Крюк. Первозданный ужас. Глава 7

Новенькие расположились в предложенной палате и долгое время их не покидало странное чувство. Сначала они просто сидели на одной из коек, а потом все дружно залипли в телефоны. Девушка писала кому-то в телеграмме, один из парней листал стену Вконтакте, а третий залип в какую-то страшилку на Пикабу, которую не успел полностью дочитать по дороге.

Тот, что не был увлечен чтением и перепиской, вскоре убрал телефон и обратился к друзьям.

— Вам не кажется… что это все какая-то хрень? Че-то у меня в голове не складывается. Откуда-то у дороги менты появились, бомж этот… как будто нас специально сюда привел, нет?

Девушка лишь дернула плечами, продолжив писать, а его друг, казалось, даже не слушал.

— Серег, блин, — он пихнул друга в плечо, что тот чуть ли не выронил телефон, — потом ты свои «Ручки-ножки» дочитаешь, ты слышишь, что я говорю?

— Да слышу я, Илюх. Ну, ё моё, нам показали, где переждать ментов можно, че тебе не нравится, я не пойму? Щас до двенадцати пересидим и свалим, уже тридцать восемь минут.

— Нет, — Илья вскочил с койки, направившись на выход, — вы как хотите, а я ничего ждать не собираюсь. Не видите что ли подставы?

Он прошел к двери, открыл ее и украдкой осмотрелся в коридоре. Казалось, что сейчас этот бомж где-то караулит их, пока не уйдут полицейские, а потом со своими братками схватят их, и все… пару недель будет у них вкусный ужин, а может и чего похуже.

Однако в коридоре по обе стороны было тихо. Илья вышел и направился к выходу, крикнув напоследок «вы идете!?»

— На самом интересном месте, — Серега посмотрел на девушку, — пойдем, Кать, он нам покоя не даст.

Они покинули палату через минуту после Ильи, а нагнали его уже у самого выхода — вон там стояла их покосившаяся на правую сторону Део Нексия. От проема парня отделяли жалкие метры, его друзья же были у первого поворота.

— Илюх, вот примут сейчас… не видать тебе прав, как своих ушей, — пытался его вразумить друг.

— Да если бы, примут… короче, ждите здесь, если хотите. Я к дороге выйду, может, тормознуть кого получится, на буксир возьмут.

Илья вышел из больницы, свернул налево и скрылся из виду.

— Вечно не сидится ему, — Серега направился следом за другом, мельком глянув на телефон, — двадцать минут не подождать. Нет, ну точно шило в жопе!

Когда парень был уже в нескольких метрах от выхода, пейзаж вдруг пошел рябью, раздался натужный треск, как будто рвалась простынь. Он замер, в недоумении уставившись на странную аномалию.

Когда в проеме, буквально из воздуха появилось три фигуры, Парень в ужасе округлил глаза, смотря на уродливую, свиную маску.

Крюк размахнулся, холодная сталь с влажным хрустом пронзила висок, а через мгновение острие вышло из его глаза.

Санитары двинулись в сторону девушки, которая еще стояла на месте, смотрела на конвульсии друга, крепко насаженного на мясной крюк. Когда же до нее дошло, она завопила раненным зверем и стремглав бросилась вглубь больницы, скрывшись за первым поворотом.

Верзилы остановились. Парень обмяк, ноги подкосились, и он бы упал полностью, но зацепленная крюком за глазницу голова, осталась в воздухе.

Жертва на Стояние получена, больше здесь делать было нечего. Санитары покинули больницу, а следом за ними и Крюк, волоча за собой тело Сереги.

Его телефон выпал, а на окропленном кровью экране так и остался недочитанный до конца рассказ «Ручки-ножки»…

***

Смотря в дуло пистолета, направленное на него, Паша недоуменно округлил глаза.

— Чего? Ты шутишь…?

— А ты че думал, только пришел, и на первое же Стояние сможешь свалить отсюда? Нет уж, я эти коридоры проклятые несколько лет топчу! Если выход там, то он нужен в первую очередь мне. А потом сами думайте, молокососы, — осклабился Олег, держа парня на мушке.

— Мы год вместе топтались, а сейчас ты решил в крысу все сделать? А вместе выйти не, никак!?

— Мало ли, может, там очередность, какая есть. И я в таком случае буду первым!

— Как скажешь.

Паша снова почувствовал ту самую неприязнь к этому человеку. Чутье его не подвело, правда, он оказался не саботажником или подсадной уткой, а обычной крысой, желающей сбежать первой.

Олег едва повернулся к двери, как на него навалился бездомный, толкнув в стену. Он успел нажать на спусковой крючок, но вместо выстрела лишь сухо щелкнуло.

Мужчина выронил пистолет от удара, дернулся, но у него не получилось. Он так и остался у стены, словно прикованный.

— Эй… я… помогите! — пытаясь отстраниться, Олег закричал, — помоги-те!

Друзья испуганно округлили глаза. Они даже не помогали ему. Крик мужчины только усиливался, он брыкался изо всех сил, но попытки ничего не приносили. Его начало затягивать в стену, как в сито. Тела постепенно становилось все меньше, кровь впитывалась в бетон. Олег с трудом смог оторвать лицо и дико заорал, когда его глаз, вырванный из глазницы, притягивало к стене мелкими, тонкими, как леска, волосками.

— Мрази-и-и-и! — пробулькал он прежде, чем его начало перемалывать…

Рвалась одежда, хрустели кости, крошились зубы. С втягивающим звуком, словно работал мощный насос, кожа уходила в мелкие поры стены, нечто тянуло его с такой силой и жадностью, что даже капля крови не успевала падать на пол. Все уходило… куда? Не хотелось знать.

Вопль мужчины прервался, когда кричать было уже нечему. Последние капли крови впитались, и стена снова выглядела совершенно обычной.

Теперь парни уставились на бездомного, который с абсолютным спокойствием наблюдал за тем, как Олега забирало нечто из закрытой палаты. Он уже видел это и знал, что ничто не сможет помочь, если коснулся такой стены. Паша аккуратно отодвинул пистолет ногой, затем подобрал его и сухо усмехнулся. Так и думал, что нет патронов…

— Зачем…? — Павел посмотрел на бродягу.

— Затем. Без вас тут спокойнее было. Жили себе с корешами не тужили, но нет же! Вот таких идейных начало тянуть сюда. В общем, если там действительно есть выход… валите отсюда. А лучше и Саню захватите, достал он уже.

Мужчина прошел мимо удивленных парней и удалился по коридору прочь…

Паша крепко сжал в руке пистолет, вместе с Мишей подошел к той самой двери и открыл ее. Его друг в шоке уставился на комнату.

— И что… нам туда?

— Пока нет. Я пойду, с ублюдком разберусь. Веди Маринку, и ждите здесь. Только аккуратно, Крюку не попадитесь. Если нарвешься на него у палаты, старика ему вытащи или бабку, без разницы уже…

Миша окинул друга недоуменным взглядом, но все же кивнул и пошел обратно к палате.

Парень встряхнул головой, собрался с мыслями и сделал шаг в комнату…

***

Как только он закрыл за собой дверь и осмотрелся в этом помещении среди блестящих, бесхозно свисающих с темного потолка цепей, страх сковал все тело, даже душу. Неужели их нельзя касаться? Раньше расстояние между ними казалось большим и пройти можно было легко, играючи, как с девкой по набережной. Сейчас же они выглядели куда более устрашающими.

Паша сделал первый шаг — на мгновение ему захотелось вернуться. Нога машинально дернулась, но усилием воли он остановил ее. Что-то подсказывало, что какой бы Олег не был сволочью и крысой, на счет правил он не шутил. Цепей не касаться, ни шагу назад.

И он пошел…

В это же мгновение заплясали световые зайчики. Они попадали на металл, отражались и множились на бесконечность, освещая все вокруг яркими бликами. Паша замер, попытался сморгнуть очередной засвет в глазах, но тут же получал следующий. И еще один, и еще. Казалось, он или ослепнет, или же сделает шаг не туда, коснется цепи и все. Разбросают они по комнате, и будет он лежать без рук, без ног, пялиться в потолок, пока не сдохнет от кровопотери или болевого шока.

Очки…

Парень вспомнил про атрибут, который он одолжил у новеньких. Он осторожно потянулся в карман куртки, достал очки и поспешил надеть. Да, это то, что нужно. И пусть он будет выглядеть дебилом, зато живым дебилом.

Через минуту стало легче. По крайней мере, это беззвучное световое шоу не так сильно резало глаза. Паша пошел уже увереннее, обходя спокойно висящие стальные змеи. Помещение казалось неизмеримо большим, но по прямой парень его прошел минут за пять. Цепи закончились, световые зайчики замерли. Взору предстала дверь, которую он открыл, предварительно убрав очки обратно в карман.

Он увидел коридор, протяженностью около тридцати метров, вспомнил правила. Не оборачиваться, на голос не отвечать…

Паша пошел быстрым шагом, хотел перейти на бег, но в момент рывка его резко затошнило, в глазах потемнело, а слух порезал оглушительный писк. Шаг, еще шаг… лучше не становилось. Внутри все органы как будто перемешивали огромной ложкой. Неконтролируемо потекли слезы, из носа брызнула кровь.

Глаза так напряглись, что казалось, они просто лопнут и все — он ослепнет и никакого ему выхода.

И только он сбавил шаг, как все это начало отступать. Напряжение спадало. Когда Паша шел совсем медленно, писк затих окончательно. Только струйка крови, стекающая по губам и подбородку, напоминала об этом бесовском оркестре, прослушивание которого его чуть не убило.

Вот, медленным шагом Паша двинулся по коридору, мысленно проклиная Олега. Или намеренно не сообщил о такой детали, или просто Макс ему не сказал?

— Паша… — на середине пути он услышал тихое эхо, разлетающиеся по помещению.

Голос стал отчетливее — он принадлежал Егору…

По коже пробежал мороз, сзади чувствовалось легкое дуновение и странное покалывание в спине. Как будто налетело полчище комаров, жадно впивающихся в плоть. Так хотелось обернуться и…

Хорошая уловка…

Паша двинулся дальше, стараясь не обращать внимания на эти неудобства.

— Ты ведь вытащишь нас отсюда? — снова дуновение в спину, — это из-за тебя мы здесь оказались.

Парень сжал кулаки, напрягся. Голос друга становился все отчетливее, более рассерженный и искаженный.

— Если бы не ты, не твоя вспыльчивость и трусость, мы бы не попали в это место! Если кто и выйдет отсюда, то это будешь точно не ты! Даже сестру свою не уберег!

Паша чувствовал, как закипает изнутри, как хочет ответить по существу, из-за кого они на самом деле тут оказались. Если бы друг сейчас стоял перед ним, то непременно уже получил бы на орехи за такие слова.

— От отчима не уберег ее, сбежать решил. А она до сих пор вспоминает его руку в своих шортах… а ты что же? Ксюшу трахал… девушку мою? С такими друзьями и врагов не надо! Вот за это ты и ответишь! Здесь кончится твой крюк! Тебе не дойти до конца!

Держаться было сложно, голос Егора изменился до неузнаваемости, он звучал уже на несколько ладов, все так же морально давил… а еще это покалывание. Хотелось побежать, поскорее убраться отсюда, но кто знает, смог бы он пережить очередной рывок?

Когда Паша дошел до двери и взялся за ручку, в одно мгновение все стихло. Он выдохнул с облегчением и бесшумно отворил завесу третьего уровня…

Саня сидел на коленях в центре небольшой комнаты. Голова его была опущена, руки сложены на ногах, из уст доносилось тихое, неразборчивое бормотание. Вскипающая ярость Паши при виде этого человека выплеснулась наружу. Он налетел на сидельца, ударив его пистолетом по затылку, и тут же повалил навзничь.

Недоуменный взгляд и жалкая попытка отстраниться еще больше взбесили Пашу. Он заорал и начал бить магазином по лицу Бита. Удары были такой силы, что череп не выдерживал. Он продолжал молотить мужчину на манер забивателя свай, даже когда выдохся, а Саня перестал подавать признаки жизни. Лишь конечности изредка подрагивали.

Скоро сил лупить кроваво-мясную кашу не осталось, парень бросил пистолет и поднялся на ноги. Осмотрелся в комнате и обратил внимание на стол справа от выхода, а так же заметил крутой обрыв в конце. И действительно — там была замерзшая река… все, как описывал Максим. И никакого намека на выход даже в этот пресловутый день зимнего солнцестояния…

Когда он смотрел с обрыва, были мысли прыгнуть туда вниз головой. И либо он свернет себе шею и умрет быстро, или же загнется здесь от голода. Где тогда выход? Как покинуть эту проклятую больницу…?

Внезапно, Паша почувствовал что-то странное. Будто на него кто-то смотрит. Неужели… Саня? Поднялся с размозженной головой и сейчас сам сбросит его туда?

— Я ждал тебя, — послышался абсолютно спокойный голос, и Павел обернулся…

Он неподвижно сидел за столом. Кажется, он был знаком Паше. Один из тех новеньких, которые укрывались от «ментов». Вроде, у него он взял солнцезащитные очки — они ему как раз пригодились на первом уровне. Да, сомнений не было, это он, только кожа на его лице местами растрескалась, левый глаз отсутствовал, висок пробит чем-то определенно острым, а до скулы пролегла кровавая дорожка. Второй же глаз сделался абсолютно черным и был похож на глянцевый шарик — ни зрачка, ни радужки.

— Кто ты? — аккуратно спросил Паша.

Фигура сидела неподвижно, смотрела впереди себя, но парень чувствовал этот взгляд. Как будто все вокруг вмиг ожило и уставилось на него. Губы парнишки разлепились, голос стал куда грубее, чем в их первую встречу. Глупо полагать, что это все еще человек.

— А ты думал, этот сиделец сюда приходит в этот день, чтобы посидеть…?

Паша продолжал смотреть на него, но не понимал, к чему может привести разговор.

— У меня много имен… Карачун, как пример… — он взял короткую паузу, посмотрев прямо на парня, — ты ведь знаешь, в какой день все началось? Когда вы сюда попали?

— В день… зимнего солнцестояния.

— Именно. Ну, или в мой, Карачунов день.

Павел продрог, снова почувствовал это покалывание, но теперь во всем теле. Он ощущал, как будто уменьшается в размере перед Его величием, растворяется в нем, становится настолько ничтожным и теряется, не оставляя после себя и жалкой тени…

— Крюк дает мне тело, которое забирает в этот день, и я прихожу сюда… со мной можно поговорить. И не только. Вижу, у тебя есть вопросы. Я готов ответить на них, на каждый и абсолютно честно. Есть правила, Павел. И их соблюдаю даже я. Хочешь какие-нибудь блага? Я тебе их дам. Только времени у тебя ровно до полуночи, потом я уйду.

Паша трясущейся рукой достал смартфон и чуть не выронил его. Боялся, что увидит без двух минут полночь…

Он разблокировал экран и облегченно выдохнул. Еще девять в запасе. Попытка собрать разбросанные в голове мысли получилась не совсем удачной.

— К… как появилось это место? Ему не больше шести лет.

Карачун механически ухмыльнулся, в черном глазу блеснуло.

— Это ты правильно заметил, молодец. Ты знаешь, Павел, что молитва… она имеет силу? Но только в том случае, если ты веришь. Вот я сначала слушал, как ты с сестрой молился мне. Я и не думал отвечать, но заметил разгорающуюся искру между твоей сестрой и этим… Михаилом. Такого шанса я упустить не мог. Я подумал, где лучше в вашем мире подтереть границу, и эта больница, стены которой пропитаны безнадежностью и отчаянием, подошла идеально.

Губы Паши задрожали, он посмотрел на темного бога округленными от страха и непонимания глазами.

— А потом, когда вы, полные праведного ужаса, молились мне в последний раз, я ответил. Вы не услышали мой ответ, но… отчим до вас не добрался. Я решил вам дать большее, раз вы так на меня полагались, и наблюдал…

Пропажа отчима, после которой вся жизнь пошла, как по маслу… Паша даже не задумывался об этом, но сейчас не мог поверить в то, что слышит. Как это возможно? Это просто бред! Их жизнь и так бы наладилась, если отчима бы не стало! Но уверенность медленно таяла в нем.

— А потом ты начал меня расстраивать, Павел. Вспыльчивость, неукротимый гнев, измены, восхваление самого себя. Все, что я тебе дал, ты посчитал своей собственной заслугой, и ни разу не поблагодарил те силы, к которым взывал с сестрой в момент истинного отчаяния. Ты изменил не только своей девушке, ты изменил нам… силам нижнего мира, которые щедро тебя одарили. Вот я и привел тебя сюда. Поговорить… ты ведь помнишь, с чего все началось?

— Егора… тоже ты?

Карачун кивнул.

— Подселить к вам банника и дать ему одно простое указание — в этом не было ничего сложного.

Внутри у него все провалилось. Он думал, что виноват, но только в попытке бежать от полицейских в больницу. Но ни за что не пришло бы в голову, что он прямой виновник создания этого места. Но еще он осознавал свой проступок — он молился, а когда нужда пропала, забыл и забил. Он не мог сейчас вспомнить строчки той мольбы.

Рука Карачуна, до этого неподвижная, вдруг поднялась. Он коснулся пальцем виска, испачкав его кровью, и начал чертить на столе простой, незамысловатый рисунок, похожий на крюк.

— Это был твой жизненный крюк. Благодаря нам ты поднялся с низов, туда же мы тебя и вернули. Как легко все потерять, ты не задумывался об этом?

Паша помотал головой, он не хотел верить в то, что слышит.

— Еще есть вопросы?

— Там… в стенах, людей что-то убивает. Что это?

Карачун снова механически ухмыльнулся.

— Безнадежность… отчаяние, они постоянные спутники этой больницы, что в Яви, что в Нави, или же между. В этих стенах страдали души раньше, страдают и сейчас. Только теперь в прямом смысле. Дух умершего здесь, поселяется в палату и остается в ней мучиться навсегда, сливается со стенами. Но те, чьи тела я занимаю, их души идут в мою личную коллекцию. Здешние же мучаются в агонии и не могут терпеть прикосновений к себе, как оказалось. Да, для меня это тоже было неожиданностью.

Сразу вспомнился Егор. Павла вновь захлестнуло чувство жгучей вины. Неужели? Одна вшивая благодарность этому темному богу помогла бы всего этого избежать? Это абсурд. Самый, что ни на есть.

Из глаз парня потекли слезы, которые он сдерживал до последнего, но силы оставили его. Тело становилось ватным, он упал на колени, с мольбой посмотрел на Карачуна.

— Я хочу… уйти отсюда! Забрать Мишу, Маринку и свалить! Как нам выбраться?

На это Карачун лишь рассмеялся. Смех был веселым, словно его всё это забавляло.

— Что!? Ты сказал, что ответишь честно на любые вопросы!

Улыбка с лица бога исчезла в мгновение, как будто ее и не было.

— И это ты правильно заметил. Здесь, Павел, выхода нет.

Сердце заколотилось, последняя капля надежды плюхнулась в океан отчаяния и безнадеги. Все подготовки, все это было зря…?

— И что… всю жизнь гнить здесь? За одну оплошность? — с губ Паши сорвалось сухое рыдание.

— Взамен на блага, подаренные тебе, плюнуть в лицо — это, по-твоему, маленькая оплошность? Но держать я тебя здесь не собираюсь, ты уже усвоил свой урок. Если хочешь, я подскажу тебе, как можно выйти…

***

Миша, Марина и старики ждали у той самой двери. Молодые то и дело следили за временем в нервном напряжении. В пять минут первого Паша вышел. Он осмотрел всех собравшихся, остановил взгляд на сестре. Покрасневшие белки глаз говорили о многом. Надежда таяла с каждым мгновением лицезрения его физиономии.

Он пошел в сторону палаты и, проходя мимо Мишки и сестры сказал.

— Нет больше первых. И выхода там тоже нет…

***

После Стояния Павел замкнулся в себе. Он ни словом не обмолвился о том, что было в той самой комнате. Исчезновение Олега он объяснил кратко, рвано, но суть донести сумел. Он практически не разговаривал ни со стариками, ни с другом и даже с сестрой.

Из постояльцев этого безмятежного погоста остались только Роман с Ефросиньей, друзья с Маринкой, да бродяга, с которым они изредка пересекались в столовой. А также принятая на минувшее Стояние девица. К ней Паша постепенно перебрался. Хотела она этого или нет — ему неважно. Главное для него — собственное желание. И так всё давно покатилось в пропасть. Что теперь, девку нельзя изнасиловать напоследок?

Для него мораль и совесть стали чем-то посредственным, ненужным, лишним. За несколько месяцев он, по мнению дяди Ромы — оскотинился.

Мишка и Марина это заявление комментировать не стали, но, к их сожалению, были с этим полностью согласны. Паша не то, что оскотинился. Когда он начал ходить в палату к этой Кате, он пал в глазах друга и сестры. Стал моральным уродом, не знающим никаких границ.

Впрочем, он и раньше не отличался высоким уровнем морали в отношении девушек. Взять тот же случай с Ксенией на даче. Его абсолютно не смущало, что она приехала отдыхать вместе с Егором. Выкроив удобный момент, когда друзья отлучились за водой, осмотрелся в округе и у соседнего участка в наглую прижал Ксюшу к забору, стянул с нее джинсы с бельем и без обиняков сделал свое дело. Быстро, грубо, как две собаки, которым совсем невтерпеж. Выпустил пар и сбросил излишнее напряжение.

Девушка, конечно, тогда обругала его, что попал на джинсы. Наказала долго на улице не шататься, чтобы не обморозился, напоследок поцеловала и вернулась в дом. А Паша даже не придал этой связи особого значения. Да и ее отношения с Егором считал несерьезными, вот и позволял себе подобные шалости.

Что уж говорить теперь о Кате? Она просто кусок аппетитного мяса для него, не более.

В очередной визит, когда Паша из вежливости пришел поинтересоваться, как носит сестра, Ефросиния посоветовала ему покаяться и не трогать ту девчонку. По ее мнению, еще не поздно встать на путь истинный. Может, в этом и есть суть сего места, и они тут страждущие по воле Господа.

На это заявление парень едва сдержался, чтобы не послать старушку. Сказал, что знает, по чьей воле они тут страждущие, и этот кто-то точно не хороший и привычный для них, стариков, Бог.

Ранней весной, когда живот Марины был уже внушительных размеров, Паша узнал, что Катя тоже понесла. Это известие вывело его на новый, более нижний уровень морали и совести, да и вспыльчивость дала о себе знать. Тогда он весь день не покидал палату. Лишь поздней ночью и то ненадолго. После этого Катю никто не видел. Ни выходящей из туалета, как это иногда бывало, ни в столовой. Нигде.

Когда стало совсем тошно от этой больницы… от того, что его окружало, от себя самого, он решился.

Сначала надо было поговорить с Мариной…

По дороге к их палате он думал, может… удавиться, как Егор? Нет, духу не хватит.

Или сразу в стену? На холодное…

Он с усмешкой подумал, что надо было спросить у этого бога, можно ли в таких палатах нескольким душам заселяться?

Он открыл дверь и осмотрелся. Марина сидела на койке и залипала в какую-то игрушку на смартфоне, Фрося вязала свитер для девушки, так как все вещи ей уже были малы. Дядя Рома менял простыню на своей койке. Одну застиранную до катышек на другую, но немного чище. Мишки нигде не было.

— Мариш, пошли… поговорим?

На это девушка отреагировала скептически. С последнего Стояния не разговаривали, а тут вдруг захотел. Но отказать она не могла. Все-таки, это ее брат, каким бы он ни был.

Они молча шли туда, где все началось. К выходу. Паша, смотря на сестру, что придерживала живот и переваливалась, как утка, неожиданно решил проявить заботу. Он улыбнулся и приобнял ее за талию, помогая идти.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, тяжело, правда, а в целом… нормально. Может, ближе к лету уже… — голос Марины дрогнул, губы поджались, по щеке скатилась слеза, — баба Фрося сказала, поможет.

Он ничего не ответил. Нечего было. И так знал, что жить, а тем более размножаться в этом месте — до безобразия сомнительная перспектива.

Когда они пришли к выходу, то увидели неизменный, снежный пейзаж поселка Алёшино. Здесь никогда и ничего не менялось.

Лицезрение опускающегося за горизонт солнца и сверкающего, чистого снега нагоняли смертельную тоску. Паша прошел сестре за спину, она обернулась.

— Марин, я так больше не могу, — он положил шершавые ладони на плечи Марины, всмотревшись в ее глаза. На собственных же проступили слезы, — не могу.

Марина вздохнула, обняла брата и крепко прижалась к нему, расплакавшись. Простояли они так долгую минуту, а Паша, смотря на улицу, заливался горькими слезами.

Пейзаж дернулся, раздался трескучий звук — через мгновение за спиной девушки уже возвышается устрашающая фигура Крюка…

Маринка не успела даже среагировать — он замахнулся и вонзил ей в шею острие крюка…

Парень сорвался на отчаянный вой, попятился назад. Изо рта Марины потекла струйка крови. Угасающий взгляд ее янтарных глаз, направленный на брата, выражал только один вопрос: «за что...?»

Павел упал на колени и зарыдал, смотря на сестру. Крюк, словно пушинку, закинул девушку себе на плечо, повернулся к выходу, но в последний момент сделал пол оборота корпусом. Паша почувствовал — взгляд из-под кривой маски направлен точно на него, как и Марины, которая из последних сил подняла голову, уже пуская изо рта кровавую пену.

Еще одно мгновение, и Крюк, утратив интерес к парню, ушел. И только жирные капли алого напоминали о том, что здесь вообще недавно кто-то был…

***

Он потерял счет времени. Пробыл он у выхода десять минут или несколько часов — не помнил. В сумасшедшем бреду он шел по коридорам ненавистной больницы и плохо видел впереди себя из-за душащих его слёз.

— Паша! — он услышал за спиной голос и обернулся.

Миша нагнал его в считанные секунды и сразу же схватил друга за плечи.

— Где Марина? Слышишь меня? Что случилось? Дядя Рома сказал, вы поговорить пошли!

— Крюк…

— Какой, нахер, Крюк!? Где Марина? Что ты с ней блять сделал!? — Миша начал трясти друга за плечи.

Парень был раздражен столь резким и неприятным тактильным контактом.

— Да послушай ты! — Паша, оттолкнул Мишу так, что тот врезался в стену.

Глаза его округлились, он сделал рывок вперед, но отстраниться уже не смог…

Миша еще толком ничего не сообразил и не почувствовал, а Паша, заорав во все горло бросился бежать. И только он миновал несколько коридоров, как услышал душераздирающий вопль друга. В голове пульсировало, все тело била крупная дрожь, парень почти решился с разгона врезаться в любую стену и будь, что будет, но он не смог. Смелости не хватило.

Повинуясь чувству выполненного долга, он добрел до той самой двери и беспрепятственно миновал первые два уровня. На него ничто не обращало внимания. Ни цепи, ни световые зайчики. В коридоре он не слышал голосов. Ни друзей, ни сестры…

А там, в комнате, он считал, что никого не будет, чувствовал обман. Но его ждали.

За столом сидела Марина, только кожа у нее была нормальной, вместо раны на шее осталась маленькая точка. Лишь глаза ее изменились — стали абсолютно черными.

Карачун…

Он посмотрел на Пашу, как на ничтожество, как на мелкую вошь, как на средство.

— Я грешным делом подумал, что ты не решишься.

Парень без сил свалился на колени, больше всего сейчас хотелось либо уйти из этого места, либо же из жизни.

— Я… сделал! Сделал то, что ты просил!

В отличие от прошлого раза, когда Карачун сидел неподвижно и лишь нарисовал один узор на столе, сейчас он поднялся. Живот был… а значит, был и ребенок.

— Ты ошибаешься. Это была не просьба, а предложение. Мне нужно было дитя, зачатое на границе двух миров, и ты мне это дитя принес. Теперь, на следующее Стояние мне выпадет возможность самому ступить на вашу землю… благодаря тебе, а тело обманутой продержится достаточно для того, чтобы я исполнил задуманное. Такое место, как эта больница, будет еще не одно.

— Ее душа…

— Я тебя предупреждал о ее участи. Не стоит делать вид, что ты не слышал или забыл.

Ему было страшно думать, где сейчас его сестра. Но вернуть он ее уже не мог. Он её предал, преследуя свою цель, и должен получить ответ.

— Как… отсюда… ВЫБРАТЬСЯ!?

— Ты мне больше не нужен. Бесперспективный червь, думающий только о себе, готовый отдать родную сестру за жалкую попытку выйти. Лучше бы такое ничтожество раздавить прямо здесь, однако правила я чту. Ты выполнил свою часть уговора, поэтому я выполню свою…

***

В тот день Павлу покинуть стены больницы было не суждено. Но, когда он оставил покои темного бога, переварил все услышанное, то добрался до своей палаты и уже там свалился в слезной истерике. Часы напролет он рыдал, затем хохотал, а его нервный смех снова сменялся горестным воем…

***

Он дождался лета. В тот день он даже не обернулся, закрывая свою палату. Да и своей он ее не считал. Это всего лишь было временное пристанище.

Паша прошел к выходу из больницы, замер, с неким трепетом смотря на зеленый пейзаж. Об пол беззвучно разбилась кристальная слезинка. Эта минута молчания была посвящена сестре. Следующая — Мишке. И последняя — Егору, честно отстояв которую, Павел ушел вглубь больницы.

Он никого не встретил в коридорах. Дядя Гриша, так звали того бродягу, переселился к старикам после загадочного исчезновения Маринки с Мишей. Он вызвался помогать со стиркой и носить еду пенсионерам. Свитер, который связала для девушки баба Фрося, оказался ему впору.

Первый уровень Паша так же прошел без препятствий. А в середине коридора он услышал шорох за своей спиной. Рефлекторно оглянулся, так как знал, что в этот и в любые последующие разы тут никакой угрозы для него не будет.

Но, видимо, не сейчас. У выхода стоял Крюк, а позади него, загородив своим огромным торсом дверь, встал санитар, сложив руки на груди. Округлив глаза от подступившего ужаса, парень обернулся и рванул вперед, но вынужден был затормозить, от чего по инерции проскользил еще метр по полу — дверь на третий уровень перегородил второй верзила…

Он снова посмотрел на Навьего слугу, сжимающего в руке свое любимое орудие.

— Что тебе нужно!? Сейчас не Стояние, я выполнил уговор! Отдал ему Марину!

Крюк сделал шаг вперед, из-под маски раздался тихий смешок.

"На пике" лето, день – "на пике",
И солнце вырвалось в зенит,
И в сердце, и в оконном блике,
Июнь цикадами звенит.
И где искомая прохлада?
Найти ее в пределах сада,
В неповторимой новизне,
И только вдруг, и только мне…

На последних словах Крюк схватился за рыло свиной маски и стянул ее с себя, посмотрев на Пашу хищным взглядом голодного стервятника.

Волна ужаса и недоумения окатила парня с головы до пят.

Отчим…

Он узнал его. Эти серые, практически бесцветные глаза, не один раз сломанный, кривой нос, впалые щеки и гнилые зубы, а так же шрам на его лысине — это Паша постарался, оберегал Марину…

Как же сейчас это было нелепо и неправильно. Защищал сестру, а в итоге сам ее и отдал. Ему же в руки.

— Что, сыночек, не ожидал? — игриво улыбнулся Крюк и, подходя к парню, помахал ему острием своего орудия, — я вот тоже не ожидал. Я, честно сказать, думал, что ты быстрее сам удавишься, чем ему девочку мою отдашь.

— Она никогда не была твоей, урод, — осклабился Паша, сжимая кулаки.

— Именно поэтому ты отдал ее хозяину всего за одну жалкую подсказку? А чего, сам дотумкать не в состоянии был, как отсюда выбраться? Вот только поздно ты спохватился.

Тут отчим расхохотался, весело, надрывисто.

— Столько воды утекло!

— Ну… давай! Пусть твои уроды меня кольнут, и дело с концом!

— Эх… хотел. Да только хозяин не разрешил. Они тут так, чтобы сбежать не удумал. Велел мне своими силами разбираться, — верхняя губа мужчины поднялась, как у дикого пса. Он бросил маску и свой крюк санитару за спиной.

— Я тебя и голыми руками удавлю, гаденыша!

Крюк кинулся на Пашу — они схлестнулись в сумасшедшем танце. Если отчим драться совсем не умел, то пасынок был еще в нормальной для этого форме. Он ловко уклонялся от попыток его ударить, вовремя отскакивал от подножек и сам мог неслабо врезать. Но в один момент он пропустил сильнейший удар, и этих секунд дезориентации хватило, чтобы отчим навалился, уложив парня на лопатки. Следом на него посыпался шквал ударов.

Парень, когда увидел Крюка впервые, и не мог подумать, что это отчим, потому что за шесть лет без алкоголя и никотина он изменился, да и комплекция у него была совершенно иная, даже крупнее, чем у самого Паши.

Когда он уже плохо видел и глотал кровь, Крюк двумя руками схватил его за горло, сжав с чудовищной силой. Да уж, в Нави он серьезно окреп…

— Ты, сука, думал, выберешься отсюда? — прошипел отчим, приблизившись к его лицу, — я тебя, тварь, не выпущу!

Этой секунды, пока тот был совсем близко, хватило. Павел вынул из кармана куртки вязальную спину и с размаху всадил в его шею.

Крюк округлил глаза, сдавленно закряхтел, но хватка все не слабела, а Павел едва не терял сознание от асфиксии. В последний момент он размахнулся и вбил спицу ладонью так, что ее острие вышло из шеи с другой стороны.

Изо рта отчима на лицо полилась кровь вперемешку с желчной слюной. Парень спихнул его тело и сразу же поблагодарил себя за то, что забыл выкинуть эту спицу, которую взял из ящика бабы Фроси на случай, если придется разбираться с первыми на серьезный лад.

Он даже не заметил, как к нему подошел один из санитаров. Но он не обратил на парня никакого внимания. Схватил своей огромной рукой отчима за воротник и потащил к выходу на первый уровень, куда эти двое ушли. Когда за ними закрылась дверь, Павел остался в коридоре совершенно один.

На третьем уровне он снова осмотрелся, но не увидел, а услышал и почувствовал. Помещение было наполнено смрадом разложения.

Непонятный, суеверный трепет наполнил его душу, Паша подбежал к краю обрыва и увидел.

Когда он понял, что это не галлюцинация, то расхохотался. Долго, нервно и, когда уже начал дохать от кашля, с трудом заставил себя остановиться.

Все, как и сказал Карачун. Замерзшая река оттаивает лишь один день в году и течет не вниз, а в обратную сторону…

Сейчас, вот прямо в эту секунду Смородина держит путь из междумирья не в мир мертвых, а туда… наверх. И только в день летнего солнцестояния…

Пуская слюну, Паша смотрел на бурный поток пенящейся реки и тяжело дышал.

— Оттает стылая водица, и взойдет весь ил… — тихо повторил парень слова Крюка, роняя слезы.

Каким бы козлом не был отчим, он аккуратно давал подсказки, неся всякую «околесицу» по мнению дяди Ромы. Наверное, хотел, чтобы Паша додумался сам и вытащил Марину…

— Как ты ни старался, как бы ни пытался, всё одно разгадку обронил…

Парень сделал глубокий вдох, насколько хватило легких, и прыгнул вниз…

Стоило ему погрузиться в холодную воду, как бешеное течение понесло его прочь. Паша с трудом мог разглядеть что-либо, но, кажется, он видел что-то похожее на… тела. Гниющие, разлагающиеся, только в отличие от него, они были неподвижны — это он проплывал мимо них, а не наоборот. Парень словно попал в водоворот, который его тянул, и тянул, и тянул. Воздух в легких закончился, и он начал глотать воду, захлебываясь в бурном течении Смородины, несущей его туда, откуда он пришел…