Атланта. Глава 3. 4

«Веревка милости и благодарности истерта
и порвется при первом ударе.
Веревка же взаимного эгоизма
сплетена из множества волокон,
Её не так просто разорвать.
Она прослужит долгие годы» (с)

До ближайшего госпиталя было приблизительно получаса ходьбы пешком, но ловить ближайший экипаж парень не спешил. Расстегнув воротник, Глеб не торопясь побрел в сторону главной площади, откуда дорога вела на вокзал.

Отвыкнув за это время от солнечного света, он брел вперед подобно беженцу, случайно оказавшегося в этих краях и теперь заново открывавшего для себя городские пейзажи Атланты.

Не обращая внимания на клубившуюся вдоль дороги пыль, которая оседала на его одежде, он шел, не спеша, стараясь растянуть свое путешествие, однако окутавшие половину горизонта грозовые облака ненавязчиво намекали, что с походами на столь далекие расстояние лучше не затягивать. 

Только теперь, очутившись на свободе, и избавившись от необходимости загружать свой мозг всякими непотребными мыслями, Глеб смог наконец отвлечься от гнетущей обстановки и обдумать создавшееся положение.

Возвращаться в госпиталь ему не хотелось, но и уезжать с позором домой, так и не оправдав ожиданий отца, он тоже не мог. По крайней мере, сейчас.

В противном случае все его следующие действия будут выглядеть абсолютно бессмысленно. Ведь даже не подозревая, в каких условиях приходилось ему здесь трудиться, отец мог запросто отправить его обратно в Атланту с приказом — оттуда ни шагу, а то и вовсе забросить его на передовую с санитарным отрядом, как неоднократно обещал, устав от его выходок, и тогда ему точно не поздоровиться.

Хотел он этого или нет, но сейчас образовавшаяся ситуация все больше напоминала случай разряда: «Куда ни кинь — всюду клин», и ещё раз обдумав все способы, благодаря которым можно было избежать наказания, Глеб пришел к выводу, что ему пока лучше оставаться в госпитале и созерцать мучения людей, нежели стать жертвой осколка снаряда во время оказания помощи раненому под открытым небом, не вернуться домой.

Инстинкт самосохранения был для него превыше всех подвигов, покрытых романтическим флером. В глубине души он по-прежнему мечтал о том, чтобы поскорее произошло какое-нибудь грандиозное событие катастрофического масштаба, по причине которого в госпиталь можно было не возвращаться, но что именно это должно быть, о том он пока не имел ни малейшего представления. 

В небе сверкнула молния, и загремел гром. Не обратив никакого внимания на эти два фактора, он направился дальше, пробираясь сквозь суматоху. Мимо проезжали фургоны с беженцами, санитарные кареты и повозки городских жителей. Пару раз ему на глаза попадались экипажи людей, наживших свое состояние во времена блокады.

Проводив их взглядом, он поспешил дальше, когда его внимание привлекли разряженные женщины, околачивающиеся возле перекрестка.

Одолеваемый любопытством, он присмотрелся к одной из них повнимательней. Ещё никогда ему не приходилось видеть «жриц любви» настолько близко, но некоторые из них, надо отметить данное, выглядели вполне ничего.

Ливень начался внезапно.
Не желая ждать под навесом ближайшей витрины, когда тот закончится, Глеб продолжил свой путь, надеясь добраться до злосчастного госпиталя, когда гроза разразится во всю. Но все сложилось с точностью до наоборот.

Добравшись до вокзала, он промок под проливным дождем так, что ему хотелось стащить с себя жилет и, выкрутив его от воды, нести эту часть одежды просто в руках, рискуя подхватить простуду. Однако вовремя отказавшись от этой идеи, он был вынужден продолжить свой путь как есть, сосредоточив все свое внимание на дороге, и стараясь обходить потоки воды, заполонившие все улицы.

Очень скоро вода до такой степени затопила проспект, что обойти его привычным путем  стало невозможным.

Рискуя из излишней предосторожности угодить под чей-то экипаж, Глеб остановился напротив очередного потока, раздумывая, как его обойти, когда мимо проезжавший экипаж угодил колесом прямо в лужу, окатывая его грязью с ног до головы.

Застыв на месте, парень выругался ему вслед, с неприязнью рассматривая свое испорченное одеяние.

«Только этого ещё не хватало!» — мысленно негодовал он, вытирая лицо.

— Ты сейчас похож на сына старьевщика, — услышал Глеб откуда-то со стороны знакомый женский голос с ироничными нотками.

Обернувшись, он увидел кабриолет, который поравнявшись с ним, внезапно замедлил свой ход.   

— Ну, как жизнь молодая? — осведомилась женщина, натянув вожжи до упора.

— Как в сказке, Нина Алексеевна, — с издевкой отозвался он, узнав в незнакомке бывшую любовницу Гордеева, и по совместительству коллегу отца. — Спасибо, что интересуетесь. Это дорого стоит.

В данный момент из-за своего чумазого вида он ничем не отличался от представителя «белой голытьбы». Осталось только набраться соответствующих манер, включая привычку сплевывать на пол и умение смачно жевать соломинку, и можно спокойно записываться в ряды белых опустившихся бедняков. 

— Почему ты не в госпитале, а шатаешься невесть где в такой ливень? — спросила Старкова, не без насмешки любуясь его преобразившемся одеянием.

— Меня послали за хлороформом, но возвращаться назад я не намерен. 

— Интересно, почему?

— Мне там все надоело.

— Странно слышать подобные слова из уст человека, чей отец так открыто предан Конфедерации и поддерживает Правое Дело, — саркастически усмехнулась она.

— Я не придумывал эту войну, поэтому не вижу необходимости тратить свое время на посещение госпиталя, — отрезал он.

— А ты, оказывается, изрядный лицемер! Сначала клянешься отцу, что станешь хорошим хирургом, а едва понадобилось прооперировать двух-трех вшивых солдатиков, тотчас поспешил увильнуть от своих обязанностей будущего врача.

— Лучше подвезите меня до того перекрестка! — резко переведя разговор в другое русло, указал он ей в сторону ближайшего госпиталя. — А то боюсь, при такой погоде доберусь я туда ещё не скоро. 

— Охотно, — бросила Старкова, останавливая кабриолет.

Встряхнувшись, молодой человек вскочил в её экипаж.

Познакомившись с ней ещё, когда она стажировалась в Атланте, пока не столкнулась во время одной из своих поездок в Эдинбург со «светилом», Глеб давно предполагал, что между этими двумя завязалось что-то серьёзное. И сейчас, когда эта женщина появилась в городе в самое неподходящее время, в том, что причиной её появления здесь стала фигура знаменитого хирурга, он ни капли не сомневался.

Не имея ни малейшего желания поддерживать разговор на медицинскую тематику, но рискуя при этом нарваться на хорошую пощечину за свои откровенные вопросы, он напрямую осведомился, какими ветрами занесло её в Атланту, аккуратно подбираясь к теме её непростых взаимоотношений со «светилом».

На удивление, Старкова его не ударила и не прогнала прочь. Наоборот, истосковавшись за это время по общению с людьми, являющихся последним связующим звеном с её прошлым, она была готова обсуждать личность Гордеева с кем угодно, даже если её нынешним собеседником являлся «недалекий» в плане понимания всей тонкости человеческих взаимоотношений молодой человеком, каким она всегда считала Глеба.

— Скажи, ты когда-нибудь любил? — спросила она, едва они выехали на пустующую дорогу.

Дождь не только не стихал, но даже как будто усиливался. До их слуха доносились оглушенные раскаты грома.

— Что-то я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — осторожно произнес он, не привыкший общаться с малознакомыми людьми на такие темы.

Значит она собиралась выведать у него какую-то информацию, чтобы воспользоваться потом ею против Гордеева, но в чем конкретно заключался её интерес, об этом Глеб был пока не в курсе.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — настаивала Старкова, придерживаясь прежних берегов.

— Если вы хотите знать, встречаюсь ли я с кем-то, или собираюсь в ближайшее время с кем-то помолвиться, то можете быть уверены, пока я свободен, и планирую продержаться в таком статусе как можно подольше.

Женщина улыбнулась. 

— Хочешь сказать, ты никогда не ухаживал за девушками и не писал им любовных писем? — переспросила она, подстегнув лошадь.

Данный вопрос окончательно застал его врасплох и, раздумывая над тем, что бы ей такого сказать, чтобы не заявиться прямо, мол он никогда не забивал себе голову такой сентиментальной чепухой как написание любовных писем, Глеб долго не мог придумать адекватную причину для оправдания своего «недостойного» поведения.

По правде сказать, планируя расспросить её о Гордееве, он не подозревал, что подхватив нужный тон, она повернет разговор в сторону его личной жизни.

Не привыкнув делиться с окружающими подробностями такого плана, Глеб пожалел, что вообще рискнул прокатиться в её экипаже. Знай он заранее, что ему будут задавать такие вопросы, предпочел бы добраться до госпиталя пешком.

— И тебе никогда не хотелось последовать примеру своих влюбленных приятелей и знакомых? — Старкова пыталась разгадать мысли столь эксцентричной особы, по-своему восприняв его затянувшееся молчание.

 
Вспомнив Толика, прославившегося своим галантным обхождением с дамами, похвастаться подобными «достижениями» он не мог, потому что его интересы простирались в плоскость, не имевшей ничего общего со сферой человеческих отношений. И когда ровесники делились с ним своими впечатлениями о первой влюбленности, или симпатии к какой-то девушке, он порой даже не знал, что им на это сказать, никогда не переживая ничего подобного.

Не прикладывая особых усилий, чтобы кому-то понравится, в его жизни нечто подобное происходило как-то само собой. А если ему приходилось посещать какие-то важные мероприятия, то свое время он тратил не на ухаживания за девушками, а на всевозможные драки и потасовки. Остальное проходило как-то мимо его внимания.

— Нет, мне никогда не хотелось на кого-то походить, — спустя время отозвался Глеб, удивляясь её любопытству к подобным деталям. 

— И тебе разве ни разу не хотелось изменить свое поведение?!

— Даже если бы у меня такое желание и появилось, оно бы вряд ли осуществилось, — отрезал он, касаясь во время разговора с ней своих бровей и кончика носа; все его жесты говорили о желании ускользнуть от неприятных расспросов, или сказать неправду, но у Старковой на этот счет были свои мысли.

— Но почему?

— Главным образом потому, что я терпеть не могу людей, — выпалил он быстрее, чем успел прикусить язык. — Они чувствуют это, поэтому и относятся ко мне с некоторой предвзятостью. К тому же мне плохо дается роль «обходительного мальчика», когда меня начинает что-то раздражать…

— Представляю, какие усилия приходиться тебе прикладывать, чтобы доказать свою «преданность» отцовскому госпиталю.

— А вот тут-то мне как раз строить из себя ничего не приходится, — хмыкнул Глеб, посчитав такую постановку вопроса несколько наивной. — Я  просто проклинаю его каждый день, когда мне приходится туда идти, а возвращаясь поздно вечером домой, посылаю всех раненых в преисподнюю.

Выслушав все эти доводы, женщина уставилась на него так, будто не до конца верила, что подобные слова мог произнести этот молодой человек.

Ещё ни разу в жизни ей не приходилось сталкиваться с таким проявлением цинизма в столь молодом возрасте. У этого парня, похоже, слишком рано произошла в голове переоценка ценностей, либо он был так воспитан.

Будь этот парень глуповатым романтиком, ему было бы легче пережить безнадежность бытия, а так, постоянное пребывание в трезвом реализме мешало ему со всей беззаботностью предаться развлечениям, как это делали остальные.

— Ты бессердечное существо, Глеб, — улыбнувшись одним уголком рта, подытожила Старкова. — Но мне нравится твой эгоизм и жизненная хватка.

— Если вы собрались читать мне нотации, то зря стараетесь, — отозвался он, продолжая гнуть свою линию. — Да, я не такой совестливый, как возможно, того ожидают от меня остальные, но по-другому, вести себя не могу.

Темные зрачки его глаз, выделяясь на бледном лице, придавали ему трагическую зрелость его облику, и в то же время в нем чувствовалось что-то неукротимое и необузданное, что могло дать о себе лишь в экстремальных условиях. А пока что он вел себя так, считал нужным.

— Пожалуй, ты единственный парень, кто умеет подойти к вопросу по деловому, не пускаясь в дебри  рассуждений о нравственности и грехе, и все-таки проявлять в открытую свои негативные качества нельзя, — сказала Старкова, довольная тем, что ей удалось задеть его за живое. — Нужно действовать  хитрее и изобретательнее. Понимаешь, о чем я?

Но Глеб её уже не слушал. Он подумывал о том, чтобы соскочить с экипажа на ходу и продолжить дальнейший путь в одиночку. Тем более ливень давно закончился, и ему уже ничто не могло помешать осуществить подобный замысел, когда за перекрестком он заметил внезапно какую-то толпу.

— Взгляните, что это за шествие в конце улицы? — обратился он к своей спутнице, кивая в сторону площади.

Приостановив экипаж у обочины, Старкова с любопытством уставилась на толпу негров, которые вооружившись мотыгами и лопатами, шагали в сторону вокзала под предводительством взвода солдат в форме инженерных войск.

В одном из сопровождающих Глеб узнал своего давнего знакомого Геру. Да уж, поистине сегодня был день встреч! За всеми этими госпитальными заботами он забыл, когда последний раз с ним общался.

Всматриваясь в толпу, парень встретился с ним взглядом, и физиономия того типа тотчас расплылась в улыбке. Гера, похоже, тоже его узнал. Оторвавшись от шествия, он двинулся прямо к их экипажу, восклицая на ходу:

— Здорово, дружище! Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть.

— Как поживаешь? — обратился к закадычному приятелю Глеб. — Какими судьбами тебя сюда занесло? Небось, опять что-то украл, и решил таким образом спастись от правосудия?!

— Это я-то украл? — удивился Гера, останавливаясь напротив экипажа. — Я приехал сюда сопровождать наших негров с плантации. Мы будем рыть окопы.

— Окопы? В такой грязи?

— Ну, да! Надо укрепить подступы к Атланте, и вырыть окопы еще на несколько миль…

— Но зачем?

— Прежние окопы, говорят, были расположены всего в одной миле от Атланты, а новые будут располагаться подальше. При новом отступлении неприятельские войска могут приблизиться к городу вплотную. Необходимо принять все меры в случае осады.

— Осады? — оброненная им фраза вызвала у него чувство смутной тревоги. — Думаешь, они доберутся сюда?

- Все может быть.

Очнувшись от каких-то грез, Глеб внезапно вспомнил о хлороформе, за которым его посылала завхоз. Интересно, сколько времени прошло с той поры, как он покинул госпиталь, пообещав как можно скорее выполнить это задание?!

Там, небось, все заждались его возвращения, а он тут со Старковой болтает о всякой ерунде...

Обладая на редкость хорошей памятью, Глеб не переставал удивляться тому, как быстро успел он позабыть о выполнении порученного дела, стоило ему переступить порог больницы.

Чувство свободы настолько вскружило ему голову, что забыв обо всем на свете, он вспомнил об этом задании только сейчас, испытывая смутное угрызения совести.

Соскочив с экипажа без всякого предупреждения, Глеб торопливо зашагал в противоположную сторону. Теперь это расстояние можно было одолеть пешком, не жалуясь на усталость, чем он и поспешил воспользоваться.

— Ты куда? — окликнула его Старкова, поправляя тент кареты от дождя. — Неужели в тебе проснулась совесть и, вспомнив о ремесле хирурга, ты решил наверстать упущенное?!

Проигнорировав её насмешливое замечание, он направился в сторону перекрестка по маршруту, известному только ему одному.

Одолжив ампулу с хлороформом, которую вручили ему с большой неохотой, Глеб без промедления ринулся обратно, преодолев обратный путь уже без всяких приключений. Однако стоило ему добраться до госпиталя и переступить его порог, как выскользнув у него из рук, ампула упала на землю и разбилась.

Исправить ситуацию было почти невозможно.

Долго не решаясь пройти дальше по причине допущенной им халатности, Глеб теперь раздумывал над тем, как бы половчее соврать Тертель, почему назад он вернулся без хлороформа. Впрочем, обезболивающее солдату в тот день не понадобилось.

Так и не дождавшись лекарственного средства, которое могло бы ненадолго облегчить его муки, раненый скончался в страшных судорогах, так и не придя в сознание.

Глава 3.5

http://proza.ru/2024/06/14/577