Время первых. Последний поклон

Тем, кто работал в совхозах

Время первых. Последний поклон.
(совхоз «Пресногорьковский» в 80-е годы)

В конце прошлого века, на задворках совхозной конторы, в  ворохе выброшенных бумаг, я нашёл потрёпанную, пожелтевшую от дождей, книгу учёта движения трудовых книжек по Пресногорьковскому зерносовхозу. Все, кто трудился в нём с 1956 по 1983  года, были записаны на ветхих листах. И каждый из них имеет право быть упомянутым в числе тех, кто строил совхоз и мечтал о так и не наступившем светлом будущем. Нашёл в книге запись о себе – принят на работу 1-го сентября 1977 года…И память мгновенно перенесла меня в далёкое прошлое – в мой первый рабочий год после получения аттестата зрелости.

Неяркое сентябрьское солнце светило словно из-под козырька надвинутой на глаза кепки - когда небольшое кудрявое облачко заслоняло лучам дорогу - на землю ложилась тень. Иногда  ветерок относил проказницу в сторону и солнце вновь брызгало ласковым светом, золотившим кроны тополей.
  Я стоял в прохладном полутёмном коридоре первого этажа совхозной конторы и смотрел во двор, на сверкающую чёрную Волгу «ГАЗ-24». Возле неё суетился водитель директора, смахивая с бликующих боков летевшие с тополей пожелтевшие листья. Машина была единственным экземпляром во всей округе, поэтому пользовалась большим вниманием со стороны водителя и механиков гаража. Директор, Илья Максимович Раскевич, выпускник Троицкого ветеринарного института,слыл человеком крутого нрава. К моменту моего появления в конторе он был известен далеко за пределами Кустанайской области. Хозяйство имело огромные прибыли и в нём работали выдающиеся люди. Лишь излишняя резкость и частые жалобы на превышение власти  не дали  Раскевичу получить заслуженную награду - звезду Героя Социалистического труда.
 
Одним из ярких примеров решительности директора, ставшим легендарным, стал случай, участником которого была и эта самая директорская "Волга". Дело в том, что в те далекие времена совхоз Пресногорьковский (1957-1991) состоял из семи отделений - небольших посёлков со своей собственной инфраструктурой, доставшейся советскому хозяйству при реорганизации нескольких колхозов.
 
Посёлки от центральной усадьбы располагались на расстоянии до двадцати и более километров и не имели асфальтированных дорог. Во время периодически возникающей распутицы добраться до них не было никакой возможности. Все главные специалисты собирались в конторе  и коротали рабочий день в своих кабинетах. Такое времяпровождение было не по душе директору, и он придумал выход – к конторе подъехал «Кировец», тянувший за собой огромный железный лист, служивший для транспортировки навоза от скотоводческих помещений. На этот раз на нём была закреплена «Волга», в которую сели пятеро специалистов – агроном, ветеринар, зоотехник, экономист… За рулем разместился сам  директор. «Кировец» таким необычным способом доставил пассажиров по непролазной грязи на отделение, где они с пользой провели время до вечера.

Разное рассказывали о директоре. Один из трактористов вспоминал, как однажды в результате его халатности  - оставил непотушенным окурок - загорелось пшеничное поле. Проезжавший мимо директор, ехавший из райцентра с очередного совещания, выскочил из своей «Волги», снял пиджак и, не раздумывая, кинулся забивать им пламя. Совместными усилиями удалось потушить огонь, после чего чумазые и довольные, они присели на землю и… закурили.
-А ведь ты подвиг совершил, - говорил, едва отдышавшись, директор,- спас совхоз от убытков! Хотел бы я увидеть того подлеца, который поле поджёг!
-Может быть, он по случайности, - робко попытался защитить злодея «герой». И получил в ответ бурю эмоций.
-Башкой надо думать, она для этого нужна, а не для шляпы!
Директор сдобрил свою речь сильными выражениями.
-Народ пашет сутками, а он – по случайности! Едрит-мадрит…
Другой вспоминал, как был лишен тринадцатой зарплаты за наезд на березу у совхозной конторы.
-Берёза та даже не сломалась, шибко погнулась, и вот за такую ерунду…- махнув рукой, сокрушался рассказчик.

Третий говорил, как чудил директор, когда отправил жену подлечиться в санаторий – всю посуду сложил в яму и заровнял бульдозером.
Как бы то ни было, а совхоз под его руководством стал «миллионером» и достиг высоких  для республики показателей в производстве зерна и молока. Сам Илья Максимович Раскевич с 1975 года избирался депутатом Верховного Совета Казахской ССР, имел ордена Ленина, был вхож в кабинеты обкома партии и даже стал соавтором книги под названием «Арифметика прибыли». Как и большинство красных директоров того времени, он проживал в обычном деревянном доме без каких-либо удобств и был целиком погружен в дела совхоза.

Я ждал появления Ильи - так называли его подчиненные - третий час. Он должен был подписать приказ о моем зачислении в совхоз специалистом по ремонту электрооборудования автомобилей. Проходя в приёмную, я столкнулся в дверях с Геннадием Ивановичем Вяткиным, главным экономистом совхоза, человеком крепкого телосложения, с волевым, решительным лицом. Он показался мне похожим на тогда еще молодого певца Кобзона. Не имея высшего образования, благодаря личным качествам, он был главным винтиком сложного механизма, приведшего совхоз к столь высоким показателям. Вяткины были «старинными» казаками, ведущими свое начало от ермаковской сотни.
Отец Геннадия, Иван Яковлевич, работал учителем и погиб при взятии польского города-крепости Познань. Дед Яков и прадед Поликарп служили  фельдшерами в Первом Сибирском Ермака Тимофеева полку.
Геннадий Иванович придержал дверь, посмотрел на меня, будто что-то вспоминая, и прошёл в кабинет. С его сыном Сергеем я учился в одном классе, он был моим товарищем по команде во время хоккейных баталий на льду Пресного озера.

С лестницы, ведущей, на второй этаж, из-под картины с хлебным полем, раздался глухой голос директора. Медленно поднимаясь, он выговаривал понуро идущему рядом зоотехнику первого отделения за какие-то непорядки, увиденные им сегодня утром во время утренней дойки. В кабинете над директорским стулом висел портрет Л.И.Брежнева, на столе, заваленном бумагами, стоял небольшой бронзовый бюст Ленина, в шкафах мирно пылились все 55 томов пятого издания Ильича. Раскевич когда-то сдавал предмет под названием «научный коммунизм» и был знаком с работами классиков марксизма не понаслышке.
-Ааа, Николая Дмитриевича сын? Срезался на экзамене! Ну, может это и к лучшему, поработаешь с механизаторами, а то с дипломами много, а работать некому,- медленно выговаривая каждое слово, произнес директор,- иди в отдел кадров, там разберутся куда тебя оформить.
В комнате с зарешёченным оконцем и надписью «касса» ветеран войны Николай Антонович Парфёнов достал из сейфа зелёную трудовую книжку с гербом страны и заполнил первый лист. Запись гласила, что я принят на работу в совхоз помощником электрика.

Здание машинно-тракторной мастерской (МТМ) представляло собой огромную перевернутую букву «Т». В центральной его части ремонтировали трактора, по рельсам под самым потолком сновала и звенела кран-балка, в левом и правом крыле здания располагались ремонтные цеха, токарный, дизельный, кузница…
Цеха были пропитаны неистребимым запахом соляры, машинного масла, мазута, карбида и ещё Бог весть чего. Отовсюду раздавались резкие металлические звуки – они были различны по частоте – от глухого мощного звука пресса до тонкого стрекотания сварки. Внутри здания туда-сюда двигались люди и центром их внимания был невысокой крепыш с казачьим чубом и постоянной улыбкой на лице. Анатолий Абрамович Золотухин был заведующим МТМ. Он знал номер каждого подшипника, размеры любого вкладыша коленчатого вала и множество совершенно необходимых для ремонта любой техники вещей. Но лучше всего он знал психологию людей и видел их насквозь.
 
Абрамыч завел меня в небольшое помещение под железной лестницей, ведущей наверх. Электроцех был завален стартерами, генераторами и различными реле. Здесь руководил Юрий Кожев – долговязый нескладный человек в очках с толстыми стеклами. Он в совершенстве владел всеми способами оживления сгоревших механизмов, и диагностировал поломку по едва заметным признакам. В этом он был похож на опытного врача-диагноста. Юра был интересен ещё и тем, что огромное количество книг, прочитанных им, позволяло рассуждать на различные темы, начиная от международного положения и заканчивая беседами о смысле бытия. Надо ли говорить, что небольшая комнатка всегда была заполнена людьми, лица которых было трудно разглядеть в табачном тумане. Сюда забредали все, у кого находилась свободная минута для перекура. Никто не курил фильтрованные сигареты – исключительно «Приму», «Астру» или «Шипку».

В первые дни работы в электроцехе я постигал азы разборки и сборки электрооборудования тракторов и автомобилей, на практике используя познания, полученные совсем недавно на уроках физики. Ротор, статор, обмотка, шунты, и другие названия из учебника стали вполне осязаемыми понятиями при ремонте стартера или генератора. Интуиция и знания моего учителя меня удивляли – однажды нам пришлось выехать прямо в поле, где при пожаре сгорела вся электропроводка трактора «К-701». Весь моторный его отсек был чёрен от копоти, а проводка, собранная в толстые жгуты, расплавилась и оголилась. За один день, без всякой схемы, Кожев сумел восстановить электрооборудование «Кировца» и пустить его на пашню уже к вечеру.

В конце третьей недели моих походов на работу в электроцех вошел Абрамыч:
-Для тебя есть блатная работа, пойдешь копать могилку усопшей бабушке.
За дверью под лестницей меня ждал Владимир Иванович Ряписов. Он собирал команду копачей. Кроме меня в неё вошли ещё трое – мой вечный соперник в беге на тысячу метров, ученик выпускного класса Слава Ряписов, Сергей Козедуб, имевший несколько судимостей и Володя Могучий, недавно отмотавший на усиленном режиме восемь лет.
На старом пресногорьковском «лежаке» предали земле огромное количество людей, ушедших в вечность, начиная с восемнадцатого века. Кладбище постепенно расширялось. Старые могилы зарастали акацией и сиренью, кресты на них гнили и падали, оставляя безымянными невысокие холмики.  Очень часто копачи выбрасывали из ям на поверхность жёлтые черепа и кости.

Сентябрьский день выдался на редкость солнечным и тёплым. С тополей, окружавших третье здание школы, южный ветер приносил на погост шуршащий лист. Листва застревала в пожухлой траве ушедшего лета, кустах, липла к надгробным памятникам и падала в яму, которую мы поочерёдно углубляли в южном правом крыле кладбища. Всего в двух десятках метрах, на ровной как стол дороге, Александр Дмитриевич Угренинов принимал зачёт в беге на сто метров у Славкиных одноклассников. Периодически доносилось его: "На старт! Внимание! Марш!".
Яму тогда копали с «потолком», покрывая домовину толстыми лиственными плахами. Поэтому приходилось рыть широко, штык за штыком пробираясь сквозь жёсткий  «орешник» на двухметровую глубину.
Добравшись до метровой отметки, Козедуб  попал ломом в пустоту и выпрыгнул из ямы.
-Следующий!
Из образовавшейся дыры в углу ямы я выцарапал «железным карандашом» на свет Божий огромный череп песочного цвета. Из стенки торчали кости – ключицы и ребра.
-Надо всё замазать глиной, чтобы бабки не ворчали,- рассматривая круглое отверстие в черепе, заметил Могучий, - череп закопаем под новым гробом.
Так и порешили. Не копать же, в самом деле, новую яму.
Вскоре к нашим зловещим находкам прибавился ещё один, маленький, череп, без признаков волос.
По дороге, вдоль ограды кладбища, плелись два деда с лукошками, полными грибов. В этот год опятами были богаты поляны окрестных лесов. Увидев на куче глины два черепа, безучастно смотревших пустыми глазницами на нашу работу, старики подошли к нам.
-Кости эти попа нашего, - свертывая самокрутку, заговорил дед,- и дочки его, от тифа помершей. Здесь его закопали, на краю, здоровый мужик был… А вот жена его гордая была - даже улыбалась, когда с похорон шла.
Из слов грибников выходило, что священник был расстрелян после мятежа 1921 года чекистами, а жена похоронила девочку позже, рядом с мужем. Найденные останки вернули на место.
На другой день состоялись похороны бабушки Токаревой, и я вернулся в электроцех - к реле и генераторам.
 
Постепенно я втянулся в круговорот событий в мастерской и  пришёл в себя после суматошного лета. Знакомство с людьми, отдавшими своё здоровье для процветания совхоза, оказало на  меня благотворное лечебное действие.
До следующего лета судьба в лице Абрамыча бросала меня на различные ремонтные участки – в кузницу, помощником сварщика, на ремонт «Кировцев»…
За это время мне пришлось многократно побывать в разных уголках машдвора, на заправке, на стройучастке(Плотоненко А.Н.,Старцев С.), в мрачном складе запчастей, построенном из кирпича разрушенной колокольни. Гараж почти всегда был пуст - машины уходили в рейсы, но два механика - Новиков и дядя Вася Андреев были всегда на месте. С большим интересом слушал их рассказы о войне и целине. В жестяницкой работал учеником мой одноклассник Валера Успеньев, ставший отличным мастером своего дела. Особенно сложной была работа электриков, которыми руководил Сергей Константинович Томский. В любую непогоду, в дождь и пургу, они срывались с места и искали обрыв. Надо понимать, что на  плечах Томского лежала огромная ответственность - в результате аварийных отключений света могли быть обесточены доильные установки, остановиться электродвигатели, тянувшие шнеки для очистки комплексов. Электрики отвечали за всё, что крутилось и вертелось, а значит - приносило прибыль совхозу.Но Томского и его подчиненных трудностями напугать было невозможно, они просто делали всё, что было в их силах.
Приходилось бывать на утренних и вечерних дойках. Работу доярки невозможно объяснить словами, в особенности горожанину. Для того, чтобы понять и прочувствовать её, нужно хотя бы раз в жизни встать в три часа утра, протрястись десяток километров в кузове вездехода, загнать корову в доильный станок, засыпать в бункер сорокакилограммовый мешок зерноотходов, подсоединить доильный аппарат. Загонять и подсоединять придётся несколько раз...После всего предстояло хорошенько промыть использованный инструмент. Всё перечисленное проделывается в любую погоду - в жару и холод, в дождь и сырость, в туче комаров и паутов. Работа эта повторялась и вечером. А после  нужно было подоить и свою коровушку. Так день за днём, месяц за месяцем, год за годом...
-Вот так, Серёжа, молочко достаётся,- говорила мне, показывая опухшие от полиартрита руки, знатная доярка Раиса Ивановна Семиренская.
 
На первом отделении много лет доярок возил Владимир Алексеевич Коляда. Обязанностей у него было множество - он был и шофёром и электриком, и ветврачом и зоотехником, надёжным, словно утёс в бурную погоду. С годами дядя Володя почти лишился слуха , как-то стеснялся этого - прикладывая ладонь к уху, он наклонялся к собеседнику, когда тот о чём-то спрашивал. Добрейшей души человек, он никогда не просил ничего для себя, казалось, его интересовали только запчасти для ЗИЛа и подшипники для доильной установки. При встрече с такими людьми мне всегда вспоминался давний фильм "Коммунист", давно забытый нашим демократическим телевидением, в котором герой Евгения Урбанского отдаёт жизнь за хлеб для голодного города. С годами я всё реже вспоминал о фильме, а сейчас и вовсе забыл - давно не встречаются такие люди.
 
В те годы люди советской закалки работали во всех отделениях. В Песчанке я познакомился с Виктором Густавовичем Крейтером. К этому времени он был награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени, имел множество медалей, но никто из впервые встретивших его, по разговору и поведению не смог бы определить в нём героя труда. Показывать свои заслуженные награды и рассказывать о своих достижениях для таких людей было моветоном. Работали они не за награды и премии. Было в них что-то такое, чего не понять современному человеку средних лет. Вероятно, именно про таких людей поэт Николай Тихонов сказал:

Гвозди б делать из этих людей,
Крепче б не было в мире гвоздей...   

В декабре на целый месяц  попал в комбайновский цех. Ремонтировали комбайны в длинном здании с двумя воротами в торцах. Через въездные ворота в него загоняли или затягивали неисправные машины, а через другие  выезжал готовый к уборке урожая реанимированный комбайн. Очередной «повелитель полей», скрипя  и раскачиваясь, в облаке морозного пара медленно вползал в цех и некоторое время оттаивал. Во время ремонтных операций – замены деталей, подшипников, барабанов – комбайн проходил долгий путь  до противоположных ворот. Здесь картер дизеля заполняли свежим маслом и отправляли на машдвор, где в длинном ряду собратьев он ожидал начала битвы за урожай.
 
Время здесь текло быстро – мои руки были постоянно сбиты, но масло и солярка хорошо затягивали раны, оставляя только шрамы. Опытные механизаторы разбирались во всех марках тракторов и сельхозмашин. Их работа была связана со сменой сезонов – весной они сеяли, летом косили сено, осенью убирали хлеб, а зимой занимались ремонтом или обслуживали животноводческие фермы. Такой универсализм давал возможность работать практически без простоев, при условии, что запчасти будут привезены и заменены вовремя.
В этом чувствовалась преемственность целинных лет. Совхоз был создан в 1957 году из нескольких колхозов и получил свою машинно-тракторную станцию, где централизованно ремонтировали всю технику. В токарном цехе работали настоящие мастера своего дела. Особенно выделялся рационализатор Владимир Дмитриевич Ковалёв, чьи изобретения демонстрировались на ВДНХ и применялись при внедрении передового опыта во многих хозяйствах Союза. Профессия токаря, сделавшая его настоящим Левшой из рассказа классика, предполагала точность и размеренность действий. Он был человеком мягким, спокойным и ровным в отношениях с окружающими. Представить его без штангенциркуля или микрометра в руке было невозможно.
Здесь же работал Борис Васильевич Войтенко. Пройдя рабочую школу, он стал секретарем крупнейшей в области совхозной партийной организации. Борис Васильевич являл собой пример настоящего коммуниста, выходца из народа, с огромным пониманием относясь к нуждам обычного тракториста или пастуха. Однажды его вызвали на районное бюро райкома партии  - на «ковёр». Дело заключалось в том, что после горбачевских указов о «сухом» законе все праздничные мероприятия проводились лишь за кружкой чая. Районный Дом культуры разработал репертуар, пытаясь  конкурсами и концертами разогнать или хотя бы смягчить гнетущую атмосферу, царившую на свадьбах граждан, пивших исключительно чай. Но это мало помогало. Тогда на свадьбы стали посылать партработников с целью объяснения присутствующим линии партии.
Посидевший  на такой свадьбе за чаем пару часов, Борис Васильевич, будучи нормальным человеком, заскучал и произнёс перед гостями речь, прямо противоположную. В ней явно сквозило грубое нарушение указа «меченого» генсека. Гости поняли главную мысль парторга – какой дурак придумал для русского человека такое невыносимое испытание, как трезвая свадьба! 
Далее веселье пошло с использованием устоявшихся традиций, и свадьба надолго запомнилась всем гостям весельем и тостами! Борис Васильевич получил «строгача», а тут и закон отменили, признав идеологической ошибкой.

Во время работы в электроцехе мне пришлось поездить по отделениям с различными поручениями. В это время в шести небольших посёлках проживало довольно много людей. Посёлки имели собственную инфраструктуру – школу, медицинский пункт, сельский клуб. К поселкам вели асфальтированные дороги. В каждом отделении было место для митингов в центре с обязательным памятником погибшим в Великой Отечественной войне. Всем хозяйством заведовали управляющие, отвечающие за жизнь и быт сельчан, а также за посевную кампанию, уборочную страду и зимовку скота. Дел у них было невпроворот – сезонные работы сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, часто наслаиваясь, создавая этакий объемный бутерброд из требующих немедленного исполнения, дел. Казалось, обычный человек физически не способен на руководство таким сложным хозяйством, но люди справлялись ценой колоссальных нервных затрат и стрессов.
 
В Волне – небольшом уютном посёлке к северу от Пресногорьковки – управляющим долгие годы был Алексей Гемазович Ризаев - высокий, внешне спокойный человек. Казалось, что ему под силу решить любые вопросы и все проблемы разбиваются об его уверенность, словно о скалу. Он принимал решения, взвесив все обстоятельства «за» и «против». Директор совхоза часто прислушивался к его мнению.

В Первомайке работал Николай Иванович Настюшкин – зеркальная противоположность волнинскому управляющему. Быстрый, энергичный, сверхэмоциональный. В своей речи имел привычку дважды повторять последнее слово в высказанной фразе, будто это помогало окончательно и бесповоротно поставить точку его мнению по решаемому вопросу. Николай Иванович мог запросто залепить затрещину и обложить непечатно своего подчиненного, но делалось это всегда справедливо, и люди это понимали. Кроме того, управляющий до конца отстаивал своё мнение перед любым начальством – уважали его за это качество земляки. Во время уборки первомайцы придерживались сухого закона вплоть до «красной борозды». Нарушали его нечасто. Я стал свидетелем такого нарушения. Был на отделении сварной Славка, немолодой, сухощавый, постоянно курящий махорку человек. Как многие совхозные профессионалы Славка любил «заложить за воротник». Знавший эту слабость управляющий на мой вопрос, где сварной, ответил:
-А я его послал изнутри бочку варить-варить. Там он с утра и сидит, не вылазил ещё. Зато трезвый, как стекло-стекло…
Ещё через полчаса Славку вынимали из бочки два тракториста – он громко пел патриотические песни и слабо сопротивлялся. Чекушка, спрятанная им в куртке, была пуста и валялась на дне заваренной бочки…

Гренадерский управляющий Иван Семёнович Драгунов представлял собой крепкого хозяйственника, со старой крестьянской мужицкой закваской, сохранившейся со времен, когда землю пахали сохой. Он редко повышал голос, говорил мало, всегда по делу и гренадерцы – народ с особым юмором, даже говорящие на своем особом наречии – выполняли его указания без раздумий: сказал управляющий, чего думать, ему виднее…

В старинном казачьем поселке Крутоярском рулил Михаил Иванович Панин. На первый взгляд этот небольшого роста, полноватого телосложения человек ничем не выделялся из общей массы земляков, но это впечатление было обманчиво. В голове управляющего, как в хорошем калькуляторе, постоянно жили какие-то новые идеи. Он умел убеждать и использовал для этого весь свой природный ум и хозяйственную хватку. Речь управляющего ласкала слух - была насыщена сочными выражениями и поговорками.

На первом отделении совхоза в мою бытность электриком работал Виктор Петрович Успеньев. Высокий, худощавый, с неизменной папиросой во рту - ветврач по профессии, он вникал во все тонкости агрономии, ювелирно расставлял кадры, легко находил общий язык с нелёгкими людьми. Голос Виктора Петровича и зимой и летом слышался из разных мест большого комплекса зданий у леса Маяк.

Таков был рабочий состав «красных» управляющих у «красного» директора Раскевича. Он часто спорил с ними на многочисленных планерках и совещаниях. Свидетелями баталий были все, кто был снабжен рациями – специалисты отделений, главные специалисты, имевшие рации в служебных УАЗах. Как бы не относился директор к своим подчиненным на отделениях – мог и строгача залепить, но не снимал с должностей и не менял на других, понимая, что лучше них, несмотря на ершистость, никого не найти. В целом, два десятка человек из управляющих, главных специалистов и специалистов отделений могли так организовать труд в поле и на животноводческих фермах, что огромная махина под названием совхоз «Пресногорьковский» работала практически без сбоев. Лишь погода могла вмешаться в деятельность людей и внести свои коррективы в зоне рискованного земледелия. Потери в урожаях зерновых частично компенсировались прибылью в животноводстве с использованием запаса кормов прошлых лет. Тогда широко выращивали кукурузу –  огромные силосные ямы трамбовали тракторами, и силос в долгие месяцы зимовки был хорошим подспорьем в рационе, увеличивая количество сдаваемого молока. Но всё же, жирность молока зависела от зерноотходов – в Гренадерке животновод Денисов сумел организовать откорм быков с привесом в восемьсот грамм в сутки, благодаря чётко сбалансированному рациону. Он ездил в Москву на ВДНХ, куда возил огромных быков. Директор и главный экономист написали статью об опыте работы в животноводстве. Она была опубликована в казахстанском сборнике "Вторая отрасль целины" в 1979 году.

В совхозе работали три Героя Социалистического труда – управляющий Николай Иванович Романченко, механизатор Александр Павлович Чирков, главный агроном Михаил Павлович Калачёв. Последний воевал на Ленинградском фронте во 2-й дивизии народного ополчения. Невысокий, совершенно седой, в очках, постоянно насвистывающий под нос какие-то одному ему понятные мелодии, Михаил Павлович не производил впечатление геройского человека. Но упорства и воли ему было не занимать. Агрономом он был отменным.

Общение с людьми – трактористами, комбайнерами, доярками, телятницами, мотористами, шоферами, среди которых были участники войны (Нурмакан Кобжасаров, Александр Васильевич Новиков, Дмитрий Петрович Холупов, Михаил Васильевич Калачев, Алпаш Мазбеков, Иван Михайлович Коваль и другие) разбудили во мне живой интерес к людским судьбам вообще. Каждое новое, даже мимолетное, знакомство  оставляло ощущение не случайности, а необходимости. Это чувство осталось со мной на всём дальнейшем жизненном пути.

После окончания института и службы в армии мне пришлось более двух лет работать с главными специалистами совхоза – Александром Георгиевичем Михиным и Василием Николаевичем Обозновым. Труд их был поистине титаническим – сутками пропадали на животноводческих базах, являясь домой, чтобы поспать. Сложно просто перечислить те дела, которые они выполняли. Михин был немногословным, замкнутым человеком, курившим пачку за пачкой. Нервы и курение угробили  напрочь его здоровье за несколько лет. Василий Николаевич был любимцем всего совхоза – везде, где он не появлялся, звучал смех и поднималось настроение. Будучи классным спецом, он легко решал проблемы, находя выход из сложнейших производственных ситуаций.
Обознов был отличным шофёром, но однажды мы в один день дважды попали в ДТП. Зимним морозным утром ехали мы с ним на совещание в район. Василий Николаевич только вернулся из Индии, и его загар выглядел странно на фоне жутких морозов той зимы. Его привычка смотреть на собеседника, а не на дорогу, привела наш УАЗик прямиком в кювет – проморгали поворот на пилкинской дороге. В итоге опоздали на совещание и вошли, когда оно уже заканчивалось.
-Аааа, индейцы приехали! – голосом, не сулящим ничего хорошего, произнес первый секретарь райкома партии Леонид Васильевич Стороженко, - Ну, чего там в Индии нового?
В райцентре, на перекрестке у ветаптеки, Василий Николаевич вновь отвлёкся на мой анекдот и зацепил борт проезжавшего ГАЗ-52. Наше левое боковое зеркало было вырвано с «мясом» и странно болталось, царапая дверцу. ГАИ вызывать не стали, разъехались мирно.
-Серёга, ты больше мне ничего не рассказывай, а то я отвлекаюсь, - заявил мне ничуть не огорчённый Василий Николаевич. Впрочем, это замечание так и осталось только пожеланием. Уже при выезде из Ленинского, Вася вдруг сказал:
-Чего молчишь? Расскажи что-нибудь.

Бывали и курьёзные случаи. В середине 80-х годов началось внедрение  искусственного осеменения в совхозах Союза. Мы не миновали этой кампании – в каждом отделении были построены пункты осеменения с инструментарием, подготовлены специалисты. Но главной задачей была не материально-техническая, а чисто психологическая. Никто, начиная от руководства до ветхого деревенского сторожа, не верили в возможность и необходимость такой селекции.
-Есть быки, какого рожна ещё надо!- этот укоренившийся стереотип пытались сломать специалисты зооветслужбы.
Для упёртых скептиков решили провести ряд семинаров на отделениях. Почин сделали в Первомайке, как наиболее новаторском отделении.  Николай Иванович Настюшкин созвал доярок на практическое занятие. Надо сказать,  женщины там были весёлого нрава - за словом в карман не лезли и палец им в рот класть  было опасно.
Поместили в загон тёлку, долго не желавшую в него помещаться, и связали её согласно инструкциям. Все действия сопровождались громовым хохотом и сомнительными замечаниями:
-Георгич, если так вязать, никакого прока не будет!

-Выбрось эти книжки, быки их не читают!

-Напугали телушку вусмерть, ей ужо не до осеменения!

Подобных высказываний было много, но привести их здесь нет никакой возможности.
Решительный Георгич взял в руки инструмент, но что-то в его действиях пошло не так. В результате все четыре ноги тёлки неожиданно подкосились и она, отбросив копыта, повисла на связавших её живот ремнях. Такого всеобщего смеха я не слышал давно…
Василий Николаевич и Николай Иванович переломились пополам, хватали ртами воздух и беззвучно хохотали за дверью осеменаторской. Женская толпа колыхалась от безудержного хохота.
Даже Георгич, поначалу обескураженный случившимся, махнул рукой… и тоже рассмеялся:
-Да ну вас всех! Развяжите лучше пациентку…
 После этого случая семинары по обучению искусственному осеменению закончились.
Январь-месяц, морозный как никогда, я провёл в полном комфорте и уюте – на курсах комбайнеров, среди многочисленных плакатов и механизмов, отмытых и отполированных сотнями рук. Поначалу пришлось померзнуть в здании общежития, но вскоре совместными усилиями наладили отопление и Виктор Трофимович Худин начал свои занятия со «студентами».

Практика ремонта комбайнов позволила мне легко освоить теорию уборки урожая, которой я так никогда в дальнейшей жизни  не воспользовался.
В марте я вновь влез в свои рабочие штаны, пропитанные машинным маслом и прилипавшие к ногам, и отправился подсобным рабочим на обслуживание «Кировца». Ремонт его шёл ни шатко, ни валко – тракторист слабо разбирался в технике, поэтому постоянно звал на помощь кого-то из ремонтников, занятых на своих участках. В итоге за месяц шатания вокруг трактора я получил всего 28 рублей и отдал их матери – внёс свою малую копейку в семейный бюджет.
 Зимой мой путь в МТМ проходил под звёздным небом по узенькой дорожке, натоптанной школьниками по снежному насту озера. Она соединяла  северный косогор Пресного с пологим восточным берегом, расстояние до которого составляло чуть менее километра. В буран и пургу приходилось менять маршрут,  не покидая улочки села.
Зато весной особенной благодатью было идти домой после рабочего дня по извилистой дорожке вдоль огородов, местами окаймленных огромными тополями, вдыхая запахи, приносимые с полей  тёплым южным ветром. В мае на песчаном плёсе у берега качались на волнах просмоленные деревянные рыбацкие лодки, привязанные за корму к мосткам, а в небе кружили, кричали  беспокойные чайки. С далекого берега, усиленная колонками, неслась песня:
 
Тихо плещется вода, голубая лента,
Вспоминайте иногда вашего студента-а-а!

Заканчивался один из начальных периодов моей жизни - неизведанное «прекрасное далёко» пряталось где-то там, за степными далями, где небо сливалось с землёю…
Тогда я ещё не уяснил простую и понятную любому пожившему человеку истину – никогда не стоит торопить жизнь…

Эпилог

Совхоз «Пресногорьковский» прекратил своё существование в начале 90-х годов. Технику и производственные помещения поделили между несколькими хозяевами. Часть скота сдали на мясо, часть – порезали, чтобы выплатить зарплату. Огромные комплексы, в которых содержались 13 тысяч голов скота, превратились в руины. Посёлки практически прекратили свое существование после того, как лишились школ и медпунктов. Катастрофический отток населения привел к угасанию Песчанки, Богоявленки, Крутоярки, Первомайки, Волны и Гренадерки. Асфальт, проведенный к ним ещё в советские годы, пришел практически в полную негодность. Пресногорьковка лишилась маслозавода, районной больницы и поликлиники, двух детских садов, пассажирского сообщения с районом и городом, автобазы, автобусного парка, пожарной части, водопровода, строительного управления, лесхоза.
Население села сравнимо с цифрами переписи 1898 года и составляет около тысячи человек.
Почти все люди, упомянутые мною в очерке, а также сотни механизаторов и животноводов совхоза ушли в вечность. Они были настоящими профессионалами и знатоками своего дела и выполняли обязанности, вкладывая всю свою душу.
 Идея о светлом коммунистическом будущем, двигавшая ими всю сознательную жизнь и бывшая им опорой, постепенно поблёкла и была заболтана либеральными  телевизионными горлопанами.
 Первые оставили созданный ими мир и, слава Богу, не стали свидетелями его разрушения…
Этот очерк - последний поклон в память о них...

Михин Александр Георгиевич и Обознов Василий Николаевич погибли в автокатастрофе 16 января 1996 года.Василию едва перевалило за сорок…
Почти тридцать вёсен поют Васе, дорогому моему сердцу человеку, соловьи в кустах волнинского кладбища.
История с раскопанными останками получила продолжение. Были выяснены обстоятельства трагической гибели священника о. Василия Преображенского(1878-1921), судьба его жены, детей и внуков. Выяснилось также, почему матушка Александра Христофоровна Преображенская так странно вела себя - улыбалась,когда шла с похорон. Горе так поразило её, что развился неврит лицевого нерва, перекосивший лицо.
 На месте захоронения поставлен крест. История священника и его семьи изложена в моих книгах и очерках.

Фото ветеранов в начале XXI века( актовый зал школы)