ДАР. Глава 3

Эксперты Всемирного общества здравоохранения считают, что любовь – это недуг, который становится основной причиной серьезных сбоев в работе организма либо некоторых его органов. Нарушается восприятие действительности, меняется настроение. По мнению ученых, влюбленность отключает две зоны мозга. Те самые зоны, которые отвечают за социальные суждения и оценку людей.

«Энциклопедия медицинских заболеваний».

Прошел год с небольшим. Лина окончила техникум, и мой отец устроил ее на работу к себе в институт. Я продолжал осваивать прикладные военные науки в училище и успешно перешел на выпускной пятый курс. Условия, поставленные родителями на семейном совете, для скрепления нашей любви узами брака были выполнены, да и срок проверки наших чувств – три года – был весьма солидный. Летом 91-го года мы, наконец-то поженились.
Извечный вопрос «Где жить молодым?» постановили решать по мере возникновения трудностей. А для начала поселились в одной из комнат Лининой бабушки, в той самой квартире, у дверей которой она спасла здоровье (а может и жизнь, кто знает) своему однокашнику.
Я учился, писал дипломную работу, готовился к производству в офицерский чин. Моя жена работала на должности младшего научного сотрудника. В то время и в том возрасте мы мало задумывались, кто у кого сидит на шее, да и родители нам помогали. Не избалованные деньгами, воспитанные в советской школе и на социалистических идеалах, мы легко пережили карточную систему, пустые полки магазинов, митинги чрезвычайно политически настроенных горлопанов, и хотя развал Советского Союза и резкая переориентация на западный образ жизни никому не нравилась – что тут можно было сделать. Плыли по течению. Двадцать лет – пора радости, и мы радовались на полную катушку!
Моя любовь к Лине крепла день ото дня, а она, надо отдать ей должное, больше не давала мне поводов для ревности. Этому, вероятно, способствовало и то обстоятельство, что мы виделись теперь каждый день, за исключением того времени, что я проводил в суточных нарядах. Но уж так устроен человек, что он всегда обижает тех, кого любит. А потому, периодически мы ругались, ну, наверное, как и каждая супружеская пара. Иногда инициатором наших ссор был я, иногда Лина. Оставаясь по-прежнему веселой и общительной, она любила принимать участие в корпоративных вечеринках на работе, и иной раз задерживалась там допоздна, чем очень меня беспокоила. И дело даже не в том, что я сомневался в ее моральной устойчивости: просто поздние разъезды всегда чреваты неожиданностями по дороге, и я даже радовался, когда ее подвозил на машине кто-нибудь из сотрудников. Хотя и злился.
Верный данному себе слову, я больше не пытался с помощью своих сверх способностей выяснить причину задержек любимой, боясь, что не удержусь в тех рамках, граничным условием для которых я поставил primum non nocere, что в переводе с латинского языка означало «прежде всего не навреди». Да уже и тогда я понимал, что лучшее успокоительное – это не быть в курсе дел.
Что же касается применения моего дара, так сказать, в общем, тут я был менее сдержан и нет-нет, да и экспериментировал с ним. Шутки не всегда носили безвредный характер. Как-то раз я чуть не сломал гортань одному обнаглевшему качку с параллельного факультета, сделав так, что у него соскочила штанга с внезапно вспотевшей руки при жиме лежа 100-килограммового снаряда. Слава Богу, все обошлось. В другой раз, при отработке приемов рукопашного боя, не нравившейся мне атлет, внезапно потеряв ориентацию, пропустил тяжелый удар ногой в голову и с сотрясением мозга попал в санчасть. И вот что странно, чем больше я ощущал свою растущую силу, тем меньше меня волновали его последствия.
Теперь я точно знал, что могу влиять не только на события, отстоящие от меня на большие расстояния и промежутки времени, но и на людей, находящихся в прямой видимости в настоящей реальности. Для этого мне не надо было впадать в транс и представлять себе что-то, я просто мысленно воздействовал на видимую картинку. Таким образом, в моей власти было и настоящее, и будущее, а расстояние не являлось для меня препятствием.
Я выяснил, что не могу воздействовать на неодушевленные предметы: не могу сдвинуть щеколду, погасить свечку, разбить стакан. Не могу я это сделать и отдав соответствующий приказ непосредственно человеку, но могу заставить его совершить неловкое движение и он рукавом заденет шпингалет, или случайно задует огонь, или смахнет на пол стеклянную посуду. Это был элемент творчества и целиком зависел от моего воображения.
Еще я мог на несколько секунд отключить сознание, дезориентировать, сделать так, что человек растеряется, замешкается, задержать его шаг или жест рукой или наоборот, несколько ускорить движение. Один раз мне представился удобный случай проверить способность заставлять человека впадать в ступор. Мы с Линой возвращались от моих родителей, шли через дворы и разминулись на встречных курсах с не в меру веселой пьяной компанией. И все бы было хорошо, но неожиданно один парень развернулся и начал крыть нас матом. Это было так неожиданно, что сначала ни я, ни жена даже не отреагировали. Но понимание пришло быстро. Я повернулся лицом к хаму и ткнул себя пальцем в грудь, как бы спрашивая: «Это ты мне?» Парень энергично кивал головой и махал по направлению к нам развернутой вверх ладонью.
– Не надо, Саша, – Лина потянула меня за рукав, точно распознав, что я собирался сделать,– он же пьян.
Я освободил руку и двинулся к обидчику. Драки не хотелось, но хотелось поэкспериментировать. Между нами было метров двадцать, я шел довольно быстро и преодолел большую половину расстояния, когда парень двинулся мне навстречу. И тут я мысленно отключил его мозг. Он остановился как вкопанный и уставился невидящим взглядом в мою сторону. Приблизившись вплотную, я влепил ему смачный свинг, от которого он рухнул как подкошенный. Никто из компании не поспешил ему на помощь, хотя я стоял у распростертого тела еще секунд двадцать. Пожав плечами – типа, ну, как хотите – я пошел прочь.
– И это все? – В голосе Лины чувствовалось неподдельное удивление. – Так быстро?
– Сама ж говорила – пьяный, чего возиться-то? А другие не впряглись, трусоваты.
Такое могущество не могло сказаться на отношении к окружающим. Я стал более заносчив, интонации голоса приобрели вызывающий оттенок, взгляд стал несколько свысока, с чуть заметным вызовом и снисходительностью. Смотреть свысока со своего 173-сантиметрового роста было непросто. Иногда это вызывало улыбку собеседника, может вовсе и не злую, но очень меня бесившую. И сдерживало меня лишь осознание моей полной власти над происходящим. И именно в этом проявлялась моя снисходительность.
Рассказывать о произошедших во мне изменениях я никому не собирался, даже Лине, а может, особенно ей. Но как меня подмывало поделиться этим с кем-нибудь! Кандидат был один – мой друг Дима, и только неизбежность того, что мне придется рассказать ему и про гибель Андрея, да и сама недобрая направленность моих действий, сдерживали меня от этого шага. Расскажи я кому-то – не поверили бы, но я ведь легко мог и доказать. Но тогда все непонятные случайности, которые и без постороннего участия происходят сплошь и рядом, стали бы приписывать мне. И я решил тайно, без одобрения или порицания со стороны, нести эту ношу, владеть и властвовать. И это был один из величайших грехов – гордыня.
___________________________

Между тем выпускной курс подошел к концу. Экзамены были сданы, дипломные работы защищены. Все с тревожным нетерпением ждали распределения.
На распределение по будущим местам службы влияли такие факторы, как дисциплина, учебная успеваемость – средний балл оценок по более чем пятидесяти предметам, личное отношение с командирами и начальниками, ну и, конечно, «волосатая лапа». Я не был в числе, как говорил наш командир роты, «негодяев», но и на образец примерного поведения явно не претендовал. Мой средний балл был немного выше четырех, что по пятибалльной шкале было совсем неплохо, но так же далеко от идеала. С начальником курса отношений у меня не было никаких – он был просто командир, я был просто подчиненный, так что на какую-то помощь с его стороны рассчитывать не приходилось, скорее даже наоборот. А вот определенную помощь от моего отца, начальника ведущего кораблестроительного института в стране, получить мог. Он, практически, никогда не пользовался своими связями в высоких инстанциях, но на этот раз был преисполнен решимости помочь мне.
Изначально я планировался к службе на Тихоокеанском флоте. Меня это очень заботило: уезжать из города, где я родился и вырос, где провел всю жизнь, пусть часть ее и в военных училищах, где у меня была красавица жена, уроженка этого же города, а так же перспектива переезда в отдельную квартиру, которую завещала мне бабушка, уж очень не хотелось. Да и Лина, выслушав мой рассказ о возможных перспективах дальнейшей жизни, безапелляционно заявила:
– Саша, я никуда уезжать отсюда не хочу. Сам посуди – у меня здесь дом, родители, сестра, работа, которую с моей специальностью было очень непросто заполучить, спасибо твоему папе. Да я вообще не уезжала из города больше, чем на месяц! А там? Жить на корабле и годами ожидать комнату в общаге?
Я подумал, что тоже не покидал нашего города на больший срок.
– Поезжай,– продолжала она,– обживись. Я буду приезжать в отпуск, потом переведешься.
Для меня это был шок, но шок вполне ожидаемый. Я не оставлю ее здесь одну, я лучше подам рапорт на увольнение после выпуска. Но это тоже не выход! Семь лет обучения коту под хвост. Подведу родителей, возлагающих на меня большие надежды, как на продолжателя морской династии. Выход был один – остаться служить в родном городе. Вот когда я пожалел, что не воспользовался своими способностями применительно к увеличению показателей успеваемости.
За дело взялся мой отец. Будучи вхож в высокие кабинеты начальников, сам являясь таковым, он «пробил» на училище целых два места в городе, резонно рассудив, что одно достанется мне. Все бы так и было, но неожиданно произошел сбой – я пролетел мимо обоих назначений. Мою лейтенантскую должность занял другой курсант, у родителей которого были хорошо налажены отношения с начальником. И вот здесь уже пришлось вмешаться мне.
Понимая, что пустив все на самотек, я укачу-таки на десять тысяч километров восточнее, я, пользуясь своими необычными способностями, провернул комбинацию, всю неприглядность которой не хочу даже вспоминать, а уж тем более поверять ее кому-нибудь. Но результат был достигнут, место освободилось и я перебрался из стен училища на полтора километра левее, в Центральную техническую лабораторию. Таким образом, разлука с Линой не состоялась, семья была спасена, и я, рассудив, что цель оправдывает средства, выкинул эту историю из головы. Тем более что в нашей новой жизни и так было о чем подумать.
Понеслись трудовые будни. Влившись в дружный коллектив лаборатории, я занял, надо сказать без ложной скромности, именно свое место. Будучи по природе коммуникабельный и обаятельный, я легко сошелся не только с сослуживцами и гражданскими сотрудниками, но и с начальством. Никто не видел во мне конкурента, так как я, сознавая свою почти безграничную власть над людьми, вдруг напрочь утратил честолюбие и целеустремленность. Я старался не вмешиваться ни в чьи дела, во всяком случае, пока у меня не просили совета или помощи. При этом оставался для всех, что называется «рубаха-парень», так как был начитан, остроумен и добродушен. Добродушен до определенных пределов, но так как границы этих пределов устанавливал я сам, то о них никто и не подозревал. К слову замечу, что я не сделал ничего плохого за свою более чем 10-летнюю службу в лаборатории никому.
Прекрасный рассказчик и балагур, я никогда не увиливал от участия в корпоративах, и частенько выступал на них в качестве тамады.  Спирт для технических целей выдавался регулярно и в количествах достаточных, чтобы и контакты приборов протирать и на апельсиновых корках или грецких орехах настаивать.
Наша лаборатория тесно контактировала с институтом, которым руководил мой отец, и я по просьбе своих начальников, в обход официально установленных правил и бюрократической тягомотины, подписывал у него документы, которые могли лежать на рассмотрении неделями и даже месяцами. Это обстоятельство также делало меня, не то чтобы незаменимым, но очень полезным сотрудником.
Мне нравилась моя служба, подбор сотрудников и обстановка, царившая в нашей части. Тут не было места военно-морскому дебилизму, младшие уважали старших, старшие помогали неопытным, что делало коллектив в целом сплоченным и монолитным. Что только стоила игра в нарды во время обеденного перерыва, когда все – от сопливых лейтенантов, до командира части – собирались за игровой доской, и на сорок пять минут превращались в одержимых игрой абсолютно равных в правах, но не по силам, соперников. И я стал забывать про свои неординарные способности, здесь они были просто не нужны.
По-настоящему меня волновали вопросы лишь моей семьи, но и здесь все было великолепно. Мы с Линой были молоды, любили друг друга и не какие трудности российской действительности того периода нас не пугали, да и не было их, в общем-то. Во всяком случае, таких, на которые стоило бы обращать серьезное внимание. Я даже четверостишие написал, не очень складное, но очень точное:

Надеждами пусть утро дразнит,
Иду дорогою прямой,
Я на работу, как на праздник,
С работы с радостью домой.

Пожили у Лининой бабушки годик, переехали в съемную квартиру с соседями – отец оплатил на год вперед. Маленькая комнатка – ну и что? Разве это может расстроить влюбленную пару, тем более, что мы прекрасно понимали, что это временно. Коренные жильцы, правда, поначалу такие тихие и любезные, через некоторое время, воспользовавшись тем бардаком, который царил в стране в начале 90-х годов, заделались кооператорами и взяли за моду, устраивать дома ночные кутежи, после удачного дня торговли мороженым. Мешало это реально, попробуй заснуть когда в соседнем помещении гремит музыка и раздается ор на грани разрыва голосовых связок. Никакие увещевания не помогали, но когда асфальтоукладчик, неожиданно потерявший управление, расплющил в лепешку лоток с мороженым, едва не закатав в землю продавца, веселье в их доме на какое-то время прекратилось, тем более что сосед ходил в гипсе и очень горевал по понесенным убыткам. Догадываетесь, чья работа?
___________________________

Как-то раз на моем дежурстве по части раздался звонок телефона. Весь личный состав я уже выпроводил, дверь закрыл на засов и собирался, сделав обход помещений, посмотреть телевизор, благо у меня имелся переносной. Снял трубку:
– Дежурный по части слушает.– Отрапортовал я.
– Это Саша?
– Да.
–Привет, а это Жанна.
Я смутился, никакой Жанны я не знал. Из женского пола для меня существовала лишь Лина.
– Привет, мы знакомы?
– Ну, помнишь, на дискотеке. Танцевали еще, ты меня до дома проводил и этот телефон дал.
Смутился еще больше. Дело в том, что провалы в памяти после не в меру выпитых горячительных напитков, у меня, пусть очень редко, но бывали. Но чтобы не запомнить, как я попал на дискотеку! Не-ет.
– Извините, – четко проговаривая цифры, продиктовал номер телефона,– Вы сюда звоните? Это воинская часть.
– Ну да, ты и говорил, что служишь здесь.
Это уже был полный бред, и я ответил абсолютно честно:
– Такого не может быть, я вообще по дискотекам не хожу, к тому же женат.
Повисла неловкая пауза. Вдруг в голове у меня мелькнула, как мне показалось, интересная мысль:
– Послушайте, – нарушил молчание я, – Вам сколько лет?
– Двадцать два, – похоже, теперь удивлялась она.
– Раз я не тот Саша и другого здесь нет, а Вы молоды и свободны – не все ли равно? Может, подойдет Дима? У меня друг Вашего возраста, и тоже свободен.
– Можно попробовать,– после недолгого раздумья отозвалась трубка.
Через неделю я с Линой, а Димка с Жанной на загородной даче отмечали их знакомство. Будь оно неладно. Семь дней назад мне лучше было бы повесить трубку, сказав, что не туда попали, но об этом позже.
А еще по прошествии недолгого времени выяснилось, что Саша, которого искала Жанна, был один из матросов, проходивших срочную службу в нашей части. Естественно, я не стал рассказывать ему, как невольно увел у него девушку для своего друга.
Через полгода новые знакомые поженились, а еще через год у них родился сын. Дима поселился у Жанны, и мы с Линой стали частыми гостями у них в доме. Неприязнь между Линой и Димкой исчезла, или они оба искусно ее маскировали. Во всяком случае, он перестал ревновать меня к ней – ну, еще бы, теперь у каждого из нас была своя семья.
Мы оставались близкими друзьями, но становясь взрослыми людьми, уже не могли позволить себе лихие проделки нашей юности. Нет, мы по-прежнему каждый год ездили на могилку Андрея, потом навещали его бабушку, гуляли по деревне. Иногда, после выходных застолий, я и Дима, с разрешения жен, срывались на последней электричке в Куравицы, навестить старых приятелей, веселились там, но утром всегда были дома. Наши вторые половинки еще крепко спали, и каждый из нас был рад, что может забраться в теплую постельку и уткнуться носом в плечо любимой.
Как я любил свою жену за то, что она разрешала мне такие недолгие отлучки, понимая, как много значит для меня моя малая родина. И так, для справки, ни о каких шашнях на стороне, а тем более изменах, я даже не задумывался, и хотя пользовался определенным успехом у женщин, Лина была для меня первой и единственной. Наверное, она чувствовала это, и потому доверяла мне. Я старался отвечать ей тем же, но у меня это получалось хуже – мечтательный и сентиментальный по жизни, поэт, пишущий «в стол», я всегда спокойно относился к вниманию, оказываемому другими мужчинами Лине, но стоило ей на некоторое время исчезнуть из виду, начинал домысливать себе всякую ерунду, и запросто мог превратиться в зверя. Я так никогда и не узнал, были ли у меня реальные основания для ревности.
___________________________

Умерла моя бабушка, последняя и самая любимая, и мы с Линой переехали в однокомнатную квартиру, которую она завещала мне после кончины. У нас появилось собственное жилье, и это было очень хорошо, потому что соседи по съемной площади, оправившись от временных неудач, опять стали доставать нас своими пьяными загулами. И я подумывал уже применить к ним более жесткие меры, чем уничтожение лотка с товаром. Но нет худа без добра и смерть моей бабули, возможно, продолжила чью-то жизнь.
Прошло уже лет пять с того момента, как полоумная старуха в Куравицах предсказала мне мои неординарные способности. Поверьте на слово – носить в себе такую тайну и никому не рассказать о ней, дело не легкое, и вот не смотря на свое решение трехгодичной давности о молчании, мое терпение подошло к концу. Я жаждал поделиться этим, жаждал увидеть на лицах людей восхищение, недоверие, страх. Мне было все равно, какое из этих чувств они будут испытывать. Я больше не мог владеть этим секретом один, нужен был кто-то, хотя бы один человек на земле, кто разделит эту ношу со мной, пусть как простой наблюдатель, ибо осуждения я не хотел. Это была еще большая гордыня, чем полное неведение.
Лину и своих родителей я исключил сразу – первую, потому что слишком любил и боялся потерять, вторых, так как они бы сочли меня сумасшедшим. Так что выбор у меня был небогатый. Оставался только мой друг Дима. Только не подумайте, что родителей и Димку я не любил, просто это была другая любовь.
И вот в один из дней, когда Лина уехала к своим родным, я накрыл немудрящий стол, выставил литровую бутылку водки и пригласил в гости друга.
Мы пили горькую, смачно закусывали, попели кое что из моих песен. Беседа, как обычно, крутилась вокруг обычных тем наши разговоров – семьи, службы, побочных заработков, деревенских приключений. Тут-то я и поведал другу про ночную встречу с предсказательницей.
Чиркнув спичкой, Димка прикурил папироску, затянулся, выпустил десяток колечек:
– Ну и как, – не особенно придавая значение услышанному, спросил парень, – душу сохранил?
Я запнулся. Что угодно ожидал услышать я в ответ, любой вопрос, касающейся моего дара, только не этот.
Что мне надо было ответить единственному человеку мужского пола в мире, которому я не мог врать? Да и не знал я ответа на этот вопрос! Не приходил он мне в голову никогда.
– Я убил двух человек и еще чуть не убил нескольких. – Как загипнотизированный честно признался я.
– Лихо, хоть за дело?
Я молчал, ибо и на этот вопрос у меня не было правильного ответа. Но что-то говорить было надо.
– Да, за дело. Но так, вероятно, кажется только мне.
– Ну и не парься, – в воздухе повисли еще несколько пепельно-синих колечек,– безгрешных вообще не бывает.
Дальше развивать эту тему я не стал, ноша останется только моей. До конца. Если бы я тогда знал до какого!
Наутро, жадно прихлебывая кофе с лимоном, мучимый головной болью, Дима спросил:
– Что ты за околесицу нес вчера про убийства какие-то?
– А-а, не бери в голову. Чего спьяну не ляпнешь.
Я решил больше никогда и ни с кем больше на эту тему не заговаривать. А друган мой, похоже, ничего всерьез не воспринял, да и кто на его месте мог серьезно отнестись к моим словам?
___________________________

Я не ставлю задачу рассказать обо всех случаях, когда мне приходилось пользоваться моим даром, даже наоборот – не описываю абсолютное их большинство. Некоторые слишком незначительны, некоторые просто мелко-гаденькие и недостойны внимания, отдельные произошли больше по воле случая, чем сладились от моего вмешательства. Были и такие, и их не так уж мало, когда я выступал в роли этакого Деда Мороза, раздающего в качестве подарков неожиданное разрешение проблем людям, которые уже отчаялись что-либо изменить в ситуации в лучшую сторону. Просто стараюсь объяснить, как я пришел к тому, что сейчас стою на краю крыши 22-этажного дома. А для этого я вынужден делать упор на примеры отрицательного толка. Хотя не все из них я таковыми полагаю. Вот один из них.
Был у меня дальний родственник Юрий. Лет на десять меня старше, высокий, с жесткими сталинскими усами и орлиным носом – в общем, мужчина видный. Его жена, Юлия, была милой, веселой девушкой, чуть курносенькой, что ее не портило, а, наоборот, придавало пикантности и без того приятной внешности. Впрочем, мне она чем-то напоминала хомячка.
Мы, пользуясь тем, что жили недалеко (касается нашего периода проживания у Лининой бабушки) часто ходили друг к другу в гости, на дни рождения, праздники, да и просто так – посидеть, поговорить. Дружили, так сказать, семьями.
Что уж там у них не сладилось – точно не скажу, но Юля внезапно оставила мужа и ушла к какому-то бизнесмену новой волны, коих в те времена развелось, как собак нерезаных. Потом развод, раздел детей и имущества, после чего Юля снова вышла замуж, у нее родился еще один сын от нового мужа, а Юра так и жил один.
Очень он переживал этот внезапный поворот судьбы, порою ведя себя откровенно грубо и глупо. Но тут я ему не судья, да и никто другой тоже. Видя эту Юркину неподдельную душевную боль, я, по его настойчивой просьбе, перестал общаться с Юлей, а по прошествии некоторого времени решил несколько смягчить ее (боль), заставив Юлю пережить нечто подобное тому, что сейчас переживал мой родственник.
Я вовсе не собирался причинять ей физический вред, но резонно, как мне казалось, предположил, что будет вполне справедливо, если и она останется одна, но не сразу, а по прошествии того же временного периода, что прежде прожила с Юрой. Короче, тогда, когда Юля, вполне обжившись и привязавшись к новому мужу, будет меньше всего этого ожидать.
Заглянув в ее будущее, я кое что подправил в поведении бизнесмена, в результате чего он по уши втрескался в какую-то молодую девицу и оставил свою жену с двумя детьми. Что будет далее, я узнавать не стал, посчитав, что и этого вполне достаточно, к тому же рано или поздно я это и так узнаю, а после, зайдя как-то к Юрке и посидев с ним некоторое время, хлопнул его по плечу:
– Да не переживай ты так, братан! Жизнь сама ее накажет, вот увидишь лет через пяток, lex talionis .
Даже сейчас, глядя вниз с семидесяти метровой высоты, я не жалею о своем вмешательстве тогда.