонятно, что с собакой – то случилось, только в одно прекрасное утро проснулся Степан, а машины – то нет! Схватился он за сердце и айда бегом в милицию, с телефонами тогда совсем плохо было. И пока шел с милиционером до дому, два платка в слезах промочил, мол, за последние кровные, семью впроголодь державши, на честные трудовые купил.  Зашли они во двор,  милиционер ему и говорит: «А не вводите ли вы, гражданин Антоненко, следствие в заблуждение?».  «Як, так?!» - удивился в ответ Степан.  «А так, - отвечает ему товарищ следователь. – Вот вы везде смотрели, а куда бы машина могла пропасть?».  «Да, як же так!? – еще больше изумился Степан, нервно тикая глазами. – Да разве машина иголка, чтобы затеряться где, ясно же! Украли!».
«Украли, говоришь? А это что?», - сказал милиционер, указывая рукой на крышу дома Степана.  И только тут Степан увидел там  свою «ласточку» и хлопнулся наземь от удивления.
   Милиционер, конечно, сразу понял, что это проделки молодежи, решившей так наказать жадного Степана.  Но, зная характер Степана, потребовал от него объяснительную записку, за то, что тот «ввел в заблуждение следствие» ,отвлекая тем самым органы от более важных дел.
   Но самым жадным хозяином Шанхая был Михаил Воронов, по кличке Ворон. Бандит и убийца до войны, предатель и изменник во время нее, был страшен на вид и холоден в отношениях со всеми. С ним не общались не только бывшие его подельники, но и соратники по войне, пролившие много чужой крови и всякое повидавшие.
   У Воронова был самый высокий и плотный забор, о том ,какой у него дом, куда не было ходу никому, никто и не знал. Но этого ему было мало. На каждой улочке в Шанхае были построены для известных нужд населения уборные. Так вот, желая иметь свою собственную такую, Михаил сделал дверцы уборной, находившейся как раз у его дома, запорными и повесил на них большой амбарный замок. Никакие увещевания не помогли, и со временем все жители улочки, не желая ссориться с Михаилом, пользовались уборными на соседних улочках нередко под насмешки их обитателей.
  Но вот однажды ночью раздался страшный взрыв, так что вынесло стекла окон на двух соседних улицах. Это взлетела на воздух, разбившаяся на щепки, личная уборная Воронова, а «сокровища», хранившиеся в ней, наследили от улицы Клары Цеткин до улицы Пестеля.
   Одной милицией здесь не обошлось, и вскоре на место происшествия прибыл бывалый капитан госбезопасности.
   Он даже не осматривал место происшествия, не поздоровался с Михаилом, сел напротив него и, не глядя тому в глаза, сказал:
- Так, Воронов. Этим взрывом государству нанесен небольшой, но материальный ущерб и придется тебе, Воронов, за свой счет восстанавливать уборную.
- А с чего это, гражданин начальник, - сказал побагровевший от гнева Воронов. – Вот ищите, кто это сделал, и пусть они и восстанавливают!
Но опера это вовсе не смутило.
-Это правильно ты говоришь, Воронов, что для тебя я гражданин начальник, - сказал он жестко. – А кто это сделал, мне и искать не надо, вот он передо мной этот урод сидит. Ты где, Воронов, работаешь, в шахте? Значит, доступ к взрывчатке имеешь! И где ты ее прятал? В уборной? Что нет!? А зачем ты ее тогда на замок закрывал? Ну, если не ты, так может подельникам ключи от замка давал? Ну,  будем правду говорить или уборную строить?
- Я, это, - запинаясь, сказал от страха Воронов. – Я построю, не сомневайтесь, гражданин начальник!
- И снова та правильно говоришь, Воронов, - кивая головой, сказал опер. – Ты уж построй, и чтобы все как положено по ГОСТу, а я проверю. А тех, кто это сделал, если найду, то скажу им, чтобы в следующий раз они эту уборную вместе с тобой, урод, взорвали, чтобы тебе замки неповадно было на государственные объекты вешать.
- Не будет замка, гражданин начальник, ей богу, не будет! – поспешил заверить его Воронов.
- Бога не марай! – сказал безбожный опер, встал и ушел восвояси.
Неизвестно, приходил ли с проверкой опер к Воронову, только восстановил тот уборную за два дня и еще неделю держал их двери настежь раскрытыми, чтобы соседи привыкли, что вход свободен.
  Они были разными эти бывшие настоящие враги советской власти. Вот семья Адамкус, он и она, бывшие радисты диверсионных групп, познакомились здесь в лагере, поженились после амнистии и остались жить в Шанхае. Их дети учились только на «отлично», первыми вступали в октябрята, пионеры, комсомол. Поступили учиться в самые лучшие университеты страны и, закончив их, уехали жить вглубь Сибири, подальше от своих «замаранных» биографиями родителей. А они так и остались в Шанхае и жили на удивление дружно всю жизнь и всегда и везде ходили только вместе, поражая всех окружающих «не нашей» культурой обращения с окружающими. На первомайских  и ноябрьских демонстрациях их всегда можно было увидеть в толпе весело махающими своим знакомым красными флажками, с прикрепленными к ним разноцветными шарами.
   Другие такие «бывшие» на парады  хоть и не ходили, но старались вести жизнь тихую, незаметную, и люди как-то особо не поминали им прошлое.
  Только один Александр Белов, бывший сын полка, люто ненавидел их и в пьяном угаре (трезвым он не был никогда) грозился пострелять их всех «до кучи». В 1946 году в Москве со своими старшими товарищами по службе он сидел в ресторане, где те что-то отмечали. На их беду в ресторане был один штабной полковник, который изрядно перебрав, решил при своей даме «показать кузькину мать» бывшим воякам.  Делал он это на редкость мерзко, переходя все границы человеческой и офицерской чести. Но, несмотря на это старшие друзья Саши Белова пытались дружески угомонить взорвавшегося зарвавшегося офицера, памятуя, что место это не для служебных разборок. Но полковник не угомонился, уговоры он понял как возможность для вседозволенности и даже поднял руку на лейтенанта, годившемуся ему в отцы. И это было последним жестом в его жизни. Прогремели три выстрела, и полковник был убит наповал из трофейного пистолета Саши Белова, о чем он никогда  потом не жалел. Под амнистию мальчишка не попал, отсидел  от звонка до звонка и остался в этих краях вечным жителем Шанхая. Жизнь его не сложилась, поскольку, кроме войны да зоны, ничего он не видел, и понятия братства воинского да тюремного не очень пригодились ему в жизни. Белов работал слесарем в ЖКО и все свободное время от работы, да и на работе он беспробудно пил, пока не кончались деньги. Однажды, когда их просто не было, он украл с прилавка у тети Вали бутылку водки и неузнанный никем бросился бежать. На истошный вопль тети Вали сбежались мужики и во главе с ней бросились  в погоню за наглецом. Они догнали его у самой дороги, разделяющий город от Шанхая,  видя, что его уже вот-вот догонят, Белов развернулся, рванул мокрую рубаху на груди и закричал:
- Я, вашу мать, за Родину, за Сталина, кровь проливал! Что же вы меня как собаку гоните!?
  И бросил бутылку, что есть силы об асфальт. Застыли от удивления мужики, знавшие и уважавшие Сашу Белова, и приникла к груди одного из них пытающаяся отдышаться тетя Валя.
 Ну, что будем делать? – спросили тетю Валю мужики.
- А ну его, - махнула рукой тетя Валя. – Сочтемся.
   В детстве мы не понимали, почему были «врагами народа» сосланные сюда чеченцы. И наивно полагали, что настоящими «врагами», являются не Мельниковы да Вороновы, а самые что не есть немцы, которых было, наверное, пол- Шанхая. Но повзрослев, с удивлением узнавали, что наши шанхайские немцы, очень даже мирные люди, переселенцы с Поволжья.
  Дома в Шанхае, действительно, были похожи на лачуги и сараи, но внутри них каждая семья создавала свой уют в силу своего воспитания и культуры. Особо в этом отличались немцы, об их чистоплотности ходили легенды. Наши друзья, ребята-немцы, нередко жаловались, что их родители запросто могли наказать за небрежно убранную кровать и заедали замечаниями за дужки ведер с водой, стоявшие на скамейке в прихожей, если они смотрели в разные стороны.
  Немцы были очень трудолюбивы и большое внимание уделяли своим семьям. Со временем многие из них ушли в религию, и их было кому учить, ведь среди тех, кто сидел в лагере, было много пострадавших за веру. Но немцев больше привлекали идеи сектантов, и вскоре они бурным потоком наполнили секты адвентистов, баптистов, пятидесятников и свидетелей Иеговы. Все они в  проповедях называли друг друга «духовно заблудшими и отпавшими», но мирно соседствовали и размножались в буквальном смысле слова, поскольку не признавали абортов. Со временем можно было увидеть, как в один день в роддоме рожали мать и дочь из верующей семьи, и все к этому как-то привыкли.
   Эти секты стали настоящей находкой для тех, кто люто ненавидел советскую власть и воевал с ней «не жалея живота своего». Они ловко проникали в них в виде смиренных агнцев и очень скоро пробивались в их руководство, призывали беречь детей от «безбожной заразы» и от службы в армии, которую  когда- то не смогли одолеть.  Закрытость и фанатизм рядовых верующих и сект позволяли им скрывать свое прошлое, а спустя некоторое время они и вовсе причисляли свои прошлые отсидки как за «дела божьи». И во многом в этом преуспевали.
  На соседней с нами улице жила маленькая, тихая, никогда не поднимающая голову,  когда с ней здоровались, женщина по имени Мария. Никто не знал, от кого она родила себе дочь Оксану, тогда это было не редкость за нехваткой мужчин. Она, как могла, сама выбиралась из хватавших тогда для всех проблем, но очень скоро ее приметили сектанты и после недолгих с ней бесед о земных недостатках и благ небесных, она стала  вместе с дочерью ревностно посещать их собрания. Неизвестно, как могла Мария и ее братья, и сестры по вере допустить такое, только явилась однажды Оксана домой с пионерским галстуком на шее. И вцепились в этот галстук руки Марии и с помощью карающих рук божьих едва не отправили на тот свет Оксану, если бы неслучайно заглянувшая  в дом соседка. Скандал был невероятный, но все эти страсти кипели среди взрослых, мы, дети, кем бы ни были наши родители в прошлом и тогда жили своей детской жизнью.
   Девчонки играли в свои девчачьи игры, в основном с тряпичными куклами. Мы, ребята, в казаки – разбойники да в «войнушку» с самодельными пистолетами да ружьями. Иногда кое-кому из нас удавалось сдавать достаточное количество старых вещей и костей старьевщику, и тогда в наших руках были настоящие игрушечные пистолеты с пистонами, которые издавали якобы пистолетный треск, но пугали почему-то больше женщин,  да старух.
  Но настоящей бедой для взрослых было, когда мальчики баловались карбидом. Карбид помещался в бутылку или в банку из- под тушенки, туда плескалась вода, происходила реакция и, когда к бутылке или к банке подносили огонь, раздавался настоящий взрыв, здесь было не до шуток. Не счесть было перебитых и оторванных пальцев, тяжелых ушибов и травм, выбитых глаз и покалеченных лиц, но все равно такие игры считались почему-то проверкой мужества ребят, и время от времени они возвращались к ним. Особым шиком был «запуск» пятилитровой металлической банки из-под повидла. Такая банка  почему-то была более безопасной для ребят. Она неизменно взлетала высоко в воздух и по известной лишь ей траектории падала на соседнюю улицу справа или слева. И очень часто обязательно кому-нибудь на голову из-за многочисленности Шанхая. Хорошо, если этот «небесный» объект падал на какую-нибудь старушку или женщину,  а если на не очень старого мужчину, то после короткой погони могло и попасть «ракетчикам» неслабо.
   Когда еще ни у кого не было телевизоров, а были только библиотеки и кинотеатры, то единственным развлечением детворы были фильмоскопы, это такие кинопроекторы, через которые смотрели диафильмы, пленки со сказками вроде нынешних  компьютерных слайдов. Такой фильмоскоп был на нашей улице у семьи Стороженко, и мы, особенно зимой, напрашивались на просмотр фильмоскопа у их детей. И очень часто, два или три раза в месяц, их родители разрешали нам это. В доме Стороженко был длинный коридор,   мама, тетя Даша,  убирала с него паласы, и мы, как есть в валенках и коньках, человек двадцать ложились на пол и смотрели эти чудесные сказки. Два стула устанавливались друг на дружку, сверху ставился фильмоскоп, его луч направлялся поверх двери побеленного коридора, который и служил нам экраном. Мальчишки и девочки постарше «крутили» нам кино и читали тексты под картинками. Детишки помладше слезно просили попридержать картинки, и из-за этих нытиков пленка нередко перегревалась, горела и рвалась. Но все равно все были очень довольны  и неохотно уходили на улицу после таких «киносеансов», оставляя за собой в коридоре лужи воды от растаявшего льда и снега. Очень трудно было понять, как это Стороженко терпели неудобства от такой массы детей. Но, может быть, именно поэтому еще многие годы мы всегда вспоминали о них, как об очень добрых людях нашей улицы.
   Школы в Шанхае не было, и все мы ходили учиться в город. Учились как все. Тогда не было элитных школ и классов. Были просто те, кто учился хорошо или плохо. Тех, кто учился плохо, могли оставить на второй год в том же классе или в лучшем случае оставляли «на осень», вместо летних каникул такие ученики ходили почти каждый день на занятия до самой осени.  Неуспевающих детей часто посещали классные руководители на дому, и вместо того, чтобы получать нагоняй от родителей раз в два месяца после родительского  собрания,  эти ребята знакомились с отцовским ремнем гораздо чаще из-за настойчивых «классных».
  Нам, ребятам из Шанхая, в этом отношении везло, так как на каждой улице жили две-три бездомные собаки, которых подкармливали все, и братья меньшие верно отслуживали свой хлеб, не пуская  посторонних. И после того, когда они покусали пару учителей, те наотрез отказались ходить по домам неуспевающих учеников Шанхая. Но была в одной из городских школ очень строгая учительница  математики Вера Александровна, по прозвищу «Бутылка», (никто уж и не помнил, за что так ее однажды прозвали), ее боялись не только ученики, но и все собаки Шанхая. Мы очень сочувствовали тем ребятам, у которых она была «классной»,  предлагали украсть у нее тапочки и избить ими всех собак, чтобы они озлобились на нее. Но, наблюдая за тем, как при виде Бутылки собаки, поджав хвосты, давали деру,  понимали, что тапочками тут не поможешь.
  Так до самого скончания Шанхая Бутылка и почтальонка тетя Даша были единственными людьми, которые беспрепятственно могли пройтись по всему Шанхаю.
  Дети Шанхая жили очень дружно: русские и казахи, украинцы и татары, немцы и чеченцы, рыжие и черные, двоечники и отличники, дети предателей и героев войны, дети начальников и дети рабочих, баптисты и пионеры, веселые и беззаботные - считали свое детство, действительно, счастливым.
   По воскресным дням Шанхай пустел. Весь народ как мог после обеда наряжался и выходил гулять  семьями в городской парк. Повсюду, на простых одеялах, устраивались праздничные столы и, конечно же, звучала музыка. Прибалтийские девушки чудно перебирали пальцами клавиши аккордеонов, узбеки и азербайджанцы били в свои бубны, татары не жалели свои тальянки, казахи домбры, а украинцы «спевали» свои мелодичные и лиричные песни. Так дети их учились родному языку и обычаям.
   И уже вечером, молодежь этого вавилонского городка, встречались вместе на танцевальной площадке.
   Да, когда мы подросли, то стали ходить в город на танцы. Там  знакомились с городскими девушками, а городские парни - с нашими девушками. Влюблялись, женились, и кто-то переезжал жить в город, а кто-то - к нам в Шанхай. Все жили одинаково, ну разве что, кто чуть - получше, а кто-то - похуже. Бедствовали только те, кто сам себя на это обрек, иной через пьянство, иной просто тунеядствовал.
  Были и такие, кто хотел  разбогатеть.
  Жил у нас в Шанхае известный фотограф Займан. Однажды, как нам рассказал знакомый мальчишка,  он с сыном фотографа опустились в погреб за картошкой, и  сам лично видел трехлитровую банку, набитую связками бумажных денег, причем крупными купюрами. Все  знали, что Займан мужик зажиточный. Кроме своей основной работы, он неплохо подрабатывал на свадьбах и именинах, юбилеях и похоронах, в общем, было на чем наживаться. Но мало кто знал, что основной заработок Займана был совсем не в этих мероприятиях. Раз в месяц, совмещая выходные и санитарные дни, он со своим учеником – напарником приходил на вокзал и садился на утренний поезд. Билетов они не покупали, совали по червонцу бригадиру проводников,  сопровождающему рейс милиционеру, и принимались за работу. Быстро и умело, словно карточные шулеры, они разбрасывали на столики перед пассажирами свою левую продукцию, раскрашенные фотографии Сталина, иконы Богородицы, календари с указанием христианских праздников, зарубежных рок-групп и всяких там известных по тем временам личностей. Затем они пробегали по вагону назад, забирая свои карточки и собирая деньги с тех, кто покупал их. При этом они ловко разыгрывали из себя глухонемых, хотя желание поторговаться не на пальцах просто читалось в их глазах. Основной заработок от этих набегов ожидал их в тамбурах, где они подсовывали курящим  мужчинам игральные карты с  изображением обнаженных женщин. Словом, бизнес процветал.
  Займан, конечно, понимал, что он не сможет здесь, в этом городе, пожинать плоды своего бизнеса и поэтому, чтобы спокойно дожить до старости,  решил потихоньку съехать из  города и купить себе домик с бассейном в теплых краях, где его никто не знает. Он даже съездил в краткосрочный отпуск, к якобы  смертельно больной тете, которая ему хочет что-то завещать. Но, увы, не повезло Займану, его болтливая жена Миля похвасталась подругам, какую жизнь себе и ей уготовил ее Эрик
. И ровно за месяц до предполагаемого отъезда в дом Займана нагрянул с обыском сам начальник милиции города со своим заместителем. Говорят то, что он увидел в подпольной лаборатории Займана, возмутило его до глубины души и век бы тому воли не видать, но вместо того, чтобы потрясти своим открытием общество, начальник решил «потрясти» самого Займана, и небезуспешно. Эрика даже не арестовали, и он продолжил свою карьеру скромного фотографа.
   А начальник милиции, «наживший» за свою карьеру погоны подполковника и двухкомнатную квартиру, купил через полгода хороший дом рядом с домами заведующего овощной базой, начальника автопарка и тети Вали, записав его на имя своего престарелого тестя пенсионера – шахтера.
  Но настоящие герои нашего Шанхая были людьми очень скромными и непривередливыми.
    Все молодожены города и Шанхая знали, если их свадьбу обслуживала лучшая повариха единственного ресторана города тетя Клара, то успех свадьбы обеспечен. Никто не понимал, как можно так вкусно и аппетитно приготовить еду на такое количество людей,  были случаи,  свадьбы переносили на поздний срок, когда узнавали: тетя Клара занята.  Местные парни даже посмеивались,  зачем жениться, все равно никто на этом белом свете лучше тети Клары не готовит.
   У Клары была тяжелая судьба. Не вернулся с войны отец, рано ушла из жизни мать. Оставшись сиротой, она рано начала работать уборщицей, затем посудомойкой в столовой.  Когда уже работала поваром, казалось, судьба улыбнулась ей, она вышла замуж за парня из чувашской деревни, приехавшего в наш город из армии. Но судьба есть судьба и, когда оставалось два месяца до рождения шестого ребенка, упавшая кровля забоя унесла жизнь мужа Клары. Но жизнь уже научила Клару не склоняться перед ударами судьбы, и она достойно прожила ее и вырастила прекрасных детей, которых, конечно, присматривали всем миром, тогда все люди так жили.
  Став взрослыми, мы также просили Клару обслуживать наши свадьбы и, когда они благополучно заканчивались, тамада неизменно объявлял:
- А вот  и настоящая хозяйка нашего прекрасного застолья!
   И он выводил в зал маленькую, сухонькую тетю Клару, и она скромно кланялась гостям, которые всегда встречали ее бурными аплодисментами, словно это была известная актриса.
  Потом у Клары неожиданно в Германии нашлась престарелая тетя, и та стала уговаривать Клару переехать  к ней. В стране тогда стало трудно жить, и Клара на уговоры детей согласилась. Вскоре они уехали. Говорят, что в маленьком немецком городе, Клара произвела целую революцию. У немцев, как известно, не принято ходить просто так в гости, но бывают, конечно, и исключения. Однажды один из соседей Клары, известный в городе гурман, случайно оказался в гостях у ее семьи и был просто потрясен всем тем, чем его угостили. Вскоре слух о необычной кулинарке разошелся по всему городу, и в дом Клары старались попасть всеми правдами и неправдами. Бывало,  прибывшим жителям, интересующимся лучшими ресторанами и кафе города, частенько говорили, что если они хотят испытать райское наслаждение от кухни, нужно непременно попасть в гости к «фрау Кларе». Так Клара стала там такой же знаменитостью, как и в нашем Шанхае. В своей семьи, Клара была единственной чистокровной немкой. Среди ее невесток и зятьев были и корейцы, узбеки, татары, украинцы, мордовцы. Все они нашли себе работу и очень скоро выучили немецкий язык, и только Клара не знала ни слова из языка своей новой и можно сказать исторической родины. Детей это смущало, и они уговаривали ее:
- Мама, неужели так трудно выучить пару слов «здравствуйте» и «до свидания»?!
- Не буду я их фашистский язык учить, - отвечала им Клара и очень скучала по родным местам.
   Наконец, она уговорила детей повезти на родину, чтобы побывать в местах юности, посетить могилы матери и мужа.  Шанхай наш к тому времени уже снесли, и все мы стали жителями города. Клара с детьми посетили кладбище и потом устроили поминальный обед в том самом ресторане, в котором она когда-то работала, они пригласили всех соседей и друзей детства. После обеда все: Клара, дети и гости - от ресторана, что был недалеко от Шанхая, прогулялись пешком туда, где прошло их детство, юность и просто вся жизнь.  Все разбрелись  к руинам своих бывших домов, в их воспоминаниях  улица вновь наполнялась удивительными историями о тех временах, когда все жили тут в тесноте и очень скромно, люди разных национальностей, но говоривших на одном языке, в ладу между собой и соседями. Таким мы и запомнили наш Шанхай.

                Глава 3
                МОЁ ОБРАЗОВАНИЕ
   Когда я пошёл в первый класс, нас было двое, которые не знали ни слова русского языка. Если нужно было, меня научили поднимать руку, и учителю сразу было ясно, зачем я это делал, ведь я всё равно не ничего не понимал, о чём говорят на уроке. Правда я вначале путал женский и мужские туалеты. А мой товарищ по беде, видимо однажды забыл это сделать, и наша учительница заметила это, когда ручеёк доплыл уже до её стола. Нужно было видеть, как она постаралась, чтобы дети не только не смеялись над ним, но и убеждала помогать нам. Это был Педагог! Три года вместо того, чтобы оставлять меня на второй год, она уговаривала администрацию школы оставлять меня "на осень". А к неуспевающим ученикам были тогда такие меры. Их оставляли на «второй год», то есть такой ученик повторно учился в таком классе (были и такие, которые несколько раз были «второгодниками») Или, если были положительные причины, «на осень», когда педагог якобы занимался с таким учеником и подтягивал уровень его знаний. Но это было редко.
   Все старались помочь мне. Когда мы жили ещё в семье сестры мама, каждый в ней старался чем-то заниматься со мной, чтобы я скорее выучил язык. Дочь тёти, Рамзия, работала тогда пионервожатой в этой школе и почти каждую перемену приходила ко мне, чтобы узнать, нет ли у меня проблем.
   Мама плакала, переживала за меня. Но учительница успокаивала её и посоветовала, что прежде всего мне нужно найти какого-нибудь мальчишку – друга, чтобы в общение с ним, в диалогах мне лучше было понимать язык. И такой мальчик нашёлся. Его звали Гриша Горошко, мы жили в одном бараке и учились в одном классе. Он учился посредственно, скорее всего,  у него не было контроля родителями, но в моём случае этого было и не нужно. Главное мы играли вместе, он бесконечно болтал, был очень весёлым и жизнерадостным и очень хорошо ко мне относился. И моё познание языка, половина заслуги его.
  Вторым этапом, неожиданно стала моя болезнь. Была осень, я где то простыл, заболел и отлёживался дома. А тут как раз подошло день моего рождения, не помню, кто и что мне подарил, но мой брат подарил мне целый килограмм конфет, который потом почти сам же съел, и две детские тонкие книжки. Одна из них, помню про Ивана солдата и фашисте Фрице Рыжем Лисе, а другу не помню, но тоже очень интересную. Книги мне очень понравились, и пока я болел, успел несколько раз перечитать их. И с тех пор чтение книг, стало настоящей моей болезнью. Книги тогда, а особенно хорошие, были настоящим дефицитом. И я, прежде всего, записался в школьную библиотеку. Туда были записаны почти все дети школы и книги выдавались не более двух на руки. Если, по мнению библиотекаря, ты слишком рано возвращал книги, то она заставляла тебя пересказать их содержание! Так начался путь в мир моего самообразования.
     Именно благодаря этому и стараниям моей учительницы мое сочинение уже в этом третьем классе читали как образец...десятиклассникам. Да, там было полно орфографических ошибок, но изложено как надо. Мама и мои родные были в шоке от этого известия и очень радовались такому успеху. Очень жаль, что моего первого Учителя уже нет на этой земле. Она бы так порадовалась моим успехам. Но она всегда делала это спокойно, с достоинством, как бы призывая нас не останавливаться нас на достигнутом. Её имя Сатонина Вера Ильинична. О таких не забывают. Мы им обязаны. А они считают, что это просто их профессия...
   Настоящим открытием для меня стала книга Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» и я не стесняюсь даже сегодня признаться в том, что она многое дала моему характеру или хотя бы нечто, что как то способствать
   Однако эта страсть к чтению никак не отразилось на моей учёбе. Как то уже свыкся, что я даже неустойчивый троечник, ничуть этому не печалился. Я никогда не делал домашнего задания, всё успевал списать на переменах у своих одноклассников, благо ко мне все хорошо относились. У меня были просто отличные оценки по истории, литературе и географии и между ними глубокий провал на «двойки-тройки» по другим предметом. Так было в школе, так было и в техникуме, в котором я позже учился.
  В городе я записался сразу в три библиотеки, в которых благодаря заметному рвению к чтению, мне выдавали на руки по три-четыре книги, которые я начинал читать уже по пути домой. Мои друзья со смехом рассказывали своим близким, как я однажды за таким чтением врезался головой в фонарный столб!
   Читал я всё подряд, что только мне давали на руки, но затем уже как то систематизировал своё чтение, стал конспектировать интересующие меня темы, а несколько тетрадей с выписанными интересными цитатами и мудрыми высказываниями заполнялись почти ежедневно. К этой системе я пришёл благодаря старшему сыну тёти Габдулле, грамотность которого была, что называется, выше крыши. Он прожил, по своему, очень интересную жизнь. Хорошо закончил школу, институт. Работал на шахте на высоких должностях и пользовался авторитетом, был женат на очень красивой и образованной женщине, детским врачом по профессии. Но вот однажды он поехал в нашу деревню отдыхать к родственникам, где встретился с одним выходцем из нашей деревни, получившим высшее образование и ставшим профессором. Габдулла поделился перед ним своими успехами, но тот иронично заметил, что тот закопает свои знания в прямом смысле в землю (в шахту) и большего ничего не достигнет. Что пробудилось в Габдулле после этих слов, не понятно, но только сдал он документы на поступление в казанский университет, поступил и закончил его, учился в аспирантуре и защитил кандидатскую. Вот такой странный поступок уже взрослого человека, оставившего свою семью, в котором были ещё пять его братьев и сестёр, а также жену с ребёнком, который, к сожалению, позже трагически погиб. Впрочем, он всем всегда помогал. Помог сестре Рамзие, также поступить в этот же университет, а другие учились уже в нашей местности и все получили образование. Каждый год он приезжал навестить родителей, часто краткосрочно. Он всех нас собирал, чтобы узнать о наших делах, а когда уезжал, мы также все приходили провожать его. Он уезжал всегда один на такси и никому не  позволял провожать себя. И лишь намного позже мы узнали о причинах его кратковременности приездов и одиночного отъезда, когда однажды один из наших знакомых не заявил нам, что видел Габдуллу в магазине покупающего сигареты, после недели уже «отъехавшего». Оказывается, он ещё некоторое время проводил здесь у своей бывшей жены…
 Так вот, узнав о моём пристрастии к чтению, Габдулла заявил, что это неправильное отношение к знаниям и предложил более систематизировать моё чтение. Каждый год он оставлял мне список книг, который я был обязан найти и прочитать. Конечно, все книги я найти не мог, но во всяком случае старался найти что можно, этих же авторов, что глубоко удовлетворяло Габдуллу. И именно он потихоньку ввёл меня в мир философии, этики, эстетики и искусства, серьёзной исторической литературы.
   С грехом пополам я закончил восемь классов и почему то решил, что мне нужно «пойти» в артисты, чем навёл ужас всей своей родни. Все они, как могли, отговаривали меня и мне стало ясно, что в мир Мельпомены мне дорога заказана, и я сдался и милостиво позволил им решить за меня, куда мне идти учиться. С моими школьными достижениями, дальше учёбы, в каком либо профессиональном училище, меня ничего не ожидало. Однако родственники решили иначе и предложили поступить в местный горный техникум, причём в самое престижное отделение – электромеханическое, куда даже был конкурс. И на удивление всех я туда поступил! С сочинением у меня не было проблем, ну а по математике я всё мастерски списал! Для родственников это был просто сюрприз, но не более, поскольку моя учёба в техникуме нечем не отличалась от учёбы в школе. На следующий год, как обычно приехал Габдулла, собрал нас и, опросив о делах каждого, заявил мне, что он наслышан о моих притязаниях на честь Мельпомены. И предложил мне собираться и ехать с ним в Казань, где он уже договорился, кажется со студией имени Щепкина, куда меня примут даже без экзаменов. Но я уже как то перегорел, и отказался.
   Много позже об этой моей мечте напомнила лишь одна из старших моих двоюродных сестёр Кадрия, которая заявила, что артистом я, конечно не стал, но в жизни артист получился классный.
   В техникуме я отучился опять же благодаря своей коммуникабельности и закончил его с нулевым запасом знаний и дальнейшие свои карьерные успехи в энергетике и шахте, объясняю только той же коммуникабельностью и умелой практической хваткой. Из всей нашей группы, довольно таки успешного учившихся, только трое отличников и я со временем достигли различных начальствующих постов, не считая того, что я успешно отбивался от всякого рода назначений. Не любил большой ответственности, честно говоря.
   Однако моё самообразование на этом не закончилось. Эстафету от Габдуллы принял некто Эрос Такелло, уж не помню, то ли доцент, то ли кандидат наук, но гуманитарных это точно, или Томского или Омского университета, который вёл со мной активную переписку в течение нескольких лет. Мне было интересно с ним переписываться, не только потому, что однажды он заявил, что я умнейший молодой человек нашего времени и мне надо учиться, но чувствовалось, что ему действительно чем-то интересны мои несовершенные размышления. Не нужно удивляться тому, что такой человек уделял мне столько внимания. Дело в том, что в это время у меня очень большая переписка с различными корреспондентами. И я уже кажется, писал о том, что однажды уничтожил весь свой письменный архив, в которых только писем было около 2000, и это при том, что я хранил, только чем-то значимые из них. Наверное, именно под влиянием Такелло, я сдал документы на поступление в институт на факультет истории, однако поступать не поехал, а вместо этого ушёл в религию. И не куда-нибудь, а в сектанты, религиозной общины отказывающейся регистрироваться в государственных органах (тогда это было «модно» из-за пропагандисткой шумихи Запада о «нарушениях прав человека в СССР» и не соблюдению «хельсинских соглашений).
   Там я приобрёл большие познания по религиозным темам. Раз пять изучил с карандашом в руке Библию, что вылилось в огромную кипу бумаг по различным темам, которые я частично сегодня опубликовал на своей странице на сайте Проза.Ру под названием «Читая Новый Завет», но ещё более трёхсот страниц так и остались не опубликованными из-за не имения времени чтобы редактировать. Тогда же я написал на религиозные темы: одну пьесу, несколько стихов, много притч, а также статей, которые ныне уже утеряны, ведь тогда компьютеров и Интернета не было.  Я без проблем раздавал их нуждающимся, не задумываясь над тем, что иногда  это были единственные оригиналы, которые я не особо и у себя не хранил. Лишь некоторые свои притчи я встречаю сегодня в недрах духовных сайтов Интернета без упоминания моего авторства, разумеется. Религиозное образование, которое я получил, научило меня выделять из текстов, только нужные вещи, запоминать огромные объёмы текстов.
   Позже, когда я ушёл из церкви,  вернулся к религиозной теме, заинтересовавшись темой находок в местности Кумран в 1947 году. Прочитав всё, что возможно о них, и самое главное переводы текстов кумранских находок, у меня сложилось собственное мнение о них, которое с присущим иногда для себя максимализмом, я попытался ещё кого-нибудь убедить. Для этого я письменно связался с Институтом Востоковедения в Ленинграде, где можно найти специалистов по этому вопросу (а их было 2-3 на всю страну). На мои письма, которыми я время от времени бомбардировал этот институт, отвечал самый главный из них. Спустя некоторое время, мне стал отвечать его ученик, поскольку его учитель ушёл в мир иной. А ещё, спустя время и другой его ученик, поскольку и второй сотрудник вскоре умер. Все они терпеливо пытались объяснить мне, что проводить подобные исследования и делать выводы можно, только если ты сам знаешь этот древний еврейский (да и ещё арамейский) язык. Но я сегодня поражаюсь, как они находили возможность отвечать мне, совершенно незнакомому юноши из провинциального городка Казахстана, с его неполноценным видимым насквозь самообразованием. Но они отвечали на каждый, даже самый мелкий вопрос моих писем, указывали на некоторые неточности и даже соглашались с некоторыми моими мыслями. И в конце каждого письма делали длинный список рекомендуемой литературы, основная часть которой была иностранных исследователей, с полным указанием данных книги, вплоть до нужной страницы, которая должна была меня просветить.
   Большим специалистом по Кумрану разумеется я не стал, но сделал для себя некоторые открытия в истории создания некоторых библейских текстов, которые заново пересмотрел.
   Затем меня призвали в армию, в строительные войска (стройбат) где образовательный уровень военнослужащих был не очень высок, но это не очень отражалось на нашей службе. Армия, она для того и армия, что способствует уравнению всех и всего и я могу с уверенностью убеждать, что к концу службы наш призыв, да и не только он, значительно улучшился в общеобразовательном и моральном плане. Даже если они были призваны с пустынных мест Узбекистана или с гор Грузии. Многое мы могли подчерпнуть и у них, от их простоте взаимоотношения и других качеств мужчин.
   В отличие от строевых частей здесь особой пропаганды не вели, Ленинская комната всегда пустовала. Кино нам «крутили» на стенку. Телевизор работал до 10 вечера, то есть до отбоя. Со временем, ребята всё-таки добились, чтобы по воскресениям их водили в местный кинотеатр, где можно было посмотреть более современное кино. Газеты и журналы поступали в роту пачками, из которых командирами извлекались на вечное пользование журналы «За рулём» и «Охота», а остальные «толстушки», если и забирались, то всё равно через некоторое время возвращались в роту. Библиотека в отряде была, но в ней были столь старые издания и книги, что любители чтения практически сразу теряли к ней интерес. Мне эта литература была интересна, всё таки хотелось узнать, что читали в Союзе в 50-60 – х годах. Кроме того я крепко «подсел» на полное собрание Л.Н. Толстого прочитав все  тома от корки до корки и сделал для себя много открытий в его творчестве и духовных исканий.
  Однако этого мне было конечно мало. И спустя некоторое время, когда мои позиции в роте окрепли, особенно после того как я стал каптёрщиком (помощником старшины роты по одежде военнослужащих и постельных принадлежностей и пр.), то сразу же договорился с командиром роты о выдачи мне одноразовой увольнительной в местную городскую библиотеку. В увольнительной подписанной командиром отряда так и было написано, что данное лицо, каждое воскресенье с 10.00 до 17.00, направляется в городскую библиотеку им. Маяковского по маршруту (указаны очередности улиц) и в случае нарушения маршрута может быть задержан. Я берёг эту увольнительную, как зеницу ока и за всю службу лишь пару раз пропустил посещение библиотеки. Библиотека была очень хорошая, с огромным «бюджетом» книг и журналов. Но сотрудниц я наверное больше удивлял тематикой своего чтения и выбором книг, которые мне разрешали брать с собой до 5-6 штук. Кроме того я делал большое количество заказов на книги и журналы по МБА (межбиблиотечный обмен), которые приходили  в основном с Ленинграда или Москвы, а многие заказы на статьи или указанные страницы книг, библиотека получала в ксерокопиях, на фотобумаге или плёнках с отметкой «На усмотрение библиотеки». Эта надпись означало, что сотрудники библиотеки могли сами решить, оставлять ли эти копии в своих архивах или отдать их заказчику. С благодарностью вспоминаю, что мне отдали все копии и на всех на них стоит надпись «В дар». Нужно сказать, что МБА было очень полезным явлением и за все годы пользования им не только в армии, но и до и после, я получил отказ только на одну заявку, копий нескольких страниц из «Корана» в переводе Крачковского. Наверное, на этом тогда лежало, какое-то табу и лишь после развала Союза я купил не только эту книгу, но и перевод Корана Саблукова. Домой из армии я привёз  архив различных копий книг и статей, и две толстенные мои абонентские книжки, что свидетельствовали о том, что за время службы армии я прочитал столько книг, что никогда уже и не прочитаю.
   После армии, я как-то устроил свою семейную жизнь, женился и как уже написал, сжёг большую часть своего архива: записи, дневники и письма.
    И если мерить это всё по Горькому, то на этом закончились «Мои университеты» и началась моя жизнь «В людях», которую фактически можно разделить на две части: жизнь при социализме и жизнь при капитализме, если оно точно такое и есть…
   Сегодня можно сказать, что моё мировоззрение и есть сплетение этих «университетов» и хождение «в люди»…. С чем собственно я пришёл в литературу.               
                ГЛАВА 4 
                БРАТ ДАМИР
   Мой брат был старше меня на семь лет и поэтому по настоящему мы начали с ним общаться, когда…стали вместе, по-мужски выпивать. И даже о том, что у нас один отец я  узнал после того, как тот умер. В детстве (моём) мы общались мало, а когда мы переехали в Казахстан, то ничуть больше.
   В деревне брат закончил 7 классов, но новом месте вопрос встал, как его устроить на работу. Семье нужно было подняться, запасов денег не было. Но на беду тогда вышел указ – малолетних на работу не принимать (только в исключительных случаях), обязать всех получать восьмилетнее образование.
И тогда трудоустройством брата занялся тот же старший двоюродный брат. В один из дней он заявил, что они с братом поедут в комбинат, где директором тогда был Гурба Виктор Васильевич с которым некогда работал на одном руднике, в фойе административного корпуса которого много лет висело фото, где они вдвоём дают наряд рабочим.
   Но оформить это ходатайство нужно было как-то убедительно. И поэтому старший брат попросил моего брата, когда его пригласят войти, постараться заплакать. Как рассказывал брат, он тогда не имел представления как это сделать. Но когда в начале приёма, к директору вошёл старший брат, а потом женщина-секретарь пригласила войти моего брата, он вошёл и к своему удивлению сразу заплакал.
   Виктор Васильевич замахал руками и заявил: «Ладно, ладно! Оформляйте его!» и подписал заявление.
  Так брат стал работать, а по вечерам, согласно закону учился в вечерней школе.
 Работа у него была очень простая. Он дежурил в степи в небольшом шалаше у скважины, с которой в шахту опускали балласт и цемент.  Задачей брата была следить, чтобы скважина не забилась крупным балластом или комками цемента. В общем проще некуда. Но так случилось, что брат это дело не уследил, и скважина однажды забилась, и целую неделю в шахту не поступал нормально цемент и балласт, пока специалисты не распалили затор (взрывали взрывчаткой). Брата уволили в первый же день, и расстроенной маме двоюродный брат пообещал со временем всё же устроить моего брата на работу. Однако обещанное затянулось на пару месяцев, но потом разрешилось совсем неожиданным образом. Выяснилось, что оказывается по законам того времени, прокуратура города производила ежемесячную проверку законности изданных приказов на производстве и т.д. в том числе, увольнений по  статьям трудящихся. И вот на основании такой проверки из прокуратуры позвонили в отдел труда и кадров рудника и заявили что: во-первых они незаконно приняли на работу несовершеннолетнего, во-вторых, опять же незаконно уволили с работы несовершеннолетнего, который не может работать на материально ответственной работе. На основании этого, предприятие обязано восстановить молодого человека на работе, а также полностью компенсировать его материально.
   Всё сделали, как потребовала прокуратура, только на работу перевели другую. И стал он  помощником кузнеца на том же руднике. Тогда такая кузница почти нечем не отличалась от средневековых. Очень много хозяйственных вещей и что удивительно даже запчастей изготовлялись там. Я был в этой кузнице пару раз. Впечатлений было конечно много. Сегодня я никак не смогу уже объяснить. Там всё пыхало жаром и огнём. Расплавленный в печах металл заливался в формы, а затем доводился до окончательного результата.  Взглянув на остывающий металл, кузнец давал команду: «Давай!» и брат хватал огромный молот и что есть сил молотил по горячему, красному металлу. «Стоп!» - давал команду кузнец и удовлетворенный готовым продуктом что-то проверял, постукивая по нему маленьким молоточком, совсем таким, как железнодорожные смотрители железнодорожного состава на станциях постукивают по колёсам вагонов.
 Очень скоро на этой работе, брат превратился в красивого и физически развитого юношу. У него была такая фигура, что Шварценеггер, наверное, молча плакал бы в стороне.
  И поэтому не удивительно, что когда его вскоре призвали в армию, он попал служить, по его словам в спецвойсках (МООП), которые находились в трёх точках страны: в Прибалтике, Кавказе и Средней Азии.
   Все соседи по дому искренно интересовались у мамы, как идёт служба у брата и поэтому она всегда носила в сумочке последнее письмо от него, ну уж фотографию просто обязательно.
  Из армии мама получила благодарственное письмо командования за воспитание достойного сына (была такая форма награды, утвержденная высшим командованием), брат приезжал в отпуск (тоже награда) и в конце службы он был награжден юбилейной медалью к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина, которой были награждены множество достойных граждан страны, но за трудовые успехи, а у брата она была за воинские и это было  весьма редкой наградой.
   Навсегда я запомнил, как он летом вернулся с армии. Добравшись до Караганды, он решил не дожидаться поезда и напросился в какой-то попутный товарняк и поэтому дальше попуткой добрался до нашего посёлка рано утром. А у нас в это время стояла жара поэтому многие люди спали на балконе. И наша соседка по этажу в это время стояла на балконе, когда увидела его идущего одиноко бредущего по по алее. Она немедленно выскочила в подъезд, начала стучать в нашу дверь и кричала во весь голос;
- Тётя Тося, Дамир идёт!
Она кричала так, что весь подъезд проснулся! Мы выскочили с мамой в подъезд, но ещё минут десять ждали, когда он доберётся до нашего пятого этажа. Все соседи бурно приветствовали его, обнимали и любовались над возмужавшим братом.
Вернувшись, он устроился на работу уже в шахту, а там его уговорили поступить в горный техникум, в котором он учился в вечернее время (5 курсов). То есть он уходил на работу рано утром и возвращался поздно вечером к десяти вечера. Я всегда ждал его с работы и мы вместе ужинали. Перед ужином он непременно вылавливал из супа свой кусок мяса, отрезал от него кусок и отдавал мне. После ужина он сразу отправлялся спать, уставал, конечно.
   Я прожил всё моё детство и юность за его спиной. Он работал, я учился. За всю жизнь, он ни разу не поднял на меня руку и спокойно наблюдал, как я заслуженно наказывался мамой за «успехи в учёбе», но очень часто поднимался и прикрывал меня собой и говорил: «Ну, ладно, хватит».
  Когда мама обнаружила (или догадалась) что я начал курить, она тотчас пожаловалась брату, рассчитывая, что он как то воздействует на меня. Но тот даже не взглянул на меня.
- Сколько денег ты даёшь ему в день? – спросил он у мамы.
- Семьдесят копеек, - ответила она.
- С завтрашнего дня давай ему рубль, - сказал брат. – Пусть не подбирает окурки.
   Надбавка в 30 копеек, означало, что я мог (должен) позволить себе покупать самые дорогие себе сигареты с фильтром.
Когда я учился в техникуме, однажды вернулся домой совершенно пьяным (храбро отмечал с ребятами своё день рождение). Маме было  очень неудобно, что я фактичекски находящийся на иждивении у брата, позволил себе такое и теперь мучился у раковины.
  Но тот лишь с интересом взглянул на меня и посоветовал маме:
- Дай ему молока или кефир.
Он был очень добрым, отзывчивым и весёлым человеком, не книжно умным и хорошим производственником.
  Вскоре он женился и пока они с женой проживали с нами, успели родить двух дочерей и только потом переехали на свою квартиру, сначала двухкомнатную, затем и трехкомнатную, а после и получил (позже расскажу как) коттедж. В коттедже он не успел пожить и вскоре они уехали в Татарстан, где у них уже отучились и жили дочери.
  Из шахты он вышел по инвалидности.
   На меня он как то особо не надеялся и как мне кажется, был доволен уже тем, что я вырос «нормальным» парнем. Это потом он очень удивлялся тому, как я быстро рос по карьерной лестнице в энергетике и, когда он устроил меня работать на шахту. Особенно тогда, когда мы работали начальниками одних и тех же по специфики участков, на одном руднике, но на разных шахтах.
   Люди уважали его и на работе, многие общие знакомые старались перед ним хвалить меня. Конечно, он очень гордился мной, а после и моими литературными потугами.
  В Татарстане ему стало хуже со здоровьем, сказалось то, от чего нас отговаривали врачи, не менять климат, наш сухой, на влажный.
   Когда мы встретились с ним в последний раз, он так и сказал мне, что здесь на родине, он не прожил ни одного счастливого дня, имея в виду здоровье.
  Когда мы расставались, он смотрел на меня своим несколько ироничным, но добрым взглядом, который преследовал меня всю жизнь, что, мол, вырос?
  Когда его не стало, мне было трудно в душе поверить в это и лишь спустя неделю, в одиночестве, я поверил и разрыдался…
               
                ГЛАВА 5
                ГЕОЛОГИЯ. НАПРАВЛЕНИЕ В НОВУЮ ЖИЗНЬ
   Когда я закончил с грехом пополам техникум, то обязан был по закону отработать 2 года, куда меня государство направит. Т.е. на весь наш курс уже были зарезервированы места по государственным заявкам на молодых специалистов. Недавно один идиот по телевизору заявил, что вот, сегодня наступила демократия и молодой специалистам может выбирать, где работать, куда ему вздумается. «Вздумать» можно то куда угодно, а вот возьмут ли? Что там говорить, когда даже в правоохранительные органы берут за взятки! А мы тогда, сами могли выбрать, куда хотим поехать отработать по закону. Правда, первый выбор делали всё-таки отличники, они даже могли остаться в нашем городе, если были такие заявки. Но и остальных, как-то это не печалило, ведь мы защитили дипломы уже летом, а осенью многих из нас уже ожидал призыв в армию. Да и направлений этих не очень боялись. По прибытии на место отработки нам должны были выдать приличные подъёмные. Предоставить в общежитие комнату для молодых специалистов. Устроить на работу согласно заявке и, что самое главное, в течение двух лет нас не имели право увольнять, какие бы мы выкрутасы на производстве не творили по незнанию, или халатности (разве что, по преступным мотивам). По закону нас должны были учить, учить, и ещё раз учить (прямо, как по Ленину!) производственным делам и отношениям.
   Ну, тут я захотел быть умнее всех. И если все, почему то решили поехать на какой-то комбинат, куда было аж 22 места, я, очевидно понимая, что не с моим умишком надо туда ехать, выбрал одну единственную заявку и почему в геологию, хотя у нас был целый  факультет выпускников «техника разведки». Я наивно рассчитывал, что когда я прибуду в эту контору, там быстро поймут, что я не из их болота и отправят меня домой. Как же я наивно ошибался. На этом месте, меня встретили с распростёртыми объятиям: тут же оформили; тут же выдали подъёмные; тут же поселили в общежитие без окон и дверей в единственную цивильную комнат для специалистов, со шкафом, холодильником и телевизором; тут же выдали спецодежду и спальный мешок. И сказали, чтобы я ожидал попутную машину в партию, в которой меня уже ждут.
   Оказывается в этой экспедиции была такая партия, которая не моталась по степям, а имела чисто стационарный характер, и у них там была такая маленькая шахта в виде наклонного штрека длинной где-то 600 метров, где велись подземные работы по изучению залежи крупнейшего месторождения (второго по объёму в мире), не скажу какого элемента таблицы Менделеева (ниже объясню, почему). И поскольку там велись горные работы, там я и понадобился в роли горного мастера.
   Мало того, оказывается эта партия секретная и мне пришлось писать расписку, почему то в пяти экземплярах, о неразглашение гостайны.
   Меня, честно говоря, вот эти, почему то именно пять экземпляров до сих пор удивляют. Какие тут могли быть гостайны, когда к нам регулярно случайно заезжали какие то машины, то рыбаки, то охотники и вообще неизвестно кто? Их, встречал и беседовал с ними наш начальник партии, у которого на вооружении был пистолет. Он записывал, все данные заехавших, номера машин и отправлял восвояси, с предупреждением, чтобы впредь не заезжали и не разглашали. Во время выхода его по рации на связь с Большой землёй, у нас отбирали по комнатам все транзисторы, можно было подумать, мы испытываем здесь атомные бомбы! Какие могли быть гостайны, когда весь состав партии не вызывал никакого доверия. Из всех 18 человек, там только двое были семейными людьми – начальник и один бригадир, а остальные просто алкаши разных мастей. А два человека были и вовсе на «химии», то переведены из исправительных колоний за хорошее поведение на волю, с отработкой остального срока «на стройках социализма»! Да, там очень прилично зарабатывали, работали по вахте 20 дней - работа, 10-выходных, но приезжали с выходных без копейки за душой. Так что для того чтобы опохмелиться, они бы выдали все тайны на свете. Всё свободное время они играли в карты  в долг, и например один из таких должников (поляк-красавчик Грабовски) при мне целых полгода не ездил на Большую землю и просто расписывался в ведомости, отдавая долги.
   Да и в армии, в которой я служил позже, в «закрытом городе», мы тоже писали эти пять расписок, один-в – один, хотя мой командир роты прямо сказал мне, что при желании он без проблем проведёт в этот город хоть роту людей!
   Однако, сегодня размышляя об этом, я думаю, что службами безопасности, были умышленно созданы такие дырявые условия безопасности, что позволяло им легче контролировать ситуацию. Ведь чем круче ты закручиваешь гайки, чем круче решает свои проблемы противник.
   Но пока что, я этого ничего не знал и уже дня три валялся в своей комнате, изредка выходя для похода в столовую или в магазин.
  И тут однажды в мою дверь постучали. Я открыл дверь, ожидая, что пришло время двигаться отсюда. Но в дверях стояли два каких-то типа, неопределённой внешности и рода занятия.
  Они вежливо поздоровались и заявили, что наслышаны обо мне и куда меня должны отправить. По их поведению, я понял, что им нужно всего лишь три рубля, чтобы они могли мне рассказать, что меня ожидает. Эти деньги я вручил и один из них тотчас скрылся за дверью и буквально через 5 минут вернулся с авоськой несколькими бутылками дешёвого вина и скромной закуски. Через следующие 5 минут я был им уже родным и близким человеком.
   Знают ли они, куда меня направили, заявили они, да конечно же знают!  В этой партии был уже горный мастер, но кто-то однажды зарубил его топором, а кто так и не узнали! В партии всего-то 18 человек и у всех были алиби. И тут, они с сочувствием взглянули на меня и… снова выпили, продолжая рассказывать об этой партии. Но я уже ничего  не слышал и не видел. Образ несчастного с топором на спине стоял передо мною прямо ясным зрительным явлением. Я почти всю ночь не спал, думая, как бы мне избавится от этого направления. И рано утром, едва открылась контора, как я вбежал в отдел кадров, и заявил, что не вижу себя в роли горного мастера, поскольку не имею достаточного опыта и как честный советский гражданин, не хотел бы занимать не достойное для себя место. Начальник отдела труда, ещё тот старичок, видно в глубине души понял, что причины не только в этом и, не раздумывая заявил, что моё заявление похвально, и он оформит меня  подземным электрослесарем, чтобы я набрался опыта и потом мы уже совместно решим, когда мне быть горным мастером. Мы оба остались довольным этим решением. Он оставил меня в экспедиции, а я избавился от наследия убиенной профессии. Вот так началась моя трудовая деятельность. И я еще расскажу несколько историй об этой работе в геологии.
                ГЛАВА 6
                ГЕОЛОГИЯ. КАК Я ДОБЫВАЛ МУМИЁ.
   В партии, кроме начальника у нас был главный инженер. Он беспробудно пил водку и играл в карты, выполняя при этом, роль решалы между должниками и строго записывал в тетрадку кто и кому сколько должен. В деньгах у людей особенно проблем не было. Зарабатывали они по тем временам бешеные деньги, до 700 рублей, чего не наблюдалась  даже в моих родных шахтёрских краях, где по моей памяти, у самых передовых бригад, она едва достигала 500. Даже у меня, «работающего» электрослесарем по 1 разряду, она доходила до 350 рублей. Для жилья, здесь были построены два барака-мазанки, которые обычно строили бригады заезжих чеченцев, которые приезжали каждой весной до осени и по всему Казахстану строили по договору объекты в основном сельскохозяйственного значения – коровники, сараи, склады и пр. В этих бригадах обычно было 5-6 человек, и они вербовали себе какую-нибудь женщину, которая готовила им кушать и обстирывала.
   Работали они с раннего утра, часов с 5-ти до 12-ти, и  потом с 5-ти дня до заката солнца, то есть в жару не работали. Говорят, они зарабатывали очень хорошие деньги, в районе десятка тысяч, чего им хватало на свою или детей свадьбу или постройку дома.
   Я в этих бараках не жил, а жил в новеньком немецком вагончике, который делился на две жилые комнаты, с расчётом 4 человека на комнату (2-е двухэтажные кровати, стол, 4 шкафчика для одежды). Вагончик отапливался в печке, которая находилась на входе и, пару ведра угля хватало, чтобы разогреть батареи вагончике (над печкой стоял бак с водой для батарей, уровень которой строго контролировался и при необходимости доливался). Вагончик был железный и когда он нагревался, было по настоящему, жарко. Но если, ночью, никто не подбрасывал угля в печку, до он остывал с точностью до наоборот, и нас спасали уже спальные мешки, которые заменяли нам матрасы и одеяла.
   Туалет, как положено по санитарным нормам, находился от жилья на приличном расстоянии. Но зимой до него никто не добегал и не только потому, что это было далеко, но ночной вой волков вокруг, как то не располагал к этому.
   Кормили нас на убой, вкусно и сытно. Снабженец-грузин Сабия, привозил в партию очень хорошие продукты и вовремя. Кроме того, нам очень повезло с женщиной-поваром, пожилой и сухой. Она прекрасно готовила. Постоянно расширяла меню и даже обыкновенные, присущие всему общепиту блюда в Союзе готовила на высшем уровне. Как и положено были и рыбные дни и более обильные столы по праздникам и выходным, которых в геологии нет.
   Единственными недостатками её были, пьянство и многочасовые посиделки с женщинами в бане, когда столовая была закрыта, и нельзя было прихватить сухарики к чаю, которые всегда там были в обилие.
   Каким-то чудом она справлялась со своим хозяйством одна, не знаю, подменяли ли её когда-нибудь, если она уходила в отпуск.
   Все мы, по очереди дежурили по столовой. В это дежурство входило распил дров бензопилой «Дружба» и доставка в столовую. Помню, как-то зимой я дежурил и занёс дрова в столовую. Я попал в рабочую половину столовой, где всё кипело и жарилось и неизгладимый запах вкусных блюд, которые ожидали нас сегодня в обед, наполнило моё воображение.
   В столовой, по законной своей территории живо передвигалась наша повариха, напевая весёлую песенку и размахивая в такт половой тряпкой. Словом, как всегда была на взводе.  Она, не прерывая напевать, ткнула мне пальцем, куда валить дрова и грациозно пролетела в сторону кипящей кастрюли и шипящей сковороды. И тут, и тут тряпка вдруг выскользнула из её рук и, совершив немыслимый вираж над хозяйкой, плюхнулась прямиком в кастрюлю с супом. Сольный концерт мгновенно прервался, и едва взглянув на меня, повариха схватила со стола скалку, и ловко покрутив ею в кастрюле выловила- таки злосчастную тряпку.
   Она развернулась ко мне и грозно прошипела:
- Ты это не видел, ясно!?
- Хорошо, - ответил я. – Только первое мне наливать не надо, лучше два вторых.
- И два компота, - подтвердила она, и переговоры закончились.
   Вот так мы и жили. Кроме карт, настоящим развлечением у нас стал бильярд, который купили в складчину, по инициативе начальника. Вначале гонять шары умели только сам начальник и ещё кто-то. Но вскоре, за имением до кучи свободного времени, а главное в любое время суток, все вдруг научились не просто «гонять»  эти шары, но и стали настоящими мастерами бильярда и вбивали шары в лузы едва ли не закрытыми глазами с любых поз. К своему удивлению, у меня до сих пор остались некие навыки своих коронных ударов. Помните, как в фильме с Никулиным, а руки-то помнят!
   В общем, жить было можно. Но кое-кто хотел жить лучше.
   В частности, тот же главный инженер, с его постоянным другом, с которым, как поговаривали, они по ночам опускались в шахту и где-то делали отборы золотоносной руды.
  И вот, однажды, эти два друга вызвали меня к себе и предложили новую работу. Вернее даже, правильно будет сказать, не работать вообще. Они кратко объяснили суть дела. Я, под прикрытием главного инженера, освобождаюсь от всякой работы и занимаюсь изготовлением мумиё, о чудодейственном лекарственном воздействие которого, тогда ходили всякого рода слухи. Насколько я помню, оно делалось на основе многовековых отложений отходов жизнедеятельности летучих мышей в пещерах. Известный в Союзе журнал «Здоровье», как-то дал ответ, на вопрос о лекарственном значение мумиё, заявив, что оно применяется как народное средство, но в настоящее время, находится на экспериментальном исследовании и пока нет рекомендации к его широкому применению. Кстати, этот вопрос и сегодня находится на том же уровне, хотя мумиё (или нечто, так называемое) активно продаётся для тех, кто в него верует.
   Как же предполагалось изготовление этого самого мумиё? Пещер в районе нашей партии не было, но летучие мыши были, которые обитали  в каменистых породах возвышенностей. Итак, мы с другом главного инженера, вёдрами  набирали там, не дожидаясь векового отложения, свежие отходы летучих (а может быть и пехотных) мышей и далее я уже один занимался «овекованием» данной продукции. Для этого мне выделили: так называемую «армянскую» плитку, то есть самодельную электрическую плиту, имевшим почему-то такое странное наименование; цинковое десятилитровое ведро и трёхлитровую банку. Банка, по самое горлышко наполнялось отходами мышей, ставилась в ведро наполненное водой, до почти самого горлышка банки. И это ведро с банкой ставилась на включённую плиту. Постепенно, по мере нагрева, вода в ведре испарялась, и на определённой критической точке испарения, я обязан был аккуратно добавлять её туда. Я постоянно должен был находиться у плиты, не только из-за испарения воды, но и потому что спираль из нихрома плиты иногда перегорала, и мне необходимо было своевременно менять её, чтобы продолжить процесс. А процесс этот с одной банкой отходов продолжался до тех пор, когда испарялась не только вода, но и сами элементы отходов, когда из всей банки их оставались на дне  4-5 сантиметров затвердевшего слоя. Я никогда не доставал готовый продукт из банки, и не знаю, как  его продавали, так как я с этой своей «работы» ничего не имел. Поговаривали, что на «чёрном рынке» один грамм мумиё тогда стоил 15 (!) рублей. Не знаю, что же там продавали под видом мумиё, но я хотя бы знаю, что «наша» продукция действительно изготовлялась из мышиного помёта! Так что, моя совесть. В этом деле была чиста. Чем же я занимался за то время, когда я работал на этом производстве. Разумеется, я читал. А что ещё можно было делать в геологии. кроме этого занятия. Даже карты и бильярд, не давали такого удовлетворения в досуге, как чтение. И со всей ответственностью заявляю, что я нигде и никогда не встречал таких начитанных и просвещённых людей, независимо от их образования и рабочей специальности, как в геологии. Книги нам привозил снабженец Сабия, по 500 штук за один привоз. Прежде чем приезжать, он всегда интересовался, в чём мы нуждались, от продуктов до спецодежды, а о книгах речь всегда шла отдельно. Книги менялись лишь тогда, когда последний читатель в партии, давал своё добро на замену книг. Об этом, спустя какое то время спрашивал начальник партии в столовой, во время обеда или ужина. Они всегда менялись оптом 500 на 500. И заранее собирались, связывались кипы определённого количества, чтобы Сабия мог легче их пересчитать, что он обязательно делал. Содержание книг было  уникальном, от Программы Коммунистической партии до поэзии Северной Кореи, между которыми было всё, проза, история, география и пр. и пр. Сабия особо выбором книг не занимался, для него был важным количество. Мы и так были благодарны ему  за то, что он умудрялся привозить каждый раз другие книги, пусть не совсем новые, но привозы были разные.
   Словом, мумиё, всё же оказало на меня своё положительное «лекарственное» влияние.
                ГЛАВА 7
                ГЕОЛОГИЯ. КАК НЕВЕСТУ ВОРОВАЛИ.
   Несмотря на то, что геология как-то отделена от городской жизни и вообще от какой-то жизненной суеты, но и здесь существовала какая-то своя жизнь, со всеми своими проблемами и решениями.
   Так, например, в нашей партии было одно трио, которое по свидетельству многих, уже 18 лет кочевали вместе из партии в партию. Это были двое мужчин и одна женщина и при этом их взаимоотношения были совершенно неопределёнными. Вообще-то все знали, кто из них является мужем этой женщины, но явно совсем  не просто дружеские отношения между ней и другим мужчиной не были секретом ни для кого, в том числе и этого «мужа». И они умудрялись жить совсем без конфликтов. Только однажды, при мне, она выбежала из барака в топлесе, и кричала в лицо догнавшего её мужа:
-Ну, на сука! Бей меня, бей!
  Но тот бить её не стал, и они тихо о чём-то переговорив, вернулись в барак.
   Помню, когда я ещё жил в бараке в одной комнате с её другом, он вернулся с выходных в очень печальном состоянии. Проще говоря, с глубокого похмелья который перешёл в какую-то агонию. Это было нередким явлением в партии, когда более чем прилично зарабатывающие мужики, спускали за 10 дней отдыха всё до копейки и возвращались в таком состоянии.
   Женщина, знала о том, что её друг в этот день приедет, и наверняка понимала в каком состоянии и буквально с первых минут пыталась помочь ему. Но он только что-то мычал и бредил. Тогда она умчалась к себе и вскоре вернулась с флакончиком дешёвых духов с каким-то резким цветочным запахом. И я понял, для чего. Когда я ещё собирался выехать в партию и расспросил, что можно и нужно взять с собой, то мне сразу отсоветовали брать с собой одеколон, заявив, что его всё равно кто-нибудь тайно выпьет.
   И вот эта женщина схватила со стола чью-то пиалу и вылила в неё, усердно потряхивая флакон, содержимое. Друг выпил это зелье и только тогда задышал спокойнее, а вскоре вовсе мертвецки уснул, словно вернулся с боевого задания или трудового подвига.
   Зато в комнате, ещё два дня невозможно было дышать…
   Тут, ко всему приходилось привыкать. Например, совершенно было бесполезно в бараке или в вагончике попробовать выпить обыкновенный чай. Едва на плите закипал чайник,  как в него сразу же высыпалась пачка чая, и было бесполезно просить отсыпать хоть чуть-чуть себе на заварку. Хочешь - пей, не хочешь – не пей. И я постепенно втянулся пить такой чай (так называемый чифирь), после которого просто невозможно было уснуть часами. Помню, как потом, я однажды удивил одну блатную компанию умением пить такой напиток (с определёнными манипуляциями), который они мне подсунули, рассчитывая на иную реакцию. Ей-ей, по их лицам, я понял, что они приняли меня чуть ли не за сидельца.
  Но, кстати, в нашей партии были и бывшие «сидельцы», отправленные за хорошее поведение «на химию» т.е. на трудовое перевоспитание на объекты куда требовались рабочие руки.
   Первый из них, очень молодой парень, красивый, кучерявый, гитарист с красивым голосом. На гитаре, от творил просто чудеса и пел любые песни, которые только могли попросить, а также многое из того, что он только сам знал, чем не только очаровал одну из машинисток, но другие обитатели партии были готовы выслушать его. Однако «просто так» он пел только машинистке, а остальным за хороший стол. И это застолье нередко заканчивалась тем, что он, то ли от своих страдальческих песен, то ли от страданий в своей жизни, буквально разбивал гитару об стол или стену. Потом, он несколько дней склеивал гитару и восстанавливал её звучание, и когда это ему не удавалось, то приходилось снабженцу Сабия по звонку-заказу привозить ему новую. Этот Сабия, потом нам тихонько признался, что однажды закупил на базе (а это было дефицит!) целых десять гитар на всякий случай!
   Свой срок наш гитарист получил, работая в ансамбле крутого ресторана, который находился в прекрасном месте, где-то на отшибе Крыма. Именно поэтому его полюбили хозяева жизни и криминальные авторитеты, как и директрису этого заведения, которые за определённые суммы шла навстречу всем пожеланиям своих крутых клиентов. Очень часто в этом ресторане устраивались закрытые (в прямом смысле) вечеринки с  не совсем одетыми девочками и не совсем советской музыкой. Так долго это продолжаться не могло и поэтому когда эту лавочку накрыли, то наказание понесли все, кто участвовал в этих вакханалиях. Наш гитарист получил совсем маленький срок, но всё же срок есть срок.
   Второй «менделеевиц», я не знаю, за что был осужден, но был уже взрослым мужчиной.
   К нам, в конце каждого месяца, обязательно приезжал на мотоцикле с какого-то посёлка маркшейдер, с которым в нашей экспедиции был, очевидно, трудовой договор, что он будет опускаться в шахту, произведёт необходимые замеры, чтобы определить, сколько же метров прошли наши проходчики, оформить это на бумаге, что отражалась на нашей зарплате. Ни в какую шахту он конечно не ездил. К его приезду Сабия привозил специальный паёк булькающего  и обалденно пахнущего, и они с начальником партии целых два дня замеряли за столом объём подаяния снабженца, которое, только по известной им двоим формуле переводились затем в освоенные метры в шахте. Однажды они так дозамерялись, что по их бумаге вышло так, что мы оказывается всесоюзный рекорд по проходке в геологии и на наши головы свалились огромные премиальные. Геология в Союзе, была очень богатой организацией. Мне рассказывали, что некоторые очень богатые экспедиции могли себе позволить свозить на самолёте своих сотрудников в Москву на футбольный матч или за цветами женщинам на 8 Марта.
   Но я тут немного отвлёкся.
   Так вот, наш второй «химик», не смотря на возраст, не был ленивым человеком, когда дело касалось его личного. Он как-то умудрялся в свободное время исчезать из партии, чтобы отдохнуть в кругу своих земляков в близлежащим ауле, попить кумыса и поесть баранину. Вначале это как-то беспокоило начальника, но поскольку наш ходок неизменно возвращался и вовремя, то уже и не обращал на это внимание.
  И вот однажды наш «химик» заявил, что он женится на одной из аульских красавиц из этого поселения  и попросил начальника помочь с жильём.  Ну, как не пойти навстречу такой просьбе. Начальник подсуетился, освободил в бараке одну комнату «для молодых», за счёт уплотнения в других комнатах, выделил туда всё, что хоть отдалённо напоминало бы домашний уют. Женщины не остались в стороне, они тоже принесли туда, что могло бы радовать глаз женщины и кроме того покрасили и побелили комнату.
  День приезда невесты он отложил на появление в нашей партии маркшейдера на мотоцикле, и эта техника, должна была, как то заменить жениху свадебную машину. С этим проблем не было, поскольку он уже пару раз одалживал у маркшейдера мотоцикл, чтобы съездить в аул и всегда возвращал его не только исправным, но и с полностью заправленным бензином баком.
   Проблема оказалась в другом. Наш «химик» заявил нам, что будущую невесту, с которой уже был уговор, он всё-таки согласно местным обычаям должен украсть и для этого ему нужно в помощники два человека. Не сказать, что наши ребята как-то уважали всякие там обычаи, но раз это было нужно, для предстоящей свадебной вечеринки, которую клятвенно пообещал «жених», добровольцы нашлись скоро.
   Мы благословили странников в добрый путь и сами стали ожидать предстоящих событий. И мы ждали так…до глубокой темноты, и совсем не надеялись дождаться, как свет фары мотоцикла пробежал по нашему окну и едва приостановившись «убежал» в сторону барака. В вагон тотчас вошли два наших товарища - «похитителя», и вид их был ужасен. Вся одежда их была порвана, оба они были исцарапаны, у одного так на лице кожа лоскутками висела.
  Что случилось, как и почему, почему так долго, и получилось ли??? Наши вопросы сыпались на наших несчастных друзей. И из их несвязанных объяснений мы, наконец поняли, что они пережили.
   Похитители прибыли как положено к месту. Почти полдня они ждали появления невесты. И когда она всё-таки появилась, пардон, по нужде, наши храбрецы перехватили её на обратном пути. Но тут «счастливая» невеста оказала им неожиданно такое сопротивление, которого они никак не ожидали, и только спустя некоторое время, обезумев от нанесённых ран и увечий, они уже не стали церемониться с девицей и всё-таки пусть с трудом, но справились с ней.
   Едва наши герои привели себя в порядок, во всяком случае, смыли с себя кровь, как появился счастливый «новобрачный» и тут же начал извиняться перед мужиками за непредвиденный инцидент. Он заявил, что такое было неизбежно, не будет же невеста сама прыгать в коляску. Просто им всем не  повезло, девушка оказалась слишком крепкой. И пока мужики почёсывали ушибленные места и обдумали эти сказания, пара стаканов водки окончательно развеяли  сомнения в их справедливости.
  Так в партии появилась новая семья.  Но была она для нас какой-то неполной, поскольку мы невесту не видели, то есть, простите жену. Нам наш «химик» заявил, что это пока не положено, опять согласно обычаям. Обычаи, конечно, это хорошо, но женщины, которые жили по соседству с новой семьёй стали утверждать, что мужик-то поколачивает свою жену. Вскоре эти слухи дошли и до начальника, но «химик» тому прямо заявил, что в его семье всё нормально, всё хорошо. Со временем, эти слухи стихли, потому что постепенно женщины перестали слышать побои.
   Прошёл почти  месяц, когда в степи показались две машины, которые припылили в наш стан. Обе они были милицейские и по прибытие вышедшие из машин потребовали к себе начальника. Из второй машины вышли пожилая пара, аксакал и его супруга. Они переговорили с начальником, и тот немедленно приказал выйти с шахты нашего «химика». С «химиком» тоже поговорили, и один милиционер отправился с ним в барак в его комнату. Вскоре они вышли оттуда вместе с девушкой, с синюшным лицом, с которого видно сходили побои. При виде своей дочери, родители расплакались и посыпались проклятия в сторону «химика». Тот не особо переживал, заявил, что всё было по обоюдному согласию, но если родители против, пусть забирают свою дочь. Они, все о чём - то ещё целый час переговаривались, но всё-таки пришли к мирному соглашению, и вскоре милиция и родители уехали, оставив «обоюдно» согласную дочь с химиком.
   Так началась новая жизнь этой семьи, особенно этой девушки. Начальник, чтобы как-то помочь их семье оформил её кем-то на работу в нашей партии, но фактически она должна была смотреть за чистотой и порядком бане. А баня эта топилось от большой цистерны с солярой, которая выводилась в печь трубой, которая заканчивалась другой трубой приваренной к ней с десятками форсунок в которых горело топливо и которые время от времени их нужно было чистить, так как они часто забивались, но в случае если они случайно вдруг пробивались то мог быть мощный бросок огня и случиться пожар.
   Общаясь с другими женщинами, девушка пристрастилась к спиртному и вскоре стала выпивать лучше не только своих подруг, но и мужчин, и в конце концов прозевала форсунки и наша баня едва не сгорела. Химик снова начал тузить свою жену, но та под допингом спиртного, не будучи слабой физически, она сама иногда поколачивала его…
   Как в дальнейшим сложилось их жизнь, я не знаю.
Вот такая вот история, почти «Кавказская пленница», но с другим сценарием.
                ГЛАВА 8
                ГЕОЛОГИЯ. КАК Я САМОЛЁТОМ ДОБИРАЛСЯ НА ОТДЫХ.
   Как я уже говорил, в геологии мы работали по вахтовой системе. 20 дней рабочих, 10 выходных. Но это не  означает, что происходила ротация рабочих всех на всех, а поочерёдный выезд на отдых когда на месте одних рабочих, оставались другие, прибывших с отдыха. Существовал свой график, который иногда нарушался лишь по причине задержания выезда машин в партию.
   Я выезжал на отдых всегда со своим напарником и наставником по воровской кличке Кардан.
   Кардан по жизни был сидельцем, и сидел бы и сидел. Но, как мне рассказали, кто-то  сказал ему, что у него есть дочь, о которой он не знал, и она находится  в детском доме, так как её мать умерла и человека перевернула эта история. Нет, конечно, никто ему дочь не отдал, у него для этого не было никаких доказательств. И с его биографией никаких шансов на удочерение не было. Но это уже никак не волновало Кардана, для него воспитание дочери и помощь ей стала с тех пор единственной целью его жизни.
   В посёлок городского типа, мы приезжали всегда поздно ночью и поэтому взять ключ от моей комнаты в общежитие в конторе экспедиции я не мог. Карадан тоже не жил в этом посёлке, а его дочь находилось в детском доме совсем другого города, куда он неизменно выезжал в свои выходные. И каждый раз, мы ночевали с ним в местной «малине» (притоне) воровского мира.
   Воры, простили Кардану уход, они уважали его за ни чем не замаранное воровское прошлое, и поэтому встречали нас без проблем. Кардан, накормив меня, сразу устраивал спать, а сам оставался ещё  почифирить (напиток из круто заваренного чая). Никто и ничто меня за ночь меня не беспокоило. «Малина» эта была один в один показанной в «Калине красной» Шукшина, и  я всегда говорю, что в этих «малинах» я бывал чаще, чем в ресторанах, хотя вся правда состоит в том, что я просто никогда не был завсегдатаем этих заведений.
   Утром Карадан будил меня и после короткого завтрака, чем бог подал, вернее, что оставалась после ночного кутежа воровской братвы, мы уходили на вокзал, где и разъезжались в разные стороны.
   Позже, когда я стал ездить на выходные один, то всегда просил довезти меня до вокзала, где садился на любой поезд , что пересекался с населённым пунктом, откуда я мог пересесть в  поезд  конечной остановкой которой, был мой город.  Билетов я не покупал, давал по три рубля кондукторам  на руки, влезал в плацкартном вагоне на третью полку и спал до нужного мне места и родного города.
  Но вот однажды, по стечению обстоятельств, я должен был выехать из партии ночью, чтобы оказаться в посёлке  нашей партии утром. И вот, кто-то из знающих людей, сообщил, что мне не обязательно с пересадками добираться до дома. Оказывается, в этом посёлке есть аэропорт, где делает посадку самолёт, вылетающий затем в мой город.
   Это чрезвычайно заинтересовало меня,  и поэтому я поинтересовался у первого же встречного местного жителя, действительно ли есть аэропорт в этом посёлке и рейс самолёта,  вылетающий в мой город.  И тот, тут же подтвердил мне это, утверждая, что я легко найду его, если пройду до конца центральной улице и когда выйду после неё в степь, то и обнаружу там этот аэропорт.
   В сущности, этот посёлок  состоял только из этой улицы, в центре которого, на очень высоком постаменте, находился памятник Ленину такого размера, который обычно нормальные люди помещают у себя на столе или на книжном шкафу. Так что, можно было только догадываться, что это памятник Ленину, поскольку иных памятников в таких посёлках в те времена и не ставили.
   Воодушевлённый  этим подтверждением, я сразу же двинулся туда, куда мне указал прохожий. Вскоре улица закончилась, но ничего похожего на строения мой взор не обнаружил. Очевидно, авиация находилась отсюда на приличном расстояние, пос5ольку бугров и холмов скрывающих самолёты и вертолёты здесь тоже не наблюдалось.
   Но пока мне спешить было некуда, и я всё же решил пройти немного вперёд, надеясь на попутную машину или хотя бы дойти до той точки, откуда хотя бы издалека увидеть этот аэропорт.
   Когда немного прошёл вперёд, увидел справа от себя вагончик для строителей, вокруг которого крутился мужичок с метлой. Я итак был недоволен своим решением искать аэропорт и поэтому подумал, спрошу-ка я у этого мужика далеко ли мне идти, если да, то закончить на этом свои поиски.
  Спросил. А он мне отвечает, а вот это и есть наш аэропорт, указывая рукою вокруг  себя.
А самолёт будет?  Отвечает, будет. А где кассирша? А он мне говорит: я тут и начальник, я и радист, я  - кассир, и даже уборщик. Ладно, стал я ждать самолёт.
   Мужичок тот, крутился-крутился  возле меня, а потом подошёл ко мне и заявил:
- Слушай парень, выручи меня. Тут мне на похороны нужно, соседи попросили пофотографировать. Ты не можешь сам улететь? Не переживай, самолёт обязательно будет. Отсюда заявка была на шесть человек, но они сейчас только отказались. Ты вот только прими самолёт как надо и полетишь  домой.
- Как это, прими? – спросил я.
- Пошли, покажу, - сказал мужик.
 Он завёл меня в вагончик, в первой половине которого был старый письменный стол и лежанка. Во-второй половине было полно радиоаппаратуры. Мужик завёл меня туда, на клочке бумаги записал что-то и пояснил:
- Ты, сиди в вагончике, можешь полежать. Когда самолёт подлетит, он запросит посадку. Ты в этот микрофон прочтёшь, что на бумажке и скажешь, что посадку разрешаешь. Потом отключишь этот рубильник, вот так. Выйдешь из вагончика и захлопнешь дверь, замок английский и с этим нет проблем. Понятно?
- Понятно, только вы мне билет дайте, а то ведь без него  меня могут не взять, - ответил я и протянул ему десятку  (я в таблице на стене посмотрел, сколько билет до моего города стоит).
   Мужик деньги взял, затем долго покопавшись в ящике стола, нашёл какую-то замызганную бумажку весьма отдалённо напоминающий билет.
- На, держи! – сказал он. – И счастливого тебе пути!
И ушёл. Так я остался один в вагончике. Улёгся себе на лежанке и слушаю, что там, в соседней половине творится. А там всё пищит и мычит что-то, но человеческой речи нет.
  И вдруг, что там начала говорить. Не поймёшь что, но говорит. Прямо абракадабру какую-то под шипение и свист всей аппаратуры. Я подумал, может не мне. А оно всё не умолкает. Выглянул я с вагончика, глядь, а надо мной самолёт летает кругами. Тут я всё понял. Подбежал к рациям. Схватил микрофон, нажал на нём красную кнопку и быстро прочитал, что там мне мужик на бумажке написал, про какую-то ветреность, влажность воздуха и прочее. Снова выглянул, вижу, самолёт уже на посадку идёт. Я быстро отключил рубильник, выскочил из вагончика и захлопнул за собой дверь и быстро пошёл навстречу самолёту. Однако он пробежал мимо меня,  остановился почти у вагончика, и теперь мне пришлось плестись обратно к нему.
   Распахнулась дверца самолёта и из него выскочили два пилота и отчаянно начали размахивать руками и ногами, и делать различные движения,  видимо отсиженными  местами.
  Один из них подёргал дверь и с удивлением спросил у меня:
 - А где у нас командующий эскадрильей? Где пассажиры?
Я объяснил, всё о начальнике аэропорта и пассажирах, но тут же заявил, помахивая билетом:
- Я – пассажир, вот билет!
   Но пилоты даже не посмотрели на билет, их больше возмущало то, что дверь закрыто, а им нужно было разгрузить почту. Не долго думая, они забросили мешки с почтой под вагончик, и пошли к своему самолёту, так называемому «кукурузнику», но более современной модификации, махнув мне рукой. Приняв меня на борт, они захлопнули дверцу. В самолёте никого не было, я был единственным пассажиром.  Я никогда не летал на таких самолётах, но с первых минут я прочувствовал не только его лёгкость, но и чувствительность ко всем кочкам на поле, где мы разгонялись для вылета. В воздухе было не лучше. Я чувствовал себя как в автобусе, который иногда едет по очень плохой дороге.  Конечно, сначала мне было интересно смотреть в иллюминатор  на землю, но очень однообразие и безлюдность наших степей мне поднадоела, и я решил, что лучше будет уснуть. Это мне удалось с трудом, так как никаких условий в салоне для этого не было, пришлось уснуть вытянув ноги и постоянная тряска отнюдь не баюкала, а будила меня. Но сон всё-таки поборол меня и эти недостатки полёта. Не знаю, сколько я проспал, но меня разбудил пилот.
- Ты, кушать хочешь? – спросил он меня, и я очень удивился, что в такой, так сказать скромно «малой авиации» ещё и кормят!
- Хочу! – уверенно ответил я, с удивлением обратив внимание на спинку сидения перед собой, на котором не было привычно откидывающегося «столика».
- Хорошо, - сказал мне пилот. – Если ты не против, давай мы сейчас сядем в один аэропорт и там у них в столовой покушаем. Согласен?
   Деваться было некуда, и я согласился. Пилот едва удалился в кабину, как самолёт пошёл на посадку, которая была мягкой из-за бетонной площадки взлётной полосы аэропорта, да и сам четырёхэтажный аэропорт казался на вид более цивильным, чем с которого я улетел.
   Мы вышли из самолёта, в аэропорту неизвестного мне города, но как оказалось, и пилоты здесь были впервые, и тщетно в течение десятка минут пытались найти в нём признаки жизни. В совершенно открытом здании не было даже сторожа, хотя возможно он просто спал, закрывшись в каком-нибудь кабинете. Столовой здесь, в буквальном смысле здесь и не пахло, и мы разочарованные, вскоре улетели в сторону моего города. Больше я на таких самолётах не летал…
   Меня никто не встречал, когда я приезжал домой, но обратно на работу обязательно провожала Мама. Она стояла за окнами вагона такая маленькая и хрупкая. Робко улыбаясь, она махала мне рукой, а в другой руке, я всегда замечал, был платочек, которым она  старалась незаметно смахнуть слёзы. Такой её и запомнил на всю жизнь.
                ГЛАВА 9
                ГЕОЛОГИЯ. ГОЛОД И СМЕРТЬ В СТЕПИ.
   Эта единственная зима, которую я пережил в геологии, в сущности, ничем не отличалась от зим в этой местности: снежная, холодная, с буранами и метелями. Разве что, одно дело, когда это зима в городе, другое в безлюдной степной глухомани.
   Но всё было как обычно, люди радовались первому снегу, появились заботы по очистки снега у входа  в наши жилища, ну а дорогу к нашей шахте ежедневно чистили маленьким трактором.
   Всё было хорошо, но изменилось в одночасье. Установилась жёсткая ветреная погода, так что мы едва добирались на работу. Вход в шахту, которая представлял собой наклонный штрек – промёрз, и пешеходная дорожка в неё покрылось льдом на приличное расстояние. Посередине штрека была проложена рельсовое полотно для вагончика, в которую грузили породу, и выдавали «на гора» (на поверхность). Ездить на вагончике было категорически запрещено, так как он часто слетал с рельсов, но создавшиеся положение с обледенением, заставило нарушать это правило.
   В первое время спускались в шахту оригинальным способом, просто садились, простите, на задницу, и скользили по льду до самого его окончания и едва замечали это место, то начинали тормозить руками и ногами, как только возможно и не всегда удачно. Подниматься же на поверхность вскоре стало совсем невозможно. И тогда спуск-подъём людей стали осуществлять на вагончике на малой скорости с очень большими предосторожностями и сигнализацией. И если внизу можно было подавать электрические сигналы звуковые и световые, то уже по штреку это было возможно только ударами металлическими предметами по водяной трубе.
   Но настоящие испытания ждали нас впереди. Нескончаемые метели и бураны замели дороги, и  со временем проезд к нам стал совершенно невозможен. Всё это отразилось, прежде всего, на наш пищевой рацион. Очень скоро продукты просто закончились и у нас остались в запасе только мука, которую как-то оптом завёз к нам снабженец Сабия и чай. И весь наш завтрак, обед и ужин состоял из двух блюд:  пышки в виде пирожков, которые уже на третий день народ стал называть «тошнотиками» и светлого-светлого чая. И этот народ, конечно, стал возмущаться, назревал голодный бунт. Нас, с экспедиции  пытались успокоить, мол к вам выехал караван машин с продуктами, но через некоторое время пришло сообщение, что он не смог проехать. Послали второй и снова безуспешно!  А время шло.
   И тогда по рации, начальнику партии прислали необычное послание. Ему разрешили вскрыть один из особо опечатанных конвертов в его сейфе, где по утверждению этого высшего начальства, находится карта, в которой указан секретный склад продовольствия, законсервированный ещё руководством геологии Союза! И находится этот склад всего 200-300 метрах от нашей партии! Слух о складе с продуктами буквально вдохнул надежду в нас, ни о какой работе речь уже не шла. Все принялись расчищать дорогу  ориентировочно  к складу. Всё топливо слили в трактор, работали днём и ночью. Нашли склад не в мою смену, ночью, когда я спал. Он действительно оказался близко к партии и просто удивительно, что никто не увидел его. Склад был в землянке, хорошо сохранились даже ступеньки к нему. Дверь была железная, на нём висел большой амбарный замок, ключ не искали, а просто сбили обухом топора. Склад был полный, полный только одним и тем же, какими-то прозрачными пакетами. В каждом пакете было: пачка галет, это такие хлебцы размера печенья «Привет», которые если макнуть в воду, эти галеты разбухали в несколько раз, они были безвкусные и ими просто наполняли желудок; там же были карамели «Взлётные» с полкило; и были тюбики, типа космического питания с вишнёвым крюшоном. И в каждом пакете бумажка с отпечатанным текстом: «Для потерпевших крушение в море. 1 пакет на три дня». Вот. Потом, знающие люди объяснили мне, почему именно для потерпевших в море. Дело в том, что эти галеты можно было мочить и в морской воде, без последствий. Конфетами, конечно, сыт не будешь, от галет мужики плевались, а оставшиеся тюбики с крюшоном разобрали для своих детей и детей родственников. Кардан, так целый ящик их набрал, многие старались отдать ему свои тюбики.
   Но так дальше продолжаться не могло и наконец, к нам прорвались. Один мощный трактор и две машины  с продуктами. Вернее, продуктов было полторы машины, а полмашины было водки. Ну, тут народ всем и всё простил: и начальству, и господу богу и природным катаклизмам. Что интересно, на второй день даже не закусывали и только Сабия, который ещё никуда не уезжал, вёл строгий учёт выпитой водки. У нас постоянно выбивал свет, и я как единственный не пьющий бегал в дизельную, где обнаруживал, что дизель, что давал нам свет, выбил, а дизельщик мертвецки пьян спит. И мне стоило большого труда разбудить его и дотащить до дизеля, чтобы он включил его. Однажды я просто спас его, когда прибежал к нему, а он лежал лицом в луже соляры и мазута и уже пускал последние пузыри. На пятый день приехало высокое начальство, оно сразу же организовало собрание коллектива,  на котором осудило простой и застой производства. Оно обязало всех нас  выполнить месячный план. Всем прямо «стало» стыдно. Выступивший с ответным словом начальник партии поблагодарил начальство за спасение партии от голодной смерти и пообещал не только выполнить план, но и перевыполнить! На следующий день все ещё раз похмелились и вышли на работу.
   Постепенно всё вошло в норму. Продукты поступали во время, ствол шахты отогрели с помощью вентилятора и обогревателя.
   Стали стабильными и наши выходные.
   Я возвращался с очередных выходных в машине с продуктами. Сабия всё пересчитал вместе со мной и вручил мне бумагу, чтобы начальник партии расписался в ней и отдал шофёру. Мы немного не доехали, когда машина заглохла. Шофёр, почти час провозился с ней, но ничего не смог сделать.
- Пошли пешком, - предложил он мне. – Здесь недалеко.
И я согласился, а что мне оставалась делать. Пошёл, хотя совсем недавно, в соседнем совхозе семейная пара поехала на тракторе в аул, где жили их родственники. Трактор заглох, и они пошли пешком. На них напали и съели волки.
   Волки на нас не нападали, но скоро начало темнеть, мы постепенно выбились из сил и поняли, что ошиблись, до партии нам не дойти. Как мы приняли решение зарыться в снег и как нас нашли, я не помню и не знаю. Я отходил в партии, что было с шофёром, не знаю. Знаю и понял только одно, если бы мы погибли, это была бы абсолютно не страшная и спокойная смерть.
   К весне я заговорил о желание вернуться домой и меня без проблем рассчитали, и я понял, что все просто боятся огласки этого случая.
  Но я, пожалуй, впервые рассказываю об этом, и у меня тоже были причины молчать об этом случае.
   Так закончилась моя одиссея в геологии.
                ГЛАВА 10
                АРМИЯ. ПРИЗЫВ
   Почти сразу после окончания техникума меня стали призывать на службу в армию, но  забраковали по состоянию здоровья, сердце подвело. Я очень просился в армию, но однажды один из врачей просто вывел меня  из комиссии в коридор и заявил мне, чтобы я прекратил это, поскольку они не собираются за меня отвечать. Несколько лет, каждые полгода вызывали в военкомат на комиссию, браковали и отправили на подтверждение диагноза и лечение в областную больницу, при этом за мной сохранялась 100% заработной платы и практически никакие нарушения не позволяли выписать меня с палаты. Словом, живи, радуйся. Неприятности от этого были только в одном. Наш военком (начальник военкомата), как говорили бывший десантник, упавший на землю однажды с не раскрывшимся парашютом, почему то решил по-своему оформить традицию призыва. По его указанию, все призывники, независимо от того, будут ли они действительно призваны, обязаны были сбривать головы налысо, что обычно делалось с новобранцами уже в самой армии. Объяснялось это очень просто. Был у нашего военкома друг, парикмахер-алкаш, который за 20 копеек, тут же на ступеньках военкомата постригал всех желающих и не желающих призывников. Так я и обивал ступеньки военкомата где-то до 23-х лет, пока наконец то очередная комиссия не порешила мне выдать так называемый военный «белый билет» в котором в графе о военнообязанности было отмечено росчерком от руки «годен к нестроевой». Т.е., как я сейчас понимаю, в случае чего, я мог быть призван только для вспомогательных действий. Впрочем, так и получилось. Несколько лет, каждый полгода, меня вызывали для сверки моих личных данных (место работы и жительство, семейное положение, телефоны). Мне было уже 26 лет, а в армию призывают до 27 лет, когда после очередной проверки, у меня отобрали военный билет, порвали его и заявили, что завтра я должен пройти очередную медкомиссию. Медкомиссия, в которой сидели те же самые врачи, но теперь уже, как бы совсем другие, не поднимая головы, без всяких вопросов подписывали в нужной им графе – «годен, годен, годен». В этом, как выяснилось позже, я не был одинок, нас собралось почти 300 парней по всей области, больных, хромых и всяких там до этого «неликвидных» по болезни. И понадобились, мы оказывается государству  в строительных частях армии, для оказания помощи на важных стройках страны. Пришлось наскоро рассчитаться с работы, попрощаться с родными и поехал я служить в армию.
   Вначале нас привезли в какой-то закрытый (секретный) город Челябинск с цифрами, где нам сразу объявили, что в местных водоёмах купаться нельзя, на земле валяться нельзя, и травинкой в зубах ковыряться тоже нельзя. Всё это повергло меня в глубокое уныние. Но, через пару дней нас снова усадили в поезд и привезли уже в другой закрытый город Красноярск, тоже с цифрами. Всё, что там было секретного, находилось под землёй, но нас, за редким исключением, туда уж не пускали.
   В актовом зале, служившим и сценой и кинозалом всё начальство части толково донесло до нас что в армии можно и нельзя и после попросили остаться в зале лишь верующих для дальнейших толкований. Уж для того, чтобы к ним не возвращаться, объясню причину. Верующие парни отказывались от присяги, и им за это ничего не было (судили тех, кто отказывались от службы в армии, преимущественно Свидетели Иеговы, обычно им давали срок те же армейские 2 года). Отказ от присяги означал, что нельзя было заступать во время службы дежурными или дневальными по роте и давать другие приказы или поручения, за которые, нужно было нести какую то ответственность. Вроде бы получалось как послабление и халтурная служба. Но офицеры и сержанты роты всегда находили для них повод и причины лишний раз упечь их в наряд на кухню или уборку роты.
   Присягу мы принимали хором. Кому-то впереди вручили деревянный автомат, он громко читал текст, мы вразнобой повторяли, потом расписались где надо и нам в честь такого события в этот день дали просто отдохнуть.
  В военной части, куда попали служить, мы уже проходили местный медицинский осмотр военного врача. Он мне сразу заявил, прослушав моё сердце: «Так, собирайся домой, мне такой служивый не нужен. Ещё не хватало за тебя отвечать!». Я категорически отказался, чем очень его удивил. Поговорив со мной ещё немного, медик сказал: «Ладно, служи, я буду за тобой наблюдать». Действительно наблюдал и даже дважды отправил в очень крупный местный кардиологический центр союзного значения, где меня не столько лечили, сколько делали со мной множество экспериментов, а потом проверяли сердце на оборудованиях самых последних достижений Союза. Всё это не было для меня обузой, центр находился в восхитительном лесном массиве, все ко мне относились очень хорошо и каждый, кто выписывался, оставлял для меня что- нибудь из сладостей, соков, сигарет и пр. и пр., так что около моей кровати в обоих случаях стояли аж две тумбочки, набитые едой, сигаретами, книгами и журналами.
   Вот так, началась моя служба в армии.
                ГЛАВА 11.
                АРМИЯ. ВАСЯ, КОТОРЫЙ «ДЕДУШКУ» УБИЛ…
   Я уже писал о том, что как нас забрали в армию около 300 человек в строительные войска (стройбат), и каждый из нас по каким либо причинам не годился в строевые войска (считай, боевые).
     Был среди нас парень, которого призвали в армию во второй раз, аналогов чего я никогда больше не слышал. В первый раз он попал в танковые войска, но когда дело дошло уже до присяги, выяснилось, что у него отсутствует указательный палец правой руки, который необходим для нажатия на курок пистолета или автомата. Его комиссовали, а теперь вот снова призвали.
    Другой парень пробыл с нами тоже ровно до принятия присяги. Он на удивление для нас, что называется, принял «все  тяготы военной службы» с какой то особой радостью. Впрочем, скоро эта весёлость прояснилось сообщением в часть, что у него родился второй ребёнок и его немедленно отправили домой, согласно положению, что семейные парни с двумя детьми призыву в армию не подлежат. Оказывается, он прекрасно знал об этом, но своё молчание в военкомате объяснил тем, что очень хотел увидеть, что такое военная служба. Мы тепло попрощались с ним, ведь это был наш первый дембель.
   А на Васю мы обратили внимание еще в поезде по пути в армию, когда он всячески весело по детски дурачился в вагоне и мы сразу поняли, что у него «не все дома». Всё объяснилось уже на первом же построении в роте, куда мы прибыли в первое место службы (на три дня).
   Нас построили в казарме, и перед нами появился некий старшина. Он так и представился, что он старшина. И что его фамилию запоминать не обязательно, а кличка его Стоматолог, чем очень этим впечатлил. Он медленно обходил наш строй со списком и в каждом, из нас находил, что-то приметное для себя. Например, когда он дошёл до меня, увидев мой год рождения, сразу заявил, что я – старый. И как в воду глядел. С тех пор до конца службы за мной эта кличка и закрепилась. «Люпп Отто Генрихович!» - огласил он, фамилию очередного солдата. «Я!» - ответил ему из строя высокий красивый казах.
«Ты, кто?!»- спросил у солдата поражённый старшина. – «Какой нации?»
«Немец!» - бойко ответил солдат, и затем для ясности прибавил: «Папа – немец!».
«Ну-ну» - удивлённо покачал головой старшина.
Дошёл он и до Васи. Высокий Вася стоял, немного склонившись телом от строя в сторону центра казармы и чему-то беспричинно улыбался.
«Чо, лыбишься?» - не по уставу обратился к нему Стоматолог.
«А я, дурак» - спокойно ответил ему Вася.
«Как дурак?» - возмутился старшина.
 И тут наш Вася достал из нагрудного кармана бумажку и протянул старшине, что оказалась справкой его врача из психдиспансера, которую ему всучила мама, не сумевшая убедить комиссию о непригодности её сына к службе в армии.
Старшина прочитал справку, покрутил смущенно головой, но спустя время изорвал эту бумагу и заявил не столько Васе, сколько всему строю:
- В армии дураки не служат! Здесь все становятся умными!
На том и закончили. Мы же прикрывали Васю как могли, от всяких придирок по службе.
    С Васей мы расстались. Я и группа моих товарищей, с которыми мы ушли из части, в которую прибыли для окончательного места службы, в подчинённый ей отряд, который находился почти в черте города.
И буквально через месяц узнали страшную для всего нашего призыва весть – Вася убил старослужащего. Потрясённые мы скоро узнали подробности этой трагедии.
Дело было во время обеда. В армии в основном солдаты обедают за длинными столами по десять-двенадцать человек. И вот во время обеда, сидящий напротив Васи старослужащий-азербайджанец, без всякой злобы, прекрасно зная, кто такой Вася, шутя придвинул стакан его чая к себе. Вася, в то время доедавший второе блюдо молча вернул стакан себе. Дембель, весело рассмеялся и снова забрал стакан к себе. Вася, тем же манером вернул свой стакан. Но когда, дембель сделал это в третий раз, молча встал, взял со стола чугунный чайник, который пустой-то весит почти 5-6 килограмм и тюкнул им по голове дембеля, не пролив при этом ни капли чая. Дембель даже «мама» не сказал. Он рухнул на пол с приличной дыркой в черепе и моментально скончался. Все, конечно же, забегали, вызвали врача, но даже не первый взгляд было ясно, что всё это напрасно. Вася же спокойно сел и доел что хотел, запив всё это злополучным стаканом чая.
   Милицию вызывать было бесполезно. Милиция военных может лишь задержать, но не арестовывать. И поэтому Васю определили в городскую гауптвахту, построенную сразу для нескольких военных  частей, расположенных у этого закрытого города.
  Несколько ребят нашего призыва служили там, и они рассказали, что было дальше. Васю сразу закрыли в камеру. Но он, совершенно не понимая за что, так плакал там, что над ними сжалились и выпустили в коридор между камерами. Первым по этому делу прибыл военный врач-эксперт. «Где убивца?» - вопрошал он. Ему показали на мирно прогуливавшего по коридору вдоль камер Васю, который весело улюлюкал и строил козьи рожки их обитателям. Наши  ребята по ходу рассказали медику за своего земляка. «Выводить?» - спросили они. «Нет, не надо» - заявил медик. Он достал из своего планшета какой-то бланк, быстро что-то там написал и передал старшему по званию на дежурстве. «Скоро приедут из военной прокуратуры, - заявил он. – Так вы эту бумагу им передайте». Люди с военной прокуратуры, взглянув на эту бумажку, даже на Васю взглянуть не пожелали и, спрятав её в папку, убыли восвояси, как и убыл наш Вася через пару дней с сопровождающими домой к маме.  Это был второй дембель нашего призыва.
   Третьим был я, но до него было еще 2 года службы…почти.
                ГЛАВА 12.
                Боевая тревога на «гражданке».
   Эта семья жила ниже нас этажом. Дядя Коля, он работал шофёром, а тётя Вера кем-то  в военкомате. Интересная была семья. Я общался, разумеется, не с ними, а их детьми и вот как они мне рассказали о том, как поженились их родители.
   Они жили в одной деревне. Дядя Коля вернулся с армии, покрутился туда-сюда и решил уехать на заработки в город. С этим тогда проблем не было. Везде и повсюду призывали на различные комсомольские стройки, да и без всяких этих призывов в любом городе страны висели объявления «Требуются на работу».
  История умалчивает, что  же стало основной причиной выбора дяди Коли далёкого города Джезказган в Казахстане, но кто-то, или что-то убедило его в этом. И тут он совершил, пожалуй, самое верное решение в своей жизни. Буквально за день до отъезда, он зашёл к девушке по имени Вера, с которой у него до этого не было никаких отношений и заявил ей, что она ему всегда нравилась. И поскольку он уезжает, возможно навсегда из  деревни, он хотел бы, чтобы Вера поехала с ним. И Вера поехала! Очень интересная была пара. Я как-то спросил у их дочери, ссорятся ли  родители. «Да, - ответила она. – Только очень тихо!».
   И вот однажды, где-то около двух часов ночи к нам в двери постучали. Открыл дверь я, поскольку обычно в это время не спал. На пороге стояла тётя Вера и она сразу обратилась ко мне:
- Извини,  пожалуйста, но сейчас мне позвонили с военкомата, и сказали, что объявлена военная тревога.  Скорее всего, она учебная, у нас часто такое бывает, но  мне нужно обязательно немедленно быть там. Коли нет дома, ты не мог бы пойти со мной, а то немного страшновато.
   Я, конечно же, согласился, и мы пошли в направление военкомата. «Пошли» сказано очень скромно. Вера Ивановна, не сказать, что была пожилой женщиной, но и не девушкой. А бежала она к нашей цели так, что многие могли бы позавидовать и я едва успевал за ней. Оказывается, мы должны были уложиться в некий норматив, который строго фиксируется начальником военкомата (военкомом). И действительно, едва мы приблизились к военкомату, как увидели на его ступенях этого самого военкома, с журналом в руках. При виде своего начальника Вера Ивановна включила неизвестную мне скорость, что я просто отстал, понимая, что меня-то уж награды в этой гонки не ждут.
   Доложившись Вера Ивановна исчезла в дверях военкомата, и когда я приблизился военком обратился ко мне:
-Ты кто?
Я объяснил, что проводил сюда Веру Ивановну.
- Ладно, - сказал военком и продолжил.- В армии служил?
-Нет, - ответил я. – Я – призывник.
- Ну и лады,- заявил военком. -  Я включаю тебя в список участников тревоги. Стой здесь, если нужно будешь у нас курьером. Фамилия, имя, отчество? Адрес?
  И он, пошатываясь, вписал мои данные в журнал. Пошатывался он не от ветра, а был просто пьян.
   Выяснилось, что мы с Верой Ивановной прибежали в военкомат почти первыми и вскоре сюда прибежали ещё несколько сотрудников. Между ними, подъезжали и почти сразу уезжали по очереди: машина с милиции, скорой помощи, машина с представителем горисполкома, затем с горкома. Подъехала даже пожарная машина, с представителем которой военком долго препирался, поскольку согласно инструкции должен был прибыть некий руководитель пожарной службы, а прибыл вовсе какой-то рядовой пожарник, который, однако, уладил это дело после нескольких телефонных звонков. Что удивительно, последней, прибыла машина самого военкомата.
   Внимательно изучив список, военком, обнаружил, что среди прибывших,  не хватает ещё одного прапорщика, которого посыльный не обнаружил дома. Его жена, сказала, что он уехал на рыбалку. Насколько я понял из диалогов военкома с остальными прибывшими ни на какой рыбалке этот прапорщик быть не мог. Шофёр военкомата подтвердил это, заявив, что он знает адрес женщины, у которой этот прапорщик в данный момент «рыбачит» или можно сказать «проходит службу».
   Как известно, в армии все мероприятия, которые проводятся по хронометражу, то есть с фиксацией времени, выполнение этого мероприятия отмечается последним, кто: прибывает, прибегает, прилетает, доползает к цели. Этот прапорщик уже точно не успевал отведённому времени, но всё-таки по уставу обязан был быть доставлен до места. За ним отправили меня и шофёра, машина которого завелась с семнадцатого раза, и стало понятно, почему она приехала позже всех.
   Чтобы машина, не дай бог, не заглохла, за прапорщиком в дом направился я. По инструкции шофёра, я постучал в нужную дверь и сообщил женскому голосу откликнувшуюся за ней не радостную для неё весть.
   Однако прапорщик, который, похоже, ещё некоторое время утешал эту женщину, явно на службу не спешил. Он появился не скоро, на ходу застёгивая пиджак и ширинку на штанах.
   На пороге военкомата нас ждал весь штат военкомата. Не успел военком и рта раскрыть, как наш прапорщика осыпал его самыми обидными словами, напомнив ему, что тот во время службы в армии, не случайно упал с неба без парашюта. Военком, которому в это время уже окончательно поплохело, от выпитого ещё и со «своим штабом», молча выслушал это и протянул прапорщику журнал для росписи. Затем он объявил, что тревога закончена, всё прошло по штатному расписанию и вовремя, поблагодарил за службу и отпустил домой. Веру Ивановну, меня и прапорщика, шофёр повёз по домам. Прапорщик, который ехал продолжать «рыбачить» успел похвастаться, что военком отметил его пребывание третьим по списку и пожелал нам спокойной ночи. Мирное небо, вновь покрыло город покоем и уютом…
                ГЛАВА 13.
                КАК Я ЧУТЬ НА ВОЙНЕ НЕ ПОГИБ...
   Когда началась война России и Украины, я одним из первых подписал обращение против этой войны организованное одним издательством. Однако, пока  собрались подписи, война уже пошла полным ходом, хотя только за то, что эту войну называли войной в России уже сажали., как и за слово «мир» написанное на клочке бумаги, и даже просто, если человек стоял с пустым листом бумаги. Этой петиции таки не дали ходу и как объяснили мне организаторы, чего уж там, мол, если война уже идёт. Я  так понимаю, они просто не то что бы боялись, но понимали, что издательство закроют, а это был  их хлеб насущный. Я сам, очень большой противник войны. У меня один дядя погиб под Сталинградом, другой прошёл всю войну, отец (по слухам) вернулся с войны по ранению, через похоронку. Дядя, что прошёл войну, подполковник в отставке, когда мы его однажды спросили за застольем, как он понимает войну, ответил – что на войне, как на работе, кто-то работает, кто-то отлынивает. И от рассказов о войне ветеранов, многие из которых стали сюжетами моих рассказов, моя ненависть к ней просто стала реальностью.
   Помню, события в Афганистане, мы мало что знали о ней, разве что, что показывали по телевизору. Тогда за 10 лет, официально,  мы там потеряли 15 000 парней, и это было трагедией всего нашего народа, и извечным вопросом, а нужно ли было вводить туда свои войска. Сегодня на войне России и Украине, наверное, в месяц убивают больше, и уже кажется, что никому нет дело до этого. Особенно меня возмущают духовенство и женщины., которые поддерживают эту войну. Недавно посмотрел сообщение, что одна женщина, потеряв сына на этой бойне, сама отправилась на войну. Я прокомментировал, что она – дура, потому что могла бы сама сразу пойти на войну, а не отправлять туда сына, который нарожал бы ей внуков. Еще больше презрения у меня вызывают люди, идущие на войну по контракту и те, кого набирают из тюрем и лагерей, и при чём отбирают избирательно - убийц, рецидивистов  и насильников, как заявил основатель ЧВК Пригожин, а «петухов», как сказал  он, пусть другие набирают!? Что это за армия, из нищебродов и бандитов?! Да эти контрактники, хуже, чем наёмники. Те убивают за деньги, как профессионалы, а эти – от нищеты. Нищеты натуральной и духовной…
   Однажды, по молодости, поздно ночью (в Союзе это ещё можно было) я добирался домой и по дороге встретил незнакомого парня, с которым оказалось мы шли в одну сторону. По дороге выяснилось, что он вернулся с Афганистан, и я спросил у него, как там?
   Он ответил, что наши, там испытывают своё оружие, а запад своё. На мой вопрос, как он сам пережил это, парень ответил, что он в принципе пережил это получше других, поскольку был радистом и его берегли, как зеницу око, без связи там,  гиблое дело.
   Когда я пришёл служить в армию, один наш парень начал писать рапорта, чтобы его отправили в Афганистан. Написал один рапорт, другой и тогда его вызвал к себе наш командир отряда – Батя, старый вояка, который побывал на войне мальчишкой. Он прямо заявил «добровольцу», что мол, телевизор и кино насмотрелся? Там, в Афганистане идёт настоящая война, и гибнут наши парни. И потребовал забрать рапорт и больше никогда их не писать.  «Потом ещё, добрым словом меня помянешь», - сказал он.
   Когда говорят, или пишут о войне, я вообще не понимаю, как можно говорить о каких-то «законах войны», «международных конвенциях» её правил, о военнопленных и пр. Я, считаю, что война, как юридическое определение, должна быть ВНЕ ЗАКОНА со всеми вытекающими отсюда понятиями, что  нет и не может быть законов поддерживающих её, трактуя о каких-то якобы «гуманных в ней отношениях». И о «законах» войны говорят прежде всего те, кто разжигает их. «Долой поджигателей войны!» - были последними словами Сталина, когда он в последний раз выступил публично.
 А между тем, я сам однажды «чуть» не побывал на войне. Ещё до службы в армии.
   Дело было так. Как-то мы с друзьями загуляли в соседнем посёлке, где проживал один из них. Загуляли крепко, прихватив, кроме выходных ещё и два рабочих дня. Не знаю как других, но меня как-то это не беспокоило. Я работал в энергетике, и нас часто вызывали на службу по ночам и в выходные, так что отгулов у нас хватало,  и мы их часто прощали родному предприятию, да и Шеф наш, как-то давал слабинку молодёжи, понимая, что всякое бывает. Хотя, прогуливать, не отпрашиваясь, было не только не по закону, но и неприлично. Но что получилось, то получилось. На третий день ко мне пришло осознание, что пора бы и на работу, а также стыд за этот свой проступок, перед добрейшим начальником и коллективом.
   Чтобы, как то более - менее выглядеть прилично, и не пугать своим видом и пр. других людей, я решил добираться на работу не автобусом, а пешком, благо, если прямиком и через степь, то не очень-то далеко.
   Но и тут я умудрился опоздать на работу, потому что, едва я подошёл к дверям ведущей к нашей лаборатории, как она распахнулась, и оттуда вывалился весь наш коллектив, который тотчас стал загружаться в две наши служебные машины, напоминающие чем-то хлебовозки (машины с будкой с надписью «Хлеб»).
   Со мной никто особо не разговаривал, все ограничились коротким приветствием.
Наконец, последним появился Шеф, с неизменной папиросой во рту.
- Где прохлаждался? – спросил он коротко, и когда понял, что я сам ещё ничего умного не придумал, дал команду. – Садись! Едим в управление. Потом поговорим!
   Я вошёл в будку и тяжело присел на ступеньках у входа. Машина тронулась, и я оглянулся вокруг. А «вокруг», почему-то показалось мне сумрачным и печальным.
   И я стал раздумывать, зачем мы едим в управление. Раньше были несколько причин для этого: коллективная сдача внеочередных экзаменов, получение спецодежды, праздничное событие. Ничего подобного на сегодняшний день я припомнить не мог, но уж очень мрачными показались мне лица коллег, и я решился спросить:
- А зачем мы едим в управление?
- Как зачем, - ответил мне кто-то. – На митинг, конечно!
Митинг? Митинг? Я задумался. Слишком не употребляемое было тогда это слово. Что могло случится, что появилось такая нужда, в этом самом митинге. И не в силах разгадать это сам, снова обратился к товарищам:
- А что за митинг? Что случилось? – спросил я.
- Ты что, с луны свалился что ли, - ответили мне. -  Так война же! Ты где был? Почему не знаешь?!
Война! Боже мой! Война! Это значит, пока мы гуляли, началась война, а мы и не знали! Это известие тяжёлым грузом свалилось на меня и привело в подавленное состояние.
   И я стал думать, что же теперь изменится в моей жизни. Прежде всего, подумал, я конечно же должен добровольцем пойти на эту войну! И мне сразу стало неприятно вспомнить, что я вёл до этого праздную, бездумную  жизнь. Но и теперь, мне стало всё-таки, жаль себя, где я мог погибнуть на этой войне и не весёлые картинки типа, как я с гранатой в руке бросаюсь под вражеский танк стали преследовать меня.  А ведь, я так и не женился, кто останется на этой земле вместо меня? Никто… Ужас. Чтобы как-то уйти от этих мрачных мыслей, я стал думать, с кем же мы воюем, словно от этого у меня изменятся шансы погибнуть сразу, или немного пожить. Конечно, тогда нам угрожало НАТО, но и Китай проявлял к нам не лучшие отношения. Не лучше, чем Япония, но я как-то сразу исключил её из возможных противников.  И всё-таки мне захотелось точно узнать, под чей танк я буду бросаться.
- А с кем, с кем мы воюем? – спросил я.
- Да ты спятил! – ответили мне. – Как с кем мы воюем?!  Неужели ты не знаешь, что Китай напал Вьетнам, и мы едим на митинг протеста?
 У-ф-ф-ф! Танк, который ехал прямо на меня, в последний момент свернул и проехал мимо! И снова жизнь показалась мне  прекрасной, и я вспомнил, какие чудесные моменты меня ещё ждут!
   Пока мои товарищи по работе дружно осуждали на митинге агрессию Китая, я был просто счастлив, что не являюсь вьетнамцем.
   И, пожалуй, единственный урок и вывод я сделал из этого своего «похода на войну», что пожалуй жениться всё-таки нужно...
               
                ГЛАВА 14.
                КАК ЖЕНИЛИСЬ МОИ ДРУЗЬЯ
   У меня было три друга. И как-то мы сидели в одной компании и вспомнили о том, что когда-то мы женимся. И тут, сам не знаю почему, я сказал им, кто и каким порядком женится. И как в воду глядел!
   Первый друг – Сергей, правда не женился, а как тогда говорили – «подженился», то есть, как говорят теперь – жил гражданским браком. Сергей у нас был парнем сам по себе и поэтому мы в его дела не влезали. Женился он неудачно. Жена попалась морально не устойчивая, в смысле любила выпивать, работать не любила. Кажется, потом они разбежались, ну а Сергей за одно дело был осужден и умер или его убили в зоне.
 Второй друг Гера (или Георгий) ушёл в армию, и его девушка обещала ждать, хотя знающие ребята говорили, что она его ждать не будет. Так и получилось. Ну, вроде он не очень переживал, а вскоре он встретил девушку очень скромную и женился на ней. Помню, как мы ему устроили «мальчишник» у меня дома, прощались с его холостяцкой жизнью. Нас нашла его будущая половинка и заявила, что мы зря празднуем. Так как нет цветов для невесты! Цветы мы так и не нашли. Но у моей мамы, на подоконнике, росли какие-то необычные цветы, мы сорвали их, замаскировали, как могли и так и «поженились». Когда «выкупали» невесту у подъезда, соседи оказали слишком несговорчивыми, а вернее их зачем то рановато угостили. Мы катастрофически опаздывали на регистрацию, и вскоре я получил сигнал от жениха на атаку. Невесту я всё-таки отбил, но мы с ней выглядели совершенно одинаково – в белом, настолько я собрал всю штукатурки в подъезде! Свадьба была дома. Пили и пили. Там, дома была кошка, огромной величины. И вот посреди свадьбы раздался вдруг страшный её вопль, все даже как-то даже умолкли. «Кошке хвост оторвали!» - завопил кто-то, и у меня захолодело на сердце, но потом выяснилось, что просто прищемили дверью. Гости, пили и пили. Жениху и невесте вскоре это надоело, и они решили сбежать. На дружку одели фату и вместе со мной посадили на почётное место, и мы ещё часа три разыгрывали роль счастливой новобрачной пары.
   Когда у Геры родился первенец (дочь), мы с подругой по работе, навестили их и поздравили. Потом они уехали куда-то в Сибирь кажется. Ходили слухи, что в тяжёлое время его супруга ударилась в религию и они якобы развелись. А вскоре, мне сообщили, что мой друг умер…
   Третий мой друг – Вадим, женился после окончания техникума. Он был из большой, очень простой мордовской семьи, но родители дали всем высшее образование (впрочем, тогда его получали без контроля семьи, лишь бы у тебя голова была на плечах). Его старший брат Иван работал даже начальником отдела труда в комбинате, а другой брат по строительству запускных площадок для ракет на Байконуре.
  Вадим, хорошо учился и был самым умным из нас. Кроме того, он прилично одевался, имел некоторый достаток (мама работала уборщицей в магазине и этого уже было достаточно, чтобы что-то приобрести получше и дешевле). Умел хорошо выпивать и играть в футбол (несмотря на то, что был очкариком, в одно время выступал за команду города). Он был абсолютно не жадным. Делился всем, что имел и мог. Соответственно и вёл себя с друзьями. Мне нравилось, как он приходил ко мне. Я открывал дверь, он здоровался и сразу мимо меня проходил на кухню. Там он ставил чайник, копался в холодильнике. Особенно он искал варенья моей мамы, которые просто обожал. Потом садился пить чай, с большим куском батона, который был намазан толстым слоем масла и сверху густым слоем варенья. Он изредка что-то спрашивал из кухни у меня, но никогда не приглашал меня посидеть с ним, считал это не нужным, чтобы не отвлекать меня от моих дел (а я всегда, что-то читал или писал). Правда до этого он неизменно приносил мне кружку чая и такой же кусок хлеба с маслом и вареньем, только гораздо меньшего размера, чем его. После такого самоугощения он просто отдыхал на диване или слушал  музыку, а затем, попрощавшись спокойно уходил. Меня такие визиты очень устраивали, поскольку он мне нечем не мешал.
   Соответственно он ухаживал за девушками «своего круга» и достатка.
Однажды он заявил мне, что он приведёт ко мне девушку (кстати, как оказалось, будущую свою невесту и жену) чтобы произвести на неё некоторое впечатление. Я был не против, но не знал, что для этого делать. Как выяснилось, мне оказывается делать ничего и не нужно. Единственным моим действием было – красиво поздороваться, выразить своё восхищение визитом дамы и …. продолжать  сидеть за своим занятием, то есть читать и писать.
   Вадим заставил меня одолжить на время у моей сестры пачку журналов мод и положить их на журнальный столик. Сам он, недовольный моей фонотекой (набором пластинок), убрал её подальше и притащил целую кучу пластинок фирмы «Балкантон» (Болгария) среди которых были самые модные и популярные по тем временам группы «АББА», «Бони М» и сборники зарубежной эстрады, о которых мы только знали и слышали. Во время подготовки, он тупо посмотрел на нашу банку растворимого кофе украинского производства и брезгливо спрятал её подальше. Вместо неё он принёс банку, какого то импортного кофе, которое действительно отличалось хорошим вкусом (нужно отметить, он её не забрал обратно, в отличие от пластинок). Я пытался было предложить ему банку лучшего варенья мамы, которое прятал даже от него, но Вадим просто покрутил пальцем у виска, но попросил, в следующий раз вытащить его для него. Естественно, я вынужден был хорошенько убрать квартиру, хотя чистота была нормой нашей семьи. Единственное, чем он остался очень доволен, так это нашей библиотекой, наличие которой считалось тогда не менее престижным.
   Итак, настал день визита. Они вошли в заранее открытую дверь, в точности до минуты в  указанное время. Вадим провёл ко мне в комнату свою даму, ткнул на меня пальцем и заявил, что это – я самый умный и тотчас увёл ее в зал и усадил ее за журнальный столик, где кроме журналов мод вскоре появились всякие яства, которыми он угощал даму под бешеную западную музыку.
  Впрочем, мне тоже кое-что досталось. Бокал какого-то ликёра с кусочком батона намазанного сверху маслом и…икрой, который Вадим занёс ко мне лично.
   На прощание, они вежливо поблагодарили меня, и ушли. Вадим милостиво разрешил мне съесть всё, от них осталось.
   Имело ли какое то «историческое» значение эта встреча, только вскоре это дело закончилось свадьбой, на которой я тоже был «дружкой» (юридически – свидетелем, который также расписывается в журнале регистрации бракосочетания).
   «Дружка» от невесты мне досталась трудно определяемой национальности, весьма крупная девушка. Вот с ней-то у нас возникли проблемы. Не знаю, как так получилось, но в  коридор, в котором мы ожидали очереди наших новобрачных, заглянула заведующая ЗАГСом и заявила, что она «нас» регистрировать не будет, поскольку «дружка» одета «не подобающую для советской девушки одежду»! Да, действительно, здесь было на что поглядеть. Наша «дружка» была одета в короткую, тёмную комбинацию, поверх которой была накинута нечто напоминающее рыболовную сеть. Понятное дело, тогда жениться в катафалках, и в нечто подобном ещё было не принято. Тут все накинулись спасать ситуацию. Понятно, что менять «дружку» по ходу было бы дурной приметой, поэтому окружающие, а особенно родители жениха и невесты умоляли ее сменить наряд. Готовы были предоставить ей не только машину, но и самолёт, лишь бы она поехала домой и переоделась «под комсомолку». Но не тут то было.  «Дружка» отказалась наотрез и хранила на дальнейшие мольбы гордое молчание. В общем, скандал был хоть куда! Наконец, с грехом пополам, родители задобрили и уговорили заведующую и «нас» наконец зарегистрировали.
   На свадьбе,  все мои знакомые, тихо поздравляли меня с такой «дружкой». Ну, а все мужики, едва не свернули себе шеи, поскольку организаторы свадьбы, воздвигнув стол новобрачных на сцену, забыли прикрыть его от посторонних взглядов и «дружка» светила всем то, из-за чего выгоняли из комсомола. Впрочем, свадьба прошла на «ура» в единственном кафе города, которое не все могли себе позволить…
Ну, а позже, мои друзья, уже с женами, были и на моей свадьбе.
                ГЛАВА 15
                АНАУ-МЫНАУ.
  Когда я учился в техникуме, нас уже со второго курса отправляли на производственную практику.
Ценность этой практики заключалась в том, что нас брали на рабочие места, то есть эта практика оплачивалась, хотя по закону на шахту принимали в то время работать с 20 лет.
Нужно сказать, что значительно позже, уже при капитализме, комбинат не брал на рабочие места студентов-практикантов, а затем, после нескольких нечастных случаев и вовсе отказался принимать их на практику. А ведь всё объяснялось просто. За студентами «платниками» был всё таки какой - никакой контроль, а за «бесплатными» нет. Вот они и лезли куда попало. В результате после окончания учебных заведений на производство приходила молодёжь совершенно не имеющая представления о производстве.
   Конечно, наши рабочие места, это конечно громко сказано. Мы просто официально числились ими по первому разряду, а на деле нас использовали на вспомогательных работах. Например, электриками или дорожниками. Хорошо было работать электриками. После того, как пару дней мы ходили по штрекам шахты с энергетиком для ознакомления, он каждое утро вручал нам по ящику лампочек, и мы должны были, менять перегоревшие лампочки пока коробка не была пустой. Работали мы на старых шахтах, где штрека были низкие, лампы висели в зоне достигаемой рук, больше времени уходило на вскрытие и закрытие защитных колпаков. Как только коробка из под ламп была пустой, мы тотчас находили энергетика, показывали её и выезжали «на гора» (на поверхность) какой-нибудь случайной клетью (это такой подземный лифт из метала, грузоподъемностью от 18 до 36 человек и более, в зависимости от мощности подъемного двигателя, канатов и самого лифта, если посадка в клеть не контролировалась, то туда набивалось до 50-60 человек).
   Два раза мне удалось поработать доставщиком взрывчатки по забоям. Это было сплошным нарушением техники безопасности и просто безопасности. На работу связанную с взрывчаткой и взрывными работами принимали здоровых людей, кроме всего прочего они отдельно проходили медосмотр у психологов. Были случаи, когда у некоторых людей, из-за каких-либо жизненных неурядиц «ехала крыша» и они пытались с помощью взрывчатки решать эти проблемы. Так, на Украине один мужик захватил в шахте склад ВВ (взрывчатых веществ) и угрожал взорвать его, так что пришлось эвакуировать близлежащий посёлок. Он подорвал себя, когда выехал на поверхность и увидел, что его преследуют. Один наш горняк, отстаивающий какую-справедливость, поехал в Москву, прихватив с собой взрывчатку. И кажется в гостинице «Москва» (не помню точно) она взорвалась, то ли с помощью этого мужика, то ли самопроизвольно. После этого случая, контроль за ней, увеличился в разы.  Интересно, что при проверках на складах взрывчатых материалов, был страшен факт избытка взрывчатки, а не недостатка. Недостаток взрывчатки можно было объяснить, забывчивостью оформить факт срочного использования взрывчатки, отсутствием тех или иных лиц для подписи получения её и пр. А вот избыток взрывчатки нечем объяснить было нельзя. И поэтому, как только мы узнавали об очередной проверки, весь излишек взрывчатки  до грамма высыпали в водоотливные канавки. Моя работа доставщика состояла в следующем: в начале смены бригады забойщиков давали заявки на необходимое количество взрывчатки и средств её взрывания. К концу смены для доставки взрывчатки мне выделялась машина, куда я грузил взрывчатку и раздавал её по забоям. Машина обычно была неисправной, в основном без тормозов и поэтому при необходимости шофёр кричал мне:  «Держись!» и врезался в целик (считай в стену). Затем он убеждался, что я выкарабкался из под ящиков и мешков живым и здоровым,  и мы продолжали свой путь.
     Работать дорожником было тяжелей. Бригада дорожников чистила штрека, канавки и ремонтировала железнодорожные дороги. На больших шахтах, так называемых «гигантов», эти работы делились на две бригады из-за большого объёма работ.
   Бригадиром у нас был мужик-казах в возрасте (так мне казалось, хотя как мне кажется, сегодня, ему было чуть за сорок). Утром он давал нам наряд, что брать с собой на работу: кусок рельсы, стяжки, подкладки, накладки, костыли, деревянные колышки, молотки…..и в конце неизменно прибавлял: «и анау-мынау».
   Мы отправлялись на работу, весело и скоро работали, но если что-то у нас не получалось, особенно из-за того, что мы забыли что-то взять, то гневный разгон бригадира был беспощаден. Он орал так, что было настоящим мужеством выслушать всё это. И когда, наконец, кто-то пытаясь оправдаться говорил: «Да ты сам не говорил, чтобы мы взяли это!», он отвечал: «Как не говорил! Я же сказал и анау-мынау!». Его так и прозвали: «Анау-мынау». И это были первые уроки производственной хитрости для меня.
   Платили нам хорошо, где-то около 70 рублей. Спецовка была новая, но сидела на нас мешковато. И конечно, самое главное, нам давали талоны на спецпитание. Кормили в шахтах как на убой. На стене буфета висел прейскурант подписанный самим «вечным» министром цветной металлургии Ломако (46 !!! лет на министерских креслах, отмечен в книге Гиннеса) где было указано, что положено быть в продаже в буфете. Кроме всякого рода продуктов было указано, сколько видов коньяка, вина и пива (водки нет). Коньяк очень редко покупали начальники (этим их «подмазывали»  рабочие – штрафники, отпускники, с премии, с получки, так что почти ящик всегда был в резерве), вино (в основном марочное) никто не брал. Пиво было на выбор: холодное и тёплое. Вот его покупали почти всегда с одной целью. Сметану тогда давали такую, что её невозможно было вытряхнуть со стакана. И вот горняки с трудом съедали её с полстакана, а остаток разбавляли пивом, помешивая ложкой, и таким образом доедали сметану и допивали пиво. Кто-то пустил слух, что это якобы помогает от силикоза (болезнь лёгких, повреждённых шахтной пылью).
   Там же на практике я  увидел первого погибшего горняка. Мы чистили штрек когда услышали крик: «Помогите! Помогите!». Наши мужики бросились вверх по лестницам и вскоре стащили по ним человека и уложили на электровоз, и мы едва погрузив на прицеп наш инструмент, на большой скорости поехали к стволу. Электрические искры и брызги от пантографа (деталь питания электровоза) иногда освещали лицо, как оказалось потом уже мёртвого человека. Лицо было белым и спокойным. И только тоненькая струйка крови из носа подтверждала, что с эти человеком не всё в порядке. Позже говорили, что упавшая горная масса раздавила у этого человека все внутренности. На другой день в фойе шахты был вывешен плакат об этом несчастном случае, где крупными буквами была написана его фамилия – Головко, которую я запомнил на всю жизнь. Фамилии других, кроме разве что самых близких друзей по работе погибших в шахте я не запомнил, слишком много их  было…
   Такие вот анау-мынау…
                ГЛАВА 16
                БАНЯ
     Бани, в нашей деревне, были не у всех. Одна-две на улицу. Но люди были чистоплотные, и им не приходилось мыться в печке, как в замечательной повести «Девочка из города», помните?
  Была баня и у нас, небольшая такая, в правом углу огорода.
  Каждое воскресенье, население нашей улицы купались в нём. И поэтому выходной начинался с того, что мама перевязывала цепь собаки подальше от калитки дома, чтобы люди могли пройти к бане.
   Ближе к обеду, молодёжь улицы натаскивала в баню поленья дров и воду, во всё, что только можно было набрать. Сразу после обеда, появлялись девушки, которые промывали баню и разжигали уже заполненную печку дровами заготовленными щепками. А затем уже народ шёл мыться.
   Первыми шли старики со старушками. Затем семейные пары. После них девушки и девчонки.  За ними надолго засиживались там парни. Да так долго, что ожидающие за  ними в нашем доме, своей очереди одинокие женщины и вдовы, в конце концов, посылали к ним самую бойкую и языкастую бабу, чтобы она выгнала их из бани.
   Я же, был в этой очереди одиноким. Были, конечно, такие же малые и на нашей улице, но их брали с собой родители. А меня брат с собой не брал, потому что там были все парни постарше и возиться со мной он особо не хотел. И тогда я попадал в последнею очередь с этими самыми женщинами.
   Сказать, что я был в бане, это было бы сказано слишком. Большую часть этого посещения я отсиживался в уже прогретом всеми предбаннике, куда время от времени выскакивали красные, как сваренные раки и прожаренные как котлеты женщины, облепленные листьями веников, которые с «аханием» и «охонием» обливали себя холодной водой, а затем фыркали как кони после водопоя. Вслед за ними вырывался такой жар, что казалось, что вот-вот здесь вспыхнет пожар. А я сидел укрытый и покрытый всеми их тёплыми одеждами от телогреек, до тёплых безрукавок, с которыми они приходили в баню даже в летнее время. И это не удивительно. Женщины до того прогревались, что  могли простыть потом даже от лёгкого дуновения, летнего вечернего ветра. Наконец эти самоистязания заканчивались и, отдышавшись, они хором и весело переговариваясь, заходили в немного остывшую баню уже на помывку. Я понимал это, когда меня аккуратно извлекали из насиженного места. И теперь начинались мои мучения. Каждая из женщин, почему то хотела непременно поучаствовать в отмывание меня. И поэтому меня многократно обхаживали жёсткой мочалкой и отмывали от уже давно исчезнувшей грязи. А главное, каждая из них старалась потискать меня в своих руках, пугая меня большими, твёрдыми буграми стоячих грудей и неизвестными чёрными пятнами волос на их телах.
   После бани,  в отличие от других помывшихся, которые легонько стучали по стеклу окна и кричали: «Спасибо!», эти женщины заходили к нам домой, и выпивали целый самовар чая, приготовленный моим братом, с разными вкусностями приносимых с собой, остатки которых мы вкушали ещё пару дней.
   Я сам эти посиделки не помню, потому что моментально засыпал от усталости и впечатлений.
   Много лет спустя, когда я уже был взрослым парнем и не женатым (а я женился поздно), меня спрашивали, почему я не женюсь и я со  смехом отвечал, что меня женщины в детстве напугали, и рассказывал им эту историю за баню.
   Помните, как в фильме «Служили два товарища» герой одного эпизода, которому его товарищ предлагает посмотреть в бинокль на купающуюся женщину, отвечает: «Я такого добра богато бачил».
   Ну, знаете, я тоже много такого видел на картинах великих художников и не  только, но таких женщин, как в той бане никогда больше не «бачил».
   А вот ещё подобная история с баней.
В первый же мой рабочий день в моей жизни, а это было в геологии, в степи, после окончания работы мой старший товарищ и наставник заявил, что мы пойдём в баню. Наша партия была не передвижная, а стационарная и поэтому её работники имели такую возможность построить для себя баню, довольно таки большую и хорошую.
   Когда мы разделись в предбаннике и вошли в баню, она, что называется, была уже при деле. Густой и влажный пар окутал помещение и в дальнем углу уже мылись люди, что-то оживлённо обсуждая. Напарник всунул мне в руки шайку и показал где набирать воду. Набирая воду, я невольно прислушался, о чём же весело говорят в углу, как вдруг понял, что там …женщины.
- Там, женщины, - прошептал я напарнику, толкнув его локтем и указывая в угол.
- А, -а, не обращай внимания, - буркнул напарник. – Они, как влезут сюда, так по 2-3 часа сидят тут, и метлой не выгонишь. Что прикажешь, ждать что ли когда уйдут!?
   А с угла, между тем откликнулись:
- Ой, никак к нам новенький!?  Да молоденький какой!
Быстро-быстро помывшись, я поспешно выскользнул с бани. С тех пор, прежде чем купаться в ней, проверял, не ли там особых лиц… (у нас в партии было 3 женщины, одна –повар и две – машинистки лебёдок).
   Я, это к чему с это историей-то. Не потому, что как то проявляю к таким вещам особый интерес. Просто последние 30 лет своей трудовой жизни я проработал в шахте, где после выезда мы шахтёры принимали душ. Я работал там по механической части, так что кто знает про то, что это означает, знает, что порой и по три раза за день опускаешься в шахту, и это благо, поскольку по иным проблемам сидели и сутками. В общем, накупался я в шахте вдоволь.
   Так вот, к концу моей трудовой деятельности, в нашей «независимой» республике появилось много верующих, особенно мусульман, которые проявляли свою веру самыми различными приметами. То молиться вдруг начинали прямо в шахте, хотя это было не верно. Бороды опускают, наверное, чтобы легче друг друга узнавать. Мешки на своих жён одели, дескать, я ревную, ей не положено. Я бы предложил быть солидарными с жёнами, и самому в этих мешках с ней ходить. Если призадуматься, то конечно, это дело самого человека, верить или нет, и как в чём себя проявлять, хотя вряд ли, такими «армейскими» порядками можно спасать свою душу. Но дело в нашем случае не в этом.
   Дело в том, что часть этих людей, вдруг стала купаться в душе ….в трусах. Почему, не ясно? Что они скрывали под ними от товарищей по работе, не понятно. Может им сделали повторное обрезание и там уже не на что было и глядеть?
  Ну, да ладно, это тоже их дело.
   Я, это к тому, что моя трудовая жизнь началась с голых женщин в бане, а закончилась мужчинами в трусах в душе.
   Вот такие истории с баней.
                ГЛАВА 17
                БОЛЬНОЙ МУЖ
   Рассказали. У одной женщины пришёл муж с работы. Хмурый, без настроения.
На вопрос, что случилось, ответил, что кажется, приболел. И тут жена быстренько постелила ему постель, дала таблетки и уложила спать.
   А сама на кухню, по своим делам. Да, чем не займётся, всё не гладко получалось: то кастрюлей громыхнёт, то вилки с ложками со стола упадут.
   И решила она, чтобы не нарушать покой мужа, уйти на время к маме.
Как решила, так и сделала. Вернулась она домой часа через три, да у самого порога прихватило её, пардон, по нужде. Она скоро-скоро отворила дверь и шмыг в туалет, который, к слову, был совместный с ванной. И глянь она, за занавеской той ванны муж её  купается. Довольная, что она так быстро излечила его, женщина просунула руку за занавеску, схватила за причинное место и заявила, что мол, вылечился уже?
   И тут же, отправилась в спальню переодеться. А там…обнаружила мужа лежащего на кровати.
- Ты чего такая? – спросил её муж, когда увидел её обомлевшую.
- А – а- а, кто там, в ванной? – спросила, заикаясь, женщина.
- Да батя мой, - ответил ей муж. – У них уже неделю нет горячей воды. Так он к нам пришёл помыться.
   Собрала, тут женщина наскоро некоторые вещи, что под руки попались, и сбежала снова к матери. Цельную неделю уговаривали вернуться…
                Глава 18       
                БОРЯ - ГОЛОВА И ГАБРИЭЛЬ АНО
   Борю-голову знали все жители нашего города и близлежащих посёлков. Это был ниже среднего роста человек, ростом где-то 1 м 30 сантиметров, у которого голова была пропорциональна остальной части тела, то есть составляла почти её половину.
   Когда я впервые мальчиком увидел его, это уже был мужчиной средних лет, и никто уже особо не обращал внимание на его внешний вид, дети не дразнили его и вообще все общались с ним как с равным. Разве что, приезжие, которые видели его в первый раз конечно же удивлялись такому явлению как Боря-голова.
   Жители посёлка объясняли им, кто такой Боря и многие из них неизменно излагали слухи о том, что якобы Боря уже продал свою голову Кунсткамере, в случае его смерти.
    Это был очень общительный человек, не лишённый чувства юмора, много что знал и общался на любые темы.
   Он всю жизнь проработал в ЖКО посёлка (жилищно-коммунальный отдел) на вспомогательных работах по его уборке и благоустройству.
   Благодаря нормальному отношению окружающих, Боря с удовольствием посещал кинотеатры, часто появлялся в нарядной одежде по воскресеньям в парке, где шумно отдыхало все население посёлка.  И там, многие могли остановиться, чтобы перекинуться с ним парой слов о том, о сём, а некоторые и вовсе благодушно принимали Борю в свою компанию.
   А причём тут Боря и некто Габриэль Ано (?), спросите вы.  Сейчас расскажу.
Габриэль Ано, для тех, кто не знает, это бывший главный редактор журнала France Football (Франция)  и именно по его инициативе каждый год в Европе, лучшим футболистам года вручают приз «Золотой мяч». И снова всё это далеко от Бори. Ничего, мы это дело поправим. Дело в том, как журналист Габриэль Ано, не только был главным журналистом журнала, но и писал рассказы и статьи о футболе. И вот один такой сборник рассказов этого журналиста издали и в нашей стране. Не сказать, что, ах какого содержания, но возможно из благодарности, что такого приза удостоился и наш легендарный вратарь Лев Яшин, который до сих пор остаётся единственным голкипером удостоенный такой чести. Ну, а теперь, мы уже совсем близко подошли к нашему Бори. Мало кто наверное, помнит об этой книге, да и издана она была малым тиражом, но я помню. Как и помню один рассказ Ано о маленьком мальчике, который подавал мячи, выкатившиеся в аут, во время матча футболистам. Конечно, этот мальчик в душе болел за одну из команд, которая была хозяевами поля и выигрывала этот матч всего лишь в один мяч. Команда соперников напирала на ворота подуставших хозяев, и тогда один из игроков попросил мальчика не спешить подавать мячи, вылетевшие в аут. И мальчик, как мог, стал помогать своей команде, что не осталось без внимания судьи. Он сделал одно замечание мальчику, второе и в конце концов…показал ему красную карточку! То есть удалил мальчика с поля! И это, утверждал Ано, был единственный случай в футболе, когда был удалён мальчик подававший мячи. Очень было похоже, что рассказ основан на реальном событии, так как в нём упоминались реальные игроки команды.
  И вот теперь мы подошли к нашему Боре.
Дело в том, что Боря у нас был самым активным болельщиком нашей поселковой команды и мог при желании, рассказать вам всю её историю и игроков от роддома до попадания в нашу команду мастеров. И все, такие же болельщики, перед очередным матчем любили выслушать его прогноз на результат, а на другой день после матча обсудить эту игру.
   Боря на футбол билета не покупал, и не только потому, что стадион находился на балансе ЖКО, а потому что без его присутствия стадион себе футбол не представлял. Ну, и Боря, что называется, не был просто статистом на этом всегда праздничном событии. Он взял на себя роль сменщика счёта на табло, с помощь круглых фанерных цифр, которые валялись под примитивным деревянным табло за одними из ворот. Место Бори, было рядом, на валявшимся в траве бревне.
   Тогда, ещё особо телевизоров не было, и в нашем глубоко провинциальном посёлке футбол был чрезвычайно популярен. На стадионе яблоку негде было упасть. Люди шли на стадион как на праздник, шли семьями, бригадами, коллективами. Приносили с собой продукты, горячительные напитки и пиво. После матча на арене оставалось море пустых бутылок, и директор разрешал их собирать, только определённым лицам, ведь на этом можно было сделать неплохие деньги. Болели, что называется от души и для души. На другой день не все мужики помнили, какой счёт и кто выиграл. А если  и помнили, то без всяких подробностей, о которых им мог рассказать, разве что Боря…
   И вот однажды шёл обычной матч, когда команда гостей, на первых же минутах забили нам мяч. Гол, прямо скажем, не бесспорный, с нарушением правил, но судья без всяких сомнений указал рукой на центр.
- Судью на мыл-о-о-о!!! – затянули трибуны, на которых болельщики затоптали ногами, изгалялись разнокалиберным свистом и отборной бранью.
   Кто-то заметил Борю медленно поковылявшего  к табло устанавливать счёт.
- Боря! Не надо! – завыли тут болельщики, а другие тотчас поддержали. – Не над-о-о-о! 
   Не сказать, что Боря побоялся толпы, но внутренне согласный с ней, он вдруг развернулся и вернулся на своё место.
   Матч продолжался, игроки перебегали с одного края поля на другое, боролись на всех её участках не жалея друг друга. Судья отчаянно свистел в свой свисток, но что-то на стадионе происходило не то. Вначале лишь часть стадиона разошлась в смехе от продолжавшегося матча без изменения счёта, но вскоре этот смех волной прошёлся по стадиону, отчего нашим болельщикам стало болеть веселей. Конечно, так продолжаться долго не могло, и вскоре один из игроков соперников указал на этот факт судье.
   Судья тотчас дал длинный свисток и помчался в сторону табло и Бори.
Весь стадион замер от картины, как судья, что-то жёстко выговаривал Бори, одной рукой указывая на табло, другой потрясая в воздухе.
   Боря медленно сполз с бревна и поплёлся к табло.
   Судья немедля развернулся, выбежал на поле и дал свисток на продолжение игры. Однако, едва судья отбежал от Бори, тот снова вернулся на своё место и продолжал там сидеть, как ни в чём не бывало.
   Стадион воспринял этот акт в полной тишине, словно боясь выдать Борю, но не прошло и минуты, как футболисты соперника вновь стали вновь жестикулировать в сторону судьи.
   Судья вновь дал свой свисток и примчался к Боре и начал своё соло, размахивая руками. Но на этот раз Боря вовсе не реагировал на судью, а возмущённый гул болельщиков с каждой секундой только возрастал. И тогда судья, снова свистнул и покопавшись в своём кармашке, достал красную карточку и показал её Боре, а затем и всему стадиону.
- Боря, уходи! – прогремел голос директора стадиона в громкоговорителях по всему периметру стадиона. – Судья удалил тебя.
   И тотчас с кромки поля появился человек, которого он отправил изменить счёт. Боря всё понял. Он встал и спокойно направился в сторону одних из ворот стадиона. И весь стадион стоя приветствовал его аплодисментами и криками.
   Так, наш Боря, согласно версии Габриэля Ано, стал первым в мире сменщиком счёта в футболе, удалённым судьёй с поля…
   На другой день, весь город, только и говорил о «подвиге» Бори. И даже женщины, особенно на работе, поздравляли его, а директор долго и с явным удовольствием пожимал его маленькую руку.
   Вскоре времена изменились. Изменилось и отношение к спорту. В «перестройку» нашу команду расформировали, и часть её игроков выступала уже за другой, но близкий нам город. И Боря, как настоящий и верный болельщик всё также не пропускал ни одного матча, хотя на том стадионе было уже электронное табло и ему приходилось вместе со всеми сидеть на трибунах. Встречая на улицах знакомых ему болельщиков он уговаривал всех ездить «болеть за своих», но тогда народу уже было не до футбола, а нужно было как-то выживать. И тогда, люди как то потеряли общий интерес друг другу.  Я тоже несколько раз разговаривал с Борей, всё больше о футболе, но видно было, как погрустнели его глаза, и не было радости в его голосе. Потом у Бори умерла мама, с которой они прожили вместе всю жизнь. А вскоре пропал и сам Боря. Его случайно нашли, мёртвым на могиле мамы… Хороший был человек. Добрый. Я его помню.
   А вот с каким счётом закончился тот матч, не запомнил…
                ГЛАВА 19
                БОМЖИ В СОЮЗЕ
    Наверное, бомжи были, есть и будут во все времена и во всех странах.
  Чем же отличаются бомжи в советское время от тех, кого мы видим сегодня? Прежде всего, конечно, что в советское время для этого у них в Союзе не было никакой социальной базы. То есть, не было безработицы, тунеядство  преследовалось законом. И даже те люди, которые освобождались из мест заключения, сразу же ставились на учёт в милицию, которая обязана была не просто контролировать их трудоустройство, но и помочь в этом, если у них были проблемы. И поэтому «профессиональные» тунеядцы, не всегда ведущие праведный образ жизни, вынуждены были курировать между различными городами и посёлками. Это меньше касалось женщин, чьё такое положение, виделось, почему менее безобидным, чем у мужчин. И поэтому, наверное, все трое бомжей, которые жили в нашем городе, были женщинами.
   Первая женщина, уже довольно таки в возрасте, а может так выглядела из-за образа своей жизни, занималась просто попрошайничеством, и всегда находились доброхотные женщины, которые всегда  подавали ей мелочь, а то и продукты. Никто о ней ничего не говорил, а может я просто не слышал, и поэтому ничего о ней прибавить не могу.
   Вторая женщина, была более известна в городе. Говорят, что раньше она работала в прокуратуре, а другие утверждали, что была даже прокурором. А потом, что-то у неё в жизни произошло и она «села на стакан», ушла с работы, вела независимый и одинокий образ жизни. Все говорили, что она была прекрасным специалистом своего дела и жила на то, что оформляла «правильные» бумаги судебных исков или подсказывала, как и где искать защиту своих прав. На вид ей было: чуть больше 40 лет, высокая, стройная, со следами необычайной красоты. Ходила она в поношенной, но модной в своё время одежде, женских костюмов строгих тонов, или в подчёркнуто приталенных платьях. У неё была, какая то своя, особенная походка, так что, когда она проходила мимо, сидевшие на скамейках люди умолкали, а идущие навстречу, как-то приостанавливались, уступая ей дорогу. А она шла, вся такая безучастная ко всему, с высоко поднятой головой, ни чем и ни кем не интересуясь. 
   Ну и наконец, всем известная в нашем, а также в соседнем городах, и в близлежащих посёлках – тётя Катя. Маленькая ростом, в неизменном плаще неопределённого цвета и ярко красной женской объёмной сумочкой, в таких обычно учителя тетради на дом носят. Она была очень общительной, самостоятельной, всегда «под шафе» и никогда не у кого ничего не просила. Вообще-то, её нельзя было назвать «профессиональной» бомжихой. На это положение она переходила лишь с наступлением весны, то есть с апреля месяца и до первых холодов ноября. А «зимовала» она на работе, то есть устраивалась уборщицей на какую-нибудь шахту, куда её с удовольствием принимали, так как в этой работе она была просто незаменима. Я сам тому был свидетелем, так как работал в одно время рядом с шахтой, где тётя Катя работала. Её никогда там нельзя было увидеть праздно шатающейся, всегда за шваброй. А весной она увольнялась с работы и уходила на отдых и «свободные хлеба» и тогда основным заработком её были пустые бутылки, которые она собирала с «точек», где обычно мужики соображали «на троих» или вовсе устраивали коллективные гулянки по поводу, или просто без повода. Катя хорошо знала эти «точки» и когда обнаруживала очередной кутёж, смиренно ждала их окончания. Иногда мужики, завидев её, приглашали к себе, но она никогда не опускалась до чужой компании и халявы. Катю ненавидели женщины, когда она без очереди сдавала свои бутылки (приёмщицы всегда шли ей навстречу, оплачивая ей за бутылки вместо 12 копеек, по 10), а также женщины-контролёры, которые прекрасно знали, что Катя не будет платить за проезд в автобусе. Катя отчаянно материла тех контролёров, которые не пускали её в автобус. «Я – безработная! -  вопила она. – Откуда у меня деньги?!». И, похоже, она была права, потому что у неё из сумки к вечеру всегда обычно торчал батон колбасы и непочатая бутылка водки купленные, очевидно, на последние сегодня «заработанные» деньги. Контролёров особенно бесило то, что народ в автобусе поддерживал Катю и требовал пропустить её. Но принципиальные контролёры, не пускали Катю, и тогда обложив их последними словами, она уходила подальше от выезда из автостанции, где шофера этих же автобусов без слов подбирали её, под одобрение публики.
   Когда я работал рядом с шахтой, где зимой работала тётя Катя, она часто приходила в наш гараж, где мы устраивали свои кутежи, и забирала у нас пустые бутылки. Но однажды она меня немного подвела. Мы как-то меняли двигатель на машине, и наши парни отправили меня с двумя вёдрами на шахту набрать горячей воды для радиатора. Я вошёл в здание шахты в замызганной, старой телогрейке, облупленных валенках, в шапке неизвестного размера и встретил недовольный взгляд тёти Кати отчаянно драившей полы почти у входа. Но узнав меня, спросила, мол, чего надо. Я пояснил. «Иди туда» - сказала она мне, ткнув пальцем в дверь недалеко от места, где я стоял. Я вошёл и …тут же на меня полетели мыло, мочалки, тазики под женские крики! Оказалось это женская душевая! Я вылетел оттуда как пробка и недоумённо посмотрел на тётю Катю. Но она была более чем спокойная. Смачно ругнув, неизвестно кого, она заявила: «И когда они успели выехать из шахты? Ладно. Иди на второй этаж, налево, там мужская душевая». Помню, я потом шутил, на остановке автобуса с шахты, что женский коллектив шахты знаю не только в лицо…
О тёте Кате мне рассказали такую историю.
Как известно, на производстве случаются сокращения штатов. В Советском Союзе это тоже не было исключением. Такое происходило и в комбинате, где я, да и Катя много лет проработали. Каждый год, вернее в конце года, директор комбината издавал приказ о сокращение штатов. Увольняли в основном тех, кто, по различным причинам давно не выходил на работу или покинул рабочие места, и где был явный перебор в людях, да и то условно, поскольку после нового года их снова набирали на те же рабочие места.
   И вот однажды, на шахте, где был назначен новый начальник, произошло такое сокращение и Катю уволили.
   Катя ничего на это не сказала. Недельку крепко «отдохнула», а потом, прихватив свою знаменитую сумку, отправилась в комбинат в приёмную директора. А директором комбината, известного по всему Союзу тогда был Виктор Васильевич Гурба, из плеяды так называемых «красных директоров», на которых держалась вся промышленность и экономика страны. Это был очень грамотный и хороший организатор, знал свой комбинат и его проблемы наизусть, а также почти весь коллектив почти поимённо, особенно лучших его работников, чем всегда удивлял окружающих.
   Итак, наша Катя приехала в комбинат прямо направилась в приёмную, где в этот день, в понедельник, у директора собиралась всё руководство комбината. В приёмной женщина-секретарь вежливо объяснила Кате, что директор сегодня её не примет, что приёмные дни по личным делам у него по четвергам, по предварительной записи.
  - Кто меня не примет? Витя? Да пошла ты…- воскликнула Катя
 И тут же по своему выразилась, что она думает об этой женщине и её мнение.
   Она смело прошла к двери директора и вошла туда с секретаршей на плечах, которая тщетно пыталась объяснить, что это самовольный произвол посетительницы. Можете себе представить, в каком шоке было всё высокое руководство комбината!
Но директор приглядевшись, вдруг заявил:
- Да ведь это – Катя! Отпустите её! Катя, что случилось?!
- Да вот, Витя, сократили меня! – заявила Катя. – Без работы теперь я осталась.
- Как? Кто сократил? – спросил удивленно Гурба.
Не дожидаясь, когда на него укажут, новый директор шахты привстал и сознался, что это его рук дело.
-За что? – спросил директор.
- Так ведь, сокращение…Ведь приказ был… – пытался оправдаться начальник.
- Я так и подумал, - заявил директор. – По работе вы не могли её уволить. Она прекрасный работник, я её помню с самых первых дней моего прибытия в эти края. Восстановите, компенсируйте. Всё, Катя, иди, работай. Ты не обижайся на начальника, он хороший. Просто он тебя ещё не узнал. Давай, не хворай. Спасибо, что зашла!
   И Катя не стала распинаться и просто вышла из кабинета.
- Ну, что, дура? – сказала она секретарше. – А ты говорила, что Витя меня не примет!
Катя достала из своей сумочки открытую бутылку водки, налила в стакан, стоявший рядом  с графином, выпила и ушла. Она ни кому не рассказывала об этой встречи с директором. Скромная была. А назавтра она вышла на работу, время было зимнее, бомжовать было ещё рано….
                ГЛАВА 20
                ЖИЛ, НЕ ЖИЛ?
   В электролаборатории где я работал после геологии у нас был замечательный начальник и человек Михаил Сергеевич.
   Сам он работал там всю свою сознательную жизнь и как рассказывали с тех ещё пор, когда оборудование возили на санях.
  Считалось, что в нашей лаборатории работает элита нашего энергетического предприятия, и она является кузницей кадров, со временем возглавлявшие не менее ответственные её подразделения.
  Признаться, я попал туда совершенно незаслуженно, не имея достаточных знаний и опыта. На работу я устраивался через знакомого в нашем доме, который был там большим начальником. И поскольку предприятие всегда испытывало нехватку кадров, мой диплом и некий годовой стаж с записью, что я проработал в геологии электриком видимо повлияло на моё направление на это место работы. Хотя весь «опыт» моей работы заключался в том, что я умел менять перегоревшие лампочки или заменить вышедшие со строя выключатели или розетки.
  Но Михаила Сергеевича это не смутило, он сразу, что называется «раскусил» меня и совершенно ненавязчиво, без всяких там командных усилий, поставил надо мной опытных наставников, в ряды которых я «влился и спился» и буквально через несколько лет, я уже был мастером высоковольтных испытаний. Одним словом коллектив этот оказался очень дружным (сбитым и спитым) и, при желании оказывал новичку посильную помощь во всём.
   Очень скоро вылилось в то, что меня назначили начальником целой группы подстанций, куда обычно назначали очень опытных инженеров, с большим стажем работ. А получилось это случайно. Один такой начальник, много лет проработавший на этом предприятие, в связи с ростом семья и её потребностей, попросил перевода на работу в шахту. Но ему отказали, так как не было замены, а на его требовательность, напомнили, что он коммунист и обязан войти в положение родного предприятия. Тогда этот товарищ пригрозил что «положит партбилет на стол», что было бы крайне не  желательно и его просьбу удовлетворили. И поскольку выбор новых кадров всегда упирался в нашу лабораторию (предыдущий мастер, чьё место я занял, ушёл на такую должность) по рекомендации Михаила Сергеевича туда назначили меня, хотя были и более достойные кандидатуры. Но их Михаил Сергеевич приберёг для себя, а в персональной беседе со мной обещал помощь «днём и ночью». Так оно и было и я так был наверное самым молодым начальником за всю историю предприятия, чем не столько удивил своих товарищей по работе, сколько семью.
   Однако история на этом не закончилась, меня призвали в армию, а после возвращения, на второй же день меня срочно вызвали к Михаилу Сергеевичу, который очень попросил меня написать заявление на место старшего мастера лаборатории, которое фактически было даже «круче» моего начальства, объяснив это тем, что комбинат вот-вот сократит эту должность и меня оказывается очень ждали. Отказать такому человеку я не мог и под клятвенное заверение Михаила Сергеевича, что при возможности он мне даст уйти с переводом на шахту я согласился. И даже заявление написали числом на два дня раньше, чем я отбыл с армии. Вскоре, один из опытных парней лаборатории, закончил вечернее образование в техникуме, и Михаил Сергеевич отпустил меня, проработавшего на этом предприятии девять лет, в шахту.
   Михаил Сергеевич, был грамотным и образованным специалистом и человеком. Его супруга, очень милая и спокойная женщина, также работала на этом предприятии, как и дочь, которая, со временем стала даже старшим диспетчером. Очень корректно всегда себя вёл, хотя мог где нужно и по мужски высказаться и пр. Любил играть домино, курил папиросы, был заядлым охотником. Охотничий сезон открывался обычно в сентябре и поэтому мы уже не удивлялись, если в августе, когда входили в его кабинет, на его не рабочем столе, лежали всякие там охотничьи причиндалы. В сентябре, мы провожали его в отпуск, откуда он возвращался, в очень  хорошем настроение. Конечно, возможно было рассказать много случаев связанные с ним, думаю ещё найдётся на это повод, но я расскажу для полной картины пока лишь этот.
   Нас в лаборатории было три мастера. Одна замужняя женщина и у неё в бригаде были только женщины и мы два парня и оба не женатые. И вот однажды мой коллега, а звали его скажем Денис, решил жениться. Сначала мы как то об этом догадывались, потом он официально нам об этом заявил. Коллективу эта идея очень даже понравилась, поскольку как я описал выше, являлся «сбитым и спитым» и лишний праздник был совершенно уместным.  Мы даже выдали ему как то служебную машину, чтобы он съездил со своей подругой в загс, чтобы подать заявление. Однако, вскоре положение совсем изменилось. Выяснилось, что никакой свадьбы не будет, что Денис не только не хочет жениться на этой девушке, но и не признаёт отцовство уже беременной невесты. Выяснилось, что кто то доложил Денису, о каких-то связях невесты и всё в одночасье рухнуло. Вслед за этим начались судебные разбирательства, куда Дениса неоднократно вызывали и он часто стал отпрашиваться с работы. Конечно, сам Денис от этого выглядел не очень хорошо и мы ему очень сочувствовали. Разумеется, на это обратил внимание и Михаил Сергеевич, но сам почему то не стал разговаривать с ним тет-а-тет, а решил выяснить ситуацию вместе с нами. И в один прекрасный день он вызвал нас в свой кабинет, старшего мастера Василия и меня. В краткой, вступительной речи, он напомнил нам, что мы единый коллектив и что нас должна объединять не только работа, но и забота о частной жизни трудящихся коллектива. Здесь он выразил свою озабоченность состоянием нашего Дениса, о причине которой, как оказалось, он имел слабое представление, и  попросил нас информировать его, что же происходит. Василий кратко описал Шефу (так мы называли Михаила Сергеевича за глаза) о  том, о чём мы имели представление, но полной картины событий, мы конечно же не знали.
«Да-а, непорядок, - сказал нам Михаил Сергеевич. – Это очень плохо, что мы ничего не знаем. А ведь мы – коллектив! Может человеку очень плохо, а мы можем  ему помочь и вот так себя плохо проявляем. Давайте поговорим с ним по-мужски».
  Нам ничего не оставалось, как согласиться. И вскоре в кабинете, по вызову, перед столом Шефа стоял наш Денис, а мы сидели на стульях по бокам его.
  Никогда, ни до, ни после мы не видели нашего начальника таким смущённым.
  Он немного покраснел, но собрался и спросил очень таким домашним, участливым голосом:
- Вот тут мы, Денис собрались вместе, чтобы узнать, что с тобой происходит. Может тебе нужно чем помочь. Может тебе какую характеристику написать хорошую, может деньгами помочь? Ты расскажи нам, не стесняйся. Что у тебя там происходит?
  И Денис рассказал: да, хотел жениться, но узнал, что невеста ему изменяла и теперь он считает, что ребёнок, которого она должна родить – не его. Вот его по судам и таскают.
- Ну, всё понятно, - откинувшись в кресле, очень внимательно слушавший его, сказал Михаил Сергеевич.
   Некоторое время он молчал, как бы обдумывая услышанное, но затем снова обратился к Денису:
- Вот, ты Денис, скажи нам, ты с ней жил?
- Да нет, что вы! Конечно, не жил! Я же говорю, хотел жениться, узнал, что по чём и теперь никакой свадьбы не будет!
Михаил Сергеевич не спускавший с него глаз, теперь обратился к нам:
- Он, меня не понимает!
И снова обратился к  Денису:
- Денис, здесь взрослые люди, и разговор этот между нами. Ты вот нам ответь правду, это останется между нами, ты с не жил или нет?
И наш Денис невозмутимо снова отвечал:
- Так я правду и говорю вам, Михаил Сергеевич! Да мы хотели пожениться, заявление в загс уже подали, свадьбу назначили, но не жили, ведь мы не женатые!
Михаил Сергеевич, в бессилии взмахнул руками и снова обратился к нам:
- Нет, он меня не понимает!
И тут наш Василий сказал ему:
- Михаил Сергеевич, а можно я спрошу?
- Ну, спрашивай, - махнул рукой Михаил Сергеевич обречённо.
И Василий спросил:
- Денис, Шеф хочет от тебя узнать, ты её трах…л? (тогда этого слова ещё не было в обиходе, оно в основном появилось вместе появлением в стране видеомагнитофонов, и поэтому сказано было ещё грубее).
- Да, - как то без особых сомнений и чувств ответил Денис.
И тут Михаила Сергеевича как бы прорвало.
Он вдруг сорвался и послал нас с Денисом куда подальше, словно это мы его привели в кабинет начальника, а не он собрал нас туда.
   Мы дружно выкатили в коридор, где с Василием давились от смеха, и еще много лет, вот это «жил – не жил» было присказкой к особо сольным нашим высказываниям,  о смысле, которого, знали только мы, конечно…
                ГЛАВА 21
                ЗЕМЛЕКОП ВАНЯ
  Рассказали. Был такой мужик Иван, работал он в ЖКО (жилищно-коммунальный отдел). Не особенно умён, но силой не обделён. И понадобилось однажды в Шанхае нашего посёлка проложить новый кабель. (Шанхай - район незаконных жилищных построек почти во всех городах и посёлках Советского Союза, в которых проживали люди до получения квартир. Не смотря на нелегальность обеспечивались светом и водой, а также торговыми точками). Проблема была в том, что наиболее возможный и экономный вариант прокладки кабеля был очень узкий, длинный и никакой техники нельзя было использовать. Да и с людьми была проблема. Посылать туда целую бригаду накладно. И решили обойтись одним Иваном. Вызвали они Ивана и сказали, мол, вот такая задача. Глубина траншеи 1 метр 20 см. ширина 70 см (больше не получалось). Срок полтора месяца. Работа сдельная, вот наряд оплатим, как положено после выполнения задания. Иди на склад, возьми, что нужно и работай.
   Пошёл Ваня на склад, взял пару рукавиц и попросил две лопаты.
«Зачем тебе 2 лопаты? – спросили его. – Бери лопату и запасной черенок».
«Нет, - ответил Иван. – Дайте мне 2 лопаты. Одна устанет, буду работать другой».
Выдали.
  Пришёл Иван в отдел труда через полторы недели и сунул им наряд-задание. Оплатите, дескать, я наряд выполнил. Ну, кто такому поверит?! Поехали, убедились. И стало жалко им такие деньжищи за такой короткий срок платить. И заявили они тогда Ивану, что якобы прокралась ошибка и положено ему втрое меньше, чем указано в наряде. Ничего не сказал Иван, забрал деньги и ушёл восвояси.
   Только когда прибыли работники через три дня прокладывать кабель, то никакой траншеи уже там не оказалось. От слова…. совсем.
ГЛАВА 22
                КАК НАШИ ШАХТЁРЫ С КАЗАКАМИ ПОМЕРЯЛИСЬ И ПОМИРИЛИЬ
  Кое-что о казаках мы конечно знали. Особенно по «Тихому Дону» Шолохова. Но когда пошла «перестройка», то такое явление как казачество, стала проявлять себя открыто. Откуда -то появились не просто ряженные в казаческие одежды люди, но ещё и вооружённые, и более того, с неизвестно откуда взявшимися погонами и медальками.
   Появились они и у нас в Казахстане, но только  больше как культурная прослойка населения с претензией на историческое прошлое.
  А по российскому телевидению, так просто от них жития не стало. Там они даже стали создавать и местные центры самоуправления целыми районами, кое-где совмещали и даже замещали милицейские участки и должности. И всё это делалось опять же, якобы на историческом основании и наследстве.
   Но мы, тут у себя ничего подобного не видели, хотя какие-то поползновения у местных казаков и было.
   Ну, вот, наши местные ребята – горняки съездили на отдых в Россию и кое-что о тамошних казаках рассказали.
   Наш комбинат при Союзе был на передовых позициях, и после развала Союза его роль в независимой Республике была  не меньше. Был у нас в Краснодарском крае свой курорт  на балансе комбината, куда летали отдыхать трудящиеся нашего комбината, опять же на своём самолёте. Это сегодня, новоявленные хозяева комбината продали всё, до последнего профилактория, построенных на денежки этих самых трудящихся и ничего от этого народ и не имел.
   А тогда прилетели наши ребята на отдых, и делали они это как следует, после тяжёлого труда и подорванного здоровья. И, понятное дело, без горячительных напитков не обошлось.
  И как-то отдыхали они на природе, как положено с пивом и шашлыками и прочими закусками и напитками, как подъехали к ним несколько казаков на лошадях, и заявили, что наши ребята почему-то нарушают общественный покой и вообще гуляют в неположенном месте.
- А, вы кто такие? – возмутились наши парни. – И почему мы отдыхаем не где положено, коль санаторий наш.
   Но тут казаки оскорбились, они заявили, что представляют власть, и что земля это находится под их контролем. И тут наши парни им просто ответили, правда очень крепко, не стесняясь в выражениях они послали их куда подольше от этой самой земли.
   Казаки «подальше» ушли, но не так далеко, а вскоре и вовсе вернулись с хорошим подкреплением, целой конницей, разве что не с шашками наголо, но с нагайками, известных ещё с царских времён. Их бравый командир, аж цельный атаман, потребовал разойтись гулящих и даже приказал задержать наиболее бойко отвечающих мужиков. Увы, задержания не получилось. Наши парни не то что оказали сопротивление, но устроили настоящий мордобой. Отобрали у казаков их коней и шашки, а плётками поучили особо не вежливых, а затем верхом на их лошадях поехали гулять себя дальше.
   Вернулись они к себе в санаторий лишь под утро, отпустив лошадей на волю.
   У санатория их уже ожидал наряд милиции, старший которого оказался мудрым и дальновидным мужиком:
  - Всё нормально, мужики, - заявил он. – Наши казачки тоже были не правы. Давайте мирно всё уладим, и не будем превращать это в международный конфликт. Где казачья конница?
   Мужики ответили.
- Ну, это не беда, - заметил старшой наряда. – Они дорогу в стойло найдут. А вот оружие надо бы сдать ребята. Я, понимаю, это трофеи, но и вы поймите меня правильно, никто вас с оружием в самолёт не допустит. Не будет, что называется, накалять обстановку.
  Тут наши парни оценили этого мужика и побросали перед ним оружие. Так мирно закончилась очередная стычка рабочих и казаков, бывшего оплота царской власти…
                ГЛАВА 23
                КРУТОЙ РАССКАЗЧИК
   Был у нас один знакомый сосед, который за застольем, в кругу незнакомых людей, всегда рассказывал о себе всякие небылицы, в которые, в силу его возраста, эти люди были готовы почти поверить. Мы же, люди его знающие, прекрасно знали, что это всего лишь небылицы и  если их все собрать, то их хватит на жизни десятка человек.
   Но люди слушали его, ведь кроме легендарных сведений о том, что он успел мальчишкой побывать в чапаевской дивизии, а во время последней войны лично показал маршалу Жукову, где нужно наступать, он рассказывал им и обыкновенные бытовые вещи, которые украшали его личность.
   Ну, например: прекратила работу одна обогатительная фабрика крупного комбината союзного значения, где наш герой работал на разгрузке и погрузке мелких грузов с помощью тельфера.
День прошёл – фабрика стоит. Второй – стоит. Собрались тут крупнейшие умы комбината, и никто не может что-то понять и сделать, чтобы запустить производство.
   На третий день вызывает директор фабрики нашего героя и говорит ему, мол, так и так, сам видишь, что творится. Уже из министерства звонили, не нужна ли какая помощь. Помоги Хафизов советом, что делать?
 Тут Хафизов ему и говорит, а вы сделайте вот так. И что вы думаете? Через 15 минут фабрика заработала! Слушатели, конечно же, в восхищение! А зря. Они еще не слышали, как он чуть ракету на Марс не отправил…..
                ГЛАВА 24
               НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ. САНДАЛИИ. СТАКАН ВОДЫ. АДВОКАТ
   Я проработал на производстве 40 лет. Из них  почти 10 лет в энергетике, и 30 в шахте. Конечно, за все эти годы я сталкивался с несчастными случаями на производстве.
   Я навсегда запомнил фамилию первого человека, погибшего в шахте, которого мы вывезли на поверхность - Головко. Тогда я был студентом на практике и не знал, что такие случаи будут спутниками всей моей трудовой жизни.
   В основном, тогда, когда на совещаниях по технике безопасности нам будут зачитывать новые происшествия, их причины и меры, которые мы должны принять, чтобы такие случаи не повторялись на наших рабочих местах.
   Я как-то разговаривал с моими товарищами горняками, по поводу своего мнения, что люди, как и я проработавшие в шахте столько же лет, как минимум, раз 10 случайно оставались живыми в различных ситуациях. И они легко соглашались со мной. И дело не в том, что мы как-то нарушали технику безопасности, или теряли бдительность, а просто дело случая. Описывать их не имеет смысла. Я, например, помню, как сильно пережил первый такой случай, когда казалось, всем хотелось рассказать, что с тобой могло случиться, и прочее. Но пока, выехал с шахты, как-то поостыл, и всё это осталось во мне. А потом и вовсе перестал обращать на эти вещи внимание, надо было нервы беречь. К этим случаям, я никогда не относил, те, когда шёл куда-то или делал что-то, что должны были делать мои рабочие или товарищи по работе и это было реально опасно. Здесь у меня просто не было выбора. Если, с ними что-то бы случилось, отвечал бы я, или по закону, как ответственный по работе, или морально, как товарищ по работе. И мне трудно объяснить, куда в этих случаях уходил страх. А его иногда и вовсе не было. Ну, например, в устройство, откуда мы отгружали руду на вагоны, пришёл лист металла и перекрыл разгрузку руды. Это было узкое место, чтобы добраться до металла мне поставили лестницу и я  поднялся по ней и просунул руку со взрывчаткой под метал, чтобы после  могли взрывом отбросить его от прохода. Однако руда неожиданно просела и придавила мне руку (около 2000 тонн, но не вся конечно). Разве это страшно? Просто руку нельзя было вытащить, и никто не мог ни чем помочь. Я минут сорок, миллиметр за миллиметром вытаскивал эту руку, а мои товарищи поддерживали меня (морально) как могли.
   В шахте я много лет проработал на подземном рельсовом транспорте. Это был такой горизонт в шахте (считайте этаж в многоэтажном доме) где с помощью электровоза и прицепленных к нему вагонов производили откатку горной породы (руды).
   Несчастных случаев, в том числе и смертельных, на таких участков происходило немало и вот один из них запомнился из-за принятых мероприятий по нему.
   Случай был такой. Машинист электровоза, при необходимости перевода стрелочного перевода, обязан был полностью остановить состав и только после этого совершить эту операцию. В данном случае он просто сбросил скорость, спрыгнул с электровоза и побежал, обогнав электровоз переводить стрелку. К несчастью, он споткнулся, упал и попал под собственный электровоз. В результате всё, что от него осталось, собрали в мешок.
   Несмотря на то, что человек погиб по собственной неосторожности с этим делом, как положено, разбиралась комиссия, которая сделала необходимые выводы. Наказали виновных, которые недостаточно инструктировали машиниста, провели дополнительные проверки и инструктажи по всем шахтам. В конечном итоге, комиссия закончила свою работу, по всем рудникам и их участкам раздали итоговый документ с результатами разбора несчастного случая и рекомендациями.
  Мы уже примерно знали, что будет написано в этом документе, но последний пункт этого просто, привёл нас в ступор. В нём чёрным по белому было написано, что мы обязаны на каждом стрелочном переводе иметь по стрелочнику(!?).
   Все были шокированы таким требованием. Допустим, на горизонте имелось 25-30 стрелочных переводов (а на некоторых шахтах были и по 2 рельсовых откаточных горизонта!) и это означало, учитывая 3-х сменную работу шахты набрать штат 90 человек-стрелочников (да ещё с запасом, для отпускников и больных). А это была бы половина штата самого участка! Плюс, нужен был бюджет для достойной оплаты труда этих стрелочников – мужчин, поскольку женщин и лошадей Сталин специальным указом вывел из шахты в 1949 году. Кроме того, нужно было создать безопасные условия труда для этих стрелочников, так как именно на этих стрелках иногда происходил сход вагонов, или же выброс из рельсовой колеи, когда машинисты не почувствовав уже сошедший с рельс вагон тащили его до стрелки.
   В общем: куда ни кинь, всюду клин. Единственное, на что мы надеялись, что этот пункт будет необязательным в нашей работе. И действительно, сверху никаких распоряжений по этому пункту не поступило, хотя по остальным отреагировали как надо, с указанием обязательного исполнения.
   Прошло 3 месяца. И в один прекрасный день, когда я был в шахте, меня нашёл по телефону мой начальник.
«Слушай внимательно, - сказал он. – Приехал человек с инспекции, будет проверять выполнение выводов комиссии по несчастному случаю. В том числе и по поводу стрелочников. Давай, бегом по горизонту! Сними весь вспомогательный персонал с работы: слесарей, электриков, ремонтников, дорожников, чистильщиков и т.д. и расставь по стрелкам. Мы будем с инспектором ходить по горизонту. Пусть говорят, что они стрелочники. Бегом, я уже переоделся, инспектор переодевается!».
   Я уже расставлял последних «стрелочников», когда мне сообщили, что начальник с инспектором спустились на горизонт.
   Мне они не встретились, и поэтому итоги их вояжа я узнал только когда выехал из шахты.
   Когда я выехал с шахты, на участке сидел вальяжно развалившись в кресле начальник и чему-то загадочно улыбался.
- Ну и как прошло? – поинтересовался я.
- Замечательно! – рассмеялся он. – Поздравляю, тебя лишили премии!
- Как так? – удивился я.
И он рассказал.
Они с инспектором опустились в шахту, прошли по штреку до первого стрелочного перевода. Там, как и положено, стоял «мой» стрелочник.
- Ты кто такой? – спросил его инспектор, представившись.
- Я – стрелочник! – гордо ответил ему «стрелочник».
- Вот, как! – удивился инспектор. – Ну, вы даёте! У вас и стрелочники есть!
Он обошёл «стрелочника», словно новогоднею ёлку и спросил:
- И давно ты работаешь стрелочником?
Наш «стрелочник» несколько растерялся, поскольку он представления не имел о распоряжении по стрелочникам, и  своей «новой» работе. Наш начальник понял это и отчаянно жестикулировал ему тремя пальцами (мол, 3 месяца!) за спиной инспектора.
 И тут нашего «стрелочника» прорвало:
- Три года! – уверенно доложил он.
- Ба! – сказал инспектор, оборачиваясь к начальнику. – Предписание было три месяца назад, а стрелочники работают у вас уже три года! – И снова обратился к «стрелочнику», - Как фамилия?
И тот быстро смекнув, что «дело пахнет керосином» назвал…мою фамилию, и теперь она красовалась на свежеиспечённом приказе по руднику, вместе с фамилией начальника.
 Все наши потуги восстановить справедливость и вернуть часть премии, не увенчались успехом. Но мы же оказались последними жертвами этого предписания, поскольку больше к этому вопросу ни на рудниках, ни в инспекции никто не возвращался, хотя о самом несчастном случае на всяких совещаниях упоминали неоднократно.
   Бывают случаи счастливого избавления от несчастного случая.
Привожу пример, из практики, когда работал в энергетике. Есть на поверхности подстанции, на которых стоят трансформаторы, которые понижают ток до необходимой мощности потребителю. Например, шахтам до 6 000 киловатт (квт), для городских потребителей 380 и т.д. На моей практике, я обслуживал их от 220-110 -35- 6 квт. (испытывал их). Речь в данном случае идёт о трансформаторе 35 квт. Что это означает для обычных людей?  Это означает, если вы к его токоведущим частям (шинам и пр.) приблизитесь ближе 1.5 метра, то вас может поразить электрической дугой, а такие случаи были даже с опытными работниками-энергетиками, если они случайно путали отключённые трансформаторы и с не отключёнными. Но это при условии, если они рядом, так как при работе они издают определённый звук. Это как один монтёр ответил у нас на экзамене на вопрос: Как работают трансформаторы? Он ответил: «У-у-у!»  (не будем вас озадачивать правильным ответом).
   Так вот, однажды один такой трансформатор отключился. Система работы этого трансформатора предусматривало самостоятельное включение его через определённое время, через реле времени. Итак, трансформатор отключился, подал об этом сигнал диспетчеру, затем снова через реле включился и работал дальше. Диспетчер отметил это дело в журнале и успокоился. Вдруг, через минут пятнадцать трансформатор снова отключился. Диспетчер мог и сам включить его дистанционно, но имел право делать это только с разрешения главного инженера. Звонит диспетчер главному, тот умный, поясняет: если трансформатор после повторного включения сразу не отключился, значит с ним всё в порядке. А он мог отключиться по следующей причине, сейчас осень, птицы улетают и иногда садятся отдыхать, машут крыльями и замыкают шины. Такое осенью часто бывает. Включайте, говорит, я на трубке подожду. Включают, включается, докладывают – всё нормально, трансформатор работает. «А я что говорил?!» - отвечает довольный главный и кладёт трубку. Но проходит ещё 15 минут и трансформатор снова отключается. Звонят главному, тот даёт команду, вызывайте дежурную бригаду, пусть едут на осмотр.
   Приезжает на подстанцию бригада и обнаруживает у трансформатора…окровавленного, но живого мужчину. Выясняется, мужчина решил по каким-то своим причинам покончить жизнь самоубийством и выбрал такой оригинальный способ, как набросится на работающий трансформатор. Он выпил две бутылки вина, снял зачем-то сандалии и носки, и дважды пытался броситься на шины трансформатора. Однако электрическая дуга дважды отбрасывала его, но не убила (есть такой вариант – высокое напряжение отбрасывает и поэтому 70% несчастных случаев с электричеством происходит при домашнем, можно сказать низком напряжение, вы его не чувствуете, а когда чувствуете, то поздно, оно вас уже притягивает!). Вот такой вот случай, про мужика без сандалий, но родившегося в рубашке.
  Всякие случаи бывают. Вот у меня такой был. Стою я в шахте на смене, контролирую спуск людей. Всё, как всегда. Шум, галдёж, одни выезжают, другие опускаются и между делом  друг с другом общаются. Обычное дело. И тут появляется один взрывник (а я по долгу службы почти всех знал) и начинает с выезжающими ребятами и кажется даже с теми, кто спускается, что- то отмечать. Спрашиваю: «Ты, что, в шахту не едешь?». «Нет, - отвечает. – У меня сегодня праздник!». В общем, пил он, пил, а у меня и спуск-подъём закончился и я ушёл. Прихожу обратно, тишина, всё в норме. Спрашиваю у рукоятчицы (отвечает за порядок при спуске), где наш герой (?), на «своих» ушёл домой? «Да, нет, - отвечает она. – Он в шахту поехал. Взрывчатку то ли прятать, то ли сдавать. Сказал, что сейчас выедет». И действительно, выехал. Звонят нам с шахты, мол, несчастный случай, принимайте! И вывозят нашего «героя» сильно побитого камнями. Где он лазил непонятно, только обрушилось на него что-то.
   Мы его с медсестрой в медпункт. Тут и начальство, как положено, набежало. Директор с главным инженером, инженер по технике безопасности, начальник его участка. Видят, что живой мужик и как бы никто и не огорчился. Главное в журнале при спуске в медсестры отмечено, что он был трезвый, а тут от него разит на десять метров, значит в любом случае, сам виноват. На том и разошлись. А мы с медсестрой вокруг него колдуем. Тут он ко мне обратился, просит воды попить. Я спросил у медсестры, а можно ли ему воды? Медсестра говорит – дай, у него вроде внутренние органы целые. Дал я ему стакан воды, ему даже полегчало. Вскоре его скорая помощь увезла, и я снова вернулся на своё рабочее место.
   Прошла неделя, и я как-то случайно встретил на шахте эту нашу медсестру. А она мне говорит: «А знаешь, что наш герой в объяснительной написал?». «Что?» - спрашиваю. «Он написал, что попросил у нас попить воды, а мы ему вместо воды стакан спирта поднесли, так он в горячке это выпил и не почувствовал!». Каков, молодец!?
   Можно было бы ещё много что рассказать о несчастных случаях, но мы не на производстве, и вспомним, о том, что уж очень запомнилось.
   Любые несчастные случаи подлежат регистрации в специальном журнале медпункта. И в связи с этим вот такой рассказ.
   Работал у нас в шахте один мужик. Сначала в забое, а потом перешёл на более лёгкую работу в вагонное депо, но тоже в шахте, на участке рельсового транспорта.  Вот наступил однажды его последний день работы в шахте. На пенсию наш товарищ уходил, так сказать, на заслуженный отдых. А для этого купил он в далёкой, но родной Украине домик в деревне. Так вот, ходит мужик по депо и мысленно прощается со своим рабочим местом. А тут и работа «подъехала». Подвезли ему неисправный вагон, нужно его принять. Взял наш мужик чалку из стального троса, зацепил вагон и своим электровозом затащил в депо. Ремонтировать его он и не собирался. Только вот когда он отцеплял вагон, так зацепилась проволока от чалки в его руку через рукавицу и обломалась в пальце. Мужик наш ругнулся, проволоку ту из пальца выдернул, да и все дела. А как выехал, так почувствовал, что-то неприятное в пальце и решил загнуть в медпункт. А медпункте, давно знакомая медсестра, обработала палец, поздравила его с выходом на пенсию и в шутку, на память, оформила его визит в журнал. Вот и всё. На другой же день, мужчина уехал к себе на родину. Прошла неделя, вторая, всё было хорошо, да вот палец всё мужику покоя не давал. Ну и как все мужики, он и жена его решили его лечить домашними средствами. Но что-то не получалось и до того подперло мужика, что пошёл он на приём к врачу. Тот посмотрел на уже синюшный палец и говорит: «Что же вы батенька, так его довели? Его уже не лечить нет никакой возможности, придётся отрезать. И отрезал. Тут вроде и полегче мужику стало, и настроение к нему вернулось. Только вот спустя какое-то время, смотрит, а синева эта по ладони пошла, так он снова к врачу. А тот и говорит: «Да, выходит, мы с тобой мужик, опоздали с пальцем-то. Гангрена дальше пошла. Придётся и ладонь отрезать». И отрезал. Стали смотреть, а синюшность до локтя! Тогда доктор и говорит: «Слушай, мужик, что мы всё гадаем, всё одно руки нет, давай мы его сразу до плеча и покончим с этим?!»  Словом, покончили. Мужику даже какую-то маленькую инвалидность дали. Так и стал он жить с одной рукой, куда же теперь податься?
  Так прошло некоторое время. И  поехал наш мужик, как-то летом до своего брата, что в России жил, тоже в деревеньке, на природе значит. А в деревне, какой отдых, тут день-два гость, а коль родня, помогать надо, а как помогать, коль рука одна? Ну, чтобы как-то сгодиться, стал наш мужик по утрам на рыбалку ходить, всё для стола разнообразней, самим хозяевам-то не досуг.
  Вот сидит он как-то ранним утром у речки на бережку, как подошёл к нему один парень и попросил разрешения порыбачить рядом. Отчего бы нет? Вот сидели они рядом, тихо переговаривались. Парень, как оказалось, тоже в гости приехал. Он институт в том году закончил и решил у родных отдохнуть, а потом начать работать адвокатом. Парень между делом у мужика и про его руку спросил, а мужик ему всё в мелочах про эту обидную потерю и рассказал.
- Так ты, наверное, батя, хорошую компенсацию за эту руку от шахты имеешь? – спросил парень.
- Да, где уж там! – отмахнулся мужик. – Руку-то мне на Украине отрезали, когда я в шахте уже почти три месяца не работал!
   Помолчали они, а парень тут спрашивает:
- Так ты говоришь, медсестра запись в журнале сделала?
- Да, сделала, а толку-то! – ответил мужик.
- А вот ты зря так говоришь! – заявил парень и продолжил. – Я вот юридический закончил и кое-что в этом кумекаю. А давай-ка, если ты мне дорогу туда-сюда оплатишь, я попробую оформить тебе настоящую производственную инвалидность.
- А будет ли толк-то? – спросил мужик.
-Будет! – уверенно ответил парень.
И ударили они по рукам.
   Приехал вскоре наш бывший студент в город, где когда-то жил и работал наш пенсионер.
   В первый же день он поехал на шахту где работал наш мужик, и сразу направился в медпункт. Там он представился студентом (благо студенческий билет ещё сохранился), который пишет дипломную работу на тему производственных травм и попросил для ознакомления журналы их регистрации. Ничего не подозревающая старшая медсестра вручила ему журналы и даже нашла ему место, где бы он мог просмотреть их. Очень скоро наш студент нашёл нужный ему журнал и страницу и стал всячески затягивать время. И когда уже пришло время последнего автобуса с шахты, он попросил один журнал на ночь, чтобы зря не терять время. Конечно, медсестра не отказала ему.
   На следующий же день, наш студент отправился к директору комбината, благо у него был приёмный день и изложил ему суть дела. Директор встретил это известие очень положительно. Он даже вспомнил этого рабочего, который работал у него, когда он ещё был начальником участка, а потом и шахты, тепло поблагодарил молодого человека за проявленную заботу о рабочем, пообещал рассмотреть это дело и попросил прийти к нему на приём через день.
   Но едва молодой человек скрылся за дверью, он тут же позвонил в медпункт этой самой шахты. Телефон подняла та самая старшая медсестра, которой директор комбината приказал найти журнал регистрации за такой-то год и немедленно его уничтожить. Медсестра ответила, что обязательно сделает это, как только неизвестный студент, который взял журнал на изучение вернёт его. Директор ничего не сказал ей, а только бросил трубку.
   Через день, когда молодой человек зашёл к нему, он задал ему только два вопроса:
- Журнал регистрации о травме у тебя?
- Да, - ответил юноша.
- И ты уже подготовил документы для ходатайства?
- Конечно, - подтвердил юноша.
- Далеко пойдёшь! – только и сказал директор и, вызвав в кабинет своего человека, приказал оформить производственную травму и инвалидность своему бывшему рабочему.
От гонорара наш студент отказался, но говорят, на первую же сумму по инвалидности, наш мужик купил этому студенту золотые изделия и попросил принять это как подарок.
   Всякое бывает.
                ГЛАВА 25
                О МУСОРЕ И ГРЯЗИ…
   Рассказали. Это было в советское время. На должность начальника ЖКО (жилищно-коммунального отдела) огромного комбината, который фактический курировал 2 города и несколько посёлков (тогда эти города и посёлки строились из-за необходимости проживания и обслуживания трудящихся таких комбинатов и социальных служб) поставили нового человека, который до этого служил в другом ведомстве. В первую очередь пришлось осмотреть всё своё будущее хозяйство и соответствующие службы, которыми ему предстояло руководить. К слову сказать, он прекрасно справился с этой работой, как впрочем, справлялся и до своего нового назначения, за что и пошёл на такое повышение (тогда это было – на наиболее ответственную работу).
  Наконец, после всех осмотров и ознакомлений, новый начальник решил провести общее собрание своих новых работников, которых было немало и для этого ему предоставили здание дома культуры одного из городов.
  Там и выступил перед своими новыми коллегами начальник, когда он отметил и имеющиеся недостатки, и свои предложения по улучшению работы отдела.
   Нужно сказать, что он был по национальности казах, и в его выступление прокралась некая, скажем так ошибка.
   Дело в том, что в казахском алфавите и языке нет буквы «в». И поэтому в с его выступление, в фразе: «Везде мусор, везде грязь!», эта буква легко заменилась на созвучную букву «п». Зал был в шоке…
                ГЛАВА 26
                О Валере Ободзинском
   Лучше Валеры Ободзинского (будем честны) пел, наверное, только Магомаев. Вот уж действительно ЗОЛОТОЙ ГОЛОС РОССИИ, а не тот попугай, который сегодня пытается выдавать себя им. Очаровательный тембр, чувство музыки и репертуар. Я чуть младше его настоящих тогда поклонников, а о поклонницах и не говорю. Говорю о поклонниках, потому что его песнями воспитывались чувства молодых парней искренностью и настоящей любовью.
   Помню, ехал в Ленинград, через Москву и вдруг вижу афишу, что в тот день в Центральном дворце железнодорожников будет концерт Ободзинского. Я бегу к театральным кассам и чудом покупаю билет, куда-то на галёрку в последние ряды и места. Сдал свой билет на поезд, купил на более поздний, ночной. И вот я на концерте. Зал полный, битком. Ждём. Прошло 5, 10 и 15 минут ожидания. Выходит на сцену мужчина и объявляет, что мол, Ободзинский заболел, просят прощения и вместо него предлагают послушать других артистов, из Прибалтики, помните, ну тех, что пели "Листья жёлтые над городам кружатся"... Народ молчит, дуэт начинает петь. И тут половина зала встаёт и направляется к выходу. Мужчина, который сидит за моей спиной говорит своей жене: "Опять Валера на стакане, лучше бы я на хоккей пошёл!" Через пару песен они уходят, а во время короткого антракта, от зрителей в зале остаются всего лишь четверть. И я с ними. Надо же где то время скоротать. Вот так не состоялась моя встреча с Ободзинским. Но и сегодня, слушая, как он поёт, я вспоминаю, тот полный зал ожидающих Валеру и полупустой без него...
                ГЛАВА 27
                О РЕСТОРАНАХ
  Я никогда не был ресторанным мальчиком и всегда предпочитаю посиделки тет-а-тет. И всё-таки такие посиделки конечно были. Расскажу истории о паре таких посиделок. Первая. У меня была подруга по переписке из Ленинграда. Мы переписывались 12 лет (начали, когда мне 14 лет, ей 12). Она была красивой женщиной (я так думаю, не очень в этом разбираюсь). Талантливый человек. Писала стихи, пела в ансамбле, её курировал сам Броневицкий (муж Пьехи). За это время она дважды была замужем и родила 2-х сыновей. Я был в Ленинграде 4 раза и всегда говорю, что люблю этот город, как женщину. Но встретиться с ней смог только в конце последней поездки, так как мои поездки носили нелегальный характер по поручению братьев по вере. Мы виделись 3 дня. В 1-й, я встретил её с работы и проводил домой, 2-ой мы сидели в ресторане, 3-й она провожала меня на Пулково, где нещадно плакала, перепугав всех пассажиров и милицию. Я плохо соображал, что такое рестораны, мы просто прошлись по улице, где я предложил войти в первый попавший. Подруга как-то странно посмотрела на меня, но мы вошли в здание, где висела вывеска «Англетер» (говорят он до сих пор самый крутой в Питере, но не знаю). Нас встретили не совсем по советски, а как-то по холуйски и прямо таки провели в один зал обитый бархатом, где приняли заказ, который продиктовала подруга. Сидели мы хорошо, только подруга всё восхищённо разглядывала всё вокруг. Кроме нас, за общим столом сидела компания, у которой был шумный  банкет и за одним из столиков 2 здоровенных полковника. Всё было хорошо, но не знаю что там случилось, но между банкетчиками и офицерами вначале возникла ссора, а затем и крупная драка, прямо такая как в кино из Голливуда (простите, наверное из-за баб-с). Офицеры дрались мастерски против толпы мужиков. Повалили все столы, наломали на дрова стулья, разбили зеркала и люстры, оборвали шторы и всякие канделябры (побитые морды и разорванная одежда не в счёт!). Никакой милиции не было. В зал немедленно вошли здоровые официанты и служащие, перекрыли весь выход и спокойно наблюдали за бойней. Когда всё успокоилось, они немедленно навели порядок, по новой оформили столы. Появился какой-то старик, он отозвал к себе представителя из банкета и одного офицера и показывая им пальцем на всё порушенное всё записывал себе в блокнот и те спокойно кивали головами. Перед нами извинились и спросили, не желаем ли мы перейти в другое помещение, мы отказались. Когда мы уходили и рассчитывались, официант объявил, что ресторан сделал для нас большую скидку за неудобства и ещё раз извинился. Судя по сумме (а она была внушительная), что я оплатил, эта драка очень сэкономила мой бюджет. Вот так я «погулял» в «Англетере»…
++++++++++++++++++++++++++++
   Вторая история о ресторане. Однажды к нам на работу устроился один мужчина. Совсем невысокого роста казах, невзрачный с виду, одевался и вёл себя с окружающими скромно и не стремился, как это обычно бывает заводить среди рабочего коллектива себе друзей. И поэтому все удивились, что он как-то сразу проникся ко мне уважением и если у него были какие-то вопросы по работе или общению в бригаде и на участке, то он всегда обращался ко мне. Впрочем, он не навязывал мне дружбу, не афишировал наши отношения, но всегда старался быть со мной рядом. Меня это как-то устраивало, поскольку, хотя я не очень то и приветствовал дружбу с кем-то, но наши взгляды на многие вещи как-то очень совпадали и поэтому мы всегда держались вместе. И вдруг, по участку, а затем и по шахте поползли слухи, что он убийца и много лет за это отсидел в тюрьме. Дальнейшие события подтвердили это. В коллективе, как например и в армии находились люди, которые в силу своего ложного авторитета и физической силы могли не только подтрунивать, но и показать свою физическую силу в виде тычков, тумаков, толчков, а то и якобы бойцовских приёмов. Конечно же жертвами таких действий обычно становились ребята, не особо имеющие авторитет в коллективе и физически слабые. И вот некоторые такие «авторитеты» пытались как-то повлиять и на моего коллегу. Он как-то вначале спокойно и молча воспринимал их действия, не поднимая головы и не пытаясь защититься. Но затем вдруг взрывался своим блатным жаргоном, а то и неплохо применял физическую силу, что оппоненты буквально садились на пятую точку от неожиданности, а некоторые буквально молили простить их. Ну, это надо было видеть и слышать. О своём преступлении он рассказал нам лишь однажды, в кругу, двух-трёх человек, которым это было почему-то интересно, но я лично не настаивал. А вскоре он рассчитался и вовсе исчез из нашего города. Некоторое время мы вспоминали его «концерты», а потом это и позабылось. Прошло лет 15-17 и я сидел в ресторане с одним человеком, с которым мне нужно было кое что порешать. Наша встреча уже подходила к концу, и я с интересом разглядывал зал и публику, как в зале появилась некая группа людей в основном в чёрных кожаных куртках и возглавлял её человек, небольшого роста, на которого я и не обратил внимания. Но он, проходя мимо, вдруг развернулся ко мне, обнял и радостно назвал моё имя. Да, это был он, мой бывший товарищ по работе. Он тут же уселся за стол, дал какую-то команду сопровождающим его и те без суеты расселись за столиками вокруг, причём и за теми, которые были наполовину заняты, совершено не испрашивая на то разрешения. И тут я понял, что мой товарищ ещё «при делах» и люди с ним его охрана. Но он совершенно не бравировал этим. Извинившись перед моим собеседником, он осыпал меня вопросами, бесконечно благодарил меня за дни, когда мы работали вместе, словно от этого как-то изменилась его судьба. Кто-то из его людей очевидно сделал заказ и наш стол заполнился «всяким-всякими», но он совершено не обращал на это внимания и всё разговаривал со мной после того как мы символически пропустили по рюмочке. Зато мой собеседник, оказавшись не у дел с удовольствием продегустировал то,  что появилось на столе. Всё было хорошо, только некоторые из посетителей косились не столько на нас, сколько на этих крепких парней за столами. А некоторые и потянулись к выходу. Вскоре в зале появилась еще одна толпа таких же людей сопровождавшие, другого человека, сразу заметивший и обнявший моего товарища, который извинился перед ним и попросил подождать его минут пять, чтобы закончить разговор со мной. Тот тотчас согласился, уважительно пожал мою руку и исчез в одной из кабинок ресторана, а его люди заполнили оставшиеся пустые места в зале. Тут по ресторану прошёлся шёпот среди посетителей, и они поспешно покинули зал, полагая очевидно, что возможно здесь какая- то «стрелка» крутых и ожидаются «разборки». Когда мой товарищ прощался с нами, он выловил проходящего официанта и велел тому на выходе приготовить для нас по бутылке самого хорошего коньяка и удалился. Но бедный официант ещё долго ожидал нас на выходе, пока мы с удовольствием не  уничтожили всё, что было на столе, под охраной двух группировок спортивных парней….
                ГЛАВА 28
                О БРАТЬЯХ НАШИХ МЕНЬШИХ В ШАХТЕ
    Казалось бы, говорить о животном и мире и о шахте это полный нонсенс. Какие могут быть животные в шахте?
 Единственные живые существа, о которых я знаю, чтобы они «добровольно» опускались в шахту, это были летучие мыши, неизвестно, как и зачем опускались на такую подземную глубину. В основном они существовали на отметках горизонтов грузовых стволов, и думаю, что попадали туда случайно и, сомневаюсь, что они как-то выбирались оттуда.
   А так, в шахтах официально в мире использовались только лошади (может быть еще и какой-нибудь подвид их в виде мул и пр.), в роли тяглой силы. Мне неизвестно, как они обслуживались и содержались, слышал только, что они в результате некоторого времени пребывания там - слепли.
   В Союзе, по указу Сталина в 1949 году, женщин и лошадей вывели с шахты, но ещё остались в шахте несколько «женских» профессий (маркшейдера, геологи) которые до сих  пор существуют в шахтах.
   Я расскажу здесь несколько случаев,  о которых слышал или был свидетелем сам.
Мне рассказали, как шахтёры одной из шахт, которая находилась близи от рабочего посёлка, у которого часто паслись животные, поймали козла и опустили в шахту, чтобы проверить, как он там себя будет чувствовать. Ведь известно, например, что давление у человека меняется уже от 10 метров спуска или подъёма верх-вниз его тела, а тут такая глубина! Но каким-то образом, этот козёл вырвался из рук мужиков и сбежал по штреку вглубь шахты. Разумеется, не все шахтёры об этом знали. В те времена, да и не только, даже я их застал, шахтёрские лампы не имели такой надёжности как сегодня и могли запросто потерять свой заряд и погаснуть даже в середине смены. И тогда добирайся до ствола, как можешь! Может именно и поэтому в шахте категорически запрещено ходить в одиночку. Но ведь всего не предусмотришь и тогда те, кто всё-таки шёл в одиночку и у него погасал фонарь, принимали самое правильное решение, садилась тем, где это случалось и ждали, когда его найдут. И хотя это было ЧП (чрезвычайно происшествие) для шахты, такие поступки не только прощались, но и одобрялись. Ведь некоторые самоуверенные шахтёры могли наощупь продолжить путь, получить травмы или вовсе куда-нибудь упасть.  В тот день, именно такой шахтёр был в шахте. У него погасла лампа и он, уверенный, что на ощупь сможет дойти до людей или до ствола, потихоньку продвигался к цели. И тут… Появился наш козёл! Увидев (или прочувствовав, как хотите) человека он радостно бросился к нему! А бедный шахтёр, конечно же, козла не увидел, он увидел лишь чьи то горящие глаза на уровне его пояса, и когда он невольно попытался оттолкнуть это явление от себя его руки схватили этого козла за рога! Можете себе представить, какой ужас охватил этого бедолагу! И только когда козёл заблеял от радости, тот немного пришёл в себя…
Другой случай, который мне тоже рассказали. Один шахтёр шёл к автобусной остановке, чтобы на служебном автобусе поехать на работу и проходил мимо стихийного рынка, на котором продавали всякую всячину. И там, один местный рыбак продавал свежую рыбу ещё живую, к которой наш шахтёр был неравнодушен. Ну, и какие проблемы? Деньги у шахтёра были, продавец за копейки уступил ему авоську-сетку и  килограмма три рыбы оказались у него.
   Приехал он на шахту, но куда рыбу девать? За то время пока он будет в шахте, она может протухнуть. И тогда он решил её взять в шахту и, проходя к месту работы мимо затопленного старого забоя, опустил свою авоську в воду, прижав её ручки тяжёлым камнем. Смена прошла хорошо и по пути к стволу он забрал с забоя свою авоську, в которой еще трепыхалась живая рыба. У ствола он встретил молодого шахтёра, который стоял там, в ожидание выезда. Тот конечно поинтересовался, откуда рыба? И тут, наш старый шахтёр, понимая, что молодой не всё еще знает о шахте, заявил ему, что наловил её в заброшенном забое. Что было потом, не трудно догадаться. На следующий день вся шахта повалилась от смеха, увидев на спуске в шахту этого молодого шахтёра с удочками в руках…
   А теперь о случаях, которым я сам был свидетелем.
    Первый, вообще из ряда вон выходящий. Если бы мне просто рассказали такое, никогда и никому бы не поверил. Впрочем, всё по порядку. Был у нас в шахте дежурным подстанции человек по фамилии Наумко  и занятия его соответствовали его фамилии. Так, например, он посчитал, сколько всего квадратиков в рябицах (это такая металлическая сетка) которые были во всех дверцах ячеек на его подстанции! Его пожизненным увлечением было игра в Спортлото, и он убеждал всех и каждого, что обязательно когда-нибудь угадает нужный для крупного выигрыша номера. Когда об этом его увлечение заходила речь, он тут же доставал из тумбочки стола целую кипу общих тетрадей (тетради большого формата от 48 и более листов), в котором были записаны все результаты розыгрыша Спортлото бог знает с кого года. Среди них была и основная тетрадь с анализом выпадения всех цифр и комбинаций. На новичков, которые выслушивали пояснения самого Наумко, поясняющие эти анализы, это производило большое впечатление. Просто нужно было видеть и слышать в этот момент голос и глаза этого азартного человека. В воздухе просто слышался голос попугая из «Острова сокровищ»: «Пиастры! Пиастры!». Не знаю, сколько денег потратил Наумко на приобретение билетов Спортлото, но однажды я его горько разочаровал в этом деле, поскольку потом он больше никогда со мной на эту тему не говорил. Дело было так. Как-то, когда он снова восторженно говорил мне, что он вот-вот, буквально в шаге от победного набора цифр, я заявил ему: «Нет, ты никогда не выиграешь в Спортлото!».
- Это почему, - с интересом спросил он, считая видимо, что я просто шучу.
- Да очень просто, - ответил я. – Ты просто не знаешь механизма, который лишает таких людей как ты, выигрыша. А таких умных людей очень много, заверяю тебя. Но они скорее дадут выиграть случайным людям, чем вам. Согласись, ведь ты должен был уже давно выиграть?
- Вообще-то да, - легко согласился Наумко.
   Мысль, о том, что не один он такой умный, не то чтобы льстила ему, но действительно заставила задуматься, почему эти умные и он, не выигрывают.
- Хочешь, я объясню, почему ты и они никогда не выиграют? – продолжил я.
- Ну, объясни, - сказал как то уже немного обречённо, но всё еще на что-то надеявшийся Наумко.
- Всё очень просто, - пояснил я. - Приём билетов заканчивается за несколько дней до тиража. Верно? А что происходит за оставшиеся  до тиража время, никто не знает. А происходит вот что. Организаторы лото, как и вы, умники, анализируют все возможные выигрышные наборы цифр из полученных карточек, а затем удаляют из них всего один шар, наиболее выигрышный, из розыгрыша.
- Ты хочешь сказать, что этого шара нет в барабане? - недоверчиво спросил Наумко, явно намекая на то, что зрители видят на экране все шары, падающие в барабан.
- Как нет? – отвечаю я, забивая последний кол в надежду Наумко. – Шар этот обязательно есть, только по размеру он на 2-3 миллиметра больше, чем другие и поэтому никогда не провалится в отверстие для выигрышных шаров.
  Надо бы видеть лицо нашего несчастного игрока…
Однако, это не всё. Ведь наша тема совсем другая.
   Однажды мне начинают рассказывать о том, что якобы у этого Наумко на подстанции есть дрессированная …муха (это на глубине почти 500 м!). Понятное дело, это был явный розыгрыш, на который глупо было реагировать. Но со временем слухи эти всё разрастались, и я как то по делу попал на эту подстанцию, как раз в смену Наумко. С ним всегда было о чём поговорить. И всегда о необычном и незнакомом. Словом - ходячая энциклопедия и кладезь идей. И тут между разговором, как бы между прочем, я со смехом упомянул о якобы дрессированной мухе.
   Наумко, ничего не ответил мне. Он убрал со стола в тумбочку журналы, отодвинул в сторону телефоны, достал из своего термоска (обеденного набора продуктов) хлеб, отщипнул от него буквально крошечку и мелко-мелко покрошил на столе, прямо невидимо глазу. Затем он взглянул на меня, положил ладонь на стол и сильно постучал пальцем по нему. Я с усмешкой взглянул на него и готов был расхохотаться на фразе типа: «Фокус не удался, факир был пьян», как на стол буквально шлёпнулась муха, которая вертелась там, куда был накрошен хлеб. Сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать. Матч-реванш состоялся. Я капитулировал перед великим умом и возможностями Наумко…
   Однако опустимся с небес на землю.
   Мне неизвестно, каких еще зверюшек опускали в шахту, как то особо этим не интересовался. Я работал на рельсовом транспорте, то есть там, где руду возили в вагонах на электровозе и поэтому не удивился тому, что кошка, которую однажды опустили в шахту, в первый же день погибла под колёсами вагона. И когда, на вверенный мне горизонт рельсовой откатки опустили маленькую дворнягу, я был очень даже против. Но, к нашему удивлению дворняга очень даже прижился, не смотря на то, что основное жилище у него было прямо у места разгрузки вагонов, он как то умудрился даже во время разгрузки проскользнуть между колёсами вагонов и убегать в сторону вагонного депо (200 метров от его места жительства), если он чувствовал, что именно там сейчас подогревают пирожки с ливером. Вскоре все очень привыкли к нему и полюбили, особенно за то, что он лаял на посторонних, а это значит и на начальство.
   Была только одна проблема, какую кличку ему дать. Конечно, нужно было, что то шахтёрское, близкое так сказать к теме. И назвали мы единогласно его ….Гансом. Почему? Да потому что электровозы, на которых мы возили руду, были немецкой фирмы «Ганс» (тогда ещё ГДР). Собака очень быстро привыкла к своей кличке и все остались довольны. Впрочем, не все. Был у нас на горизонте дежурный взрывник, литовец по национальности, крутой такой националист, всегда ходил со значком флага Литвы. Когда он был нужен по работе, никто за ним не ходил, а все просто кричали в сторону помещения, где он отдыхал. И звали его, как не трудно догадаться – Ганс. И вот с появлением нашего Ганса, это явление стало несколько комичным. Мы ищем собаку, когда приходим на смену или хотим её покормить, как на наши крики выбегает взрывник и потом посылает на наши головы проклятия, мол нашли как собаку назвать!
   Ганса (собаку, а не электровозы и взрывника) мы опустили в шахту в октябре месяце, но знающие люди, очень советовали нам вывести его на поверхность, чтоб он не ослеп. И когда по настоящему наступила весна, мы торжественно вывезли его на гора.  И… Ганс исчез из шахты в первый же день, никто его уже никогда не видел. Наверное, не очень ему в шахте понравилось…
Вот такие истории о братьев наших меньших в шахте…
           ГЛАВА 29. КАК Я САМУЮ КРАСИВУЮ МЕДСЕСТРУ СОБЛАЗНИЛ
   Когда я вернулся в родные места, после работы в геологии, меня сразу начали беспокоить парни с военкомата. Понятное дело – призывной возраст. Но, увы, у меня обнаружили проблемы с сердцем, и после этого моё общение с нашей медициной стало регулярной каждые полгода.
   То есть, каждый раз по приказу министра обороны страны (весна-осень), я получал повестку в военкомат, где на первой же медкомиссии меня браковали и направляли на обследование, ни куда-нибудь, а в областную больницу в соседнем посёлке, где работали все светила нашей медицины. Там я обычно проводил 21 день, после чего мне выдавали на руки выписку. На следующий день я шёл с ней в военкомат, через день-другой на очередную медкомиссию, которая снова браковала меня на очередной полугодовой срок. Ничего негативного для меня в этом не было. Мне шла 100% заработная плата, отдыхай – не хочу! Разве что, приятель военкома, еврей-парикмахер стриг меня на лысо, чем обеспечивал себе дополнительный заработок. При этом, меня не выписывали несмотря ни на какие нарушения. Ведь я мог спровоцировать их, чтобы сорвать обследование.
   Помнится с соседом по палате, парнем - грузином мы курили ночью в предбаннике отделения, что жесточайше пресекалось медперсоналом. Мы уже возвращались в палату, как услышали чьи-то шаги по коридору. Мой сосед выглянул в коридор, затем отпрянул и прижался к стене, прижав палец к губам.  И едва хозяин шагов, а как выяснилось, это была девушка, показалась на нашей стороне, он схватил её за руку. Девушка замерла как столп, тихо, но внятно проговорила: «Ма-ма» и рухнула на пол. Мой сосед заметался вокруг упавшей тщетно пытаясь привести её в сознание: «Дэвушка, не умирай! Дэвушка, не  умирай!» - кричал он. На шум прибежали дежурная медсестра и врач и привели в чувства, как девушку, так и уже забившегося в истерике грузина. На утра с нами устроили разборки полётов. Грузин благородно взял всю вину на себя и вылетел из лечебницы как пробка из бутылки. С нарушением режима, конечно.
   Или другой случай. Воспользовавшись тем, то наша палата находилась на первом этаже и форточка в окне позволила бы пролезть в неё и слонёнка, после отбоя я решился на побег в посёлок, где у меня были друзья. Мы хорошо провели время. Но когда я утром вышел на улицу, то обнаружил, что на улице лежит первый снег (дело было в мой очередной осенний призыв). А я был одет в лёгкую больничную форму (тогда это было обязательно) и в лёгкие больничные шлёпки. Но делать нечего, разве что я немного быстрее добрался до окна своей палаты при помощи мороза. Утром на ежедневный осмотр пришла врач и заявила, что если она ещё раз увидит следы, ведущие к нашему окну, то она примет самые строгие меры. Однако я был неисправим, и она уже следующей весной приняла по отношению к нарушителю режима эти «меры».  Неожиданно для меня, она прописала мне физические нагрузки и упражнения в группе здоровья больных.
   На следующий день, весьма довольный тем, что вполне официально могу не присутствовать в палате, ссылаясь на лечебные процедуры назначенные врачом, я отправился в указанный физкабинет.  Однако, выяснилось, что кабинет этот вовсе не предназначен для физических упражнений, которые проводятся на улице. Руководила лечением молоденькая девушка, стройная  очаровашка в белом халате. Я  весело разговаривал с ней в ожидание возможных конкурентов по мужской линии. Но меня ожидало глубокое разочарование. Вся команда, нуждающихся в таком же оздоровлении как я, состояла из глубоких старушек от 60-70 лет. Девушка, весьма довольная тем, какое неизгладимое впечатление произвела на меня эта команда, тут же принялась осваивать с нами культовые упражнения, которые могли бы лично для меня, позволить дожить хотя бы до возраста этих бабулек.
   Никакого спортивного инвентаря здесь не наблюдалась. Только воздух и солнце! И для того, чтобы сделать очередные упражнения взмахами рук и ног, я и компания вцепились в забор и тщетно пытались размахивать ногами выше этого забора. Забор затрещал – раз! Забор затрещал – два! И я, ещё на что-то надеялся и махал ногами выше и круче всех перед этой молодой Белоснежкой. Но забор затрещал – три! И упал. А под ним рухнули мы все! И самое страшное, что не я их, а мои старушки, вытащили меня из под развалин ограды, под насмешливый взгляд физкультурной красавицы! И после этого эксцесса, я вполне законно отказался от этого лечения, ссылаясь на непоправимые травмы, полученные в результате падения забора и бабушек именно на мою личность.
   Ну, таких артистов цирка, как я, здесь хватало. В областной четырёхэтажной больнице, были также несколько одноэтажных отделений, в частности, два терапевтических. Они так и назывались: 1-ое терапевтическое отделение, 2-ое терапевтическое отделение. И вдруг, неожиданно для всех одно из этих отделение поставили на ремонт. Это привело к тому, что из оставшегося отделения, больных стали выписывать чуть раньше, направляя их долечиваться в родные городские больницы. И только таких, как я, охраняемых законом, это не касалось. Люди, конечно же, возмущались. Но нашёлся один товарищ, который по секрету сообщил всем страждущим правды и справедливости, о том, для чего это отделение решено отремонтировать. Дело в том, заявил он, что после ремонта в этом отделение будут лечить новым экспериментальным способом, сущность которого, что в палатах отделения будут лежать вместе мужчины и женщины. Оказывается, некоторые наши учёные, да и зарубежные тоже (а куда же без них!) доказали, что при таком «совместном» лечение  её эффективность увеличивается в разы, а некоторые болезни и вовсе исчезают бесследно у почти неизлечимых  больных! Да, что там! Имеются случаи излечения рака!
    Слухи привели к тому, что экскурсии к ремонтируемому зданию народа стали  ежедневными. С виду простые зеваки, напрасно ожидали человека с тетрадью, который якобы записывает в неё всех желающих - добровольцев в палаты для «совместного» лечения.
   Когда я в очередной раз прибыл на «побывку» в эту больницу, то обнаружил в первый же день на посту отделения медсестру, знакомую по религиозно-духовным отношениям. Эта, ещё молодая женщина, очень рано ставшая вдовой, была очень привлекательной и красивой.  Нужно признать, бывают на свете очень красивые люди, и не только женщины, но и мужчины тоже. Однажды, в армии, когда я пришёл  в очередное увольнение воскресенья в городскую библиотеку, то в ожидание открытия со мной оказался молодой парень, который сразу привлёк моё внимание необычной привлекательностью. Мы разговорились, и оказалось, он совсем недавно вернулся с армии, а служил он ни где-нибудь, а в так называемой «первой роте» армии Союза. Эта та самая, чьи солдаты охраняли вход Мавзолей, и смена их караула носила целое представление для зрителей, а также встречали в почётном строю высокопоставленных зарубежных политиков. Может быть, вы помните знаменитую кинохронику, когда премьер-министр Великобритании Черчилль проходит мимо строя этих солдат, вглядываясь в их лица.
Я, уверен, ему было на что смотреть!  У парня, с которым я разговаривал, было исключительно правильное лицо, ничего в нём не отвлекало, и не было ничего лишнего. И я понял, как исключительно придирчиво отбирают для службы в такой роте, хотя из слов парня, его службу «сладкой» не назовёшь. Ежедневная муштра, шагистика на плацу до тошноты. И если я за всю службы износил лишь 2 пары сапог, он износил их целых 6!
   Конечно, в народе правильно говорят, что не с лица воду пить и должен сказать, что я в жизни встретил только одну семейную пару, которые действительно посчитал взаимно привлекательными. И то, это было в аэропорту, и через некоторое время, этот мираж просто исчез из моей жизни.
   Но верно сказал один классик, что самые смешные люди в мире, это – влюблённые, они видят в своих любимых то, что мы иногда просто не замечаем. А видят они то, что мы называем красотой.
   Ну, так вот, повстречал я на этот раз в больнице это красивую женщину, и мы успели с ней пару раз переговорить на взаимно интересные вопросы, тем более наши знания относились к разным религиозным течениям.
   Между тем, в нашей палате происходили свои житейские события. Одному из соседей по палате, дедушке весьма преклонного возраста стало плохо, и его перевели в реанимацию.
   Вечером, после ужина, ко мне подошла эта самая медсестра и попросила меня о помощи. Выяснилось, что тот дедушка, которого перевели в реанимацию, к сожалению, умер, и его нужно увести на скорой машине в городской морг. Но поскольку, по какому-то их закону, это можно было сделать только через некоторое время, а может просто бумаги оформляли, то время это передвигалось на ночь, когда в больнице уже никого из санитарной службы уже нет. Вообще нужно было с водителем скорой с этой медсестрой помочь отвезти тело деда. И я согласился. Женщина сказала, что разбудит меня, когда нужно будет ехать. А утром даст мне выспаться, то есть не будет будить для всякого рода процедур.
   Так и получилось. Пока мы поехали (часа в 2 ночи), пока доехали, нашли дежурного врача принявшего бумаги и оформившего приём, человека у которого был ключ от скорбного заведения, а затем и вернулись, было уже почти половина шестого.
   Утром я отсыпался. Меня, как обещали, не разбудили на процедуры, от завтрака я отказался. И когда я изволил проснуться, напротив моей кровати сидел сосед-армянин и когда мы встретились взглядами, он стал причитать: «ай-яй-яй»!
-  Что случилось? – спросил я его.
- Как, что?! - воскликнул он. – Катастрофа! Мы тут 2 недели крутимся около этой женщины, как пчёлы у цветка и к нам никакого внимания. А ты пришёл и в первый же день покорил её! Ты думаешь, я не видел, как она увела тебя ночью, и вернулся только утром?! Да я всю ночь не спал от этого! Какой же ты счастливый человек!
- Да, - ответил я ему, ничего не объясняя. – Тебе бы такое счастье!
   Прошло несколько лет. В армию меня всё-таки взяли и, вернувшись, я через год устроился работать на шахту. Обвык, сросся с новым коллективом, привык к новой работе. Приехал я как-то на шахту, иду по фойе и вдруг, навстречу она, та самая красавица из больницы. Мы разговорились. Оказывается она уже 2 недели как перешла работать в медпункт шахты, здесь больше платили. Я как-то сразу обратил внимание, что она как бы нарочито, громко разговаривает со мной, так что проходящие нас люди стали обращать на нас внимание. Впрочем, она скрывать не стала, что здесь у неё только одна проблема, чрезвычайное внимание мужчин всех  рангов, и она будет благодарна, если я буду почаще заходить в медпункт в её смену, чтобы как то подчеркнуть наши «особые» отношения. Я, конечно,  рассмеялся, но пообещал. И насколько я понял, через некоторое время, наши «представления» в медпункте и фойе действительно принесли свои плоды. Я даже слышал один раз за своей спиной, как один мужик сказал другому, вот мол тот, кто с этой медсестрой шашни имеет.
   Но и она не теряла время даром. Как мне рассказал один мой знакомый совсем из другого участка, который однажды побывал в медпункте, что эта женщина легко ушла от «ненужных» ей разговоров и всё время расспрашивала и говорила только обо мне. Я представляю, сколько у меня было недоброжелателей в шахте в этом отношении. Хорошо, что у меня был неплохой авторитет в коллективе!
   Но даже на этом «дело о красавице» не закончилось.
Приехал я однажды на ночной наряд, а тут выясняется на нашем участке ЧП. Наши парни выехали с шахты, выпивали на участке, а потом устроили пьяный дебош. Ну, кто-то с кем-то  что-то не поделил. И поехало! Один парень сильно поранился, кровь с него, как с быка. Пока он шёл до медпункта, весь коридор и фойе были в крови. В медпункте он тоже не успокоился и продолжил выяснять отношения и как мне сообщили, сильно в этом преуспел. Пока не приехали люди, я отправился в медпункт. Там было на что поглядеть. Вернее не на что. Все стеклянные шкафы были разбиты, лекарства растоптаны, крови на стенах и полу было столько, что могла позавидовать любая операционная.
   Дежурила здесь как раз эта красивая женщина. Увидев меня,  она расплакалась, твердила мне, что наш парень в числе других обещал убить и её, и очень просила переговорить с ним. Я как мог, успокаивал её, заверял, что мой товарищ просто «пошутил» и т.д.,  но было видно, что не очень-то убедил её.
 Тогда я отправился на участок, жёстко поговорил с этим парнем и он отправился извиняться перед женщиной. Правда, потом мне снова пришлось переговорить с ней, ведь нужно было спасти парня от увольнения. Спасли.
   Вот такие истории с этой женщиной. Красивая женщина это конечно хорошо, но хлопотно, согласитесь….
                Глава 30.  Команда хоккеистов, футболистов и …пастухов.
   В годы независимости страны, поставили меня как-то на шахте начальником грузового участка. Неплохая была должность. В обязанность участка входило спуск-подъём грузов в шахту. У меня в связи с эти были только две проблемы. Низкая зарплата рабочих (не мог особо похвастать и своей зарплатой) и их низкая квалификация.   Как говорил мне начальник производственного отдела рудника, на этом участке работают те, кто уже нигде себя проявить не смог. Дисциплина в коллективе была почти нулевая. Если в работе никто ничем себя не проявлял, то все здесь проявляли себя в воровстве. Время было такое, воровали все! Начиная от директора рудника, до последнего дворника. Помню, когда я работал на другом участке, на котором можно было выписать все угодные материалы для ремонта строений, к нам заходил новый директор и просил срочно выписать на участок металлоконструкции, цемент, балласт, доски и прочее. «Очень срочно, - говорил он. – Мне нужно успеть построить коттедж, пока меня не сняли с этой должности!»
   Однако больше всех преуспевали в этом снабженцы. Молодые, нахальные, они вовсю пользовались своими возможностями. Мало, что из того, что они завозили на шахту и опускалось вниз, половина из этого, почему то со следующего дня выдавалось на поверхность и куда-то таинственно исчезало, но они ещё и умудрялись по дешёвке покупать у таких же мошенников как они старые материалы, оборудование и списывали деньги как за новые. Вот завезли на шахту, целую партию насосов, так называемые «лягушки». Их сразу же разобрали со склада и опустили в шахту, но к обеду, их снова выдали на склад. Выяснилось, что внутренности этих насосов уже давно отсутствовали, и эти бэушные  насосы (бывшие в употребление) были просто заново покрашены. Или привезли вместо металлических труб ….канализационные б/у трубы (!!!) которые разваливались и рассыпались при падение с  высоты одного метра. Я спросил тогда у самого заместителя директора по снабжению, что это за новшество в горном деле, ведь эти трубы никуда не годятся. Он нагло мне ответил: «А зачем им металлические трубы? Всё равно они их передавят!». Сам он, этот зам, всегда находился на плаву, а вот его подчинённые, едва купив новенькие крутые машины иномарки, куда-то уходили, и вместо них приходили такие же не менее наглые хапуги.
   Такие явления очень  негативно отражались на производстве, и слава богу, кто-то тогда додумался и дал указание покупать «левое» оборудование в присутствии и одобрение тех, кому оно предназначалось.
   Мои рабочие делились на две бригады, работали по определённому графику, и соответственно каждая из них вела собственную воровскую жизнь. Эта выражалось в соучастии воровства другими лицами, за которое они получали определённую мзду. Кроме того этого элемента хватало и на собственной работе, когда они воровали масла, солярку или цемент. Последний был настоящим бедствием на нашей производственной площадке. Его привозили столько, что он не вмещался в бадьи и его ссыпали прямо на пол, отчего пройтись по нашему рабочему месту в цивильной одежде было просто невозможно, отчего он фактически не подлежал настоящему учёту. Впрочем, как успокоили меня те же снабженцы, львиная доля этого цемента и вовсе не доезжала нашей шахты.
   Конечно, если бы мои люди попались бы на краже, были бы неприятности, но они делали это так виртуозно, что их опытности могли бы позавидовать и снабженцы.  Так, например,  в распоряжение одной бригады была целая частная (!) грузовая машина «Камаз», водитель которой подъезжал к нам каждое утро, как на собственную работу. Он был на связи в любое время суток. Ну, а теперь, как говорил нам покойный Михаил Задорнов, задержите дыхание! «На дело» этот водитель приезжал с сидящим в кабине полицейским (!), который был гарантом, не только свободного выезда с шахты, но и проездом до места разгрузки груза! За всё время своей деятельности, этот «подельник» ни разу ни с кем не разговаривал и вообще не выходил из кабины!
   В общем, каждый тогда боролся за своё безбедное существование.
   Но вот с появлением охраны, с так называемым ОМОНом, эта борьба удвоилась! В том смысле, что материальные затраты увеличились вдвое поскольку нужно было и оплатить и соучастие и этих ребят, многие из которых видимо считавших днём прожитым зря, если такого соучастия в нём не было.
   Каждый вновь появившийся омоновец счёл необходимым явиться и представиться мне  и заявить, что за его спиной наши ребята прикрыты как за родными.
   Были случаи, когда с новичками из ОМОНа нужно было ещё «поработать». Однажды мои ребята «где-то добыли» 3 бочки соляры и уже грузили «находку» в машину, как появился такой вот новичок. Он вежливо поздоровался с ребятами, и спокойно наблюдал за их действиями. Принюхавшись, он спросил:
- Солярка?
- Она самая, - подтвердили парни.
- И куда её? – поинтересовался он.
А я тут как раз проходил мимо и ляпнул, что первое пришло в голову:
- На кладбище!
 При,  упоминание этого скорбного места, омоновец крепко задумался, а шофер машины, воспользовавшись этим моментом сел за руль и был таков.
И тут, наш омоновец пришёл в себя.
- А зачем солярка на кладбище? – промолвил он.
- А кто знает?! – ответил я и быстро ушёл к себе в кабинет, чтобы не  рассмеяться и видел как мои парни, тоже отвернулись, едва удерживая смех.
   Позже, он и сам смеялся над этой историей с соляркой для кладбища. Среди этих ребят из ОМОНа тоже были ушлые ребята.
   Как – то большое начальство решило опустить в шахту 2 цистерны с железнодорожных платформ для того, чтобы сделать из них большое хранилище  топлива. Одна цистерна была большая, другая маленькая. Но уже после спуска маленькая цистерны эта затея сорвалась, так как по узким штрекам шахты её не смогли протащить до места. И большая цистерна так и осталась на территории нашего участка. Прибегает однажды один парень из ОМОНа и заявляет, что он нашёл покупателя этой большой цистерны за 3000 долларов. Я покрутил для него пальцем у виска и сказал, что цистерна, это не мешки с цементом «тырить», что я скажу завтра начальству, куда она подевалась? Да его же первого будут допрашивать, поскольку он в свою смену собрался цистерну вывести. У нас как-то с территории шахты один насос пропал, так парня, которого за это подозревали, пытали в полиции по всем правилам гестаповской науки, отбили почки и одевали целлофановый мешок на голову. Но этот омоновец, ещё месяц не унимался, пока эту цистерну куда-то не увезли.
   Неужели такую цистерну можно было вывести, спросите вы? Да, без проблем! У нас как-то попытались вывести целый комплект канатов для рудоподъёмной машины стоимостью с сотни тысяч долларов. Но машина уже при выезде с шахты, наехала на небольшой камень высотой в 30 сантиметров и один барабан, который по глупости (а может и в спешке) загрузили вертикально, покатился и от его удара об борт машина перевернулась. Думаете, кому-то за это что-то было? Как бы, не так. Уже по машине определили, что это дело одного крутого дяди, с которым никто в жизни связываться не будет, и дело тихо замяли…
   Ну, то крутые дяди, а простые люди, которые не хотели ОМОНу платить, придумывали свои решения. Вот, на одной шахте какие-то парни прокладывали кабель на поверхности шахты и далее куда-то уже за территорию мимо проходной, у будки ОМОНа. А потом, вечером, просто выдернули кабель и увезли.
   А это мне уже один омоновец рассказывал. Стоим, говорит, у проходной и видим, как к ним по асфальту приближается мужик с ведром краски и делает какие-то отметки на нём. Пройдёт метров двадцать, оглянется туда-сюда, как бы оценивая свои действия, и делает новую отметку. Так и прошёл он мимо них, прошёл к своей машине, затащил краску в салон и…уехал!
   А вот ещё случай, который меня поразил. Приезжает к нам как то вечером один предприниматель на «Газеле» и заявляет, что ему срочно нужен цемент. Было, похоже, он не первый раз у наших парней «тарился». Но те же парни грустно заявляют, что цемент сегодня не завозили, так что ничего не получится. «А тот, что на полу?» - спрашивает предприниматель. «А кто его собирать будет? – отвечают парни. «Ну, это я порешаю» - заявляет предприниматель и уезжает. Через час он возвращается и из «Газели» выпрыгивают ….10 детей из местного детдома, среди которых две девочки, которые за час выметают всю территорию от цемента и набирают его целых 15 мешков! Что называется, ничего личного, чистый бизнес! Только я был на другой день в шоке от чистоты рабочего места, которого раньше не наблюдал.
   Помню, сижу как-то на своей территории, курю. Подходит ко мне мужик-шахтёр и просит разрешить немного цемента набрать в пакет, у него вчера трубу меняли дома, нужно залатать. Да, бери, говорю, вон с пола. Ну, сколько он взял в пакет? От силы килограмм. Проходит минут десять, приводит ко мне омоновец этого шахтёра с пакетом и спрашивает, правда ли это я разрешил и говорит, что это не правильно. Отвёл я этого омоновца в сторону и говорю ему: имей совесть, ты этот цемент здесь тоннами воруешь, чего к мужику привязался?! Отвечает, что это ему нужно для отчётности. Вижу, совсем  у мужика совести нет. Попросил шахтёра прийти в другой раз, когда этого омоновца на смене не будет. Тот бросил на пол этот цемент вместе с пакетом и ушёл.
   Закончилось всё это тем, чем и должно было закончиться. Впрочем, намного проще, чем было возможно. Вызвал меня как-то директор. Но стоп-стоп! Раз уж я о нём вспомнил, надо бы и рассказать, что это бы за человек, тоже, знаете, того времени. Он пришёл к нам с другого рудника, где тоже был директором. У нас он прямо заявил, что мы, как инженера-технические работники, ему не нужны, и что он принял решение заменить нас на тех, кто работал с ним на прошлой его работе? Шутка, скажите вы? Как бы, не так! Почти целую неделю, на нашем руднике существовал двойной комплект руководящего состава, пока не пришло указание с комбината прекратить это безобразие.
   В шахту этот директор не спускался (помнится, всего два раза), он никогда никого не ругал, был подчёркнуто вежлив. Каждую неделю, он ввёл в обычай приносить в жертву барана, чтобы выполнялся план, и не было несчастных случаев, в присутствии всех кого могли собрать на шахте в это время. Однажды, с этим тоже была проблема, и пришлось начальнице бытовых проблем отправить на это дело всех своих женщин, от уборщиц до кладовщиц. Увидев их стройный ряд, прямо как в фильме «Свадьба в Малиновке» наш начальник производственного отдела заявил, что нужно зарезать десять баранов для отмытия их грехов. 
   Так вот, говорит мне этот директор прямо, что мои рабочие продали его родственникам солярку и заявляет, чтобы завтра же у него на столе лежала бумага с фамилиями тех, кто это сделал, иначе он не оставит меня на этом посту.
   Я вернулся к себе, никому ничего не сказал, а наутро пришёл к директору и сказал, что мои люди не виноваты в том, что его родственники покупают ворованную солярку. Директор, без всяких эмоций выслушал это, вызвал к себе начальника производственного отдела. Приказал ему найти на моё место другого человека и перевести меня на другое место работы.
   Перевели меня, на более ответственное место, где по каким-то причинам отсутствовал начальник, его зам, энергетик и пока они появились, пришлось, что называется попотеть, тем более это был совершенно незнакомый мне участок работы.
   Буквально, через несколько дней, я случайно увиделся с директором, он остановил меня, поинтересовался, всё ли у меня нормально, очень вежливо, как всегда.
   Так закончилась ещё одна страница моей производственной одиссеи.
   Впрочем, и директора этого тоже «ушли», видимо  Аллах не очень вмешивался в наши производственные дела, а вот жертвенные бараны, мясо которых уходило в местный детский  дом, надеюсь (искренно) обеспечат ему место в раю…
   Вам, наверное, интересно,  а было ли возможно такое при Союзе? Разумеется. Но всё это делалось, без каких либо ухищрений. Какие-либо материалы людям нужны были, если он жил в собственном доме или строил дачу. Кто-то имел такую возможность, и вывозил эти материалы при минимальных затратах, то есть оплачивал погрузку и транспорт. Была такая возможность выписать что-то, например цемент или доски на производстве, но была и возможность выписать полтонны цемента или полкуба досок, а потом по одной и той же квитанции вывозить сколько  угодно. Охраны особой не было. А отчёт за использованные материалы не был проблематичным.
   Вы спросите, неужели в Союзе так легко относились к таким материальным ущербам, в сущности преступным. Отвечу – да.  Во – первых, государство прекрасно понимало, что оно само ещё не создала те условия и возможности, когда трудящиеся могли бы приобрести эти материалы. Не было такой возможности из-за отсутствия таковой. Во-вторых, не всем это было бы по карману, а в Союзе если что-то решилось, то при условии равных возможностей. Да, разумеется, это было золотым дном для всякого рода хапуг, ворюг и пр.  Но, увы (для последних разумеется), ситуация в стране была такой, как утверждал один известный юрист, они, эти хапуги и взяточники, не могли иметь столько благ в виде денег, недвижимости и пр., что могло бы перейти границы их личных доходов. Всё, что было выше доступности, записывалось на имена их ближайших родственников и не всегда успешно.
   Кроме того, доходы от производства, а также инвестиции в неё, позволяло некоторую вседозволенность.
   Вот простой пример этого, не отходя, что называется от кассы.
   Когда меня назначили на участок, о котором я говорил в начале темы, меня удовлетворяло всё (можно подумать, что я мог поставить условия), единственным недостатком я считал малый штат участка, всего 12 человек.
    И я спросил, одного ветерана, уже пенсионера, который тоже был когда-то начальником такого участка:
- Дядя Гена (так его звали), скажи, пожалуйста, какой у тебя был штат людей? У меня сегодня всего 12 человек!
- У меня в штате было – 96 человек, - ответил он.
- Да, ладно! – возмутился я. – Я понимаю, что ты шутишь! Скажи правду!
- А я и говорю, правду, - сказал дядя Гена. – У меня был штат в 96 человек. Среди них: хоккейная команда «Север», футбольная команда «Горняк» и чьи-то аксакалы-пастухи. А так, у меня были и свои рабочие, ровно 12, как и у тебя. Я их видел, только когда они подписывали у меня заявления на отпуск.
   М-да, я вспомнил о том, что у нас были такие команды. Хоккей, правда, у нас не прижился из-за очень холодных зим и отсутствия закрытых кортов. Футбол был очень любимым видом спорта и не только тем, что в нашей команде играли воспитанники нашего футбола, но и приглашённые из известных команд мастеров. Так, в нашу команду были приглашены 3 игрока из команды Ростов-на-Дону, в котором тогда играл автор «золотого гола», чемпион Европы, а затем много лет главный редактор газеты «Советский спорт» Виктор Понедельник.
   Понятное дело, почему они соглашались приехать в нашу глухомань. Да потому что, у себя в Ростове, они, скорее всего, числились на какой-нибудь конфетной фабрике, то здесь они числились горняками, с весьма приличной зарплатой, плюс с подземным стажем. Отыграв 5-6 лет, они не уезжали от нас, а дорабатывали свой подземный стаж уже в шахте, какими-нибудь слесарями. Когда этот стаж достигал 10 лет, достаточный для выхода на пенсию в 50 лет, могли и уехать.
   Ну, а аксакалы-пастухи, уже были пенсионерами и подрабатывали у известных коренных авторитетов, которые позже пришли к местной власти и управлению производством. Эти авторитеты и заполнили некие самодельные ниши для своих людей, которые были отнюдь не спортсмены или пастухи. Интересно, в связи с переменой местной власти, что происходит иногда, новая власть непременно в первую очередь выметала представителей старой и наполняла освободившиеся места своими, проще говоря, родственниками и нужными людьми. Времена рабочих и крестьян, спортсменов и пастухов ушли в прошлое…
                Глава 31 МОЙ ЛУЧШИЙ ТОСТ
   За всю свою жизнь я слышал много тостов. В одно время мы с супругой даже немного «тамадили» на свадьбах своих земляков и поэтому наслышались этих тостов больше чем надо.
   Не сказать, что эти тосты запомнились чем-то особенным. Думаю, многие согласятся, что самые проникновенные тосты запоминаются не своими изысканностями и премудростями, а искренностью и душевностью. Порой простые, но от души и к месту сказанные вещи, очень даже сплачивали застолье и оставались в памяти тех, кому они были посвящены.
   И всё-таки, наверное, тосты были и остаются достоянием устного народного творчества, переходящего в литературный разговорный жанр, который был весьма популярен ещё на заре моей молодости. Так что было, где и у кого подучиться. Вспомните хотя бы Шурика из фильма «Кавказская пленница», который в поисках хороших тостов, спился и докатился до психиатрической больницы. Или в более поздних фильмах в «Особенностях национальной…» охоты или рыбалки тосты устами актёра….
  Говорил тосты и я, говорил в разных местах, среди разных людей, по самым разным поводам и причинам. И старался говорить их от себя, а не повторять уже кем-то сказанные слова и пожелания.
   Ну, например, были мы приглашены соседями нашего подъезда на свадьбу их дочери – учительницы, и жениха-горняка.  Одним словом – копия моей семьи, в которой, я ещё тогда будущий горняк, также женился на молоденькой и хорошенькой учительнице русского языка и литературы. Свадьба была казахская. Что такое казахская свадьба? Казахская свадьба это когда 100 человек гостей, это даже не показатель. На этой свадьбе гуляют всевозможные родственники, а также родственники этих родственников, друзья детства и юности, соседи и коллеги по работе. Какие там 100 человек?! На таких свадьбах только детей от 0 до 14 лет бывает столько! Присутствие на свадьбах людей иной национальности нисколько не смущает хозяев этого мероприятия, ведь у многих из них давно имеются представители межнациональных браков. И на свадьбах к таким гостям уделяется особое внимание, их стараются привлечь ко всем конкурсам, на которые богаты казахские тамада, и непременно наградить  сувенирами, памятные подарки же уже вручаются всем гостям, особенно после  того, как они говорят тосты. Здесь нужно открыть один маленький секрет. На казахских свадьбах гости не обязательно выслушивают тосты всех гостей, здесь существует всё-таки понятие, что тосты говорятся жениху и невесте, а не для всех. Но когда говорят гости других национальностей, обычно соседи или коллеги с работы, то тамада, старается как-то восстановить тишину, чтобы эти гости не обиделись. Здесь особо нужно остановиться на казахской кухне. Казахская кухня на свадьбе, это вам не водка с салатами и селёдкой под шубой. Это шикарный бешбармак с такими жирными кусками мяса и другие блюда, что вы пьянеете, разве что через пару часов после возвращения с тоя домой, сколько бы водки вы не выпили. А культурная часть этих торжеств, всегда международная. Здесь вам не только споют и станцуют известные казахские песни и танцы, причём такими замечательными голосами на зависть профессиональным певцам, на любых языках мира, станцуют  твист и ламбаду и пр.
   И вот когда нам соседям на этой свадьбе предоставили слово, я сказал в начале, как и положено я поздравил молодожёнов и их родителей и поблагодарил за приглашение на это торжество. Затем я обратился к жениху со следующими словами: «Я знаю, что однажды ночью ты придёшь с работы и обнаружишь, что твоё место в постели с женой уже занято!». И тут я сделал маленькую паузу, поскольку понял, что кое-кто мои слова услышал, многие стали шептаться и  обычный шум, который витает на этих свадьбах, немного ослаб. Всем стало интересно, что это такое знает сосед, про невесту. Убедившись, что слова имели факт быть услышанными, я уже смело продолжил: «Однажды ты придёшь с работы, и увидишь что твоё место занято, - повторился я и продолжил. – С левой стороны от твоей спящей жены будут лежать проверенные тетради, с правой стороны тетради которые она ещё не успела проверить. Твоя задача будет, аккуратно собрать эти тетради, но не перемешать их и только потом улечься спать с любимой женой!».
   В общем, неплохой тост получился, гостям он понравился. А вот жених пока я говорил, реально напрягся!
  Но, здесь, я исходил уже из собственного опыта жизни.
Так, например, мы однажды отмечали День Учителя на природе всем коллективом школы, в которой работала моя супруга. И сказал в своём тосте, что уже много лет «люблю свою жену сзади» и все меня прекрасно поняли. Потому что только учителя приносят ещё свою работу домой, проверяют тетради и пишут планы и сидящая спиной к тебе жена становится символом твоей с ней совместной жизни. В нашем народе, наверное, не зря говорят: «Козла и учителя в дом не пускай, порядка не будет!». А еще, что учитель воспитывает чужих детей, а для воспитания своих времени нет. И если первое в нашей семье, слава богу, не соответствовало этой «народной мудрости», то последнее, увы, правда. С нашими девочками, мне пришлось заниматься самому. Со старшей до 3-го класса, а потом, перешёл к младшей. За  их школьные годы я посещал все родительские собрания, хотя дети и учились в той же школе, где работала их мама. Неизменно был во всех родительских комитетах, участвовал во всём, на что у меня было время. Был Дед Морозом, был волком на новогодних праздниках.  Помню, как наши девочке подходили к маме (учительнице русского языка и литературы, между прочем) и просили им помочь с заданным на дом сочинением. «Идите к своему папаше, мне некогда, - отвечала она им. – Он у нас вечно любит, что-то писать и сочинять!». Между тем, наши девочки хорошо отучились в школе и поступили в ВУЗы, а их «папаша» стал лауреатом нескольких литературных конкурсов, чем очень удивил прежде всего маму… А все вокруг говорили: «Дети хорошо учатся? Муж книги пишет? Так ведь мать и жена – учительница!».
   Нет, я не сетую на свою судьбу, хотя быть мужем учительницы, это прямо скажем не простое испытание, особенно когда с тобой разговаривают как с учеником! Я на ЮТУБ поместил видео, где с Днём Учителя поздравил, прежде всего, мужей учителей. Тоже, по моему мнению, заслуженный народ.
   Вы, верно думаете, что я сильно отвлёкся. Как бы, не так.
   Вернёмся к тостам. И я вам расскажу о самом моём лучшем тосте.
   Однажды у нас были гости. Собрались сразу несколько семейств, уж не помню, что отмечали. Было празднично и весело, два круга тостов, как-то всех сплотило и сдружило. Между делом мы поглядывали в телевизор, где шёл праздничный концерт, и выступали почти все кумиры эстрады наших гостей. А тут и первая часть концерта закончилась, и в перерыве показали новости, где в сюжете из Пакистана промелькнуло лицо премьер-министра этой страны Беназир Бхутто. И тут сразу несколько мужчин отметили красоту этой женщины (позже Беназир погибла в результате террористического акта). Закончился сюжет и я нашёл повод для следующего тоста. «Давайте выпьем за вторую красавицу на этой земле – за Беназир Бхутто!» - предложил я. Мужчины,  хором поддержали меня, ну а женщинам, понятное дело деваться было некогда. Но никто сразу и не заметил, что я зарядил свой тост миной замедленного действия. И действительно, несмотря на то, что за время проведённое за столом внимательность  у всех притупилась, но нашёлся таки один из гостей, который тщательно закусив и оглядевшись вокруг спросил: «А почему она, эта Бхутто – вторая красавица? А кто, кто первая?». И поскольку тост был мой, все повернулись ко мне. «Как, кто?! – ответил я, не спеша,  указывая на жену. – Вот она – первая!». Моя супруга при этом, даже бровью не повела, зато повели бровями другие женщины за столом, а их мужья, как-то на время даже приуныли…
   Жена мне за этот тост спасибо не сказала, но насколько я знаю женщин, ей этот тост явно понравился… Поэтому этот тост и самый лучший для меня.
           ГЛАВА 32. АРМИЯ. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ В СТРОЙБАТЕ.
   То, что я сейчас  расскажу о взаимоотношениях в армии возможно никакого отношения к ней не имеют, а являются лишь фактами, которые существовали в военно-строительном отряде, в котором я служил.
   Я специально предупреждаю вас – читателей, поскольку мною уже опубликованы видео-воспоминания в ЮТУБе и многие отзывы к ним очень негативны, особенно от лиц, которые служили в строевых частях армии, но не в стройбате.
«Что эта за армия!? – возмущаются они. – Да не может быть, чтобы у вас там существовал такой беспредел!».
   Какой, я извиняюсь, беспредел? Да у нас часть была не просто строительной, но и исправительно-показательной. За всё время службы, какие только комиссии нас не посещали и проверяли. От своего военного округа до, от самой Москвы.
   Итак, чего же у нас не было того, что было в других военных частях страны.
   Прежде всего, у нас не было военной подготовки, которая ограничивалась ещё до принятия присяги, умению хождения строевым шагом. Или, проще говоря – ходить в строю. А всё остальное: марш-броски, умение обращаться с оружием, военная тактика и стратегия, это было всё не про нас. Что касается политической подготовки. То её не было вовсе. Во всех казармах были «ленинские» комнаты, но они бездействовали. Единственными политическими инструментами для нас были программа «Время», которую нам разрешали смотреть, а она начиналась в 22.00, как раз во время отбоя, а также газеты и журналы, кроме журнала «За рулём», которая неизменно изымалась для командиров и была дефицитом по всему Союзу. Очень часто офицеры забирали домой и журналы-толстушки, которые также были дефицитом, несмотря на миллионные тиражи, но их обязательно возвращали. В части у нас был большой клуб, а в отряде от части в котором я служил, не было и нам «фильмы» крутили на стенку. Они были очень не интересные, и после ребята уговорили командование всех желающих водить в воскресенье на дневной сеанс городского кинотеатра.
   Как-то в нашей части сменился командир, который прибыл к нам из какой то настоящей военной части. То, что он увидел, глубоко потрясло его, и он тотчас принял крутые меры. Занялся муштрой шагистики, военными тревогами по ночам и марш-бросками. Ребятам вначале это дело нравилось, как- никак всё было как в настоящей армии, но потом всё это им надоело. И вот однажды, когда этот вояка ворвался в одну из рот с воплем: «Рота, подъём! Тревога!», парни нехотя встали, но никуда не побежали, а просто, не спеша выстроились в центре казармы. Новый командир опешил, стал ругаться, как только мог и угрожать, но парней это не испугало. Они заявили, что всё, что этот командир хочет от них, им очень даже нравится, но они предупреждают, что если это ещё раз повторится, они на работу ходить не будут. А его, этого командира, за эту военную подготовку никто спрашивать не будет, с него спросят только за материальный план. Присутствующие тут же офицеры подтвердили слова солдат. И с тех такие выходки этого командира прекратились. До нашего отряда он так и не добрался, хотя возможно и был, когда мы были на работе.
   В то, что я расскажу дальше, трудно поверить, но делать нечего, расскажу.
   Командовал нашим отрядом, как и положено – Батя. Так обычно зовут командиров воинских подразделений, если он этого заслуживает. Наш – заслуживал.
С ним, я лично встретился только один раз, когда я получил письмо-ответ, на письмо о месте захоронения моего дяди Кадыра, погибшего под Сталинградом. Письмо было от военного архива, а поскольку все письма нам, служившим в закрытом городе, проходили цензуру, то оно, как военное легло на стол Бате. Меня вызвали к нему в штаб, я вошёл и представился. Он объяснил причину вызова и спросил: «Кого, ищешь, сынок?». «Родного дядю!» - ответил я. Батя, взял письмо, вышел из-за стола, отдал его мне и сказал: «Спасибо, сынок! Ищи!».
   Говорили, что он захватил войну, судя по возрасту, ещё мальчонкой. К нам солдатам относился  хорошо. Он очень запомнился нам по следующему случаю. Стоим мы как-то на утреннем построение. Батя на трибуне, к нему подходят с докладом ответственные по роте, обычно командиры рот, но бывало, кто на тот момент замещал его. Мне нравилось наблюдать, как это делал, наш прапорщик Нагулян. Он отдавал честь рукой едва достигая уровня плеча, что-то там бубнил и, не дожидаясь ответа, уходил к нашей роте. Батя почему-то прощал ему эти вольности, хотя другим не прощал ни плохого доклада, ни внешнего вида.
   И вот, после рапортов, Батя вдруг объявляет: «Рядовой Челидзе, выйти из строя!» (если честно, фамилию точно не помню).
Кто-то выталкивает из строя этого бойца.
«Вы только посмотрите, на этого горе-солдата!» - громко говорит Батя и продолжает. – «Ну, что рядовой, мы же предупреждали тебя, что все письма ваши будут прочитываться цензурой!». И тут мы поняли, что этот солдат, написал в письме что-то запрещённое, а мы действительно писали расписки о неразглашение  места своей службы, и военных объектах и были предупреждены об уголовной ответственности в противном случае.
   И теперь нас интересовало только одно, что же такое мог написать в письме, этот полуграмотный в сущности, каким мы его знали, солдат?
А Батя между тем продолжал: «Ты что же думал, рядовой, что если ты пишешь письма на грузинском языке, их никто прочитать не может!? Запомните солдаты, если вы будете писать письма даже на якутском языке, их всё равно прочитают! Но никто не запрещает вам делать это! Но вы только послушайте, что написал этот горе - солдат своей матери: - «Мама, здесь два месяца холодно, а остальное время совсем холодно!».  Какой позор для солдата! Как ты мог написать такое матери?! Ты что хочешь,  чтобы она умерла от переживания!? Вы солдаты, или кто!? Командиру роты немедленно заставить этого рядового переписать своё письмо. Всех командиров рот, обязываю провести разъяснительную работу с личным составом, по поводу взаимоотношений с их близкими и родными!». Вот такой случай был, но мы конечно на всю жизнь запомнили эти «два месяца холодно, а остальное время совсем холодно!».
   Да, служили мы, отнюдь не в райских природных условиях, но если честно, просто не привычных нам. Едва мы приехали к нам отряд, как в первый же день с нами провёл беседу капитан медицинской службы. «Вы парни с юга, а здесь другая погода, - заявил он. – Но вы не беспокойтесь, когда наступят холода, по приказу министра обороны вас оденут в зимнее обмундирование: шапки, телогрейки, ватные штаны, валенки и тёплые рукавицы. И всё-таки я советую вам, оборачивать подошвы ног и причинное место в газеты!». Надеюсь, вы поняли, какое «причинное» место он имел в виду.  В общем, он перепугал нас конкретно, но вовсе зря. Здесь действительно морозы иногда достигали 40-45 градусов, но  из-за отсутствия ветров совсем не ощущался. И мы зимой просто переняли привычку местных жителей, которые подсказывали друг другу: «Товарищ, нос потрите! Товарищ, левое ухо побелело!». Первый год мы ещё как то береглись и одевались круто, а вторую зиму так и проходили в солдатских сапогах, главное было правильно портянками пользоваться! Работали мы до определённой температуры воздуха. У нас был очень хитрый прораб, который, если мы ему жаловались на холод, говорил нам: «А ну скажи «Тпр-у-у-у!» и нужно было очень постараться, чтобы этого не получалось, а для него это было своеобразным мерилом степени замерзания. Капитан-медик и вовсе утверждал, что если человек дрожит от холода, то не есть плохо. Дрожание, утверждал он, это когда организм борется с замерзанием.
   Ну, да ладно, тут мы отвлеклись…
  Далее по званию был  начальник штаба, майор. Не знаю, кто это придумал, но о таком я больше ни от кого не слышал, у нас в отряде был такой обычай, никто и никогда не должен был отдавать ему честь, разве что, если столкнулся с ним лицом к лицу (это уже считалось бы оскорблением его, как человека). С первого дня службы мы включались в эту игру и как только видели, что где-то идёт начальник штаба, так сразу скрывались от него подальше, или просто прятались, дожидаясь, когда он пройдёт мимо. Он, конечно об этом знал, и частенько можно было слышать: «Рядовой, вернитесь!», но куда там, от того только пятки сверкали! Возможно, он кого-то и узнавал, но никогда не устраивал разборок с ними.
   Он мне запомнился в тот день, когда стоял вместо Бати на трибуне и обратил внимание, что у командиров отделений нет ефрейторских знаков различия на погонах (а им буквально на днях присвоили эти звания). Этот знак ефрейтора на погоне, представлял собой узкую полоску из красного материала (далее по возрастанию шли звания младшего сержанта – 2 такие полоски, старшего сержанта – 3 полоски и старшины – 1 широкая полоска). И надо сказать, опять же по негласному закону только нашего отряда, носить такую полоску, или «соплю», как её ещё называли, было «за падло» и поэтому никто и не думал её пришивать. Начальника штаба это привело в ярость. Он немедленно прекратил процесс утреннего построения и потребовал всех ефрейторов вернуться в казарму и нашить необходимый знак различия. Ребята-ефрейторы дружно убежали в казармы и спустя некоторое время также дружно вернулись на плац. Их внешний вид привёл начальника штаба в бешенство! На погонах ребят были нашиты полоски, но только очень широкие, словно они не ефрейторы, а уже старшины! Начальник штаба потребовал командиров рот сорвать эти нашивки и отправил нас на работу, однако больше к этому вопросу не возвращался. Так и проходили наши ребята-ефрейторы без своих полосок пока им не присвоили очередное звание младшего сержанта. Ну, тут уж они с большой любовью пришивали полоски к погонам и тут же шли фотографироваться, чтобы похвастаться родным своими успехами в службе.
   Отдавание чести, обязательный ритуал воинского Устава, которому обучают всех новобранцев в армии. Даже если ты на увольнение идёшь с девушкой по городу, солдат обязан был вести девушку под руку с левой стороны, чтобы без помех отдавать честь встречному военнослужащему, независимо от того, генерал он или рядовой. Исключение было только если военнослужащий находился в столовой или, пардон, в сортире (туалете) Устав он и в Африке Устав. Первые свои 3 наряда вне очереди (наказание в виде внеочередной уборки территории, казармы или работ по обслуживанию в столовой) я получил за то, что не снял пилотку перед входом в столовую.
   Но этот Устав писался только не для нашего отряда. Честь мы, по не писанному обычаю отряда отдавали только Бате и командиру своей роты. Обязательны были только отдавание чести если ты был дежурным по роте или дневальным на тумбочке (это-святое!). Ну, и конечно другим офицерам и прапорщикам, если вы питали к ним особое уважение, но и они к этому относились как к просто дружелюбному жесту, не более. А остальных офицеров отряда можно было просто не замечать, например заместителя командира отряда по политчасти буквально никто ни во что не ставил. А вот единственного солдата-коммуниста в отряде побаивались все офицеры. Именно он, один-единственный мог потребовать на партийных собраниях исправить недостатки в отряде или указать на низкий уровень того или иного офицера, а это обязательно должно было фиксироваться в протоколе собрания и подлежало исполнению и искоренению с последующим отчётом в протоколе следующего собрания. Понимая, своё «величие» этот солдат вёл себя весьма надменно, Он частенько бродил по отряду под шафе, искал того самого капитана по политчасти, чтобы в очередной раз напугать его своей партийной критикой.
   К командирам других рот мы обращались строго по имени и отчеству. Так и приветствовали: «Добрый день Сергей Степанович!» и т.д.
Навсегда мне запомнился один случай во время службы.
   Наше отделение работала в частном секторе города, и когда наступило время обеда мы свободным строем, гуськом пошли в направление одной из городских столовых, где нас кормили. Мы шли не особо опрятные, не соблюдая строй, и переговариваясь друг с другом. Метров двадцать мы не дошли до очередного перекрёстка, как из него выскочила такси и с шумно тормознула. Дверцы распахнулись и из машины вышли два высоких, стройных, в военных плащах, офицеров – летунов (лётчиков) в звании майоров с чёрными дипломатами в руках. Они о чём-то весело переговаривались и пошли в нашем направлении. Наш, командир, который шёл впереди в метре от нас (это мы его приучили, мол, ходи так, коль командир!) успел застегнуть пуговицы на гимнастёрке, а мы только подравняться, как офицеры быстро подошли к нам. И когда до нас оставалось метров пять, он вдруг перешли на особый строевой шаг, и отдавая нам честь прошли мимо, продолжая свой весёлый разговор. Мы остановились, мы встали как вкопанные. Уважение, которое проявили к нам эти офицеры, было очень приятное.
  Однако вернёмся к нашим командирам. В нашей роте были прекрасными командир роты, капитан по званию и старшина-прапорщик. Оба, прекрасные служаки, пользовались уважением солдат.
   Наш командир (как выяснилось потом мой одногодка!) невысокого роста, но прекрасным спортсменом. У него было несколько первых разрядов по разным видам спорта. На службе, в любое свободное время он любил играть в настольный теннис или футбол. В теннис он играл, когда дежурил в роте, а чаще когда по отряду. С самого утра между моей каптёркой и кабинетом старшины устанавливался теннисный стол, и наш командир играл в теннис с желающими, которых было уйма. Ведь играли не просто «на шелбаны», а на интерес, победитель партии получал бутылку лимонада, которую проигравший тут же отправлялся покупать в буфет, что работал целый день. Командир играл бессменно, пока не проигрывал кому-то, но сразу заступал в игру уже в следующую игру. В одном углу у него набиралось 2-3 ящика выигранных бутылок лимонада. Но он, никогда не расплачивался ими в случае проигрыша, а спокойно отправлялся сам в буфет и покупал там бутылку для победителя, чем еще более заслуживал к себе уважение.  Но проигрывал он редко, так что этого лимонада, который уносили в конце дня в мою каптёрку, хватало не только ему, но и остальным командирам и сержантам на целую неделю.
   Однажды нашему отряду поручили участвовать во время праздничного парада в городе участвовать в конкурсе строевой подготовки, то красивого прохождения строем пере зрителями. Кроме нас в этом городе были представители строевых, внутренних и войск связи. И сели им обязали представить по несколько взводов солдат, то нас милостиво ограничили одним взводом и главное из нашего отряда. Батя, ничего хорошего в этом не видел, но главное было, не опозорится совсем, и он поручил это дело нашему командиру, который с грехом пополам едва набрал взвод «желающих». И со дня поручения, эти бедолаги всё свободное время маршировали по плацу под весёлые шутки-прибаутки остальных солдат. И хотя от начального периода обучения под царскую науку «сено-солома» были какие-то подвижки, но всё равно этого было мало. Это подтвердил и генеральный просмотр шагистики Батей, когда он не дождавшись окончания, просто сошёл с трибуны и ничего не сказав ушёл в сторону штаба. Каково же было удивление, когда наши ребята вернулись, с парада заняв 3-е место, опередив с десяток взводов соседних частей. Мы, которые не были на этом параде и Батя, который не пожелал видеть наш позор, и отправил вместо себя на парад начальника штаба, были в шоке от сияющих от радости: этого начальника; наших солдат;  и конечно нашего командира, показавших  нам эту грамоту, и столь сияющий новенький проигрыватель, как ценный подарок. Батя тотчас выстроил весь отряд, поздравил всех и объявил благодарность всем участникам и даже неизвестно за что начальнику штаба.
   Как же так получилось, удивлялись мы. И ребята рассказали нам, как было дело.
   Стоим значит, рассказывали они, в сторонке такие грустные и не радостные, а вокруг нас эти бравые ребята с других частей. И начальник штаба стоит, недовольный, что над ним покуражатся, всё в платок сморкается. Командир наш стоит, переминается с пяток на носок сапог, задумчиво так. И когда до начала парада остаётся с десяток минут подзывает к себе двух солдат и приказывает им сбегать в магазин и купить едва ли не ящик спичек. Солдаты пулей сбегали и принесли. Командир приказывает раздать всем солдатам по 2 коробка спичек, а затем велит освободить из них половину содержимого.  Убедившись, что все выполнили это, приказывает эти коробки засунуть в голенища сапог, соответственно в левый и правый. И всё. На разговоры время уже не осталось.
   Когда мы пошли, согласно очередности по площади, рассказывали ребята, мы сами испугались, и едва не остановились. От нашего шага стоял такой грохот, словно шагал не взвод, а полноценная рота. А начальник штаба утверждал, что уже никому не было дела,  как шагал взвод, все вокруг не могли поверить, что такой маленький взвод создал такой грохот! Вот вам  и воинская смекалка!
   С командиром у меня были нормальные, рабочие отношения. У него не было любимчиков, и ко всем он относился ровно. Уважал тех, у кого были какие-то достоинства, особенно в спорте. Занятий по спорту у нас не было, но тех ребят, кто занимался своей физикой, уважали и поддерживали. Командир видел, что когда меня назначили каптёром, я не зазнался, что в меру вороватый, с ребятами поддерживаю ровные отношения, какого бы они не были призыва. А главное у меня был большой собственный запас обмундирования  и постельного белья для солдат. Ему понравилось, как мы организовали новогодний праздник, используя все национальности особенности наших солдат. Нас тогда, основных организаторов, наградили грамотами.
   Однажды командир зашёл ко мне в каптёрку и объявил, чтобы я собирался в отпуск, который он лично для меня выбил у командования. Но я категорически отказался, чем очень обидел его, объяснив, что не хочу ехать домой и возвращаться, когда уже до дембеля осталось только полгода. Зачем портить себе настроение возвращением, сказал я. Командир целую неделю не разговаривал со мной, но потом «отошёл» и спросил, чего бы я хотел за хорошую службу? Я сказал, что хотел бы первым уйти с армии после весеннего приказа, поскольку у девушки, которая меня ждёт день рождение в апреле (а приказ должен был выйти в конце марта). Командир покачал головой, сказал, что так рано с армии никого не отпускают и первые дембеля отправляются на родину только в начале мая. И, наверное, чтобы как—то компенсировать мой отпуск, по его ходатайству я был награждён знаком «Отличник военного строительства», который был весьма редким. Этот знак у меня кто-то «унёс», но запись в военном билете осталась. Я был не в обиде на этого «несуна», у нас все, кто уходил на дембель обвешивались всякими значками, не зная и не понимая из значения, например, могли обвешаться знаками мастерства или «воина-спортсмена» всех степеней и пр.. Я ничем подобным не увлекался, и даже домой хотел вернуться в своём же парадном костюме, но ребята уговорили меня сменить хотя бы брюки.
   Приказ был действительно в конце марта 27 числа и я, как говорил мне командир, стал спокойно ожидать начала мая, надеясь на его помощь. И вот лежу я на кровати, гордый дембель, как к вечеру 5 апреля подходит ко мне мой земляк, он в штабе писарем был и заявляет: «Старый, собирайся, завтра нас домой отправляют, я сам телефонограмму из части принял». Я подумал, что это глупая шутка и послал его подальше. А он мне говорит, мол, как хочешь, дай мне ключи, я собираться буду. Бросил я ему ключи и лежу себе дальше. Подходят ко мне, уже земляки-татары и говорят, послушай, этот писарь целый ажиотаж создал, весь молодняк его обслуживает как дембеля, обшивает, отглаживает всю форму. Он говорит, и ты тоже завтра уйдёшь, почему не готовишься? Пошёл я в сторону своей каптёрки, гляжу, точно собирается. И тут я понял, что он не врёт. Для меня тогда, главное было не в барахле, а попрощаться по-человечески со всеми. Пропуск в город у меня был, как у посыльного в случае чего. В первую очередь, взял я бутылку коньяка и коробку конфет и отправился я к командиру.  Он тогда дома был, на больничном. Сломал ногу, когда в футбол играл с нашими ребятами. Стучусь, он открывает, под руками костыли. И я тут, как Дед Мороз с бутылкой и с конфетами.  Что за дела, спрашивает командир. Отвечаю и говорю, что очень благодарен, за свою службу и что так рано ухожу домой. А он мне говорит, что включал меня и того парня в список особо больных, чтобы значит в первую очередь отправили домой, но и сам не знал, что так рано получится. Обнялись мы с ним по-мужски на прощание и на том и расстались.
   Был в нашей роте и офицер на должности командира взвода и потом. замом по политчасти командира роты. То есть, ни туда, ни сюда. Причина? Он очень не хотел служить в армии и мечтал, чтобы поскорее его выгнали оттуда. Почему не  выгоняли? А был он генеральским сынком, потому и не выгоняли. Служить мог, но не хотел. Какая там к чёрту служба в стройбате, там главное план по зарплате выполнить! С солдатами у него были нормальные отношения. А вот со службой не сложилось. Он с этим прапорщиком Нагуляном сдружился, всё старались вместе дежурить, лейтенант по отряду, Нагулян по роте. По ночам гулянка, а с утра домой – отсыпаться. Помню, как-то зимой, ночью, даже женщину в роту провели, чтобы застолье было веселей. А летом и вовсе учудили во время дежурства. Ехал наш Батя рано утром в отряд, смотрит на берегу реки наш  офицер и  Нагулян голые и соответственно с такими же женщинами в  речке купаются. И забрал их дослуживать службу. Врать не буду, о чём он с ними говорил и как наказал. С офицера этого итак недавно звёздочку скинули. Был он младшим лейтенантом (две маленькие звёздочки) стал просто лейтенантом (одна звёздочка, в таком звании кажется уже и с училищ не выпускали!). А каким красавчиком он был, особенно в парадном кителе! Его можно было снимать в кино как Тихонова или Ланового.
   Полной противоположностью этого лейтенанта был мой и роты старшина-старший прапорщик (я был каптёром, а это значит прямым его помощником). Он, как и командир были отличными служаками.
  Я не знаю, по каким данным старшина назначил меня каптёром, но я дослужил у него в этой неофициальной должности до конца службы. Ну что такое каптерщик? Вот одна из кратких справок в интернете: «Как правило, Каптер - это самый шустрый и наглый солдат. Он является помощником старшины, причём таким, что с ним пытаются завести дружеские отношения не только "бобры" и "перцы", но и весь младший офицерский состав. Термин "Каптёрщик" был заимствован из немецкого языка "Каптермейстер". Увы, такая характеристика ко мне не подходит, так что будем считать, что он взял меня из-за возраста и мой позывной «Старый», показался ему гарантом. Испытательный срок я прошёл успешно. В первый же день я был остановлен у дверей столовой. Один из парней хозроты стоявших там, закрыл мне дорогу упёршись ногой об косяк:
- Ти, каптёр? - спросил он известным акцентом, которым владели почти все служащие хозрот советской армии.
- Да, - ответил я.
- Тэбэ сюда не надо, - сказал он зубатой белоснежной улыбкой. – Тебе всё в роту принесут.
 И действительно, вскоре в роте появился дневальный с тарелкой отборного обеда, после которого я был вызван в соседнею роту, где два каптёра-азербайджанца, которые убеждали меня не создавать конкуренцию и продавать солдатское имущество по определённому ценнику от  пуговиц до офицерской формы. И буквально через пару дней, сам старшина предложил мне продать кое-что из б/у своего обмундирования.
   Но я пошёл своим путём. Стал регулярно ходить в столовую вместе с ротой, отказался от конкуренции с коллегами каптёрами, а старшине просто сказал, чтобы он нашёл другого продавца. А через пару месяцев моя каптёрка уже была переполнена вещевым хламом, так что её приходилось просто прятать перед очередной проверкой, хорошо, что всякие комиссии пребывали к нам уже после посещения нашей части и мы встречали их во всеоружии.
  Возможно, мои таланты вещевого хапуги старшину и удивили, но не подал виду и мы взаимно сосуществовали без особых проявлений взаимного интереса, что собственно говоря, удивительно. Мы просто общались в рабочем порядке. Личное проявлялось редко. Так, например, он вызвал меня перед Новым годом и заявил, что завтра в казарме будет «шухер» с изъятием спиртных напитков, и что если у меня есть «что», то я могу принести к нему, и он пока положит «это» в свой сейф. Второй раз услуга понадобилось уже ему. Дело в том, что наш доблестный старшина экстерном заочно закончил военное училище и, сдав около 26 экзаменов,  очень хотел поскорее получить офицерское звание. Он вызвал меня и заявил, слышал, что я мастер писать письма «куда надо», а у него есть желание написать письмо министру обороны СССР, о том, что он мечтает всю жизнь служить в Советской армии и попросить досрочно присвоить ему офицерское звание. Письмо должно было ярко охарактеризовать это желание, перечислить все лучшие качества, которые проявил наш старшина на сегодня во время службы. Писать такие письма, я и вправду был мастер, писал я и повыше, только доказать не могли, хотя и могли при желании. Отказать своему командиру было невозможно, хотя с высоты своего возраста и опыта я прекрасно понимал, что такие вещи не делаются даже на гражданке. Писать куда-то «выше» головы своего прямого начальства это просто не корректно, а в армии, вдвойне. Но я промолчал и помог сочинить такое письмо. И это письмо наш старшина отправил. Прошло время, старшина молчал, получил он ответ или нет. Лишь через некоторое время, когда видимо он немного «отошёл» от ответа кратко объяснил суть ответа. Министр ответил ему, что очень рад, что в его армии служит такой прекрасный старшина. Но пусть это старшина пока ещё послужит старшиной, наберётся опыта и прочее. И это будет хорошо для армии, когда в ней служит хороший старшина, а не плохой офицер…
   Ну и были у нас ещё командирами взводов ещё и два сержанта Гаврюшин и Казыбеков. Очень хорошие ребята. Мы с ними нашли общий язык и прекрасно дослужили вместе. Что касается нас, рядового состава, то между нами было всё. Но, если и было что и «по-тяжёлому», то назавтра всё равно было всё нормально. Но об этом мы ещё расскажем.
                ГЛАВА 33. АРМИЯ. СЛУЖБА СЛУЖБОЙ.
   Когда нас привезли в армию, постригли на лысо, сводили в баню и выдали военное обмундирование, мы просто вначале не узнавали друг друга. «Вася!» - кричал кто-то в поисках своего друга, а этот Вася стоял позади него и сам искал его. Вообще военная форма очень меняет внешний вид человека. Кому-то она «идёт», кого-то делает старше.
  Я один раз в городе случайно встретил своего командира роты, так был просто в шоке! Он был в гражданской одежде, в джинсах и в рубашке – батник и оказался таким молодым, симпатичным и модным парнем! А потом я узнал, что он вовсе мой одногодка!
   Когда говорят об армии, то говорят, прежде всего, о «дедовщине». Между тем, эта «дедовщина»  есть и на гражданке, только в более мягкой форме. В армии она проявляется в неуставных отношениях старослужащих и молодых солдат. Интересно, что этот вопрос во время так называемой «перестройки» дерьмократы считали едва ли не основным показателем советской армии и вообще позорили её,  ведь наши войска ещё тогда были в Афганистане. Что еще хуже и подлее, позже они добрались до нашей Победы,  марали её, как только могли. А сегодня, те же твари и их наследники говорят о возрождение патриотического воспитания и недопустимости преступных высказываний о ней, хотя сами по уши увязли в военной авантюре на Украине. Но здесь отметим лишь то, что «дедовщина» в современной армии привела уже к многочисленным самоубийствам молодых солдат, что в наше время было редкостью.
   Когда мы прибыли в свой отряд, «дедами» там были ребята с Украины и в основном из Азербайджана. Нас прибыло сразу около 120 человек призыва с одной области, так что вопрос о «дедовщине» застопорился, тем более нас выделили в одну роту.
   Вначале нас, как положено, гоняли по системе – «подъём-отбой», «шагом-бегом», перекличка, уборка помещений и территорий. Днём, весь отряд находился на рабочих объектах, так что мы почти никого не видели. Наша рота находилась на последнем, третьем этаже, и когда мы бежали вниз по лестничным пролётам или вверх, то из других рот нередко вылетали оставшиеся в роте солдаты – старослужащие пинками и  улюлюканием подгонявшие  нас. Но наши ребята договорились, и в «ответку» влетели в их роты и не слабо попинали их, после чего таких инцидентов не было.
   Лежу я как-то на втором ярусе кровати, нам после некоторых «учебок» дали «тихий час», ну прямо как в садике. Вдруг слышу, кто-то громко топает по центру казармы и кричит: «Татары есть!?».  Глянул я, кто это мог быть, а это идёт такой паренёк метр пятьдесят с кепкой, пилотка на макушке, ремень свисает до неприличного места. «Дедушка» - одним словом. Решился ответить: «Я – татарин». Тут он подбежал ко мне, стащил меня с кровати и давай обнимать да спрашивать, как дела и прочее. Но я уже понимал, что здесь особо не любят, кто жалобится. Но он и не  прислушивался. «Сержант! Сержант!» - начал он орать слишком даже могучим для его роста голосом. Вышел сержант, подошёл к нам. «Слушай сержант, - заявил дед-татарчонок. – Это, мой земеля, головой за него отвечаешь, понял?!». «Понял», - мрачно ответил сержант, приглядываясь ко мне.  И буквально через пару дней, этот же сержант, застал меня ночью курящим в неположенном месте и треснул меня по челюсти, но судя по тому, как он делал с другими, я по силе удара понял, что он сделал 50% скидки, помня просьбу моего земляка-деда.
   Однажды я спустился вниз с казармы перекурить и присел рядом с двумя ребятами-азербайджанцами, которые тоже курили и смеялись над двумя нашими ребятами, которых выловили старослужащие и заставили отнести носилки с мусором.
- Зря они так сделали, - сказал я этим парням на скамейке, которые тыкали пальцем на наших ребят, при этом поглядывая на меня.
- Ты почему так говорил!? – не замедлил вспылить один из них.
- А потому и говорю, - сказал я. – Что вы через полгода уедете, а ваши ребята останутся служить с нами. Что с ними будет, если вы так делаете?
    Дело в том, что в нашу роту, каким то ветром занесло около 20  новобранцев из Азербайджана, не ахти каких физических данных, из которых только один с грехом пополам знал русский язык.
Эти ребята немного помолчали, но потом один из них сказал:
- Умный, да?
- Да, умный, - сказал я. – А вы давайте, подумайте сами.
И знаете, эти «заходы» как сдуло.
   Прошло пару месяцев, я уже был каптёром в роте, как меня случайно на плацу встретил тот самый «умный» азербайджанец.
- Привет, Старый (они уже знали мой позывной!), как дела? – сказал он.
- Всё хорошо, спасибо, - ответил я.
- Послушай, Старый, ты – умный человек, но мы тоже это. Ты видишь, да, никто наши ваши не говорит и не трогает? – сказал он.
- Да-да, - ответил с улыбкой я.- Не трогает, и мы не трогаем.
- Правильно, да? Надо дружить! – заглядывая мне в глаза, проговорил он, протягивая руку.
   Мы обменялись рукопожатием и разошлись, но непременно приветствовали друг друга, если виделись, даже издалека.
   В последний раз мы виделись, когда он пришёл ко мне в роту, весь такой сияющий и радостный.
- Старый! – заявил он. Я-дембель. Завтра я домой!  Баку, папа-мама!
- Поздравляю! – искренне сказал я, полагая, что очевидно, он что-то хочет попросить у меня, так было часто с дембелями, но ошибся.
- Старый, - сказал он. – Ты помнишь, мы говорили твои-мои ребята, помнишь?
- Конечно, помню, - ответил я. – Но мы ведь с тобой молодцы, у нас всё хорошо!
- Да, хорошо, всё правильно! – продолжил он. - Ты – умный Старый и я – умный. Мы всё правильно делали. Я вот уезжаю, мы все уезжаем, ты остаёшься, наши ребята остаются. Ты, пожалуйста, и дальше делай умно, хорошо?
- Обязательно, дорогой, - ответил я. – Всё будет хорошо с твоими ребятами! Привет вашему Баку!
 Мы обнялись и разошлись…
 Про стройбат мало что хорошего говорят, а главное и сами ребята, которые служили там. Не знаю, я как-то понимаю нашу службу по-другому.
  Конечно, скажите вы, был каптёром, не служба, а сахар. Ну, знаете, чтобы быть хорошим каптёром тоже надо уметь. Уверен, что я был не из лучших, но и не из худших точно. Были и у меня промахи и ляпы, но старшина как-то всё это дотерпел. Наверное, потому, что я был довольно таки взрослый и умел ладить со всеми и другими национальностями.
   Вот пришёл к нам призыв из Узбекистана. Все на одно лицо, редко кто выше 150 см, знание русского языка 0,00%, позже выяснили, кто знал и тот скрывал. Образованность- 0,50%. Узбеков старослужащих нет, переговорить не с кем. А надо было определиться. Назначать командирами отделений из стариков, смысла нет, всё рано ничего не понимают.
 Командир меня спрашивает:
- Старый, что с ними делать будем? Кто ими командовать будет?
Но он сам принял, как выяснилось самое мудрое решение.
Они стояли в строю по 10 человек в шеренгу, так командир порешил, до выяснения полной ситуации, назначить командирами отделений тех, кто просто стоял впереди, благо они и ростом были повыше других.
- Объясни им, - приказал мне командир.
Я прошёлся по строю, и, ткнув каждого пальцем переднего говорил: - Сен, бастык! (Ты - главный!) и записывал их фамилии.
   И что бы вы думали? Уже к вечеру выяснилось, что оказывается некоторые командиры из солдат солнечного Узбекистана очень даже знают русский язык. А уж каких,  командиров, мы выбрали, так им просто цены нет. Они в полдня перешли на командный голос, а их подчинённые, так просто летали по казарме исполняя их указания. С тех пор для своих нужд, я выбирал именно этих ребят-узбеков. Они были очень исполнительны, а после я очень любил посидеть с ними, попить их круто заваренный чай с восточными сладостями.
   Приходили к нам новобранцы из Челябинска, мне интересно было, что за ребята там, оказалось мои земляки, сплошь татары и башкиры. Дружные ребята, служили хорошо. Потом пришли грузины, все под два метра ростом, и ладони как сковородки. Было даже немного жутковато. Но парни оказались с самых, что ни есть гор, очень воспитанные. Скромные, умеющие радоваться и посмеяться. Несколько парней были среди них городских. От одного из них я получил хорошо второй и последний раз в армии по скуле, когда впопыхах, но по делу, матернул по матери Но за это у кавказцев нужно отвечать и я его правильно понял, и потом мы сдружились даже. Самых «дохлых» солдат увидели – москвичей. Абсолютно неадекватные ребята, за редким исключением. Думаю, что даже из самых глухих провинций большой России трудно было отыскать таких безнадёг. И если по ним судить наш стройбат, то это был полный атас. То они пришли к нам с какой-то венерической болезнью и месяца три их лечили, то они не возвращались с работы на построение, и выяснялось, что они все перепились и по дороге домой сами просто сдались в гауптвахту, чтобы пораньше отоспаться! Наши аульские парни были более опрятными и видными солдатами.
   Не знаю, кому как, но мне в армии понравилось, я там отдыхал. А что? Разбудят, накормят, спать уложат. А ещё и денежку платят за службу. Я сначала работал плотником-бетонщиком, но потом как стал каптёром стал, старшина договорился с одним СМУ (строительный-монтажный участок) чтобы мне нашли лёгкую работу, откуда он мог бы в любое время выдернуть, если вдруг нагрянула комиссия и пр. Так я попал в группу маркшейдеров, основная моя работа была носить инструменты и  держать деревянную планку, когда делали замеры. Эта группа справлялась с работой даже раньше обеда  и просила меня не появляться в управление раньше 17.00 и я в основном с этими инструментами отсиживался в каком-нибудь строительном вагончике и читал книги. Платили мне намного меньше, чем плотником-бетонщиком, но я умудрился привести домой 650 рублей (их перевели на специальный счёт Сбербанка). Кроме этого нам выделили аванс на дорогу по 170 рублей, по блату, так как жена моего старшины работала бухгалтером при части, а я ей много чего по вечерам натаскал в рюкзаке с нашего склада (в основном овощи). 650 рублей по тем временам, много или мало? Чтобы поняли, скажу, что когда я весной пришёл с армии, то осенью уже женился, и вся свадьба мне обошлась 1200 рублей. То есть деньги, на половину свадьбы я с армии уже привёз, а не воспоминания, как тяжело бежать кроссы в полном боевом снаряжении или стрелять из автомата.
   Что мне особо понравилось в армии? Это то, что мы полностью были хорошо обмундированы летней и зимней одеждой, плюс парадная форма в которой демобилизовался каждый советский солдат. Кроме того, у нас была специальная рабочая форма ВСО (военно-строительная одежда) военного цвета, крепкая и надёжная. Не знаю, как в других военно-строительных отрядах, но в нашем отряде, никто не ходил в одежде ЧМО, всем неряхам мы сами делали замечания и таком тоне, что они старались как-то подтянуться. В моей роте, многие ребята возвращались с гауптвахты в очень грязной форме. Они приходили в казарму и докладывали о своём возвращении командиру или старшине и те отправляли их немедленно отстирать свою одежду. Ребята сразу обращались ко мне, чтобы я временно выделил им какую-нибудь одежду на время стирки, но я в основном менял им эту одежду на новую, разве что не делал это для тех, кто действительно не следили за своей одеждой.
   Наверное, многие наслышаны о том, какая чистота и красота бывает  на территории военной части и казармах. Наш отряд не был в этом исключением. Траву, правда, мы не красили в зелёный цвет, но ботва у нас не росла, а снег убирался регулярно и оформлялся красивым кантиком.  В казарме ежедневно делалась тщательная влажная уборка и помещения обязательно зимой и летом проветривались. Окна в казарме были такой чистоты, что казалось, в них нет стёкол. А идеально расположенные в ряд кровати, и застеленные на них одеяла с тремя полосками тютельку в одну полоску каждая.
   О том, какая чистота была в столовой, не стоит и говорить. Наши сослуживцы в основном из Средней Азии и Кавказа  оккупировавшие хозроты всей Советской армии были там безупречны. Думаю, все знают истории о том, что в армии, если проверяющий находит в стопках среди тысячи тарелок одну плохо отмытую, то он имел полное право заставить перемыть всю тысячу. За всё время службы, нам только раз утром не выдали положенное на завтрак кругляк-масла (грамм 20, кажется). Но и тогда к нам вышел заместитель командира по снабжению и извинился перед солдатами и заявил, что вместо масла, нам выдадут дополнительно 2 яйца (а их итак выдавали 2, то есть в этот день получилось 4), а масло это нам непременно вернут. И действительно, на следующий день нам на завтрак выдали две порции масла.
   Еды нам хватало. Старослужащие, уже после года службы шиковали тем, что отдавали свои порции молодым солдатам. Мне этот обряд очень нравился, тем более, никто это не делал с гонором, а с уважением.
   С первых дней службы солдата приучают к порядку и чистоте, собственной и казарменной. В субботу обязательно был банный день, где представитель роты из офицеров обязательно контролировал помывку всех солдат, а врач отряда тщательно высматривал, нет ли на теле солдат подозрительных язвочек или грибков. Там же находился парикмахер отряда, который тут же постригал перед помывкой желающих или по указанию командиров. Постригал он очень профессионально и я не помню, чтобы кто-то пожаловался на его работу. Наиболее привередливые парни подходили к нему в любое время, и он никогда им не отказывал. Я даже фамилию его запомнил, Айвазов, он был из азербайджанцев. Очень многие ребята, не забывали о нём, когда получали посылки и всегда, что-то сохраняли, чем его угостить.
   В одно время командир попросил меня подменить меня приболевшего почтальона роты, в обязанности которого было получать после прибытия с работы почту роты: газеты, журналы и письма. Вроде бы пустая, ничего не значащая должность, но в контакте со всей ротой, это значило, что о тебе все знают и помнят. Кроме основной почты, в штабе почтальону вручали бумажку с фамилиями тех, кому нужно было получать посылку. Посылку адресат должен был получать в штабе сам,  в присутствии дежурных офицеров отряда и роты. Посылка там же вскрывалась и визуально проверялась на содержимое. И что интересно, ни в штабе,  ни по дороге в казарму, ни в казарме было невозможно уговорить взять и угостить чем-то этих офицеров. Видимо, на счёт этого существовало специальное указание и очень строгое.
   Уже открытую посылку, адресат доносил до роты, тут же ставил на одинокую тумбочку недалеко от тумбочки дневального, выбирал там предметы первой необходимости для себя (лезвия для бритья, одеколон, носовые платки, материал для подворотничков и пр.), набирал немного вкуснятины (печенья и конфеты) для близких друзей (вдруг им не достанется,  заметьте, не для себя), а всё остальное оставалась вместе с ящиком на тумбочке. Любой входящий в роту солдат, мог по желанию взять себе что-нибудь для угощения, иногда просто поинтересовавшись, чья посылка.
   Самое большое количество посылок, в буквальном смысле – рота, получала от отца одного пацана-башкира, чей отец работал директором магазина  в селе. Почему именно – рота? Да потому что этот паренёк был безграмотным, не умел писать письма, и всё свободное время ходил по роте и упрашивал, чтобы ему написали письмо для отца. Сначала все как-то соглашались за очень вкусные конфеты, но посылки от отца парня приходили так часто, что мы ими угощали даже дежурных офицеров приходивших ночью с проверкой. Никто уже не хотел ни этих конфет, ни писать письма, разве что самые сердобольные ребята. Позже, этого парня, а может просто его посылки очень полюбили прибывшие с ним в один призыв парни из Грузии. Сами они в посылках конфеты не получали, а получали чачу (самодельная водка) в посылках на адрес жителей города, с которыми договаривались. Не думаю, что такие «договоры» не контролировались кем надо, но все эти посылки грузины получали  регулярно. Они часто просили, дать им возможность посидеть в моей каптёрке по ночам, чтобы с чачей отметить очередные  дни прошедшей службы. Я им просто отдавал ключ от каптёрки и просил вести себя тихо. Но они, через час-два забывались и начинали петь свои красивые песни, так что приходилось вставать и «отключать» или делать ниже громкость этого радио…
   Не всегда конечно все соблюдать весь порядок в роте. Прежде всего это относилось к ночным массовым дракам, по выяснению отношению между ребятами. Многие мне писали в комментариях «ах-ах, у вас были массовые драки!? что за безобразие?!  что за армия такая?! Ну, не знаю. Да, дрались: группка на группку, отделение на отделение, иногда доходило дело и взвод на взвод,  это уж как «загорится». Я, лично ничего плохого в этом не видел, хотя и не одобрял. Просто тут проявлялась мужская солидарность.
   Обычно я попадал на эти явления, чуть позже, когда они начинались, то есть выходил из своей каптёрки, когда шла уже не шуточная бойня, и я даже не интересовался из-за чего и кто начал. С моей стороны казармы выходил и плотник, с другой стороны комсорг и писарь. Сержанты не выходили вообще, даже когда всё успокаивалось. И вот почему. Если бы в этой драке, не дай бог, кто—нибудь получил бы какую-нибудь травму, то спрос был бы с них. А так, они ничего не видели и не слышали, хотя в это время спокойно пили чай с комсоргом и писарем.
   И вот наша «блатная» четвёрка молча смотрела на развитие событий.
Сначала в ход шли кулаки, потом табуретки. И всё это молча, просто где-то с «оханьем» или «аханьем». Потом, со спинки кроватей (советские, панцирные) срывались оцинкованные дужки, и начиналась настоящая битва с перезвоном металла, совсем как в фильме «Александр Невский» когда озвучивали звон мечей.  И тут появлялись первые раненные и получившие убойные порции от металла. Тогда, мы обменивались поднятием рук с противоположной стороной наблюдателей и выходили в центр событий, расталкивая бойцов и отбирая оружие. Всё это было не безопасно, но нас никто не смел трогать и через некоторое время, почёсывая ушибленные места и возвратившись от умывальников умыв кровь, «бойцы» сопя и кряхтя, ложились спать. Плотник поднимал какое-нибудь отделение молодых, которые собирали разбитые табуретки и уходили с ними в плотницкую, откуда возвращались лишь, когда собирали все повреждённые табуреты. Я поднимал такое же отделение, и они собирали все дужки от кроватей, и возвращали их на место. Эта работа была очень трудоёмкой, нужно было очень угадать из какой именно кровати, та или иная дужка и делать это очень тихо, не мешая спать остальным, особенно дедушкам, от которых могло и влететь не слабо.
   У нашего командира роты, по утрам была привычка, стоять у двери роты и «принюхиваться» к вбегающим с зарядки на улице солдатам. Так легко можно было вычислить тех, кто ночью «баловался с зелёным змием», а также другие дефекты, например синяки и ссадины. Обычно последнее случалось после ночной «массовки». Командир вылавливал всех, кто «отметился» ночью, а затем, когда мимо него пробегал последний солдат обращался к раненным в боях, указывая на их раны:
- Что это?
  Ответы были самые разнообразные: упал с кровати, ночью шёл в туалет и ударился об косяк, кто-то бросил тапочек в храпящего и т.д. и т.п.
   Командир одобрительно выслушивал ответы и словно милицейским жезлом делал отмашку рукой в ответ и оценивал ответы двумя или тремя нарядами вне очереди.
   Могу лишь добавить, что драк по национальным причинам я никогда не наблюдал (не повезло, назло либерастам!). Но лишь, много лет спустя, когда в стране, извиняюсь, был бардак (что переводится на русский язык, как место, где происходит разврат), я понял один секрет, который не мог разгадать в армии. У нас казарма был трёхэтажная, и было из неё два выхода. По моим понятиям, один из выходов в ней должен был быть основным, другой запасным. А у нас с первого выхода выходили солдаты 1-го и 3-го этажей, а со второго выхода солдаты со второго этажа. И для меня было не понятно, зачем? Почему не сохраняется правило запасного хода? И только, когда в стране появились признаки «национальных» квартир, в частности Нагорного Карабаха, я вспомнил, что в 1-й роте и в нашей 3-й служили азербайджанцы, а во второй были ребята-армяне. Вот ведь, как этот вопрос просто решался в нашем отряде. С утра до вечера эти кавказцы были на работе, а в отряде они не могли даже столкнуться случайно на лестничных пролётах.
   А так было всё спокойно. В отделение в котором я служил было 3 татарина, 3 казаха, 1 русский, 1 немец,1 украинец и 1...финн. Вот вам и настоящая Советская армия.
   Да, и дедовщины у нас особой не было. Не было дедовщины над нами, поскольку нас было много, но когда пришло наше время, мы тоже останавливали наших ребят от этого явления, дескать нас не трогали, зачем нам трогать. Да,  дураков хватало, но и они осекались, когда видели, что мы совсем не то чтобы не восхищаемся ими, но и считаем это признаком плохого воспитания и не уважения.
  Но всё-таки самыми «отмороженными солдатами были у нас москвичи. Пример, на последок. Однажды в роте дежурили два дневальных москвича, старшим в смене, то есть дежурным по роте был старослужащий. Там форма дежурства такова. Один дневальный на тумбочке стоит, другой смотрит за порядком или спит. Днём, когда рота уходит на работу, на тумбочку (условно, находится рядом) становится дежурный, а дневальный начинают делать мокрую уборку и вообще наводят порядок. И вот один из дневальных отказался чистить туалет, под видом того, что он того не умеет. Всё дело оказалось в одном «очке» туалета, который был забит с горкой. Дежурный пытался ему объяснить, что такого «умею-не умею» в армии не бывает, но тот не слушался и пошёл прямо к командиру роты жаловаться. Наш командир вышел вместе с ним и прошёл в туалет. Оценив обстановку, он заявил, что сейчас поможет решить проблему. Он вернулся в кабинет, достал из сейфа так называемый взрыв-пакет (такой круглый, чуть меньше стакана предмет) имитирующий в учебных боях взрыв гранаты или снаряда и снова отправился в туалет с москвичом. Там, он проткнул шваброй отверстие в куче над очком, впихнул туда взрыв-пакет, широко открыл большие окна туалета, поджёг шнур взрыв-пакета. Они вышли из туалета, и командир слегка придержал её дверь ногой. Бахнул взрыв, и все заглянули внутрь. Такого, конечно, я в жизни не  видел. Вся эта кучка кучно осела по всему потолку и стенах туалета. Вполне удовлетворённый этим, наш командир обратился к москвичу: «Вот что, воин, - сказал он. – Если через два часа, я проверю, здесь хоть что-то или запах будет напоминать об этом, этот туалет все эти два года будет местом твоей службы. Ты понял?!» Я специально, чуть позже, тоже заглянул в этот туалет, потому что сомневался, что это можно будет отмыть. Оказывается можно…
  Да, кстати, я тоже очень много раз был дежурным по роте, потому что, в этом случае мне не нужно было идти на работу, и я мог приводить в порядок наши общие со старшиной дела перед очередной проверкой. А проверки приходили регулярно. Начиная от комиссии от части, затем военного округа и так далее, вплоть до московской. Проходила полная инвентаризация отряда и в конце всегда проверялась состояние солдатской службы. Такая комиссия входила в казарму, выстраивала всю роту с командиром во главе, и кто – нибудь из комиссии обращался к солдатам: «Солдаты! У кого есть жалобы? Может быть, у вас есть дедовщина? Или офицеры и сержанты обижают вас?». Но в ответ была тишина. Тогда они приказывали удалиться офицеров и сержантов и уговаривали не молчать, мол никому ничего не будет, если надо, обиженного солдата они просто заберут с собой. Но снова все молчали. Я конечно был догадливее и поэтому, как-то пожаловался на то, что в библиотеке у нас книги старые и кино нам крутят плохое, так потом меня офицеры наши за это благодарили, а то ведь получалось будто нас всех запугали.
  Так вот, стою я как-то дежурным на тумбочке, мои дневальные спят, у них с утра уборка. Заходит к нам в роту дежурный по отряду офицер, с другой роты.
«Привет, Старый, - говорит и спрашивает. – Как дела? Происшествий нет?».
    Отвечаю по форме, никак нет, всё в порядке. Постояли так, поговорили о том и о сём. А время было уже подъёма роты, то есть шесть часов утра.
   А офицер этот мне и говорит: «Хочешь, Старый, фокус покажу? Только нужно, чтобы не ты, а я роту разбудил».
Я конечно согласился.
Обычно как, в шесть утра, дежурный орёт на всю казарму: «Рота! Подъём!»  И все дела.
   Тут этот офицер на часы  взглянул и не отрывает от них глаз и ровно в шесть часов, вдруг  немного прошёл в казарму и очень тихо, почти шёпотом сказал: «Рота, подьём….». Никого шума и эха. Просто тишина. И тут скрипнула одна кровать, другая, привстал один солдат, другой и как волна один за другим встали все солдаты. И прошли кто куда, кто в туалет, кто к умывальнику. Офицер был очень доволен произведённым на меня впечатлением. И правда, это было здорово. Я потом у ребят спрашивал, слышали ли они как кричали «Рота, подъём!». Никто не помнил! Все отвечали, наверное, кричали, раз все проснулись. Вот такие чудеса могли быть в армии…
              ГЛАВА 34. КАК МУЖИКИ В ТАШКЕНТЕ БЕСПЛАТНО МАШИНЫ ПОИМЕЛИ.
   В Союзе купить машину было не просто. Было время, когда горняки нашего края могли за одну получку купить машину «Победа», но тогда как то в этом не было у людей нужды. Позже положение изменилась, иметь машину стало престижно но, даже накопив на неё, люди могли купить машину только по очереди, или же с рук значительно переплатив обычную цену за уже поддержанную машину. И редко кто мог выиграть её в лотерею.
   В историю, которую мне рассказали трудно поверить, но раз рассказали, значит, и я могу это сделать. 
   Одному мужчину, о котором многие знали, что он хочет купить машину, предложили её. Но не за деньги. Ему сказали, что нужно отвести в Ташкент один чемодан по адресу и за эту услугу ему выдадут новую машину. Бесплатно. Главное, что этот мужчина не должен интересоваться, что же в этом чемодане и в случае, если вдруг его с ним задержит милиция, он обязан будет,  как можно откреститься от чемодана и вообще не говорить, у кого он его взял. Эта афера в Союзе того времени была более чем сомнительной, её и заманчивой-то назвать было трудно, но подумав немного, мужчина согласился.
   Чемодан, на деле оказался чемоданчиком, уже фактически снятый с производства в стране, обитый со всех сторон железными уголками. Мужчина без проблем доехал до Ташкента, а вот адрес по которому чемодан нужно было доставить, оказался в пригороде, до которого нужно было ещё добраться. Он навёл справки как можно это сделать и вскоре оказался в нужном месте и на нужной улице.
   И когда, до нужного ему дома осталось метров двадцать, как кто-то окликнул его.
Он обернулся и увидел, как к нему приближается майор милиции.
- Ты, в этот дом идёшь? – спросил майор мужчину, указывая на известный ему адрес, и тому ничего не оставалось делать, как кивнуть в знак согласия.
- Тогда, пошли, - сказал майор и, похлопывая мужчину по плечу, провёл его в дом.
   Там, у мужчины забрали чемоданчик и сказали, чтобы он пока отдыхал и ни в чём себе не отказывал. Так мужчина отдыха целых три дня. Никто с ним ни о чём не разговаривал, его только кормили и поили. Такой отдых, ничего хорошего не предвещал, и даже когда за мужчиной всё же пришли и предложили поехать с ними на базу, он уже очень сомневался за свою безопасность.
   Но, его всё же привезли на базу, привели к месту, где стояли в длинном ряду легковые машины и предложили выбрать любую из них.
   Мужчина недолго выбирал, уж очень хотелось ему поскорее остаться одному. Его выбор не вызвал вопросов у его сопровождающих, машину тут же заправили, вручили мужчине документы и ключи от машины и молча ушли, даже не пожелав ему хорошей дороги…
  Но оказалось, это еще не вся история, о которой можно рассказать то ли за машины, то ли за Ташкент. Ну, это как вы пожелаете. Дело в том, что следующая история, которую мне также рассказали, тоже о Ташкенте и машине.
   У другого мужчины угнали машину. Явление в наших краях крайне редкое, разве что были происшествия из хулиганских побуждений, типа покататься. А тут как-то милиция угонщика найти не смогла. Ладно бы угонщика, понятное дело, покатался да бросил. Машину тоже не нашли, а это был для наших краёв и вовсе нонсенс.
   Мужчина,  совсем опечалился. Однако, в одной беседе с сочувствующим, тот рассказал, что все украденные и «без вести пропавшие» машины оказываются в Ташкенте, где их продают желающим. И почему бы ему, пострадавшему, не попробовать поехать туда и проверить это.
     И этот мужчина поехал. Он нашёл этот стихийный рынок, где по слухам по всему Союзу, при желании можно было купить даже пулемёт «Максим», и прошёл к рядам, где стоял бесконечный ряд машин. Проходя мимо этой массы машин, он невольно чувствовал всю бесполезность своей поездки. Даже, если бы он приехал сюда покупать машину, то не смог бы сделать это, поскольку цены здесь были сверх приличия.
   Каково же было его удивление, когда он вдруг увидел свою машину среди этих машин! Он сразу узнал её, даже без номеров! Мужчина, тотчас стал оглядываться по сторонам, в надежде увидеть, кто же продаёт эти машины, но они сами к нему тут же подошли, видимо определив намётанным взглядом, что есть клиент на покупку машины.
- Что, мужик, выбрал себе машину? – спросили у него.
- Вот, - сказал мужчина, указывая рукой на машину. – Вот, это моя машина. Я её узнал.
   Люди переглянулись. Один из них открыл коробку из-под обуви, порылся в ней, вытащил ключи и протянул мужчине.
- На, забирай, - сказал он, и эти люди тотчас отвернулись и ушли в сторону.
   Мужчина открыл машину и убедился, что чутье не обмануло его. Да, что там чутье! Даже в бардачке машины лежало всё то, что он клал до угона.
   Машина легко завелась, мужчина аккуратно выехал с рынка и через некоторое время, заправив машину, спокойно ехал в сторону своего города, предварительно купив книгу-атлас дорог СССР.
  Вот так, в городе Ташкенте,  мужчины бесплатно приобрели машины: первый, новенькую,  просто за услугу; второй – свою собственную за то, что послушался советчика…
 ГЛАВА 35.  НЕВЕЗУЧИЙ, ИЛИ…ГУЛЯЩАЯ ЖЕНА!
   Люди характеризуются по разному. Но, чтобы даже характеризоваться по-особому, нужно иметь данные для этого, неважно положительные или отрицательные. А так, если вы их не имеете, то рискуете быть просто этакими серыми, средними людьми. Но и это неплохо. Кто-то даже сказал, что «средние» люди, они не просто средние, но и ещё и гордятся, что они средние. Так-то вот.
   Казалось бы, надо сначала нужно разобраться с собственной персоной, но оно мне надо? Давайте я лучше расскажу о другом человеке, которого знаю, как невезучего. Работал этот парень с нами в шахте, здоровый такой, не чета нам убогим.
   Загуляла как-то его бригада после работы, а спиртное кончилось. Ну, кого пошлёшь за «вдогонку» ночью? Послали, разумеется, его. И тут по дороге на торговую точку, его кто-то ка-а-к (!) «шандарахнет» по голове! В общем, голова в бинтах, денег нет, и туфлю где-то потерял. Спрашивают, ночь, глушь и тишина, и ты не заметил, как к тебе подобрались? Отвечает, что не помнит, а как стукнули, не помнит вдвойне. Не повезло.
   В другой раз, другой фокус. Опять загуляли мужики.  Ночь, за полночь, пора по домам. Транспорта, понятное дело никакого, все-пехотинцы. И все вроде бы в норме, кроме нашего парня, не рассчитал силёнок, раскис. Идёт этот отряд по городу неровно, но в нужном направлении и парня нашего по очереди под руки ведут, а то и несут. А тут, глянь, по дороге их автобус нагоняет, маленький такой, в них обычно по ночам диспетчера с предприятий нужных людей разыскивают, или электриков да сантехников на аварии всякие развозят.
   Обрадовались парни, и давай руками махать, а некоторые и вовсе и дорогу перекрывать начали, мол, подбери нас убогих. И надо же, повезло, автобус остановился. Только высыпал из него наряд милиции, а наши парни, ну прямо как подарок им. Тогда в стране как раз антиалкогольная пропаганда этого изувера Горбачёва шла. С пьянством боролись всеми приёмами праведными и неправедными, а последними верней. Штрафовали сильно, на работу сообщали и там премии могли лишить за любого алкоголика не только бригаду или участок, но и предприятию на горло наступали. А тут подарок – целая бригада! Впору весь комбинат позорить.
   Наши парни врассыпную, да куда там! Всех догнали и в автобус. А вот нашего героя и догонять не надо было, он как его бросили за землю, так и сладко спал там.
   Милиционеры пытались заставить наших парней втащить его в автобус, те в отказ. А у самих не получается, больно грузный парень для них оказался, не сопротивлялся, но иногда как лягнёт ногой, дескать не мешайте спать, так некоторым припало неплохо.
   Подумали-подумали милиционеры и решили бросить его на этом месте, благо лето, ночи тёплые. И уехали.
  На следующий день, весьма обиженный на своих товарищей, что они бросили его на произвол судьбы на неизвестной улице, где по утрам всё же холодно, какое бы не было время года, да и сандалии могли с него могли снять, поди же, опять купи, наш товарищ явился на работу. А там, кроме него, никого. Начальство спрашивает его, а где остальная бригада, а он ни «бе», ни «ме»,  не знает. Его словно второй раз трубой стукнули. Сплошная невезуха!
   Ну, да ладно, жизнь то продолжается, на работе, конечно, всё наладилось, товарищей выпустили из вытрезвителя, штраф заплатили, письмо-порицание получили и о том их как их наказали – отписались. Благо, бригада была на хорошем счету, в передовиках была и на работе, скажем прямо, горела.
   Но работа - работой, а надо бы и отдохнуть. И решил наш товарищ поехать в отпуск в места, откуда его родители происхождением, то есть в Татарстан. Съездил – отдохнул. Только вот у иных, кто с отпуска приезжает, лица как бы обновлённые и округлённые и даже красномордые, а у нашего товарища наблюдалось какая-то синюшность и скучность.
   Некоторые даже подумали, что он не отдыхать ездил, а хоронить кого-то близкого.
Сомневаюсь, кто бы это сделал, но он сам рассказал, что с ним было.
Приезжает, значит,  наш герой в главный город татар Казань. А тогда времена были лихие, словом 90-е годы. Казань и до этого в 80-х годах прославилась различными полукриминальными группировками, а тут появились чистые банды, которые успешно конкурировали с бандами  из других городов и особенно с московскими, с которыми взаимно выезжали друг к другу на разборки. Соответственно и отношения к жителям «братских» городов не отличались особой любовью.
   В общем, сошёл наш друг на перрон, а тут ему навстречу толпа татарчат-качков. Они ему на своём что-то «гыр-гыр», а он «ни бельмеса», хотя и татарин. «Ага, москаль!» - догадались  качки и давай лупить почём зря гостя их столицы, не ведая, что бьют своего земляка.  И напрасно этот земляк пытался узнать, за что бьют-то. И что удивительное, мимо проходили, не только совершенно безразличные люди, но и милиционеры!?
   Наконец – то его перестали бить. Нет, не от того, что узнали, кого бьют, а просто очень устали.
   Встал наш незадачливый гость своей исторической столицы, отряхнулся. А тут и милиция подошла, посоветовала, ты бы в таком виде здесь не задерживался. А тот, к ним с претензиями, что же вы, видели, как меня били и не подошли. А они ему в ответ, кто кого бил (?) мы видели как ты к ним приставал! Хочешь, заберём в отделение и протокол составим?
  Уф, словом и тут не повезло.
   А тут, один его товарищ по работе, ещё одну историю про него рассказал. Слыл этот товарищ у нас знатным ловеласом, бабником значит. И как-то сидели они в шахте, в ожидание выезда и тут обратился к нему наш герой с просьбой, а не мог бы этот товарищ познакомить его с какой-нибудь женщиной, уж больно ему охота узнать, что такое загулять на стороне. Товарищ наш, конечно удивился, что значит «познакомить» (?), ведь это дело сугубо личное, мало ли с кем тебя познакомят?! Но тот упёрся, мол у меня самого ничего не получается, помоги да помоги. Достал прямо! Ладно, отвечает ему товарищ, есть у меня на примете одна женщина, которая не прочь загулять от своего на мужа на стороне, попробую с ней поговорить.
   Прошёл месяц,  другой и как-то, когда друзья снова остались наедине, наш  герой напомнил ему о своей просьбе. И тут, как рассказывает наш товарищ, он совершил глупую ошибку. Нет бы ему, отмахнуться, или придумать что-нибудь весомое, так нет. Он прямо заявил нашему герою, что эта женщина не  хочет с ним встречаться. И тут пошло-поехало!
   Как, так?! Почему!? Почему с нашим товарищем все согласны встречаться, только пальцем помани, а с ним – нет?! Тот, отступая, ляпнул очередную правду и снова не к месту, о том, что она его знает.
   И опять атака! Как знает? Кто она такая? И если знает, то почему, с ним красавцем встречаться не хочет.
   И тут, наш товарищ, под этими пытками, выдал уж совершено великую тайну, о которой и вовсе не нужно было говорить.
   Выяснилось, что эта женщина, жила с ним в одном подъезде и ей бы не хотелось иметь отношения с мужчиной, с женой которого она видится каждый  день.
  М-да…Ну, тут вопросы конечно же бы прекратились. Наш герой умолк и погрузился, ему одному понятные раздумья.
  Довольный тем что, наконец, он избавился от несбывшегося дон-жуана, товарищ лишь поругивал себя мысленно за эти ненужные дебаты. И вдруг он обратил внимание, как наш товарищ, что-то считает, загибая пальцы.
«Что ты делаешь?»- спросил он.
«Помолчи! – ответил ему наш герой, продолжая загибать пальцы. – Я хочу узнать, кто из нашего подъезда вдруг захотела загулять от своего мужа! Значит так: первый этаж эта не может, эта не может, эта не может. Второй этаж – эта не может, эта не может, эта не может, эта не может…Третий этаж – эта не может, эта не может, эта не может!»
И так далее.
«Ты что делаешь? – возмутился наш товарищ. – Откуда ты можешь это узнать?! Разве что, если женщина сама на весь подъезд станет орать, как мартовская кошка:  «Хочу мужика!».
«Отстань!» – заупрямился  его друг, и снова вернулся к своим расчётам.
   Однако, у него видимо что-то не сложилось и он вновь погрузился в свои раздумья.
   И тут вдруг,  он обернулся к своему товарищу и выдал такое, чему, наверное, аплодировали бы, все заядлые театралы, любители спектаклей для провинциальных зрителей.
«Послушай! – заявил он. – А это, не моя жена!?»
Вот, что такое не везёт, и с этим, невозможно бороться…
                ГЛАВА 36 СМЕРТНАЯ КАЗНЬ, КАК ЭТО БЫЛО.
      Тема, о которой мы сейчас будем говорить, очень специфическая и  даже на своём профессиональном уровне имеет высокую степень защищённости, особенно когда касается личностей, которые приводили исполнение  приговоров  высшей меры наказания в СССР.
    И поэтому, утверждать, что и как это было, нужно иметь сведения, что называется едва ли ни с первых рук. У меня, таких сведений  «с первых рук» никогда не было, но я далеко не случайно, узнал фактуру этой процедуры, источник которой, конечно, никогда не раскрою, даже если это было в СССР, т.е. давно.
   Полностью, эта фактура легла в мой рассказ «Груши из Ташкента», который читатель может прочитать на сайте Проза. Ру (автор Шакир а-Мил).
   Какие факты становятся доступны исходя из этого рассказа:
А) исполнители приговоров никогда не были конкретными профессионалами этого процесса, это исключало дополнительную психологическую нагрузку звания палача, и лишь  подчёркивало исключительное доверие общества в необходимости исполнения законного решения суда,  которому общество доверяло принимать такое решение. Все исполнители были «рядовыми» сотрудниками трудовой деятельности в правоохранительных органов, и на исполнение приговоров вызывались в виде краткосрочных командировок,  якобы связанных с прямым исполнением своих служебных обязанностей.  Основанием доверия к этим людям, было не столько их общественная сознательность, сколько  физическое и психологическое состояние, которые находились под постоянным контролем. Обязательным было также ежегодный бесплатный отдых в санатории или  курорте. Материальной стороной дела, признаюсь, не интересовался.
Б) Исполнитель, в обязательном порядке, были обязан, просмотреть личное дело осужденного, и   имелось утверждение, что якобы, если оно в чём-то его не убеждало в правильности приговора, исполнитель имел возможность отказаться от процесса.
В) Прибытие и убытие исполнителя,  нормировалось особым положением, при котором, ни один сотрудник заведения не видел исполнителя, и это входило в должностную обязанность начальника заведения, где он был единственным человеком, который знал исполнителя в лицо.   
   В Союзе никогда публично не обсуждалась эта тема. Даже на уровне слухов вскользь.
   Но всё же без них было никак нельзя. Так, например, утверждалось, что приговоры никогда не приводятся в СССР в исполнение и все приговорённые отправляются на урановые рудники, которые, таким образом очень «гуманно» отправляют их на тот свет. Это, конечно же, не правда. На урановых рудниках работали тысячи вольнонаёмных, а ведь их нельзя приравнять к приговорённым к смертной казни. Также были слухи, что якобы зеки всё-таки вычислили одного из «исполнителей» и сами выполнили свой приговор. А вот это уже, полные враки.
   Так, что, эти слухи можно опустить просто на уровне сплетен.
   Свидетелем, о том, как содержались приговорённые, стал мой родной брат.  Он служил в спецвойсках и как-то их, неизвестно по какой причине, на короткий срок поставили на охрану этих людей. Подробности рассказывать не буду, не об этом речь.
   После публикации моего рассказа «Груши из Ташкента» я не получил ни одного отзыва. Разумеется, хороших отзывов я и не ожидал, но негативных, в смысле, что это не похоже правду не было.
   Прошло много лет. Наступили другие времена. Смертную казнь отменили во всех бывших республиках Союза (кроме Белоруссии), в том числе и у нас в Казахстане. 
  И вот однажды, я случайно познакомился с человеком  проработавшем всю жизнь в правоохранительных органах и был на заслуженном отдыхе. Мы с ним разговаривали на разные темы, не обязательно касающиеся наших профессиональных познаний. И всё-таки, я как-то решился спросить его, всё ли верно я описал в своём рассказе о смертной казни. Интересно, что мой собеседник ничего мне не ответил, но он сказал, что у него есть знакомый, тоже пенсионер, которого коснулась эта тема. Я как-то был свидетелем общения этих людей и поэтому спросил, не мог бы он организовать беседу  с этим человеком. Мой знакомый обещал, что подумает.
  И вот, спустя некоторое время, он сказал мне, что встреча и беседа состоятся, но мой будущий собеседник поставил следующее условие – он расскажет мне, что сможет, но я не задам ему ни одного вопроса. Стол, разумеется за мной.
   Сказано, сделано. Застолье было хорошим, но компания собралась хорошая (я имею в виду нас троих) и особого побочного явления от этого не чувствовалось.
   Что же он мне рассказал?
    Он работал в том самом заведение, в котором время от времени происходил этот процесс. То есть, в этом заведение бывали люди, которые ожидали исполнения приговора, и почти всегда они исполнялись. Редко кого увозили обратно, неизвестно, по замене приговора или на доследование. Интересоваться этим, было не положено. Что касается процесса, то это становилось ясно с приездом исполнителя, которого привозил лично начальник заведения и заезжал в специальный гараж, где была дверь, которая вела прямо в комнату-камеру, где он располагался для ознакомления с делом.
   Неплохо жили, прямо скажем сотрудники этого заведения. Жизнь шла своим чередом: на работу ходили, как на праздник; охраняли, как положено; кому надо росли по званиям и должностям; одни приходили, другие уходили по выслуге лет на пенсию. Подумаешь, что клиентура была необычная, в конце концов, не они были последней инстанцией решения вопроса.
   Но тут случилось непредвиденное.  Развалился Союз. Вначале, казалось, ничего не изменилось. Однако выяснилось, что это не так. Заведение это, в виду своей специфики, находилось под прямым контролем министерства союзного значения. Исходящие ответы и решения на апелляции и ходатайства приговорённых, приходили именно оттуда, вместе с «движениями» по исполнению и исполнителями решения. А исполнители этих решений, находились в тайне за семью печатями. И передача их в руки местных властей, никак не входило в планы некогда центральной власти бывшего Союза.
   В начале, в этом деле была некая заминка. Но, затем, все апелляции и рассмотрения ходатайств перешло уже на уровень «независимого» государства и вскоре стали поступать и решения: «отказать и расстрелять». А кто будет это «расстрелять» не указывалось, но явно исходило на имя начальника заведения, а значит и ответственность на исполнение указания.
   Но не самому же начальнику расстреливать?! И собрал тогда начальник ближайшее окружение, объяснил ситуацию, намекнул на всякого рода льготы, а потом прямо спросил – кто согласен расстреливать? А в ответ, как в песне – тишина. Ну, тогда, заявил начальник, будем делать это по жребию, без его участия конечно. В жребии должны участвовать все, чтобы быть как бы соучастниками. Кому не нравится, пусть пишет рапорт на увольнение. А тогда остаться без работы, это всё равно, что облечь семью на голодное существование. Это сегодня выгонят со службы любого честного или бесчестного полицая, то его с удовольствием возьмут в любое охранное заведение, их столько сейчас развелось! Вся страна разделилась на три части: на тех, кто ворует; тех, кто охраняет; и тех, кто просто существует.
  В общем, все согласились на жребий и первый исполнитель, тут же отправился куда нужно и совершил свой, скажем гражданский и общественный долг.
   Вечером, после работы, все этот «долг» обмыли и стали ждать новых указаний сверху.
   А они не заставили себя ждать. Так и повелось. Днём тянули жребий и стреляли, а вечером обмывали. Вроде все вошли в норму, только все поседели заметно и руки тряслись  у некоторых, то ли от нервов, то ли от водки.
   А тут ещё и клиент необычный прибыл. Он и при Советах жил припеваючи, при «перестройке» понял, куда двигаться в правильном направлении, а при «государственности» хапал слева и справа, но переборщил. А скорее всего, перешёл кому-то дорогу, у кого связи и родство с нужными людьми были круче, а это было и остаётся сейчас основными возможностями для личного процветания. Всё бы ничего, да вот только законы ещё не все поменялись, и вышло так, что накрутили этому уже довольно таки известному бизнесмену в Республике вышку. С тем он и попал в это заведение. Но авторитет его был так высок, что он с первого дня установил в заведение свои порядки. В первую очередь его люди, заасфальтировали и забетонировали всё, что было только возможно. Насадили деревьев и цветов на новых клумбах. Затем сделали капитальные ремонты всех служебных кабинетов и поменяли там мебель, а потом и вовсе перешли в камеры сидельцев и облагородили их так, что они бы «сидели и сидели» там вечно, если бы их там не ожидала эта вечность. Словом заведение с самого утра было переполнено его людьми, словно они здесь работали и получали зарплату. Сам же «крутой» сиделец, показавший всем, как нужно жить, даже в таких заведениях, полностью завладел душой и телом начальника. Он запросто мог выезжать за территорию заведения, если его приезжали навестить его родственники или подельники-бизнесмены и пропадать на свободе целый день, а то и два-три. Но всякий раз возвращался и шумно обещал, что выкупит это заведение, как только освободится и это будет возможно. «Неужели вы верите, что меня расстреляют!? – говорил он. – Да Нурик (это он имел в виду Нурсултана Назарбаева) знает меня и никогда не даст меня расстрелять!». 
   Но связи, тех, кому он перешёл дорогу, оказались сильнее, и в одно утро пришло указание расстрелять этого Комбинатора. Начальник никому об этом не сказал. А как всегда на утренней пятиминутке сообщил, что имеется повод вечером выпить водки. Кинули жребий, и очередной «угадальщик» отправился выполнять долг остальных. И только вечером все узнали, кого сегодня поминают.
   Помянули и мы, трое сидевших за одним столом. Больше наш собеседник нам ничего не рассказал, а я, как и было условлено, вопросов и не задавал…
                37. БЕДНЫЙ ЖЕНИХ ИЗ БУХАРЫ
  Это было в период где-то перед развалом Союза. Время всеобщего обнищания народа, повального дефицита, карточек на продукты и безудержной пропаганды новой и «светлой» жизни « за 500 дней», «в скором будущем» и «неизбежной».
   В те годы в политику, во все возможные общественные организации и вновь образованные партии влились никому досель неизвестные личности много обещавших и проклинающих ещё действующую советскую власть.
  И надо же мне было оказаться в этой компании, правда ни к чему новому я не призывал, просто в то время профсоюзу поневоле пришлось шевелиться, и я это сделал, будучи председателем цехкома своего большого участка на шахте. Как это было, это отдельный разговор, возможно, я об этом ещё расскажу. Но так получилось, что в результате этой деятельности я даже стал членом Совета Федерации профсоюзов Казахской ССР на стадии становлении ее независимой Республики.
   И был я в той Федерации не освобождённым членом, и нас раз в полгода собирали ещё в Алма-Ату, для обсуждения и голосования по насущным вопросам. Для этого меня на это время освобождали от работы, я вылетал в столицу, где нас в аэропорту со всех концов Казахстана ожидали  машины «Волга» профсоюзов Республики, как сейчас помню, их номера начинались на цифру 39. Нас отвозили в гостиницу принадлежащим также республиканскому профсоюзу, которую уже в это время во всю открыто, оккупировали, жрицы любви, и они ни на минуту не прекращали свою деятельность, хотя мы своим прибытием уже занимали достаточно большую площадь гостиницы. О том, что в ней творилось без нас, можно было легко догадаться по куче презервативов, которые валялись на балконах номеров, если их во время не успевали убирать. Впрочем, эти жрицы любви были не прочь подзаработать и с нами, что называется, не отходя от кассы. Однако мы, если и именовались «членами», но только Совета Федерации, то есть людьми отнюдь не состоятельными, в отличие от агашек, которых они снимали на улицах столицы с толстыми кошельками и животами.
   По статусу, мы, эти самые «члены» имели право жить в отдельном номере и именно так со мной и поступили. Время от времени, в номер стучали, как бы случайные посетители. Они, конечно же, извинялись, но не  забывали поинтересоваться, не скучно ли, и  «не нужно ли девочек?».
  И вот однажды, вечером второго дня, когда я снова был в командировке в Алма-Ате, кто-то постучался ко мне. Весьма недовольный, что меня снова побеспокоили, я открыл дверь. Передо мной стояла дежурная по этажу.
- Извините, пожалуйста, - обратилась она ко мне. – Не могли бы мы подселить к вам ещё одного человека. Он не из работников профсоюзов, но мы гарантируем его порядочность и хорошее поведение.
   Такая просьба, откровенно говоря была неуместной, кроме того я всегда любил бывать один, но здесь я почему то согласился, понимая, что в то время это был лишний заработок сотрудников этой гостиницы.
   Довольная своей аферой дежурная упорхнула по коридору, и я прилёг на кровать досматривать по телевизору какой-то фильм.
   Прошло некоторое время, и я уже даже забыл о просьбе дежурной, как дверь в мою комнату распахнулась, и в неё вошли несколько мужиков с огромными полными сумками-баулами, которыми пользовались все так называемые тогда коммерсанты- челноки. Эти сумки заняли едва ли не половину моей комнаты, но это было ещё не всё. Ничего не говоря, эти мужики исчезли за дверью, и спустя некоторое время вновь вломились в комнату и сложили в одном из её углов пять ящиков водки (!), что было по тем временам просто невиданным зрелищем из-за дефицита и талонной системы на всё на свете. Мужики снова это сделали молча, но в этот момент в комнате появился среднего роста, молодой парень азиатской наружности, судя по форме тюбетейки, узбек по национальности. Он быстро расплатился с мужиками, проводил их до дверей и едва её за ними  сразу обратился ко мне.
   Успев взглянуть на моё раскрытое удостоверение члена Совета Федерации, он с уважением тряс мою руку и заявил:
- Шамил-ака! Я очень благодарен вам, за то, что вы согласились пустить меня к себе. Обещаю вам, что  не принесу вам ненужных хлопот и неудобств. В сущности, мне нужно будет только ночевать здесь, а целыми днями я буду занят. А теперь, позвольте, нам как-то ближе познакомиться.
   И он, тотчас покопавшись в своих баулах, заполнил весть столик восточными яствами, а также выставил пару бутылок водки, и успел между делом вскипятить чайник. И в комнате стало как-то уютно и тепло…Знакомство, после хорошего чая заваренного моим уже соседом и пару рюмок водки, почти сразу переросло в дружественную обстановку.
   Выяснилось, я ошибся во всём. Во-первых, никаким коммерсантом парень не был. Во-вторых, он не был узбеком, а казахом, но поскольку родился и жил в Узбекистане, то его внешность, манера обращения и акцент, весьма здорово был похож на узбекский. В третьих, все эти баулы и водка предназначались не для продажи, а для знакомства с родственниками его будущей невесты. Не будущей жены, заметьте, а невесты, которую он ещё и в глаза не видел. Я ещё и переспросил, может он всё-таки приехал свататься?
- Нет, что вы, - ответил он мне. - Если бы я приехал свататься, то мне бы пришлось привести в три раза больше баулов с подарками для родни будущей невесты!
- А что, в Узбекистане нет девушек – казашек? - спросил я.
- Как нет! – ответил он. – Нас казахов там очень много. Но понимаете, со временем, мы казахи, которые там живём,  постепенно переняли все местные обычаи, потому что очень у нас там много межнациональных браков с узбеками. И поэтому, чтобы жениться там, даже на казашке, нужны очень большие деньги! А здесь в Алма-Ате, невесты очень дешёвые (он, так и сказал!). А я не очень богатый казах и поэтому решил жениться здесь. И мне друзья, которые так женились, посоветовали из какой семьи мне можно выбрать невесту. Вот и фотография у меня есть!
   И он протянул мне фотографию. На ней действительно была весьма симпатичная девушка, но не следовало бы забывать и мастерство фотографов того времени!
  Так и прошёл у нас первый день знакомства. Нам было о чём поговорить, поскольку я в армии служил вместе и с казахами и узбеками, а мой дядя и вовсе с первого дня до 1944 года прошёл войну с узбекским ополчением.
   Мы приятно провели время. Вот только водка мне не очень понравилась. Я взглянул, на алюминиевую пробку бутылки и увидел, что водка эта из Бухары, откуда, как собственно и выяснилось, был мой новый знакомый.
- Отчего у вас такая странная водка? – спросил я его.
- А это Шамил-ака, не водка у нас такая, а вода. Вы не поверите, у нас одна иностранная фирма строит пятизвёздочный отель, и они полностью отказались делать бетонный раствор из нашей воды! И нашли где-то нужную воду и возят её за сотни километров от Бухары!
   Ну, это как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят!
  Мы еще несколько дней, вернее вечеров, провели с моим молодым соседом вместе. Его баулы понемногу уменьшались, но наши столы всегда были полные.
  Он рассказывал мне, как хорошо продвигаются дела с его «дешёвой» невестой и что её родственники просто в восторге от их будущего зятя.
   Я тоже был доволен их будущим зятем, и мы тепло простились с ним, устроив хороший праздничный ужин.
   Домой я привёз семье хорошие гостинцы из фруктов Узбекистана и литр не вкусной, но  дефицитной тогда водки, из самой Бухары.
                ГЛАВА 38  СЕКРЕТНЫЙ ПОРТФЕЛЬ
   В энергетике, где я проработал около 10-ти лет  и  прошёл карьерный путь от рядового электромонтёра до начальника групп подстанций, вне моих познаний и сферы деятельности остались ещё ряд немаловажных профессий и должностей. Соответственно там были задействованы другие люди имеющие, свою квалификацию и познания.
   Одной из таких профессий было – диспетчер предприятия энергосетей, без разрешения и контроля которых, не совершались ни одни работы в сетях:  будь то по устному распоряжению или по письменному наряду. Учитывая тот факт, что наше энергопредприятие обслуживало крупнейшее в Союзе меднорудное месторождение, то роль и ответственность этих диспетчеров была просто огромной. Должность диспетчера была фактически инженерной, но поскольку Союз всегда испытывал дефицит кадров, то к работе иногда привлекались лица, имеющие средне-техническое образование с хорошим опытом и стажем работы.
   А вот вы представьте себе работу диспетчера шахты, которые в основном были женщины, но никогда не бывшие в шахте. Им в любом случае приходилось решать все проблемы через энергетиков, механиков, а то и главных инженеров шахты.
  В моей жизни было много разных случаев связанных с диспетчерами, возможно, я ещё вернусь к ним. Могу лишь отметить, что в основном они были – женщины, и если иногда на такое рабочее место занимала новенькая, то это было очень заметно, но со временем, их голоса принимали определённый тембр и звучание, так что их можно было перепутать с другими коллегами, если конечно они не имели особый дефект речи. Вот такая вот профессиональная фишка. В одно время у нас на шахте были три диспетчера по имени Татьяны и почему-то никто не делил их по фамилии, а по каким-то признаком. Так, например эти Татьяны были – Таня Большая, Таня в Очках и Таня Белая. За глаза, конечно.
  Это как в школе, помните? Очень многие учителя имели свои дополнительные «позывные», переходящие из поколения в поколения учеников, а не просто «физичка» или «химичка». Помнится в школе, в которой я учился, один учитель пожизненно имел «позывной» среди учеников – Циклоп, а другая учительница – Бутылка… Ладно, об этом тоже в другой раз.
   Мне все годы работы в энергетике пришлось много раз иметь дело с диспетчерами, и я всегда восхищался их мастерством, грамотностью и железной дисциплины, особенно когда дело касалось вопросов техники безопасности.
   Диспетчерский пункт у нас  находился на одной из центральных подстанции, где диспетчера одновременно  исполняли обязанности и старшего дежурного на подстанции и при них были, как и положено и младшие дежурные, делающие под их контролем необходимые переключения.
  И вот об одном таком диспетчере наш рассказ. Это был очень грамотный, исполнявший обязанности старшего диспетчера по фамилии, скажем так – Миронов. Он был: высокий, симпатичный, с приятным голосом, всегда очень прилично одетый, среднего возраста мужчина.
   Работать с ним было одно удовольствие. Никаких эмоций, одни правильные решения, спокойный и стабильный режим работы. Но это для нас. А вот кто не просто не любил с ним работать, так это младший дежурный персонал, который был вынужден сидеть с ним за одним столом всю смену.
   Дело в том, что единственным занятием, которым он занимался всё свободное от работы время, да и, не отрываясь от рабочего процесса, это… чистка своих зубов! Целыми сменами он мог разглядывать их в зеркало, ковыряться в них специальными палочками, полоскать никому не известными растворами, драить их до блеска сапог хорошего солдата. Вот каково было бы вам, работать с таким человеком?! Да и ещё никуда не уйдёшь!
   Он был единственным мужчиной в этом коллективе, так что женщины от него натерпелись. График работы - кого и с кем, конечно же, менялся, потому что, кто-то уходил просто в отпуск, а кто-то и в декретный и пр. И поэтому с ним, «переработали» все. И в тех редких случаях, когда собирались вместе, успевали нажаловаться друг другу на странности своего старшего диспетчера, который, между прочем, и не интересовался ими вовсе, в широком смысле слова.
  И вот, как-то однажды, одна из женщин обратила внимание других, что на ночные смены этот Миронов неизменно приходит с модным кожаным портфелем, аккуратно кладёт его у ног и никогда за смену не открывает его. Все остальные женщины подтвердили это и порешали, что отныне будут контролировать этот факт. Однако  эти наблюдения ничего не дали.  Портфель так и ни разу не открылся! Некоторые женщины даже, как бы невзначай предлагали положить в него что-то, например пару яблок, которым угощали Миронова, но он, неизменно поблагодарив, уносил угощение в карманах, или просто в руке!
   Наконец, женщины решили посягнуть на самое святое, на частную собственность и самим открыть этот таинственный портфель и посмотреть что там! Они поручили это той женщине, которая была с ним в это время на смене. Ведь когда он уходил из-за стола, простите, по нужде, то портфель с собой не брал.
   Так и сделали.
   И результат этого «мелкого преступления» потряс всех женщин.
  Исполнительница этого «террористического» акта, сообщила своим «подельницам», что в открытом портфеле она обнаружила множество женской обуви, но… только в одном экземпляре от каждой пары!
   Вывод был сделан простой и самый верный. Ревнивец-муж, уносил на ночь всю обувь своей жены, чтобы она не смогла куда-нибудь уходить на ночь из дома!
   История умалчивает о том, помогало ли Миронову эта акция, но, в конце концов, он с женой развёлся.
   Но на энергетику нашего края это как-то влияния не оказало, потому что диспетчер он был всё-таки классный.
                ГЛАВА 39. САМЫЙ ЧЕСТНЫЙ НАРОД - УЗБЕКИ
   Получается, как-то неудобно.
Сейчас я буду писать о представителях прекрасного узбекского народа и уже второй раз, как бы в криминальном ракурсе.
   В первый раз это случилось, когда я написал прекрасный рассказ «Слёзы Закира», который я почти дословно повторил из уст одного ветерана войны. Сюжет этого рассказа  об одном узбеке, который работая в сфере торговли, в результате аферы, был разоблачён, осужден и отбывал тюремное наказание. Когда началась война, он каким-то чудом попал на фронт (туда из тюрем не брали) и по воли случая занял пост снабженца одного воинского подразделения.  Находясь на этой должности, он путём фальшивых документов и подделки подписей своих командиров и командования армии, получал лучшие продукты для своего подразделения и был снова разоблачён, осужден и приговорён к расстрелу. И только когда, командующий армией, случайно ознакомился с документами  расследования и убедился, что это «преступление»  снабженец совершал, ни имея никакой корысти, он не только был освобождён, но и до конца войны дослужил на той же должности.
   Почитайте этот мой рассказ, рекомендую.
   А вот случай, о котором мне рассказали, вошёл в так называемое «Хлопковое дело», которое началось ещё в 1975 г., при правление Л.И.Брежнева, приобрело особый юридический характер при Ю.В. Андропове, и приняла показательный политический процесс уже после того как во главе страны стал её будущий разрушитель Горбачёв.
  Новая метла, как говорится, по новому метёт и, набирая очки авторитета перед народом, он начал наводить свой порядок в стране. Я думаю, порядок можно наводить и в любой стране, всегда найдётся, где и в чём. Но Горбачёв, окромя, охаивания сталинской власти (такая возможность видимо приводила его и Хрущёва к политическому оргазму, ещё бы (!), самого Сталина потоптали!), принялся за установление порядков в союзных республиках, а бревна в своей так и не заметил, чем собственно и воспользовались наши недруги.
 Одной из таких республик и стала Узбекская ССР, которую, что называется, публично высекли.
   Речь шла о приписках в хлопковой промышленности, сговоре по сдаче сырья с промышленниками и много миллионных хищениях.
   Вопрос к тому же шёл о привлечение к уголовной ответственности известных людей в этой республике, неоднократно награждённых высшими наградами и премиями страны. В ходе этих расследований скоропостижно скончался руководитель республики Ш.Р. Рашидов, по некоторым слухам покончивший жизнь самоубийством, что не соответствовало действительности.
   Это дело, всячески пытались притормозить или хотя бы уменьшить его резонанс, но увы, в стране шёл беспрерывный процесс смены власти, и каждой новой нужна была эта жертва. Мало того, от следствия отстранили все местные органы прокуратуры и были привлечены, в виде командировок, лучшие следователи Союза. А то, что они работали очень продуктивно, можно было не сомневаться.
   Мне об этом рассказал, человек, бывший в этой командировке.
   Между прочим, наш разговор об этом начался с необычной его фразы: «Узбеки, на мой взгляд, самые честные люди на свете».
   Однако то, что он рассказал после, как-то не вписывалось в рамки этого утверждения.
   Вот его рассказ.
Следствие шло очень успешно. Со всей страны приехали такие следователи и специалисты, которые доказывали вину арестованных как дважды два. Но если сегодня, следствие, не знает, как квалифицировать взятку в 10 000 долларов, как большое правонарушение или мелкое. То тогда, в стране развитого социализма, одна бутылка водки считалось  - взяткой, а две уже большой взяткой. И если исходить из этого, то все статьи арестованных по этому «хлопковому» делу были расстрельными и этим собственно и «ограничились» с осужденными высшего эшелона власти. Они награбили столько, что даже конфисковав все их сбережения и собственность, вплоть до коврика перед входом в дом, в их кубышках  оставалась для наследников ещё на два поколения внуков. А вот, что делать с их более мелкими подельниками (в смысле их занимаемых должностей, а не награбленного ими), здесь следствие заходило в тупик. Подследственные легко соглашались с обвинениями, подписывали любые бумаги, почти весело валили на очных ставках друг друга, словно были рады встречи, но выдавать награбленное,  категорически отказывались. Прекрасно понимая, что их всё равно расстреляют, они утверждали, что проматывали деньги в бесконечных тоях и гулянках, выдумывали случаи, когда их обворовывали или они просто теряли эти деньги. Лучшим вариантом стало для них, что размер хищений был уж не столь высок, а наибольшая выручка уходила к тем, кого уже расстреляли. Словом, вали на того, кого нет. Ну и ради забавы сочиняли случаи, как крысы находили и уничтожали их тайные скромные сбережения, а один из них договорился до того, что содержал целый гарем жён или женщин, но их он называть не будет, потому что боится гнева жены. И таким образом, они надеялись сохранить награбленное для своих детей. Это не устраивало ни следствие, ни государство. Но государство тогда было умное, не то, что сейчас, когда отменили смертную казнь и твори, что душе угодно.
   Вскоре из Москвы пришло указание, что всем, кто выдаст награбленное, смертная казнь будет заменена на высший срок (пятнадцать лет), в связи с якобы добровольным сотрудничеством со следствием. Не надо думать, что все сразу согласились, но едва пару человек, прошли колесо правосудия через эти условия, как остальные сразу же бросились подписывать условия своей жизни, в обмен, в сущности, не денег, а существование своей семьи на уровень обыкновенных советских людей.
   Но эти деньги и золото, были припрятаны подсудимыми так, что их нужно было ещё найти. Обычно они были закопаны в трёхлитровых банках или в двадцатилитровых молочных бидонах и их содержание, обычно совпадали с суммой предъявленных обвинений, в таких случаях со следствием уже никто не шутил. Все понимали, что речь идёт об их жизни, и поэтому было не удивительно, что иногда совокупная сумма найденного была даже выше предъявленного в обвинение.
   Человек, который находился под следствием у нашего рассказчика, показал, что украденная им сумма у государства в сумме 1 536 875 рублей 36 копеек (а это как минимум 15 расстрелов!) зашита в матрац, который находится в доме его родного брата, проживающего в кишлаке в горах.
    И следственная группа, получив соответствующие бумаги от прокурора  «с добром», выехали по указанному адресу. С большим трудом, с помощью проводника, прибыли в нужный кишлак, едва не пересекая чужую границу. Выяснилось, что адресом, собственно говоря,  здесь и не пахло. В кишлаке не было ни воды, ни света и даже магазина. Люди и женщины (приходится их делить так) ходили: первые в оборванных халатах, а вторые укрытые с ног до головы. И только большая толпа детей, на которых практически не было одежды, напоминала группу продлённого дня в школе, где их оставили родители.
   Как сказал мне рассказчик, у него сложилось мнение, что люди здесь и не знали, что в стране в 1917 году произошла революция.
   С помощью того же проводника, без труда нашли брата будущего заключённого, который выслушав тайное слово от брата, притащил к машине матрац образца не раньше ХII века, из которого следователи вспоров вытрясли указанные 1 536 875 рублей 36 копеек. Собравшиеся вокруг мужчины кишлака, с большим равнодушием смотрели на этот процесс. Похоже, они и представления не имели, что эти бумажки могут представлять какую-то ценность.
  Но они имели большую ценность для следственной группы, поскольку даже небольшая недостача этой суммы, заставила бы их задержаться в этой неизвестной дотоле цивилизации.
   Наш рассказчик, именно поэтому и сказал, что узбеки, самые честные люди. Они жили в такой нищете, но не взяли из матраца ни копейки.
   Я помню, уже перед самым развалом Союза по телевизору рассказали, как два дежурных милиционера ночью, увидели двух подозрительных людей, которые тащили какой-то полный мешок. Милиционеры решили выяснить, кто они такие и что несут, но те сбежали, бросив свою ношу. Когда милиционеры заглянули в мешок, они обнаружили, что он полностью забит пачками денег и торжественно отнесли его в дежурную часть. За такую бдительность и оперативность их наградили ручными часами.
  Времена советской морали тогда уже пошатнулись, и поэтому утром на работе, я только и слышал комментарии наших мужиков об этих двух «милиционерах-придурках»….
  Кстати, я тогда спросил у нашего рассказчика, а правда ли, многие следователи, участвовавшие в этом «хлопковом деле» и сами неплохо «наварились»?
   Он ответил кратко: «Обязательно и более того».
                ГЛАВА 40.  НАШИ В ОДЕССЕ
   Этот случай произошёл у брата на работе, в шахте.
Был у них на участке по ремонту шахтного оборудования, один парень-слесарь, очень хороший специалист, да и трудяга что надо. Вот таких работяг, как он, обычно начальство уговаривало поступить учиться хотя бы в техникум, потому что  дипломированных специалистов у нас в стране всегда не хватало. Но никто и не хотел учиться, ведь рабочие тогда получали не меньше, а в большинстве случаев и больше своих мастеров.
   В энергетике, в электролаборатории в которой я работал, был  у нас прекрасный монтёр пятого разряда Юрий Яковлевич (называю по отчеству, не за возраст, а за ум), ну прямо как Гоша из «Москва слезам не верит». Когда наш шеф, у которого под рукой было целых три мастера и я в том числе, уходил в отпуск,  он вместо себя оставлял не нас, а именно его, благо закон позволял заменять любого начальника высококвалифицированным рабочим, по усмотрению руководства любого производства на определённый срок. Иной раз, когда на место, ушедшего на пенсию начальника, или на повышение не могли сразу найти замену, такой приказ могли и несколько раз обновить.
   Наш Юрий Яковлевич, был добрым и прекрасным человеком, он с удовольствием обучал нас молодых, лишь у нас было желание. Только один недостаток был у него, для себя самого, он дружил с «зелёным змием». Нет, это как-то не унижало его в глазах людей, мужик он был здоровый и крепкий, но всё-таки это бросалось в глаза. Однажды, зимой, он позже всех пришёл на работу, без одного рукава на замечательном и добротном пальто, которое он буквально три дня назад купил. Оказывается, он опоздал на работу и вышел попозже на автобусную остановку. Но время было всё равно еще очень раннее и никого на ней не было. И тут появился мужичок, который сначала попросил, потом и вовсе стал требовать у него денег. Наш Яковлевич, очень неважно чувствовавший себя после вчерашнего, что-то промычал ему в ответ. Мужик этот принял за проявление трусости и стал тянуть его за рукав за остановку. А тут, как на грех и автобус появился, и чтобы успеть на него, Яковлевич ударил слегка мужичка, от чего тот рухнул на снег вместе с рукавом его пальто. Мы его пожурили за то, что он не подобрал рукав, ведь его наверняка можно было бы пришить, но Яковлевич, как-то не переживал за это и уехал домой с работы в телогрейке. Мы любили выезжать с ним на аварийные вызовы, потому что он легко справлялся с любыми проблемами. Слегка приняв дополнительно «на грудь», он брал в одну руку прибор, а в другую отвёртку и, подойдя к аварийной ячейке, говорил нам, ну прямо как Вий, из одноимённой повести Гоголя и фильма: «Поднимите мне руки!». И в этом заканчивалась наше соучастие в ликвидации аварии.
   Ну, кажется, мы отвлеклись…
   И вот однажды пропал этот парень - трудяга у брата на работе, в смысле, перестал ходить на работу. Что с ним случилось, было не понятно. Это сегодня, позвонил по сотовому телефону и сообщил, что по чём и нет проблем. Тогда к рабочему классу не особо придирались, даже если человек не мог выйти на работу из-за элементарного похмелья. Бывало, приходит человек не в свою смену, спрашиваешь, почему, а оказывается к нему заходил товарищ по работе и попросил подменить. Ну, не без проколов конечно. Телефоны, тогда были редкостью, и поэтому как то входили в положение людей. Ведь всякое бывает. То детей в пионерлагерь отправить надо, а то и тёщу встретить.
   Как-то на участке зазвонил телефон у начальника. Поднимает он трубку, а там его рабочий рапортует, мол, прости начальник, на работу сегодня прийти не смогу, вот в степи мотоцикл сломался, прямо беда. Начальник, да ладно, спасибо, что предупредил, найдём мы тебе замену. Положил трубку, а через минуту спрашивает у самого себя, а откуда этот рабочий позвонил, если он в степи со сломанным мотоциклом?! Однако, что называется, проехали.
   Или вот, ещё один типаж. Этот в каждый месяц три-четыре раза отпрашивался кого-то хоронить и конечно его отпускали. Он был казах, а у казахов и свадьбу пусть даже дальнего родственника пропустить было грех, а уж похороны, тем более. Но всему же есть предел, да и перед людьми было неудобно, ведь некоторые из них 3-4 дня без содержания отпуск брали для этого дела. И наш начальник, сам казах, однажды не выдержал и наорал на этого человека, дескать, сколько можно, ты уже половина города похоронил!
   Кругом были люди, на которых возможно и был рассчитан этот разнос. И все они удовлетворительно восприняли слова начальника и стали ожидать реакцию рабочего. Тот постоял немного и вдруг…как разревелся у всех на глазах, да так жалобно, что начальник не  выдержал и замахал руками и сказал: «Иди! Иди, на свои похороны!».
   Ну, мы снова отвлеклись. Вернёмся к трудяге, который пропал у брата на работе. Кстати, мой брат тогда работал заместителем начальника этого участка. Прошло так несколько дней, а о рабочем ни слуху, ни духу.
   И сказал тогда начальник участка, что мол, это непорядок. Человека нет, а мы даже не интересуемся, что с ним, может с ним беда приключилась и помощь нужна? И поручили одному рабочему, который жил недалеко от этого парня, зайти к нему домой и узнать причину, почему он не ходит на работу. На следующий же день этот рабочий доложил начальнику о своём визите домой к нашему трудяге, и что его жена, сказала, что её муж поссорился с ней, бросил семью и в тот же день уехал к своим родным в Одессу. И с тех от него нет никаких вестей.
   Ну, уехал, так уехал. Чего только в жизни не бывает. Жалко только, что хороший специалист уехал, но как говорится – незаменимых людей не бывает.
   Так прошло месяц, а то и два, как однажды, после наряда, когда люди уже в шахту спустились, заходит этот парень на участок, и не один, а с супругой с видимой беременностью к тому же!
   И поясняет, так и так мужики, нехорошо конечно получилось, но вот он вернулся домой, и хотелось бы ему снова на этот же участок на работу устроиться, поскольку как-то и привык к нему, да и с людьми сработался.
   А вообще-то тогда с работой проблем не было, везде висели объявления: «Требуются! Требуются!». Кроме того, любой рабочий сегодня мог рассчитаться, а завтра же устроиться на работу на другое место. А внутри комбината, так и вовсе это делали просто с переводом, лишь бы с начальством всё было согласовано.
   Начальство на парня зла не держало, и о нём как-то просто подзабыли. И конечно было радо вернуть его к себе на участок.
   И тут начальник участка, почесав за затылком, спросил у этого парня:
- А ты когда от нас уволился?
- А я и не увольнялся вовсе, - ответил парень.  – Просто уехал в Одессу, вот и всё.
 Тогда начальник спрашивает у моего брата:
- А мы его, когда уволили?
- Так мы его тоже не увольняли, - отвечает брат. – Я думал он сам, или его жена расчёт оформила.
Вот такая ситуация нарисовалась. И велел тогда начальник брату сходить в отдел труда и узнать, что можно сделать, чтобы этого парня вернуть на работу. И вот, что там пояснили брату. Оказывается, по закону, этот парень, мог не появляться на работе хоть полгода (лишь бы ему денег не платили) и это считалось ОДНИМ прогулом и увольнять или не увольнять такого работника было на усмотрение начальника участка. Но если, такой прогульщик, к примеру, прогулял неделю, затем вышел на работу, а на следующий день снова прогулял, то это уже считалось грубым нарушением трудового кодекса, и начальник имел уже право уволить его по статье.
   Таким образом, оказалось, что этот парень мог приступить к работе хоть сегодня, хоть завтра! Вот такой раньше был закон для трудящихся! Но этого парню рассказывать не стали. Сказали ему, что с большим трудом уговорили высокое начальство принять его на работу, взяли с него, для близира (переводится с французского, как для забавы) заявление, пообещали, что сами его оформят и велели завтра же выходить на работу. Можете себе, с какой благодарностью и поклонами этот парень с женой ушёл в тот день с участка.
   Но на этом эта история не закончилась. Прошло какое-то время, опять же месяц или чуть больше, как вдруг моего брата вызывают в профком шахты.
  - Такой-то такой, у вас работает, - спрашивают у него.
- Да, - соглашается брат. – А что случилось?
- Да уж, случилось! – отвечают и вручают ему письмо, аж с самой Одессы.
   А в письме, чёрным по белому было написано, что имярек (то есть – такой-то), такого-то числа, был обнаружен и задержан милицейским патрулем,  в сильно нетрезвом состоянии, немного физически сопротивлялся и выражался отнюдь не одесскими филигранными выражениями, а крепкими фразами  происхождения средней российской полосы страны. В результате, был водворён в медвытрезвитель, а затем по решению суда, 15 суток облагораживал улицы Одессы. В заключение, отправители письма, убедительно просили обратить внимание руководство рудника на моральный облик своего рабочего, который произвёл такой негативный осадок у жителей благородного города, и ожидали ответа, как писалось тогда в приписках в письмах – как соловей лета.
   Нужно отметить, в  эти времена, как-то по своему боролись с пьянством и хулиганством в быту, что вот такого рода письма были не редкостью на производстве. И они становились не просто предметом разборок начальника и подчиненного, но часто всей бригады, коллектива и т.д.
   Попал в вытрезвитель; учинил дебош; громко после 23.00 слушал музыку назло соседям; воровал электроэнергию – всё это служило, после соответствующего бумажного оформления предметом обсуждения для коллектива.
   А при чём тут руководство рудника, спросите вы?
Вы не поверите, очень даже при чём! В наше время уволить с работы даже самых отъявленных пьяниц и прогульщиков было очень не просто.
   По поводу таких приказов, в кабинет директора мог войти любой работник профсоюза и заявить ему: – Ты что творишь? Ты кого увольняешь? А ты знаешь, что у него семья и завтра она останется без куска хлеба! Тебя государство бесплатно обучила и дала тебе такую большую должность не для того, чтобы ты увольнял людей! Ты – директор и прежде всего руководитель коллектива, а не производства. Пусть производством занимаются твой главный инженер и другие главные специалисты. А ты, прежде всего, должен заниматься проблемами своего коллектива, его заработной платой, условиями труда и быта!
   И заверяю вас, такие случаи и такие работник профсоюзов у нас были!
А вот, как же получилось в нашем случае.
   Когда начальник участка  узнал об этом письме,  конечно же, пришёл в бешенство.
- Ах, он, такой-сякой! – орал он. – Мало того, что он два месяца шлялся где попало, так ещё и весь коллектив подставил! Ну-ка, вытащите его немедленно из шахты и ко мне на участок!
   На участке парня, после вступительного разноса начальника, стыдили все, кто только мог. Он не отпирался, каялся и терпел всё, что ему высказали.  Всех особенно возмутило то, что он назвал своё место работы, хотя сам, самым бессовестным образом покинул его.
   «На последним слове» парень извинился перед всеми, заявил, что и сам не ожидал, что так получится, ну а на последок вдруг решил рассказать, как он в милиции указал место своей работы.
- Сижу я в кутузке, - рассказал парень. – А меня дежурный лейтенант-милиционер опрашивает. За фамилию, адрес, семью. Ну как в одном фильме – самодонос, то есть анкетные данные. Он спрашивает, я отвечаю. Спрашивает – где работаю? Отвечаю – в шахте 57. Кем и что за участок? Отвечаю - участок №14, слесарь по ремонту горнорудного оборудования. А он дальше – какой рудник? И тут до меня доходит, а зачем я ему такие данные даю. Ладно, о семье спросил, а за работу зачем? Так ведь и уволить могут по статье! И отвечаю – Западный рудник! А лейтенант этот поднял голову и говорит вдруг: - Врёшь, 57 шахта, это – Восточный рудник! Я так и сел, хотя и сидел! Оказывается, этот лейтенант – наш земляк, родился и вырос в наших местах. А как отучился, так в Одессу и попал! Посмеялись мы с ним тогда, да как видите, зря.
    Тут, все кто был на участке, тоже посмеялись, наверное, тому лейтенанту даже икнулось.
   В наших местах много разного народа со  всего Союза побывало, то и во многие места уехали. Но я уверен, все они помнят, какое доброе и интересное время мы тогда жили. Дружно и весело.
                ГЛАВА 41  НАШИ  В ПАРИЖЕ
   Ну, в наше время побывать в Париже, об этом даже не мечтали. Чего скрывать, весь наш советский народ был фактически «не выездным» на Запад. Вот в страны Восточного блока, проще говоря - Варшавского договора или социалистического лагеря, то это, пожалуйста. Не сказать, что это было дешево, но и не так накладно, ведь достойную часть стоимости путёвки оплачивал профсоюз. Тот же профсоюз, внутри страны и вовсе по нынешним понятиям устроил беспредел. Сотни тысяч трудящихся в большинстве своем, совершенно бесплатно отдыхали на различного рода курортах, в санаториях и профилакториях. Говорят, на некоторые, наиболее известные из них, сегодня такие цены, что дешевле съездить на всё еще «загнивающий Запад».
   Из экзотических стран, наши люди могли попасть на Кубу или в Индию и даже в Финляндию.
  И всё же, наши люди попадали и на Запад.
   Во-первых это, прежде всего, в безвизовых морских круизах на лайнерах с заездом сразу в несколько стран. Отличительной чертой этих счастливчиков было то, что это были в основном передовики производства, а значит и наиболее сознательная часть нашего трудового народа (вспомните, пожалуйста, об этом фильм «Бриллиантовая рука»  и его ярких героев «руссо туристо, облико моралес!»).
   Во-вторых, представители культуры, спорта и науки. Возможно, это были не совсем сознательные люди нашего общества, потому что каждую такую группу,  сопровождал некий сотрудник спецслужб, совсем не официальный,  а просто «обязательный».
   Понятное дело, эти выезды были визовыми, но не все могли получить их по различным причинам. Лично мне запомнился случай, когда одна моя знакомая не смогла выехать в научную командировку в Иран, где именно в это время аятолла Хомейни пришёл к власти. И тогда эта женщина очень ругала этого самого Хомейни, так как, по её словам она целый месяц зря учила язык (не удивляйтесь, оказывается, в некоторых случаях, чтобы выучить какой-то язык, достаточно знать какой-нибудь другой «родственный» язык, чтобы найти короткий  путь к изучению близких языков).
  И всё-таки я вспомнил другой случай, и вот по какому поводу.
   Дело в том, что сейчас, когда я пишу эти строки, проходит последний день Олимпийских игр 2024 г. в Париже и, взглянув на кадры прощания зрителей и гостей Олимпиады, вспомнил, а ведь были в Париже и наши мужики-горняки!
   Было это в далёкие 70-е годы.  Тогда ещё Президентом Франции Жорж Помпиду (некогда соратник знаменитого де Голля) и при нём у Франции и СССР были весьма хорошие отношения, впрочем, как и США. Не случайно тогда Владимир Высоцкий упомянул их в своей песенке:
Да, я проникся - в квартиру зайду,
Глядь - дома Никсон и Жорж Помпиду!
Вот хорошо - я бутылочку взял,-
Жорж - посошок, Ричард, правда, не стал.
   Будучи очень интеллигентным человеком, Жорж Помпиду поддерживал не только культурные связи с СССР, но и простые взаимоотношения между нашими народами.
   И поэтому не удивительно, что однажды в адрес нашего комбината пришло приглашение от профсоюза металлургов Франции (а наш комбинат считался как металлургический) посетить нашими рабочими Францию и обещали не только  встречи с рабочими-французами, но и широкую культурную программу (посещение Лувра, Версаля и пр.). Думаю, вы понимаете, кого включили на этот визит во Францию. Однако, почти в самый последний момент, прошла какая-та проверка, которая вычеркнула из списков почти всех претендентов и потребовала включить в список только представителей рабочего класса, как того требовали французы. Время было в обрез и поэтому в новый список попало разве что пару родственников из старого списка, а остальные  представители рабочих были коммунистами, или на худой конец передовиками производства, один из которых мне и рассказал немного об этом визите во Францию.
   Когда наши парни прибыли прямо в Париж, их встречу и организационные вопросы взяли в руки даже не функционеры профсоюзов металлургов Франции, а сами французские рабочие. И поэтому и встреча гостей и первое же, почти по-русски застолье, весьма быстро сроднила и сдружила этих парней. Конечно, были посещения рабочих мест французов, весьма тёплые встречи с рабочими, был и Лувр и Версаль, но парни-французы, просили не стесняться наших ребят и пообещали, по возможности решить все их пожелания. А пожелания были. В первую очередь, нужно было на те, выделенные им крохи-деньги, купить более или менее сносные подарки родным и особенно жёнам. И французы привезли их в то место, где на эти деньги, можно было купить, хоть что-то. Тем более они сэкономили немало денег на другом пожелании. Наши парни, уже были наслышаны о том, что во Франции есть некоторые кинотеатры, где демонстрируют фильмы «про это» и немного поколебавшись, попросили свозить их в такое кино, но без лишней огласки, разумеется. Французские парни, пошли навстречу нашим и совершенно бесплатно, в виде подарка, отвезли группу «смельчаков» (а были и не рискнувшие) на такой сеанс где-то в пригороде Парижа. В общем, хозяева были на высоте и наши остались ими, очень довольны. Были, конечно, и казусы. Завтракали, обедали и ужинали наши ребята всегда в разных местах (разумеется, за счёт профсоюзов Франции), в ресторанах, кафе и других заведениях, поскольку так насыщен был их визит. И вот однажды, почти в самом начале визита, произошёл такой случай. В тот день ужинали в одном очень престижном ресторане. Персонал ресторана, гостей усадили на места, ознакомили с меню и, приняв заказ, стали оформлять столы, то есть раздавать тарелки, фужеры, ложки и вилки. И здесь, один из наших парней, до рефлекса привыкшей в шахтерской столовой вытирать ложки и вилки о скатерть стола, взял со стола салфетку и тщательно протёр ею ложку и вилку. К столу тотчас метнулся официант, он выхватил эти предметы и тотчас принёс новые. Наш парень, ничего не понимая, пожал плечами и снова взял салфетку и протёр  эти ложку и вилку. Официант снова примчался к столу с новыми приборами, забрал протёртые предметы, и отыскав среди ребят переводчика умолял того о чём-то. Выяснилось, он сказал, что за происходящим за столами у них смотрит старший в их команде обслуживания и, если, наш парень ещё раз вздумает протереть ложку или вилку, то его оштрафуют или выгонят с работы!
   Но всё закончилось в тот вечер хорошо, как впрочем, и весь визит. Когда наши парни улетали на родину, то они прощались со своими французскими коллегами, как с самыми близкими друзьями.
   Говорят, что имел место и ответный визит французов в нашу страну. Но здесь, я не сомневаюсь, французы наверняка пожалели, что они не там где надо родились. Уж, что-что, а наши функционеры, умели тогда показать своё гостеприимство, как надо. Говорят, что даже в самые холодные времена, дипломатических взаимоотношений, западные сотрудники посольств никогда не пропускали приглашений посетить те, или иные мероприятия, на которых всегда было и зрелищно и…вкусно.
   Да, хорошо мы тогда жили…Только вот таких кинотеатров на окраине Москвы у нас не было.
   Мы, кто жили в далёких и глухих провинциях в них особо не нуждались. А вот эти крупные, как говорится по научному – мегаполисы, как-то без них не могли. И это они, народ оттуда, предавая нас за дранные и потёртые джинсы и жвачки, в конце концов, продали и нашу родину…
   Но это, как говорится, уже совсем другая история.
                Глава 42 Хлеб
   
   Совсем недавно я спросил у знакомого, обратил ли он внимание, что о хлебе в наше время совсем ничего не говорят и главное никто не говорит о нём, как о чём-то главном в нашей жизни. И это в то время, как голод до сих пор является самой существенной проблемой в мире.
   Конечно, глупо здесь пытаться рассуждать о происхождении и причинах этой проблемы. Уж слишком масштабна она. Но мнение о хлебе, как от человека своего времени думаю будет уместно.
   Я помню хлеб моего детства, когда его разрезал мой дед, аккуратно от кусочка к кусочку и складывал на столе. Затем, также медленно, он не спеша рубил комковый сахар, на маленькие квадратные кусочки и также складывал их в посудину.
   Потом он тщательно собирал все крошки хлеба и сахара в ладошку, приминал пальцами малюсенькую лепёшку и отправлял мне в рот и вкус этого сладкого хлебца еще многие годы сохранялся в моей памяти.
  Сам дед, имел когда-то прямое отношение к хлебу. Он вернулся с Первой Мировой войны и будучи денщиком какого-то князя, хорошо изучив русский язык. Когда, после революции, в двадцатые годы стала проблема с посевом хлеба, вернее отсутствием зерна, то его и ещё несколько крестьян с окружных деревень отправили ходоками в Москву к Ленину. Так что знаменитая картина «Ходоки у Ленина» художника Владимира Серова имеет под собой историческую реальность, с той лишь разницей, что к Ленину наши ходоки не дошли, а принял их будущий «всероссийский староста» Михаил Иванович Калинин, который и обещал оказать им помощь семенами.
  На обратном пути этих ходоков зверски избили наёмники кулаков.
   История голодных лет хорошо известна, но как я считаю ещё очень плохо изучена.
   Насколько я знаю, голод не тронул так сильно нашу деревню, хотя конечно она находилась на её грани в 30-е и военные годы.
   Совсем недавно в нашей деревне установили памятную доску у дома женщины, которая погибла, пытаясь спасти хлеб на повозке провалившуюся под лёд.
   Во время войны, как рассказывала Мама, было конечно очень тяжело. Особенно часто она вспоминала о том, что «отступленцам», то есть гражданам, которые пришли со стороны оккупированных территорий, по указу Сталина, каждый месяц выдавались определённое количество продуктов, вплоть до конфет. Рассказывала, например о старике, который каждую ночь обходил дом своего сына, ушедшего на фронт, чтобы услышать не плачут ли его внуки от голода. По словам матери, он всё отдавал им, а сам умер от голода. Впрочем, тогда любую смерть пожилых могли связать с этим делом, потому что старики очень заботились о своих внуках.
   Работали, как известно, за трудодни, но под известный лозунг: «Всё для фронта. Всё для победы!».
   Не лучше конечно было и после войны. Например, голод 1947 года, о котором мы только что-то слышали…
   Были годы и получше, урожайные. Мама часто вспоминала один год, когда колхоз не только сполна расплатился с колхозниками, но и вернула большую часть долга перед ними. И как она рассказывала зерно некуда было складывать.
   Ну, а потом к власти пришёл Хрущёв… И тогда мы переехали в Казахстан. Когда там, мы немного «встали на ноги», да и я подрос, я спросил у Мамы зачем мы уехали из родных мест. Её ответ до сих пор кажется мне не реальным.
- Тогда в деревне было хуже, чем во время войны, - ответила она мне.
ХУЖЕ, ЧЕМ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ! Как такое могло произойти? Как можно было довести страну до этого.
  Впрочем, тогда наша семья стала жить, не только при «московском обеспечение», которыми государства одаривала особо важные экономические районы для страны, но мягко вошло под новым руководителем страны Л.И. Брежневе, в так называемые десятилетия «застоя», в котором она успешно «застаивалась» в развитии.
   И это были те самые золотые годы нашего детства, юности и вхождения в нашу взрослую жизнь, которую, в этом своём мнение мы никогда не предадим.
   Но ведь, вы всё-таки предали её, могут возразить нам. Неправда! Мы просто поверили пришедшему этому «застою» и новому руководству во главе с предателем Горбачёвым. И мы верили не ему, а той политике, которая была в стране до сих пор. Политике для рабочих и крестьян…
   А что касается, тех лет, которые мы прожили, то я всегда говорю: что это были годы стабильности, когда ДЕСЯТИЛЕТИЯ цена на хлеб была 16 и 24 копейки!
   Это были годы, когда во многих местах общественного питания хлеб был абсолютно бесплатным и находился в специальных баках где-нибудь в углу помещения накрытый марлей. И об этом всегда напоминал самодельный плакат: «Хлеб к обеду в меру бери! Хлеб – наше богатство, его – береги!».
  Мы, мальчишки, когда гуляли и играли близко от территорий шахт, всегда засылали в их столовые гонцов, которые выносили за пазухой немного хлеба. А что касается воды, то ею мы просто напивались на тех же шахтах, да не простой, а газированной, установки которой всегда стояли на входе в аккумуляторные и были вовсе безнадзорные.
   Многие твари, простите, иначе я их назвать не могу, сегодня утверждают, что якобы хлеба в стране развитого социализма не хватало и его давали не более одной-две буханки на руки.
   Что правда, то правда. Только эти меры принимались не из-за нехватки хлеба, а его дешевизны, когда жители частного центра закупали его в большом количестве для кормёжки скота. Интересно, что даже при этом явлении его бы хватило для всех и очень часто, оставшийся, не востребованный и засохший хлеб сбывали тем же частникам по более низкой цене. Но ведь это не учитывалось при его производстве. Наиболее крутые частники, итак, не безвозмездно оккупировали местные столовые и рестораны, за пищевые отходы.
  В этой «битве за хлеб» моральный урон несли многодетные семьи, которым приходилось покупать хлеб сразу в нескольких магазинах. Но и они стойко переносили это неудобство, поскольку в больших семьях обычно были свои «ответственные» за снабжение продуктами семьи и одной ходкой их в магазины в день дело не обходилось. Кстати, именно их-то меньше всего контролировали продавцы и другие покупатели, если они жили в частных домах. Тогда как, категорически отказывали другим частникам, если они вновь появлялись в магазине за хлебом через несколько часов. Они называли их «спекулянтами» и пр. нехорошими для того времени словами.
   Качество хлеба было отменное. За ним был буквально народный контроль.   
И день неудачной выпечки и особенно последующий день был наполнен возмущёнными голосами потребителей.
   Недалеко от нашего города был небольшой посёлок, и в нём была своя особая хлебопекарня, построенная ещё до войны, по особому методу народного хлебопечения. Там пекли просто божественный хлеб! И очень часто, мужики, которые выезжали в сторону этого посёлка обычно на рыбалку, громогласно объявляли об этом спрашивая кому привести оттуда хлеб и воду из родника (есть там до сих пор эта хлебопекарня и родник с чудесной водой!). Уж не знаю, как у них там складывались дела с рыбалкой, но хлеб они привозили намного больше, чем заказывали и его мгновенно разбирали!
   Все наши школьные летние каникулы проходили в играх и так называемых походах, когда мы уходили далеко в безлюдную и голую степь с обычными припасами у каждого. Два куска хлеба с маслом, обильно присыпанные сахаром и банка воды. И никаких излишеств, разве что еще не вошедшие во вкус яблоки, у кого они имелись.
   Что касается школы, то кроме обычного, доступного для всех обеда для школьников, был хороший и дешёвый выбор печённого, цена которого практически не изменилось со времён начала правления Брежнева, как и его конца, только тогда в этих школах учились уже дети бывших школьников начала «застоя».
   Особо хотелось бы сказать вот о чём, и я не понимаю, почему об этом никто не говорит. При моей сознательной жизни в СССР прошли, наверное, 3 или 4 съезда КПСС. На этих съездах обсуждались выполнения решений прошедших съездов и новые планы будущего страны. Но речь не об этом.
  Я помню, как всегда, перед этими съездами, находились люди, которые считали необходимым или просто желательным принятие решения на съезде, чтобы сделать хлеб в нашей стране БЕСПЛАТНЫМ.
   Не думаю, что это было бы возможно, хлеб, итак, был реально дешёвым.  Но, с другой стороны, жутко представить, если бы это стало возможным! Это был бы полный конец капитализму!
  Но это было тогда. Правда хлеб и сегодня является предметом политических игр, но превышение более развитых стран, над иными, по-видимому, уже столь явное, что судьба остальных народов мало   кого волнует.
   Сегодня настали другие времена и отношение ко многим вещам изменились.
Помнится, одна королева, спросила у своих поданных, почему её народ бунтует и ей ответили, что народу не хватает хлеба. «Почему они тогда не кушают пирожные?» - спросила королева и за эту идею ей отрубили голову. Сегодня наши дети и внуки в основном кушают пирожные и реже хлеб.
   Однажды у знаменитого хоккейного вратаря Владислава Третьяка спросили: «Как вы думаете, когда было жить лучше, раньше или сейчас?» И он ответил, что раньше, «потому что, девушки были моложе!». Интересный ответ, правда?
  А что бы ответил я. Честное слово, без раздумий. Тоже – раньше, потому что хлеб был вкусней…
   И когда за обеденным столом я беру в руки хлеб, я часто вспоминаю руки деда, аккуратно разрежающего хлеб и сладкую хлебную лепёшку из крошек… Наверное, потому что я мальчик из деревни. Наверное, потому что там жили мои предки, которые растили этот хлеб….
P.S. У каждого народа, человека, есть свой обычай клятвенного заверения своих действий и слов.
Одни просто говорят: «Честное слово». Другие, согласно своему происхождению или социальному положению: «Клянусь честью». Третьи именем матери и т.д. Даже блатные пытаются подтвердит свою искренность заверением: «Век воли не видать!» и пр.
У моего народа, если человек хочет заверить правдивость своих слов и действий, он говорит: «Хлебом клянусь!». И если этот разговор происходит за застольем, то тут же берёт в руку хлеб и показывает его собеседнику.
И как мне кажется, это самая высокая цена Правды.
Впрочем, я не сторонник клятвенных заверений, Правда не стоит этого…