Парик

Залман Шрайбер отработал положенный срок, поучаствовал во всех войнах Израиля, выпавших на его долю, похоронил любимую жену Гилу – чёртов сгусток крови в мгновение отнял её у него… Детей Бог им не дал и поэтому он уже больше года находился в пенсионном "уединении", заставляя себя по утрам присоединяться к своим ровесникам - завсегдатаем кафе, расположенном рядом с домом.
Залман уверял себя, что его "уединение" временное, которое может продолжаться достаточно долго - до смерти. Он боялся признать "одиночество" - само слово вводило в ступор, превращаясь в аутофобию.
Конечно же, эта фобия из детства… Зяме было лет девять-десять. В тот день он находился дома вместе со старшим братом и с, пришедшим к нему, его другом. Зяма не помнил, что послужило причиной – они почему-то стащили с него трусы и, насмехаясь, затолкали в маленькую кладовку. Задвижка на двери щёлкнула и Зяма погрузился в темень… Какое-то время молча сидел в ожидании, что дверь откроется, а потом заплакал… Плакал Зяма долго и тихо, стараясь скрыть обиду за пеленой слёз… Время шло, но брат и не думал открывать дверь – забыл, наверное, - и в какой-то момент Зяма решил, что он останется в кладовке навсегда… Эта мысль перехватила дыхание, и он начал жадно глотать воздух, которого так было мало… Дверь кладовки открыла мама, пришедшая с работы, когда Зяме казалось, что он уже проглотил весь кладовочный воздух…
С годами этот эпизод забылся и сейчас по непонятной причине всплыл в памяти Залмана и стал угрозой - с признанием "одиночества" почувствовать себя вновь запертым в кладовке.
Однажды, глядя в зеркало, Залман попытался оценить свой вид на предмет старости… и не смог - трудно самому себя оценить, когда какая-то извилина выстукивает из-под черепной коробки: "Ты-ещё-о-го-го, ты-ещё-о-го-го". 
В нашем мире всезнайка - "Википедия".
"Старость, - читал Залман, - период жизни человека от утраты способности организма к продолжению рода до смерти…"
После смерти жены, он ни разу не позволил себе проверить "способность организма к продолжению рода", хотя его бессознательную реакцию на некоторых женщин, с которыми ему приходилось общаться по тому или иному поводу, он ощущал. Поэтому сказать с уверенностью, что в старость ещё не погрузился, Залман не мог.
В тот день тель-авивское небо затянули тяжёлые долгожданные грозовые тучи – предвестники начала израильской зимы. Залман, перед выходом из дома, направляясь на утренние кофейные посиделки, достал телефон, нажал пальцем слово "погода", побуждая Гидрометцентр Израиля подтвердить намерение Создателя пролить дождь на Тель-Авив. Гидрометцентр не отрицал наличие облачности, но дождь не упоминал.
- Рассосётся! – с уверенностью проговорил Залман и вышел за порог.
Подходя к кафе, он увидел только одного представителя их компании – полковника в отставке, потерпевшего поражение в борьбе со своим весом и выражающий периодически восторг сохранившейся Залмановой стройности.
- Залман, друг, - пробасил полковник. - Хоть кто-то не испугался накатившихся предвестников дождя. Убеждал жёнушку, что моё чутьё, поддержанное прогнозом, исключает дождь. Но она вежливо послала и моё чутьё, и весь Гидрометцентр…
Залман, как и полковник, не отличался говорливостью. Обсудив погоду, они молча потягивали кофе, глядя по сторонам, чувствуя неудобство от молчания и ища какую-нибудь тему разговора, способную оживить кофепитие.
- Послушай, Залман, - встрепенулся полковник, почему-то огляделся и заговорчески продолжил, - вчера, просматривая новости по компьютеру, наткнулся на сайт знакомств. Ты только не подумай… Просто стало любопытно… Зарегистрировался… Залман, там встречаются такие старушки…, и я подумал о тебе… Подумал вчера и чуть было не забыл… Хорошо, что вспомнил. Вот. – полковник сунул руку в карман, достал листок и протянул Залману. – Это название сайта.
Залман попытался отказаться, что-то промямлил…
- Ты возьми, - настаивал полковник, - выбросить можешь и дома. Но учти, что сейчас сайтами знакомств пользуются и молодые… Времена такие… Нет в этом ничего зазорного.
Некоторое время полковник восторгался старушками из сайта, то и дело прося прощение у своей жены… Но, когда предупреждающе сверкнула молния и загрохотал гром, приятели спешно расплатились и устремились по домам.
С первыми каплями дождя, принёсшими запах свежести и вздувшимися пузырями на асфальте, Залман зашёл в дом.
Сидя в любимом кресле-качалке, он смотрел на экран-окно, где демонстрировался до невозможности грустный дождь на абсолютно сером фоне. Залман поймал себя на мысли, что так же, как в раннем детстве струйка воды вызывала желание пописать, так и сейчас, глядя на дождь, комок подкатил к горлу и захотелось заплакать от тоски, от…
- Я не хочу оказаться в кладовке! - прошептал Залман и вскочил с кресла.
Вскоре экран его ноутбука высвечивал сайт знакомств, который приглашал зарегистрироваться людей в возрасте "50+", но для этого требовалась фотография и какое-то описание.
Считая, что с фотографией проблем не будет, Залман сфотографировал себя с помощью телефона, нанизанного на селфи-палку… Оценивая фотографии, он решил, что сколько бы не фотографировался, меняя освещение, выражения лица, нет такой женщины, которая пожелает с ним общаться. Главная причина недовольства – волосы, точнее, незначительное их присутствие.
"С лицом – что есть, то есть, - думал Залман, - а вот с волосами… Почему бы не попробовать?.. Если даже кто-то "клюнет" на моё изображение, встреча-то будет разовой…".
Залман выдвинул ящик комода, в котором лежала картонная коробка.
- Привет, - улыбаясь, прошептал он, доставая из неё парик, зачем-то встряхнул его и, сложив губы трубочкой, дунул. Волосы парика игриво реагировали на его деяния.


- Залман, - говорит Гила, выходя из дома во внутренний дворик, где он, удобно устроившись в кресле-качалке, читает криминальное чтиво, - только что звонила Бейла. Мы приглашены на день рождения Шломо.
- О нет! – стонет в ответ Залман.
- Отвертеться неудастся. У Шломо юбилей. Ему уже пятьдесят.
Бейла – младшая сестра Гилы. Сёстры перезваниваются, изредка встречаются друг с другом на нейтральной территории – в кафе, ресторанчиках, - но семьями – преимущественно на юбилеях. И всё из-за того, что Залман и Шломо не сошлись характерами.
- Ну сходи, Гила, одна, – продолжает стонать Залман. - Скажи, что я немножко умер или что-то вроде этого. Представь моё самочувствие среди друзей его величества заместителя министра Шломо Данцигера… Все такие напыщенные, напялившие маски неимоверной значимости… Маскарад, да и только.
- Маскарад! – вскрикивает Гила. – Конечно, мы и идём на маскарад!
Залман поднял глаза на Гилу, вопрошая взглядом: о чем это она.
Вместо объяснения, Гила говорит властным голосом:
- Живо собирайся, Залман. Мы идём покупать главный атрибут твоего маскарадного костюма.
Они подъезжают к магазину с вывеской "Парики". Гила берёт Залмана за руку и тянет к витрине, за стеклом которой нанизанные на металлические штыри безликие пластмассовые головы демонстрируют женские и мужские парики.
- Смотри, Залман, - тараторит Гила, тыча пальцем на один из мужских париков, - разве это не чудо. Несколько дней назад проходила мимо этого магазина, и какая-то неведомая сила заставила взглянуть на ветрину… Как только его увидела, я поняла, что он создан для тебя. Залман, давай его купим… - Гила складывает ладошки, словно обращается к самому Богу с просьбой уговорить её мужа, в глазах мольба и брови стоят домиком. – Залман, я люблю тебя таким, каким ты есть, но до чего приятно, чёрт побери, из-за какой-то фитюльки почувствовать себя гораздо моложе… И ещё, Шломо Данцигер – этот заплывший жиром и самомнением…, да он умрёт от зависти!
- Гила, ты знаешь сколько стоит эта фитюлька? – говорит Залман.
- Давай зайдём и спросим, - Гила решительным шагом направляется ко входу в магазин.
- Он у нас в единственном экземпляре, - говорит хозяйка магазина, снявшая парик с ветрины, и, нежно поглаживая его, словно любимого щенка, продолжает: - Натуральный волос исключительной седины… Поверьте мне, этот парик высочайшего качества… Примерьте и вы почувствуете, что на вашей голове вновь выросли волосы… - и театрально выдержав паузу, добавляет: - Ваши волосы!
Гила с восхищением смотрит на Залмана и шепчет:
- Залман, этот непослушный локон, который то и дело срывается на лоб… Залман, он сводит меня с ума… Ты не хочешь взять меня прямо здесь, в примерочной?
Они смеются…
Вместе с париком хозяйка магазина укладывает в фирменный пакет кисточку и клей, который, при желании, может позволить не снимать парик до четырёх недель при этом позволительно принимать душ, танцевать, заниматься спортом и не бояться за причёску; органический раствор и ватные тампоны для снятия его.
- Хочу вас попросить, - говорит она на прощание, - вернуть его в магазин, когда надобность в нём пропадёт. – и поспешила добавить: - Деньги мы вернём…
На дне рождения Шломо подходит к Залману и голосом, в котором проскальзывает ехидство, говорит:
- У тебя замечательный парик, Залман. Ты в нём выглядишь лет на двадцать моложе.
- Парик? – вопрошает Залман. – Это не парик, Шломо. Это мои настоящие волосы! Как давно мы не встречались… Я сделал косметическую операцию, Шломо. Она стоила дорого… очень-очень дорого. Но что не сделаешь ради любимой. Ты же понимаешь, что рядом с такой очаровательной женщиной, как Гила, стыдно ощущать себя замухрышкой… Может ты хочешь подёргать?.. Только не делай мне больно… - Шломо отрицательно качает головой, а Залман продолжает: - У тебя тоже на голове не совсем густо. Хочешь, я дам название клиники и имя доктора? Подумай о Бейле… Может и тебе пришло время сменить имидж… Да и вес… Прости, Шломо, но ты сам начал…
От негодования кровь прилила к лицу Шломо. Казалось, что ещё чуть-чуть и он взорвётся… Но подошли в обнимку уже изрядно подвыпившие сестрички Гила и Бейла и развели мужей на безопасное расстояние.
Для Залмана юбилей Шломо состоялся!

Щелчок и фотография Залмана с великолепной причёской, непослушный локон которой сорвался на лоб, отправилась завоёвывать сердца дам сайта знакомств "50+"… или нет, потому что несколько секунд сайт думал стоит ли регистрировать Залмана, а потом случилась молния… Её разряд лишил их район электричества, а его компьютер Wi–Fi, поэтому ответа сайта он не получил.
- Всё, что не делается, - всё к лучшему! – с облегчением проговорил Залман, довольный исходом попытки регистрации, налил в стакан виски и, удобно устроившись в кресле-качалке, с наслаждением его отхлебнул.
Прошла неделя с того дня, в течении которой Залман то и дело возвращался к нему с чувством сожаления и раскаяния.
- Прости меня, Гила, - раскачиваясь, словно молясь, шептал Залман, стоя перед фотографией жены. – Я испугался одиночества… Но какое может быть одиночество, пока во мне живёт о тебе память… Гила, давай считать мой поступок "несчитовым"… Помнишь, ты говорила, что если хочешь облегчить себе душу, попроси прощение за свой поступок, после чего отправь его в разряд "несчитовых", если это согласовано с твоей совестью?..
Залман вопрошающе смотрел на улыбающуюся ему с фотографии его Гилы, выискивая в её улыбке прощение.
Телефоном Залман пользовался редко – звонить ему некому, - а если и раздавались звонки, то тут же высвечивалась надпись "спам" на красном фоне, и он вызов отключал. Но этот настойчивый звонок, прозвучавший в начале вечера, не обозначенный "спамом", встревожил Залмана. Он нерешительно взял телефон и нажал "ответить".
- Алло, кто у телефона? - услышал Залман решительный женский голос. Он знал по себе, что подобная голосовая решимость достигается, когда после поставленного вопроса: "Звонить или не звонить?" резко выдыхаешь и набираешь номер. - Смею предположить, что это Залман Шрайбер… - задача выполнена и голос затих, в ожидании ответа.
"Владелице голоса, в настоящий момент, - думал Залман, - всё равно, какой будет ответ… Но, если он будет отрицательным, следующая попытка ей дастся гораздо легче…, и она обязательно её повторит".
- С кем имею честь говорить, - сказал Залман.
- Керен Фурман, номер 645, - сказала она и вновь замолчала.
- Не понял, - проговорил Залман.
- О, простите, - голос засмеялся так заразительно, что невольная улыбка скользнула и на губах Залмана. – Нет-нет, это не вытатуированный номер на моей руке. Я не настолько стара. Это мой номер на сайте знакомств. Я его назвала, чтобы ты* легче меня нашёл.
* - все жители Израиля, вне зависимости от возраста, обращаются друг к другу на "ты".
- А какой номер у меня? – зачем-то спросил Залман.
"Неужели я хочу продолжить знакомство?".
- Тысяча сорок третий, - ответила она.
- Так ты почти что старожилка.
- Вовсе нет, - с печалью в голосе сказала Керен. – К сожалению, сайт так быстро пополняется вдовами и вдовцами, чтобы не остаться один на один с самим собой…
"Она тоже боится слова "одиночество".
- А я думал, что моя регистрация не состоялась – электричество отключилось.
- Очень даже состоялось. – Керен вновь засмеялась. – Мои подружки, тоже зарегистрированные на сайте, заинтересовались тобой. Вот я и решилась их опередить…
- Не знал, что я популярен.
- Раз так, предлагаю встретиться… - короткая пауза. – Ты не подумай… Ты первый, кому я сподобилась позвонить…
Чувствуя, что порыв решимости Керен позвонить постепенно переходит из неудобства за совершённый поступок в раскаяние, Залман проговорил:
- Конечно же, я польщён, Керен… и готов с тобой встретиться.
- Отлично. Я тоже живу в Тель-Авиве, посему предлагаю ресторан "Гуча" на Дизенгоф… Завтра… - и, уточняя, добавила: - В пятницу, часов в семь?..
- "Гуча", - эхом отозвался Залман, - я знаю этот ресторан… Мы с Гилой были несколько раз в нём… - и добавил с печалью в голосе: - Гила была моей женой…
- Если передумаешь, дай знать… - проговорила Керен и отключилась.
- Керен Фурман, номер 645, - твердил Залман, ища в сайте знакомств её страничку.
Нашёл! С экрана компьютера на него смотрела стройная женщина, явно знающая себе цену, на фоне каких-то средневековых развалин. Она была ещё в том возрасте – на десять лет младше Залмана, - когда подкрадывающаяся старость может быть к лицу.
В юности Залман делил девушек на совершенно для него недоступных, к которым он и приближаться-то боялся, средне доступных – с ними он позволял себе заговорить, но как только слышал пренебрежительные нотки, тут же отваливал в сторону, и вполне доступных. Вовсе не значит, что вполне доступные девушки были уродинами и глупыми, просто Залману с ними было легко общаться, не напрягаясь, не боясь превратится в "котлетный фарш", если не разделит их мнение. Так же, как и вовсе не значит, что совершенно недоступные были красавицами – их некрасивость компенсировалась богатством или высокопоставленностью родителей.
Кстати, его Гила по его шкале относилась к средне доступным…
Залман смотрел на фотографию шикарной женщины Керен Фурман и, развивая свою теорию "о доступности", прошептал:
- Боязнь одиночества с возрастом всех уравнивает и разделяет на тех, кто готов с ним смириться и на тех, кто нет.
Тель-авивская пятница отличается от предшабатного дня других городов Израиля. С утра и до начала вечера город относительно пуст, разве что набережная, которую заполняют любители велосипедов и самокатов, любители бега и спортивной ходьбы, любители пляжного волейбола и футволея – смесь футбола и волейбола… и, конечно же, туристы, впитывающие всё ещё жаркие осенние солнечные лучи и морскую соль. Основная часть населения города отдыхает, отсыпается, накапливая силы для вечера.
Вечер слизывает жару дня, которой наплевать на название сезона – конец осени, - наполняя город, хоть какой-никакой прохладой, громкой ивритской речью, заглушающую иностранную, смехом, радостными приветствиями… Гвалт заполняет город, который доносится из многочисленных ресторанов, пабов, кафе… Электрический свет сменяет солнечный и погружает город в интим.
Ровно в семь часов Залман подходит к ресторану "Гуча". Навстречу ему спешит метрдотель с печальным лицом, на котором написано сожаление, в связи с отсутствием свободных столиков. Но Залман опережает его:
- Меня должны ждать… Залман Шрайбер…
- Конечно, - мурлычет метрдотель, - меня предупредили… Вас ждёт дама… Прошу следовать за мной…
Залман издали увидел Керен Фурман. Она машет ему рукой, словно он её старый знакомый.
Керен Фурман выглядела великолепно.
В первые минуты их встречи чувствовалась неловкость, но по мере поглощения морепродуктов в сочетании с вином Шардоне, их общение становилось лёгким и непринуждённым.
Залман рассказал Керен, как в один из первых дней его знакомства с будущей женой Гилой, они пошли в один из модных рыбных ресторанов Тель-Авива. Гила заказала вино Шардоне. После того, как официант налил его в бокал для пробы, Гила, поколыхав содержимое, принюхалась, посмотрела на него и, улыбнувшись, сказала с восхищением: "Аромат тропических фруктов", а после того, как пригубила, кивая головой, произнесла со знанием дела: "Вкус ванили, сливочного масла и карамели, - и уже официанту, замершему в ожидании её вердикта: - Да-да, можно наливать".
Официант, отходя от столика, посмотрел на Залмана взглядом: "Ну и фифочка тебе попалась".
После ресторана, чувствуя неловкость, Гила, опустив голову, словно нашкодившая девчонка, сказала Залману, что ей хотелось произвести на него впечатление.
- Поэтому перед тем, как пойти в ресторан, - говорила Гила, - я прочитала мнения знатоков о вине Шардоне… и о других винах…
Залман с печалью посмотрел на содержимое бокала и Керен понимающе кивнула.
Потом они без умолку говорили о любимых книгах, кино и даже о политике… 
- Мне очень хочется спросить… Можно?  - Керен игриво посмотрела на Залмана.
- Конечно.
- Скажи, Залман, как тебе удалось сохранить такую шевелюру?.. Или это…
- Нет-нет, это не парик. Просто, Керен, гены не пропьёшь…
Были ещё встречи и ещё, и ещё… Как результат - один из вечеров закончился в постели Залмана…
Вечер весеннего праздника Пурим, одной из главных примет которого была традиция наряжаться в карнавальные костюмы – в память о перемене судьбы евреев, - Керен предложила Залману провести в том же ресторане "Гуча", где они впервые встретились. Она должна заехать за ним…
Собираясь на встречу, Залман, как обычно достал из коробки парик, приготовил кисточку, клей…
Он стоял перед зеркалом, уперев взгляд в своё отражение.
- Не кажется ли тебе, что маскарад затянулся? – обратился Залман к отражению. – Если мне нравится эта женщина…, если она готова избавить меня от одиночества… В Пурим устраивают карнавальные шествия, которые должны напомнить о том, что под маской случайных стечений обстоятельств скрывается божественный замысел… Может Гила предвидела всё и парик, купленный ею, запустил механизм этих случайных обстоятельств, которые должны были привести меня к Керен?.. Сегодня, вместе с окончанием Пурима, может закончиться и мой карнавал… Чтобы закончился, мне надо предстать перед Керен без парика… и тогда она вправе меня отвергнуть. А если не отвергнет, как быть мне, ведь во время нашей близости я представлял рядом Гилу… Решено, сегодня я с ней расстанусь, оставаясь в парике!
Когда парик был надёжно зафиксирован на голове и непослушный локон соскользнул на лоб, Залман вдруг почувствовал, как всё вокруг закружилась и он начал проваливаться в бездонность. Он не испугался падения, даже обрадовался ему, – оно было решением его проблемы.

"Падение завершилось без каких-либо ушибов. - констатирует Залман, не решаясь открыть глаза. – Странное чувство: пустота ума, свобода от всех омрачений и ощущение полной реализации жизненного потенциала… Вау, ничего себе мыслишку выдал, словно напился до потери сознания…".
- Залман, сколько ты можешь лежать? – он слышит сердитый голос Гилы. – Вставай и пошли!
Залман открывает глаза, но вокруг такая темень, что он проверяет их открытость прикосновением к ним пальцами – открыты! Встаёт на ноги и, разбросав руки по сторонам, пытается коснуться Гилы:
- Ты где?
Залман чувствует касание её руки.
- Гила, это правда ты? – шепчет он.
Пальцы Гилы сплетаются с пальцами Залмана.
- Как жаль, что я тебя не вижу, - голос Залмана дрожит от волнения.
Они замирают на малую толику времени, которую прерывает призыв руки Гилы к началу движения.
Залман чувствует себя пушинкой, которую подхватывает воздушный поток.
- Мы в туннели, – звучит голос Гилы и, словно хвастаясь, добавляет: – Я уже в нём была.
"Откуда я знаю, что это Гила?" - думает Залман.
- Чтобы не сомневался. - слышит он. – Помнишь ли ты о своей, прости меня, дебильной привычке то и дело раздражённо вопрошать: "Где мой галстук, носки, рубашки?..". Как меня это бесило… И вот я умерла… Жаль, конечно, что это произошло… Но оставшись без меня, ты, Залман, сделав что-нибудь, по-прежнему обращаешься ко мне в попытке сверить своё действие с моей возможной реакцией на него… Это утомляет… А когда в твоей жизни появилась Керен...
Гила не договаривает, потому что туннель выплёвывает их в свет.
- Гила! - кричит Залман, смотрит на неё широко открытыми глазами и с восторгом вопрошает: – Это действительно ты, моя Гила?
- Ну с чего ты взял, Залман, что я тебя обманывала… - говорит она, глядя на него жалостливым взглядом.
- С кем вы разговариваете, вновь прибывший, - слышит Залман возмущённый тонкий голосок.
Залман поворачивает голову… Перед ним стоит совершенно безликий толстенький, маленький человечек в широкополой, островерхой голубой шляпе, в футболке зелёного цвета, жёлтых коротких штанишках, откуда выглядывают тонкие ножки в красных кроссовках. Всю его одежду объединяет эмблема "Nike".
- А вы кто? – насторожённо спрашивает у человечка Залман.
- Я один из распорядителей места ожидания, - говорит человечек. – Посему прошу представиться.
В ручках безликого появляется планшет, и он замирает в ожидании.
- Залман Шрайбер, - произносит Залман и с удивлением смотрит на Гилу, которая реагирует на его взгляд кивком.
Безликий водит по экрану планшета пальчиком, бубня под нос: "Шрайбер… Шрайбер… Шрайбер", а потом: "Залман… Залман… Залман" и, наконец возглас: "Вот! Коматозное состояние".
- Гила! – Залман вскрикивает. – Что за коматозное состояние? О чём это он?
Гила разводит руками.
- Уж не хочешь ли сказать, что… "душа с душою говорит"? – Залман произносит это, показывая указательным пальцем то на себя, то на Гилу.
- Залман Шрайбер, так с кем вы разговариваете? – вновь спрашивает безликий.
- С кем с кем, с женой! – выкрикивает Залман.
Безликий, спокойно реагируя на выкрик, записывает в планшете: "Диссоциативное расстройство идентичности души".
А потом безликий проводит рукой, словно раздвигает занавес, демонстрируя Залману городок с белыми домиками под черепичными разноцветными крышами, окружённые металлическими кованными оградами. Залману показалось странным, что во дворах домиков растут только белые каллы.
- Ваш домик номер 637489, - говорит безликий. – Белая линия-указатель приведёт вас непосредственно к домику, где вы проведёте отведённое судьбой время пребывания в нашем месте ожидания. – с нотками радости в голосе безликий добавляет: - Залман Шрайбер, мы рады вашему прибытию и сделаем всё, чтобы оно было максимально комфортным.
Безликий кланяется и исчезает, а Залман с Гилой идут по линии-указателю к домику под номером 637489.
- Странно, - говорит Залман, - очень странно, что безликий тебя не видит.
- Думаю, что у меня с тобой разное физическое состоянием души… - отвечает ему Гила. - Твоя душа, Залман, временно отлучена от тела, которое ждёт её возвращения. А мою душу, к сожалению, уже никто не ждёт… Ну, а ты душа родственная. - вдруг в её настроении что-то меняется и она, пытаясь сдержать раздражение, говорит: - Я уже готова была смириться с моим состоянием души, но нет!.. Залман, ты по сто раз день обращаешься ко мне с вопросами: "Я правильно сделал или нет?". "Тебе это понравилось?" и множество, множество других. Я уже не говорю, когда в твоей жизни появилась Керен…
- Гила, всё потому, что я по-прежнему люблю тебя… Это же так понятно… Я хочу сохранить в себе это чувство…
- Я не пытаюсь его у тебя отнять, Залман, но я умерла, а ты живой! Так продолжай жить, совершая порой ошибки, не вплетая в них меня… - Гила умолкает, нежно смотрит на Залмана и уже тихо говорит: - Мне приятно, Залман, что ты меня помнишь…
- Теперь наши души почти что вместе…
- А вот это какая-то дурацкая ошибка и я намерена её исправить! – говорит возмущённо Гила.
Они проходят мимо домика с цифрами 637488. Залман видит в его дворе длинного, как жердь, уже далеко немолодого мужчину, напряжённо разговаривавшего с самим собой, то и дело поправлявшего, соскальзывающие с носа, огромные очки.
- Спорит со старенькой женщиной, наверное, с мамой, - шепчет, ухмыляясь, Залману Гила. – Ты её не видишь?
Залман отрицательно качает головой.
"Жердь" замечает Залмана, поворачивается к нему лицом, плечи – кости, обтянутые тонкой кожей, - поднимаются, будто он хочет превратить себя из "жерди" в "соломинку", левый уголок плотно сжатых губ тянется вверх, извиняющийся взгляд широко открытых глаз, увеличенных линзами очков… 
Неловкость "жерди" непонятным образом передаётся Залману.
- Привет, - говорит Залман и машет рукой. – Я твой сосед. Только что прибыл. Меня зовут Залман Шрайбер.
"Жердь" изогнулся дугой, что позволило ему в приветствии поднять руку с растопыренными пальцами.
- Меня зовут Фима и я здесь уже давно, - говорит он охрипшим голосом.
Залман поворачивает голову в сторону Гилы и говорит:
- Его зовут Фима и он здесь давно.
- Залман, - с возмущением реагирует Гила, - неужели ты думаешь, что я глухая?
- Просто, Гила, Фима явно не израильтянин. Его язык наверняка русский, а русский я немного понимаю. Но ты же русский не знаешь вообще, поэтому…
- Подумай, Залман, где ты находишься… - Гила ударяет пальцами по лбу. – В этом месте обитают души со всех концов Земли и говорят все на одном языке… Только не спрашивай на каком…
- О, да вы не один… Мама подсказывает, что рядом с вами женщина. – хрипит Фима.
- Жена, - говорит Залман и улыбается.
- Наверняка безликий написал в своём планшете напротив вашего имени: "Диссоциативное расстройство идентичности души", что значит её раздвоение. – Фима открывает рот, демонстрирует почерневшие гнилые зуба, издаёт хлюпающее "ха-ха-ха", умолкает.
Какое-то время глаза Фимы бегают из стороны в сторону, словно он собирается с мыслями, и, наконец, с тоской в голосе говорит:
- Жена – это хорошо. Когда я был молодой у меня была девушка, на которой хотел жениться. Я привёл её в наш дом познакомиться с мамой… Но что произошло потом… - Фима поворачивает голову в сторону мамы и спрашивает:
- Мама, ты помнишь?
Залман не слышит ответа, но видит, как зло заполняет Фимины глаза.
- Мама сказала, что она мне не подходит, а я сказал, что люблю её… Тут-то всё и началась!  Мама закатила истерику с криками: "Ты хочешь моей смерти!", хватанием руками за голову, угрозами отравиться и, наконец, оседанием на пол, намекая, что уже приближается конец её жизненного пути… Я понимал - она боится потерять на меня влияние, потому что по её глубокому убеждению только мама точно знает нужды своего сына… Я уступил… Потом мама много раз пыталась сосватать мне, рвущуюся замуж, старую деву… Однажды меня позвал к себе в дом наш сосед, дядя Лёва. Дядя Лёва жил в достатке – он был музыкант, создавший свой биг-бэнд… Я забыл сказать, что родился и всю жизнь безвылазно провёл в маленьком городе под названием Коростень. Тогда, когда я был совсем молод, мне казалось, что в нём живут одни евреи… Так что биг-бэнд приносил дяде Лёве огромные гешефты. Они играли на свадьбах, но чаще всего на похоронах. Дядя Лёва играл на барабане… Знаете, на таком огромном, который висит на ремне, перекинутом через плечо, когда ходишь, и по которому стучишь колотушкой, отбивая ритм… Дядя Лёва был уже стар и барабан стал для него тяжёл. Он дал мне в руку колотушку и сказал, что бы отбил, предложенный мне, ритмический рисунок, с чем я отлично справился. После нескольких уроков, первый раз отстучал на кладбище похоронный марш и это было здорово… При этом мама то и дело проклинала дядю Лёву, "повесившего на мою шею этот чёртов барабан". "Он тебя убьёт, - твердила она, - а заодно и меня". Но на этот раз я ей не уступил!.. Я давно уже не играю на похоронах, но дома часто подходил к нему и тихо, чтобы не тревожить соседей, отстукивал колотушкой какой-нибудь ритм… Я очень скучаю по своему барабану… Как мне надоело это место ожидания… Вы знаете, что вокруг него существует невидимое поле, не позволяющее душам его покинуть? Я тыкал в него палкой… И что вы думаете? Палка проходит, а душа нет… В вашем доме, до вашего прибытия, жила женщина. Когда она узнала, что у меня диссоциативное расстройство идентичности души, рассказала, как отсюда можно выбраться… Она сожалела, что у неё нет этого расстройства… Так вот. Она сказала, что под горкой – Фима показал в сторону горки на окраине городка – стоит четырёхколёсная телега. Если эту телегу затащить на горку, а потом столкнуть вниз – на горке есть колея, упирающаяся в это поле, - можно прорвать его… Ведь как-то люди выходят из комы… Для этого нужно, чтобы совпало желание душ: самой души, только что покинувшей тело, и души, к которой она привязана.
- Почему ты не хочешь воспользоваться телегой? – спрашивает Залман.
- Посмотрите на меня, - говорит Фима, ухмыляясь. – Но и при этом я готов был попробовать, только мама… Она и здесь твердит: "А как же я?"… Впрочем, она вряд ли смогла бы помочь – барабан не повод вернуть мою душу в тело… Тем не менее каждый день забираюсь на горку и несусь с неё вниз, надеясь покинуть это место…, даже туда, где обитает душа моей мамы… Лишь бы не застрять в ожидании… Чёртовое место… Чёртовое место…
Фима криво улыбается, поворачивается к Залману спиной, говорит: "Пойдём, мама, в дом" и уходит.
Залман провожает потухшим взглядом шаркающую Фимину душу.
- Эй… Эй… - слышит Залман тревожный голос Гилы. – Тебе, Залман, нельзя здесь оставаться. Пойдём толкать телегу. Ты меня слышишь, Залман?
- Гила, - Залман говорит шёпотом, - у меня там нет даже барабана…
- А Керен? Она же хочет быть с тобой…, и я хочу, Залман, чтобы ты жил, не оглядываясь, не спрашивая меня… Отпусти меня, Залман, и пойдём толкать телегу…
Залман нежно смотрит на Гилу.
- Мы здесь уже давно, - говорит он, - наверное, скоро будет вечер. Давай завтра, с утра…
- Залман, здесь не бывает ни утра, ни вечера. Здесь сплошной солнечный день.
Гила решительно берёт Залмана за руку, и тянет его в сторону горки.
Весть о том, что кто-то идёт на горку, разнеслась по городку. Души выходили из домиков, прижимались к металлической ограде и смотрели завидущими глазами на, проходившего мимо, Залмана. Среди них были и старики, и молодые, и даже дети… Некоторые из них поднимали в приветствии руки…
"Они желают мне удачной попытки вернуть моей душе тело", - подумал Залман.
Залман смотрит на старую деревянную телегу с расширяющими к верху бортами, стоящую перед относительно пологой песчаной горкой высотой метров десять, все четыре колеса которой на одну треть утопают в песке, а оглобли, отшлифованные до блеска душевными руками, целеустремлённо направленны к вершине. Он вспомнил, как в детстве…
- Залман, не тормози! - решительно говорит Гила, направляясь в сторону оглобель.
Залман пристроился к телеге сзади.
У них ушло много времени на то, чтобы сдвинуть телегу с места: разгребали песок, освобождая от него колёса, раскачивали её вперёд и назад, менялись местами и вновь раскачивали…
- Пошла! – кричит Залман, упираясь плечом в телегу.
- Пошла! – кричит Гила, стиснув пальцами, до боли в суставах, гладкую поверхность оглоблей.
Кто сказал, что души не потеют и не устают?
Когда Гила и Залман закатили телегу на вершину горки, их одежда была пропитана потом и усталость валила на песок. Парик Залмана залихватски сполз набок, что рассмешило Гилу.
- Залман, - Гила, лёжа на песке, поворачивает голову в его сторону, - а почему ты в парике? – хихикнула: - Тоже в память обо мне?
- Парики – это не тот атрибут, который надевают в поминании кого-либо или о ком-нибудь. Парики, милая, — это только для маскировки.
Залман хлопает ладонью по открывшейся лысине, и они смеются.
- А одел я его сегодня, чтобы, сохраняя свой имидж, сказать Керен…
Лёгкое покашливание доносится до Залмана. Он поворачивает голову и видит безликого, стоящего рядом с телегой, держа в ручках планшет.
- Так вы… как вас там?
- Залман Шрайбер.
- Шрайбер… Шрайбер… Шрайбер… - шепчет безликий, водя пальчиком по экрану планшета, а потом: - Залман… Залман… Залман…
Нашёл – пальчик безликого замер.
- Диссоциативное расстройство идентичности души, - читает он и, не отрывая безликий взгляд от экрана, спрашивает: - Чья душа вам помогает, Залман Шрайбер?
- Жены.
- Жены, - повторяет безликий и делает отметку в планшете. – Так вы собираетесь спускаться с горки, Залман Шрайбер?
Залман смотрит на Гилу. В её глазах печаль, а у него плотно сжаты губы и по-детски подрагивает подбородок.
- Говори "да", Залман, - шепчет Гила.
- Забирайтесь в телегу, Залман Шрайбер, - безликий делает пригласительный жест рукой, - а жена подтолкнёт её. И если судьбе будет угодно… Я обязан зафиксировать результат.
"Может ничего и не получится", - думает Залман, забравшись на телегу.
- Эй, - кричит Гила, стоящему с обречённым видом Залману, - может быть парик сделал тогда выбор, чтобы приманить к тебе такую женщину, как Керен, когда меня не станет, зная, что моя любовь к тебе, Залман, не допустит твоего одиночества… Пора снимать парик, Залман… Помнишь, хозяйка магазина сказала, что, когда в нём пропадёт нужда, вернуть его ей… Верни его… Живи, Залман!
Гила что есть силы толкнула телегу, и та понеслась, грохоча, вниз. Порыв ветра, нёсшийся навстречу Залману, закружил позади телеги шуршащие песчинки, а потом поднял их, превратив в песочную завесу, скрывшую от него Гилу…

Разомкнув глаза, Залман увидел склонившуюся к нему Керен.
- Почему ты лежишь на полу? – спросила она с нотками тревоги в голосе.
- Закружилась голова – такое периодически случается с людьми моего возраста, - прилёг на пол, - Залман улыбался, устремив взгляд в никуда, словно вспоминал что-то очень хорошее, очень доброе, - а потом мне стало так легко и я, наверное, уснул.
Ещё какое-то время он улыбался чему-то совершенно дурацкой улыбкой и Керен, глядя на него, тоже начала улыбаться.
- Ты думаешь, я сошёл с ума? – спросил Залман у Керен, продолжая улыбаться.
- Не знаю… если чуть-чуть… но это не страшно, - сказала она. 
Керен присела рядом с Залманом на пол.
- В тот день, когда позвонила к тебе, я, от нечего делать, зашла на сайт знакомств… Фотографии мужчин мелькали предо мной и вдруг увидела тебя… Шикарные волосы с залихватским локоном, свисающим на лоб… Всмотрелась в фотографию… Что произошло потом, я не могу объяснить… Какой-то голос в голове: "Ты не смотри, что он пытается внешне выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Хотя согласись – парик прекрасен. А надет он только ради того, чтобы привлечь твоё внимание. Поверь, что и без него он достоен тебя… Ему так уютно в парике: он будет в нём до последней минуты, пока есть возможность, уверять, что это его настоящие волосы… Но, когда ты докажешь, что и ты достойна его…". И я позвонила… Зачем-то приплела подруг, которых у меня нет… Скажи, Залман, я достойна тебя?
Залман стал перед Керен на колени и, глядя в её глаза, спросил:
- Скажи, Керен, а я достоин тебя?..
Вечер, проведённый в ресторане "Гуча", - последние часы, уходящего праздника Пурим, и они были замечательными.
На следующий день Залман подъехал к магазину с вывеской "Парики". Держа в руках коробку, он вошёл в магазин.
- Чем могу быть полезна?
Это была та женщина, хозяйка магазина, которая когда-то им продала этот парик.
- Я пришёл вернуть вам вещь, которую мы с женой у вас купили… Это было давно… Нет-нет, мне не нужны деньги, просто при покупке, вы сказали, что хорошо бы её вернуть, когда надобность пропадёт…
Залман протянул ей коробку.
- Я помню вас, - сказала женщина и взяла коробку.
Она достала из неё парик и, нежно поглаживая, сказала:
- Он всегда возвращается…
Выходя из магазина, Залман увидел в витрине на безликой пластмассовой голове, нанизанной на металлический штырь, парик со срывающимся вниз локоном.