Первая студенческая практика

   Летнюю сессию за третий курс, наконец, можно было забыть, а впереди нас ожидало нечто новое, небывалое – поездка на первую студенческую практику. Не помню, сами ли мы выбирали место назначения или нас распределили в деканате, но поехали мы в Челябинск, на  большой тракторный завод – ЧТЗ. Шумной веселой компанией сели в поезд. Дальше Свердловска в эту сторону я еще не ездила, как, впрочем, и в другие стороны от дома, и мне казалось, что поезд везет нас куда-то на край света. Тесной кучей набившись в купе плацкартного вагона, мы беззаботно болтали. И вдруг, когда поезд набирал ход после какой-то остановки, послышался звон разбитого оконного стекла, брызнули осколки, а одна из наших девчонок быстро зажала рукой рот. Говорить она не могла, из-под руки показалась кровь. Это местные хулиганы, пользуясь темнотой, кинули в окно камень. Хорошо, что девчонке не выбили зубы совсем, но передние качались, десна опухла, губа кровоточила. В Свердловске мы делали пересадку, и когда пошли в привокзальную столовую, бедняга могла позволить себе только пюре и чай. С тех пор я стараюсь не сидеть вечером у окна поезда, не задернув занавеску.

   Поселили нас, нескольких девчонок, в заводском общежитии в центре города, а остальную братию – в новом на окраине. Наше старое угловое здание было украшено посередине круглой башней с высоким шпилем. Внутри как раз под шпилем располагался небольшой холл, в котором нас и поселили. Поставили кровати вдоль стен, посередине стол, от коридора отделили простынями – и готово нехитрое жилье на месяц! Мы были молоды и непритязательны. В комнате напротив холла жила молодая семья.
   
    На заводе нас распределили по разным цехам. Друг с другом мы практически не виделись - завод был огромным, как город в городе. Только в выходные вместе ездили купаться на большое Комсомольское озеро. С высокой девушкой Раей, с которой учились в одной группе и жили в одной общежитской комнате все пять лет учебы, мы попали в один цех. С первой минуты нас оглушил шум и лязг со всех сторон. Потом мы к нему привыкли, но сначала с трудом слышали, что говорил нам старший мастер нашего участка. Он до невозможности походил на Николая Сличенко, известного певца и руководителя цыганского театра «Ромэн». Звали нашего мастера Николай Тимофеевич. Раю он сразу поставил на участок с пятью большими токарными автоматами - они подходили ей по росту - и она быстро освоила операции, переходя от станка к станку, снимая готовые детали и устанавливая новые заготовки.

    Не то было со мной. Мастер долго и тревожно жег меня черными цыганскими глазами, трудно раздумывая, куда меня поставить с моим незавидным ростом. Наконец подвел к высокой белобрысой девице и что-то толковал ей, кивая на меня. Та не удостоила меня ни взглядом, ни словом. Мастер сказал, что девушка уходит в отпуск, и я должна ее заменить, а пока мне надо посмотреть, как работают на этих станках. Я встала в сторонке и стала смотреть. Один из двух предназначенных мне сверлильных станков был полуавтоматическим. Девушка заученными движениями заправляла заготовку в полуавтомат с пятью сверлами, включала его и переходила к другому станку, где вручную опускала сверлильную головку,  просверливая отверстие в детали. Скоро она взяла из тумбочки сверла, что-то неразборчиво сказала мне, кивнув на станки, и ушла. Я несмело попробовала повторить  операции. Закрепив заготовку в полуавтомате и включив его, кинулась к другому станку. Увы, сноровки у меня не хватило. Пока я возилась здесь с установкой и закреплением заготовки, соседний станок закончил цикл сверления детали, и сверла продолжили движение вертикально вниз, пока не уперлись в станину. Послышался угрожающий скрежет, похожий на рев разъяренного зверя. Сверла накалились докрасна, не справившись со станиной, металл запузырился. Я в ужасе подскочила к станку, плохо соображая, что надо делать в этой ситуации. В глаза бросилась красная кнопка «Стоп». «Стоп» - предупреждение об опасности, красный светофор, красный семафор и так далее… Это же спасительный сигнал! Но не в данном случае, как оказалось. А я уже нажала кнопку. Сверла на глазах стали терять огненный цвет, скрежет утих. Тут появилась и девица со сверлами в руках,  которые она относила на заточку. Она остолбенела, а потом накинулась на меня: «Надо было включить реверс!». И пошла искать мастера. Быстро сбежались все: мастер участка, старший мастер, наладчик и небольшая толпа зевак и сочувствующих. Поднялась суматоха. Все столпились около станка, где сверла, остыв, намертво приварились к станине, и стали бурно обсуждать ситуацию. Я стояла в сторонке, чувствуя себя нашкодившим котенком, и видела, как мастера кивают в мою сторону и что-то выговаривают девице, а она сердито огрызается. Я уныло пыталась представить, какая кара грозит мне за испорченное оборудование. Тут ко мне подошел старший мастер и немного подбодрил: «Не бойся! Ты не виновата. Это она должна была проверить, как ты справляешься сама, а не уходить сразу от станков». Я немного успокоилась. Наладчик, чертыхаясь, начал выбивать приваренные к станине сверла.
       
    Всё когда-нибудь проходит, и этот неприятный случай тоже остался позади. Я уже вполне освоилась на своем рабочем месте, правда, план так ни разу и не выполнила за время практики. Но тут неожиданно свалилась новая напасть. За внутрицеховой дорогой рядом с нашим участком, по которой катились электрокары с заготовками и готовыми деталями, находился участок штамповки с тяжелым мощным оборудованием, производившим много шума. Он был отделен от остального цеха высокой решеткой. Откуда-то мы узнали, что там работали зэки, уж не знаю, соответствовало ли это действительности. Мне по наивности даже казалось, что поэтому участок забран решеткой! На самом-то деле решетка, конечно, огораживала опасный участок в соответствии с техникой безопасности. И вот как-то раз около моих станков, отделенных от дороги ящиками с заготовками, остановился здоровенный детина с могучим торсом, обтянутым грязной белой футболкой. Наверное, в теперешнее время его можно было бы сравнить с братьями Кличко. Отвлекаться на него мне было некогда - я была научена той ситуацией с приварившимися сверлами и продолжала бегать от станка к станку. Но он все не уходил и наконец подозвал меня. «Сегодня после работы чтобы дождалась меня, а то хуже будет!» - крикнул он мне сквозь цеховой шум. Внутри у меня похолодело. Смена заканчивалась в двенадцать ночи, а еще надо было помыться в душе и потом идти на троллейбус. Как спастись? Я проследила за ним глазами. Оказывается, он работал на том опасном участке и, наверное, присмотрел меня в качестве жертвы еще издали сквозь решетку.

    Работу я закончила минут на пятнадцать раньше и пошла рассказать обо всем Рае, работавшей на своих станках недалеко от меня. Она тоже бросила работу, и мы поспешили в душ. Потом, оглядываясь, побежали на троллейбус. Уф, обошлось!  Но на другой день перед началом работы этот уголовник, как я его окрестила, подошел ко мне и грубо спросил, почему я вчера его не дождалась.  «Смотри, пожалеешь, если сегодня снова убежишь» - пригрозил он.  Мы с Раей тут же подошли к нашему Николаю Тимофеевичу и пожаловались ему. На кого же нам здесь еще было надеяться? Он слушал, склонив ко мне голову и бросая взгляды на видневшуюся сквозь решетку белую футболку. Отослал нас на наши рабочие места, а сам отправился на соседний с нашим участок с другой стороны, где старшим мастером работал его друг, тоже Николай.  Это был крепкий широкоплечий мужчина, начинающий лысеть. Неизвестно, о чем они говорили между собой и с тем уголовником, который угрожал мне, мы только видели издали, как мастера стояли около него. Потом Николай Тимофеевич сказал мне, что бояться больше нечего.  И, правда, этот тип ни разу больше не подходил ко мне и, думаю, даже не глядел в мою сторону. Как же вырос в наших глазах авторитет нашего старшего мастера! Мы смотрели на него с обожанием и, кажется, готовы были выполнить любую просьбу.
         
    Как-то, снова попав в вечернюю смену, мы с Раей успели переодеться в рабочую одежду и пошли к своим станкам. Но работу начать не успели. Появились оба старших мастера и подозвали нас. «Девчонки, выручайте!» - обратились они к нам.  «Надо поучаствовать  в заводском кроссе за наш цех. Прямо сейчас». Нам и в голову не приходило отказываться после того, как они спасли меня от уголовника. Но у нас же нет спортивной одежды! – «Ничего страшного! В этой и пойдете». Мы критически оглядели себя: рабочей одеждой нам служили старые хэбэшные  тренировочные костюмы черного цвета и, разумеется, с пузырями на коленках. К тому же они были заляпаны СОЖ – смазочно-охлаждающей жидкостью со специфическим запахом. Но раздумывать было некогда, мы и так опаздывали на кросс. Кросс проходил в большом парке, который парком был только в центральной части, а по окраинам походил на лес. К главному старту мы все же опоздали.  «Ничего, главное не победа, а участие. За наш цех» - успокоили нас мастера.  - «Как же мы побежим? Мы же маршрута не знаем!» - « А вон за дедом побежите!» - Мы взглянули на мастеров – не шутят ли они. Но они говорили вполне серьезно. Мы оглядели участников, с которыми нам предстояло бежать. Я с изумлением узнала буфетчицу, у которой мы покупали в буфете пирожки. Ну и ну! Это была полненькая дамочка хорошо за тридцать, с макияжем и высоким начесом по тогдашней моде, спрятанным под нейлоновой косынкой, в болоньевом плаще, на каблучках. А самое непостижимое – на локте у нее болталась битком набитая хозяйственная сумка! Видно было, что она собралась с работы идти домой, но никак не на спортивное мероприятие в таком виде. Для меня так и осталось загадкой: как, какими уговорами, каким воздействием удалось заставить ее вот так участвовать в кроссе? Может быть, пообещали закрыть глаза на хозяйственную сумку?.. Но смотреть на нее со стороны было уморительно: прижимая локтем к боку сумку, чтобы она не болталась, буфетчица бежала на каблуках мелкими шажками со скоростью японской гейши в кимоно! Впрочем, она быстро осталась позади, и мы потеряли ее из виду.
      
   Дед, который, как предполагалось нашими мастерами, будет показывать нам верное направление, выглядел очень колоритно при своем высоком росте с длинной и густой седой бородой. Мы с Раей переглянулись и тихонько прыснули. Но смех смехом, а что же мы будем делать, когда обгоним его на первых метрах дистанции? Но вот хлопнул стартовый пистолет, и забег очередной группы участников начался. Причем, с далекого детства у меня остался неистребимый подсознательный страх перед внезапными резкими звуками – помню, как при приближении свистящего паровоза начинала непроизвольно топать ногами. И всегда после выстрела стартового пистолета я никак не могла сразу оторвать ноги от земли, и какое-то время у меня получался бег на месте. Наконец я кинулась догонять свою группу. Бегала я вообще-то неплохо. Какой же неожиданностью для нас с Раей стало то, что мы до самого финиша не могли догнать этого деда с победно развевающейся над плечами серебряной бородой! От этой ситуации на нас напал смех, отнимавший последние силы. И было даже неважно, что дед сам бежал неверной дорогой и вел за собой нас. Главное, он финишировал раньше нас!

   На финише нас встречали наши благодарные мастера. Запыхавшиеся, мы уже собирались возвращаться к своим станкам. Но тут оба друга, оба Николая сказали, что это дело надо отметить. Я была польщена тем, что, несмотря на мои неполные девятнадцать, меня признали вполне взрослой для такого дела. Рая была постарше. Тут же в руках второго мастера, к которому мы тоже испытывали уважение после его участия в избавлении нас от уголовника, взялась откуда-то бутылка водки. Опа! Водку я никогда не пробовала и побаивалась этого. В своей студенческой компании мы покупали болгарские вина «Бисер» и «Варна». Но нашим мастерам мы доверяли безгранично, и я решила, что ничего страшного не случится, если пригублю немного: они ведь понимают, что у нас нет алкогольного опыта и не имеют намерения нас напоить. Но где взять стакан? Как раз в это время из кустов на поляну, где мы укрылись от посторонних глаз, выглянула пара нищих, старик со старухой. Да, в это время еще были не бомжи, а нищие, честно просящие подаяние. И вид они имели классических нищих: какого-то пыльного цвета старье на обоих, такая же дряхлая шляпа на старике и, конечно, сума на лямке через плечо. Один из Николаев сразу использовал ситуацию: «Старик, стакан есть?». Старик порылся в сумке и достал граненый стакан. Боже, что это был за стакан! Вероятно, его не мыли со дня изготовления. Мало того, похоже, он был не раз засижен мухами внутри и захватан нечистыми пальцами снаружи. И вот из такой посудины мне предлагалось пить?!
       
   Даже друг нашего мастера Николай засомневался, поворачивая мутный стакан во все стороны. Но выбора не было. Он плеснул в стакан немного водки и попробовал протереть его травой. Эффекта никакого. Пробормотав что-то себе под нос насчет дезинфекции водкой,   он налил немного водки и любезно протянул стакан мне первой. «Ну, двум смертям не бывать, а одной не миновать» - мысленно сказала я себе в утешение и храбро выпила. Дыхание захватило, и я чуть не закашлялась, но мужики дружно сказали: «На, запей скорее!» и подали мне литровую банку. Я отпила и спросила: «Это что, квас?» Все засмеялись, потому что это было пиво. Это получилось настоящее боевое крещение! Больше мне никто не предлагал выпить, потому что я и без того все время смеялась по поводу и без, и это для окружающих было явным признаком того, что мне на первый раз достаточно. Несмотря на легкую неадекватность восприятия окружающего мира и беспричинную веселость, я все же замечала, как старик, не в силах устоять на месте от вожделения, потихоньку, мелкими шажками приближался к нашей компании. Старуха, по-видимому, оставалась в кустах. Но Николай был начеку: «Старик, брысь отсюда!» - прикрикнул он. Он пообещал ему «оставить», когда брал у него стакан. Старик попятился на свое место в отдалении. Но сила притяжения водки была так велика, что через некоторое время он снова приближался. Слава богу, водки в бутылке осталось немного, и ее, наконец, отдали старику вместе с бутылкой и стаканом. Мастера сказали, чтобы мы сегодня не возвращались на работу, а ехали домой. От водки с пивом они были навеселе, очень благодарили нас, что мы выручили их с кроссом, и вообще хвалили нас. Мы с Раей пошли к троллейбусу. Конечно, мы еще помнили, в каком мы виде – в грязных тренировочных костюмах, но нам уже было море по колено. К тому же был уже вечер, пассажиров в троллейбусе было немного. Мы были в приподнятом настроении, восхищались нашим мастером, заново переживали все события с начала практики и опомнились только, когда увидели, что уже дважды сделали круг по маршруту!
         
   В середине срока нашего пребывания на практике мы как-то зашли в буфет к той самой буфетчице, что бежала с нами в кроссе. Нас было несколько девчонок из нашей группы. Здесь же была и та, которая пострадала в поезде от брошенного в окно камня. Зубы у нее уже зажили. И вот она снова стала героиней истории. Беспечно положив на прилавок пухлый кошелек со стипендией и родительским переводом – богатенький Буратино! - тут же про него и забыла. Купив пирожки, мы вышли. Правда, она сразу хватилась кошелька и тотчас бросилась обратно. Мы вернулись с ней. Но портмоне на прилавке уже не было, а буфетчица категорично сказала, что не видела никакого кошелька. Дело обернулось совершенно непредвиденной стороной для всех нас. Девчонка эта только что получила от родителей денежный перевод, уж не знаю, на что она просила денег. И вот теперь осталась без копейки, а до отъезда было еще далеко. Обратные билеты у нас были куплены, а потому родителям было объявлено - денег до отъезда сюда уже не присылать. Стипендий, которые были на руках, должно было хватить до отъезда. Конечно, мы поделились деньгами с легкомысленной подружкой, а она пообещала втайне от родителей обратиться за выручкой к тетке и потом раздать долги. Деньги у нас стали таять удивительно быстро.

   Скоро мы перестали ходить в столовую. Готовили на общежитской кухне что-то нехитрое. Когда наступил выходной с прекрасной летней погодой, мы выяснили, что у нас нет денег на автобус, чтобы поехать на Комсомольское озеро. Из провизии осталась буханка черного хлеба на всех и полкочана капусты. Без денег идти никуда не тянуло, и мы уныло валялись на кроватях с книжками. Время от времени кто-нибудь из нас вскакивал и под смешки остальных по десятому разу начинал обшаривать карманы одежды и перетряхивать чемоданы в надежде, что где-нибудь найдется денежка, не замеченная в предыдущий обыск. Каждый день не по разу спрашивали девчонку, ввергнувшую нас в хроническое безденежье, нет ли ей перевода от тети: мы-то сами денег уже ни от кого не ждали, и вся надежда теперь была на эту почти мифическую тетю. Иногда мы приподнимались на кроватях, заботливо оглядывая друг друга: не пухнет ли кто-нибудь с голоду!  Иногда начинали вслух мечтать, кто что сделает первым делом, когда у нас будут деньги. Одна хотела сразу же купить клубники, другая мороженого, нашлась  такая, кто хотела первым делом пойти в кино. Ну и, конечно, все хотели сходить куда-нибудь, где можно вкусно поесть. Тут за простыню, служащую нам дверью, заглянула соседка из комнаты напротив. «Девчонки, извините, но я слышу, что у вас нет денег. Давайте, я вам дам хоть что-нибудь из продуктов. Когда-то вам еще деньги придут, не будете же вы голодать!». Мы привстали на своих кроватях и искренне ее поблагодарили. Но дружно отказались от помощи. Нам было неловко, что нас подслушали, хотя бы и невольно. Перевод от тети в конце концов пришел. Безденежье закончилось. Но в этом холле, служившем нам комнатой, мы пережили еще одно испытание.
         

   Однажды ночью разразилась сильнейшая гроза. Мы проснулись от таких раскатов грома, что казалось, будто рушится это старое здание. Не помню, чтобы я еще когда-нибудь переживала такую грозу. Молнии ослепляли даже сквозь закрытые глаза. Комната вспыхивала нереально белым неживым светом, а затем опять погружалась во тьму. Я спряталась под одеяло. Молнии и оглушительные удары грома следовали друг за другом почти без перерыва. Вдруг я ощутила, что не чувствую своих ног ниже колен, как будто их нет вовсе. Я даже ощупала их, но вообще-то я боялась пошевелиться, словно молния уловит это движение и ударит именно в меня. Казалось, что это продолжается бесконечно долго и уже никогда не кончится. Хотелось взмолиться о помощи, сама не знаю, кому. Я чувствовала себя в одиночестве, покинутой всеми, хотя шестым чувством знала, что девчонки тоже не спят, притаились молча на своих кроватях. Никто не издавал ни звука, и от этого было еще страшнее. Когда, наконец, все утихло, мы еще долго не могли уснуть, оглушенные и ослепленные, натерпевшиеся страху. Видимо, эпицентр грозы проходил где-то очень близко, да над нашей головой был ведь еще высокий шпиль, может быть, послуживший молниеотводом. Эту челябинскую грозу я запомнила на всю жизнь.
         

   За неделю до отъезда нас отпустили с наших рабочих мест, как было положено по условиям практики, для сбора материалов к курсовому проекту, которым мы должны были завершить практику. Надо было видеть это прощание славянок с нашим дорогим Николаем Тимофеевичем! Он долго не выпускал из рук наши руки и говорил, что таких замечательных девчонок у него на практике еще не было!  (Наверное, вспоминал кросс!). А у нас даже слезы на глаза навернулись. Мы с Раей потом не раз вспоминали его доброе отношение к нам.

   Дня за два до окончания работы на станках у меня на горизонте нарисовался новый ухажер. Это был цеховой художник-оформитель, среднего роста, с бородкой, как положено художникам, и почему-то с красным, как медный таз, лицом. Я тогда не знала, что такие лица бывают у давно и сильно пьющих людей. Но меня он совершенно не занимал. Настроение было приподнятое: скоро домой, а там еще месяц свободы до начала учебы! Так что я пренебрежительно посмотрела на торчащую за моими станками фигуру – торчал там уже один в начале практики! Если что, наш Николай Тимофеевич даст отпор любому. Закончив работу, я шустро забегала по лестницам вверх-вниз, из кабинета в кабинет. Надо было успеть собрать чертежи и документацию для проекта. Вот была комедия, когда этот художник принялся в прямом смысле слова бегать за мной, так как я бегала бегом, а он хотел со мной поговорить. Но я отвечала что-то на его вопросы на бегу не останавливаясь. Он мне активно не нравился, зачем же тратить на него дорогое оставшееся время?! Наконец наступил день отъезда. Все собрались на вокзале. Мы уже садились в вагон, когда меня вдруг окликнули. Наши парни хитро подмигнули мне и заржали как молодые жеребцы. Я готова была провалиться сквозь землю: передо мной стоял этот назойливый художник! Откуда это он узнал, когда мы уезжаем? Но никто из наших не признался в утечке информации. Художник норовил влезть в вагон вслед за мной, но уж этому-то я воспротивилась. Он дал мне кулек ирисок (во даёт!) и все просил у меня адрес, который я, разумеется, ему не дала. Я уже не знала, как от него отделаться, и боялась, как бы он действительно не поехал с нами. А он грустно сказал: « Выходи за меня замуж!». – «Что-о? Я не ослышалась? В девятнадцать лет?! За первого попавшегося да еще пьяницу?»  Да тронется ли когда-нибудь этот поезд?! Поезд-то тронулся, в конце концов, а художник остался на перроне, но мне еще предстояло пережить подколки товарищей. Ириски я отдала им.
       
   На следующее лето мы снова попали на практику на этот же завод, но уже в другой цех. В день отъезда домой мы с девчонками отстояли очередь в кафе-мороженое «Пингвин» и заказали себе фирменное мороженое «Ленинградское» и шампанское. Порция мороженого представляла собой высокую башню, обсыпанную орешками в виде ананаса, а вершину «ананаса» венчал зажженный огонь. Наверное, это горел спирт на кусочках сахара. В таком виде мороженое подавалось на стол. Мы налили в бокалы шампанское, чтобы отметить окончание практики. Я поднесла бокал к губам и в этот момент кожей почувствовала чей-то взгляд. Я посмотрела в сторону и увидела знакомого художника, который преследовал меня прошлым летом. Он смотрел не мигая. Эта неожиданная встреча походила на избитый прием в кино. Как можно было в миллионном городе вот так встретиться - все равно, что найти иголку в стоге сена! Разумеется, я не была обрадована нежданной встречей, только безмерно удивлена. К счастью, с ним была девушка.
   Мы без приключений отправились в аэропорт.