Загадка бытия... , часть 2. 1

или «Всё во мне, и я во всём!..»

1

Словами да на бумаге долго события описываются, а мыслью и думами мгновенно пролетают. Мысль единственная побеждает пространство и время, она способна мигом быть в любой точке, на любом расстоянии, переноситься из прошлого в будущее, побыть там и быстро вернуться к своему хозяину. Живущим на земле в физическом теле нужны мысли, чтобы продумывать и проделывать работу и, выполнив дела, какие жизнь диктует для человека, хозяин должен научиться избавиться от неё, чтобы не засорять свои думы их обрывками, освобождая место для новых мыслей... Мудрецы так советуют. Голова должна быть ясная, а мысли естественно свежими для выполнения иных задач, какие всегда задаёт людям жизнь. Фёдор Иванович мыслью владел, мог на основе знаний предмета, хода истории предположить и видеть на несколько шагов вперёд... Старшая дочь Анна так и называла его Кассандрой[1] «... ему выпала роль Кассандры «...». Своим ясным и тонким умом он предвидит все бедствия, которые являются последствием нашей глупости...».[2]

Единственное, чем не мог овладеть, то была смерть... В ней видел законченность, конец и остановку бега жизни... Оставалось одно – это примирение с ней, осознать неминуемое... Осознание пришло, когда он смирился с неизбежным, отдавая себя на волю сил Высших. Пришло трудно, с неохотой, да была на то воля этих сил, которые подводили его к возможности осознать неотвратимое - переход от жизни земной к жизни вечной. Многие друзья, приятели, дорогие его сердцу родные уже смогли «узнать» этот переход и увидеть, что же за чертой этой жизни, ужас или радость и какой он тот мир, который движется параллельно пути земному... Их уход и «узнавание» прошло через его боль...

Долго ли ему оставалось двигаться, находиться на этом свете – не знал, и это давало надежду на завтрашний день, на возможность расширения его творческого мира, в силу своей деятельной натуры. Это получалось само собой...

День окончательно погас, и сумерки перешли в серость вечера. Пала роса, от реки потянуло холодком. Ещё какое-то время и звёзды усыпят тёмный свод. Фёдор Иванович любил этот момент. Ощущать своим естеством пространство было непостижимо интересно... Словно входило в него объёмно, захватывая всего и он поддавался этому, растворялся. В нём пульсировала жизнь, которую объять не было никакой возможности, но она касалась его мира и он чувствовал это прикосновение.

Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.[3]

Поёжился, встал, пора было возвращаться к экипажу. Он посмотрел на уже давно погибшее дерево, мысленно пробежал по его жизни с ростка и до момента падения и почему-то поклонился ему «Всё во мне, и я во всем!..»[4], затем погладил отживший ствол и быстро пошёл. Не было в ногах той усталости, в теле разбитости, с какой он подошёл к этому месту. Карета на дороге уже ожидала его. Кучер, давно устранивший неполадку, нетерпеливо перебирал в руках вожжи и с трудом сдерживал коней в упряжи, отбивающихся от вечернего гнуса.

— Барин, едемте что-ли? Время позднее... Надобно было до сумерек добраться, да Господь не сподобил... Так-то вот... Но-о, милые, погоняйте скоро!.. — цокнул кучерским звуком подгоняющим коней, и карета тронулась в путь.

Устроившись, Фёдор Иванович закрыл глаза... Вот тот миг, когда им овладевали думы, побежали-побежали в такт раскачивающейся карете по полям, по перелескам его пролетевшей жизни. Дорога эта была разная, редко где ровная и гладкая, а всё с рытвинами и ухабами. Мог ли он припомнить, в какое время он катил по ровной, гладкой дороге? припомнил..., разве что в детстве. В этой поре чистой и незамутнённой житейскими проблемами всё было гладко и пристойно.

2

Весёлость и приподнятость настроения царили в Армянском переулке, в доме Феденьки. И была причина: он заслужил аттестат об окончании Московского университета. Его утвердили в звании «кандидата словесных наук». Совсем недавно поступил он в университет и писал прошение об зачислении, и вот окончил... Триумф и праздник в доме! Рады и горды своим сыном родители, получен аттестат! Многие видные профессора, читавшие лекции на курсах, писали хвалебные отзывы Феденьке, о его умственных способностях и обширных знаниях их сына - есть причина быть гордыми!.. И аттестат, и учёная степень![5] В аттестате отзыв: «... поелику означенный студент Фёдор Тютчев, доказавший свои знания и на обыкновенном трёхгодичном экзамене и сверх того отличившийся своими упражнениями в сочинении и примерным поведением...».

И конечно же вместе с радостью у родителей невольно возникал вопрос - теперь куда? в какую службу?.. Сыну восемнадцать лет и полное равнодушие к «приличным местам» по службе. Куда?.. При обширных связях и родственных отношениях такие вопросы были временными, всё должно было придти в своё время. Отписав своему троюродному брату, Александру Ивановичу Остерман-Толстому маменька в тревожном ожидании ждала ответа, что брат её посоветует своему племяннику... Этот родич-генерал был наделён не только известной храбростью, но и острым умом, а в столице Петербурге всевозможными связями. Прошло время и однажды к дому подъехала дорожная карета. Из неё вышел однорукий Остерман-Толстой, блестящий офицер, герой Отечественной войны 1812 года. На совете семейном «участь» Феденьки была решена, и не последнюю роль сыграла отповедь Фёдора на оду «Вольность» Пушкина, где он в мягкой дипломатической форме выразил несогласие с уже известным поэтом...

— Быть сему отроку на дипломатической службе! — подытожил генерал семейный совет.

Вскоре Феденька, в сопровождении Александра Ивановича, прибыл в Петербург. Любовался и наслаждался Северною Пальмирой!.. Долго столицей любоваться не пришлось, был зачислен на службу в Государственную коллегию иностранных дел и, здесь судьба Феденьки закручивается в тугой узел быстрых решений и дел связанных с его участью. Он отбывает со своим дядькой Остерман-Толстым за границу. Его сопровождает слуга, верный друг детства, Хлопов. Примечательно, что простому слуге исследователи жизни Тютчева обязаны некоторыми конкретными датами: «Святого апостола Варфоломея, день, в который мы с Федором Ивановичем выехали из Москвы в Баварию, 1822 г. июня 11».[6]

Можно представить, как обрадовалась маменька назначению её сына. «Выхлопотать для Феденьки место не где-нибудь в столичном министерстве, что само по себе было бы немалой удачей, а в иностранной миссии, да ещё в таком блестящем германском королевстве, как Баварское, было, несомненно, настоящим счастьем...».[7] Она мечтала об орденских ленточках сына, высшем обществе, где будет вращаться он, об чине статского советника, коего добьётся Феденька... Думала ли она, что всё это случится с ним?.. Случилось! но гораздо позже и станет он не статским советником, а тайным и к слову его будет прислушиваться сам император Российской империи и многие видные государственные деятели зарубежья, а такие, как гении культуры и мысли Гейне и Шеллинг, станут называться его друзьями... Конечно, тогда она мечтала, как и всякая мать, беспокоясь и переживая за судьбу сына.

За границей многое удивляло Феденьку, ровные дороги, опрятные деревни, остроконечность архитектурных строений, ухоженность и относительная чистота. Деловитость простого люда, неспешность и обстоятельность в работе, в обслуживании клиентов... Часто встречались дороги,вымощенные булыжником, и это не могло не отмечаться путешественником. Впечатлительный Тютчев днями наблюдал из окна кареты за всем новым для него, не видимым ранее. Отмечал для себя разницу с бытом в России и частенько сравнение было не в пользу своей родины: улыбчивость незнакомых встречных и хмурость российского народа, закруглённость в строениях известных российских соборов и высокие шпили немецких кирх, органная музыка в кирхах и церковные хоры в российских храмах... Улицы и пошире, и попросторней. Всё внове, многое не так, это впечатляло юношу... Многое было и лучше, и красивее... Это поначалу ставило его в недоумение, почему так? Время шло, расставляло на свои места, и своё, «нашенское», становилось понятнее, вселялось в душу, оживляло сердце, а заграничное просто поражало стройностью и красотой, поселяясь только в его сознании, но не в сердце. Своё было роднее, трогало за такие струны, какие звучали и, которые молчали, глядя на «заграничное». Это впоследствии выливалось в споры с так называемыми «западниками», в особенности со своим уважаемым другом Петром Чаадаевым. Захватывающее было зрелище, когда сходились в споре два блестяще образованных человека со своими глубокими знаниями и убеждёнными взглядами. Причём, даже в манере одеваться, в осанке, в опрятности была разница – всё это отходило на второй план, когда начинали говорить они. Замирали «слушатели», глядя на них и только из голоса раздавались в полнейшей тишине...

Пока они только путешествовали к месту службы, которая была за штатом, не обременённая большим объёмом служебных дел, но он уже был шагом ближе к своему месту будущего положения в обществе. Мог ли он предполагать сквозь утехи и удовольствия молодой жизни, эта нештатная должность приведёт его на самый верх государственной службы. Конечно нет!.. Был молод, горячь, фантазировал, представлял свою жизнь, как романтическое путешествие, наподобие тому, по пути которого они с графом Александром Ивановичем двигались к месту его назначения. Впрочем, как многие молодые люди, мечтал о той единственной, которую полюбит и которая будет его сопровождать всю жизнь, «в любви и согласии, пока смерть не разлучит»... В его сознании только-только стали выявляться контуры взрослой жизни, о которой он не задумывался специально, но которая в силу его наблюдательности, цепкости ума, уникальной памяти – всё это создавало уже в молодом человеке зримые очертания дальнейшего жизненного пути...

3

Недели, месяцы летели, они делали слова Остерман-Толстого зримыми и правдивыми:
— «Ты станешь жителем сих краёв, по наружности, манерам и конечно же, языку таким же бюргером, как здешние жители. Однако, надеюсь, сердцем и душою всё будешь русак. Корень твой, тютчевский русский, ты должен сохранить в Неметчине».[8]

Время делало из Феденьки Фёдора Ивановича, молодого чиновника, европейца наружно... Рядом с ним был дорогой ему дядька Хлопов Николай Афанасьевич. Афанасьевич из немецкой квартиры устроил уголок на свой манер, как и подобает русскому человеку, с иконами, горящей лампадой, с дымящимся самоваром. Современники отмечают, что по утрам в воскресные дни, у него накрывался стол, в ожидании, на всякий случай, гостей из посольства. Многое делалось по чину, какой был заведён у людей из России, какие попадали в чужие края, где разговаривают на «других» языках... Одним из постоянных гостей был барон Александр Сергеевич Крюденер, немец по происхождению, но русский по призванию... Благодаря ему Фёдор Иванович быстро осваивался в светском обществе Мюнхена, знакомился с достопримечательностями, заводил нужные знакомства. Тютчев свободно владел несколькими европейскими языками, был блестяще начитан, обладал светскими манерами, был принят во многие известные дома баварской столицы... Внутри себя он оставался самим собою, с русским характером, русской душой...

Нельзя не коснуться столицы баварского государства, Мюнхена, где проживал и работал Фёдор Иванович. В разных уголках Германии в то время ещё жили, творили и держали планку мысли такие мировые имена, как Гегель, Гёте, Бетховен, Шуман. Они были досягаемы для ищущих, интересующихся и мыслящих людей. Ближайшим окружением Фёдора Ивановича стали поэт Гейне, поэт Николаус Ленау, философ Шеллинг. Правил в то время баварским государством король Людовик I, правитель своеобразный, не лишённый крутого нрава, но и слыл знатоком искусств, которого называли королем художников, задумавшим возродить «художественное» государство. Было у него желание создать из баварской столицы немецкие Афины, покровительствуя учёным, философам, поэтам, писателям. И что же происходит?..

В этом кругу Тютчев снискал себе репутацию умнейшего человека. Русские путешественники, приезжавшие в Мюнхен, удивлялись, когда узнавали, что квартира Тютчевых на Корвина Платц - известный в Мюнхене салон, где завсегдатай Генрих Гейне, называющий Тютчева «моим лучшим другом». Здесь бывает гостем философ Шеллинг. Сам Фёдор Иванович переводит стихи Гейне и короля Людовика I... Незаметно для себя оставляет где попало клочки бумаги, на которых бегом, скорым почерком написаны свои стихи, составляет депеши положения дел европейских монархий, в которых не стесняется в выражениях, достойных настоящего положения дел. Святая простота! ещё не постиг дипломатических ухищрений и политических интриг... Многие депеши князь Григорий Гагарин не решается пересылать в Петербург из-за прямоты и верного изложения того, что видели молодые глаза и анализировал быстро схватывающий ум.

Гейне и Тютчева сближали молодость и любовь к поэзии, сближала тяга к философским размышлениям. Гейне в Берлинском университете слушал лекции Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. Он писал в «Письмах из Берлина», что его больше интересовали частные беседы с этим создателем немецкой философии романтизма, чем лекции. Были ли похожи Тютчев и Гейне? Нет!.. Они не могли быть схожими и в силу принадлежности разным народам, и в силу своего происхождения, но... Каждый из них понимал, с кем имеет дело, какого уровня его визави.

Фёдор Иванович живо интересовался и идеями Шеллинга: природа как вечное становление, как понимание противоречия, как источник активности и развития всего сущего. Эту мысль позже возьмет на вооружение и творчески разовьет другой великий философ Гегель, важная фигура в немецком идеализме. Рассмотрение химизма, магнетизма, электричества подводит к такому выводу, что природа полна противоречий, в ней торжествует единство пар противоположений. Всюду царит единство и целостность природы и всеобщая связь ее явлений. «Материя есть внутреннее единство и тождество. Природа есть «всевеликий организм»; природа понимается, как объективная и безусловная реальность. Природу надо понимать из нее самой.  Но еще раз подчеркнем, из нее самой - значит из Абсолюта, ибо вся природа есть эманация Абсолюта, в котором, как в безусловном тождестве, гасятся все противоположности: Дух-Природа, бесконечное-конечное, бытие-познание, субъект-объект, идеальное-материальное. Вне этого Абсолютного Разума, Сущего, Тождества, Вселенной ничего нет. Поэтому и Природа не мертвая, а живая, Божественная, порожденная развитием самого Абсолюта».[9]

Политические взгляды, равно как и его взросление, эволюционирует, но он твёрдо придерживается конституционной монархии, меняя лишь подходы к ней на пути совершенствования её. Здесь всегда важно отталкиваться в молодом Тютчеве от стихотворения «14 декабря». В нём нет сочувствия осуждённым, но нет хвалы торжеству державных правителей. В свои шестнадцать лет он возразил Пушкину на его вольнолюбивую оду, теперь события декабрьского восстания 1825 года укрепили его внутреннее убеждение, что виновно в нём самодержавие, которое назвал «Самовластьем»... Оно же и покарало бунт карающим «мечом» своего «Закона»...

Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, —
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена —
И ваша память от потомства,
Как труп в земле, схоронена.

Была ли глубокая прозорливость поэта в оценке событий декабря 1825 года – сложно сказать, это слово биографам и скурпулёзным исследователям жизни... В его мнении чувствуется и правда, и возможное заблуждение. Находясь за границей, поэт черпал информацию из официальной прессы, а значит могла быть в его оценке однобокость. Не утверждение!.. Могла быть...

------------------------------
[1] Кассандра - В древнегреческой мифологии троянская царевна, наделённая Аполлоном даром пророчества и предвидевшая гибель Трои
[2] Тютчева Анна Фёдоровна «При дворе двух императоров»
[3] Строки из стихотворения Тютчева Фёдора Ивановича «Летний вечер»
[4] Строка из стихотворения Тютчева Фёдора Ивановича «Тени сизые смесились»
[5] Кандидат – учёная степень в Российской империи, введённая в 1803 году, являлась самой низшей – кандидат, магистр, доктор
[6] Пигарёв Кирилл Васильевич (1911-1984). «Жизнь и творчество Тютчева». Правнук Ф.И.Тютчева и биограф
[7] Когинов Юрий «Страсть тайная. Тютчев».Кн.1. Глава 2
[8] Когинов Юрий «Страсть тайная. Тютчев».Кн.1. Глава 3
[9] Коваленок Алексей «Философия Шеллинга. Некоторые аспекты»