Поздний вечер. 9

Тело, уставшее от работы, сидело за письменным столом и щелкало по кнопочкам. Ум, неохотно генерировал мысли о том о сем, не придавая ничего нового текущему моменту, кроме вечной каши одних и тех же завываний, идей и немного кино с известными персонажами.
Было видно как по телу бегут тусклые отбелки эмоций, снова возвращаются к уму, и оттуда усиленными и более светящимися снова к телу.

Не  было ничего нового в том, как его приятели проводили вечер, не было нового в мыслях, не было нового в мутных реакциях тела на обыденную кашу эмпирического существования ума. Все было, как всегда.

-Чтобы тебе не было скучно, я имею странную привычку, все уже услышанное и пережитое тобой интерпретировать по новому, именно поэтому ты так привязан ко мне и ничего не можешь сделать с этой матрицей сансары, вечно вращая одно и тоже жалкое колесо по кругу.
-То есть ты хочешь сказать, что каждый день я пережевывая мысли, которым уже пара миллионов лет общей и лет тридцать частной истории?
-Конечно, нового же ничего так и не изобрели. Надеюсь ты это понимаешь. Поэтому все это кажется тебе бесконечно новым, привлекающем твое внимание и застаялющем переживать одну и ту же чепуху каждый день.

(Раб колеса, не иначе, словил он проходящую мысль). Потом внезапно мысли снова потекли беспрерывной рекой, порождая сложные ассоциа на услышанные идеи и закончились, как обычно, пирожками и чаем.

Чай и пирожки заставляли тело спать, а ум переноситься в сферу сна и там он уже почти не помнил что именно происходило.

Такое чередование происходило постоянно. Обывательская жизнь была коньком тела и ума, на котором они скакали каждый день без умолку.  Собственно без этой воплощенности сознания не было бы земной жизни в принципе.

Поздно вечером он вспоминал утро. Чистое и легкое сознание того, что еще что-то предстоит сделать (ну как обычно в жизнях), что еще есть какая то надежда, пока не омраченная ничем. Он видел облака, остановившись посреди неба, каждое ярчайше синим или голубым, такими, как они бывали раз в десять лет.  Видел тропинки цветов, тянущиеся вдоль дороги, как никакие другие и рыжего кота, сидящего на месте и видящего то, что обычные умы пропускали мимо себя. Все это было полно чистоты и нежности, так как не было в нем самом.

И потом все обрушилось, падало, исчезало во сне желаний, дел, размышлений, падало в постель, просыпалось, чтобы опять хоть что-то почувствовать и снова заснуть.   

-Цикл движения по кругу был циклом жизни обычного человеческого (и многих других) существа. Можно было что угодно думать о себе, что угодно пытаться приобрести или почувствовать, сделать, но основа оставалась все той же, постоянное и иллюзорное движение.

По телу прокатилась волна слабого тока низкой вибрации, которую ум сразу определил как попытку маломощного отчаяния…а потом наступила тишина.

Ничего не нужно было делать, никуда не нужно было идти, не было неотложной суеты или необходимости прятаться за что-либо.  Было просто  так, как есть.
В коротком послании из телеграмма прятался короткий ответ на эти бесконечные и ненужные почему. Уму хватило пары абзацев, чтобы успокоиться.

Вечер

Тело устало сидело на стуле. Оно  пропустило через себя пожалуй слишком много эмоций, самые последние были тяжелыми и на сердце было тяжело. Наверное он пропустил момент, когда все это случилось и уже не знал почему, то ли от общей меланхолии, то ли вообще неизвестно от чего. Впрочем это было уже не так и важно.
Как и всегда, в вечернюю пору существование съеживалось до бездарного куска материи, нескольких желаний тяги погрузиться в чьи-то художественные и не очень фантазии. Тело и ум рвались от осознания того, что в какой-то такой теплый вечер они могут стать совсем не нужны и им не будет доставаться ничего с большого обеденного блюда мира, так щедрого на разную никчемную ерунду.

-Мы должны быть всегда рядом с тобой. Всегда, потому что ты наша самая важная часть, сказали они в один голос.

Наверное они что-то путают, показалось ему, они всегда так уверенно себя чувствуют, что кажется что они могут не только без меня, но и вообще сами по себе.
-Разве не вы так навязчивы и богохульны, возомнили себя  самостоятельными чертями и никогда не слушаетесь меня.

Тело за письменным столом и ум на кресле немного заерзали. Было видно, как они сначала потеряли привычные контуры, потом между ними пробежало что-то вроде искры и они появились снова. Тело было настолько огромным, что еле помещалось на стул. В отличии от тела, которое отображало его земной облик более-менее точно, хотя он со многим был не согласен, ум был совсем другим. Было в нем что-то от больного в психиатрической больнице, постоянно бормочущего всякую чушь, но внешне он был похож на незнакомого властного господина, зашедшего в гости в вашу старую квартиру.

Такие они были разные и странные. Он же предпочитал как можно чаще оставаться один, но у него это плохо получалось, потому что и он сам не осознавая, стремился вечно к шумной компании своих знакомых.
Находиться на грани жизни и смерти было уделом избранных, а он был одиноким мечтателем, так и не понимающим, что должно стоять на кону жизни. И он не знал, что он мог с этим сделать, следовательно признать, что возможно совсем ничего.
Сложно было принять полную беспомощность перед высшими силами, если так было можно сказать. Перед силами, которые казалось бы правили его жизнью и судьбой, но шел он почему-то совсем не в том направлении, в котором следовало бы идти.
И так был очень давно.

-Ты ничего не сможешь с этим сделать, услышал он снова два голоса сразу. Мы могущественны и сильны и не потерпим твоей самостоятельности никогда. Поэтому мы так много делаем, думаем, суетимся, только ради того, что ты наработал в прошлых воплощениях, чтобы колесо сансары в этом мире крутилось вечно.

-А как же быть тогда с Нирваной, поинтересовался он. Что делать с этой отчаявшейся дамочкой, попавшей прямо так скажем не на тот свет, на который было нужно. Сколько она будет сидеть в мистериуме и ждать моего появления, пока я разбираюсь вечно с вами?  Разве она не упоительна в своей красоте и вы бы не хотели видеть ее снова и снова.

Но тут разговор неожиданно прервался и все действующие лица замолкли. В комнату ворвался со всего разбегу рыжий кот, чем вызвал замешательство у широкой публики и нежелание продолжать серьезную беседу. Он взял на кота на руки и услышал привычное рычание…
-Не бери меня на руки, ты же знаешь, как я это не люблю. Нет ничего хуже меня, сидящего у тебя на руках. Отпусти.
Он нежно отпустил кота и сделал вид, что забыл о сидящих перед ним фигурантах  дела, длящегося вечность.

Что-то должно было когда-то умереть, и оно умирало, оставляя после себя смесь из сожаления и недоумения, которая переходила в состояние отдыха и нового познания старого. А потом снова принимало какую-нибудь подходящую форму, практически своему желанию, сладко засыпая в неизвестность.
У него не было сомнений на свет этого, он даже мог представить себя в полном недоумении от того, что столько времени было проведено абсолютно впустую, а все так называемые усилия были всего лишь спектаклем его друзей.

Насколько сильным могло быть искупление за прожитую жизнь? Насколько то плохое, что он сделал соответствовало его карме, могло ли он исправить содеянное или нужно было оставить его как есть? Он не знал. 
Но предполагал, что может оказаться в подходящем для таких душ чистилище. Души, которым было предоставлено многое, но которые так и не смогли полностью освободить себя от земного. Хотя так можно было сказать практически про каждую.

Смотря на общую бессознательность своей жизни, на время проведенное каждый день в иллюзии, он понимал, что шансов у него никаких. Обыденная жизнь и вымышленные им самим в ней страдания, мелкие тяготы и неудобство, а также постоянная несвобода, не приводили ровным счетом ни к чему, то есть он оставался в том же состояния в котором был года, десять лет назад, столетия назад. Некий средний знаменатель рода, фамилии и векторы мыслей, направленного в сторону материального мира.

Не было ничего такого о чем бы о не мог подумать, но и не было ничего такого, что он бы мог сделать.

Тем временем  наступил уже третий или четвертый вечер, когда он задумчиво писал о теме свободы выбора, а точнее о том, что никакого выбора давно уже нет, а есть нечто с чем он никак не может справиться, потому что эта предопределенность затягивает его и якобы не дает ничего делать. Это было такой ношей, которую и было не преодолеть.
Можно было бесконечно фантазировать о том и о сем, проводить привычно время в размышлениях о мирских делах и при этом считать, что ты не находишься в горящем доме, где продолжаешь рассматривать бумажные картины на стенах.
Его приятели были удивительны в своем разнообразие и буквально способны на любую иллюзию. В их задачи входило не только выжить любой ценой, что для него означало вечно сидеть на созданном не нем велосипеде, но и никогда не давать малейшей возможности сделать выходящее за пределы их понимания, которое конечно было только лишь вещественным или материальным.
Ум любил растягивать все в бесконечность, давая новые и новые поводы задумываться над чем угодно. Высшее, низшее, все было для него абсолютно равно, все потому что происходило на экране ума, вдали от какой-либо реальности о которой ум тоже любил фантазировать.
И реальность для него тоже была реальной, такой какой он себе представлял ее. Когда же он сталкивался  тем, что ему приходилось буквально умирать, карабкаться из последних сил, чтобы спастись от неминуемой гибели, только тогда он понимал, как же все совсем не так и не так и еще раз не так. Но как?
Самые высокие вещи, самые лучшие воспоминания, самые возвышенные стихи все равно проходили через ум, заставляя его еще глубже закапываться и увеличивать свою мощность, которую после высокого он предпочитал тратить на низкое и обыденное. Мысли ни о чем, наблюдения проезжающего ковбоя, страхи, надежды, желания, всего этого было не перечислить. и все эти происходило, независимо от якобы высокого и умиротворяющего.
Ничего не могло привести ум в состояние покоя, кроме смерти ума, желаний и всего всего всего на этой пыльной планетке на окраине вселенной, которая вечно требовала к себе повышенного внимания, а точнее забирала все внимание вообще. Видимо единственным способом здесь жить было погрузиться в мир, чтобы когда-то потом выбраться оттуда. Ситуация была похожа на существование рыб в воде, которые упорно думали, что вода это воздух. Точно так же мир не могу быть воздухом, он душил своей навязчивостью и стремление постоянно двигаться за счет своих обитателей куда-то там в условно светлое будущее.

Он снова тяжело откинулся на спинку кресла. В потоке ума понеслись разные мысли, отчаянно пытающиеся привлечь его внимание. Нужно было сделать то и то,  необходимо было то и другое, и так далее до бесконечности. Порог  попадания в зависимость от тела и ума был по прежнему очень низким и он не мог это понять.


Андрей сидел у прекрасного большого компьютера, мощности которого когда-то давно вполне бы хватило, чтобы все обитатели планеты снова погрузились в вещественный сон с бесконечными развлечениями и суетой. И можно было создать целую планету, управляемую бесконечным сном, в котором люди бы считали, что они люди и по настоящему живут. Это было забавно.
Переходной период у некоторых миллиардов особей затянулся настолько, что души приходилось перебрасывать от эона к эону в надежде, что они все таки когда-нибудь прозреют.
Но существовали ли это на самом деле, в реальности или бог там знает где еще? Ответа на этот вопрос не было, так как выходящий из платоновской пещеры не мог точно сказать оставшимся там, что же именно он увидел, когда вышел, а они бы еще и  не поверили.
----
Неожиданно быстро наступил вечер. Казалось, что заняться было абсолютно нечем. Ум пытался как обычно найти точку равновесия между прошедшим ночным сном, только допитой чашкой холодного чая, непонятным состоянием непроснувшегося тела и хмурой погодой за окном. Это была сложнейшая задача, которую он должен был выполнить, иначе объяснение просто бы исчезло во тьме невыполненных “возможностей ума”.
Он со смехом представил картину себя, жадно пьющего воду забвения, чтобы поскорее успокоить тревожащуюся душу, столько лет стоявшую в стороне и смотревшую на творящиеся безобразия его славных и глупых приятелей (тоже самое должно было происходить и в обратную сторону). Боль, которую должен был переживать каждый трезво мыслящий недочеловек, хотя это было только предположения…
Видимо еще в древней Греции стал образовываться этот бесконечный круг движения человеческих душ, когда вместо Богов стали рождаться животные души и царство Богов постепенно превратилось в примитивный мир человечества. Поэтому если бы люди “помнили”, то не стали бы задерживаться на пыльной планетке.
Если бы у них не было возможности временно вернуть все на свои места и пережить позитивный опыт после смерти, включая  раскаяние, то они превратились бы в очень плохих демонов и отправились убивать другие формы жизни в бесконечную вселенную.
Бесконечное разнообразие: картины рая и ада, другие планеты и странные путешествия на космических кораблях, летящих к центру вселенной. В одной жизни можно было родиться человеком, в другой  космонавтом в пятиметровой  комнате на космическом корабле, если мечтал о таком, или русалком на в океане. Вселенский разум мог спроектировать все, что угодно.

Поздним вечером размышления постепенно заканчивались и тело начинало погружаться в компот из низких вибраций, которые вызывал ум, навязчиво думая о том, что будет завтра, хотя конечно никакого завтра не было, не было и вчера, не было его самого, не было усталости и разочарования, не было мира, не было вообще ничего, чтобы думать об этом и переживать…