Провинциальный вестник. Книга VI. Венок

Эдуард Кранк

ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ВЕСТНИК

Лирический роман

КНИГА VI. ВЕНОК

Московская повесть

   ...und wenn Homunkulus sein Glasgefaengnis endlich zerschlagen, und sich wie ein Ginn aus der Flasche ueber die Welt erhoben hat, die in seine Mitbeteiligung nicht ahnt, und wenn es so ist, so ergibt sich, dass der heute Unfug treibende Krieg mit seiner Unmenge der Menschenopfer und Verlusten in seinem Missverhaeltnis zur Epoche durch illusorich ist, und ich kann sie nicht anders nennen als eine globale Provokation, an der ich persoenlich, empfinde, nicht teilnehmen moechte, da ich ihren Zweifel...
Eberhard Krueger, 1943

(Перевод: ...и если Гомункулус разбил свою стеклянную тюрьму и, подобно джину из бутылки, вознесся над миром, не подозревающим в кровавой своей суете о его соприсутствии, если это так, то получается, что война, бесчинствующая ныне, со всей бездной человеческих жертв и лишений, насквозь призрачна в своем несоответствии эпохе, и я не могу назвать ее иначе, как глобальной провокацией, в которой мне лично, коль скоро я ощущаю ее сомнительность, не по душе принимать какое бы то ни было участие...)
    
Все говорят: Кремль, Кремль...
Вен. Ерофеев

В конце концов, судьба любая
Могла бы быть моей судьбой.
Г. Иванов


I

Ich bin nicht bang,
die Toten anzuschauen [1].
R.M. Rilke

Он умер в марте, да, в конце восьмидесятых,
В провинции, в глуши; но мы вольны продлить
(Ведь это наше дело) дни его и нить,
Оборванную им самим в родных пенатах,
Связать простым узлом, немотствуя о датах
Рождения и смерти, протянуть, впустить,
Вплести в другой клубок, коль скоро можно жить
За гробом, как и мы живем в бумажных латах,
Пусть латами ему, иль плотью — как угодно,
Послужит речь моя, ибо она свободна
Тем более, чем жестче форма, чем прочней
Молчание героя, чем немолчней ропот
Незнамо чьей души, чем безымянней опыт
В неведенье себя, в кругу иных теней.

II

Рояль Москвы слыхали? Гули-гули!
О. Мандельштам

В неведенье себя, в кругу иных теней,
Бродил он по Москве. Был май. Цвела повсюду,
Напоминая... нет, не деву, а паскуду,
Черемуха, чей яд... а впрочем, что нам в ней!
В квартирах, во дворах, на плахах площадей,
На лестницах, где вонь, на кухнях, где посуду
Подземка шевелит, — дань отдавая зуду
Гражданства (это как чесотка: чем сильней
Расчешешь кожу, тем труднее перестать
Чесаться)... — словом, май предвыборного бреда
Кишел страстями, чтобы вчуже не сказать:
Идиотизмом, но меня, как домоседа,
Преследует не самый кретинизм людей,
А жалость, может быть (и нет ее скучней).

III

As he grew somewhat sleepy but was still conscious, figures began to appear before his eyes [2].
Sh. Anderson. The Book of the Grotesque

Но жалость, может быть (и нет ее скучней),
Томила и его, с возможною поправкой
На отчуждение, с каким, перед удавкой
Помедлив, висельник взирает (лицедей,
Уже лишенный сцены, маски) на вещей
Знакомую толпу. Так, обольщенный Кафкой,
Неловко любишь жизнь, еще одною главкой
(Где вновь на чью-то тень оглянется Орфей)
В сем эпосе больном пометив жизнь чужую,
Как если бы она была почти твоя,
Хоть смысла не весьма, поскольку — всуе, всуе,
Бесплодно и вотще... так вот, о чем бишь я
Толкую тут?.. ах да, о бомбах и арбатах
Поет l’alexandrine трагедий бородатых [3].

IV

...proud livery, so gazed on now,
Will be a tatter’d weed, of small worth held… [4]
W. Shakespeare

Поет l’alexandrine трагедий бородатых —
C’est un anachronisme [5], тем более что он
В мертвейшую из форм заочно заключен, —
Да и трагедий нет, ведь в шалашах да хатах,
В клетушечках квартир — не то что жить в палатах,
Да и вина не та, чтоб, выйдя на балкон,
Блистать перед толпой, или вести за трон
Сугубую борьбу, не помня о за(р)платах,
О социальных ли, о профсоюзных льготах
И прочих пустяках (то есть et cetera);
В трагедии — Судьба, которой в новых ботах
Супруге нет как нет, поэтому — дыра
На месте Рока: он иссяк в пустячных тратах
На бессудебье толп, ни в чем не виноватых.

V

Je hay le scovoir pedantesque [6].
Du Bellay

На бессудебье толп, ни в чем не виноватых,
И нечего пенять, а потому не след
На стих наш сетовать: кой-где цезуры нет,
И если мы верны созвучью рифм крылатых
(Чей безупречный строй притянет о солдатах
Сравненье, ну и что ж? мы в том не видим бед) —
Другое дело, что прекрасный наш сонет
Грешит... как бы сказать?.. забвением носатых
Педантовых ужо: мол, тезис... антитезис...
Катрен или терцет... развитие... генезис...
Плюс злоупотребленье... э-э... enjambement’ом...
Однако, господа (я говорю педантам),
Предоставляю вам предмет заботы сей, —
Ведь Музе невтерпеж: «Ты пой, а нет — так пей!»

VI

Он пьет, чтобы писать, и пишет, чтоб напиться.
К. Батюшков

Ведь Музе невтерпеж: «Ты пой, а нет — так пей!»
Не то чтобы она была алкоголичка,
Напротив; но вино — не худшая отмычка
Для ветреных стихов, чем ладан да елей
На отпевании Карлуши (и ей-ей! —
Он был бы только за); вино — это как спичка
Зажженная, когда бессонницы привычка
Томит тебя как клип из тысячи смертей, —
И, право, совместив полезное с приятным,
Общедоступное с влечением приватным,
Тем самым согласив и ад, и эмпирей,
Направим наш побег по сумрачному брегу
Воображения, помчим свою телегу, —
Пусть явится герой по прихоти моей.

VII

This man had kept a school
And rode our winged horse... [7]
Yeats


Пусть явится герой по прихоти моей —
Так вот же, вот же он: аморфен, как медуза;
Неловок, молчалив, усугублен, как Муза;
Скорее это Пьер, чем славный князь Андрей,
Немножко даже Пнин, который Тимофей,
С чертами Ульриха (о, тяжкая обуза
Литературных уз!); преподаватель вуза,
Филолог, автор тьмы критических статей,
Написанных им в стол, — о Тютчеве, о Тракле,
Фон Гюнтере; о том, как мрачный Эмброз Бирс
Испытывал Судьбу... да об одном спектакле
В родимом городке, где омывает пирс
Ленивая волна, мерцая при закатах,
Навеивая мысль об ангелах пернатых.

VIII

Многоочитые трамваи
Плывут между подводных лип...
В. Ходасевич

Навеивая мысль об ангелах пернатых,
Наш призрак уплывал в подземные края
(То не метафора: в виду имею я
Московское метро, всего лишь), и на матах
Метрошных восседал, ссутулив плеч покатых
Тяжелые ладьи и на губах тая
Подобие улыбки в адрес бытия
Как такового (это свойство бесноватых,
Вообще-то говоря; Карлуша — исключенье,
К тому же — нет его, то есть в природе нет),
И взгляд его блуждал, пока на объявленье
Каком-то не застрял, и тут-то наш аскет
Прищурился и встал, и подошел вплотную,
Чтоб просто прочитать бумажку площадную.

IX

Под землею было душно, пахло мылом,
Душно было, страшно, тяжело,
Поезда, скользя по черным жилам,
Выбегали и шипели зло.
И. Эренбург

Чтоб просто прочитать бумажку площадную,
Он ноги отдавил двум гражданам. Они
Скорей убрали их, смиреннейшие пни,
Ругая про себя бестактность таковую.
Не пользуйтесь метро. Хоть я и сам пасую
Пред безднами Москвы, когда труды и дни
Навязывают мне свои «Смирись!», «Нишкни!»,
Но даже на шоссе я… пф-ф... не голосую.
Известно, денег нет. Откуда ж у поэта
Им быть, когда моя великая страна
Пытается связать из прежнего сукна
Новейшее?.. Но стоп! У нас в предмете Лета.
А время — ну его! Живого — уничтожит,
Воскресшего — опять в могилу жизнь уложит.

X

Я посмотрю, как умирают
Второю смертью мертвецы.
Н. Гумилев

Воскресшего — опять в могилу жизнь уложит.
Не верите? Ну-ну. Сейчас я покажу
(Хоть это всё равно, что шастать по ножу,
Тут разве Бог тебе единственно поможет).
Возможно, москвичи (давно изжит и прожит
Тот майский инцидент, — так я и подскажу)
Припомнят этих дней паническую ржу
(Иных и до сих пор подспудный ужас гложет)
На бампере забот обычных, повседневных,
Когда явилась весть о найденных в метро
Подпольных бомбах, что подсунул некий евнух
(Ведь радикал беспол, и бес ему в ребро), —
Но он ее найдет — ту жертву роковую
И обречет на смерть не первую — вторую.

XI

Одинаковы в доле безвременья,
Равноправны...
К. Случевский

И обречет на смерть не первую — вторую
Героя моего безграмотная весть
О террористах. Он, успев ее прочесть,
Соседей оглядел ошую, одесную,
Как если б возымел охоту пребольшую
Преступника найти (сказал бы Карл: обресть)
И предъявить властям: мол, вот, имею честь,
Теперь же мне пора — я славы не взыскую.
В том сообщении была одна деталь:
Что некий террорист (рифмованная шваль)
Оставил страшный груз в мешке с изображеньем –
Тем самым, что герой узрел с недоуменьем
На собственном. Того ж, кто вновь воскрес как смертный,
Благослови, Господь, рукой своей инертной.

XII

My life close twice before its close [8].
E. Dickinson

Благослови, Господь, рукой своей инертной
Печальный мой рассказ. Когда бы Карл был жив,
То, прочитав его, сказал бы: «Этот миф
Сгодился б, может быть, в какой-нибудь концертной
Программе. И потом, в своем наборе черт на
Правдивый мой портрет ты был нетерпелив.
Однако ж, он похож, и, знаешь, негатив
Пришли мне в рай, вложив его в пакет конвертный.
Вот адрес.» «Но скажи...» «Нет-нет, ни слова; право,
Мне нужно уходить, тебе ж — твой странный труд
Окончить поскорей — пусть просто для забавы.»
И снова он исчез. Зачем он бродит тут?
Ужель судьба венка могильного тревожит
Карлушу моего? Кто знает? Но — быть может.

XIII

Посему, как преступлением одного всем человекам осуждение, так правдою одного всем человекам оправдание в жизни.
Св. Павел

Карлушу моего кто знает? Но, быть может,
Теперь, когда скажу, заканчивая труд,
Что, совпаденью вняв, он ощутил, как зуд,
Желание бежать, — навряд ли то умножит
Число его друзей. Но если занеможет
Хотя бы кто-нибудь недугом тайных пут,
Которые виной вселенскою гнетут, —
Что ж, это мой рассказ прекрасно подытожит...
...Он вылетел вовне, едва открылись двери,
И поспешил в туннель, не замечая, как
Отяжелел пакет, где, как бутылки шерри,
Бренчали бомб бока, — и так, за шагом шаг,
Он удалялся прочь... Замкнулся миф концертный,
Пометой вечной жизни стал венок посмертный.

XIV

Yace aqui el Hidalgo fuerte... [9]
M. de Cervantes

Пометой вечной жизни стал венок посмертный
Не потому, чтоб я обманывался в том,
Будто стихи и впрямь введут нас в некий дом,
Где чисто и светло, и где нектар десертный
Со мною будет пить безумец интравертный
(Как нынче с Музой мы портвейн «Колхети» пьем),
А, верно, потому, что мертвый мой фантом
Вновь ожил для того, чтоб жизнью круговертной
Быть изгнанным опять в ту область, о которой
Мы здесь не можем знать, но где всечеловек —
Я верю — жив всегда: и присно, и вовек,
Где не стоит холуй очередной за шторой,
И где нельзя сказать, вздыхая об утратах:
«Он умер в марте, да, в конце восьмидесятых.»

XV

Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил...
А. Пушкин

Он умер в марте, да, в конце восьмидесятых,
В неведенье себя, в кругу иных теней.
Но жалость, может быть (и нет ее скучней),
Поет l’alexandrine трагедий бородатых.
На бессудебье толп, ни в чем не виноватых,
(Ведь Музе невтерпеж: «Ты пой, а нет — так пей!»)
Пусть явится герой по прихоти моей,
Навеивая мысль об ангелах пернатых.
Чтоб просто прочитать бумажку площадную,
Воскресшего опять в могилу жизнь уложит
И обречет на смерть — не первую, вторую.
Благослови ж, Господь, рукой своей инертной
Карлушу моего. Кто знает? Но, быть может,
Пометой вечной жизни стал венок посмертный.

________

ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Мне не страшен вид покойников. — Нем.
[2] Где-то на границе сна и яви перед глазами его появлялись фигуры.  — Англ.
[3] Александрийский стих. — Фр.
[4] Гордая ливрея, столь пленяющая взгляд ныне, превратится в грязные лохмотья, что идут за бесценок. — Англ.
[5] Это анахронизм. — Фр.
[6] Мне претит педантичное знание. — Фр.
[7] Он содержал школу и седлал нашего крылатого коня. — Англ.
[8] Моя жизнь кончилась дважды, прежде ее конца. — Англ.
[9] Здесь покоится доблестный идальго. — Исп.