Крюк. Первозданный ужас. Глава 5

Ночью спалось плохо… да какой тут вообще сон?

Спустя несколько часов Олег вынес тело своего друга, как позже старик объяснил «на холодное». Что это означало, ребята уточнять не стали. И так уже хватало чертовщины. Баба Фрося переложила тот самый корявый крест с пустой койки на некогда бывшее ложе Максима, а в головы само собой пришло понимание, для чего тут был этот атрибут.

Дядю Рому клонило в сон. Последними требованиями стало — не шуметь и ни в коем случае не открывали окно. Что будет, если нарушить это правило, он не объяснил. Отмахнулся — язык отсох говорить.

— А почему нельзя шуметь? — напоследок поинтересовалась Марина.

— Потому что спать пора, — дядя Рома отвернулся, удобнее устраиваясь на койке.

Баба Фрося уже давно отдыхала, а ребята, страдающие от накатывающего похмелья, решили тоже укладываться — других вариантов не оставалось. Свет в палате погасили. Что было непонятно, так это наличие электричества в помещениях. Еще имелась одна розетка в углу, куда подключали телевизор.

Койку Максима занимал крест, а на оставшихся свободных устроились ребята. На одной, понятное дело Егор, а на последней Паша с сестрой. Как и в ту самую ночь, когда к ним обещал заявиться разъяренный, пьяный отчим, Мишка остался чутким дозорным. Так же он заметил, что по непонятной причине, сколько бы он не залипал в смартфон, дабы отогнать сонное марево, заряд батареи с тридцати процентов даже не сдвинулся.

Шли часы, пейзаж за окном оставался неизменным. Казалось бы, помощь Миши и не нужна была, как и его наблюдение за спящими людьми. Только когда Егор проснулся и начал стонать от боли, парень дал ему еще четыре таблетки обезболивающих, а в качестве запивки взял и сперва проверил воду в бутылке у койки дяди Ромы. Странно, но та была абсолютно нормальная и пригодная для питья.

Только через полчаса Егору стало немного легче, и он смог уснуть.

***

Миша начал возиться и постепенно возвращался в реальность. Окружающий мир еще не воспринимался должным образом. В голове мелькали неприятные картины. Темные коридоры, по которым они бродили, дремучий лес вокруг больницы и страшный холод. И все подкрепляла тоскливая безысходность.

Мишка выдохнул с облегчением, неужели сон приснился? Какая же ерунда…

Он распахнул глаза, подорвался на койке.

От резкого подъема, сидящая рядом с ним Марина вздрогнула. Паши и дяди Ромы нигде не было. Неподалеку лежал друг, укрытый простыней, а баба Фрося спешно довязывала серый носок.

Голова закружилась и Миша, простонав, рухнул обратно, разминая затекшую шею.

— Что такое, Миш? Приснилось чего? — Марина пригладила ладонью кудрявые волосы Мишки.

Девушка выглядела подавленной и усталой. Оно и понятно, не здесь хотелось провести ночь.

— Нет, просто думал, что все это было сном…

— Я тоже…

— А где Паша? И почему я на койке?

— Они в какую-то столовую пошли. Сама не поняла… но дядя Рома торопил, сказал, что надо успеть, пока первые всё не растащили. А тебя Паша поднял, но ты не проснулся тогда, видимо. Завалился рядом, и дальше сопеть.

Марина положила ладонь на руку Миши и аккуратно погладила. Он слегка сжал ее пальцы в ответ, на лице мелькнула улыбка, но она была печальной, тусклой.

— Как Егор?

Девушка посмотрела на укрытого простыней парня, который лежал к ним спиной. Миша же заметил, что его тело била мелкая дрожь.

— Плохо… он только под…

Девушка осеклась на полуслове. Она хотела сказать «под утро», но обстановка совершенно не изменилась, разве что свет включили. За окном по-прежнему было темно.

— Недавно уснуть смог. У него температура еще, кажется… ты сам как?

— Да я-то нормально…

За дверью раздались шумные, словно нарочитые шаркающие шаги и громкий кашель, на который отреагировала до этого безучастная старушка и посмотрела на Марину.

— Ну-ка, касатик, давай девку свою сюда. И не смотри на меня так, давай сюда, говорю, пока не поздно…

***

Дверь открылась, и в палату вошли Паша и дядя Рома с Олегом с пластиковыми подносами в руках. На них несли эмалированные миски с макаронами и вареными сосисками, а так же бумажные стаканчики, наполненные чаем.

Взгляды вошедших были встревоженные, а причина тревоги прошла в палату следом. Точнее целых три…

Два неотесанных крупных мужика в старом рванье, а один из них худощавый и абсолютно лысый. Под фуфайкой его был поддет толстый, вязаный серый свитер. Мише сразу не понравились их взгляды, как и наколки у него на пальцах. Он прошел в центр палаты, сунув руки в карманы спортивок.

— Это все? — он осмотрел «новеньких».

Старик выпрямился, поставив поднос, повернулся к явно незваному гостю и дернул плечами.

— Кого приняли — того и приняли. Чей экскурсии не водят сюда.

— А ты че, дед, юморить вздумал? В халдеи заделаться решил? — лысый недобро покосился на дядю Рому.

— Сам не видишь? Всех здесь собрал, кого принесло.

— А мне показалось, или я вчера слышал, как девка визжала? — он почесал в паху через карман спортивок.

Сразу же вмешался Мишка.

— Я это был.

— И так звонко? Девочка что ли?

— Такое говнище увидишь — не так можно заорать.

Лысик прищурился, снова осмотрел палату, сделал глубокий вдох.

— В общем… меня зовут Саня, погоняло мое — Бит…

Он успел только представиться, как на койке завозился Егор, приковав его внимание. Парень с трудом приподнялся, простонал от боли, посмотрел на друзей.

— Кто это? Где… Марина…?

Парни бросили на друга недоуменные взгляды, Саня в это же мгновение повеселел, буквально загорелся звериным азартом.

— Та-а-ак, Марина значит? Ну и где же ты, Маринка? — он опустился на корточки и посмотрел под всеми койками, затем подошел к Мише, — девка где!?

Егор сразу сник, осознав, что взболтнул лишнего. Михаил же поморщился от смрада изо рта лысика. Он сразу понял, что с гигиеной в этом месте всё плохо. Хотя, от других постояльцев так не воняло, как от этого трио.

— Где девчонка? Говори, иначе в водолаза с тобой поиграем.

Миша сжал кулаки, это и заметили двое кудлатых мужиков, сразу же сделав по шагу вперед.

— Тебе че надо? — Паша был на грани терпения и начал подходить к Сане, но тот отодвинул край фуфайки, продемонстрировав торчащий в спортивках магазин пистолета, покачал головой. Парень остановился, понял тонкий намек на толстые обстоятельства.

— Здесь вопросы задаю я. Девка где?

— Да какая девка еще? Нет никакой девки! Егор ранен, у него температура и он бредит, с бабой на днях разошелся, вот и приснилась, наверное! Мне вот снилось, что тут Сталин по коридорам ходил, планировку с кем-то обсуждал. Ну и че? Где он, Сталин этот, а?

Лысый чертыхнулся, пристально осмотрел Егора и подошел к койке, рывком стащив простыню. Кроме парня там никого не было…

— У-у-у… недолго тебе осталось с таким-то. Еще неделька и на холодное.

— Тряпку верни.

Бит швырнул простыню, Миша подошел и помог другу укрыться.

— В общем, так, — Саня громко прочистил горло, обратив на себя внимание, — вы трое — новенькие. Порядков вы тут еще не знаете, дед все объяснит, а до того — не высовывайтесь и права не качайте, иначе быстро всех по местам расставим и по мастям разложим. Из главного скажу вот что. Как вы уже знаете, меня зовут Саня, погоняло моё — Бит. Мы первые. Тут не тюрьма, мы засели в бест. Это халява и сладкая жизнь, дубаков здесь нет, но правила кой-какие имеются. В коридорах вести себя тихо, чтобы не привлекать Крюк, его визита с братками тут раз в год хватает за глаза и за уши, можете поверить. В столовке вести себя скромно и помнить главное — мы приходим первые, берем то, что нужно, а остальное уже ваше и делите, как хотите, мне до фени.

Посуду возвращаете обратно. Нет посуды — нет жратвы, так тут устроено. На стаканчики чхать, они бумажные, сами видите. В коридорах не мусорить, дедок покажет вам парашу, туда все кидать. С восьми до одиннадцати вечера на дальняк и в мыльню даже не суйтесь — это наше время. Никаких козней против нас не строить и записочками не перекидываться, дорожников мы не любим. Были тут такие, в водолазы потом заделались, и живьем на холодное. И не надо пытаться меня наебать. Фуфлыжников я не люблю еще больше, чем дорожников. Остальные нюансы вам объяснит дед, пока в памяти. Дальше уже, кто на Стояние следующее снегурочкой будет — решим. Ясно все?

Саня осмотрел новеньких и не услышал ответа.

— Ясно!?

Миша с Пашей кивнули.

— Вот и молодцы. Ты, слащавый, — Саня посмотрел на Мишу, — сегодня к ужину подтягивайся, объясню, куда потом хавчик носить будешь. Ужин — это в восемь, по мобиле прикинешь, тут вся сложная электроника колом стоит, не разряжается. А лучше приходи заранее, к половине ждем. Усек?

Когда парень кивнул, Бит посмотрел на женщину

— Баб Фрось, ну чего там? Готово?

Старушка выдвинула из-под койки ящик, достала пять вязаных носков и приложила к ним последний, который только закончила.

— Держите, соколики, вот вам, на будущий год.

Саня подошел и взял три пары новых, шерстяных носков.

— Хороши… теплые, — Саня прижал их к лицу, жадно вдохнул, мельком глянув в угол справа, — че эту кучу тряпья не разберете? Вон, молодых сколько, на час дел.

— А чего-й их трогать? Лежат себе и лежат простынки, всякое случается.

Бит безразлично пожал плечами и побрел к выходу, кинув своим браткам по паре носков. Проходя мимо Миши, Саня подмигнул ему, после чего вместе с двумя мужиками вышел из палаты.

Олег отправился вслед за ними, помещение погрузилась в давящую, тревожную тишину. Никто даже не двигался со своих мест, пока мужчина не вернулся, закрыв за собой дверь.

— Ушли…

— Марька! — парни тут же рванули к куче тряпья в углу и принялись разбрасывать простыни в разные стороны.

И как же они были рады увидеть бледное, изможденное и перепуганное лицо Маринки. Настолько оно показалось Мише близким и… даже родным, что парень сразу крепко прижал к себе девушку, не желая выпускать из объятий.

Завтрака хватило всем. Ребята с удовольствием уминали холодные, безвкусные макароны и сосиски, запивая чаем, в котором не было даже капли сахара. Но этот завтрак показался им неплохим. Может, из-за похмелья, или же из-за отсутствия выбора. А главное — это помогло угомонить недовольные трели желудков.

Егор много не съел и отставил на пол миску с недоеденной порцией, которую отдал друзьям. Сейчас ему хотелось обезболивающего.

— Пол матраса только, — констатировал Миша, смотря на блистер с пятью таблетками Найза.

Не густо…

Раненый на этот раз получил лишь две штуки. Нужно было экономить.

Баба Фрося выдвинула из-под койки свой ящик, и начала судорожно в нем копаться.

— Эка чего! Куда моя спица подевалась? — возмущенная старушка осмотрела постояльцев.

Все молча переглянулись, Павел отвел взгляд, поджал губы.

— Воришки, повадились мой инструмент трогать! А запасная-то одна, если чего сделается, вязать больше не буду! От этого всем худо станет!

— Да успокойся ты, старая, нужны кому твои спицы, — дядя Рома встал и подошел к Паше, — пойдем, прогуляемся. А вы… Маринку караульте.

Девушка и сама не порывалась покинуть палату, а после такого известия считала это помещение спасательным кругом в бушующем море.

***

Паша и дядя Рома обосновались у злосчастного «выхода» из больницы. Парень с разъедающей тоской смотрел на заметённый снегом Логан, который уже не моргал аварийкой — аккумулятор сел окончательно. И это единственное место, откуда можно было наблюдать день. Настоящий, где светит солнце, изредка проезжают машины, или идут по своим делам местные.

Парень предпринял еще несколько попыток выйти, но уже на третий раз вернулся с раскрасневшимся от мороза лицом. Физиономия старика была искривлена негодованием, и он не выдержал.

— Да прекратишь ты уже или нет? Хватит туда лезть!

— Почему?

— По качану, бл… — сплюнул Роман, — опасно это. Бывали такие, которые до последнего верили в то, что смогут выбраться, если попытаются еще раз. А в итоге…

— Что? Что в итоге?

— Ушли туда и не вернулись. Уверен, хотели… и даже эта проклятая больница уже была мила. Но тут это вопрос везения. Видимо, с той стороны ход обратно может закрыться. Ну, а дальше… всё.

Паша осел на корточки и смотрел туда. На свободу.
Этот день был таким близким и далёким одновременно. Он закурил и при взгляде на выход, с его губ сорвался тихий стон.

— Как отсюда выбраться, дед? Я домой хочу… работать! Я сестренку еще на ноги не поставил! И сам их привел сюда…

— Не вини себя, сынок, — он смотрел на дневной пейзаж, где солнце яркими искрами отражалось от кристалликов снега, — просто вам… не повезло. Я тоже… хочу домой.

— Дядь Рома, что ты знаешь про эту больницу?

— Все я про нее знаю. Я в Алёшино всю сознательную жизнь прожил. Вон там, чуть левее наш дом с Фросей, один из первых. И ничего в этой больнице ни в жизнь не было. Забросили ее управленцы, как в Тарасихе начали принимать. Ну, здание и здание, кому до него какое дело? И дернул же меня нечистый, когда мы от соседей шли, затащить сюда Фросю…

Старик горестно вздохнул.

— А ей пряжи надарили, спицы новые, сынок у них приехал с большой земли, всякого принес. Я тогда не придал этому значения. Мало у нее что ли этих спиц и приблуд для вязания, а сейчас благодарен ему. А, о чем это я… в общем, захотелось мне посмотреть, чего с нашей больницей сделалось, одним глазком глянуть. Может, работать начали, раз вход еще один пробили. Стало быть, если делают что-то, значит, у нас теперь не будет на весь поселок одного только терапевта, снова к былому вернемся. И вот потом дотумкал я, что когда мы днем в гости шли, не было никакого входа. Слишком быстро он появился, считай за несколько часов. Вот только было уже поздно…

Мы с Фросей уйти попробовали, да всё туда попадали, ну, куда и вы.

Сильно не пытались, мы ведь уж не молодые, нам такие переходы поперек горла были. Приняли нас, бежать уж некуда. Вот, с тех пор и живем здесь. И про этих первых узнали, якобы они тут, на самом деле, хозяева. Объяснили нам, что и как. Потом мы с Ефросинией поселились в палате, так и носа оттуда не кажем.

— Дядь Ром, а разве ты не пытался сбежать?

Старик усмехнулся, его безжизненный взгляд был направлен на выход. На свет.

— Шутишь? Я здесь всё обшарил. Каждый миллиметр, все стены прощупал. Ну, почти… некоторых лучше не касаться. Нет отсюда выхода, сынок. Если имеется таковой, то мне неведомо, где он и как им пользоваться…

Но происходит что-то именно на Стояние — больница становится ближе к нашему… измерению, если можно так выразиться. В этот день и телевизор кажет кое-как, связь появляется почему-то, ну только до двенадцати. Бывало, успевали не принятые сбежать до того времени, им повезло, сразу почуяли неладное и ушли. Обычно, все до полуночи могут уйти. Но эти коридоры…

Паша молча сидел и курил, смотря в сторону выхода, как вдруг его осенило.

— Дед! — он даже приподнялся, — а…

Он осекся на полуслове, увидев скептический взгляд старика, и снова сел, привалившись к стене.

— Думал, я совсем дурак? Не пытался свалить отсюда до двенадцати в день Стояния? В любой день пробуй, всё одно.

Паша вздохнул, осмотрелся в коридоре.

— Я еще хотел спросить, что значит «на холодное»? И почему некоторых стен нельзя касаться?

— Вот, правильные для этого места вопросы. Холодное там, — дядя Рома мотнул головой в сторону проема, — только мертвым там совершенно другое уготовано. Что бы в этих лесах не бродило, оно не прочь полакомиться человечиной, пусть и неживой. Они чувствуют и… приходят. Всех утаскивают, ни одного еще вниманием не обделили. А насчет стен… что-то в них есть. Сначала такая была всего одна или две, как правило, они смежные с закрытыми палатами. Первые так объяснили.

— А эти… как поняли? И кто они вообще? Почему не ищут выход? И полицейские…

— Насколько мне известно, эти двое с Сашкой, они бродягами были, с Семёнова пришлые, набрели на больницу, согреться хотели, даже уходить не думали. А поутру, как только дальше скитаться снарядились, так и поняли, что прописались тут. С ними занесло и Сашку, ну вот они притерлись друг к другу.

— Саня беглец?

— Нет, насколько знаю. Вроде как вольный был, рецидив у него, по пьяной лавочке с собутыльниками подрался, так и не помнит, убил ли, али же просто покалечил, ну и драпу решил дать, пока в памяти. Его тут двое в погонах и прижучили, за ним в больницу ломанулись, он их там и порешил, когда они разделились, оттуда и ствол у него имеется. Сначала боялся правосудия, а как понял, что схоронился в этом гадюшнике, так сразу хвост распушил, самым главным тут себя возомнил, правила начал диктовать. А ментов это место по-своему определило. Сюда ходу им нет, весь год их не видно. Появляются только на один день, и то на улице. Заманивают. От них вреда нет, на самом деле. Хотя, с какой стороны посмотреть…

Услышав это, Паша уставился на старика, приподнялся, чувствуя себя откровенным идиотом затем прикрыл глаза и изо всех сил стукнул кулаком по стене.

— Можно было просто, блять, проехать!

— Ну, а тебе, откуда ведомо? От вас еще разило за версту, чего уж там. На это, знаешь ли, все попадаются. Не кори себя… лучше скажи, как зовут-то вас?

— Паша я. Кудрявый — Мишка, болезный — Егор, ну, а с Мариной знаком уже.

— Что ж, хорошо. Выпить бы по такому делу, да нечего. Вот и вся история, сынок. Помимо нас с Фросей, тогда еще троих занесло, точнее менты загнали. Они сгоряча сразу в перепалку с первыми ввязались, почти получилось у них тюкнуть этого Бита, да только куда они против ствола-то? Вот Сашка с тех пор осторожничать начал. Нет, кичиться не перестал, а с бродягами сговорился, что они втроем будут больницу держать. Так вот и получилось. А как узнали, некоторые стены не безопасны? То еще было…

Паша внимательно слушал старика, и на последнем вопросе одарил его нетерпеливым взглядом.

— А так и выяснили. Бродяг-то изначально четверо было…

Парень сглотнул, округлил глаза, на всякий случай подошел ближе к дяде Роме.

— Да ты стен у выхода не бойся, в них никогда ничего не было. Говорю же, только там, где палаты закрытые. Сашка обмолвился, что спорили они о чем-то, один из бродяг и толкнул дружка своего. Того как притянуло, втроем не сумели оторвать. В общем… вдавило его туда словно прессом. Орал до последней секунды, а потом все… даже кровь впиталась вся, ни следа не осталось от их дружка.

Павел продрог всем телом, закурил снова и протянул сигарету старику. Тот кивнул, принял папиросу.

— А с третьим, что случилось? Ну, бродяг четверо было. Тоже стена?

— Нет, не стена. Крюк его забрал…

Дядя Рома поднялся, сделал очередную затяжку и закашлялся.

— Эх… как же давно я не курил. А Фрося и рада… в общем, тогда, на первое Стояние Сашка не знал, что какие-то правила есть не только у него, но и у этой бесовской больницы. Вот Крюк пришел и к ним в палату вломился с братками своими. Первого попавшегося крюком… в общем, как тушу свиную потом волок к выходу. Вот тогда Саня и уяснил, что раз в год или он сам выберет, кого отдавать, либо будет решать уже Крюк…

Дядя Рома докурил, выбросил бычок и посмотрел на парня.

— Ты это, сынок… на меня особо не рассчитывай только, с этими ребятами я тебе не помощник. Я сам тут на птичьих правах. Коли Ефросиния бы не вязала, так давно бы меня за ненадобностью на холодное… или же Крюку отдали.

Паша не ответил, да и нечего ему было сказать…

***

Дальше потянулись серые, одинаковые дни полные уныния и безнадежной, смертельной тоски. Через четыре дня Паше довелось лицезреть делегацию из спасателей и полицейских, которые сновали туда-сюда у больницы. Засыпанную снегом машину почистили, проверили салон, багажник, даже под капот заглянули.

За все время этого шествия Паша не отходил от выхода. Шуметь нельзя, поэтому он, как идиот, отплясывал и махал руками в надежде, что может быть всё-таки? Но нет, этого не случилось, никто его не видел, как и входа в эту, другую больницу. Через пару часов безнадежных поисков, Логан погрузили на эвакуатор, все разъехались. Паша со слезами на глазах провожал последнюю полицейскую машину, стоя на коленях у проёма. А когда и та скрылась из виду, парень тихо и тоскливо взвыл, подавляя жгучее желание разрыдаться.

Лишь изредка ребята навещали пресловутый выход — не хотелось в очередной раз нырять в пучину безнадёги, да и если из этой могилы можно выбраться, то точно не здесь. А пока то место не нашли, надо жить дальше…

Была одна странность, заключалась она в непонятном подношении для бабы Фроси. Первые сразу же после Стояния забрали из-под койки старушки ящик, а вернули его через полчаса уже наполненным пряжью. Откуда они ее взяли, оставалось только гадать.

Все правила ребята уяснили и честно исполняли. Впрочем, ничего сложного и не было. С восьми до одиннадцати вечера в душ и туалет не лезть, в коридорах не шуметь, стен не касаться, еду брать только после первых. Выяснилось, что в этой больнице имелась целая столовая, а на месте, где обычно раздают обеды, была глухая перегородка с небольшим проемом и дверцей. В это окошко убирали подносы и грязную посуду. Створка закрывалась, а после открытия — на выступе уже было пусто. Кто и из чего готовил — они не знали, да и не хотели.

В определенное время на четырех столах в зале появлялись подносы с теми самыми тарелками, которые после приема пищи возвращались за перегородку.

Пусть первые и забирали основную массу пропитания, ребятам все равно хватало. Да, немного, но лучше, чем умереть голодной смертью и отправиться на холодное. Мишке выпала худшая доля — он вынужден был носить часть обеда в палату к первым. Отказываться нельзя — это опасно для Марины, ведь если парень не явится в определенное время — в их обитель пожалует Саня со своими братками. И как знать, успеет ли Марина в очередной раз схорониться под кучей грязного тряпья в углу палаты…?

Егору, тем временем, становилось все хуже. Рана на спине парня загнивала, и привычный запах старых, застиранных простыней начал разбавлять болезнетворный смрад. Когда обезболивающее кончилось, Егор практически не спал. В самые тяжелые моменты он выл от невыносимой боли, а позже из его раны начала сочиться гнойная сукровица, запах стал совсем нестерпимым. Баба Фрося, Роман и Олег «попросили». Еще бы они не этого не сделали… ребята и сами очень ждали, когда их «попросят».

С трудом нашли пустующую палату и поселили в нее Егора, куда Миша стал носить еду. Запах в этом помещении быстро испортился, ведь парень к тому же не ходил в душ. Пусть и не имелось там ни мыла, ни шампуней, а ополоснуться хотя бы раз в два дня и потереть тело руками никогда не было лишним.

Но он не мог из-за раны и самочувствия. Инфекция то или продуло на холодном — уже не выяснить. К тому же, чай, который попросту негде разогреть, не способствовал облегчению положения. Вскоре он перестал покидать свою палату даже для похода в туалет — на эти нужды он определил один из углов.

Когда смрад в помещении стал совершенно невыносим, ребята перестали навещать Егора. Встречи свелись к тому, что Миша, задерживая дыхание, насколько это было возможно, пробирался в палату, менял затхлую, испачканную простыню, (которая служила еще и как туалетная бумага) и оставлял у койки два стаканчика чая — Егор практически перестал есть.

Марину же оберегали, как пасхальное яйцо. За первые недели еще ни разу она не показалась пресловутым хозяевам. В душ ее провожали всегда вдвоем, и только после выдачи обеда. Миша сторожил их палату, а Паша отводил сестру.

Это было их новое, негласное правило, благодаря которому девушка оставалась неприкосновенной. Также ее койку придвинули ближе к куче тряпья, а по звуку шагов в коридоре легко было определить, уже запомнили — идут «свои» или надо прятаться.

Правда, вскоре Марина намекнула брату, что лучше Мише провожать ее в душ самому. Паша нехотя согласился, все-таки дело молодое, да и их сближение было уже очевидно. Правда, не обошлось без строгого наказа для сестры, чтобы «не вздумали». Еще не хватало в этом гадюшнике Марине «залететь».

Первые стали вести себя осторожнее, а именно — бродяги разломали одну из коек, вооружившись ее составными частями аки дубинками. Ребята могли бы сделать так же, только смысла в этом особого не было, покуда у Сани имелся пистолет.

В течение нескольких недель Паша не прекращал долгие вылазки по коридорам больницы. Он исследовал темные закоулки с фонариком смартфона, зарисовывая примерную карту местности. И что было странно — действительно, Бит не соврал, по непонятной причине, вся электроника зависла. Парень переживал, что вскоре, как это бывает в разных фильмах, аккумулятор телефона сдохнет, и больше от него не будет никакого толка. Беспокойства оказались напрасными, заряд так и держался на двадцати процентах по сей день.

Еще он боялся, что первые отберут все их телефоны, но нет, и тут обошлось — гаджеты им оказались без надобности. Настоящую ценность в этом месте представляли творения бабы Фроси — в основном теплые носки, которые она справила ребятам с новых запасов пряжи. Главным условием было предоставлять вещи Сане и его браткам по первому требованию, остальные же пусть снашивают носки до дыр, а им нужен комфорт.

Конечно, имелась еще ценность. Вернее будет ее назвать жемчужиной в этом архитектурном бестиарии. Но она принадлежала лишь Мише. Паша завидовал другу по черному, ведь ему повезло больше всех. Хотя, везение в этом месте определяется сроком незнания первых о наличие молодой девчонки. Парень знал — долго прятаться не смогут. Однако уже одичавший и помешанный на сохранности своей сестры, он пообещал себе, что если это произойдет, то прольется много крови. И либо Марину получится отбить, или же…

Не хотелось думать, но перед своей смертью он заберет с собой и сестру, не доставайся же жемчужина никому. Пусть, ублюдки… немного времени у них будет для развлечения, а потом окоченевшее Маринино тело все же придется отнести на холодное... заниматься этим с гниющим и попахивающим трупом не станет даже такая скотина, как Саня и его дружки. Дело ли, однажды высунуть и увидеть на конце извивающуюся личинку опарыша?

А пока Марина была затворницей. Вот пусть ей и остается, а как только он найдет выход, они все вместе свалят отсюда, даже стариков прихватят. И пускай первые тут продолжают гнить, а когда от последних носков ничего не останется, пусть хоть жрут эту пряжу, вязать они все равно не умеют.