Ум, честь и совесть

Работал я после института на заводе.  Мастером в цеху. И останавливает меня прямо у кузнечных станков какой-то товарищ. Нездешний. Судя по одежде и блаженству в глазах - из заводоуправления. Вспомнил Маяковского: «Он к товарищу милел людскою лаской.»  У нас, у цеховых, в глазах только озабоченность и пожар, поскольку план постоянно горит.

 Обращается ко мне этот товарищ по имени отчеству. Я и забыл, чтобы ко мне в цеху так обращались. Чаще по отчеству звали. Либо по имени, поскольку я был молод. И он просит отойти в сторонку, потому что здесь шумно, а у него ко мне серьезное дело. Меня интересовало, что за дело его привело. Потому, что после тихих институтских аудиторий цех казался если не адом, то его вратами, где положено пахать, как проклятому, забыть дедукцию и гнать продукцию. 

И пришлось бы мне принять неизбежность, если бы ни жили со мною рядом в заводском общежитии такие же молодые специалисты, которые преспокойненько просиживали стулья в отделах. Кто-то в отделе главного технолога, кто-то в отеле главного конструктора. Тихо, спокойно, над тобой не капает, станки не воют. А зарплата та же. И свободные места в отелах были. Я хотел такой же интеллигентной работы. Но в отеле кадров, мне скрутили дулю и сказали просто: тут мы решаем. В цеху проблем больше.  Так что, труби, голубчик, долго и счастливо.

  Я себя уже похоронил. И тут на те!  Спустя месяца два после скрученной дули меня находит товарищ при костюме и с галстуком. Может быть, вспомнили обо мне? И я конечно, отошел с ним к складу готовой продукции, где не так гудели станки. Но он спросил, почему бы мне не подать заявление в партию. Ведь я по всем параметрам подхожу: и комсомолец, и молодой специалист, грамотный человек, и анкета у меня подходящая, и много чего другого во мне положительного. И цех меня рекомендовал. И заводская парторганизация выполнит нужные показатели.
 
Ля отдела не подхожу, а в партию – пожалуйста.  Но мне в партию не хотелось. Совсем.  На некоторых активистов я уже успел поглядеть, и они, прямо скажем, не вызывали симпатии. А как поделикатнее отшить? И я сказал, что, - спасибо, конечно за доверие, - но я мало положительного в себе нахожу.  Мой собеседник сказал, что самокритика приветствуется. Но быть членом партии – честь.  Многие рвутся, да не всякого берут. Потому что партия - ум, честь и совесть нашей эпохи. На что я ответил, что не уверен, что мои ум, честь и совесть соответствуют высоким партийным стандартам.  Боюсь, из-за меня партия может повредиться не только умом, но честью, и совестью.

- Ну, ты подумай, - похлопал он меня по плечу, -   Никто тебя силком не тянет. Но время подумать даем, - и добавил, - Партия – рука миллионнопалая, сжатая в один громящий кулак.

  Мы стояли одни. Никого вокруг. Но, как вскоре выяснилось, начальник цеха был в курсе нашей беседы. И сказал:

 - Про отел теперь забудь. В цеху продвижение быстрее. Ты видишь какая у нас текучка.  Но беспартийных начальников цехов не бывает. И у нас ячейка бы омолодилась. Нам свежая кровь нужна. А то Никитенко совсем спивается. Недавно спящим в инструменталке нашли. А куда его сунешь? Ветеран.

 Больше на заводе насчет партии ко мне не подходили. Отработав свои три года после института, я уволился. Нашел другую работу. Но никто мне вступить в партию больше не предлагал.   Поэт писал: «Я радуюсь маршу, которым идем на работу и в сражения.»  Я, не то, чтобы сильно радовался этому маршу и сражениям, был простым попутчиком. И куда этот путь привел?

И вот уже я давно на пенсии. Той эпохи, в которой партия была умом, честь и совестью, уже нет. Той партии, в которую мне предлагали вступить, уже нет. И той страны уже нет. Теперь появилось много партий, даже во власти. Заседают и законы принимают депутаты не разных партий. А кто же из них ум честь и совесть?  Все одновременно? а зачем они тога разные? Такое возможно? Или кто-то ум, честь и совесть высшей категории, а кто-то второй?

Та старая партия была рукой миллионнопалой, но единственной. Сжатой в один громящий кулак.  А поскольку рука единственная, сжатая в кулак, ничего другого, кроме громящего кулака, и нет.  Может быть все и шло наперекосяк, из-за этой однорукости.

Зато теперь другое дело. Раздолье, рук много. Сжатых, несжатых.  Может быть, многорукость лучше? Партий уйма целая. Сто или двести. Чего одна не сделает – сделают вместе.  Нужна только «ловкость рук и никакого мошенничества.» И вот подобно многорукому индийскому божеству, партии исполняют ритуальный танец, в котором движения рук настолько синхронны, настолько удивительно согласованы, что вспоминается: «А также в области балета мы впереди планеты всей»