Последняя дуэль Лермонтова рецепция 1841-1917 гг

Последняя дуэль Лермонтова: дореволюционная рецепция трагедии

Изучая то или иное трагическое событие, такое как гибель нашего великого поэта, в котором  ощущается определенная неясность, темные места, исследователи нередко пребывают в надежде, что с течением времени станет возможно докопаться до правды во всех деталях, что десятилетия кропотливых исследований позволят получить наиболее верную картину и приведут наконец к объективной оценке случившегося. К сожалению, эти надежды не всегда оправдываются, и в случае с последней дуэлью Лермонтова мы вынуждены признать, что ее причины и обстоятельства произошедшего не стали за прошедший XX век яснее, чем они представлялись во времена Павла Висковатова, издавшего первую биографию поэта в 1891 году.   

После Революции 1917 года перед нами проходит рецепция гибели Лермонтова, по крайней мере, еще двух эпох - советской и постсоветской. Мы отчетливо видим сегодня, что советское восприятие трагедии было предельно политизированным, по крайней мере, до начала 1980-х гг. Постсоветское - напротив, принципиально деполитизированным и при этом на эмоциональном уровне в значительной степени "антилермонтовским". При этом неприятно бросалось в глаза, насколько сильно руководят исследователями прежде всего политические страсти дня сегодняшнего (развенчать во что бы то ни стало то, что "нам внушали" в СССР, стало их первоочередной целью). Вероятные неясности в "деле Лермонтова" были, таким образом, все-таки "разъяснены", но не посредством убедительных доказательств, а прежде всего через грубый эмоциональный напор на читателя, волюнтаристским путем.

Отдельной проблемой в рассмотрении трагедии при этом и в советский, и в постсоветский период была для исследователей необходимость правильно оценить нравы XIX века (понятия "дуэли", "чести"), так как речь шла об эпохе, навсегда ушедшей в прошлое вместе с целым рядом понятий, на которых основывалась жизнь, в частности, дворянского сословия.

В виду всего изложенного, представляется целесообразным "оживить" перед современным читателем именно то, как была воспринята гибель поэта в период с 1841 по 1917 гг., ведь, как понимаем мы теперь, фактология случившегося была известна уже тогда не лучше и не хуже, чем она известна сейчас, но при этом люди высказывались непосредственно о событии, произошедшем в их эпоху.

Гибель поэта летом 1841 года произвела на общество впечатление абсолютного шока. Отклик на трагедию был мгновенным и максимально сильным; на убийцу Лермонтова Николая Мартынова обрушились самые тяжкие обвинения. Необъективность этих откликов очевидна, и большая часть из них таковы, что цитировать их не имеет смысла, но некоторые содержат в себе определенное рациональное зерно.

Предположение о том, что ссора и дуэль Лермонтова с Мартыновым могла иметь политическую подоплеку, возникает практически сразу же после случившегося. Такое подозрение высказывает князь Вяземский в письме Булгакову - пользуясь "эзоповым языком", он "вспоминает" о гибели на дуэли неугодного вельможи во времена Екатерины II: "Голицын был убит, и не совсем правильно, по крайней мере, так в городе говорили и обвиняли Шепелева. Говорили также, что Потемкин не любил Голицына и принимал какое-то участие в этом поединке".

Высказывания В. Белинского, Л. Пушкина о дуэли также косвенно позволяют предположить, что эти люди считали случившееся результатом постороннего подстрекательства. Не все общество втайне поддерживало теорию заговора - многие могли видеть в произошедшем лишь ссору частного характера; однако очевидно, что те современники, которые подозревали заговор против поэта, могли лишь намеками изъяснять свою точку зрения (Примечание 1). 

Кроме того, многие современники придавали определенное общественное звучание своим высказываниям, подчеркивая в-общем негативную роль среды (великосветской, но не только) в судьбах поэтов в России. Полковник А. Траскин: «Несчастная судьба нас, русских: как только явится у нас человек с талантом, тут же явятся и десять пошляков, которые станут травить его до смерти».

А. Герцен: "Всё выходящее из обыкновенного порядка гибнет: Пушкин, Лермонтов впереди, а потом от А до Z многое множество, оттого что они не дома в мире мертвых душ".

Приведем также и мнение Ю. Самарина, лично знавшего и высоко ценившего Лермонтова, опустив ту его часть, где он, как большинство свидетелей 1841 года, высказывает явно необъективное мнение о самой дуэли: "Лермонтов убит на дуэли с Мартыновым! Нет духу писать!.. Становится страшно за Россию при мысли, что не слепой случай, а какой-то приговор судьбы поражает ее в лучших из ее сыновей: в ее поэтах. <…> За что такая напасть... и что выкупают эти невинные жертвы? Да, смерть Лермонтова поражает незаменимой утратой целое поколение. Это не частный случай, но общее горе…"

Авторитет императора и его ближайших сподвижников в обществе, в том числе среди представителей дворянского сословия, был невысок, и боль понесенной утраты еще больше восстанавливала мыслящих людей эпохи против властей, так сурово и небрежно относившихся к поэту и томивших его «из-за пустяков» на Кавказе. Очевидно, что гибель Лермонтова вызывала тревожные настроения у Николая I и Бенкендорфа, независимо от степени их причастности, ожидавших подобной реакции, и именно этим было вызвано "поспешнейшее", как сказано в официальных документах, рассмотрение дела о дуэли, запрет на повторное вскрытие и некоторые другие меры.

Так, о поэте было запрещено писать на протяжении примерно 30-и лет, и лишь на рубеже веков разговор о произошедшей трагедии стал возможен в печати.

Плачевное же положение убийцы поэта Николая Мартынова (1815-1875) в период с 1841 года до середины 1870-х гг. так описал один из немногих его сторонников И. П. Забелла: «В 1837 году благодаря ненавистному иностранцу Дантесу не стало у нас Пушкина, а через четыре года то же проделывает с Лермонтовым уже русский офицер; лишиться почти зараз двух гениальных поэтов было чересчур тяжело, и гнев общественный всею силою своей обрушился на Мартынова и перенес ненависть к Дантесу на него; никакие оправдания, ни время не могли ее смягчить. Она преемственно сообщалась от поколения к поколению и испортила жизнь этого несчастного человека, дожившего до преклонного возраста. В глазах большинства Мартынов был каким-то прокаженным...»


На рубеже XIX - XX вв. краеугольным камнем в представлении о причинах и обстоятельствах гибели Лермонтова стал труд Павла Висковатова "Лермонтов: жизнь и творчество", вышедший в 1891 году. Павел Александрович не сомневался, что поэт стал жертвой заговора недоброжелателей, обоснованно рассчитывавших на молчаливое одобрение "в верхах": "Как в подобных случаях это бывало не раз, искали какое-либо подставное лицо, которое, само того не подозревая, явилось бы исполнителем задуманной интриги". Висковатов описывает, как "приставали" к  Лисаневичу, уговаривая вызвать Лермонтова на дуэль. «Что вы, - возражал Лисаневич, - чтобы у меня поднялась рука на такого человека!» Есть полная возможность полагать, что те же лица, которым не удалось подстрекнуть на недоброе дело Лисаневича, обратились... к Н.С. Мартынову. Здесь они, конечно, должны были встретить почву более удобную для брошенного ими семени" (Примечание 2).

Объясняя, почему Николая Мартынова было проще "подстрекнуть на недоброе дело", чем поручика Лисаневича, Висковатов в невыгодных тонах подает личность последнего: "Он приехал на Кавказ, будучи офицером кавалергардского полка, и был уверен, что всех удивит своей храбростью, что сделает блестящую карьеру... На пути к Кавказу, в Ставрополе, у генерал-адъютанта Граббе за обеденным столом много и долго с уверенностью говорил Мартынов о блестящей будущности, которая его ожидает, так что Павел Христофорович должен был охладить пылкого офицера и пояснить ему, что на Кавказе храбростью не удивишь, а потому и награды не так-то легко и даются. Да и говорить с пренебрежением о кавказских воинах не годится".

На роковом вечере у Верзилиных, за которым последовал вызов на дуэль, Мартынов "был мрачен". "Действительно ли был он в дурном расположении духа или драпировался в мантию байронизма?" - задается вопросом биограф поэта. В целом Висковатов характеризует Мартынова как человека ограниченного и с огромным самолюбием, который, "когда оно было уязвлено, мог доходить до величайшего озлобления".

Вместе с тем, поведение противника Лермонтова непосредственно в самой дуэли Висковатов оценивает, принимая во внимание фактор эмоционального напряжения, растерянности, дуэльной случайности: "Неожиданно строгий исход дуэли даже для Мартынова был потрясающим. В чаду борьбы чувств, уязвленного самолюбия, ложных понятий о чести, интриг и удалого молодечества, Мартынов, как и все товарищи, был далек от полного сознания того, что творится. Пораженный исходом, бросился он к упавшему..."

И все-таки, что позволяло Павлу Висковатову с полнейшей уверенностью восклицать: "С п а л и  л и  т е,  ч т о  с  т а к о ю  н а с т о й ч и в о с т ь ю  и  и с к у с с т в о м  в е л и  и н т р и г у  и  д о б и л и с ь  ж е л а н н о г о?!"

Убеждение Висковатова в том, что Мартынова подстрекали со стороны, возникло, очевидно, из разговоров с разными людьми, которые вел биограф; также ясно, что и в 1891 году часть информации, которой владел, автор биографии вынужден был утаивать по цензурным или каким-либо иным соображениям. У Павла Александровича был архив, который, к сожалению, не привлек к себе интереса советских лермонтоведов своевременно - слишком сильным в 1920-1930-е гг. было отторжение к наследию ушедшей царской эпохи. А впоследствии архив погиб в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Возможно, в архиве первого биографа поэта и были какие-либо материалы, способные пролить свет на "темные стороны дуэли", на обнаружение и грамотный анализ которых потомками рассчитывал владелец архива, и о которых мы уже никогда не узнаем (Примечание 3). 

Практически одновременно с биографией Висковатова вышел "Очерк жизни и творчества Лермонтова" А. Скабичевского, где многое заимствовано из труда первого биографа поэта. Так, вторя Висковатову, Скабичевский пренебрежительно отнесся к сообщениям о страданиях убийцы поэта после случившегося, о его религиозности: "Мартынов отбывал церковное покаяние в Киеве с полным комфортом. Богатый человек, он занимал отличную квартиру в одном из флигелей лавры. Киевские дамы были очень им заинтересованы. Он являлся изысканно одетым на публичных гуляньях и подыскивал себе дам замечательной красоты, желая поражать гуляющих как своею особою, так и прекрасною спутницею. Все рассказы о его тоске и молитвах, о “ежегодном” посещении могилы поэта в Тарханах – изобретения приятелей и защитников. В Тарханах на могиле Лермонтова Мартынов был всего один раз проездом".

Также рецепцию трагедии содержат, по крайней мере, три дореволюционные энциклопедии 1896 и 1910 гг.      

Энциклопедия Брокгауза и Эфрона 1896 года, по-видимому, не поддерживала теорию заговора, однако ее авторы высказывались с явным сочувствием к поэту и с осуждением в адрес его противника Николая Мартынова. Статья начинается с описания прибытия М. Лермонтова в Пятигорск и его конфликта с Мартыновым - острот поэта, соперничества молодых людей за женское внимание. "Столкновения были неминуемы; в результате одного из них произошла дуэль — и 15 июня поэт пал бездыханным у подножия Машука. Князь А. И. Васильчиков, очевидец событий и секундант Мартынова, рассказал историю дуэли с явным намерением оправдать Мартынова, который был жив во время появления рассказа в печати. Основная мысль автора: «в Лермонтове было два человека: один — добродушный, для небольшого кружка ближайших друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение; другой — заносчивый и задорный, для всех прочих знакомых». Авторы так подытоживают случившееся: "Несомненно, однако, что Л е р м о н т о в  д о  п о с л е д н е й  м и н у т ы  с о х р а н я л  д о б р о д у ш н о е  н а с т р о е н и е, а  е г о  с о п е р н и к  п ы л а л  з л о б н ы м  ч у в с т в о м. При всех смягчающих обстоятельствах о Мартынове еще с большим правом, чем о Дантесе, можно повторить слова поэта: «не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку подымал»…

Заканчивается статья констатацией ненависти властей к поэту: "По словам князя Васильчикова в Петербурге, в высшем обществе, смерть поэта встретили отзывом: «Туда ему и дорога..."

Энциклопедия 1910 года об убийце поэта отзывалась в сдержанных тонах: "Время проходило в шумных пикниках, кавалькадах, вечеринках с музыкой и танцами. Особенным успeхом среди молодежи пользовалась Эмилия Александровна Верзилина, прозванная "розой Кавказа". В этой компании находился и отставной майор Мартынов, любивший пооригинальничать, порисоваться, обратить на себя внимание. Лермонтов часто зло и eдко вышучивал его за напускной байронизм, за "страшные" позы. Между ними произошла роковая ссора, закончившаяся "вeчно печальной" дуэлью".

Однако и здесь описание случившегося было заключено столь характерной вообще для русской культуры фразой: "Недалекий Мартынов... н е  п о н я л  "в  с е й  м и г  к р о в а в ы й, н а  ч т о  о н  р у к у  п о д н и м а л". 

В том же 1910 году вышла Энциклопедия русского библиографического института о Лермонтове. И здесь позиция автора статьи сильно отличалась от того, что было изложено в другой Энциклопедии, вышедшей в том же году. Автор/авторы, подобно Висковатову, подозревали заговор против поэта: "Участвуя в боях с горцами, ведя временами походную жизнь, Лермонтов не оставлял и того общества, к о т о р о е  у с п е л о  д о с т а т о ч н о  п о к а з а т ь  е м у  с в о и  т е м н ы е  с т о р о н ы  е щ е  в  П е т р о г р а д е. В знакомой семье пришлось встретиться ему с бывшим гвардейским офицером Мартыновым. В живописном костюме горца, позировавший напускной горячностью и мрачностью, Мартынов возбудил насмешливость Лермонтова, приведшую в конце концов к дуэли". Также автор отмечает, что "р о л ь  н е к о т о р ы х  с в и д е т е л е й  и с т о р и и, разыгравшейся между Мартыновым и Лермонтовым, н е  р а з ъ я с н е н а  окончательно, и  п о з д н е й ш и е  и х  о б ъ я с н е н и я  н е  о б е л и л и  и х  у ч а с т и я  в  э т о м  д е л е". 

Примечательно, что в сознании дореволюционных комментаторов теория заговора в то же время не приводила к полной депсихологизации конфликта. Так, Михайловский, в-общем принимавший версию Павла Висковатова, в то же время соединял в своем суждении определенное видение личного характера Лермонтова с мотивами постороннего подстрекательства к дуэли: "Последняя драма в жизни поэта, несмотря на свой, по-видимому, бессмысленно случайный характер, подготовлялась давно. Г. Висковатов сообщает со слов современников, что <...> благородные люди подговаривали молодого офицера Лисаневича вызвать поэта на дуэль, но Лисаневич объявил, что у него «не поднимется рука на такого человека». У Мартынова поднялась… Все те резкие укоры, с которыми Лермонтов обращался к закулисным виновникам смерти Пушкина, вполне приложимы и к обществу, выдвинувшему Мартынова. Но надо все-таки признать, что сам Лермонтов был отнюдь не невинен в той атмосфере вражды и ненависти, которая вокруг него создалась".

Значительная (или даже большая) часть интеллигенции Серебряного века в ту эпоху не питала уважения и доверия к власти, поэтому "верить в заговор" многим не казалось ни абсурдным, ни зазорным. Не только М. Горький, В. Маяковский, но и И. Анненский, Д. Мережковский, И. Северянин верили, что последняя дуэль Лермонтова была результатом заговора против него. И. Анненский писал, что "не было русского поэта, с которым покончили бы проще", Д. Мережковский считал, что "пятигорские враги поэта натравливали на него Мартынова", а "председатель земного шара" кубофутурист И. Северянин разразился в адрес убийцы поэта стихами такой силы негодования и поношения, что с ними можно сравнить только позицию А. Герасименко или В. Бондаренко уже в наше время (Примечание 4).

И как не вспомнить здесь пассажа Владимира Григорьевича в его книге "Лермонтов. Мистический гений": "Я перечитал все книги и царского, и советского периода, и нынешние. Меня поразила явная антилермонтовская позиция современных исследователей!"

Так и автор, погрузившись не в советское, как считается, чрезвычайно идеологизированное, а в более объективное дореволюционное лермонтоведение ясно видит, что найти в нем чью-нибудь яркую антилермонтовскую позицию не так-то просто. Но возможно - такую позицию занял В. Соловьев в своей статье "Судьба Лермонтова", впервые опубликованной в 1899 году. В. Соловьев приписывал поэту некое "демоническое сладострастие", которое будто бы не оставляло Лермонтова "до горького конца", а "бравый майор Мартынов" явился "роковым орудием кары" за него. "На дуэли Лермонтов вел себя с благородством — он не стрелял в своего противника, - не может не признать В. Соловьев, — но, по существу, это был безумный вызов высшим силам, который, во всяком случае, не мог иметь хорошего исхода". Ни один коллега по литературному цеху не поддержал тогда мыслителя в этой или иных идеях, высказанных в данной статье, - напротив, она вызвала самые резкие протесты в печати.   

Также, по всей вероятности, к полному оправданию Николая Мартынова склонялся писатель Б. Садовский, однако он, в отличие от В. Соловьева, представлял случившееся не в метафизическом, а в предельно обытовленном свете: "Мартынову пребывание Лермонтова на водах было неприятно... В душе он сознавал свое ничтожество; его стихи и романсы восхищать могли девиц, но вряд ли он отваживался на них в присутствии Лермонтова, видевшего его насквозь; на убийственные остроты последнего он не находил ответов... И вот, может быть, в тот самый момент, когда Мартынов решительным печоринским приемом покорял нежное сердце Наденьки Верзилиной, по комнате громко прозвучало ненавистное: montagnard au grand poignard. Чаша терпения переполнилась — и насмешник поплатился жизнью".

Садовский был, по всей видимости, единственным, кто полностью отделил произошедшую трагедию от того обстоятельства, что Лермонтов был поэтом, представив ее как жестокое, но, увы, "жизненное" событие, о котором слишком пространные комментарии были бы излишни. 

Особую позицию в оценке гибели Лермонтова занял А. Блок, который полагал, что корень случившегося - "воля к смерти" самого поэта. "Лиловые миры захлестнули и Лермонтова, который бросился под пистолет своею волей", - писал великий поэт-символист. Это мнение не получило сколько-нибудь серьезной поддержки ни в начале XX, ни в начале уже нашего, XXI века. Высказывались обоснованные возражения, что повышенный интерес к "лиловым мирам" был свойствен прежде всего самому Серебряному веку и его представителям, а подобные интерпретации нередко больше говорят о самих их авторах, нежели о том, кого они пытаются интерпретировать (Примечание 5).

Однако одним из самых заметных "событий" в рецепции случившейся трагедии стала, наряду с биографией П. Висковатова, статья В. Розанова "Вечно печальная дуэль", написанная им как ответ на статью о дуэли Лермонтова с Мартыновым, которую разместили после смерти последнего его потомки. В. Розанов очень внимательно и уважительно отнесся ко всему, о чем говорилось в статье - в частности, к вопросу о виновности общих друзей Лермонтова и Мартынова - секундантов этой дуэли, которые, по словам автора/авторов статьи, не приложили достаточных усилий для примирения противников. В статье исподволь была заявлена весьма амбициозная цель - "очистить память моего отца от тяготеющего над ним укора". Розанов высказал свою позицию дипломатично, но твердо: «Есть что-то темное и действительно тягостное для памяти всех окружающих людей в этой дуэли... Пусть смерть Лермонтова была нечаянностью для стрелявшего: все же остается бесспорным, что Мартынов, если бы не хотел убить поэта, м о г  п р е д н а м е р е н н о  н а с т о л ь к о  в з я т ь  в  с т о р о н у,  чтобы не задеть противника» (Примечание 6).

Также В. Розанов предостерегал от того, чтобы видеть саму личность Лермонтова в ложном свете, излишне "затемняя" ее в виду его склонности к колкостям, остротам: "«Это участь гения, прежде всего для него самого тягостная — быть несколько неуравновешенным... Поэт есть роза и несет около себя неизбежные шипы; мы настаиваем, что острейшие из этих шипов вонзены в собственное его существо... Его краткая жизнь, зримо огорчающая и часто незримо горькая, есть все-таки редкое и трудно созидающееся в истории миро, которое окружающая современность не должна расплескать до времени» (Примечание 7).


Подведем итоги. Версия о том, что против Лермонтова мог быть заговор недоброжелателей, возникла не в советское время, как можно подумать, читая статьи современных лермонтоведов, и не в революционных кругах. Наиболее обстоятельно она была изложена первым биографом поэта П. Висковатовым - человеком умеренных политических убеждений, и впоследствии поддержана самыми разными представителями интеллигенции, чаще всего не имевшими между собой общих политических взглядов, такими как Н. Михайловский, А. Скабичевский, И. Анненский, Д. Мережковский, И. Северянин, В. Маяковский, М. Горький. Вопрос о постороннем подстрекательстве в истории последней дуэли Лермонтова по сей день остается открытым и, по всей видимости, не подлежит самому полному и уверенному разъяснению.   

В то же время, ряд представителей интеллигенции не поддерживали убежденности в заговоре против поэта - В. Розанов, В. Соловьев, А. Блок, Б. Садовский и некоторые другие.

Большинство комментирующих имели определенное представление о характере Лермонтова, соответствующее действительности, - о его резкости, порой неуравновешенности, о склонности поэта к карикатурам, колким шуткам в товарищеском общении. Ввиду этого высказывавшиеся нередко проявляли понимание к психологическому состоянию Н. Мартынова, к тому, как могли влиять на ситуацию эмоции и обстановка. Но при этом едва ли будет ошибкой утверждать, что большинство не склонялись к самому полному оправданию убийцы Лермонтова, и к моменту, когда Российская Империя в 1917 году прекратила свое существование, над Николаем Мартыновым все-таки отяготел укор за безвременную гибель нашего поэта. 

Также необходимо отметить, что общественный аспект случившейся трагедии представлялся важным большинству комментаторов: если одни видели его непосредственно в заговоре против поэта, то другие, не будучи уверенными в постороннем вмешательстве в конфликт, усматривали его в целом в удушающем влиянии российской среды, выдавливающей из себя такие исключительные натуры, как Пушкин и Лермонтов, наконец, во враждебности к поэту лично Николая I и Бенкендорфа, препятствовавших возвращению Лермонтова с Кавказа и тем приблизивших его раннюю смерть. 


P. S. "Поворот к человеку", происходивший в советском литературоведении в 1970-80-е гг., максимальная полнота информации, которую советским исследователям удалось собрать, наконец, наметившаяся тенденция к реабилитации дореволюционного наследия о Лермонтове (в 1989 году вышла биография Павла Висковатова) - все это вместе создавало все предпосылки для того, чтобы к концу XX века сообщество лермонтоведов могло выработать наиболее объективную версию гибели поэта. К сожалению, распад СССР внес свои коррективы - привел и к распаду лермонтоведческого, шире, филологического сообщества, и на этом фоне активизировались исследователи, составлявшие прежде периферию лермонтоведения. Именно они, за всю свою жизнь в науке не опубликовавшие ни одной - ни одной! - статьи о творчестве поэта, в это смутное переходное время активно занялись "исследованием" истории его последней дуэли и присвоили себе право сказать в данном вопросе "последнее слово". Под видом "объективности", "развенчания мифов" выдавались интерпретации, своевольно игнорирующие любые обстоятельства, которые могли бы усложнить позицию авторов, делались попытки перечеркнуть всю отечественную историко-культурную традицию восприятия гибели нашего поэта (поэтов), и все это ярко окрашивалось в "антилермонтовские" тона.

Место этих интерпретаторов – рядом с любым представителем интеллигенции дореволюционной, советской или же постсоветской России, имеющим право на выражение своего сугубо личного мнения. При этом едва ли их труды об этой дуэли могут рассматриваться как имеющие подлинно научное значение, тем более – претендовать на консолидацию широких масс вокруг высказанных ими позиций.

Ввиду этого сбор и анализ мнений дореволюционной интеллигенции, из которых одни претендуют на научность (П. Висковатов, Энциклопедии), а другие, по понятным причинам, даже не имеют таких притязаний, представляется автору делом логичным и плодотворным.    
   




Примечание 1. Л. Пушкин: "Эта дуэль никогда не могла бы состояться, если бы секунданты были не мальчики. Она сделана против всех правил и чести".
В. Белинский в письме В. Боткину: "Вот тебе пара новостей. Лермонтов убит на дуэли, наповал..."
Неразъясненная краткость этих высказываний побуждает предполагать, что комментаторы считали трагическую дуэль поэта делом политическим.

Примечание 2. В современных статьях предпринимались попытки полностью дискредетировать данные, предоставленные в обоснование своей версии П. Висковатовым. Эти попытки потерпели неудачу. В частности, известно, что Лисаневич, которого, по описанию Висковатова, пытались натравить на поэта его враги, действительно был в Пятигорске летом 1841 года - это следует со слов генерала П. Х. Граббе и Э. Верзилиной.

Примечание 3. Под "темными сторонами дуэли" традиционно принято понимать два вопроса: возможность постороннего подстрекательства к ссоре, а также неясности в самой картине поединка.

Примечание 4. Речь идет о стихотворении И. Северянина, в котором есть такие строки: "А ты, злодей, убийца, ты, преступник, / Сразивший гения бесчестною рукой, / Ты заклеймен, богоотступник, / Проклятьем мысли мировой..." И т. д.

Примечание 5. Мысли, в чем-то близкие точке зрения А. Блока, осторожнее выражены в стихотворных строках С. Есенина: "За грусть и желчь в своем лице / Кипенья желтых рек достоин, / Он как поэт и офицер / Был пулей друга успокоен". 

Примечание 6. Близкий В. Розанову по взглядам П. Перцов высказывался более резко: «Для меня отвратителен этот самодовольный, напыщенный собою и ограниченный офицерик, этот настоящий “медный лоб”, который не умея ответить остроумно на шутку приятеля, тащит его к барьеру и здесь... “палит” в него с очевидным прицелом, с очевидным желанием “всадить пулю”. Ведь никто не мешал ему  взять  на  вершок  в  сторону».

Примечание 7. Автором цитируются мнения деятелей Серебряного века из следующих статей: Н. Михайловский "Герой безвременья" (1891), В. Розанов "Вечно печальная дуэль" (1898), Д. Мережковский "М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества" (1909), А. Блок "Педант о поэте" (1906), И. Анненский "Юмор Лермонтова" (1909), Б. Садовский "Трагедия Лермонтова" (1912) и некоторых других. 





Литература

Бондаренко В. Лермонтов: мистический гений. 2013.
Висковатый П. Жизнь и творчество Лермонтова. 1989.
Дуэль Лермонтова с Мартыновым. (По материалам следствия и военно-судного дела 1841). Сборник. Составитель Д. А. Алексеев. 1992.
Лермонтов в русской критике. Сборник статей. 1955.
Лермонтов. Pro et contra. Антология. Т. 1. 2002.
Мануйлов В. Лермонтовская энциклопедия. 1981.
Скабичевский А. М. Ю. Лермонтов: его жизнь и литературная деятельность. 1891.
Щеголев П. Е. Книга о Лермонтове. 1929. 
Энциклопедия Брокгауза и Эфрона. 1896
Энциклопедический словарь русского библиографического института. 1910
Энциклопедия. 1910