Петербургскому профессору Я. И. Гилинскому 90

Яков Ильич Гилинский – известный в нашей стране и за рубежом криминолог, девиантолог, социолог, охвативший своими теоретико-эмпирическими исследованиями чрезвычайно широкую область проблемных для общества и сложных для познания социальных явлений.
Профессор Гилинский является петербургским не только по месту жительства и работы, но по принадлежности к многопоколенной петербургской семье и характеру первичной социализации. Он родился лишь через 17 лет после Революции, и хотя те годы были очень суровыми и беспощадными по отношению к царскому прошлому, архитектура города, его атмосфера и население во многом оставались дореволюционными. Как-то в середине 60-х, подходя к зданию математико-механического факультета ЛГУ, расположенному на 10-й линии Васильевского острова, я увидел большую группу интеллигентных седых женщин, каких я иногда встречал среди учительниц и библиотекарей. Это было открытие мемориальной доски, сообщавшей, что здесь в 1885-1919 годах помещались Высшие женские (Бестужевские) курсы. На открытие пришли оставшиеся в живых бестужевки, их родственники и друзья.


Безусловно, в детские и юношеские годы Яши Гилинского,   проходившие в довоенном, блокадном и послевоенном Ленинграде, в его окружении было много настоящих петербуржцев, они старались передать ему их представление о порядочности и культуре,  привить ему навыки честного, свободного размышления об окружающем мире. Вспомнив немецкую пословицу «Что выучил Гансик, то знает Ганс», можно многое понять в жизненном пути  Якова Ильича.   
Вот как в нашем третьем интервью (2023 – 2024 гг.) Гилинский обозначил роль своей родительской семьи в его становлении как исследователя и личности. «Стыдно признаться, но я плохо знаю свою генеалогию. Как-то в годы войны и послевоенного тоталитаризма было не до этого… (Тем более мой дальний родственник со стороны отца был расстрелян в 1938 г. — естественно, за «измену родине»). Может быть, самым значимым для меня оказалась… семейная библиотека. Вся классика (Пушкин, Лермонтов, Л. Толстой, Тургенев, Гончаров, Куприн…) и философия (от древнегреческих философов до Гегеля). Ну, классика — понятно: старинная петербургская семья (по непроверенным данным, мой прадед — старший егерь Его Императорского Величества). Как оказались философские труды — не очень понятно: отец, мать, тетка, бабушка — медики. […]
Я не очень рассуждал на эту тему. До школы (да, да!) прочитал почти всю классику, в школьные годы — попадавшуюся художественную литературу и философию. В 10-м классе и Ф. Ницше («Так говорил Заратустра»!), и учебник «Уголовное право». Выбирал между философским факультетом и юридическим.  […] Раз уж ты затронул семейные истоки, то и мой идейный космополитизм, возможно, имеет “биологическую” (и, конечно, философскую) основу: мой родной дед — украинец (Редько Лев Мефодиевич, я еще застал его), моя родная бабушка по матери — русская (Давыдова Лидия Семеновна, всю блокаду вместе), а вот со стороны отца бесспорно еврейская кровь и возможно — польская (все мои польские коллеги — с фамилиями на -ский, в Польше после одной из конференций нас возили в усадьбу… Гилинских)». 


Я пишу этот текст не только потому, что искренне хочу поздравить давнего коллегу и друга с юбилеем, но это желание порождено всей логикой наших отношений в текущем двадцатилетии. Имеются ввиду три наши обстоятельные биографические беседы, в которых я пытал Якова Гилинского о прожитом и сделанном, а он очень обстоятельно отвечал на мои не всегда простые вопросы.
Первый раз это произошло в начале 2005 года, на заре моего исследования по истории российской социологии.  9 января я писал ему из Америки в Петербург: «...хотел бы я и с тобою поговорить. Найдешь ли время? Найди время. Хватит ли энергетики? Отыщи. Моя точка зрения, что это надо». И буквально через несколько минут я получил его реакцию: «... конечно, ты задел меня за живое. Я сам давно думаю об истории натворенного нами и лично мною...». То наше первое интервью протекало стремительно и было опубликовано в питерском журнале «Телескопе» №2 за 2005 год под заголовком «Я. И. Гилинский: “...Я начинал как чистый «уголовник»”».


Первый вопрос касался самоидентификации моего собеседника: социолог или юрист? Ответ гласил: «Прежде всего криминолог, но одновременно – социолог девиантности и социального контроля... наибольшие мои достижения – на пересечении этих наук, в исследовании преступности как разновидности девиантности». К этому ответу прилагался десятистраничный список публикаций Гилинского, увидевших свет в 1990–2004 годах. За полтора десятилетия им было опубликовано почти две с половиной сотни работ. Это ряд «толстых» монографий и учебников, а также – статьи и главы в коллективных изданиях. Значительная часть текстов вышла за рубежом, и первые буквы названий стран охватывают значительную часть алфавита: Австрия, Великобритания, Венгрия, Германия, Италия, Литва, Молдавия, Норвегия, США, Финляндия, Франция, Чехия, Швейцария, Эстония, Япония. И это не все. Добавлю, наше интервью проходило по электронной почте, однако диалог развивался так, что временами мне казалось, что между нами нет океана, что мы беседуем сидя рядом.


Оказалось, что то интервью было проведено вскоре после семидесятилетнего юбилея Гилинского, но через десять лет в 2014 году, в преддверия его 80-летия мы осознанно затеяли новую беседу. Принципиальным для анализа характера исследований Гилинского стал вопрос: «В силу ряда причин, которые я обнаружил при изучении собранных биографических интервью [...] меня все более интересует “биографичность творчества социологов”. Как ты думаешь, если бы я начал изучать твои публикации (не мемуары) за все годы твоей работы, какое я мог бы составить впечатление о тебе как профессионале и о твоем общественном лице?» Вспомнив ряд весьма критических высказываний отечественных коллег к своим криминологическим утверждениям, он так представил себя: «Итак, мое “лицо”. Вроде профессионал, но все время куда-то заносит. В СССР пытается изучать “чуждые советскому народу” явления, присущие только окончательно догнивающему Западу: самоубийства, проституцию, пьянство! В современной России выступает за легализацию наркотиков, отстаивает нормальность “нетрадиционных ориентаций”, оспаривает “полезность” традиционных и милых народу и некоторым профессионалам смертной казни и как можно более длительного лишения свободы. То ли выпендривается, то ли “иностранный агент”, отрабатывающий деньги ЦРУ» («Телескоп, №3, 2014).


Зная, что обсуждая будущее Гилинский уже много лет вслед Л.Н.Толстому уточняет - ЕБЖ (если буду жив), я задал вопрос о его планах весьма осторожно: «И все же, каковы твои планы на пару грядущих лет, конечно, ЕБЖ?» Ответ начался с оговорки: «Строить планы (а) в моем возрасте, (б) в России, (в) в современном мире крайне самонадеянно. И все же (ЕБЖ)». И далее была нарисована масштабная картина намечаемых исследований, публикаций, участия в представительных научных форумах, которой восхищенно позавидовали бы значительно более молодые ученые.

 
И вот, проведенное по случаю приближающегося 90-летия наше третье интервью зафиксировало продолжающееся позднее акме Гилинского. Впервые оно было замечено в 2016 году нашим другом А.Н.Алексеевым (1934 - 2017) – высочайшего уровня социологом, которому был присущ мощный потенциал гражданской активности.
Десятилетней давности «ЕБЖ» реализовалось и задуманное было выполнено. Не будем торопиться и заглядывать вперед, но сегодня с уверенностью можно сказать следующее.
Четверть века активных исследований, постоянное стремление к наблюдению и анализу социальных процессов, протекающих в России и во многих странах, а также обмен мнениями с ведущими криминологами мира стали для Гилинского базой для его многочисленных публикаций. Несмотря на то, что до перестройки он как и многие отечественные обществоведы испытывал немалые трудности с публикацией, к настоящему времени в России и за рубежом им опубликовано более 700 научных публикаций, в том числе 150 на английском, венгерском, итальянском, немецком, норвежском, украинском, французском, японском языках.

 
Рано проснувшиеся «философические» интересы и собственно социолого-криминологические исследования Гилинского в начале 1990-х стали проявляться в его философско-публицистических публикациях. Подобная форма изложения глубоких размышлений по поводу происходящего в мире, в стране и в самом себе – представляется мне естественной, но мало кто из российских ученых разрешает себе вести такой разговор. Рискованно это в последние годы.  В 2004-2020 годах Гилинский опубликовал пять сборников своих наиболее значимых статей, отражающих динамику тематики его научных поисков. В 2023 году свет увидел сборник «Онтологический трагизм бытия», в нем собрано свыше двадцати статей о природе социализма и капитализма, об особенностях современного общества постмодерна. Приведу названия некоторых из этих статей: «Капитализм или социализм? Оба хуже!», «Толерантность в России: возможность и невозможность», «Судьбы либерализма в России: размышления профана», «О главных противоречиях и главных проблемах общества постмодерна», «Где мы? Куда идем? Where are we? Where we are going?»


В целом материалы сборника – не для легкого чтения. Разговор в них – сложный, драматичный, однако и окружающий мир таков. В послесловии автор говорит о себе: «Я не пессимист, как многие думают, знающие мои взгля¬ды и убеждения. Я, к сожалению, – реалист». И далее как предупреждение: «Не исключен омницид – самоуничтожение человечества в результате ядерной, экологической катастрофы». В пространстве чистой логики это звучит неопровержимо. В моем понимании, некое успокоение может быть найдено лишь в деятельной практике.
Приведу притчу, много лет назад рассказанную мне рано ушедшим известным социологом Г.С. Батыгиным (1951-2003). К Земле неумолимо приближается комета, которая по всем прогнозам должна уничтожить все живое. Одна группа людей начинает неистово молиться, готовясь к гибели. Другая – самосильно буйствует в наслаждении, стремясь познать все радости жизни. Третья – продолжает свою привычную жизнь, трудится, растит детей, облагораживает Землю. И комета прошла мимо... история не остановилась.


Завершая наше третье интервью, я поделился с Гилинским оценками прожитого, принадлежащими двум очень близким мне людям.  В.А. Ядов писал: «Счастлив работой с друзьями-коллегами, вместе с которыми немало опубликовали, за что не стыдно, счастлив с друзьями — единомышленниками своего поколения, из которых многих уже нет с нами, счастлив с коллегами по работе…» Б.А. Грушин в одном из своих интервью давно известной ему журналистке говорил об ощущении невостребованности и ненужности того, что он делал, и заметил, что его жизнь была бурной, но не состоявшейся. Затем уточнил: «…состоялась, но не удалась». А затем попросил Якова Ильича сказать, к кому он ближе - к Грушину или к Ядову. Ответ был ожидаемый: «Сразу скажу, что я ближе к Б.А. Грушину», и была развернутая аргументация. Вскоре нашу беседу озаглавленную, прямо скажем, не совсем в юбилейных традициях: «На пороге 90-летия. Невосторженные воспоминания» можно будет прочесть (Социологический журнал. 2024. Том 30. № 2.). Если совсем кратко, то заголовок объясняется особенностями динамики важнейших макрополитических процессов в мире и стране, рядом негативных трендов в  развитии общественных наук в России, серьезными переживаниями личного характера — недавним уходом жены, Наталии Николаевны Проскуриной, с которой прожито без малого шесть десятилетий. Наташа, отмечается в мемуарах Якова Ильича и в нашей беседе, это главное счастье его жизни.

Дорогой Яша, и в личном плане, и научном отношении жизнь твоя – сложна, но успешна.Сделанное тобою будет востребовано много лет. Здоровья тебе и мужества...