благо

С экстренного собрания акционеров банкир Коллежский вышел раздраженным. Это состояние было для него непривычным, поскольку за десять лет владения банком, он научился без ущерба преодолевать и душевные потрясения и слабости человеческой натуры. Но сегодня он был раздражен и тщательно прятал это раздражение от членов совета директоров, от юридического отдела, от аудита, от своего помощника Артамонова, от протокольной службы, от секретариата, от начальника охраны, от водителя, который как всегда быстро и вежливо подал тяжелую бронированную машину к вышедшему из здания хозяину.

- А прав был Бегемотыч, - подумал Коллежский, усаживаясь на заднее кожаное кресло броневика, пропитанного ароматом сандала и индийского ладана, - на солнышке надо чаще бывать и витамины пить, чтобы не раздражаться по пустякам. А я ему - да к черту твои пилюли, Бегемотыч, на днях лечу на лигурийские пляжи, в Портофино, а там и солнце, и витамины, и ласковое море. И вдруг, как снег на голову, это экстренное собрание акционеров, и прощай все эти бухты и яхты!   

Коллежский мрачно сдвинул брови.

- И Эльза огня добавила, взбесилась, что Лигурия отменяется, сам виноват, наобещал ей  десять дней рая, она модных купальников набрала со стразами, а мода на купальники ждать не будет, не блеснула стразами вовремя - пролетела.

Зазвонил мобильный. Эльза!  Легка на помине!
 
- Привет, привет! –  дружелюбно сказал Коллежский, косясь с раздражением в окно машины, - а я как раз о тебе подумал. Как это с какой стати?  Я утром был в ювелирном. Кое-что выбрал и отправил тебе. И как тебе мой выбор? Еще не смотрела? Жаль, я старался. Нет, сегодня к тебе никак, прямо сейчас еду к приятелю насчет открытия нового банка. Да, это срочно, там большие деньги. Нет, со мной нельзя, потому что там не будет ничего интересного, мы будем говорить о делах, о цифрах, о сроках, тебе будет скучно.  Але, вот же сволочь! Трубку бросила!

Коллежский в ярости набрал номер Эльзы. Пока номер соединялся, Коллежский несколько раз медленно вдохнул и выдохнул, как показывал на днях Бегемотыч, чтобы быстро успокоить нервы.

- Эльза, тут что-то со связью! Ты меня слышишь? Про сюрприз не успел сказать, ты никогда не догадаешься про какой! Мне тут за долги новый ресторан отдали, и он уже твой, ты рада? А причем тут моя жена?  Нет, Эльза, моя жена не будет против, ей все равно, это только мои дела.  Послушай, мы с тобой это много раз обсуждали, но я снова повторю, что разводиться с ней я не буду, никогда. Потому что моим детям не нужны плохие примеры, потому что плохие примеры заразительны, ясно? А я хочу, чтобы они были счастливы, потому что я их отец, ну, хотя бы это ты понимаешь?

Коллежский отшвырнул телефон.

- Сволочь, опять отключилась! Ну, всё, это была последняя капля! Вот же шлюха!

Коллежский набрал начальника охраны.

- Поезжайте ночью к Эльзе, вытащите из кровати, закатайте в ковер и на вокзал! А там засуньте в плацкартный вагон до Воронежа. И проводника предупредите, если эта сука до Воронежа размотается, его к ней засунем.

Коллежский достал из бара холодной минералки, отхлебнул, расслабил узел галстука, набрал номер доктора.

- Послушай, Бегемотыч, ты сегодня не приезжай, не могу сегодня, давай на завтра и захвати с собой свои пилюли, Лигурия накрылась, не знаю когда на солнышко теперь выберусь, буду пилюли сосать. Договорились!

Коллежский зло вдохнул и  набрал номер помощника.

- Послушай, Артамонов, завтра же, слышишь, завтра же все эти убыточные филиалы позакрывать к чертовой матери!  Нечего на них деньги тратить, офисы продать, персонал уволить, барахло вытряхнуть, поговори с юристами о процедуре.  Хватит их жалеть, меня никто не жалеет, рвут на куски при первой возможности. Ничего, я и сам рвать умею.

Коллежский передохнул и  набрал жену.

- Сегодня буду занят. Детям скажи, что взял джет и улетел на острова, там важная азиатская конференция. Завтра вечером вернусь, если дети вдруг про меня спросят.

Жена молчала, просто слушала. Тупая дура.

- Останови тут, - сказал Коллежский водителю.

Шел дождь и золото церковных куполов омывалось чистой небесной водой. На ступеньках церкви сидел высокий не согбенный старик, сквозь мокрые седые волосы облепившие лицо светились синие глаза. Перед стариком лежала широкополая шляпа. В шляпе мокрые монеты и бумажки.

- Пойдем, отец, - сказал Коллежский, дотрагиваясь до плеча старика. – Поздно уже.

- Ты заночуешь? – спросил старик, поднимаясь со ступенек.

- Да, - сказал Коллежский, - освободил этот вечер.

Отец и сын сидели за столом на кухне, в миске запечённая картошка, отварная рыба, зелень. Ели не торопясь.

- Коли ты приехал, значит есть причина? – спросил отец.

- Да, но не хочу обсуждать, - сказал Коллежский, - просто побуду у тебя.

- Побудь, - кивнул отец, - я рано утром уйду, а ты спи.

- Ты снова на паперть? – спросил Коллежский.

- Это не паперть, – сказал отец, - просто ступени церкви.

- Продует тебя там, – сказал Коллежский, - сквозняки, дождь.

- За десять лет ни разу не чихнул, - сказал отец. – В любую погоду.

- Не понимаю, – сказал Коллежский, - зачем тебе милостыня?

- Не мне она нужна, а тем, кто подаёт! - сказал отец, - люди верят, что подаяния им зачтутся, ведь написано: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут»

Коллежский промолчал.
 
- И ты подай! - сказал отец. – И  верь!

- Вот, - сказал Коллежский, доставая золотую банковскую кредитку. – Бери!

- Не возьму, – сказал отец, разглядывая сына синими глазами, - этим паперть не купишь.

-  Поддеть захотел? –  усмехнулся Коллежский, - ты это зря, отец, купить можно всё – и радость и любовь и гениальность и преданность и подлость, и даже собственные мечты!  И паперть твою тоже можно купить, у неё есть своя стоимость, и эта стоимость отражена в бухгалтерском балансе, а именно в разделе «Внеоборотные активы», правда сейчас не помню номера нужной балансовой строки.

- А я помню, - просто сказал отец, - её номер одна тысяча сто пятьдесят.

Они помолчали.

- Насчет всё продать-купить  это я так, - нарушил тишину Коллежский, - пошутил в общем.

Отец кивнул.

- Вернись в банк, отец, - сказал Коллежский, - ты принесешь людям там больше пользы, чем на любой паперти.

- Теперь это твой банк - сказал отец, - я отдал его тебе и за все эти десять лет ни разу об этом не пожалел. Наоборот, я горжусь тобой.

- До тебя мне не дотянуться, - сказал Коллежский, - ты финансовый гений, у тебя звания, премии, связи, услышь меня, наконец, паперть - это не твое место.

- Паперть добра ко всем, - сказал отец, - она не спрашивает достоин ли ты её. Я с ней поладил.

- И все это для воображаемого блага подающих?  – спросил Коллежский.

- Благо не воображаемо, оно просто благо, - сказал отец, - десять лет назад я отдал тебе свой банк. Теперь я отдам тебе своё место на паперти.

-  Место на паперти?  –  Коллежский просто не верил своим ушам. – Мне?

- И дождевик свой отдам, - сказал отец, - и шляпу для подаяний.

- А что будет с банком?  – спросил Коллежский.

- Ничего с ним за один завтрашний день не случится, - сказал отец, - я только про завтра.

- Завтра утром я должен быть у губернатора, - сказал Коллежский, - давай на следующей неделе?

- Ты иди, поздно уже,  - отозвался отец, - я тут приберу.
 
- Послушай, отец, но я действительно завтра занят, - начал было Коллежский, но тут же на себя разозлился, что он как маленький оправдывается и ищет оправдания. Отец чудит от скуки, проявляет власть, снова хочет что-то решать и быть важным. Совсем свихнулся на своей паперти. Действительно, лучше всего это сейчас лечь спать и завтра продолжить свою обычную и привычную жизнь.

- Спокойной ночи, отец, - сказал Коллежский и пошел в свою комнату, бывшую когда-то его детской. Отец не стал ничего менять, сохранив все детские вещи и одежду сына. Он даже ремонт в квартире не делал, чтобы не утратить привычный запах опустевших комнат.

Коллежскому не спалось. Он смотрел в потолок и разглядывал знакомые трещины на штукатурке.

- Все старыми будем, - размышлял Коллежский, - все станем с приветом, это неизбежно. Но мне-то это сейчас зачем?  Представляю, как я в драном дождевике сижу на паперти и битый день собираю подаяния в шляпу. Это просто кино снимать можно, комедию.

Коллежский встал и пошел по коридору в спальню отца. Там горел ночник, отец спал, положив руки под голову, дыхание его было ровным и спокойным. Коллежский постоял, подумал.

- Ладно, отец, паперть так паперть,  - тихо сказал Коллежский, - хоть как-то отблагодарить тебя за твои заботы, коли ты от другой моей помощи отказываешься.

Коллежский вернулся в спальню, лег и набрал номер начальника охраны.

- Что с Эльзой?

- Все как было велено, люди взяли ковер и едут к ней на квартиру, - доложил начальник охраны.

- Отбой, всех вернуть назад! - сказал Коллежский, - я с Эльзой сам поговорю, по-хорошему, она зарвалась, с кем не бывает. Я её в Воронеж отвезу, устрою на телевидение, будет там звездой.

Потом Коллежский позвонил жене.

- Это я, не спишь?  Как дети? Спрашивали про меня?

- Спрашивали, - сказала жена, - сказала, что ты завтра вечером вернешься.

- Да, вернусь обязательно, - сказал Коллежский, улавливая в своих словах какой-то дополнительный важный смысл, - хочу тебе что-нибудь купить?

- Купи мне цветы, - сказала жена, - если помнишь какие.

- Конечно помню, фрезии, - сказал Коллежский, - слушай, а давай куда-нибудь вместе махнем? На пару дней?

- Давай, - тихо сказала жена.

- Ладно, пока, целую, - сказал Коллежский и снова ощутил что-то непривычное в своих словах, - до завтра!

- До завтра! - отозвалась жена.

Коллежский набрал Артамонова.

- Артамонов, ты пока эти убыточные филиалы не разгоняй, сотрудников мы переучим, оборудование обновим, дадим соцпакеты. Собери совещание всех старых офисов, я сам все подробно объясню. С людьми надо по-людски, согласен? Вот так и действуй!

Коллежский, чему-то улыбаясь, лежал в старой детской спальне, ощущая себя каким-то счастливым прощенным ребенком, которого нынче больше ничего не тяготит, а наоборот, все в его жизни становится понятным и радостным, как будто нет, не было и никогда не будет прежнего раздражения. Хорошо, что он к отцу приехал.

- Но кредитку я тебе все равно в дождевик засуну, - сказал Коллежский вслух, - заместо собранной милостыни.

- Попробуй только, - услышал было Коллежский в ответ, но рассудил, что он уже спит.