Чилимы, отпускник Фёдор и его волнительность

               
     Волнительные минуты. Они у каждого мужика, будем пока о них говорить, неоднократно в жизни случались. С самого раннего детства, с самых, что ни на есть, молодых ногтей своих. Сначала волнения детсадовские, потом школьные, а тут любовь проклятая, неразделённая, вдруг объявилась, когда ее не просили об этом. Но в старости своей, когда уж пенсионного возраста достиг мужик, какие могут у него могут волнения происходить в организме? Оказывается, могут. Да еще какие! Вот об этом и будет этот рассказ.

     Жил в одном алтайском селе моряк бывший, флота Тихоокеанского, по фамилии Замятин Фёдор Фёдорович. И вот оставшись вдвоём, с супругой верной своей, Антониной Филипповной, до Фёдора вдруг дошло, что вот и дожили они до той поры, когда волнения и тревоги у них в прошлое ушли и волноваться, то, им больше не о чём. Дети с внуками живут хорошо, в достатке. Самим на работу ходить теперь не надо, а денежку пенсионную им почтальон приносит каждый месяц на дом. В общем, живи, да радуйся. Катайся, как тот сыр, что в масле.

     Но вот заскучал Фёдор Фёдорович от свалившегося на него безделья и, наверное, долго бы ему в скуке этой проклятой жить, но тут постучалась к нему в голову дельная мыслишка. Которой он не преминул поделиться с женой своей:

     - Надумал вот я, уважаемая Антонина Филипповна, махнуть на недельку  на Восток. Конечно, на нашенский, на Дальний, а ты на какой подумала, старая? Хочу навестить там своего друга флотского, с кем все три года рядышком спали, Якова Суворова. В письмах своих он часто приглашал меня в гости. Говорит, если ты приедешь ко мне, то я уж тогда, кровь из носа, обязательно к тебе ответный визит сделаю.

     Зная характер мужа, Антонина и не пыталась что-либо возразить. Знала, что если муж что-то решил сделать, то добьется этого обязательно. Хоть и говорится, что только сказка быстро сказывается, а дело, мол, не скоро делается. Но, в этот раз,  это не тот случай. Вскоре Фёдор и Яков обнимались на перроне железнодорожного вокзала, что расположен на берегу Татарского пролива. У Якова жена в отъезде была, у детей своих гостила, с внучатами нянчилась, так что “парни флотские” были предоставлены самим себе, без женского догляда.

     А вечером, за стопкой “крепкого чая”, среди прочего, вспомнилось мужикам, как лет сорок  назад, они из части бегали в самоволку, на берег бухты ловить чилимов. Это такая мелкая разновидность креветок, кто не знает. Благо и бухта была рядом, и мичманы, что стояли дежурными по части, закрывали глаза на эти вечерние отлучки. А зачастую и сами нелегально разрешали вечерами отлучиться горе-рыбакам, под ответственность старшего группы, ими же назначенного.

     - Веришь-нет, Яша, ведь по сию пору снятся мне те вечера на бухте нашей. Как мы тогда в забродниках и с сачком в руках, взятых напрокат у мичмана Теплышева,  прочёсывали по очереди заросли травы морской на мелководье. И ведь попадались нам в этот сачок чилимы, хоть и мелкие, но  какие же вкусные, зараза! После того, как сваришь их в закопченном котелке, найденном тут же, на берегу бухты. Даже, помню, как крабы-волосатики иногда в этот сачок попадались нам.

    - Эко, чего тебе вспомнилось. Так это же всё в нашей власти, дружок мой, Федя. Коли снятся тебе по сию пору те наши вечера, то кто же нам теперича  запретит повторить  охоту на чилимов. Желание гостя - закон для хозяина. Нет сейчас мичмана Теплышева среди нас, недавно ушел в свой поход последний старик. Зато у меня, заместо тех его  бродней, есть два новых химкостюма, да и сачок где-то в сарае валяется. Правда, я сам уже и не помню когда, охотой на чилимов занимался.

     Время к вечеру приближалось, ветерок откуда-то свежий подул. Но друзей это ничуть не насторожило. Эко, ветерок подул. В поселке пусть дует, а на бухте, внизу, под высоким берегом, должны были быть тишь, да гладь. Сложив в рюкзак всё необходимое, не забыв положить в ведерко бутылку с остатками водки для сугрева, и нехитрой закуской, друзья отправились в сторону бухты.

    - Яков Петрович, друг ты мой разлюбезный, вот я и вспомнил это место. Точно, здесь, на мелководье мы тралили эту траву морскую, ища этих чилимов. А вот здесь мы варили их, а вот тут в камнях прятали котелок свой. Мятый и закопченный. Яшка, так вот же он! Неужели с той поры лежит здесь.

      - Ага, специально лежит и тебя дожидается! Ты знаешь, сколько охотников за креветками этими, за сорок то лет побывало тут. И почти все они посуду для варки чилимов тащат с собой.

     - Верно, говоришь, Петрович. У нас тогда он поменьше был. Гораздо меньше, а этот вона какой.

     - Сейчас уже такими вот сачками мало кто ловит чилимов. Сейчас ведь что придумали. Берут старую раскладушку, вместо материи натягивают на каркас сетку с мотней. И вдвоём, с двух сторон взявшись за веревки, этой раскладушкой, начинают тралить эти заросли. Как тем же бреднем работают. А захват то у этого агрегата, вона какой. Не сравнить с сачком нашим.

       - Ну, натягивай на себя амуницию, я уже почти готов. Пойду, зачин сделаю, крутанусь пару раз с сачком. А ты наблюдай за моими действиями, вспоминай, если подзабыл этот процесс.

        Опустив сак в воду впереди себя, Петрович, держась за двухметровый шест, пошел вперед за ним, толкая сак в самую гущу морской травы, в которой должны прятаться чилимы. Сделав пару небольших кругов, Яков подошел с сачком к другу. Вывернув мотню, он вытряхнул содержимое сачка на песок.

     Улов был, прямо скажем, скуден до безобразия. Много травы, три маленьких чилима и один волосатый краб, не понятно, как в сачке оказавшийся. У Фёдора улов был и того меньше. Всего один чилим, но ростом больше, чем три мелочевки у его друга Якова.

    Побродив еще немного в траве по мелководью, Яков Петрович, посмотрев на небо, на волны, что на поверхности бухты появляться стали, послушав, как ветер стал завывать, где-то в деревьях, на высоком берегу, обратился к гостю:

     - Чую, сматываться нам с тобой, Федя, поскорее отсюда надо. Или дождь сейчас ливанет приличный, или ураган налетит, не дай бог. Бывает у нас такое. В последние годы, особенно часто. Меняется, знать, погода. Да и стемнело уже. Пойдем через кладбище, это намного сократит наш путь. Я хорошую тропку знаю через него. Многие рыбаки по ней ходят.

     - Что-то уж очень я очкую, ночами по незнакомому кладбищу шастать. Как говорится, я не трус, но я боюсь. Слушай, чего мы обратно водку домой  понесем? Давай, приголубим по стопарику, будто бы успокоительное примем.

    По-быстрому разлили остатки водки по кружкам железным. Чокнулись, быстро выпили, не забыли враз крякнуть. Зажевали хлебушком  и вперед. Полезли на высокий, скалистый берег, чтобы к кладбищу напрямки выйти. Яков сунул свой фонарик гостю, чтобы тот под ноги себе светил, не свалился бы с камней ненароком обратно в бухту.

    - Братишка, а твоим фонариком ведь только и осталось, что негре в жопу светить.

    - Почему именно негре? Да еще в жопу, вдобавок?

    - Потому что, один хрен - свети не свети, всё едино она у него чёрная.

     Это вот так, наскоряк, обсудили друзья, еле блымающий, фонарик хозяйский, с  севшей, напрочь, батарейкой.

     А наверху началось что-то уж совсем невообразимое. Налетевший ураган раскачивал деревья по всему кладбищу. А там, кроме берез, росли еще огромные лиственницы. Скорей всего, они росли здесь, еще когда и кладбища не было в помине. И вот небеса окончательно разверзлись!

    Раздался оглушительный гром над головой, одновременно с ослепительной вспышкой молнии, и пара огромных лиственниц, ломая и круша всё на своём пути, в каких-то десятках метров от друзей, шумно падают на землю. Перегородив тропу, по которой шли мужики. При падении, корни этих деревьев вытащили за собой  такие  комья земли, что на их месте образовались огромные, глубокие ямы.

    - Япона мать! Как чуяло моё заднее место, что должно это случиться.  Ведь предупреждало же оно меня, не ходить через это грёбаное кладбище.

   - Тихо ты! Обладатель жопы ясновидящей! Глянь-ка лучше в яму, мне кажется, что там кто-то шевелится, или мне уже чудится.

   - Яшка! Ни ху-ху себе! Во, влипли, так влипли! По самое, как говорится, "немогу". Это же покойник, что под листвяшкой был похоронен. Распечатало дерево гроб, скинуло крышку, вот он и выполз. Точно! И руками и ногами, глядикося, как шевелит, хочет из ямы выбраться.

    - Ты что плетешь! В головушку мать! Ты же в партию вступал на службе, атеист-безбожник, чтобы в такую херню верить. Давай лучше обойдем побыстрей этот завал стороной. От греха подальше.

    - Ага! Значит и у самого очко, то, жим-жим сыграло. Смотри, смотри, выкарабкался всё же кое-как твой “непокойник” из ямы. Глянь, глянь, вон в ту щель под корни залез. Холодно, видать, стало ему, на свежем то воздухе. Замерз, бедолага, без своей домовины.

   - Слушай, Яша. Да не беги, ты так, скоро сердце остановится у меня. Петрович, а может статься, это воронка в преисподнюю открылась. Сейчас через нее все покойники, что лежат на кладбище, наружу зачнут выползать, как этот жмурик, что мы видели.

   - Ну, понеслась душа в рай! Хватит болтать чушь всякую. Кстати, а где мой рюкзак? А сачок с ведром у тебя где? Оставили, знать, когда через листвяшку перелазили. Придется завтра с утречка пораньше, туда сбегать. Жалко химкостюмы, ежели, кто умыкнет их, совсем ведь новые.

    Чтобы совсем не показаться Петровичу трусом, Федор, на этот раз благоразумно промолчал. Дома, до самого утра, мужики делали разные предположения, относительно ожившего покойника. Но ничего путного в голову не приходило. Уж больно нереальными были все, без исключения, их умозаключения.

    А утром, спозаранку, выпив чайку на дорожку, друзья отправились на кладбище. При свете было уже не так страшно, как прошлой ночью. Даже Федор Федорович повеселел.

    - Нет, не зря я, братишка, приехал к тебе. Волнительных минут нахватался я с самых первых часов пребывания у тебя. Вот и сейчас сердчишко подозрительно замирает, от незнания, что тебя ждет через каких-то полчаса.

      Увиденная картина при утреннем свете поразила мужиков. Несколько огромных лиственниц были вырваны из земли, будто бы рукой злого великана, и потом безжалостно брошены на ограды и памятники, усопших. А вот и вчерашнее дерево, что перед самым их носом преградило им путь. А вот и яма, в которой они видели нечто черное и шевелящееся.

   Сейчас же, на краю ямы сидел человек средних лет. Весь в грязи, опухший. наверняка, и дурно пахнущий, если ближе подойти к нему. Обнял колени руками, пытаясь, таким образом, по-видимому,  согреться, вопросительно смотрел на мужиков.

    - Вы не думайте только, что это моих рук дело, - рукой показал на разруху вокруг себя.

    - Ты кто такой и звать тебя как?

    - Я Юрка. Могилан,  моё погоняло.

    - Понятно. Но если ты потомок знаменитого мореплавателя, то у него буква А  и Е были в фамилии. Магеллан – усёк?

    - А я и не спорю. Я среднюю школу  с серебренной медалью закончил. Каждому своё. Моё же погоняло от слова могила. Могилы я копаю здесь, и хоронить помогаю, когда попросят.

   - Тогда Юра расскажи нам, мужикам любознательным, как ты провел вчерашний день. Без утайки только.

    - А чего тут утаивать. День, как день. Закончил могилу копать, попросили женщины, вон там, недалеко отсюда, помочь похоронить их подругу. Мне не впервой. Сделал всё по первому разряду. Рассчитались со мной бутылкой беленькой. Думаю, зачем в сторожку с ней идти, там же могут рты лишние оказаться, прикончу-ка я здесь ее. Ну и выпил с горла. Без закуси. Вот и развезло, малость. Пристал за день я сильно, вот и прилёг отдохнуть немножко, да и заснул, видать, сразу. А счас проснулся, лежу, не понятно где. А вокруг такая вот беда. Но клянусь – это не я всё сотворил. Я пьяный смирный. Мне бы только поспать.

     Как всё просто обернулось то! Даже как-то и неудобно вдруг стало за ночные, недавние страхи мужикам нашим. За нелепые предположения. Особенно, в них гость Фёдор, преуспел. Вернее, чуток перестарался.

    - Твоё счастье, Юрка-могилан, что ты ночевать улёгся на противоположную от дерева сторону. Не прижулькнула листвяшка тебя, не придавила насмерть, а только уронила в яму. Из которой ты, в усмерть пьяный, пытался выбраться, а мы, грешным делом, подумали, что настоящего покойника увидали.

     Придя обратно домой к братишке своему флотскому, и сидя за столом, со стопкой в руке, Федор Федорович не переставал сокрушаться:

     - Нет, ты только представь, Яша, моё состояние. Вот возвернусь я домой и вдруг захочу рассказать кому-нибудь нашу сегодняшнюю, ночную историю. Ты думаешь, поверят мне?

    - Не, а. Не поверят.

    - Вот и я про то же. И что за народ у нас? Враньё, за чистую монету принимают. А ежели, правду – то вруном обзовут. Ну и ладно. Мы то, с тобой, брат, знаем, как дело было. И скажу тебе, откровенно-правдиво, Яша. Хорошо, нет, отлично даже, мой отпуск у тебя начинается. Дай, расцелую тебя в обе щеки за это.

       Позавтракав, друзья вышли во двор уютного домика, где и проживали Яков Петрович с супругой своей, Натальей. Уселись на крыльцо высокое, затянулись сигаретами.

     - Хорошо, то как! Даже не верится, что волнительности вчерашние у нас позади и подобных им, уже больше не будет, - это Фёдор так размечтался, подставляя лицо утреннему солнцу.

     - Подожди, браток, еще не вечер. Но уже хорошо, что твоё ясновидящее заднее место, не сулит в сей момент ничего подозрительного.

    - Наверное, передых нам устроить хочет. Не кажен же день нам под силам  такое переживать.

    Громко скрипнула отворяемая дверь веранды соседнего дома. На крыльце появился заспанный мужик, примерно их возраста. Почесав живот, уставился в соседний двор.

   - Что, Петрович, без жены то совсем не спится. В такую рань соскочил. А это кто с тобой, что-то лицо его совсем незнакомое мне?

   - А это, Николай, товарищ мой флотский, удосужился вот в гости приехать, через четыре десятка лет. С самого Алтая прибыл. Заходь, Коля, поближе, познакомься с другом.

    Крыльцо у Якова не только высокое, но и широкое. Хватили всем троим места на ступеньке верхней. Когда Николай и Фёдор пожали друг другу руки для знакомства, Николай вопрос задал гостю:

   - А тебе то, он, почему спать не даёт, ведь у вас на Алтае еще далеко до утренней зорьки?

     Пришлось мужикам со всеми подробностями рассказать события прошедшей ночи. Особенно соседа развеселил момент выползания из ямы “покойника”. А услышав в дальнейшем, кто это был, на самом деле, Николай заметно помрачнел.

    - Я, ведь, мужики, этого Юру, считай, с пеленок знал. Жили мы раньше по соседству. С ним, и с его матерью. Вдвоём они жили, отца у него не было. Мать работала в ВОХРе, склады какие-то, военные, охраняла. Жили они небогато, мать тянулась из последних сил своих, чтоб ребенка на ноги поднять, образование дать. И парнишка, будто в угоду матери, рос трудолюбивым, послушным. Очень хорошо учился. Мать не могла нарадоваться, на него глядя. А после окончания школы и случилась та страшная трагедия.

    - В одну из ночей напали на нее какие-то упыри, когда она обходила склады эти.  Зверски изнасиловали, если это слово к зверям уместно применить. С особой жестокостью и убили затем. На похоронах матери парень так сильно убивался, что присутствующие стали побаиваться, как бы с ним чего не случилось. Не тронулся бы умом. А он ведь уже в институт поступил влёт, чуть ли, не без экзаменов, даже. Ни в какой институт он больше не вернулся, а почти ежедневно стал приходить на кладбище к могиле матери своей. Часами сидит, гладит руками ее фотографию на памятнике. И плачет, плачет…

     - А жить то на что-то надо, вот он и подрядился копать впрок могилы для умерших. Поселковый совет договор с ним заключил и за каждую могилу какие-никакие деньги платит. Вот так и живёт Юра уже лет двадцать, не менее, на кладбище. В квартире своей, бывшей материнской, почти и не бывает. Но умом своим, мне кажется, он всё же тронулся маленько.

    - Слушай, Николай, а я почему не слышал об этой трагедии, - спросил соседа Яков. А, скорей всего, в то время, на Сахалине, в командировке я был.

    - Ну, ладно, соседи, пошел я завтракать. Вон уже жена с крыльца машет. Нюся, а ты случайно не помнишь имя, фамилию нашей соседки, ту, что убили давненько? Юрка у ней еще остался, что сейчас на кладбище живет.

    - Ну как же не помню, ведь мы вроде как подругами были. Зотова Валентина. Даже отчество помню – Егоровна.

     - Кто, кто? Повторите еще раз, - вдруг встрепенулся гость алтайский.

     - Глуховатый, ли чо ли? Зотова Валентина Егоровна.

     Оставшись вдвоём на крыльце, Яков, посмотрев на друга, спросил с тревогой:

     - А ты, друже, случайно, не заболел ли у меня! Что-то бледность мне твоя совсем не нравится. А ну, пошли в дом, полежи, малость, на диване. Что, история с убийством так сильно подействовала на тебя?

    Лежать на диване Фёдор не стал, а нервно расхаживая по комнате, старался вывалить на своего друга всё, что накопилось в его черепушке, от только что, услышанного:

     - Яков Петрович, друг ты мой флотский! Делаю тебе официальное заявление. Я хорошо знал эту убиенную женщину. Я даже тебе не говорил о ней, когда убегал от тебя в увольнениях  к Вале, в последние месяцы нашей службы. Не спрашивай, почему. Сам не знаю. И врезал на Алтай свой, даже толком не сказав “прости-прощай” и не попрощался с ней.

    - Понял, друг. И сейчас тебя, вроде как стукнули по кумполу, рассказав, что у ней остался сын, что жила без мужа, а возраст сына подходит под время твоих легендарных походов к ней. Так? В общих чертах я обрисовал причины твоей неожиданной бледности, на старческом лице твоём?

     - Не ёрничай! Не смешно! Мне! Надо что-то придумать. Нам!

     - Нам?

     - А кому еще? К кому я приехал?

     - Узнаю матроса бОрзого, по имени Федька Замятин. Ну, если моё мнение хошь услышать, то оно такое – надо идти на кладбище, найти этого Юру-могилана и всю правду узнать от него. Ферштейн? Или нихт ферштейн?

    - Ферштейн, то, ферштейн. Но как-то…

    - Волнительно, хошь сказать? А поматросить и бросить, может даже, беременную девушку, конечно, и волнения никакого не надо.

   - Нет. Ну, ты и даешь. Стране угля. Конечно, пойдем. Я же за волнительностями приехал. Счас, их еще изрядную порцию  схлопочу.

   - “А на кладбище всё спокойненько. Ни друзей, ни врагов не видать”, - продекламировал, ни к селу, ни к городу, Фёдор Фёдорович. Скорей всего, мандраж свой, скрыть попытался.

   - Тихо, ты! Слышишь, лопата об землю стучит. В той стороне наш Юрка.

     Нашли могильщика между берез, в наполовину, выкопанной, яме. Действительно, не впервой приходится заниматься мужику этим делом. Хоть и с глубочайшего похмелья мужик, а движения, годами отработанные, уверенные и точные. Увидев подошедших друзей, Юра несколько секунд молча разглядывал гостей непрошеных. А вспомнив, произнёс:

    - А, это снова вы. Что-то еще потеряли? Я больше ничего чужого не находил, зря вы сюда пришли.

    - Нет, Юра, мы совсем по другому поводу. Дай мне руку, помогу вылезти. Поговорить нужно с тобой.

    - Мы только что расстались с твоим бывшим, а моим теперешним, соседом, дядей Колей, Николаем Завертанным. В разговоре коснулись смерти твоей матери. Совсем случайно. И вдруг выясняется, что мой флотский товарищ, что через много лет после службы, приехал ко мне в гости, хорошо, даже очень хорошо знал твою маму.

     - И Вашего гостя зовут, если мне не изменяет память, Фёдором.

     - Точно! А тебе это откуда известно?

     - У нас с мамой не было секретов друг от друга. Так значит вот Вы какой, мамин ухажер, неожиданно и навсегда исчезнувший. А сейчас, услышав нашу историю, вас вдруг осенила страшная догадка! А не мой ли этот сын, что прошлой ночью, так сильно нас напугал.

     Такое неудобство, вперемежку со стыдом, Фёдору Фёдоровичу еще никогда в жизни не приходилось испытывать. Спина испариной покрылась, и лоб моментально мокрым стал. Ни хрена, себе, мол, немного не в себе мужик! Вон как отчехвостил, так отчехвостил. И сказать, то, разу, нечего.

    - А пойдемте-ка со мной. Я вам мамину могилу покажу.

     И повел друзей совсем в другой конец кладбища. Могила Валентины Зотовой, сразу было видно, ухожена с большой любовью. Верно, Николай говорил, скорей всего, каждый божий день навещал маму ее сынок. С большой фотографии, что на памятнике, на подошедших смотрела миловидная женщина, с едва заметной улыбкой в уголках губ. А алтайскому гостю показалась, что она даже попыталась подмигнуть ему. Что, мол, нашел меня, мой морячок, много чего обещавший.

     - Так вот, что я вам скажу, дядя Фёдор. Откровенно и правдиво. Недолго горевала по Вас моя мамочка. Вышла вскоре замуж за другого морячка. Так что Вы, однозначно, не мой отец.

    Видя, что, прям на глазах, сразу же воспрял духом, Фёдор Фёдорович, выдохнув облегченно, Юрий неожиданно добавил:

     - А вообще могло и такое случиться, что она и беременной от Вас за него вышла замуж. Тот потом тоже надолго не задержался.

    И опять поплохело гостю алтайскому, на что, сжалившись, Юрка произнес:

    - Да шучу я, Фёдор Фёдорович. Вы и я никоим образом не родственники. Не переживайте об этом. Ну, мне пора. Меня моя могила заждалась.

     А придя домой, Фёдор Фёдорович вновь разразился гневной тирадой:

     - Яша! Ёшь твою мить! Второй день, и час от часу не легче! Это разве та волнительность, какую я себе планировал,  вот скажи мне на милость? Это ведь несозревший  инфаркт микарда. Разве так можно шутить над пожилым человеком. А разве мне кто поверит, если я им буду, по приезду домой, рассказывать о дне сёднишнем?

    - Не, а.

    - Вот и я об чём.
 
    Последующие два дня своего краткосрочного отпуска Фёдора не покидала мысль о случившейся трагедии двадцатилетней давности. Как наваждение стоит перед его глазами фотография Валентины на скромном памятнике. Теперь ему кажется, вроде как с укором немым, она тогда смотрела на Фёдора. Мол, эх, вы, какие же вы мужики, коли  убийц моих не смогли найти, за всё эти годы.

      С Яковом, мыслями своими невесёлыми, Фёдор благоразумно не делился. Но тот и так видел, что друг его стал совсем не таким, каким был по приезду. Увидев в соседском дворе, вышедшего на улицу Николая, Фёдор окликнул соседа:

     - Николай! Покоя вот мне не даёт, рассказанная тобой, история про убийство Валентины Зотовой. Вот скажи мне, когда проводилось расследование, а оно ведь однозначно проводилось, неужели не было никаких зацепок, никаких улик, чтобы выйти на след преступников?

    - Эко, о чем ты спрашиваешь. Ведь сколько времени утекло с той поры. Помню, милиционер знакомый сказывал мне под большим секретом, что нож они тогда нашли в траве, неподалеку от Валентины, со следами крови. Отпечатки пальцев присутствовали на рукояти ножа, а вот кому принадлежали они, так и не дознались. А нож то не простой, такие ножи, в магазинах не продаются. Однозначно, зэки в зоне, что в соседнем поселке, на особом режиме чалятся, его сделали.

    - Чем же он примечателен?

    - Во-первых, у этого ножа, лезвие выбрасывалось наружу при нажатии на кнопку на рукояти. А во-вторых, на этой рукоятке, с обеих сторон были сделаны  надписи. С одной стороны, вроде как, – “не забуду мать родную”. А вот что на другой стороне, запамятовал.

    - Неужели, на другой стороне рукояти, дай-ка я попробую угадать – “почему нет водки на луне?” Так?

   Николай, и подошедший Яков, натуральным образом, оторопели.

   - Точно! Так тот мент и сказал, что такие дурацкие надписи только зэки в зоне могут придумать.  Но тебе то, откуда знать?

   - Мужики! Я сам обалдел не меньше вашего. Но я, кажись, не только видел этот нож, но даже держал его в руках.

   Пришлось мужикам на крыльцо срочно усаживаться и Фёдор начал свой рассказ:

   - Помнишь, Яша, перед самым ДМБ моим, мне на гауптвахте пришлось побывать. Прихватил меня замполит наш тогда за очередной самоход к Валентине. Немного пробыл я там, всего трое суток. Работал на продскладах, под началом одного здоровенного мичмана, он кажись, начальником этого склада был. Смешно, но я тогда впервые в жизни своей, попробовал на вкус ванильные сухари. В больших фанерных ящиках их немеряно было там.

   - Там, на складе этом, были какие-то нелады с электричеством, и этот мичман залез на лестницу, чтобы в фонаре или контакты зачистить или еще чего, как вдруг кричит мне:

    - Эй, матрос! Я нож уронил, подай его мне.

     -Когда я поднял его с земли, то сильно удивился его конструкции. Если честно, то я вообще раньше таких ножей не видел живьём, только в книжках читал, да в кино пару раз. А когда поднимался по ступенькам лестницы, успел вдобавок еще и прочитать надписи на ручке. Хватило ума не задавать ему вопросов, что, да как, да почему. А вот память этот момент отчетливо сохранила, даже надписи запомнил.

    - А ты, братишка, случайно фамилию этого мичмана не запомнил?

    - Через сорок, то, лет? Хотя, тогда мне показалось смешным несоответствие его фамилии и внешности. Что-то рыбье в его фамилии было. Рыбин? Нет. Рыбкин? Тоже нет. Рыбочкин? Точно! Мичман Рыбочкин, и такая вот харя!

     - Ну и что мы имеем в сухом остатке, друзья-товарищи? – это Яков Петрович вопрос задал.

    - Обнаружен хозяин ножа, мичман Рыбочкин. Правда, Федя его видел у него этот нож двадцатью годами ранее. Но почему бы не предположить, что он ему был, по каким-то причинам, дорог, и он все последующие годы не расставался с ним.

   - Отпечатки на ноже в деле есть. Теперь появился и его бывший хозяин. Пусть ищут мужика и сравнивают отпечатки. Я так думаю.

   - Правильно думаешь, сосед. Теперь идем в военную прокуратуру, она этим делом тогда занималась, и будем излагать им всё, что узнали.

      Молоденький старший лейтенант в прокуратуре, сначала никак не мог уразуметь, что хотят от него эти три пенсионера. Даже позвонил своему начальнику, прося дать совет, что ему в этой ситуации делать. Начальник, услышав, о чем речь, срочно пригласил троицу в свой кабинет. Это он, тогда молоденький лейтенант, двадцать лет назад, вел это дело и хорошо помнил это жестокое убийство и тупик, в который зашло расследование.

    - Большое вам спасибо за ваше неравнодушие, друзья мои. Сейчас мы составим соответствующее заявление от вас и возобновим это дело. Найти это мичмана не составит большого труда, если жив он, конечно. Сопоставим отпечатки, и тогда всё выяснится. Почему-то, уверен, что результаты будут в нашу пользу.

     Придя домой, мужики по-быстрому сообразили незатейливую закуску на стол, налили четыре стопки водки, четвёртую накрыли ломтем хлеба.

     - За убиенную Валентину. Не чокаясь. Да пусть же восторжествует справедливость. Сегодня мы сделали, мужики, благое дело.

    Тут Фёдор Фёдорович заговорил:

    - Быстро деньки гостевые пролетели у меня, завтра в обратный путь отчаливаю. Смеялся я по приезду, мол, волнительности хочу получить от поездки этой, чтобы подольше запомнилась она мне. Скажу откровенно, получил сполна и волнительность и кое-что еще. Теперь в гости буду ждать вас обоих, с женами вашими, на нашей алтайской земле. Ну, а когда станет известен результат расследования убийства Валентины, я думаю, Яков Петрович мне незамедлительно позвонит.

    … Прошел месяц. И вот у Фёдора в квартире раздался долгожданный звонок. Звонил Яков.

     - Федя, привет тебе и женушке твоей! Докладываю. Только что звонил подполковник наш из прокуратуры. Нашли этого негодяя, аж в Тамбовской области, в селе небольшом. Он когда узнал, в чем его подозревают, сразу же и раскололся. Скоро его этапом сюда доставят, здесь и судить будут.

      А дело было так. В тот вечер, у него на работе был прощальный ужин. Службу свою сверхсрочную, Рыбочкин закончил и уезжать собрался на Запад. Уже вещи свои отправил. С женой и сыном. По сути, здесь его уже ничего не держало. Сдав дела своему преемнику, мичману Гущину, в изрядном подпитии, он вдруг увидел на территории склада, что через дорогу от его бывшей работы, сегодня дежурит Валентина Золотова.

      А на нее этот “мордоворот” давно уже неровно дышал. Несколько раз к ней подкатывался, но всегда получал в ответ достойный отпор. А тут, во хмелю изрядном, решил взять силой ее, то бишь, изнасиловать. Подбил на это и  Гущина. И тот, с затуманенными мозгами своими, не посмел старшему товарищу отказать. В дыру в заборе проникли и в темноте напали на Валентину, когда она обход территории делала. Ну а что с ней сотворили, пересказывать не буду. Сам знаешь.

    Да. Лет десять назад, будучи в отпуске, изрядно поддав, этот Гущин погиб под колёсами автомобиля. Ответ, по полной, будет держать только один Рыбочкин. И еще. Не удержался я, и Юрке рассказал, что поймали убийцу его матери. И, признаться, сильно удивился его реакции на моё сообщение. Он перестал жить и копать могилы на кладбище. Усиленно занялся ремонтом материнской квартиры, и вроде как, хочет даже устроиться на приличную работу.

    Вот и позвольте на этом закончить, в общем, то, не слишком веселую историю, как один алтайский мужик, в гости к другу за пять тысяч верст съездил.