Конюшина

               


     Серёга получил аванс, вышел из админздания и закурил.
     Перед входом росли орех, яблоня, был разбит маленький цветничок и стояла беседка.
     Серёга понюхал жёлто-коричневый ирис и подумал: «Запах советского детства». Ему почему-то вспомнились дедушка и бабушка на Кубани, умершие в семидесятые годы.
     Серёга прошёлся по территории. Гидравлический пресс гавкнулся, и шеф сказал покрутиться до обеда и линять домой.
     Перед будкой сторожа лежали пять автобазовских собак: Мама Ира, Джек, Мохнатка, Рыжий и Кащей, и грызли кости. В Библии это называлось «манной небесной». Каждое утро к автобазе приходила загадочная незнакомка малахольного вида, подзывала бедных голодных пёсиков, доставала из грязного пакета и давала каждому в зубы по большой коровьей кости с мясокомбината. Собаки, только что маявшиеся утренней хернёй: носившиеся за мотоциклистами и гавкавшие на прохожих, сразу оставляли этих глупостей и по очереди подходили за шаровой костомахой с видом девочек-католичек, идущих к первому причастию. Сперва, по понятиям, подходил Джек, молодой, но духовитый пёс, который, если бы не стерилизация, был бы доминантным кобелём и покрывал всех сук. Потом шла Мама Ира, старушка Мохнатка, огромный сыкливый Рыжий и последним Кащей, похожий на жертву собачьего ГУЛАГа.
     - Что, морды? – сказал Серёга.
     Собаки грызли мослы, обливаясь слюнями.
     Возле забора сторож косил траву.
     Серёга подошёл посмотреть. Старичок Толяныч двигался легко и скупо, и скошенная трава ложилась ровными валками. На лице Толяныча было написано блаженство, как у Тома Сойера, белящего забор.
     «Крестьянская жажда работы», - вспомнил Серёга слова из повести «В августе сорок четвертого». Там одна девчушка, влюблённая в немецкого диверсанта, с крестьянской жадностью работает возле своей жалкой хатёнки, рядом играется маленькая дочка Эльза, от этого диверсанта, а на чердаке сидит смершевец в засаде и думает: «Ах, ты ж, дурёха! Угораздило же тебя влюбиться!»
     - Дай покосить, Толяныч! – сказал Серёга.
     - А ты вмиешь? – буркнул Толяныч.
     - Ой, блин, - сказал Серёга, - бином Ньютона. Что я, дебил?
     - Не, - сказал Толяныч, - не дам. Косу уже два раза Юзик варил. Сломишь, он мне яйца сказал вырвет.
     - Нахрена они тебе, - сказал Серёга. – Дай, не жлобься.
     Толяныч мотнул сивой головой и продолжил косить.
     - Косив Ясь конюшину, косив Ясь конюшину, - противным голосом запел Серёга. – Дай косануть конюшину, с меня мороженное !
     Толяныч остановился, вытер пот рукавом, вырвал пучок травы и стал любовно протирать косу.
     - На, – сказал он. – Пломбир возьмёшь, квадратный.
     Серёга схватил косу и взмахнул ею. Коса воткнулась в землю.
     Толяныч, который побежал отворять ворота директорскому джипу, не заметил этого и Серёга, выдернув косу, сказал: «Однако…» и вспомнил, как Волк в «Ну, погоди!», тоже так же воткнул косу и она у него скрутилась в штопор.
     Серёга оглядел косу, пошатал лезвие и продолжил уже аккуратнее.
     В косьбе нет ничего особого. Нужно просто прочувствовать процесс и черкать по траве с оттяжкой, как кавалерист, который рубит лозу. Серёга уверенней замахал косой.
     Толяныч глянул на него и пошёл отлить за сторожку.
     Не прошёл Серёга и пару метров, как почувствовал, что плечевой пояс, квадрицепсы бедра и косые живота начали забиваться. Он был старый качок и с шестнадцати до сорока пяти качался в подвале двадцать четвёртой школы на Богунии и думал, что он п… какой здоровый, пока не гавкнулось сердце.
     - Да-а, – сказал он вернувшемуся Толянычу и вытер рукавом красное лицо. – Не все так просто в местах лишения свободы!
     Толяныч покачал головой:
     - Посбывав верхи и радый. Руки как из жопы.
     Серёга опёрся на косу и закурил:
     - Знаешь, Толик, - сказал он, - точно такая же херня была у доктора Гильотена с первыми гильотинами – не рубили, хоть ты что. Шеи ломали, бошки кромсали, а чисто отрубить ни фига. Ему уже начали в Конвенте намекать, что, мол, это не есть самый гуманный метод. Но тут доктор допёр, что лезвие надо делать со скосом, а не полумесяцем – и пошло дело. До сих пор во Франции пользуются. Революционные традиции.
     - Не бреши, - сказал Толяныч, - у них смертной кары нет,
     - Ну и напрасно, - сказал Серёга. – Слушай, дед, она тупая какая-то.
     Толяныч показал рукой:
     - Он-до мантачка, точи.
     Серёга и себе с понтом вытер косу пучком травы, взял мантачку – тонкий овальный точильный камень, вжикнул по лезвию и чуть не оттяпал себе палец. Он выронил косу и заорал:
     - Еб…пона мать! Да ну тебя нахер, с твоей косой! – и побежал в бухгалтерию за аптечкой.
     - А я тоби шо казав? Руки с жопы. – сказал Толяныч, поправил лезо и продолжил косьбу.
     Под охи и ахи Лиды Жоржевны Серёга промыл рану перекисью, забинтовал палец и снова вышел из админздания.
     Он нюхнул пион и сморщил нос.
     В беседке сидели главный энергетик Вася и шофёр Колобков.
     Серёга сел с ними покурить.
     - Шо это у тебя? – показал Колобков на марлевый кровавый палец. – Ковырялся в носе и сломал?
     - Та… , - сказал Серёга.
     Покурили.
     - Слушай, Колобок, - сказал Серёга, - у тебя телефон богатый. Включи послушать новости.
     - Тыць, - сказал Колобков. – Какие новости?
     - Ну, привет! – сказал Серёга. – Сегодня же саммит Путина и Байдена. Ну, в Женеве. Вдруг уже продали нашу Неньку вместе с патриотами? Интересно!
     - Да пошло оно все нахер! – сказала энергетик Вася. – Задолбало уже!
     Серый с Колобком , не сговариваясь, вытянули губы трубочкой:
     - Это да.
     И каждый подумал о зимней коммуналке.
     Докурили.
     Серёга посмотрел на часы, пожал руки и пошёл домой.
     - Косив Я-ась конюшину, - запел он псевдобаритоном, - косив Я-ась конюшину, ко-сив Ясь конюшину, - он вышел через калитку и пошёл на маршрутку, - погляда-ав на дивчину! Па- пара-пара-пара- па-а! Па-пара-пара-пара-па-а!..


         2021 г.   


Рецензии