Дэвид

Воздух наконец-то оттеняется ментолом, позднее наполняясь стеклянной теплотой и самую малость пробит нотками железа, - утренний шлейф тянется с балкона нескончаемым шарфом Айседоры; сны в это плохораспознаваемое закрытыми глазами время похожи на гигеровский лицехват - присасываются снаружи и уже всасывают в архитектурную сновидческую утробу, как сегодня. Женщина, похожая на бабку, куда более живая и подвижная, деятельная, как бы сказали, расбрасывается вещами с чердака. Наверняка, это вместилище памяти, которое не мешало бы освятить слепым огнём ненависти и безразличия, не оставляя даже обугленных костей крыши, поступить, как когда-то судьба распорядилась бабкиным деревенским особняком. Зачем она вообще явилась, сверкая зелёным глазом в обрамлении волос цвета карельской чёрной. Не столько ленно разгыдывать эту грёзу, пока в кипящей воде оформляются пузырьки киноа, сколько редко меня забавляют эти игры. Возможно, к ним уже проложил каменистую дорогу из плетняка иммунитет, именуемый равнодушием. Или же теперь, зная, что сны - всего лишь нескончаемая библиотека и можно взять посмотреть один,  другой, стоит ли корчить из себя невинность, удивляясь посланию.

Помню, что в кущах бессознательного, я ударилась рассуждать о серебре, холодном андроиде Дэвиде и Авалоне, который мы бы создали, окажись вместе.

Всё дело в том, что я не помню, когда и откуда потекла эта размытая, словно масло растворителем, история моей симпатии к андроидам. Вряд ли "Чужой" так сильно, по-хорошему меня ранил. В самое сердечко, говоря на языке бимбочек. Тем не менее реперная точка этой периодически всплываемой истории-желания провести остаток жизни в компании едва ли не совершенного существа, есть и, скорее всего, затерялась в зарослях мыслеформ, тёмных желаний и череды других событий, что покрылись грязно-жирноватым налётом, как некогда дорогое витиеватое серебро на пальцах.

Дэвид... Зерно моего ментального вожделения, засекреченное преображение крохотной крупинки киноа в странно притягательную чужеродную форму на фоне остальных известных, сема любопытства, встроенная в днк. Хотя могу смело предположить, что есть, то есть, смелость в этом случае основана на чувственном опыте, будь Дэвид носителем иных физиологических данных, а не Фассбендера, вероятность остаться незамеченным равна ста сорока шести процентнам. Ещё  со времен "Стыда" и "Голода" я навесила на фактурного ирландца ярлык краша. С тех пор разочарование чуждо мне.

Напротив, будущее видится расчётливо отчётливым: на фоне всё того же хромакея, где когда-то был захоронен король Артур, стоит распирающая тяжёлое небо башня - обитель героев аркана "влюблённые", что нередко сулит испытания, куда ж без них в непроходящем тумане седой вечности.
В густо заваренном чае, этой жидкой горковато-пряной смоле, наполнившей ослепительно белый тончайший фарфор отражается лицо Дэвида. Кажется, что видит он больше, нежели своего близнеца на поверхности. Моя тень обретает силуэт лишь у огромного окна, не изуродованного аляпистым витражом.
Наши спины молчат, говорят лишь затылки, соединённые невидимой леской лет, что мы провели здесь вместе, гуляя в сумраке выкрученных ветрами деревьев, проваливаясь в губчатую мягкость мха. В этом ощутимом натяжении, искрящемся, словно ток, я понимаю, что это наше последнее утро. Желание обернуться перечеркнуто жёстким намерением смотреть на горизонт, будто уже прокладывая в нём ту самую нору событий, которым предстоит обрести мантию.

Чёрная капсула распадается под давлением пальцев, сине-черный порох вещества припудривает чайную гладь.
Наконец он оборачивается на моё движение. Столкновение двух ледяных взглядов сродни крушению айсбергов. Мы оба молчим, едва ли моя улыбка его трогает, когда чайная пара отрывается от стола, и мое воображение уже рисует летучий корабль, сквозь бурю продирающийся к острову. Это за мной...

В качестве иллюстрации использована картина С.С. "Вид на замок", х/м, 2023 г.